Текст книги "Маска бога"

Автор книги: Пэт Ходжилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

Глава 7

Джейм быстро захлопнула дверь, не дав Журу юркнуть следом. Энергия все еще билась в ее крови, но она в очередной раз успешно подавила в себе берсерка. Это уже как-то входит в привычку.

Вредную, однако. Если каждый раз, когда она выпускает когти, подводит ее ближе к Третьему Лику бога, то не происходит ли то же самое и при приступах? С другой стороны, то, что она только что сделала с Серодом, тоже отдает чем-то выползшим из-под покрова теней. Что же это за проклятие на ее голову – балансировать между кровью шанира и обучением во тьме по воле Мастера, – и, возможно, это обрекает ее на гораздо худшее, чем она полагает.

«Ты можешь быть все еще невинна, – говорил аррин-кен Иммалай, – но не невежественна. Если ты падешь, то это будет падением Мастера, сознающим свершаемое зло и приветствующим его. Злоупотребление силой и властью толкает тебя в том направлении. Но чистое использование ее может повести тебя другим путем, к нашему богу. Быть шаниром – значит ходить по лезвию ножа, вот что это такое». – «Но я не хочу падать ни на какую сторону!» – закричала она тогда, и густой, насмешливый голос захихикал глубоко в мозгу: «А кто же хочет? Для нас, увы, добро не менее ужасно, чем зло».

Не менее ужасно. Богатый выбор.

А как привлекательна власть. Она принадлежит ей по праву рождения, не меньше, чем запутанное наследие Ганса, и от нее ничуть не легче отказаться. Но долго ли можно управлять силой, прежде чем, как вино, она не станет править тобой? И похмелье будет лютым. Джейм уже становится опрометчивой и жестокой. А оставлял ли Серод другой выход?

«Доверяй чести», – сказал Иммалай.

Да. Для нее, ступающей по лезвию, честь значит больше, чем жизнь, а ее потеря – беспредельно хуже смерти. А часть чести – брать на себя ответственность за свои поступки и свой выбор, снова и снова, каждый раз, действуя и выбирая. Если она приняла службу Серода, он должен научиться понимать это.

Ха! Норф или Каинрон, честь у них одна – кенцирская. Но амбициям Калдана это не подходит. Честь ограничивает его власть, и он вылепил бы ее заново, если бы мог, заложив в определение беспрекословное повиновение слуг его слову, и использовал бы других, чтобы не марать своих рук. Парадокс Чести примерно и означает, что никто ни за что не в ответе. Это то острие, по которому Калдан заставил бы ходить всех своих людей, надеясь, что, когда они упадут (а это неизбежно, если толкнуть посильнее), этот тесный мир возникнет вновь по образу и подобию Каинрона.

Если подумать, именно так и поступил Геридон.

И сегодня, сейчас есть и другие кенциры, морщащиеся, когда честь требует от них того, а не иного выбора, которые, если бы могли, отреклись бы от всякой ответственности.

«Честь леди – покорность», – страстно настаивала учительница вязания. Не задавать вопросов. Даже не говорить. Только повиноваться.

Конечно, эта юная преподавательница стоит на нижних ступенях Женского Мира, где секретность умерщвляет сознание, как маска того, кто ищет чувства. Сколь умны матроны, осознавшие, что чем чище лист, тем больше можно написать на нем. Хотя до какого предела может дойти их покорность своим лордам?

Джейм передернуло, эйфория вспышки схлынула. Трехликий несомненно покинул свой народ. Великая миссия, предназначенная им, кажется, год от года становится все более невыполнимой. Аррин-кены ушли. Женщины и шаниры бессильны, жрецы вероломны, лорды беспощадны, а брат внимает советам мертвого безумца. Что же осталось, кроме чести, и сколько пальцев тайком дергают этот последний узел, пока еще связывающий Кенцират воедино?

Девушка пошла по коридору, заглядывая в каждую обращенную на юг комнату. Наконец по ту сторону окна появился силуэт директорской лестницы.

