Текст книги "Собрание народных песен"

Автор книги: Петр Киреевский

 
Со восточной со сторонушки
Потянули ветры буйные,
Пошати́лися вере́юшки,
Растворилися воро́точки.
Не слыхала Аграфенушка,
Как бояры на́ двор взъехали,
Молодые на крыльцё взошли.
Молодые богу молятся.
Возметалась Аграфенушка,
Словно белая рыбица:
– Схороните вы, подруженьки,
От удалого добра молодца!
Что приехал разоритель мой,
Что приехал расплети-косу. —
Вьюн на воде возвивается,
Зять у ворот увивается:
– Тёща, моя тёща, ласковая.
– Даром, даром!
– Аграфенушка, моя суженая, ряженая! —
Наступили князья-бояры,
По́ломили сени новые,
Ро́здавили чары зо́лотые,
Выпустили соловья из саду́,
Выпустили молода из зелену́.
Уж как встужит Аграфенушка,
Уж как всплачется свет Ивановна:
– Свет вы, мои сени новые,
Сени новые с переходами!
Свет вы, мои чары золотые!
– Не плачь, не плачь Аграфенушка!
Ты не тужи, свет Ивановна!
Я срублю тебе сени новые,
Я солью тебе чары зо́лотые,
Я у тебя буду соловей в саду,
Соловей во саду, молодой в зелену;
Буду тебя поу́тру рано будить,
Рано будить, скору́ делу учить.
 

 
Во саду, саду зеленыем,
Во вишеньи сладкием
Тут ходил, гулял молодец;
Он чесал свои русы́ кудри,
Он чесал, приговаривал:
– Прилегайте вы, русы́ кудри,
К моему ли лицу белому.
Привыкай, душа девица,
К моему ли уму-разуму
И ко нраву молодецкому, —
За досаду показалося,
Привыкать не хотелося.
Еще знать-то привыкать будет,
Спеси-гордости убавити,
Уму-разуму прибавити.
 

 
Разнесло, разлелеяло
По лугам водой вишенье,
Водой ви́шенье, орешенье.
Унесло, улелеяло
Со двора три кораблика:
Уж и первый корабль проплы́л
Со атласным со бархатом.
Уж другой-то корабль проплы́л
Со зелёныим садиком,
Уж и третий корабль проплы́л
Со душёй красной девицей,
С Аграфеной с Михайловной.
Оставалася матушка
На круты́м славном бе́режке;
А сама стоя вспла́кнула.
Во слезах слово молвила:
– Воротись, мое дитятко,
Воротись, мое милое!
Позабыла трои́ ключи,
Что трои́ ключи на зо́лоте,
Со шелковыим поясом.
– Не обманывай, матушка!
Не трои́ ключи по́забыла,
Не со шёлковым поясом;
Всеё негу-та матушкину,
И приветы-та братцовы,
Добродетель сестрицыну.
 

Поется сиротам

 
Ты река ль моя, реченька,
Река быстрая, волнистая!
Что ты течешь, не колыхнешься,
Жёлтым песком не возмутишься?
Ты душа-ли красна девица,
Ты Ульяна Акимовна!
Что ты сидишь, не усмехнешься,
Говоришь речь, не улы́бнешься?
– Ой, вы люди мои добрые,
Вы соседи приближённые!
Уж чему ж мне смеятися?
Мне чему радоватися?
У нас полон двор карет стоит,
Полна горница гостей сидит;
Уж и все-то гости званые,
Да что все-то поджида́нные.
Уж одной-то гостьи нет как нет:
Что родимой моей матушки!
Государь уж ты мой, брат родной!
Ты взойди, братец, на папертку,
Ты ударь же трожды в колокол,
Разбуди ты мою матушку!
Снарядить-то меня есть кому,
Бласловить-то меня не́кому!
 

 
Летал голубь, ворковал,
По терему прилетал,
Слушал голубь, что говорят;
Степан сударь говорит:
– Александра, жизнь моя,
Николавна, лапушка!
Роди сына сокола́,
Белым личиком в себя,
Умом-разумом в меня;
За выслугу за твою
Сошью пару парчеву́,
Душегрейку золоту́;
Носи пару, не жалей,
Рости сына, да лелей;
Твоя будет честота,
А мне, молодцу, похвальба́,
Уда́лому похвальба.
 

