Текст книги "Маска бога"

Автор книги: Пэт Ходжилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

Глава 4

Утренний свет проник в библиотеку, косо упав золотой полосой на стол, только вот тень разбила луч надвое. Мерлог, певица Зола, сидела спиной к окну, черствая глыба тьмы, то ли бросающая вызов, то ли и вовсе не придающая значения ясному дню.

– Нужно, – начала она хриплым, запинающимся голосом, – что-то… решать.

На другом конце стола Кирен записала утверждение в блокнот, затем добавила строку округлым, не своим почерком.

– Тетушка Тришен согласна, – сказала она, прочитав, потом подняла глаза. – Что до меня, я не совсем все понимаю.

– Как и я, – фыркнула матрона Брендана, сердито глядя через стол на Золу.

К Бренвир наконец-то вернулось зрение, хотя яркий свет заставлял ее щуриться под маской. Она держала руку на свернутом гобелене, лежащем справа на кресле, пальцы безостановочно поглаживали ворс, неуловимо и бережно меняя силу пожатий.

– Джеймс обязана вернуться в Женские Залы для продолжения обучения, – нетерпеливо бросила она. – Для высокорожденной нет иного пути.

Кирен улыбнулась:

– Нет?

– Дела Яранов касаются только Яранов. А это Норф.

– Ах, но Норфы совсем не похожи на прочие Дома, не так ли? Торисен, несомненно, отличается от прочих лордов.

– За это надо сказать спасибо… кендарам.

– Правильно, – задумчиво отозвалась Кирен. – Он всю жизнь служил с солдатами, и многие из них – женщины, как его домоправительница Рябина или ты, Зола, до того как надела робу певицы. Женщин-офицеров в его отрядах больше, чем в любом другом замке. Как полагаете, не оттого ли он не взбесился, когда Яран провозгласил меня наследником?

Бренвир вновь хмыкнула:

– Остальные Дома никогда не смирятся, стоит им только понять, что ты женщина. Когти бога, так долго держать в секрете!

– Никаких секретов, – просто ответила лордан, но в глазах ее все-таки стояла тревога. – Разве мы виноваты, что лорды не видят ничего, что выходит за пределы их представления о мире? В любом случае их одобрение необязательно, если мы получим согласие Верховного Лорда.

– Думаешь, он даст его сейчас? Он ведь только что отделался от собственной сестры. Если он утвердит твои полномочия, это создаст прецедент.

Кирен выглядела обескураженной, затем спросила вежливо:

– У тебя есть мозг, а, матрона?

Зола заскрежетала – так она теперь смеялась:

– Манеры, дитя, манеры.

Неприятный звук перешел в грудной лающий кашель. Мертвенно-бледная рука поднялась, без труда вынула из десны зуб и опустила его в карман.

– Однако, – более серьезно продолжила певица, – Торисен не выносит… шаниров.

Кирен нахмурилась:

– Кто шанир? Его сестра? Откуда ты знаешь?

– Мерлогу, покусавшему ее… она расцарапала лицо… когтями.

– Да хранят нас предки. Эти перчатки…

– И та вышивка, – мрачно добавила Бренвир. Адирайна рассказала ей о располосованном рукоделье учительницы вязания в те темные, безмолвные дни в Готрегоре, когда ее единственный контакт с миром заключался в прикосновении старой женщины. – А еще Норф настоящий берсерк.

– И она носит… Костяной Нож.

Бренвир замерла недоуменно:

– Что, такая вещь действительно существует? Я думала, это всего лишь Законная Ложь. Без обид, певица.

– Ничего. Но многое из того… что мы считаем выдумкой… позднее… может оказаться правдой… даже Карающий… Тот, Кто Разрушает… Третий Лик бога.

– Тир-Ридан? После стольких лет появиться на нашем веку? И ты думаешь, что эта девочка… Нет. Не может быть. Где тогда остальные два? Ответь!

– Еще не созрели, – предположила Кирен. – Или, ох, возможно, нормально достигли совершеннолетия, не подозревая о том, кто они, а тем более не готовые принять реальность. Карающий при любом раскладе приходит первым. Темный Порог должен быть побежден прежде, чем случится что-либо еще.

Рука изменила почерк.

