Текст книги "Собрание народных песен"

Автор книги: Петр Киреевский

 
Вечор молода во пиру была,
Во пиру была, во беседушке;
Не у батюшки, не у матушки,
Я была в гостях у мила дружка,
Я у милаго, у сердечнаго
У московскаго обывателя,
У трактирнаго завсегдателя,
Я не мед пила, я не полпиво,
Я пила, млада, сладку водочку,
Сладку водочку, все вишневочку;
Я не рюмочкой, не стаканчиком,
Я пила, млада, через край до дна.
Я в кабак иду, не шатаюся,
С кабака иду пьяна, валяюся.
И я лесом шла, не боялася,
Частым полем шла, не шаталася;
Ко двору пришла, пошатнулася,
За вереюшку ухватилася:
– Верея ль ты моя, вереюшка,
Нова, точена, позолочена!
Содержи меня, бабу пьяную,
Бабу пьяную, шельму похмельную,
Не увидел бы мой лютой свекор,
Не сказал бы он своему сыну,
Своему сыну, моему мужу.
Уж как мой-то муж горький пьяница:
Он вина не пьет, с воды пьян живет,
С воды пьян живет, с квасу бесится,
С квасу бесится, вор не повесится.
Кисни, кисни, квас, вырви свекру глаз,
А свекровушке волосник сшиби,
А золовушке косу выдери,
А деверюшке кудри вышиби!
 

 
У меня ль муж не уда́ла голова,
Не купил он мне черно́ва соболя,
А купил он мне коровушку,
Погубил мою головушку:
Перво дело-то и коровушку подой,
Другое дело-то подойничек помой,
Третье дело-то теленочка напой.
Погоню ли я коров на росу́,
Попадался мне медведь во лесу́;
Я медведя испугалася,
Во часты кусты бросалася,
Я за те кусты дубовые,
Я за те прутья кленовые:
– Ты, медведюшка, мой батюшка!
Обдери мою коровушку,
Обдери мою коровушку,
Слобони мою головушку!
 

 
Просилися веселы́е у старухи ночевать:
– Ты пусти, пусти, старуха, веселыих ночевать,
Гудки посушить, тонки струны посучить! —
Пускала старуха веселыих ночевать:
– Вы подите, веселые, вы ночуйте у нас,
Вы ночуйте у нас, вы утешьте нас,
Вы утешьте меня, стару бабушку,
Стару бабушку с посиделушками,
С посиделушками, красными девушками. —
Уж один-то весело́й – он догадлив был,
Ручки, ножки разметал, половичку подымал,
Половичку подымал, кубышечки вынимал,
Кубышечки вынимал, в окошечко вылезал,
В окошечко вылезал, по дорожке побежал,
По дорожке побежал, товарищам прокричал;
Уж и стали веселые под кустиком отдыхать,
Стали денежки делить, стали бабушку хвалить:
– Ты живи, баба, подоле, накопи денег поболе!
Мы куда ни пойдем, мы опять к тебе зайдём,
Мы опять к тебе зайдём, твой дом сожжем,
Мы твой дом сожжём, тебя стару убьём,
Мы тебя убьём, твою дочь увезём,
Твою дочь увезём с посиделушками,
С посиделушками, с красными девушками.
 

 
Таракан дрова рубил,
Себе голову срубил.
Комар по воду пошел,
В грязи ноги завязил;
Его муха подымала,
Свое брюхо надорвала.
Блаха банюшку топила,
Гнида щёлок щелочила,
А вошь парилася,
С полку грянулася,
Не до пару вошь упала,
Ребро переломила.
Кричит: «Мать-попадья
Породила воробья,
Долгоносенького,
Широхвостенького;
Кто ни едет, кто ни йдет,
Воробья попом зовет:
„Ах ты, батюшка-попок!
Что ты служишь без порток?“»
– Я не ездил на торги,
Не купил себе портки;
Я поеду во торги,
Я куплю себе портки,
Портки строченые,
Все заплоченные. —
Я на мельницу езжал,
Я диковинку видал.
Что такую, растакую?
Коза муку мелет,
Козел посыпает,
У них маленьки козлята
И те не гуляют:
Во гусли играют.
А сорока-белобока
Под гуслями пляшет,
А синица-соколица
Ногами-та: топ, топ!
А совища из дуплища
Глазами-та: хлоп, хлоп!
А ворона колчанога
Руками-та машет.
 