 
На сговоре, на девичничке,
На девичьем было вечере,
У Аграфены было в тереме
У Ивановны в высокием.
Ей в ночи младой мало́ спало́сь,
Мало спалось, во сне виделось;
Ей не ловок сон привиделся:
Прилетал же к ней ясён соко́л,
Он садился к ней на окошечко,
На златую на причелинку.
Что увидела ясно́ва сокола́
Аграфенина-та матушка:
– Ох ты, дитятко, Аграфенушка,
Ты приветь, приголубь ты яснова сокола́!
– Ты родимая моя матушка!
Я бы рада приветила ясно́ва сокола́, —
Мое сердце не воротится,
Живот кровью обливается,
Лице сле́зьми омывается.
 

 
Уж ты, мать моя, матушка,
Ой ты, моя сударыня!
Ты взойди, моя матушка.
Ты во мой во высок терём,
В мою новую горницу,
Во столовую све́тлицу;
Гей, ты сядь, моя матушка,
На мое на большо́ место,
Впереди под окошечком;
Погляди, моя матушка,
На мою на русу́ косу́,
На деви́чую ко́сыньку!
Уж не долго мне, матушка,
Во косе красоватися,
Во русо́й величатися!
От субботы до субботы,
До сговора-девичничка,
До деви́чьего вечера.
 

 
Соболями Федосьюшка все леса прошла,
Со́болями Петровна прошла леса тёмные;
Она крыла леса алым бархатом,
Она покатила золотым кольцём;
Что пришло, прикатило к синю морю,
Вскрикнула, взгаркнула громким голосом:
– Есть-ли у синя́ моря перевощичек,
Кто б перевез да меня молоду́,
Да меня молоду́ на тоё сторону?
А та сторона мне давно не мила́. —
А те словеса не понравились;
Где не́взялся вы́йскался Ларивон Фомич:
– Душенька Федосьюшка, не плачь, не тужи,
Не плачь, не тужи: я корабль пришлю,
Я корабль пришлю со боярами.
– Нейду, не хочу я на твой на корабль!
Твой-то корабль качлив без ряду́,
Кони твои самоду́рливы,
Бояре твои напосмешливы.
– Душенька Федосьюшка, будь сама добра!
Буйну голову держи поклонную,
Сердце рети́вое, покорное.
Не плачь, не тужи, Федосьюшка!
Соколо́м прилечу, под крылом унесу!
 

 
Крепкая стена белокаменная,
Крепче ее нет изо всей Москвы;
Крепкое сердце Аграфенушкино,
Крепче ее нет изо всей родни.
Не плачет она ни по батюшке,
Не плачет она ни по матушке;
Только она плачет по русо́й косе,
Только возрыдает по деви́чьей красоте;
– Ой, свет, моя ру́са ко́сынька!
Свет девичья моя кро́сота!
Не год я тебя косыньку чёсывала,
Не другой я тебя русую плётывала!
Вставанье мое было раннее,
Моченье мое было мокрое,
Чесанье мое было гладкое,
Плетенье мое было мелкое.
Вечор мою ко́сыньку девушки плели,
Золотом ко́сыньку пе́ревели,
Жемчу́гом ру́сую пе́ренизали.
Бог суди Никифора Агаповича!
Прислал ко мне свашеньку не милосливу,
Не милосливу и не жалосливу:
Взяла мою косыньку рвать порывать,
Все золото с косыньки по́сорвала,
Весь жемчуг из русой порознизала,
Разложила косыньцу на две косы,
Положила косыньку поверх головы:
Тут тебе, косынька, и век вековать,
Век вековать и конца не видать!
 

 
Ой не пава по дворью ходила,
Но павлиные перья роняла;
А ходила, гуляла Аграфена,
Аграфенушка вокруг терёму,
Ивановна вокруг высо́ка;
Она хо́дя слёзы рони́ла,
Во слезах она речь гово́рила:
– Мой немецкий замок, отоприся,
Полужённая цепь, отложися,
Кипарисова дверь, отворися,
Шитый браный положок, распахнися,
Тесова́я кровать, покачнися;
Встань, проснись, моя матушка родима!
Уж не год мне у те годовати,
Не неделюшку мне гостити;
Одну ноченьку мне ночевати,
И тоё во слезах не видати;
Во молитве всю ночь простояти,
В руках свеченьку мне продержати.
 

