Текст книги "Маска бога"
Автор книги: Пэт Ходжилл
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)
Красные облака лениво поползли по площади, в них то появлялись, то так же безмолвно исчезали розовые клочья, в огне факелов кружились кровавые прожилки, хотя вокруг не было ни ветерка. Старейшины сгорбились каждый в своем углу, выглядели они фантастическими статуями, больше всех – «женщина» и украшенный перьями мужчина. Наблюдатели вне площади тоже застыли неподвижно. Все работники собрались в южном углу двора, Претендент стоял за их спинами, словно ловя последний шанс скрыться с глаз долой. Северный угол занял великан мерикит во всем своем блистающем великолепии и совершенном одиночестве, он угрюмо молчал, – ну вот еще, опускаться до ожидания.
Кирен размышляла, почему они медлят. Что кенциры – или даже Индекс – знают об этом диком горном народе, занимавшем Заречье до Кенцирата, до всех старых империй? Если знание – сила, то сейчас они на ее оборотной стороне. Следовательно, она тоже должна ждать, пока мерикиты не начнут, пока Гора Албан (бог, ну пожалуйста) не окажется в безопасности, пока не кончится исцеление.
– Почему так долго? – выпалила она, несмотря на все свои тревоги, почти шепотом. – Ведь ясно, что никакие важные мышцы и артерии не задеты. Раннее вмешательство устранило бы последствия бесследно. Даже сейчас!.. Сколько времени обычно требуется для глубокого исцеления?
– А сколько… длится сон?
– Зола, прошу тебя, не надо загадок.
– Это скорее метафора, как и все сны и образы душ. Для лекаря за работой время иллюзорно.
– Не совсем, – вскинул Индекс свое умное обезьянье личико. – Долог ли сон, тянется ли он минуту, день или целую жизнь? Иногда и возраст лекаря меняется соответственно. Хм, я знал паренька, за одну ночь состарившегося на целый век.
Произнося эту фразу, он не отрывал от Кирен долгий злобный взгляд – месть за то, что девушка так больно ранила его чуть раньше. И она не винила старика. Чем она была одержима, отчего вела себя так бестактно? О, это было возбуждающе, горячка спора часто бодрит, но вот после!..
Спокойно, просто дряхлый чудак поднял тему, о которой лордан старалась (очень старалась) не думать.
Факты прежде теорий, практические нужды важнее выгоды. Она уже обсуждала это с Золой раньше и действовала в соответствии с убеждениями, настояв на том, чтобы Киндри занялся раной Джейм. Так, ну и что, лекарь и Карающий…
Нужно ли было сводить этих людей вместе вопреки воле обоих? А если они губительны друг для друга? Ей хотелось бы видеть лицо Киндри, но его заслоняли длинные волосы, свисающие кровавой – по цвету туч – бахромой. Длинные, чуткие, подрагивающие, как крылья мотылька, пальцы лежали на чужом лице, скрытом под маской. Этот хрупкий контакт напомнил Кирен, сколь шатким должно быть равновесие между ними. Она вскинулась, когда Жур заскулил и задергал лапами, словно пытаясь погрузиться в самую глубь сна своей хозяйки. Но на этот раз девушка и целитель ушли туда, куда барс не мог за ними последовать.
– Слушай, – тихо сказала Зола.
Снаружи, вдалеке, кто-то закричал. Голос, хотя и слабый, звучал настойчиво и призывно, словно среди поля битвы:
– Норррф! Норррф!
Дыхание лежащей в тени изменилось.
Глава 3Толстая черная нить перехватила складку на щеке мертвого флага. Веки сползли вниз, рот перекошен, мужественное, привлекательное и надменное лицо будто усмехается над своим искажением.
Посмотри на нас, своих бесценных предков. Что, милые личики? Находишь сходство?
– Замолчите, – пробормотал Киндри. – Я не слушаю вас.
Не следовало бы ему вообще говорить. Врачевателя защищало лишь то, что пациент спит глубже его, хотя дыхание двара у них сейчас слито воедино. Надо закончить и выбраться отсюда прежде, чем она проснется. Он полностью сконцентрировался на распарывании этого грубого шва, стежок за стежком. С какой же жестокостью его затягивали. Киндри поддел пальцем черную нитку и потянул. Ноготь тут же расщепился.