В первый раз Джейм увидела, насколько временно это сооружение. Узкие ступени спускались неровной, уступчатой спиралью, непрочно прикрепленной к внешней стене, стержнем служил сосновый ствол, а торчащие обрубки ветвей – главной поддержкой планок. Впрочем, чья это работа – бормочущих стариков ученых? Но если уж Шип прошла здесь, то Джейм лесенка просто обязана выдержать. Она шагнула на нее и тут же вцепилась в грубую кору ствола – уступ прогнулся под весом ее тела.

Осторожно спустившись на несколько футов, девушка нагнулась, всматриваясь в комнату внизу. Последние лучи солнца ромбами легли на груды пыли. Все столы, кроме одного, рухнули. Пол тоже гнил. Ноги Джейм утонули в трухе, когда она, уже утратившая силу духа, соскочила с подоконника. Взметнулось облако пыли. «Один громкий звук, – подумала она, подавляя чиханье, – мигом окажешься этажом ниже». А тихое проклятие способно отправить еще быстрее гораздо дальше.

Она аккуратно пошла вглубь комнаты, вглядываясь в размягченные участки пола, на ходу снимая с плеч свернутое знамя, и тут осознала, что не одна.

Сидящая за столом темная фигура внезапно повалилась вперед.

Бренвир.

Когда Джейм решила оставить Эрулан в надежных руках, то на ум ей немедленно пришла Железная Матрона. В этой комнате явно не было безопасно, а рядом с Бренвир – тем паче. И все-таки Джейм доверилась порыву. Она повесила флаг на стену позади кресла Брендан и все так же бесшумно отступила.

Но подоконник хрустнул под ногой.

– Эрулан! – вскрикнула позади Бренвир.

Матрона подняла голову на звук, слепо глядя перед собой. А за ней, в тени, стояла Эрулан.

«Это всего лишь гобелен», – твердила себе Джейм. Но тут она увидела опустившуюся на плечо Бренвир руку мертвой девушки и встретилась с ее улыбающимися серебристыми глазами.

Из окна, вниз по лестнице, бежать отсюда, бежать… Пока ступень не перевернулась под ногой, и Джейм обнаружила, что снова, выпустив когти, обхватывает корявую стойку, глядя в разверзающуюся под ногами пропасть.

«Это все игра света», – уговаривала она себя, думая о комнате наверху. И вторая мысль: «Милостивые Трое, что же я натворила в этот раз?»

Однако, к добру или к худу, ответственность за Эрулан больше не лежит на ней.

А вот за Железный Шип…

Абсолютно плоская равнина раскинулась внизу, уползая за горизонт. На западе, полускрытые громадой Горы Албан, возвышались, как далекие горы, пурпурные тучи, прорезанные лучами нырнувшего в них солнца. Красный оттенок, легший на песок, был поприглушеннее – розовато-коралловый. Закат струился по пустынной земле, прекрасной, сказочной – и безжизненной? Ошиблась ли Рута, или Шип изменила свое решение? Нет, Джейм почему-то так не считала.

Спуск казался бесконечным, один стержень-ствол сменял другой, целый срубленный лес вытянулся стрункой. Сперва лестница проходила между деревянных стен верхнего замка. Ниже, как предполагала Кирен, там, где должен был быть утес, стоял туман предвестий, так точно повторяющий форму скалы, что казалось, камни никуда и не исчезали. Облака вылепили даже трещинки на граните и легкий покров папоротников. Окна открывались в испарившиеся, залитые бледным мерцанием комнаты, обставленные мебелью из мглы, ожидающей привидений.

Лестница кончалась канатом, обрывающимся футах в девяти над землей. Джейм помедлила – и разжала руки. Да, забраться наверх без чьей-либо помощи будет затруднительно, но она и не намеревается возвращаться одна. Вес ее упавшего тела совершенно не потревожил песок. Однако рядом отпечаталась цепочка следов кого-то много выше и тяжелее, – если у нее поступь охотящегося барса, то тут прошел тигр. Ага.