 
Ох, ты, степь ли моя, степь, степь Саратовска!
Далеко же ты, степь, протянулася,
До того ли до села до Царицына,
До того ли до князя до Голицына.
На тебе ли на степи лежала дороженька;
Никто по дорожке не проезживал,
Не проезживал, не прохаживал;
Только шли, прошли два полка солдат;
За солдатами ехали молодые извощики.
Занемог-то, захворал молодой извощичек;
Он наказывает своим братцам, товарищам:
– Ох вы, братцы мои, вы товарищи!
Не помните вы, братцы, моей грубости,
Моей грубости, молодецкой моей глупости!
Заложите-ка, братцы, моих тройку вороных коней.
Вы поедете, братцы, на мою сторонушку,
Вы отдайте коней родимому батюшке,
Вы скажите от меня батюшке низкий поклон,
Моей матушке поклон-челобитьице,
Малым детушкам благословеньице;
Молодой-то жене скажите на три волюшки:
Хоть замуж пойди, иль в вдовах сиди,
Хоть в вдовах сиди, хоть гулять пойди.
Уж мне замуж-то младой не хочется,
Во вдовах сидеть не приходится,
За гульбой идтить, мне убитой быть!
 

 
Ах! вы, горы, мои горы, горы Воробьевски!
Ничего вы не поро́дили, породили бел горюч камень;
Из-под камушка растёт част ракитов куст,
На кусте-та сидит млад сизо́й орел,
В когтях-та держит черна́ ворона́;
И он бить-та не бьет, грозно спрашивает:
– Уж ты где, ворон, был, где гуливал?
– Я гулял-та, гулял во дикой степи́,
Я гулял-та, гулял, вон где кустики,
Я видал-та, видал диво дивное:
Что лежит-та, лежит тело белое,
Тело белое, солдатское;
Уж никто-та к телу не подве́рнется,
Уж никто к белому не подша́тнется;
Только вьются тут три ластушки,
Три ластушки, три касатушки:
Перва ластушка вьется – родима матушка,
Друга ластушка вьется, то родна́ сестра,
Третья ластушка вьется – молода жена.
Где мать-та плачет, тут река прошла;
Где сестра-та плачет, тут колодезь бьет;
Где жена-та плачет, тут роса легка;
Взойдет солнушко, роса высохнет:
Молода жена гулять пошла,
Гулять пошла, семерых мужьев нашла.
 

 
За рекою за быстрою мужик сено косит,
По другую сторонушку девка воду носит,
Она носит, она носит,
Сама бога просит:
– Создай, боже, создай, боже,
Хошь дождика сильна,
Кабы сено комом село,
Коса изломилась! —
За рекою за быстро́ю стояла береза;
Как под этой под березой убитый гвардеец;
Он убитый, не зарезан, копейцом проколон,
Черевёнчатой желеточкой личико покрыто.
Приходила ко гвардею девка-горожданка,
Черевёнчату желеточку она открывала,
Она открывала, в лице признавала,
В лице признавала, громко закричала:
– Ой, умру-ли, ой, умру-ли я, жива не буду!
Пущай меня не хоронят ни попы, ни дьяконы,
Пущай меня похоронят солдаты-гвардеи!
 