Что здесь стоит спасения? Мы – павший Дом, сгнившие, разлагающиеся люди. Твой Дом, твой народ…
Сломанный ноготь зацепился за основу ткани. Заплесневевшие нити лопались и кровоточили, как разорванные вены, когда он на ощупь пытался перетянуть их.
И кто ты такой, нуждающийся в нас, чтобы доказать свою собственную цену?
«…Замолчите, замолчите…»
Вот. Покоробленные стежки подались (как же саднит палец), и проклятая черная нитка выползла длинным червем, изгибающимся в скользких от крови руках, вырываясь, норовя забраться в рукав. Лекарь чувствовал ее извивающееся продвижение навстречу массе других промокших шевелящихся шрамов внутри рубахи, внутри обнаженной клетки ребер. Пятьдесят знамен восстановлено. Сколько еще осталось? Ряд за рядом висят обезображенные лица на стенах холодного Зала Мастера, смотрят искоса, шелестят на ветру двара, коварно перешептываясь и хихикая.
Ты дурак-безотцовщина, и матери у тебя никогда не было, ублюдок.
Киндри привалился к стене. Ему никогда не заштопать их все, а значит, и не исцелить образ души. Смертельным заблуждением было начинать с этого. Павший дом, гниющие люди… «Я не стану слушать!» Возможно, время жизни и замедляется здесь, но только лекарь, которому доступна его собственная душа, обладает силой для столь грандиозного лечения, хотя и такого оно может состарить и убить за одну ночь. А Киндри не способен даже управлять своим телом на этом уровне. Мерзость этого места разъедает ему сейчас кишки – как хваталки, порхающие в желудке, или черви, копошащиеся в могиле. Символически, конечно, но…
Опять подступил лихорадочный страх смерти, и прежде не раз превращавший его в труса. Чтобы войти в это прибежище, шаниру пришлось прийти в соответствие с дыханием двара своей кузины. Оно все еще посвистывало – в нем, над ним, кофта служила мехами для лишенных плоти ребер. Остановить порывы невозможно. Пробудиться тоже. Без резерва души физическое тело лекаря умрет во сне от истощения. Что если сюда не проникнет ни язычка того очистительного пламени? Киндри обхватил себя руками, будто сжимая в объятиях худые плечи, чувствуя прожорливое шевеление внутри. Его мозг сглодают по кусочкам собственные страхи, столь же реальные здесь, как личинки в тухлом мясе.
«…Подползают к горлу, чтобы извергнуться изо рта…»
– Прекрати, – прошептал он сквозь сжатые зубы. – Остановись, прекрати!
Это позволило ему проглотить приступ паники, – мысли о чем-то другом всего лишь сомнения нытика. Может, Киндри и не всегда нравилась Джейм, и он все еще не знал, что из нее выйдет, но он больше не верил, что она чудовище, как утверждал Иштар. Если она действительно пришла когда-то из этого отвратительного места, то, кажется, давно уже оставила его позади. Как же тогда оно все еще может оставаться моделью ее души? Правда, все мертвые знамена павших Норфов аккуратно отражают ее рану. Любой лекарь в первую очередь усмотрел бы тут соответствие, и не ошибся бы. Флаги могут представлять ее темный страх перед бесчестьем, но…
А если он занят не тем? Его образ души состоит из внешней слепоты и внутренней реальности – сад, сокрытый внутри общины жрецов, – возможно, и ее модель также неожиданно многосложна.
Думай. Вспомни: та белая вспышка за миг до того, как его в первый раз выкинули из этого прибежища духа на прогалине – неужели всего четыре дня назад? Что его ударило? Что в этом мрачном, проклятом месте может быть столь ярким?
Только одно, то, чего он намеренно избегал: неясное мерцание холодного очага в дальнем конце зала. «Серод», – подумал он, благодарный за то, что горемычный дух этого ревнивца не набросился на него, пока он неумело нащупывал путь. Сейчас, однако, лекарь сообразил, что четыре дня назад Джейм еще не дала (с досады) своего разрешения душе Серода занять это место. Возбужденные, бурлящие личинки ужаса перед далеким камином протискивались меж ребер, и хуже всего – он не знал, почему боится.
