Текст книги "Маска бога"

Автор книги: Пэт Ходжилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

«Не паниковать! – внушала себе Джейм, сражаясь с желанием вдохнуть полной грудью. – Оно не может оставаться в таком согнутом положении долго!..»

Галька на дне складывалась в какой-то рисунок, вроде наползающих друг на друга щитов. Шутки воды и света? Не могут же камни двигаться, поднимаясь и опускаясь, словно колеблемые медленным, редким дыханием какого-то исполина.

А потом девушка внезапно полетела вверх, сквозь толщу воды, листву и воздух – воздух! – распрямившееся дерево перебросило ее через реку, прямиком в гущу ветвей гигантского седого кедра, склонившегося с противоположного берега.

Впоследствии Джейм могла бы сказать, что вечнозеленый великан бережно перекатывал ее с одной мягкой лапы на другую, осторожно опустив на землю. По крайней мере, именно там она пришла в себя некоторое время спустя, сидя на груде сосновых иголок, глядя на свои руки. Полузастывшие пальцы покалывало – чувствительность возвращалась к ним, ногти болели. Швы на концах пальцев перчаток опять оказались распороты.

От реки поднимался склон, заросший узорчатым папоротником, на вершине его сменял густой сумах, зелень прорезала широкая полоса вспаханной земли – здесь прошла ива. Кто-то, скрытый высокой травой, несся вниз, к Джейм. Вот показалась голова Жура, вытянутая шея, прижатые ушки, огромные обеспокоенные глаза. Стоило только хозяйке увидеть его, как он восторженно мявкнул и обрушился на нее. Девушка обняла барса, отметив про себя, что его серебристая зимняя шерсть почти не промокла. Вероятно, нижняя часть ствола ивы, выгнувшись аркой, осталась над водой. Может, бог и плюет на нее, но нечто в этом мире, несомненно, приглядывает за котами и идиотами.

Кстати о последних: ну и где же тот бледный юноша?

Он отыскался через пару минут, честно говоря с трудом. Сброшенный с ивы, молодой человек угодил в грязь, оставленную бродячим деревом, и теперь медленно ворочался в сумахе – тот словно пользовался тем, что земля уже вспахана, и старался заполонить собой солнечный склон.

– Кто бы мог подумать, что в Заречье жизнь так и кипит, – сказала Джейм, наблюдая за ним сквозь ползущие деревца. – Пытаешься укорениться, а?

– С-скорее уж корни сами хотят прицепиться ко мне. Я п-провалился, и они обвились вокруг лодыжки. Он, шатаясь, поднялся, всплеснул тонкими руками, удерживая равновесие, – полуголое чучело, кожа, кости да копна противоестественно белой шевелюры.

Шанир. Служка. Попик. Пусть бы уплывал в древесном потоке, а там его люди выудили бы его – но, если она правильно поняла, ее брат что-то должен этому обломку крушения, причем не желает платить?

Джейм вздохнула:

– Продержись еще минутку.

Холм был усеян большими камнями, некоторые из них оттолкнула ива, и теперь они медленно уходили под землю, в колею. Побеги сумаха уже оплели глыбы. Джейм принялась прокладывать путь среди этой путаницы тонких стеблей, перепрыгивая с камня на камень. Забыв о тяжести Эрулан на спине, она стала протискиваться между близко растущими деревцами и освободилась, только сломав их тонкие стволы. Когда они хрустнули, все побеги разом скрутились на земле, как змеи. Шанир вскрикнул от боли.

– Я склонна думать, – кисло произнесла Джейм, – что мой Дом всегда оказывается первым там, где есть хоть немного абсурда. Кто ты, затравленный жрец, чем согрешил?

Бледный молодой человек вспыхнул.

– Киндри, – вызывающе выпалил он. – Меня зовут Киндри.

Глава 3

Говоря, Киндри с испугом ощутил, как наливается жаром его лицо, а по телу бежит озноб. Безымянность была его последней защитой. Но очень уж он был сбит с толку с момента появления незнакомца в маске – событие, сперва забросившее шанира на дерево, потом перетащившее через реку и теперь вот свалившее в какую-то трясину. Первое впечатление, что он столкнулся с Верховным Лордом, конечно же, ошибочно. Хотя где-то и когда-то он уже встречался с этим странным мальчиком, и при весьма тревожных обстоятельствах.