– Тетушка Тришен говорит: «Помни, главная цель Кенцирата – произвести Тир-Ридан, а затем не уничтожить их до того, как они возвеличатся. Все остальное второстепенно».

– Все ли? – Матрона Брендана встала и зашагала по комнате. – Вся наша долгая история, наши злоключения и бедствия только лишь ради такого конца?

– Никто не говорил… что наш бог… честен.

– Я все еще не понимаю, – сказала Кирен. – Даже допуская, что все предположенное правда (порочный круг получается, а?), что можем решить мы четверо?

– Прежде… появлялись… ложные карающие.

Бренвир резко остановилась:

– Что?

– В любом случае это теория. – Кирен наблюдала за внезапно насторожившейся певицей-мерлогом. – Часто находились шаниры-разрушители: случайно Связующие, жнецы душ, те, кто проклинает, некоторые из них причиняли великий вред, возможно, потому, что под рукой не было равного им созидающего или целительного шанира для поддержания равновесия. Думаю, либо Джеймсиль, Плетущая Мечты, либо Геридон были карающими, или даже они оба. Мастер был одержим идеей бессмертия, а это, вкупе с сохранением, предполагает потерю личного баланса. Вдобавок он, кажется, не был способен зачать ребенка, возможно даже страдал мужским бессилием. Некоторые историки спорят, говоря, что, если бы его люди осознали, кем он был, и поступили бы с ним соответственно, Падения бы вообще не случилось.

Бренвир бессознательно подхватила гобелен и теперь укачивала его на руках.

– Ты имеешь в виду, что ложных карающих необходимо убивать? А если они разовьются прежде своих созидающих и охраняющих двойников, как можно определить, кто настоящий, а кто фальшивый?

– Хороший вопрос – Кирен все еще следила за Золой. – Возможно, наши суровые испытания длились так долго из-за того, что мы уничтожали истинных вместе с ложными, если допустить, что за время существования нашего народа потенциальные карающие появлялись не раз. Даже если Норф такова, она будет всего лишь одним из них до тех пор, пока не появятся остальные два, а пока – равновесия нет по определению. Как и Геридон, она может пытаться балансировать, свершать действия сохранения и созидания, хотя я очень сомневаюсь в результатах. Это то, о чем ты подумала, Зола?

И вновь певица не дала прямого ответа:

– По легендам… истинный Карающий… может быть убит… только другим кенциром. Опаснее всего… для него или для нее… двое других из Тир-Ридана. Но другие проверки… тоже действуют. Я предлагаю… применить их.

– А если Норф окажется фальшивым? – спросила Бренвир.

Зола промолчала.

– Да хранят нас предки, – выдохнула Кирен. – Почему мы? Почему сейчас? – Ее рука дернулась и стала писать: «Потому что когда Гора Албан вернется домой, предмет обсуждения ускользнет из женских рук. А мужчинам нельзя доверять такие решения».

Зола кивнула:

– Кендары сказали бы… что это не их дело.

– А высокорожденные – то, что ты уже огласила раньше, матрона. Если Норф – Карающий, она – бунтарь. Лорды попытаются избавиться от нее ради собственной защиты. Во имя бога, в Кенцирате «некоторые вещи необходимо разрушить», хотя бы из мести; но можем ли мы довериться по крайней мере Торисену?

«Нет», – написала рука.

Кирен нахмурилась от такой страстной категоричности, дожидаясь объяснений. Вместо этого после долгой паузы она получила каракули, машинально нарисованные человеком, чье внимание витало где-то далеко. За зигзагами последовали три коротких слова, немедленно зачерканные. А затем – приказ, подчеркнутый жирной линией: «Держитесь подальше от его-ее-их дороги», и короткий знак окончания послания.

– Дивно! – воскликнула Кирен, позволив карандашу выпасть из пальцев. – И о чем это все?

– Как бы там ни было… все оставлено… на наше усмотрение. Мы теперь… сами по себе.

«А ведь певица, кажется, довольна», – подумала Кирен.

– Гм. Говоришь, надо решать. Полагаю, ты свое мнение составила уже давно. Ты хочешь испытать Норф и предполагаешь, что она не пройдет проверки, не так ли? Почему?