«Так разведай», – подсказала тренировка. Безымянный страх непреодолим.
Кривые лица на ткани гримасничали и рычали вслед, шанира провожал настойчивый шепот: а как же я, и я, и я?.. Лекарь, родственничек, вернись!..
Он шел, кажется, уже многие часы. Босые ноги цепенели, ступая по ледяному черному полу, в котором мелькали зеленые прожилки, но ветер, колышущий воздух, веял теплым дыханием человека, оно было глубоким, ровным, медленным. Киндри вдыхал, когда поток толкал его в спину, и выдыхал, когда дуновение тянуло целителя назад. Ему, терзаемому ужасом, мучительно хотелось дышать быстрее – да никак. Ощущение удушья подпитывало страхи, с ним надо бороться, как и с тем комком, постоянно подкатывающим к горлу.
Три шага до очага. С него свешиваются содранные шкуры аррин-кенов – болтающиеся лапы, оскаленные морды. Одни призрачно серебрятся, другие радужно переливаются.
«Вот то, что я видел. Теперь можно поворачивать назад».
Но он продолжал идти.
Черный зев камина полон обугленных, скрюченных, чудовищно обезображенных ветвей, похожих на уродливые руки. Глаза попробовали распутать этот клубок. Они вроде бы оплелись вокруг бледного кубика золы и брусочка пепла, лежащих ровно, словно на столе. Рядом сидела перекошенная фигура мужчины, но нет, стоило моргнуть и чуть приблизиться – все исчезло, угол зрения поменялся. Киндри вспомнил, что Иштар требовал от него, чтобы он узнал из образа души Джейм, где она спрятала Книгу в Бледном Переплете. Возможно, эта загадочная изменчивая картинка в камине могла бы рассказать, если бы, сколь это ни смешно, он и понятия не имел, что она означает.
Может, если разгадать и найти то, что хотел жрец, то можно вернуть и свою душу?
…Сделай это, сделай! – подстрекали флаги.
Киндри повернулся к лестнице.
Расплывчатая фигура поднялась со шкур и прыгнула. Лекаря отбросило в сторону, он растянулся на полу, распростершись перед накинувшимся на него существом, которого сдерживала цепь. Оно было голым, за исключением гребня темных волос, сбегающего с головы на сгорбленную спину и тянущегося по хвосту, зажатому, словно из скромности, между ног. Коленки задних ног выгибались назад. Свешивающиеся руки наполовину были лапами. Острые зубы тоже принадлежали собаке, но по этим недобрым глазам сторожевого пса Киндри узнал слугу Джейм, прикованного к очагу, истощенного ее неохотным приемом, но мрачно охраняющего то, что она приказала ему беречь. Человекопес, припав к земле, попятился, оказавшись на второй ступеньке, цепь ослабла – он задыхался. Голодный, изжаждавшийся – кости его чуть не прорывали туго натянутую кожу.
– Малышшш-выкорррмышшш! – Низкое ворчание, губы почти не двигаются – так почти у всех на уровне душ. – Убирррайся! Мой очаг! Моя леди!
– Н-но, Серод, она нуждается во мне…
– Нет! – Клыки обнажены. – Нужен я. Больше никто. А ты никому не нужен, тебя никто не хочет, кррроме пррро-глотов-жрррецов. Марш на свое место, попик!
Так его поначалу называла Норф, с не меньшим презрением. Киндри сжался, желудок скрючило памятное чувство своей никчемности, еще неистовее стало желание сбежать от него в садик своей души. Как он мог даже надеяться с возрастом отделаться от Глуши? Слишком долго он был среди жрецов, стал их нераздельной собственностью, – он, кому не с чего было начинать.
– Выкорррмышшш, – шипел пес, глаза сверкали голодной яростью. – Жалкий ублюдок-шаниррр…
Как подчеркивается незаконность – это нажим на кого-то, кому еще менее повезло с рождением… Киндри заставил себя поднять голову и вновь перейти к наблюдению. Ябеда, доносчик, змея, дворняжка, Серод питался слабостями других… чтобы укрыться от снедающего его чувства собственной негодности.