 
Уж как шли-прошли солдаты молодые;
Как за ними идут матушки родные,
Во слезах пути-дороженьки не видят,
В возрыданьице словечка не промолвят.
Что возго́ворят солдаты молодые:
– Вы не плачьте, наши матушки родные!
Не взмочити вам сырой земли слезами.
Не наполнить синя моря горючи́ми,
Не утешить командеров словесами! —
Не ясен сокол с тепла гнезда слетает, —
Молодой козак с фатеры соезжает;
Уж не мать, не отец козака провожают, —
Провожала козаче́нька красна девка,
Провожала красна девка сиротинка.
Проводивши козаче́ньку, стала плакать:
– Что дай, боже, козаку да воротиться,
Им по старым фатерам становиться!
Кабы мне ли, молоденьке, прежня воля,
Прежня воля, прежня воля, сизы крылы,
Возвилась бы я, младенька, полетела,
Где бы милого фатера, тут бы села,
Тут бы села, тут бы села, посидела,
Где бы милого кроватка, тут бы пала,
Тут бы пала, тут бы пала и пропала.
 

 
Не ясен сокол пролётывал, —
Добрый молодец проезживал,
Он солдатчину проведывал.
У мужика было богатаго,
Два сына были любезные,
А третий-та сын постылый был.
Уж меньшой-то сын расплакался,
Отцу с матерью разжалился:
– Гей, родимый ты мой батюшка!
Гей, родная моя матушка!
Али я вам не поилец был?
Али я вам не кормилец был?
– Сыновья мои любезные!
Вы пойдите во зеленый сад,
Уж вы срежьте все по жеребью:
Большому брату калиновый,
А среднему малиновый,
А меньшому жилому́стовый[10]10
  Дерево жимолость.


[Закрыть];
Вы подите на Дунай-реку,
Кинте жеребьи в быстру реку:
Уж и чей жерёб на дно пойдет,
Тому сыну во солдатушки идти. —
Больши братья пе́рьво кинули:
Уж больших-то братьев жеребьи
Поверх воды они плавают;
А меньшего-то брата жеребий,
А меньшего-то, как ключ, ко дну.
Уж меньший-то брат расплакался:
Отцу, матери разжалился:
– Гей, родимый ты мой батюшка!
Гей, ты, моя родна матушка!
Али я вам не поилец был?
Али я вам не кормилец был?
Бла́слови ты меня, батюшка,
На чужу дальню сторонушку!
Не покинь ты, родной батюшка,
Не покинь ты, родна матушка,
Вы мою-ли молоду жену,
Да со малыми со детками!
 

 
На Илью́шеньке смур кафтан,
Здунинай най![11]11
  Повторяется после каждого стиха.


[Закрыть]
Крутожёлт тафта[12]12
  Рудожелт (?).


[Закрыть].
Что напали на Ильюшеньку
Воры разбойнички,
Что хотят-то Ильюшеньку
Разбить-разгромить,
Во полон полонить.
– Вы отстаньте, воры разбойнички!
Вам меня не разбить, не разгромить,
Ни в полон не заполонить!
Что́ же вам с меня хочется?
Со мной нет ни злата, ни се́ребра.
Вот на мне-то есть одна шубёночка,
Есть шубёночка крутожёлтенька,
Крутожёлтенька, тафта то́ненька.
Они всё-таки от него не отстают.
Они всё хотят разбить-разгромить,
Разбить-разгромить, во поло́н полонить.
Он натягивает струну тоненьку,
Запущает калену́ стрелу́.
Ему жалко их до сме́рти убить.
Запускает стрелу в мать сыру́ землю́:
Где калена́ стрела шла, на косую сажень драла́.
 