– Киндри, – повторил тот, словно бы роясь в памяти. – Слыхали о тебе. Ты был с кенцирским Войском у Водопадов. И какого же Порога ты делаешь здесь?

– Увязаю.

– Ах да. – Чужак, стоя на камне, взглянул вниз. – Я тоже, правда не так быстро. Слушай, думаю, что могу втащить тебя сюда, ко мне, а уж потом будет легко перепрыгнуть на ту сторону. Дай руку.

Киндри колебался. Из-под распоротых кончиков перчаток собеседника выглядывало что-то белое – цвета кости. Он с неохотой потянулся, и руку будто зажали ледяные тиски.

В глазах помутилось, чувства смешались.

Холодно. Как холодно и темно!

Над головой вовсе не полог листвы сумаха, нет, там высоко-высоко разрушенная огнем крыша и в бездонной черноте неба – голубовато-зеленые сполохи. Под крышей – просторный зал, выложенный темным камнем с изумрудными прожилками, холодно вспыхивающими в унисон с теми зловещими и безмолвными отсветами. Стены ряд за рядом покрывают мертвые знамена. На истертых вышивках истощенные руки стягивают на груди лохмотья одежды; изрезанные морщинами, распадающиеся лица с гобеленов лукаво, исподлобья, украдкой наблюдают за шаниром, хихикая и ежась, – неуютно им висеть на голом камне.

«Вот ты и пойман, лекарь…»

Да хранят меня предки. Прикосновение этих голых кончиков пальцев погрузило его прямо в чужую душу, но шаниру никогда не приходилось иметь дело со столь объемным, сложным и столь отталкивающим нечистотой образом. Какое уж тут мужество. Надо выбираться. Немедленно.

Белая вспышка…

Хрясть.

Киндри обнаружил, что лежит на земле в дюжине футов от распаханной ивой полосы, глядя вверх на черные листья дуба и проглядывающую между ними полночь. Подбородок гудел. Незнакомец со все еще сжатыми кулаками, забыв о них, недоуменно смотрел на шанира.

– Милосердные Трое! Удар был не так уж силен.

Киндри приподнялся на локте. Хм, его не только перебросили через просеку, но и вышибли из сапог, с которыми сумах не пожелал расстаться.

– Да, – смущенно сказал он. – Это не ты, то есть ты… – Как объяснить, что эта жуткая гигантская сила образа души сама оберегала себя или свой невольный отклик, это же как удар молнии. – О бог, ну и сильная же у тебя защита!

– Смею надеяться. Только тронь меня еще раз так, жрец, и улетишь к самым Водопадам!

– Я не жрец; и что такое с твоим лицом?

Они уставились друг на друга.

– Ты тот лекарь, которого Община Жрецов послала в Готрегор.

– А ты та сумасшедшая девчонка, которую меня отправили исцелять.

– Сумасшедшая? Когти бога, я и сама начинаю так думать! Я бегу от лекаря из Глуши, а он сам врезается прямехонько в меня. Добавим к этому еще и убийцу-неумеху, перелетное мертвое знамя, демона-тень, поисковую партию Рандира, разгуливающее дерево. Что же это за место – перекресток миров, что ли?

Киндри не знал, о чем она бредит, да и не обратил на слова внимания. Его напугал сам голос девушки, возвысившийся чуть ли не до крика.

– Ох, пожалуйста! Мы же совсем рядом с рекой. Они нас услышат!

Напоминание мгновенно отрезвило ее.

– Сомневаюсь, что у них возникло предположение, что мы преодолели реку вброд верхом на дереве, но все же… – Она заколебалась, потом нехотя сказала: – Скоро будет совсем темно. Если хочешь, можешь переночевать сегодня со мной, только как можно дальше отсюда.

Первым порывом Киндри было бежать что есть мочи, бежать, пока не рухнешь, бежать от преследователей и от этой необычайнейшей женщины; но краски дня действительно меркли, а дикая местность ужасала его. Он чуть ли не насильно заставил себя кивнуть.