Понимание притушило панику Киндри. Как толчок – он осознал, что так же все его детство играла с ним леди Ранет, твердя снова и снова, какой он хлам, отребье, тыча носом в позор рождения до тех пор, пока он не перестал чуять что-либо другое, кроме запахов своего сада, в котором можно было укрыться. А от какой слабости пыталась спастись она, унижая мальчика? Какой же он был дурак, позволив так долго издеваться над собой!
Возмущенный, Киндри обнаружил, что уже стоит на ногах, он не помнил, как поднялся. Теперь он видел то, что человек-собака стерег и одновременно прятал: в гнезде из шкур аррин-кенов спала вторая бледная фигура, частично облаченная в доспехи из кости раторна. Нет, не совсем доспехи. Даже совсем не доспехи. Маска, ворот, нагрудная пластина, рукавицы, ножные латы – все это вырастало из худенького тела, как у молодого раторна, и, как и у еще несозревшего жеребенка, не все пластины полностью перекрывали друг друга. Из-под зазора на скуле струилась густая струйка крови. Костяной корсет, стягивающий маленькие груди, вздымался и опадал в мерном ритме двара.
Ага.
По залу пролетело эхо, принесшееся извне, долгое, искаженное:
– Но… но… но…
Дыхание спящей изменилось, стало тяжелее; девушка начала просыпаться.
На морде человекопса появилась волчья ухмылка.
– Рррвется. Убирррайся, пока можешь, беловолосый! Громче, ближе:
– Норррррр…
Усилившийся ветер оттолкнул Киндри и тут же пихнул его вперед, чуть ли не в пасть Серода. Позади флаги хлопали по стене вытканными руками:
«Бегиии пррррочь!» – крики их были звуками рвущейся материи.
– Да, – выдохнул (волей-неволей) Киндри. Есть ли у него, недоучки, шанс справиться со столь сложным, столь злокачественным образом души?
Но если он отступит сейчас, то будет убегать всю оставшуюся жизнь. Где найдется такой темный угол, в котором можно было бы спрятаться от себя самого? У него больше нету спасительного садика. Иштар сжег мосты. Бежать – или наступать. Но чтобы продвинуться вперед, сперва надо укротить свои страхи либо отделаться от них.
«Никчемный ублюдок…»
Нет. Посмотри на Серода, дворняжку в душе потому, что он согласился с таким приговором. А ты, Киндри? Подобострастный трус с брюхом, набитым смертью, позорящий свой Дом и себя. Желудок перевернулся от этой мысли, но на сей раз он не стал ничего загонять обратно. Его рвало, снова и снова. Больше никаких потаканий слабостям, и нет больше оправданий. Отрыгнуть их все.
Подвывая, человек-собака в безумном бешенстве голода шлепнулся на пол, пытаясь подхватить на лету и съесть бурлящую массу. Киндри отодвинулся, ноги едва держали его.
– Ффффф…
Дыхание спящей и звук слились в свистящий ветер, порыв ткнулся в лицо, растрепал волосы. По шерсти аррин-кенов пробежала рябь. Колыхнулись флаги. Лекарь дотронулся до прохладной кости треснувшей маски.
Ничего.
– Фффффф. – Зов, вздохнув, умер. И тут же где-то вдалеке вновь воскрес и накатился вздыбившейся волной на берег: – Но… но… норрррр…
Почему не сработала сила целителя? Что он делал неправильно? Разорванные знамена усмехаются на стенах: ошибка, глупая ошибка.
– Отчего они счастливы?
И тут он, кажется, понял. Снова обман.
– Слушай! – Он закричал, перекрывая приближающийся рев «прибоя». – Эти флаги не часть твоего прибежища души! Возможно, и сам зал тут совсем ни при чем. Это ловушка, чтобы заставить тебя думать, что Тени еще владеют тобой, но ты же тут, и на тебе доспехи. Так сражайся, слышишь? Сражайся!
Он надрывался, но его должны были услышать. Кость под рукой начала срастаться. За спиной нити флагов распутывались на ветру, кружащиеся сети понеслись, будто кто-то закинул их, чтобы поймать лекаря. Зеленое кружево света легло на темный пол. Еще секунду…
– Ффффф!
Глаза под маской, моргнув, открылись: бессмысленное серебро, чистейшее отражение души. Белая вспышка. О нет… Только не снова…
Треск!