В доме у нас хороводная

 
Ой, под лесом под тёмныим шелкова трава.
По той траве донской казак погуливает,
В звонча́тые гусе́люшки поигрывает,
Выбирает донской казак невесту себе.
Выходила красна девка, тонка́, высока́,
Тонёхонька, высо́конька, собой хороша.
Пойти было к суседушкам спросить про нее:
– Суседушки-голубушки, каков человек? —
Суседушки-голубушки не хвалят ее.
– Спасибо вам, суседушки, что не женили вы меня! —
Ой, под лесом под темным шелко́вая трава.
По той траве донской казак погуливает,
В звончатые гуселюшки поигрывает,
Выбирает донской казак невесту себе.
Выходила красна девка, тонка, высока,
Тонёхонька, высоконька, собой хороша.
Пойти было к суседушкам спросить про нее:
– Суседушки-голубушки, каков человек? —
Суседушки-голубушки всхвалили ее.
– Спасибо вам, суседушки, что женили вы меня,
Приходите, суседушки, на свадьбу ко мне. —
Пиво варил, вино курил, меды становил.
 

Хороводная

 
Ох ты, милый друг, научи меня,
Научи меня, как домой прийти.
– Ты пойди домой широким двором.
– Мой широк терем растворён стоит,
А мой милый друг за столом сидит,
Гуся ру́шает, хлеба кушает,
Ох ты, хлеб да соль, ты, мой милый друг,
Хлеба кушати, молода жена.
Мой высок терём растворяется,
А мой милый друг подымается,
За шелко́ву плеть принимается,
Муж жену учил, муж угрюмую,
Муж угрюмую, нелюбовную.
Уж и тут я дружку не корилася,
Свекру-батюшке поклонилася:
– Свёкор-батюшка, отыми меня
От постылого, от негодного.
Свёкор-батюшка велит больно бить,
Свёкор-батюшка велит слушаться.
И тут я дружку не корилася,
Я свекровушке поклонилася;
– Свекровь-матушка, отыми меня
От негодного, от постылого. —
Свекровь-матушка велит больно бить,
Свекровь-матушка велит слушаться.
Уж и тут я дружку не корилася,
Деверьку-братцу поклонилася:
– Деверёк-братец, отыми меня,
Отыми меня от негодного,
От негодного, от постылого.
Деверёк-братец велит больно бить,
Деверёк-братец велит слушаться.
И тут я дружку не корилася,
И золовушке поклонилася:
– Ты золовушка, отними меня
От негодного, от постылого.
Как золовушка сильно сердилась,
Отняла меня от негодного,
От негодного, от постылого.
 

 
Вдоль по улице репе́нь,
Вдоль по ши́рокой репе́нь,
Репень стелется-расстилается,
Расстилается, первивается.
Как по этому репню две сестрицы шли,
Они шли-прошли, становилися,
Становилися, споклонилися.
Что сестра-то сестре стала спрашивать:
– Каково тебе, сестрица, за старым жить?
– Мне за старым жить, только век дожить:
Не белиться мне, не румяниться
И мне черными чернилами не сурмливаться.
Вдоль по улице репень,
Вдоль по широкой репень,
Репень стелется-расстилается,
Расстилается, первивается.
Как по этому репню две сестрицы шли.
Они шли-прошли, становилися,
Становилися, поклонилися.
– Каково тебе, сестрица, за малым жить?
– Мне за малым жить, только век дожить:
Не белиться мне, не румяниться
И мне черными сурмилами не сурмливаться.
Вдоль по улице репень,
Вдоль по широкой репень,
Репень стелется-расстилается,
Расстилается, первивается.
Как по этому репню две сестрицы шли,
Они шли-прошли, становилися,
Становилися, поклонилися.
Что сестра-то сестре стала спрашивать?
– Каково тебе, сестрица, за ровней жить?
– Мне за ровней жить только ра́дучи:
И белиться мне, и румяниться,
И мне черными сурмилами сурмливаться.
 

 
Ой молодость, молодость, девичья красота,
Ой люли, ой люли.
Чем мне тебя, молодость, при старости вспомянуть?
Вспомяну тебя, молодость, тоскою-кручиною,
Тоскою-кручиною, печалью великою.
Пойду, млада, по воду с ушатами-ведрами,
С ушатами-ведрами, с дубовыми веслами,
Ведра пущу под гору, сама взойду на́ гору,
Сама взойду на́ гору, раскинуся яблонью,
Яблонью кудрявою да грушей зеленою.
Тут ехали господа́ семидесять города́,
Срубили ту яблоньку по сам был корешок;
Тесали из яблоньки доски тонки, до́лги.
Делали из яблоньки гусли, гусли звонки.
Кому в гусли поиграть, под гуслями поплясать?
Играть было мо́лодцу, плясать было девице.
 