– Что ж, прекрасно, – сказала девушка и прыгнула на твердую землю.

Барс уже весь извелся, ожидая хозяйку на дальнем конце участка проседающей почвы. Однако он не делал попыток бежать навстречу, пока его госпожа не обернулась посмотреть на него – нет, на заковыристый путь, которым следовало проскакать. Киндри внезапно понял, что зверь слеп, что он использует глаза девушки, чтобы видеть дорогу. Он связан с ней. Ни одна из сплетен про сестру Верховного Лорда, рассказанных Киндри в Глуши, не упоминала о том, что она, как и сам Киндри, шанир. Миновав колею ивы, путники перебрались на западную сторону Новой Дороги и проследовали по ней на север. Они шли, пока перед ними не открылась лощина, в которой можно было, не опасаясь посторонних взглядов, разжечь костер.

Пока Киндри грел тонкие руки над маленькими язычками, Норф расстелила свою промокшую кофту на ближайшем камне. Потом, к удивлению молодого человека, она развернула мертвый флаг и тоже положила его сушиться, повернув ласково улыбающееся лицо к источнику тепла. Казалось, портрет по-доброму смотрит на них, сидящих по разные стороны огня, с опаской разглядывающих друг друга поверх пламени и жующих сморщившиеся за зиму яблоки. Барс, которому опять был предложен сыр, поцарапал землю вокруг него, словно закапывая отбросы, и целеустремленно потрусил в темноту. Наблюдая, как хозяйка кота мрачно поглощает свой ужин, Киндри вспомнил толпу обезображенных мертвецов из образа ее души и вздрогнул.

– Я слышала про тебя у Водопадов, – сказала она так внезапно, что он подпрыгнул. – Ты вырос в Общине Жрецов в Глуши, но сбежал, служил сперва лорду Каинрону, потом Ардету. Ты был свободен. Зачем же ты вернулся?

– Это была не моя идея, – резко ответил Киндри, несмотря на свое решение держать язык за зубами. – Присматривая за ранеными, я… я переутомился и рухнул. А когда очнулся, то был уже в Глуши. Наверное, люди Ардета просто не знали, что еще сделать, – их лорд отсутствовал, отправившись на поиски костей в Южные Пустоши, а у них на руках был больной лекарь.

– И Ардет позволил тебе оставаться там всю зиму?

Киндри поморщился:

– П-полагаю, у него были другие заботы. Его погибший сын Переден, твой брат, к тому же Котифир так далеко…

– Согласна, на расстоянии воздействовать на кого-то неудобно, но все же!.. И что, Тори совсем ничего не сказал об этом?

– Верховный Лорд ничего мне не должен, если не желает платить!

– Гордость, – сказала она, будто оценивая его, – и заблуждение – на одном дыхании говорить о долге и тут же отрицать его. Чем бы Торисен ни был обязан тебе – он обязан. Но это его дело. Итак. Зима прошла, в Глушь пришел зов с требованием лекаря, и ты воспользовался удобным случаем, чтобы смыться.

На секунду девушка замолчала, рассеянно расчесывая спутанные волосы длинными, затянутыми в черное пальцами. Рука коснулась раненой щеки.

«Не проси меня вылечить тебя, – безмолвно умолял шанир. – Ради нас обоих, не проси».

Рука упала.

– Так. Ты снова на свободе. Что дальше?

– Не знаю.

Со времени ужасного пробуждения в Глуши минувшей зимой он спрятался в самый потаенный уголок своей души, ожидая спасения, которое так и не пришло. Три года назад жрецы оставили его в покое, ошибочно приняв пустой взгляд за признак слабоумия – а они всегда верили, что он таков. Теперь-то они знали больше. Неужели только вчера священники наконец обманом заставили его проявиться? И тогда, тогда…

Да, Киндри вырвался из их рук, но свободен ли он? Только не после того, что они сделали с ним. И возможно, Уже никогда не будет.

– Прекрати!

Шанир моргнул, недоуменно глядя на Норф, оказавшуюся перед ним на коленях: она вцепилась в его сжатые кулаки, набросив на них мешок из-под еды. Голова раскалывалась.