Боль. Смятение. Удар костяного кулака, выкинутого инстинктивно, отправил лекаря в полет – сквозь лес обожженных сучьев? Нет, в камин. Нет, в черную комнату, где человек с серебристыми глазами оторвал взгляд от светлой книги и улыбнулся (добро пожаловать в семью, кузен). Он врезается в железную заднюю стенку очага. Нет, проваливается насквозь, выпадая из потайной двери в… в…
Зелень и белизна самоисцеления. Дикие анютины глазки, кивающие головками ночи, белое цветение трав, белые мотыльки, танцующие в лунном саду его души.
Дома. Цел. В безопасности. Теперь спать. Спать.
Глава 4Джейм пробивалась наверх сквозь толщу сна с криком:
– Кто зовет Норф? Кто? Шип?
Холодные руки удерживали ее. Над девушкой склонилось мертвенно-бледное лицо прокаженного, шелушащееся самой смертью.
На мгновение Джейм почувствовала себя вновь под рухнувшими стенами своего старого замка, на нее навалилась тяжесть мерлога, готового вонзить гнилые зубы ей в руку.
– Не надо, – сказала Зола.
Подавив все инстинкты, Джейм втянула когти.
«Но ведь на меня кто-то напал, – подумала все еще не вполне очухавшаяся от сна девушка. – Кто?»
Лежащий рядом Жур потянулся всеми лапами.
Ох бог, наверняка нет.
Барс дернулся и захрапел. Теперь она вспомнила, как он попытался проникнуть вслед за ней в глубины двара, и остался жалобно скулить в верхних его пределах. Очевидно, кот все еще там.
Руки и ноги онемели от сна, и двигаться было довольно тяжело – в кожу впивалось множество невидимых иголок.
Она ударила… Кто-то отлетел назад…
Через плечо мерлога Джейм увидела приземистую наковальню на пеньке железного дерева. Один из выступов тускло поблескивал.
– Ах черт, – пробормотала девушка, стряхивая руки Золы и вставая на шаткие ноги.
В расколотых полосах света, проникшего через зарешеченное окно, Кирен нагнулась над Киндри.
– Я не должна была настаивать! – тихо твердила себе лордан. – Лекарь и Карающий… Нет!
Рука Джейм замерла в воздухе.
Индекс отпихнул ее в сторону и прижал комок паутины к затылку шанира, чтобы остановить кровотечение.
«Кири права», – подумала Джейм, откидываясь к стене. Для нее опасно прикасаться к шаниру, когда он столь уязвим. Будь проклят ее ядовитый образ души!
Но кто-то (Киндри?) сказал что-то насчет того, что это только ловушка. Что он имел в виду? Она пыталась поймать быстро ускользающую, как тающий сон, память. Детали уже стерлись, но намек остался. Он подразумевал обман, помещенный на самом внутреннем и личном уровне, жульничество, проникшее под самую кожу. О, если бы так, если бы она могла отречься хоть от какой-нибудь частички того жуткого призрачного зала!..
«Спокойнее», – образумливала она себя. Какова бы ни была правда, она не может быть простой и так легко разоблачаемой.
Но все-таки!..
Зола стояла за спиной, прикрытая капюшоном маска смерти маячила в тени.
– Почему… ты набросилась на него?
– Я не владела собой. Он был слишком близко.
– Хм, – хмыкнула Кирен. – Напомни мне держаться поодаль. И тем не менее это дыхание двара.
Да, глубокое и медленное – шанир спал. Трое! Она же предупреждала Киндри, что в следующий раз может проломить им стену, что и произошло: она толкнула его в целительные объятия образа его души.
И тут девушка вспомнила:
– Кто-то звал Норф?
Ответа не было, но все вдруг осознали приближающийся снаружи шум явных беспорядков. В окне мелькали дерущиеся фигуры. Дверь распахнулась, и в кузню втолкнули человека с заткнутым кляпом ртом – он чуть не свалился всем на головы. Это была Железный Шип.
– Хвала предкам, – выдохнула Джейм.