 
Жил тут был Володимир князь,
У него было ровно десять сынов,
Из них он любил троих сынов,
Бориса любил сына и Глеба,
А третьего Опо́рхала.
Послышал князь Володимир скорую кончину,
Делил он своё царство на́ три до́ли:
Борису отказывал город Киев,
А Глебу отказывал город Ве́ршень,
Опо́рхолу отказывал Чернигород.
Опо́рхолу мало показалося.
Задумал Опо́рхол пиры пировати,
Отца своего, мать поминати.
Поехал Опо́рхол братьев звати:
– Поедемте, братцы, пиры пировати,
Отца своего, мать поминати! —
Борис и Глеб книги расклада́ют,
По чи́слам дела́ разбирают:
– Ох, братец ты, братец Опо́рхол!
Отцу нашему, матери числа не выходят.
– Поедемте, братцы, поскорее:
У меня хлеб-соль припасёные. —
Они ехали болотами, соло́тами[13]13
  Солоть – вязкое, стоячее болото; непросыхающая грязь.


[Закрыть],
Темны́ми лесами и пото́пами.
Середи пути-дорожки становилися;
Опо́рхол долой с коня солезает,
На Бориса ножик вынимает,
Бориса ножём зареза́ет,
А Глеба копьём закалает.
Они ему возмолились:
– Братец ты наш, братец, Опо́рхол!
Коли тебе мало показалось,
Возми ты у нас всё именье,
А нас возми в услуженье:
Мы будем служить как царю и богу! —
Опо́рхол на их слова́ не сполега́ет,
Бориса ножём зареза́ет,
А Глеба копьём закалает;
В боло́та, в соло́та их сволока́ет,
Листо́м, хворосто́м заклада́ет.
Находили на том месте святые мощи;
Провалился Опо́рхол скрозь зе́мли;
Становился столб огненный от земли́ до неба,
Соезжалися попы, архиреи,
Все люди, честны́е химандри́ты,
Подымали святые мощи на головку,
Понесли святые мощи в божью церковь.
 

 
Что у нас поле за пыль пылит.
Пыль пылит и война стоит?
Там огни горят, русских полонят.
Доставалась теща зятюшке.
Он привел тещу к широку́ двору́;
– Ты встречай, жена, встречай, барыня,
Я привел тебе бабу старую.
Бабу старую, полонёную.
Ты заставь ее трех дел делати:
Ру́ченьками бел кудель прясти,
Гла́зоньками гусей пасти,
Ноженьками дитя качать.
Качает дитя, прибаукивает:
– Ты баю-баю, дитя милое,
Ты по батюшке роду турского,
А по матушке роду русского.
Твоя-то мать моя дочь родна,
Полонили ее девяти годов,
Девяти годов по десятому.
Услыхали ее няньки-мамушки,
Прибежали они к своей барыне:
– Ах ты, барыня, наша сударыня,
Что говорит баба старая.
Качает дитя прибаукивает:
«Ты баю-баю, дитя милое,
Ты по батюшке роду турского,
Ты по матушке роду русского.
Твоя-то мать моя дочь родна,
Полонили ее девяти годов,
Девяти годов по десятому».
– Государыня моя, матушка!
Вот тебе золоты ключи,
Отпирай кованы ларцы,
Ты бери казны сколько надобно,
Ты поди, мати, в святую Русь.
 

 
Грозный царь Иван, сударь, Васильевич,
Созывал он почёстный пир.
Всех князьёв и господ бояр;
И хвалился Грозный царь,
Иван, сударь, Васильевич:
– Взял я Казань, взял и Астрахань,
Взял великий скобы Новгород[14]14
  Это сочетание по недослышке образовалось из слов: «Взял велик Опсков и Новгород». – Прим. изд.