– Когти и клыки бога. Никогда не встречала никого, так решительно старающегося выбить собственные мозги. Что с тобой?

– Оставь меня!

Он вырвался, внезапно и неповоротливо попытавшись лягнуть девушку, и упал лицом вниз, когда она увильнула.

– Оставь меня, – повторил он глухо и заплакал.

– Милостивые Трое! – услышал он ее бормотание. – А я-то думала, что это из-за меня.

Через секунду на обнаженные трясущиеся плечи шанира легла все еще влажная кофта.

«Доброта, – подумал он. – Если я приму ее, то окончательно сломаюсь».

Он перекатился на спину и взглянул снизу вверх на Норф.

– А как чувствует себя твой брат, учитывая то, что ты шанир? – спросил он.

Серебро полыхнуло в серых глазах. Киндри отпрянул, слишком поздно сообразив, что способность к мысленной связи с барсом может быть всего лишь одним, причем слабейшим, свойством шанира. Но если ее мощь и была велика, то не менее силен и контроль. Блеск потускнел.

– А ты как думаешь? – спросила она невыразительным голосом, вернувшись на свою сторону костра.

Киндри ответил – беззвучно, обращаясь в темноту собственных зажмуренных глаз:

«Думаю, это может убить его».

Братоубийца.

Голос бога прервал свое двухтысячелетнее молчание, чтобы назвать так сестру Верховного Лорда, по крайней мере так вчера сказал Киндри жрец с лицом черепа и искалеченной рукой. Киндри не мог не верить – как может кто-то сомневаться в Гласе Божьем, когда он, подобно кислоте, прожигает себе путь в сопротивляющемся горле? Но сейчас!..

На пути к Водопадам Торисен впал в один из своих загадочных кошмаров, и никто не мог разбудить его. По настоянию Ардета Киндри вошел в спящее сознание Верховного Лорда, чтобы попытаться помочь. Там он наткнулся на образ души в виде разрушенного дома с огромным, увешанным мертвыми флагами залом, и образ этот, как шанир только что понял, был вовсе не Торисена, а его сестры. Он, несомненно, отравлял спящего. Киндри изгнал яд, но он не слишком доверял своей силе – от таких вещей полностью не избавиться. А учитывая стойкую неприязнь Торисена ко всем шанирам, одно лишь знание того, что его сестра одна из них, может глубоко ранить его. Это предубеждение и мешало лорду выплатить долг чести Киндри. От этого он может отмахнуться, но не от притязаний сестры. И тогда… тогда…

«Она уничтожит его, – шипела высохшая голова Иштара, придвигаясь ближе, дыша в лицо Киндри смрадом болезни длиной в зиму, – если ты не сделаешь ее безвредной, можем ли мы так сказать? Да, мальчик, ты. Никто больше не способен подобраться достаточно близко. А что в нашем мире ближе прикосновения лекаря».

Н-но он же целитель. Он не может никому причинить вреда, не нанеся этим непоправимого ущерба и себе.

«Всего лишь маленькое изменение в образе твоей души, мальчик. С твоей стороны было очень умно избрать наружной метафорой саму Общину Жрецов. Мои коллеги думали, что заперли тебя здесь – и разум, и тело. Они не знали, что в одном образе может быть скрыт другой, об этом тайном садике, в котором леди Ранет держала тебя все твое детство, пока остальные из нас считали, что ты полоумный. Но теперь миледи передала секрет мне. Я могу разрушить твою маленькую трогательную норку – вырвать с корнем все подорожники, алоэ и валериану, усыпать землю солью. Но вместо этого я Дам тебе шанс к восстановлению. Мы научили тебя, как читать образы душ, мальчик. Прочти Норф, узнай, где она прячет то, что украла у меня, сделай с ней то, что она заслуживает, или никогда больше не будет тебе мира».

И они послали его в Готрегор с эскортом жрецов, под охраной стражников Рандира. Все были так уверены, что он сломлен, что не заботились о присмотре. То, что сделал с ним этот череп Иштар, было грубо, непристойно, но жрец добивался, чтобы и Киндри сделал то же самое. Так что он был вынужден бежать – и налетел именно на ту особу, с которой так старался не встретиться, так же как и она по каким-то своим причинам спасалась от него.