Зола помедлила:

– Эта особа… рождена скитаться… в тенях, – глухо сказала она наконец. – На ней… отпечаток Тьмы.

Бренвир ухмыльнулась:

– И это говоришь ты, мерлог.

Зола откинула капюшон. С ним упали и пряди желтых волос – немного их осталось на высохшей голове. Солнечный свет, погрузивший лицо в тень, выставил напоказ костяные заплатки – обнажившийся череп.

– Да. Я. Кто же… может знать лучше?

Матрона, дернувшись, отвернулась, обхватив покрепче сверток, словно защищая его.

– Какая гадость! – прохрипела она заплетающимся языком и, пошатываясь, вышла из комнаты.

Зола вернула капюшон на место.

– Она все еще вольна сама решить что-то относительно Норф, – заметила Кирен. – Ты не собьешь ни ее, ни меня.

– Ты выскажешься… наперекор мне?

Кирен снова ощутила, как давит на нее темнота. Ее детство закончилось, когда она осознала, что подобное зло может обрушиться на любого, даже на старого друга. Девушке не хотелось думать о Тенях, которые в конце концов неминуемо проглотят Золу. Только огромная физическая и духовная сила позволила певице продержаться так долго. Кирен отказывалась верить, что проникновение смерти уже необратимо.

– Не наперекор, – медленно ответила она. – Испытай ее, если должна. Я предпочла бы иметь дело с фактами, а не с теориями. Ты говоришь, что она шанир. Хорошо, я принимаю это. Остальное лишь гипотезы. Но даже у шанира Норф должна быть свобода выбора, а если ее запереть в курятник матрон… Мое решение – исследовать возможности. Что бы там ни утверждала тетушка Тришен, наверняка Торисен не станет возражать против разумной альтернативы.

Но когда она встала и разум уже заняли мысли о том, кто что должен ей в обмен на информацию, взгляд упал на блокнот и те три вымаранных слова, которые Матрона Ярана, несомненно, совершенно не намеревалась писать: «Разящий Родню обнажен».

Глава 5

Бренвир шагала по залам Горы Албан с Эрулан на руках. Она была очень расстроена, что огорчало ее еще больше.

С детства Брендан знала, что она берсерк и тот, кто проклинает, и гордилась, что научилась контролировать темные следы в себе. Лишь эта холодная гордыня, обязательства перед своим Домом и Эрулан позволили ей жить, примирившись со своими особенностями и не думая о том, что она сделала еще ребенком. После смерти Эрулан существование Бренвир стало мучительно гнетущим, но (благодаря тренировкам Адирайны и покладистости брата) она все еще держала себя в руках.

А потом в ее жизни вновь появилась Норф.

И теперь…

Бренвир верила в бога своего народа – а как она могла не верить? – но не как в активную силу ее мира, куда меньше, чем в себя. Как многие кенциры, в отсутствии доказательств обратного, она почти убедила себя, что древние пророчества всего-навсего сказки певцов, и с радостью думала о них только так, ведь в таком случае быть шаниром – это все равно что иметь склонность каждый день ронять тарелки или гулять по ночам по крышам домов – неудобно и потенциально опасно, но управляемо. Но «карающий» предполагает божественное вмешательство, копошащееся в тебе, использующее тебя… как, возможно, оно всегда и пыталось? А если эта выскочка Яран права? Всю жизнь Бренвир положила на то, чтобы контролировать силу, которая в конечном счете будет вертеть ею?

Более того, если слова Кирен верны, то и с норфской Джеймс происходит то же самое.

Бренвир сжала Эрулан покрепче. Она не желает ничего разделять с этой наглой девчонкой. Будь она проклята, уже одна мысль о ее существовании заставляет Бренвир вспыхивать. Почему, почему, почему какие-то Норфы живы, когда Эрулан мертва?

«Спокойней, спокойней, – почти слышала она голос Адирайны на давнишних уроках. – Помни, что потеря контроля означает смерть».

Да. Помнить. А разве она не убила двух из тех четырех людей, которых любила? Теперь она скорее воспользуется самоубийственным клинком с белой рукоятью, который всегда носит в сапоге после гибели Эрулан, чем проклянет Адирайну или своего брата. Возможно, все карающие должны быть истреблены, ложные и истинные. Если бы только у нее был нож той ночью, она по крайней мере могла бы использовать его против того желтоглазого наемника, черт побери дурацкий обычай, что женщины-высокорожденные не должны сражаться. Вряд ли это было бы менее действенно, чем проклятие, которое она выплюнула ему в лицо, – видимо, в тот раз ее «талант» дал осечку.