[Закрыть],
Вывел измену из каменно́й Москвы! —
Его сын и возговорит:
– Ты, родимый мой тятинька,
Грозный царь Иван Васильевич!
Не во гнев бы твоей милости!
Не хвались ты, мой тятинька:
Взял ты Казань, взял и Астрахань,
Взял великий скобы Новгород, —
Не вывел измену из каменно́й Москвы.
Что измена-то с тобой за одним столом,
За одним столом пьёт и кушает,
Бела ле́бедя ру́шает,
С одного блюда, с одной ложечки! —
Грозный царь Иван Васильевич:
«Уж и как же нам свово сына известь?»
Выходил он на но́вое крыльцо,
Закричал он громким го́лосом своим:
– Ино есть ли у меня палачи,
Палачи-то уда́лы молодцы́,
Чтоб срубили сыну голову
Да по самыя по плечики,
По его бы по могучия,
Положили б на сере́бряно блюдо,
Принесли бы к государю во дворец! —
Не успел он слово молвити,
Уж где не́ взялся стреме́нный стрелец,
Он садился на несёдлаго коня,
Он и гонит Никитской улицей
Ко Никите ко Романычу:
– Вы раздайтесь, люди добрые:
За мной дело государево! —
Он идёт – от дверей отпихивает,
Всех слуг-прислуг отпы́ривает,
От дверей отдвигивает:
– Отойдите, слуги верные:
За мной дело государево! —
Он стои́т-то – богу молится,
Богу молится, сам речь говорит:
– Ты, Никита Романович!
Что́ ты крепко спишь – не про́снешься?
Ты не знаешь горя великого:
Что потухла воску яраго свеча,
Что померкло солнце красное,
Что померкли звезды восточныя,
Что не стало твово́ крестничка,
Нашего мла́даго царевича!
Повезли-то его на Боло́тичко,
На Боло́тичко, на Житный двор,
Чтоб срубить-то ему голову
Да по самыя по плечики,
По его ли по могучия! —
А Никита Романович,
Он скорёхонько просыпается,
В лёгку одёжу одевается,
На босы́ ножки в сапо́жки обувается,
Он садится на несёдлаго коня,
Он и гонит Никитской улицей
На Боло́тичко, на Житный двор:
– Вы раздайтесь, люди добрые:
За мной дело государево! —
Никто за топор не прима́ется,
У всех руки отымаются;
Уж как взя́лся-приня́лся Малютушка,
Что Малюта Разкурлатов сын.
Он ударил его по белу лицу:
– Ты, Малюта Разкурлатов сын!
Не за свой ты кус хватаешься.
Этим кусом ты подавишься!
Ино кто хочет за царя умереть?
Того господи избавит от грехов,
От грехов, от муки вечныя! —
Уж и выискался стреме́нный стрелец:
– Я хочу за царя умереть! —
Тут срубили ему голову
Да по самыя по плечики,
По его ли по могучия;
Положили на сере́бряно блюдо,
Понесли к государю во дворец.
Грозный царь Иван Васильевич,
Выходил он на Кра́сное крыльцо:
– Что собаке собачья смерть! —
Во светлое воскресеньице
Разослал указ по всеи Москве,
По всем городам, по всем деревням:
Что зау́тра, в светло воскресение,
Приходили б люди добрые,
Приходили бы ко за́втрене.
Они все бы в платьях чёрныих,
Они все бы во кручи́нныих,
А Никита Романович,
Уж он поцветнее всех надел.
Он стоит – богу молится.
Что выходят от зау́трени,
Поздравляет его с праздничком
И со младыим царевичем.
– Ох ты, кум, кум любезный мой!
Что ж ты мною насмехаешься,
Надо мною наругаешься?
У меня после обеденки
Всем боярам перебор будет,
Стану казнить, стану вешати:
А тебе, кум, пе́рва пе́телька! —
После завтрени разослал он указ
По всей Москве, по всем городам,
По всем городам, по всем деревням,
Приходили б люди добрые,
Приходили б в платье чёрныем,
Они все бы во кручиныем;
А Никита Романович
Еще поцветней того надел.
Он стоит – богу молится,
Мла́даго царевича под поло́й держит.
Как выходят от обеденки,
Поздравляет его с праздником
И со младыим царевичем.
– Ох, ты кум, кум любезный мой!
Уж и как же мне тебя назвать будет?
Али дядюшкой, али батюшкой?
Ино будь же ты мне бо́льший брат! —
 