Вон там, под туманным западным боком Горы Албан – отсутствующей горы.

Голоса?

Джейм замерла, вслушиваясь. Не слова, но по крайней мере ритм человеческой речи, то появляющейся, то пропадающей в тишине пустыни. Приливная волна жуткого шторма лавиной накатывалась на северо-западный угол. Призрачная форма утеса напряженно потянулась вперед, будто носовая фигура корабля, – стоящего на якоре? Но где же тут развалины, которые могли бы задержать движение, как замок вольверов в Свирепой Норе? Девушка слышала о заброшенных городах в Пустошах, беспрестанно появляющихся и исчезающих по прихоти ветра и песков. Если так, то обломки где-то здесь, под массой тумана. А как же травяная избушка Индекса, тянется ли она еще на своей длинной веревке, ловя что-то – или кого-то?

Снова плеснуло гудение приглушенных голосов – ослабло, затем пропало.

Это не ее дело, Джейм повернула назад. В любом случае сейчас она ничего не может, хижина осталась за гранью тумана, она недостижима.

Следы Шип тянулись точно на запад. Сперва Джейм не могла их отыскать – их и не было, лишь там, где кендар наступила на блестящие кристаллы, разбросанные по дну бывшего моря, осталась раскрошенная белая пудра, обрисовывающая отпечатки ног. Кадет не могла уйти далеко, и обогнала-то она Джейм не намного, только вот что-то не видно ее нигде.

Зыбучие пески? Южанка могла случайно наткнуться на них, но Джейм не знала, как может выглядеть опасное место, и еще меньше – о других ловушках, усеивающих Пустоши.

Теперь песчаная корка под ногами сморщилась, покрылась бороздами, будто застывшая рябь на воде, и стала мягче, – следы Шип отпечатались четче. Гребни поднялись выше, их тени расчертили равнину пурпурными полосами. Вскоре, взбираясь на них, девушка почувствовала, как напрягаются мускулы. Дюны? Как она могла проглядеть их, ведь с лестницы все внизу выглядело таким плоским?

И потом на гребне одной из гряд обнаружилась, несомненно, Железный Шип.

Кендар стояла на коленях. Закатный свет, запутавшись в ее волосах, превратил их в пылающий костер. Из ее поднятых, сжатых кулаков струйками бежали, возвращаясь обратно в пустыню, белые песчинки.

– Песок. Ничего, кроме песка.

Джейм остановилась на гребне, чувствуя себя неловко.

– А ты ожидала чего-то еще? – робко спросила она.

– Ожидала? Нет. Надеялась? На что? Это даже не то место.

– Какое место?

– Может, та зыбучая ловушка, где она умерла; а может, каменная лодка, куда она вернулась.

– Кто?

Долгую секунду Шип молчала, слепо глядя на далекий горизонт. Багровые облака приблизились, увеличившись. Прячущееся за ними солнце вызолотило края туч, а изнутри прорывались тусклые вспышки молний и глухой рокот грома. Дыхание ветра ерошило волосы кендара. Она тихо заговорила, будто бы про себя:

– Они бежали из темниц Уракарна через Сухое Соленое море. Роза попала в зыбучие пески. Он пытался удержать ее, но пытки карнидов изуродовали его руки. Весь этот долгий, мучительный день он, шатаясь, брел на север, боясь остановиться, боясь преследования, продолжая думать, что она все еще жива где-то там, под толщей песка. В сумерках они наткнулись на окаменевшие остатки корабля и повалились туда. Ночью ему, горящему в лихорадке, казалось, что вода вернулась, вся плоская песчаная равнина вновь стала морем, и каменное судно плывет. Внизу он увидел Розу и потянулся к ней. Она взяла его руку, погрузив ее в колющую соленую воду, и потащила всю лодку через море – во сне, в бреду, как он считал. Но утром все они оказались в безопасности на северном берегу, а позади не было ничего, лишь песок. Песок, – повторила она, наблюдая, как он сыплется между пальцами.