Она прокляла и норфскую Джеймс тоже.

Думы о девчонке словно по волшебству вызвали ее: Бренвир услышала голос, сходство которого с голосом Эрулан вынудило сердце подпрыгнуть. Она приближалась к полуприкрытой двери лазарета. Внутри Норф говорила:

– …Извини, что не приняла ее с большей благодарностью. Видишь ли, я надеялась, что эта мерзкая вещица исчезла из моей жизни к добру. Хотя ты правильно забрал ее из Каскада: она слишком опасна, чтобы оставлять ее наедине с собственными уловками.

– Счастлив от твоего одобрения. – Резкий голос в ответ только что не зарычал. – В следующий раз дважды подумай, какую работу ты мне поручаешь.

– Может, ты тоже еще раз поразмыслишь, стоит ли тебе вообще служить мне.

– А что мне еще делать, вернуться в Каркинарот, что ли?

– По мне, так хоть в Рестомир.

Бренвир застыла по ту сторону двери, прикованная к месту неожиданно прорвавшейся в голосе глубокой обидой и негодованием, – губительный тон. Секунду напряженной тишины разбило восклицание, подбросившее Брендан фута на два над полом:

– Шпионишь за ними?

Нет. Обращались не к ней. Быстрые шаги, удаляющиеся от дверей.

– Кто тебя подослал? Отвечай, бесов призрак!

– Серод, перестань его трясти. Черт. Я должна была предупредить местного лекаря, чтобы он не позволял ему переутомляться. Он опять исчерпал себя, как и у Водопадов.

Бренвир поняла, о ком это они. Она толчком распахнула дверь. В одном дальнем углу барс спрыгнул с койки и забился под нее. В другом сидел беловолосый шанир, безучастно глядя в пространство мимо склонившейся над ним темной фигуры.

– Выкормыш, – услышала леди свой хрип, чувствуя, как голос наливается силой проклятия. – Иди туда, где твое место, к тем, кому принадлежишь.

Шанир поднялся. Как лунатик, с широко открытыми, но невидящими бледными глазами, он, спотыкаясь, побрел прочь из комнаты.

Третий человек в комнате тоже качнулся вперед, словно собираясь отправиться следом; но его товарищ в черном остановил его, мягко сказав голосом Норф:

– Она имела в виду не тебя, Серод. Хотя, возможно, тебе и стоит присмотреть за Киндри.

«Уходи, – звучало предупреждение, гнев забылся. – Сейчас же. Здесь опасно».

Бренвир фыркнула. Да уж, она это ощущает. Смертельно опасно.

Тот, кого назвали Серодом, на миг застыл от прикосновения Норф, выглядя испуганным и смущенным. Теперь он кинул на нее резкий короткий взгляд, отвесил полупоклон-полукивок и по стенке выскользнул из изолятора, глядя на Бренвир так, будто ожидая пинка.

Норф осталась. Бренвир узнала ее только по голосу, – в последний раз, когда они встречались, матрона была слепа. Черная кофта с одним коротким и одним длинным рукавом, туго опоясанная тонкая талия, черные штаны, заправленные в черные сапоги, черные перчатки, черная маска. Девочки-высокорожденные имеют иногда страстную, противную природе тягу одеваться в мальчишескую одежду, но они вырастают из этого, как и из мнимых приступов берсеркства, – почти одновременно.

«Эта девчонка отказывается взрослеть, – презрительно решила Бренвир, в этот момент ей в голову не пришла мысль о собственной дорожной одежде. – Она все еще ребенок, своевольный, испорченный, упрямый».

– Матрона, – отсалютовало это дитя, вежливо, но настороженно. – Эрулан.

Руки Бренвир, держащие сверток, напряглись. Пробудившись в комнате внизу, одну болезненную секунду она чувствовала за своей спиной присутствие Эрулан, ее пальцы на своем плече. А когда она обернулась, первым, что увидели глаза после недели темноты, стало лицо Эрулан, вытканное из нитей одежды, в которой она умерла. Мертва, мертва, но для Норф каким-то образом все еще живет и находится в этой комнате.