 
Созывал он почёстный пир,
Созывал он князьёв-бояр,
Не позвал Кострюка-Мастрюка,
Свово шурина любезнаго.
Приходил шурин попо́сле всех,
Он садился повыше всех;
Он не пьет и не кушает,
Бела лебедя не рушает,
Он сидит – думу думает.
Государь-то похаживает,
Он на шурина поглядывает:
– Ой ты, шурин, ты шурин мой,
Ой ты, шурин любезный мой!
Что́ ты не пьёшь и не кушаешь,
Бела лебедя не рушаешь?
На царя ли лихо думаешь,
На царевну ль благоверную,
Или на весь на крещёный мир?
– Ни на кого я лихо не думаю,
Ни на царя, ни на царевну благоверную
Только думаю об своей буйной голове:
Что я семьдесят семь земель изошо́л,
По себе я борца не нашол,
По себе борца, удалова молодца́! —
Выходил-то Грозный царь,
Царь Иван, сударь, Васильевич,
Выходил он на новое крыльцо,
Воскричал он громким голосом своим:
– Ино есть ли у меня борцы,
У меня борцы, уда́лы молодцы?
Приходили б к государю во дворец,
Побороться с Кострюко́м-Мастрюко́м,
С моим шурином любезныим! —
Из села-то Кулебакина,
Из деревни из Опа́льшиной,
Выходили-то два братца,
Да два братца, два родимые,
Два Андрея два Андреича:
Одевались в одёженьку лёгонькую,
Обувались они в портя́ночки тоненькия,
Во ла́потки ча́стенькие,
В балахо́ньчики лёгонькие,
Они и́дут путём-дорогою,
Они шуточки пошучивают,
Они друг дружку попи́хивают.
Приходили к государю во дворец,
Воскричали громким голосом своим:
– Ино где у тебя борцы,
Ино где борцы, уда́лы молодцы́? —
Грозный царь Иван Васильевич:
– Вот пришли борцы, удалы молодцы!
Ох ты, шурин, ты, шурин мой,
Ох ты, шурин, любезный мой!
Ино вот тебе хлеб-соль на столе,
Ино вот тебе борцы на дворе,
Ино вот борцы, уда́лы молодцы́! —
Уж Кострюк-Мастрюк бросается,
Он бросался – семь столов повалил,
И он семьдесят господ задавил.
Как с больши́м братом схватилися,
Они три часа водилися;
Низёхонько поклонилися,
Частнёхонько расхватилися:
– Ох ты, братец, ты, братец мой,
Ох ты, братец, родимый мой!
Хочь ты родом-то повыше меня,
Да ты силкой-то пониже меня! —
Как с меньшим братом схватилися,
Они часу не водилися,
Не честнёхонько расхватилися,
Не низёхонько поклонилися:
Уж он первую поши́бочку пошиб, —
С Кострючи́шка колпачишко сшиб;
Он другую-то пошибочку пошиб, —
С Кострючи́шка сапожи́шки сшиб,
Уж и бился он – рубился
Не об ста рублях, не об тысяце,
Они билися-рубилися
Об своих буйных головушках:
Кто кого смо́жет, того рвать-щипать,
Того рвать-щипать, до нага́ обдирать.
Уж он третью-то пошибочку пошиб, —
Подымал-то он повыше себя,
Опущал-то он пониже себя;
Уж он начал его рвать-щипать,
Его рвать-щипать, до нага́ обдирать;
– Грозный царь Ивап Васильевич!
Не во гнев бы вашей милости,
Что деру штаны атласныя! —
Что глядит-то государыня
Из косящета окошечка:
– Ты, крапива, ты, крапива б…,
Вы крапивныя се́мены!
Много вас было насеяно,
Да не много уроди́лося! —
Грозный царь Иван Васильевич:
– Ох ты, баба, ты, баба б…,
Ох ты, баба, ты бабья знать!
Что́ глядишь ты в косящето окно,
Да не чорт ли тебя спрашивает?
Защекотала сороченькой,
Полетела с каменно́й Москвы.
 