– Торисен рассказал тебе это, да? «Когда? – хотела спросить Джейм. – Почему?» А вместо этого услышала, как ее губы произносят: – И как он выглядел?

– Ошеломленным. Больным. Карниды и инфекция чуть не стоили ему рук; но он сказал, что не мог спать, пока не передал мне, как умерла моя мать.

«Ради твоей матери», – сказал Тори, принимая связь с Шип.

Джейм не представляла облик своего брата в том возрасте. Теперь же внезапно и очень ясно она увидела его, юного и изможденного, сомневающегося, понял ли бесстрастный рыжий ребенок новость, которую он принес, не догадываясь, что она никогда не забудет ни слова.

– Полагаю, он считал, что у тебя есть право знать.

– Он так и сказал.

Шип позволила упасть последним крупинкам и поднялась. Усилившийся ветер взметнул ее пряди, словно затрепетали короткие крылья неведомой птицы. Совсем рядом громыхнуло.

– Ураган надвигается, леди, – сказала она. – Время отправляться назад.

«Кендар и не думала уйти навсегда», – пристыженно думала Джейм, поворачивая следом. Не для дочери Железной Розы подобные саморазрушительные, обидчивые жесты, которые сама Джейм делает слишком часто. Шип несгибаема, она выше этого, просто сдаться – не ее путь. А если так, то и извинения для нее ничего не значат. Если присутствие Джейм здесь не обозначило ее сожаления, то и слова не помогут. Не могла она говорить.

Странно. Вместо того чтобы уменьшиться, дюны росли, песок становился все мягче, чем дальше на восток она продвигалась. Теперь Джейм видела лишь быстро темнеющее небо над головой. На гребнях ветер принялся кружить песок, гоня его от возвышения к возвышению. Крошки жалили лицо – оглядываться не стоило. Гроза подступала, черный вал на темно-голубом фоне, гасящий звезды. Между землей и небом полыхали белые вспышки. А слабое мерцание туманного утеса, кажется, отдалилось.

У подножия склона Джейм споткнулась о камень, нет, о верхушку рухнувшей стены, обнажившуюся под напором ветра. Вокруг там и тут проглядывала выступившая из-под песка кладка, будто редкие сломанные зубы. Если это те руины, за которые цеплялась Гора Албан, значит, шторм переместил ее. А раз так, то она не кажется дальше, а так оно и есть.

– Бежим, – сказала Шип.

Джейм попыталась. Теперь дюны стали горами, хотя ноги проваливались в песок по щиколотку. При всем ее весе Шип оказалась далеко впереди, и передвигалась она быстрее.

«Будь я проклята, если позову на помощь, – подумала Джейм, яростно стараясь подняться. – Будь проклята».

Соль колола глаза, как морские брызги. Кофта давила на плечи, сделавшись тяжелой и мокрой от пота. Девушка барахталась, видя вдали светящийся утес предвестий. А выше сиял замок летописцев. Веревочный трап дико качался на ветру. Шип уже дошла туда.

– Не останавливайся! – резко крикнула она назад.

Но Джейм уже остановилась, задыхаясь. Косой край грозы обрушился с севера. Молнии хлестали одна за другой. Волна покатилась на юг, к замку. В пульсирующих вспышках гребень, на котором она оказалась, казался волной, вздыбившейся и падающей в соленую белизну.

– Двигайся! – Голос Шип.

Джейм невольно сделала шаг вперед и погрузилась по колено. Она чувствовала, как песок уходит из-под ног. Вот он по бедра, по пояс…

– Шип! – сама не ожидая, хрипло закричала она таким тонким от страха голосом, что едва узнала его. По грудь.

И глубже, чудом успев закрыть рот и глаза, песок давит на веки, уши уже не слышат громовых раскатов. Вскинутые руки на миг высвободились… Я здесь, здесь… Потом земля поглотила и их. Рвущееся из груди дыхание обжигало легкие, словно Джейм заживо закопали в могилу. Глубоко ли засосало Розу? Сколько она прожила?