– Она была с тобой, не так ли? – услышала Бренвир свой голос, требующий ответа. – Все это время она была с тобой.

– Э, ну да. Мы составляли друг другу компанию в дороге.

Она могла сказать и «на луне», такое чувство охватило Бренвир при этих словах. Девушки-высокорожденные редко путешествуют, да и то под большой охраной. Эрулан никогда прежде не покидала Готрегор. Совету Матрон просто не приходило в голову, что Джеймс не прячется где-то в заброшенных залах, дуясь из-за своего поцарапанного лица.

До сего момента Бренвир и не вспоминала, что Норф была ранена, а тем более как и кем. Адирайна вскользь пренебрежительно упомянула о «происшествии», не подозревая, что Бренвир видела след удара или что Айва расскажет ей о располосованной вышивке, лоскуты которой матрона Ардета приказала обмакнуть в кровь Норф, оставшуюся на полу покоев Совета.

– Твое лицо, – невольно произнесла она.

Норф насторожилась.

– Да, матрона? – сказала она с прохладной учтивостью, словно упрекнула равного.

– He смей говорить со мной таким тоном, девчонка!

Рот той дернулся, изогнувшись в улыбке Эрулан.

– Вновь приношу извинения. Я и вправду не намеревалась ни задеть, ни оскорбить тебя. Видно, просто у меня такой дар. Хотя насчет Эрулан я не вполне поняла. Я знаю, что лорд Брендан оставил в залог огромную сумму за ее вечный контракт и Ганс готов был передать права на Эрулан навсегда. Твой брат должен был очень любить ее.

– Он тут ни при чем! – выпалила Бренвир, выругала себя и заметалась по комнате.

Ее взволнованные шаги заставили Норф увильнуть в сторону, причем девушка успела выхватить почти из-под ног матроны старый заплечный мешок, в котором мелькнуло что-то светлое. Одна часть мозга Бренвир твердила ей, что Норф использовала движение дующего ветра, чтобы убраться с ее дороги; другая – отвергала подобную мысль: девушек-высокорожденных не учили искусству Сенеты.

– Матрона, – Норф опять ловко уклонилась, – порою я становлюсь очень глупой. Это касается Семьи нареченных сестер-подруг, да?

Бренвир крутанулась, почти загнав девчонку между двух коек, но та перекатилась через одну и инстинктивно извернулась, словно уходя от нападения. «Это не может не быть Сенетой, – поняла Бренвир, – или его танцевальной формой». Еще более запретное знание.

– Что ты знаешь о Сестрах? – выдохнула она.

– Ужасно мало. Только то, что это значит куда больше в жизни Женских Залов, чем осознают мужчины.

– Замолчи! У тебя нет права обсуждать такие вещи!

– Ты спросила. Хорошо, хорошо. – Плавный полет рук в черных перчатках, кажется, отклонял ярость Бренвир. – Я опять задела тебя. И снова прости. Ты собираешься проклясть меня?

– Нет! Я могу контролировать… черт побери! я могла контролировать себя до того, как ты… До тебя.

Она запнулась, наблюдая за этими руками, плетущими вокруг нее невидимые узоры, не в силах отвести глаза. Освещение в комнате изменилось, воздух стал желт и густ, как мед. Гибкие черные руки рассекали янтарное сияние, проворные пальцы ослабляли узлы гнева и сдержанной замкнутости, которые она всегда затягивала до предела, словно во сне, Бренвир услышала, что произносит:

– Я училась держать себя в руках, но слова иногда существуют сами по себе. Они просто вылетают и порой убивают.

– Ты прокляла меня однажды. Я умру?

– Не знаю. Не думаю. – (Волны рук очаровывают.) – Возможно, мы слишком похожи. Змеи с одинаковым ядом. Карающие.

– Ты можешь снять с меня наложенное тобой проклятие?

– Нет.

Соблазняют.

– Ты когда-нибудь пробовала навести проклятие?

«Нет, нет, нет».

– Да. Однажды. Мне было шесть.

Узлы подались.