 
Сватался вор Яшка
Семь лет по Устиньи,
Наряжался вор Яшка
Во девичье платье,
Выходил же вор Яшка
На улицу гуляти,
В хороводе плясати,
– Вы, девушки-подружки,
Сходите за Устиньей. —
На ту́ пору Устинья
Скорехонько соряжалась,
На улицу выходила,
В хороводе плясала.
Схватил же вор Яшка
За русую ко́су.
– Ты, девушка Устинья,
Пойдешь ли за меня замуж?
– Либо пойду, либо нет,
Либо я постригуся.
Вы, девушки-подружки,
Скажите моей мати,
Искала бы меня мати
Во Марьиной роще
Под красной сосной.
Я кровью венчалась,
Ножом обручалась.
 

 
Ой, по морю, по морю,
По синему, по Хвалынскому,
Плыла тута утушка,
Плыла тута серая,
Где ни взялся селезень,
Где ни взялся искрасён,
Ухватил он утушку,
За правое крылушко;
Вскричалась утушка,
Вскричалась серая:
– Покинь, покинь, и́скрасён!
– Я в ту пору покину,
Когда перья ро́сщиплю
Да по морю ро́спущу. —
По улице, улице,
По широкой улице
Гуляли тут девушки,
Гуляли красавицы;
Где ни взялся молодец,
Где ни взялся бел, румян;
Вскричалася девушка,
Вскричалась красавица:
– Покинь, покинь, молодец.
Покинь, покинь, бел-румян! —
– Я в ту пору покину,
Когда косу ро́сплету,
Когда косу ро́сплету,
И на́двое ро́зложу.
 

 
Пошли наши девки венки завивать,
Венки совивать и цветки сорывать;
Где девки-то шли, тут и рожь густа,
Ужи́ниста, умоло́тиста;
Где робята шли, тут и нет ничего,
Тут и нет ничего, тут и полище,
А где бабы шли, волосник[6]6
  Волосник – род шапочки, иногда простеганой, надеваемой под повой или платок.


[Закрыть] нашли;
Одна-то надела, плясать пошла,
А другая-то надела, скакать пошла.
 

 
Ой, во поле липинка,
Под липкой бел шатёр;
Под тем шатром стол стоит,
За тем столом девица:
Девица ширинку[7]7
  Ширинка – узкая полоса ткани, лента, полотенце.


[Закрыть] шьет,
Узду нижет жемчугом.
Мимо ехал мо́лодец:
– Бог на помощь, девица,
Красна девица душа!
Не мне ли ты ширинку шьёшь?
Не мому ль коню́ уздицу?
– Не по ко́ничке у́здица,
Не по шляпочке ширинка,
Не по мо́лодцу девица.
 

 
Под елию лен, лен,
Под зеленою дубравой!
Что же ты, молодка,
Что ты, молодая,
Не весело ходишь?
Не смело ступаешь?
Аль тебя, молодку,
Аль тебя, молодую,
Свёкор худо любит?
– Добрые люди
Чего не затеют!
У меня свекор —
Да что батюшка родимый.—
Под елию лен, лен,
Под зеленою дубравой!
Что же ты, молодка,
Что ты, молодая,
Не весело ходишь?
Не смело ступаешь?
Аль тебя, молодку,
Аль тебя, молодую.
Свекровь худо любит?
– Добрые люди
Чего не затеют!
У меня свекровь —
Да что матушка родима. —
Под елию лен, лен,
Под зеленою дубравой!
Что же ты, молодка,
Не весело ходишь?
Не смело ступаешь?
Аль тебя, молодку,
Аль тебя, молодую,
Ладо худо любит?
– Добрые люди
Сами догадались!
У меня ладо,
Что змея-скоропея:
Шипит, не укусит,
На улицу не пустит;
Хошь он и пустит,
Кожу долой спустит.
Кожа своло́чится,
А мне, молодой,
Гулять хочется.
 