Кендар, шатаясь, поднялась. Из-под кляпа рвались приглушенные звуки, но девушка не делала попыток вытащить тряпку, хотя руки ее были свободны. Из ноздрей выпархивали сказочными птичками белые, слабо светящиеся облачка дыхания. Глаза Шип остались плотно зажмуренными. Понятия не имея о вопросительных взглядах присутствующих, кендар, прихрамывая, пересекла комнату и привалилась к дальней стене. Скользнувшая следом Зола быстро извлекла кляп изо рта девушки.
– …Норф! – тут же закричала та. – Норф! – И так снова и снова.
Ее голос, казалось, приходит откуда-то издалека. Тон, однако, был столь же непреодолим, как и у того оклика, что настиг Джейм в глубине двара. В нем не было страха, одна лишь мрачная, непоколебимая целеустремленность во что бы то ни стало добиться ответа.
Старый шаман на площади сердито проорал что-то из своего угла.
– Если она не заткнется, – перевел Индекс, – они ее убьют.
Джейм схватила руку Шип, которой та пыталась что-то нащупать перед собой:
– Кадет, остановись. Я Норф!
Шип замолкла, по-петушиному вздернув голову, прислушиваясь.
– Леди? – сказала она все тем же далеким голосом. Ее светящееся дыхание щипало лицо Джейм. – Где ты?
– В Киторне. Как и ты. Ну же, посмотри на меня!
Кендар осторожно подняла веки. Глазницы наполнял мерцающий туман, он разлился по лицу, повторив очертаниями высокие крепкие скулы.
– Я вижу только предвестья, – напряженно произнесла девушка, на этот раз чуть громче. – Оттуда звал меня Верховный Лорд, но я потерялась. И он тоже.
Джейм глухо вскрикнула, невольно сжав руку. Пальцы Шип сомкнулись вокруг ее ладони.
– Я чувствую… что-то.
Она чуть не переломала Джейм все кости. Зато голос ее теперь исходил будто бы из соседней комнаты, а не летел через целое поле.
– Продолжай звать! – сказала Кирен.
– Нет. Если мой брат тоже заблудился в тумане, ему нужна помощь. Проводник. Железный Шип, ты помнишь, как твоя мать вернулась из-под песка, чтобы перевести Тори через Сухое Соленое море?
Темное лицо кендара застыло.
– Это сказка. Лихорадочный кошмар. Подачка сироте.
– Может, да, а может, и нет. Вчера, когда Соленое море вернулось, я чуть не утонула в нем, и… думаю, Роза спасла и меня. Я была не права, не рассказав тебе раньше, но я была напугана и неуверенна.
Лицо Шип никогда не предназначалось для демонстрации эмоций, что бы она ни чувствовала.
– Чего ты от меня хочешь? – грубо спросила она наконец почти своим обычным голосом.
– Ты не отправишься обратно в предвестья на поиски Тори! Нет, не двигайся. – Она удержала намеревавшуюся встать девушку там, где она сидела, – у западной стены, рядом с Киндри и все еще дремлющим Журом, и сама опустилась перед ней на колени. – Просто думай, что ты делаешь это. Сенета работает, если его прокрутить в мозгу, может, получится и тут. Попытайся, ладно?
Шип снова зажмурилась, как ребенок, страшащийся увидеть что-то. Да, она боялась, Джейм чувствовала это через пожатие. Никогда прежде кадета не просили совершить что-то столь тесно связанное с верой, и просила девчонка, о которой она наверняка думала как о наполовину безумной, из Дома, которому кендар только-только начала доверять. Но вот она коротко кивнула и снова начала звать: «Норф, Ноо-ррф!» – каждый крик тише предыдущего, словно Шип решительно уходила обратно в туман и тот окутывал ее.
Кирен содрогнулась:
– Я бы не решилась на такое, даже зная, что меня держит якорь. Ради бога, не отпускай ее! – Она все время украдкой пристально поглядывала на Джейм и вдруг сказала: – Прости мою невежливость, но я должна знать: не соблаговолишь ли ты снять маску? Пожалуйста.
Но Кири же только что видела ее лицо, когда этим пришлось пресечь приступ берсерка в летописице. Не слишком приятное зрелище, чтобы любоваться им повторно…
И тут Джейм вспомнила. Киндри был в убежище ее души.
Не смея думать, а тем более надеяться, она нащупала маску свободной рукой. Ткань легко подалась. Джейм вдохнула поглубже и повернулась к Кирен.