«Забудь то, чему не можешь помочь», – вновь и вновь наставляла Адирайна, но теперь она вспомнила, о боже, вспомнила.

– Я позаимствовала одежду брата и натянула ее. Мать поймала меня. Она очень рассердилась, назвала меня извращенной, сорвала надетое. Я… Я была так зла. «Надеюсь, ты свернешь себе шею». Я так сказала. Так и случилось, она упала с лестницы, с кучей рубах, штанов, сапог в руках. Ох, мама, нет! Я беру свои слова назад, беру назад!

Она стояла на коленях, глядя в наполненные ужасом глаза матери, слыша, как дыхание покинуло замершие легкие и больше не вернулось в опустившуюся грудь.

– Беру назад… Эрулан держала ее.

– Ты была ребенком. Ты не хотела этого. Ты не в ответе!

Эрулан, та, которая тоже умерла у нее на руках, задыхаясь, с перерезанным горлом.

Нож с белой рукоятью в руках. Какое у нее право жить, если ее проклятия убивают и кровных, и нареченных близких?

Кто-то борется с ней, твердя, запыхавшись:

– Ох, не надо, не надо, не надо.

Черные перчатки схватили руки и выкрутили. Пальцы Бренвир разжались. Клинок выпал с глухим смертельным стуком и, трепеща, вонзился в пол – доски тут же обратились трухой от холодного прикосновения острия. Это вовсе не ее нож, хотя на секунду матроне показалось, что с него на нее глянуло ее собственное лицо, ничем не прикрытое, старушечье, – вон с того резного костяного черенка.

– Неужели тебя ни на минуту нельзя оставить? – спросил от дверей Серод.

– Видимо, нет. – Голос Норф дрожал. Как и рука, выдернувшая и опустившая за голенище Костяной Нож. – Матрона?

– Оставь меня, – глухо сказала Бренвир.

Она, пошатываясь, поднялась на ноги и привалилась к оконному косяку. Что она наговорила сейчас? Во имя предков, что собиралась сделать?

«Забудь то, чему не можешь помочь».

«Забудь, забудь».

Но свет все еще необычен. Когда Бренвир вошла в лазарет, было ясное утро, день еще не должен был успеть начаться, но воздух приобрел желтовато-сернистый оттенок. Женщина обернулась, разглядывая медленно клубящиеся тучи у горных склонов – чем выше, тем темнее, мрачнее, громаднее. Очевидно, Гора Албан снова остановилась, но где? Она чувствовала, что обязана знать. Если бы это окно выходило не на запад, а на восток, что было бы из него видно? Боковую лощину у Серебряной в Заречье, крепость, скрытую за облаками, но возвышающуюся над ними в дальнем конце ущелья Башней Ведьмы. Замок внизу: Глушь. Отталкивающий свет – колдовство Ранет.

Черт. Она приказала этому мерзкому шаниру убираться на свое место, и он прихватил с собой Гору Албан.

Но это ненадолго. Училище всего лишь в пятидесяти милях к югу от дома. Тяга якоря руин у фундамента сдернет их с этого рифа при следующем наплыве предвестий. Сейчас важно, чтобы никто больше не высадился, и первым делом – Норф.

– Я приглядывал за ним, как ты и сказала, не спускал с него глаз. – Серод был преисполнен собственной праведности, хотя и с опаской ступал по краю. – Разве я не видел, как он спустился вниз, прямо в руки жрецов? Они забрали его в место, которому он принадлежит, так? Лучше пусть идет. Со жрецами тебе лучше не связываться.

– Да неужто? Смотри.

Бренвир оказалась между Норф и дверью так быстро, что сама не могла бы поверить, что такое возможно.

– Ты не покинешь этой комнаты, – резко кинула она, – Я запрещаю.

– Матрона, ты не понимаешь. Я втянула Киндри во все это. Он – моя ответственность.

– Ублюдок не может требовать такого ни от кого, и от тебя меньше всего. Это неприлично.

– Леди, я провела жизнь куда менее защищенную, чем ты можешь вообразить. Меня не так-то легко смутить и шокировать. Почему бедняга Киндри «меньше всех» может рассчитывать на меня? Кто он в таком случае?