 
Из-за лесу, лесу темного,
Из-за садику зеленого.
Заходила туча грозная,
Не дождлива, не погодлива.
По утрам раном ранёхонько
Выпала бела порошица;
Как по этой по порошице
Дочь от матери уехала,
Уехала, не спросилася,
Ни с кем она не простилася.
Середь лесу становилася,
Середь лесу, середь темнаго,
Середь садику зеленаго,
С соловьями думу думала,
С соловьями речь говаривала,
Соловьюшкам наказывала:
– Соловей ты мой, соловьюшко!
Соловей ты, вольна пташечка!
Полети-ка ты, соловушко,
На мою родиму сторонушку,
Ты скажи, скажи, соловушко,
Мо́му батюшке низко́й поклон,
А матушке челобитьице.
Ах ты матушка, неволюшка,
Чужа дальня сторонушка.
Чужа́ дальня, незнакомая!
Как чужой-та отец с матерью
Безвинно журит, бранит,
Понапрасну говорит,
Старый молодёхоньку
Не пущает погулять,
Со робятами поиграть.
 

 
Плакала сударушка, обливалась слезами,
Залила сударушка все дорожки и лужки,
Все дорожки и лужки, круты, славны бережки.
По бережку, по камешку, течет речка не шумит,
Во саду ль, во садике соловьюшко поет.
Не пой-ка, соловьюшко, шибко, громко во саду,
Не давай назолушки сердечушку мому:
Как мое сердечушко надорвалось кликучи́,
На чужой сторонушке стосковалось живучи.
Чужая сторонушка без ветра сушит, крушит,
Чужой отец с матерью безвинно журят, бранят,
Журят, бранят, понапрасну говорят.
Спокаилась девушка, молода замуж пошла.
Молода замуж пошла, за стараго старика.
Старый молодехоньку не пущает погулять,
Не пущает погулять, с робятами поиграть,
С робятами поиграть, с холостыми пошутить.
 

 
Весёлая беседушка, где батюшка пьет.
Он пьёт, не пьёт родимый мой, за мной скоро шлет
А я млада младёхонька замешкалася
За утками, за гусями, за лебедями,
За волною за пташечкой за жорушкою[8]8
  Жора – прожора, обжора.


[Закрыть].
Уж жорушка по бережку похаживает,
Шелковую лист-травушку пощипывает,
С холодною водицею прихлебывает.
За речкою за быстрою четыре двора;
Во етих ли во двориках четыре кумы.
Вы кумушки, голубушки, подружки мои!
Кумитеся, любитесь, полюбите меня;
Пойдете вы во сад гулять, возьмите меня;
Вы станете цветы срывать, сорвите-ка мне,
Вы станете венки свивать, совейте-ка мне.
Уж все венки поверх плывут, а мой потонул.
 

 
Ходила младёхонька по чистому полю,
Искала младёхонька калину с малиною:
Калина с малинушкой очень рано расцветала.
В тоё пору матушка меня горьку родила,
Не собравшись с разумом в чужи люди отдала.
В чужий людях, матушка, было жить умеючи,
Умеючи, матушка, еще разумеючи;
В чужих людях, матушка, три заботы на уме:
Первая заботушка – деверь да золовушка,
Другая заботушка – свекор да свекровушка,
Третья-то заботушка – муж нёудала голова:
Пашенька не пахана, бела рожь не сеяна.
Первый-то годочик млада в горе прожила,
Другой-то годочик сиротою прослыла,
В третий-то годочик не гулливая была,
В четвертый годочик малы детушки пошли,
Малы детушки пошли, иссушили молоду.
 

 
Ты трава ли моя, травушка,
Трава му́рава зеленая!
Уж что же ты, травушка,
Уж что же ты, муравушка,
При весне ты не зе́лена?
– От чего же мне, травушке,
При весне-та зеленой быть?
Притолочили травушку
Государевы конюхи,
Во конюшеньку ходючи,
Всё коней седлаючи,
Всё коней седлаючи,
Всё на службу сбираючи,
Всё на службу на царскую.
Ты трава ль моя, травушка,
Трава мурава зеленая!
Уж что же ты, травушка,
Уж что же ты, муравушка,
При весне ты не зелена?
– От чего же мне, травушке,
При весне-та зеленой быть?
Притолочили травушку
Все́ души́ красны девицы,
В короводы играючи,
Женихов выбираючи.
 