Яран критически осмотрела ее:
– Еще пара минут не помешала бы. Но и так неплохо. Нет, совсем неплохо!
Джейм прикоснулась к своей щеке. Ученичество у лучшего вора Тай-Тестигона подарило ее пальцам сверхъестественную чувствительность – даже невзирая на перчатки. Как сказала Кирен, еще бы несколько секунд, зов Шип оборвал сон. Шрам остался. Но он был так тонок, что и Джейм едва ощущала его. Киндри отлично проделал свою работу: она больше не изуродована.
Снаружи кто-то тревожно закричал, Индекс вторил ему. Кирен поспешно присоединилась к старику, приплясывающему у переднего окна, Зола отстала всего на шаг. По их ошеломленным лицам запрыгали красные отсветы.
– Ох! – только и выдавила Кирен.
Джейм попыталась подняться, но не смогла разорвать хватки Шип.
– Что там? – окликнула она наблюдающих.
– Вспыхнули сорняки, пробивавшиеся между камней внутреннего двора. Осторожней! – Кирен отдернула Индекса – пламя, взобравшееся на стену по мху и плющу, лизнуло оконную раму. Сухая трава мгновенно превратилась в пепел – огонь не успел проникнуть внутрь помещения.
Снаружи снова загремел голос Сынка.
– Ух! – воскликнул Индекс. – Этот идиот ведет себя так, будто никогда прежде не видел церемонии очищения. Он заявляет, что огонь показывает неодобрение Сгоревшего Человека. Вождь не пришел, говорит он, а кто-то должен представлять сегодня Сгоревшего, или все Заречье разлетится на куски. Догадайтесь, кто доброволец.
– Может, у него и есть основания, – заметила Кирен. – Они слишком много взяли на себя, потревожив скрытые силы. Интересно, где же этот их ненаглядный вождь?
– Четыре дня назад, – медленно произнесла Джейм, – он был возле Фалькира, раскладывал ритуальный костер. А потом отправился на юг.
– Не будь дурой, – фыркнул Индекс. – Я же тебе говорил: тупой фигляр ушел размечать границы мерикитов к Кануну Лета…
– Вниз по Серебряной, – закончила за него Джейм, разум ее наконец-то полностью проснулся. – Он готовится потребовать назад все Заречье.
Индекс и Кирен уставились на нее.
– Невозможно! – хором выпалили они. – Лорды… жрецы!.. Они никогда бы не позволили…
– Лорды отсутствовали всю зиму, – ответила Джейм. – Не было почти никого из Кенцирата. Вы и не представляете, насколько пустой и неестественной стала долина. И жрецы были заняты… кое-чем другим. Сейчас они едва тянут энергию, которая требуется для поддержки контакта с храмами. План мерикитов всего лишь еще один логический шаг вперед. У них наверняка не было такой удобной возможности стой поры, как они закрыли северные холмы восемьдесят лет назад. Как они это сделали, Индекс?
– О бог, – старик не отрывал от нее глаз. – Кострами с костями.
«Надо было тщательнее подходить к задаче», – подумала Джейм. В конце концов, она же здесь, и остальные тоже. Во время путешествий по Заречью она не раз натыкалась на территории, в которых, как в Безвластиях, природные силы были так сильны, что могли бы буквально проглотить неосмотрительного кенцира заживо. Эти холмы вряд ли столь же ненасытны, но девушка сомневалась, будет ли еще когда-либо ее народ снова жить здесь. А сейчас то же самое может случиться и с остальным Заречьем. Какая ирония – целый Кенцират так близок к тому, чтобы лишиться крыши и корней, а ведь ее саму заставили почувствовать себя именно такой.
Она вспомнила тот ужин у Водопадов, самодовольных лордов, абсолютно уверенных в своем праве распоряжаться Джейм по собственному желанию. Кенцират принадлежал им, не так ли? Естественно, они могли делать с ним все, что захотят. Но что они знали о кровной вражде между Норфом и Рандиром, все еще гноящейся, как нарыв, после стольких лет, или о злобствующих в своей грязной норе жрецах, или о тайной жизни их собственных женщин? Ничто не было наверняка, как они снисходительно притворялись, даже их власть над этими северными землями, возможно навсегда выхваченными у них из-под самого носа.