В своем сознании он все еще бежал. Внешним аспектом его души был длинный коридор, спиралью уходящий в подземелье Общины Жрецов, мимо темных классных комнат, в которых мастера избивали его, мимо промозглых спален, где он узнал все нюансы насилия, кроме одного. Но ничто из этого не имело значения, пока внутреннее прибежище духа оставалось нетронутым. За одной из воображаемых дверей была потайная комнатка, куда заключила его матрона Рандира, как женщины закрывают ребенка в темном чулане. Когда и где ему явилась мысль о лунном саде, превратившем тюрьму Ранет в святилище, источник силы, он не знал. Киндри мог бы остаться там навсегда и быть счастливым, особенно после того как тюремщик перестал поворачивать ключ в замке. Однако три года назад он нечаянно услышал злые голоса снаружи тайной двери своей души, говорящие о том, что Верховным Лордом снова стал Норф.

«Но я же тоже частично Норф», – моргая, сказал он тогда изумленным жрецам.

А сейчас Иштар спрятал ту дверку, и Киндри оказался в ловушке внешнего образа своей души, в затхлом, зловонном, покоробленном коридоре, изнуренный нескончаемым бегом, преследуемый страхом того, что для спасения Торисена ему придется сделать нечто ужасное, что от него требуют; он разбил кулаки, колотясь в запертые двери в поисках той единственной, которая открывается в мир.

«Впустите меня, впустите меня, впустите…»

Глава 4

Попик опять начал слабо биться головой о землю, хотя вроде бы спал. Джейм отбросила в сторону все валяющиеся рядом камни, затем подняла пустой мешок из-под провизии. По крайней мере эта ее догадка верна: только непосредственный контакт с шаниром приводит в действие механизм того ужаса, который она почувствовала в зарослях сумаха, – словно ее вывернули наизнанку. Как и большинство людей, девушка понятия не имела, каков ее собственный образ души, да ее это и не заботило, пока простое прикосновение не оставило ощущения грязи в мозгу, как во рту остается привкус рвоты.

«Ты столько лет жила в неведении, – твердила она себе. – Нет времени останавливаться».

Рассыпавшаяся еда перекатывалась под ногами – яблоки, сухие фрукты, сыр.

Слепой Жур никогда не был удачлив в охоте на добычу, которой не видела его хозяйка, за исключением тех случаев, когда ему помогал аррин-кен Иммалай. Надо приберечь эти уже раз отвергнутые котом корки до его возвращения. Джейм надеялась, что барс все-таки не потеряется.

Собрав скудные запасы, девушка снова уселась у костра, вынула из внутреннего кармашка рубахи маленькую иглу и принялась тщательно штопать разорванные перчатки, не снимая их. Однако четверть дюйма на кончиках пальцев она оставила так. Марк как-то предлагал это. Только идиот отказался бы сейчас от любого, даже малейшего преимущества, и плевать на цену.

Тем не менее обнаженные когти никогда больше не должны коснуться этого чертова шанира.

Джейм выругалась – игла соскользнула, уколов палец.

«Старая Кровь, – угрюмо подумала она, слизывая выступившую каплю. – Избранники бога, шаниры».

Как может кто-то ненавидеть того, кем он сам является? Легко. Посмотрите на Торисена – он даже не знает, что он Связующий Кровью шанир и провидец. Гляньте на этого лекаря, который так старается размозжить себе голову. Разве он не довел себя до комы там, у Водопадов, помогая раненым?

Помогая… помощь…

Рана на лице не пропала, но Джейм больше не чувствовала волн жара, пульсирующих заражением – прощальным подарком Калистины. Может ли это быть работой лекаря? Она могла бы попросить его о большем, даже сейчас, – и не пришлось бы всю жизнь ходить со шрамом…

Нет. Он – ученик жрецов, а она – Яд Жрецов.

«Твое имя говорит само за себя, – сказал однажды Марк. – Служителям бога, любого бога, будет тяжело с тобой, а тебе с ними».