 
Улица, улица, широкая моя!
Трава мурава, зеленая моя!
Во траве-та цветы лазоревые,
Лазоревые, васильковые;
Ко двору, двору, ко батюшке мо́му,
Что ко терему ко матушкиному
Невеличка птичка-пташечка
Много знала, много ведала,
Сине море перелётывала,
Чисто поле перепорхивала.
Как садилась-то пташечка
В зеленом саду на яблоне
У девицы под окошечком;
Она слушала, послушала,
Как красная девка плакала,
За старова замуж идучи:
– Ох, ты старый муж, мой старый муж!
Ох, ты старый, погубитель мой!
Погубил мою головушку,
Всеё девичью красоту мою,
Молодецкую мою молодость!
Я про старого постелюшку стлала́
И я в три ряда каменью клала́,
Во четвертый ряд крапива жгуча́,
А про ровнюшку перину пухову,
Изголовьице высо́ко положу.
 

 
Пошла наша Дуня ленком побираться,
Дуня, Дуня, Дунюшка,
Душа моя Дунюшка!
Набрала-то Дуня да с горсточкой десять,
Дуня и проч.
Намыкала Дуня с умычечкой десять,
Напряла-то Дуня с початочком десять,
Изсновала Дуня с пристеночком десять;
Пошла наша Дуня бёрда[9]9
  Бердо – принадлежность ткацкого станка, род гребня.


[Закрыть] добывати
Семь сел исходила, бёрды не добыла,
Восьмое селище, и то у попища.
Присудили Дуне да добрые люди:
В изгородне спати, плетень подавати,
Плетень подавати, бревном прибивати,
Бревном прибивати, хворост утыкати.
Наткала-то Дуня со холстиком десять.
Пошла наша Дуня холстики мочити,
Холстик намочила, Дунай возмутила,
Другой помочила, Дунай иссушила.
Навстречу-та Дуне к…н сын боярин,
К…н сын боярин, б…н сын татарин:
– Бог помощь те, Дуня, холстики мочити,
Холстики мочити, да все полотняны,
Да все полотняны, женихам на платочки. —
Пошла наша Дуня холстик расстилати,
Разостлала Дуня на перву поветку,
Поветь уклонилась, свинью задавила —
Поросят одни ножки висят,
Семьдесят гусят – одни носики висят.
 

 
Ты лучина ль, лучинушка, лучина моя!
Что ж ты, лучинушка, не ясно горишь?
Что ж ты, хозяюшка, не весело сидишь?
Аль у те, хозяюшка, хозяина нет?
– Уж уехал-то хозяин в поле пашеньку пахать,
Приказал сударь-хозяин в поле завтракать нести.—
И я по́пашу, сам на солнце погляжу.
Вот и солнушко на обеде, жена есть не несет,
И я выпрягу лошадушку, поеду домой,
И я вырежу лозу́ на упрямую жену.
Подъезжаю ко двору́, жена ходит по́-двору.
Уж набелена жена, нарумянена.
Я спрошу у своей жены, спрошу у барыни своей:
– И ты где, жена, была, где погуливала?
– Я была, сударь, была я у крестничков твоих,
За твое, сударь, здоровье чару выкушала.
– Ай спасибо же, жена, не забыла про меня.
– Уж как мне тебя забыть, я не знаю как избыть!
 

 
Дорожка, дорожка, торна́ широка́!
На тебе, дорожке, жёлтеньки песочки,
На этих песочках стоят три садочка:
В первыим садочке кукушка кукует,
В другиим садочке девушка горюет,
В трётием садочке мать сына спраша́ет:
– Сын ли мой, сыночек, ясный соколочик!
Ты скажи, сыночек, кто в роду́ милее:
Жена, али тёща, али мать родная?
– Жена по привету, тёща по совету,
Нет в свете милее матушки родимой!
 

 
Вы заводы ль мои, вы кирпичные,
Вы кирпичные, горемычные!
Уж и кто этот завод завёл?
Заводил этот завод добрый молодец,
Добрый мо́лодец Иван Федорыч;
Разоряла-то завод красна девушка,
Красна девушка Палагеюшка.
Разорёмши завод, сама в лес пошла,
Сама в лес пошла по калинушку,
По калинушку девка, по малинушку.
Не в лесу ли, не в лесу девка заблудилася,
На рябинушку девка загляделася,
На кудрявую девка засмотрелася.
Ты рябина ли моя, ты кудрявая,
Ты кудрявая моя, моложавая!
Ты не стой-ка, не стой на крутой горе,
На крутой горе близко ко быстрой реке,
Ко быстрой реке, к Волге матушке.
Как придёт-та, придет весна красная,
Весна красная, лето теплое,
Обогреет тебя красно солнышко,
Как польёт-то, польёт с круты́х гор вода,
Как подмоет-то все твои кореньицы.