И это те люди, которые говорили, что она может принадлежать Кенцирату, лишь играя предписанную ими роль, всегда и везде живя под маской их условностей.
И она согласилась на это, приняла правила, даже сбежав из Готрегора. Ведь Джейм приготовилась существовать с отметиной Калистины на лице как со знаком своей несостоятельности.
Джейм взглянула на клочок ткани, все еще зажатый в руке. «Вода, вода, ищи…» Детская дразнилка. Проклятая игра смятения и потери собственной личности.
Но цель игры – вовсе не найти себя. Скорее, ты спасаешься от безглазой маски, ловя кого-то другого, принимая чужое имя, которое следующий водящий может, в свою очередь, отобрать у тебя. Что ж, пытаясь играть по их правилам, она оказалось чертовски близка к тому, чтобы полностью потерять себя.
«Хватит», – решила Джейм, позволив маске упасть. Благодаря Киндри ее лицо снова вернулось к ней, и, видит бог, она намерена с честью носить его.
– Это действительно может произойти, – бормотал Индекс – Мы и вправду можем потерять Заречье. Милостивые Трое, это же катастрофа!
– Почему? – спросила Джейм.
Все головы повернулись к ней.
– Я хотела сказать, – медленно пояснила она едва проклюнувшуюся мысль, – что мы попытались сделать Заречье своим домом, пренебрегая его истинной природой, будто бы… будто натянув на него маску. Но оно же всегда было неким капканом, не так ли? Мы не могли поддерживать себя здесь, так что пришлось, подобно торговцам, сдавать в наем свой народ – практически продавать людей. К тому же девять главных семей, составляющих Высший Совет, поглощены лишь идиотскими политическими играми, а изолированным второстепенным Домам у Барьера приходится охранять нас от Темного Порога в одиночестве. Если посмотреть с этой стороны, жизнь в Заречье извратила все то, что делает нас теми, кто мы есть – или должны быть.
Индекс фыркнул:
– Ты говоришь подобно сумасшедшей старухе Коттиле, которая вечно нудит о том, как мы предали доверие, будто наш чертов бог не бросил нас первым.
– Но разве это меняет нашу ответственность? Почему все выкинули из головы, для чего были предназначены мы, кенциры?
– Вероятно, – вставила Зола, – потому, что никто из нас не подходил к этому так близко, как ты, Карающий.
– Нужно также принять во внимание, – едко заметила Кирен, – что потеря Заречья сейчас раздробит Кенцират. Я восторгаюсь твоим братом. Он намного лучше, чем мы заслуживаем, и единственный, кто был способен удерживать нас вместе так долго. Но не перед лицом этого. Кроме того, вспомни, что успех мерикитов сегодняшней ночью означает приношение в жертву Горы Албан. Как тебе это понравится?
Джейм в смятении глядела на эти вдруг ставшие враждебными лица. Они видят ее без маски, ее, чужака, потенциального разрушителя. Что ж, возможно, так и есть. Все слабости и недостатки, которые она открыла в своем народе, все тайны, – одно мгновение весь Кенцират, казалось, лежал зажатый ее ладонью в перчатке, обнаженный и хрупкий.
«Некоторые вещи необходимо разрушить…»
Но на самом деле она держала руку Шип, точнее, это та стискивала ее пальцы в немом отчаянии, угрожая раздробить кости. У нее есть обязательства перед Шип, Марком, да-да, даже перед Тори, и она не имеет права совершить что-то необратимо глупое.
«Сперва подумай и только потом бери на себя ответственность, – внушала она себе, пытаясь ослабить хватку Шип. – Так и будет, я подумаю, подумаю».
Снаружи раздался приглушенный вой, полыхнул голубой свет, раз, другой, третий. Секунду недоуменной тишины после первой вспышки разбил гул настойчивых голосов, причем голос Сынка перекрывал остальные.
– Ну что там? – волновалась Джейм, не получая ответа. – Ты же ученая, так опиши!
– Самопроизвольное последовательное возгорание факелов, – доложила Кирен, верная полученным навыкам. – Синие огонь и дым, указывающие на неизвестные свойства. Вывод… Проклятие. Готово или нет – вот оно.