– Стыд твоего Дома. Незаконный ребенок Тьери, рожденный в лунном саду Готрегора, где все еще в позоре висит мертвое знамя его матери. Вот. Теперь ты удовлетворена?

Джейм замерла.

– Он сказал, что его бабушку звали Теларин.

– У бастардов нет бабушек. Теларин – мать Тьери и дочь Кинци.

– Если бы у меня был мелок, я записала бы все эти расчеты на стенке, если бы у меня была стенка. Кинци, последняя матрона Норфа, была мамой Теларин, а та – мамой Тьери, которая была матерью Киндри. Тьери – родная сестра моего отца. Значит, Кинци – это моя прабабушка, Теларин – бабушка, Тьери – тетя, а Киндри – кузен. Правильно?

– Да. То есть нет! У выкормышей нет кузин!

– Треклятие, – пробормотала Джейм.

Она должна была бы выяснить все это уже давно. И сделала бы, если б мысль о двоюродном брате-попике не приводила ее в смятение. Но Киндри не жрец, несмотря на то что его постоянно забрасывает в руки священников. Вот и сейчас он вновь очнется, наверняка даже не сознавая, как это его угораздило забрести туда. Обратно в ад.

– Матрона, я иду за ним. Подумай! Это сын Тьери, дитя девушки, спасая которую погибла Эрулан.

Бренвир не двинулась.

– Ты не можешь спуститься в Глушь. Есть… и другие причины. Кинци и матрона Рандира Ранет, они были в ссоре.

– И? – Серые глаза под маской расширились. – Ты говоришь, что я унаследовала кровную вражду и никто не позаботился поставить меня в известность?

– Не было нужды. В любом случае до ударов дело никогда не доходило.

– Позволь-ка предположить. Прежде чем случилось что-то столь неприсущее леди, убийцы из Гильдии Теней перерезали всех женщин Норф в Готрегоре, кроме Тьери, и никто так и не догадался почему.

На этот раз Бренвир разинула рот:

– Но ты же не имеешь в виду, не можешь думать…

– Не имею? А ты можешь? Клыки и когти бога, если даже это всего лишь возможность, почему ничего не сказали Гансу? Но такое могло привести к гражданской войне, Норфы и их союзники против Рандиров и их приверженцев. Лучше держать все в тайне в Женском Мире. Лучше видеть крах моего Дома, чем всего Кенцирата, кроме того, Белые Холмы все равно чуть не привели к этому.

Бренвир попятилась, прижав руки к ушам:

– Я не хочу слушать! И думать не желаю! Ты сумасшедшая, Джеймс. Как все Норфы. Каждый знает это.

– Мое имя не Джеймс. Я Джеймсиль.

Бренвир издала невнятный звук и ринулась прочь из комнаты, захлопнув за собой дверь и задвинув засов. Из зала слышались ее шаги и треск мебели.

– Думаю, ты смутила ее, – сказал Серод.

– Видит бог, это она сразила меня. Тайны! Сколько их потребуется, чтобы убить всех нас?

Секреты.

Она ничего не собиралась выпытывать у матроны танцем рук, а тем более нечто столь грязное. Бедная женщина. Сенета, пожинающий души, которому она научилась за Темным Порогом и опробовала в Тай-Тестигоне для смирения трактирных буянов, никогда не должен был использоваться так, только вот сочетание в Бренвир того, кто проклинает, и берсерка просто ужасало девушку.

Тайны.

Может ли ее догадка оказаться правдой? Столько смертей и разрушений произрастают из какой-то пустячной склоки в уединенных зальцах Женского Мира? Наверняка нет. Но кто сказал убийцам, где отыскать ее пять дней назад? Кто стоял в тенях половины Рандира, наблюдая, как наемники на Переднем Дворе чуть не привели в исполнение свой контракт? Чью душу использовала Ранет, чтобы сотворить демона, посланного за Джейм и Киндри? Кто желал, чтобы последняя леди Норф умерла?

– Я вроде узнал последний хруст, – сказал Серод. – Если эта твоя матрона свалила шкаф у дверей, то мы в ловушке, пока кто-нибудь не придет нам на выручку. Плоховато для лекаря.