«Ты поймана, вор», – царапнул мозг голос Рвагги.

Но песок изменился. Рукам удалось пошевелиться, продраться сперва словно сквозь ил, потом воду. Глаза открылись и тут же поспешно зажмурились от соленой боли. Джейм внезапно упала вперед, во тьму, в ушах глухо стучало. «Нет воздуха. Где тут верх? Тону».

Ее обхватили холодные руки и потянули.

«Наверное, вниз», – забилась она.

В ухо булькнули спокойные слова:

– Не надо, дурочка. Ради твоего брата.

Рокот оглушающе бил по ушам. Воздух густ от соленых брызг; волны несутся к мерцающему утесу. Вновь под водой, затем снова на поверхности, – сильная рука поймала воротник и дергает наверх. Пальцы сомкнулись на шероховатом дереве. Задыхаясь, девушка стиснула кулаки, Шип не отпускала ее. Стоя на хрупкой лестнице Директора среди буйства бурной тьмы, они слушали грохот и плеск вернувшегося моря.

Тем временем Свирепая Нора: шестидесятый день весны

Лесной замок погрузился в туман и лежал теперь словно на дне мерцающего моря. Трудно было сказать в этой затянувшейся сверкающей полночи, когда наступит рассвет, или полдень, или закатится солнце.

Тень другого, темного замка давно уже улетучилась, как дурной сон, забрав с собой болезненный и горелый смрад. Вольверы ничего не обсуждали, боясь, что слова могут вернуть зловоние. Все-таки некоторые вещи из человеческой жизни они вовсе не желали узнавать. Кроме того, вокруг так много другого, о чем можно петь.

Бросив внешние стены замка на попечение предвестий, вольверы счастливо удовлетворились интерьером. Сколь толсты стены, как изукрашены балки кровли и пол и где (поскуливали проголодавшиеся щенки) хранились запасы пищи? Спор вспыхивал и утихал, а язычки тумана струились в проемы несуществующих окон, принимая призрачную форму каждой мелочи, воссоздавая облик, будто возвращая к действительности ломкую оболочку, тут же вплетаемую в песню, капля за каплей падающей в чашу тумана.

У очага Торисен беспокойно ворочался во сне, бессвязно бормоча терзающие его слова, Совсем недавно дыхание его сбилось с глубокого, медленного ритма двара. Теперь он поднимался к верхним слоям дремы. Руки его подергивались, словно он цеплялся за что-то или пытался кого-то оттолкнуть от себя.

– Вредишь мне, – шептал он. – Отпусти, отпусти… Ах!

Веки дрогнули и открылись. Лорд смущенно моргнул, взгляд его сконцентрировался на озабоченном лице, склонившемся над ним.

– Ох! Привет, Лютый. – Правая рука болела, Торисен, нахмурившись, взглянул на распухшие пальцы в занозах. Разящий Родню лежал поперек очага, зловеще отбрасывая отражение танцующего бледного пламени. – Где я? Что произошло?

– А что ты помнишь?

От осторожного тона вольвера озноб пробежал по телу. Последнее, что он мог пересказать четко, – это попытка провести ночь без сна в покоях Котифира. Очевидно, он не преуспел в этом. А потом? Осколки памяти раздроблены так же, как и сны, – все смешалось, и непонятно, где явь, а где нет. Дыхание перехватило.

– Лютый, я убил Бура?

– Нет, нет. На этот раз ты не убил никого, даже лошадь.

Торисен недоуменно посмотрел на Разящего Родню:

– Но я был обязан. Отец так сказал.

Только Джейм задвинула засов. Лорд все еще ощущал сумасшествие Ганса, давящее на запертую дверь в его душе, но пока щеколда держит…

Он встряхнулся. Всего лишь еще один глупый сон. Абсурдно думать, что этот бред имеет хоть какое-то отношение к его счастливому возврату к здравому рассудку, если, конечно, допустить, что он нормален.