Воистину. Она вспомнила Иштара, бессвязно бормочущего, глодающего собственную руку, которой он прикасался к Книге в Бледном Переплете. Некоторые заслужили все дурное, что происходит с ними.

А этот молодой человек? Брат вряд ли расскажет, что он должен какому-то шаниру. Но он упустил одно: бабушка Киндри была Норф. Тори не спрашивал ее имени. От одной этой мысли у него по спине должны были побежать мурашки, как это было сейчас с Джейм, пусть и далекое, но кровное родство значило многое. Тори пришлось бы, отбросив предубеждения, предоставить лекарю защиту Дома – и сделать это следовало бы уже давно.

Но Тори спрятался в Котифире, так что Киндри сейчас на ее совести. Если оставить его одного, он наверняка попадется жрецам и расскажет им о ней. Каждый дополнительный день заблуждения этого народца, полагающего, что Норф все еще где-то в Готрегоре, повышает ее шансы успешно добраться до Рестомира.

Но путешествие со жрецом, мимо Глуши…

«Ва-у-у-у, – сказал ветер, врезаясь в овраг, заставляя плясать маленький огонь. – Ва, ва, у-у-у-у-у».

Нет. Это не те огнедышащие мерикиты, мстители за убиенных, они не идут по ее следу от Тай-Тестигона.

Братоубийство.

Нет.

Ветер стих, огонь ослаб. Джейм сидела рядом, ожидая, когда сердце перестанет так колотиться. Ей казалось, что она до сих пор слышит обрывки звуков – пения – совсем рядом. Трое! Могли ли преследователи разбить лагерь у них над головой?

Полагая, что они у самого входа в лощину, у дороги, она забралась наверх, в лесок молодых сосен. Облака затянули звезды, луна еще не взошла, так что под деревьями было слишком темно даже для отличного ночного зрения кенцира. Ох, сюда бы чуткий нос и уши Жура, хотя возможности девушки в использовании чувств барса и ограничены. Она пробралась вперед по корке еще не растаявшего снега к выступу скалы, нависающему над дорогой, и легла там на ароматную подстилку сосновых игл, дожидаясь, когда глаза привыкнут к мраку.

Теперь лишь ветер бродил в ветвях в вышине. А единственный свет шел снизу. По Новой Дороге перемещалась слабо светящаяся фигура. Джейм узнала блуждающие огоньки, сходные формой с человеком обрывки причудливого тумана, которые, говорят, предсказывают сверхъестественную грозу. Сама Джейм пока не видела ничего подобного, но слышала о фантастических возможностях бури. Застигнутые предвестьями путешественники появляются потом в сотнях милях от своего маршрута, если появляются вообще. Певцы настаивают, что блуждающие огни – это те, кого поймал туман, обреченные вечно бродить по свету, как души несожженных мертвых.

Ветер на секунду замер. Призрачная процессия остановилась.

И в момент этого затишья Джейм почуяла запах, который ни с чем невозможно спутать, – запах человеческого пота.

Внезапный скрежещущий храп заставил девушку подпрыгнуть – она чуть не выскочила из собственных сапог. Храп завершился громким фырканьем. Всего в дюжине футов от Джейм бугорок, который она приняла за валун, перевернулся на другой бок, вытянулся и почесался. Это был голый великан, мерикит, старейшина племени, судя по обилию его кос, но такой грязный от угольной пыли, что почти сливался с ночью. У его босых ног ютился маленький обрядовый костер – разложенный, но не подожженный. Мерикит быстро пробормотал какую-то песню, которую девушка уже слышала раньше, словно случайная дрема заставила его забыть, где он остановился, потом, повысив голос, человек обратил последние строчки к огню, который не дал видимого ответа. Тем не менее удовлетворенный гигант вскинул на плечи свой мешок и стал продираться к дороге. Ветер дунул вновь, блуждающие огни продолжили свой дрейф к югу. Мерикит шагнул в одно из скоплений и растворился в нем.

Джейм моргнула. Что, она спала? Утром, может, она и подумает так, если… Среди серых углей – растопки костерка – был один, по форме напоминающий согнутую в фаланге кость человеческого пальца.

«Доказательство», – подумала она, опуская деревяшку в карман.