Он, кажется, доволен. Одним соперником меньше. Джейм обвила рукой худенькие плечи юнца:

– Дорогой Серод! Пару слов на будущее. Первое: быть обслуживаемой тобой – честь, но не единственная моя обязанность. Второе: как ты сказал, меня может остановить очень немногое, и меньше всего – здравый смысл. Третье: насчет того, чтобы попадать где-либо в ловушку…

Она ткнула большим пальцем себе через плечо.

Серод, проследив глазами воображаемую линию, побелел:

– О нет.

– О да. Там, где есть окно, всегда есть и выход.

Тем временем Готрегор: шестидесятый день весны

К рассвету Кануна Лета худшая пора урагана уже прошла. Копья сверкающих солнечных лучей пронзали небеса, серебрили мокрую листву, выбивали искры из Серебряной, грели разбитые камни Часовни и плавили тени, повисшие над древними стенами крепости.

Но опасность еще не миновала. Река туч текла на север вверх по лощине, волоча за собой лохмотья тумана предвестий. Домоправительница Рябина наблюдала за этим движением с крепостного вала Готрегора. Вот из скопления облаков вырвалась стая лебедей, спешащих к верхним озерам, своему летнему дому. Перелетные птицы любили погоду предвестий. Многих животных Заречья унесло на юг штормом, но вскоре они вернутся с обратным туманом, почему-то куда более безопасным для зверей, чем для человека.

«Хвала предкам, что это случилось по весне, – подумала Рябина. – Зимой никто бы не пришел назад. А пока будем надеяться на то, что кладовая пополнится чем-нибудь экзотическим. Когда еще начнется сезон нормальной охоты».

И возможно, есть проблемы. При первом свете дня управляющая заметила в лесах вроде бы молодого раторна, только вот был он белоснежным. Со времен бедственной охоты Ганса тридцать четыре года назад здесь не встречалось ни одного из этих диких питомцев безумия. Рябина повернулась и захромала вниз по лестнице, качая головой. Дурная примета – держать в голове мысль, что она видела сейчас одного такого, нечего давать лишний повод для беспокойства растущей неуравновешенности Верховного Лорда.

Во внутреннем дворе небольшой гарнизон Норфа прочесывал траву перед старым замком в поисках цветных осколков стекла. В прошлые дни достатка оно завозилось сюда из Восточных Земель и вставлялось вон в те величественные окна третьего этажа умельцами-кендарами. Теперь окна разбиты. Эти, более ценные, чем золото, черепки, должны быть собраны и сохранены до той поры, когда казна Норфа позволит вызвать восточного мастера-стекольщика, который переплавит их, если какой-нибудь догадливый кендар не раскроет секрета этого искусства прежде. Рябина смотрела на пустые проемы, сокрушаясь разорению. Черныш будет недоволен.

– Берегись предвестий! – резко крикнул кто-то.

Полоса тумана двигалась над южной стеной и вдруг упала, как занавес, скрыв часть каменного вала. Около двадцати футов шириной, пелена пересекала внутренний двор с обманчивой скоростью лошадиной рыси. Кендары поспешно убирались с ее дороги.

Предвестья оставили за собой человека – лохматого, грязного, голого, обескураженно озирающегося вокруг. Туман уже почти добрался до северной стены. Между тем вторая, меньшая завеса следовала за ним с юга. Сделав выбор, мужчина кинулся назад, косы его развевались. Ошеломленные кендары позволили ему пройти. Он наступил на осколок, запрыгал, подвывая, на одной ноге и вниз головой рухнул и подступившую дымку. Туман проглотил и человека, и его крик, как закрывшаяся обитая бархатом дверь.

– Очевидно, – раздался за спиной Рябины знакомый голос, – я был в отсутствии слишком долго.

Еще со времен Уракарна, когда руны имени бога кариидов были выжжены на ее лбу, Рябина волей-неволей с болью научилась управлять лицом. И теперь, хотя сердце и подпрыгнуло, как вспугнутая лягушка, в ее чертах не сквозило удивления, когда она обернулась.

– Добро пожаловать домой, мой лорд.

Она отметила, что Торисен выглядит изнуренным: заляпанная дорожной грязью одежда, растрепанные черные волосы, в которых сквозит больше седины, чем помнилось домоправительнице, щетина; но эти огромные серебряно-серые глаза на худом лице были ясны и в этот момент даже веселы.