Торисен перевел взгляд на окружающие его стены светящегося тумана, на видимость чадящих факелов и фальшивый огонь в камине. Они попали в облако? Дымка клубится и над землей, или там пол? Он лежит на чем-то непонятном и податливом, оседающем, но прочном достаточно, чтобы поддержать вес тела. Снизу раздавалось будто сдавленное хихиканье. Пальцы, осторожно скользнувшие проверить, прикоснулись к воде, столь холодной, что обжигала сильнее кипятка. Да это же ручей, несущий полурастаявший снег, бегущий по разрушенному залу. Тут – замок вольверов, он часто бывал здесь прежде, а вот и хозяева – на дальнем конце сгрудились темные волчьи фигуры с горящими глазами, разглядывающие его с застенчивым любопытством. Их песня вырастала и опадала. Туманный пол вроде бы твердел. Торисен отдернул руку, прежде чем она попала в ловушку, и вновь растянулся, будто на теплых камнях, на ощупь напоминающих песок.

– Я шел на север по Речной Дороге, – медленно произнес он, вспоминая. – Неподалеку от Норы ты и ураган предвестий нагнали меня. Потом…

– Мы укрылись тут, – продолжил Лютый все еще с опаской. – Ты посмотрел на меч у себя в руке и сказал: «Способов разорвать хватку более чем достаточно». Помнишь? И начал отжимать пальцы, один за другим. Три сломались. А ты наконец уснул.

– Надолго?

Лютый взглянул на расплывчатые стропила, поддерживающие крышу тумана:

– Трудно сказать. Часов на четырнадцать по меньшей мере.

Торисен кивнул. Даже столь долгий двар вряд ли привел все в порядок, но он чувствовал по покалыванию в глубине плоти и костей, что исцеление началось. Он и на этот раз не потеряет правую руку – в Уракарне он тоже был близок к этому.

– Что такое? – резко спросил вольвер.

Старый ужас перед увечьем внезапно накатился на Торисена, а с ним и воспоминание о последнем – таком реальном – сне до нынешнего пробуждения.

– Я… я был в Южных Пустошах, пытался вытащить Железную Розу из зыбучих песков.

Но это была совсем не Роза, а Джейм, сестра, тонущая, тянущая его за собой.

«Ты больше не можешь смотреть мне в лицо, это так невыносимо? – глумилась она над ним. – Вот цена, которую я уже заплатила за твою трусость».

Она не разомкнет пальцев. Ее когти глубоко впились в ладонь.

– Отпусти, отпусти, – промычал он и обнаружил, что бьется в обуздывающих объятиях Лютого. – Пусти, черт возьми! Я должен отправиться в Готрегор. Немедленно!

– Ты не можешь. – Лютый, удерживая друга, заставил его лечь. – Не при такой погоде. Будь благоразумен, Тори! Заречье в четырехстах милях от нас.

– Тогда я пойду вместе с туманом. Другие раньше не раз так делали.

– Ты хочешь прибывать домой по кусочку в течение десяти лет? Такое тоже случалось!

Они почти кричали. Лохматые уши насторожились, прислушиваясь. Вольверы выбрали неудачный момент, – не стоило отвлекаться. Предвестья снаружи какое-то время были неподвижны. Теперь они вздохнули, шевельнулись и поплыли на север, словно пришел час отлива. С туманом дрогнула и созданная песней внутренняя оболочка замка, оторвалась от теней у ручья, от пола, от старых развалин, унося с собой и своих зодчих.

– И что теперь? – спросил Торисен.

Лютый подпрыгнул, приземлившись на Ноги, – нет, на все четыре лапы. Шерсть его встала дыбом.

– Будь я проклят, если знаю. Мы дрейфуем, как в скорлупке из песни. Такого никогда не случалось прежде. Но и ты раньше никогда не был у нас в гостях во время шторма предвестий, не так ли? – Он оскалил острые зубы в нервной ухмылке. – Я заметил, Черный Лорд Торисен, что ты обычно получаешь то, чего желаешь. Может быть, нас все-таки отнесет к Готрегору.