 
Не кулик по болотам куликует:
Молодой князь Голицын по лугам гуляет;
Не один князь гуляет, – с разными со полками,
Со донскими казаками, еще с егарями,
И он думает-гадает:
Где пройтить-проехать?
Ему лесом ехать – очень тёмно;
Мне лугами, князю, ехать, – очень было мокро;
Чистым полем князю ехать, – мужикам обидно;
А Москвою князю ехать, – было стыдно.
Уж поехал князь Голицын улицей Тверскою,
Тверскою-Ямскою, Новой Слободою,
Новой Слободою, глухим переулком.
Подъезжает князь Голицын близко ко Собору,
Скидава́ет князь Голицын шапочку соболью,
Становился князь Голицын на коленки,
На коленки становился, сам богу молился,
Богу помолился, царю-государю низко поклонился:
– Уж ты здравствуй, государь-царь, со своими боярами,
Со своими боярами, с большими князьями,
А еще ты, государь-царь, с голубыми лентами,
А еще ты, государь-царь, с разными полками!
Ох ты, батюшка, государь-царь, ты наш православный!
Ты зачем, государь-царь, черня-т[15]15
  Чернь.


[Закрыть] разоряешь?
Ты зачем, государь-царь, больших господ сподобляешь?[16]16
  Угождаешь.


[Закрыть]
Ты пожалуй, государь-царь, меня городочком,
Не большим городочком, Малым-Ярославцем?
– Нету, нету тебе, князю, нет ни городочка,
Ни малого, ни большого нет Ярославца!
 

 
У нас было на святой Руси,
На святой Руси, в каменно́й Москве,
У Ивана было у Великаго,
Стоял тут кипарисный гроб,
Во гробу лежит православный царь,
Православный царь Петр Алексеевич.
Он крепко спит – не про́снется,
В головах у него стоит старо́й сержант.
Он и плачет – что река льется,
Во слезах он слово вымолвит:
– Батюшка наш, православный царь,
Православный царь, Петр Алексеевич!
Что ты крепко спишь – не про́снешься,
Не про́снешься, не пробу́дешься?
Вся наша силушка побитая,
Побитая, порастре́пана.
 

 
Как у нас было на святой Руси,
В славныем городе было во Москве,
У собора было у Успенскаго,
Молодой солдат на часах стоял,
Во руках ли он ружье держал,
Богу молится, сам слезна плачет,
Он штыком бьет об мать сыру́ землю:
– Расступись-разделись, мать сыра́ земля,
Ты откройся-ка, золота парча!
Православный Петр Алексеевич,
Погляди-тка ты на свою армию,
На свою армию, на свою гвардию:
Наша армия во строю стоит,
Во руках ружья держа́т, сами слезно плачут:
– Аль, ребятушки, у нас прянту[17]17
  Провианту.


[Закрыть] нет?
– Прянту нет, сухарей не стаёт.
 

 
Как у нас было на святой Руси,
Как у нас было в каменно́й Москве,
У Ивана у Великаго,
В большой колокол зазво́нили.
Молодой маиор пошол ко заутрени,
Не дошедши собора богу молится,
Богу молится, в землю кланяется:
– Создай, господи, тучу грозную,
Тучу грозную, непроно́сную!
Подымитесь, ветры буйные,
Разнесите с гор желты пески,
Своротите бел-горючь камень!
Встань-проснись, православный царь!
Без тебя царство помутилося,
Все солдатушки разбежалися,
От чего они разбежалися?
От того они разбежалися:
Караулы стали крепкие,
Перемены стали редкия,
А мундиры зеленые,
А морозы студёные,
А сапожки-то на босу ножку.