Текст книги "Цивилизация Просвещения"

Автор книги: Пьер Шоню

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 44 страниц)

Париже или Женеве соответствующая цифра колеблется от 60 до 90 %. Количество книг на одного жителя в Англии и в России в эти годы различается раз в сто. Неплохое поле для исследования в рамках серийной истории.

Не будем обманываться – к концу эпохи Просвещения Европа велика, может быть, даже слишком велика, на двух своих самых отдаленных границах она рискует распасться: казачье «приграничье» на Украине, несчастные «пионеры» Сибирского тракта – и три с половиной миллионов креолов и полтора миллиона представителей высших «каст», о которых Александр Гумбольдт вскоре напомнит забывшей их Европе. Пять миллионов человек, ощущающих себя американцами относительно Испании и Португалии, но «европейцами» относительно индейцев – они не могут простить империям стремление взять их под защиту. Как можно отказать Европе эпохи Просвещения в ее истинных границах? С одного своего края она простирается до Амура, с другого – до Аппалачей (Соединенные Штаты Америки всегда были не чем иным, как самым славным из европейских государств), еще с одного – во внутренние районы Анд и до горнорудной «границы» Мексики. Кто посмеет оспорить право излюбленных корреспондентов Александра Гумбольдта – дона Фаусто д’Элюйяра, директора Colegio de minerta – горнорудного колледжа в Мехико, Андреса Мануэля дель Рио, профессора того же колледжа и первооткрывателя ванадия, блистательной плеяды геологов и минералогов, преподавателей и инженеров на мексиканских рудниках, в подавляющем большинстве уроженцев Испании, неоднократно получавших предложения туда вернуться; дона Хосе Селестино Мутиса, одного из крупнейших ботаников XVIII века, Кальдаса и Монтифара, мучеников сепаратистского заговора, чья деятельность служит столь ясным свидетельством влияния идей Буге и Ла Кондамина в вице-королевстве Новой Гранады, – кто посмеет оспорить их право считаться гражданами Европы эпохи Просвещения? Европа слишком велика, и в XIX веке испанскую Америку ожидает регресс.

После века Элюйяров и Мутисов – век caudillos (каудильо). Нельзя сохранить все, порой бывает полезно на время оставить отдаленную провинцию.

Этот взрыв географических «границ» не должен заслонять от нас сути. Истинная «граница» Европы эпохи Просвещения обращена внутрь. Это граница распространения научно-технической мысли; она предполагает наличие множества читающих и обменивающихся идеями: 90 % умеющих читать, 95–98 % работающих в области экспериментальной науки живут в областях густонаселенной центральной оси. Европу эпохи Просвещения можно назвать великой лишь под определенным углом зрения; по сути, это достаточно сжатая Европа, в которой возросла интенсивность общения. С точки зрения пространства – чуть более 1 млн. кв. км, плотность населения – около 50 человек, несколько сотен тысяч человеческих существ, опирающихся на потенциальный резерв в 50 млн. человек. Европа объединяется вокруг этого ядра. Восемьдесят процентов того, что следует реально учитывать. Эта реальность не ускользнула ни от Фридриха II, ни от Екатерины Великой. Но где проходит граница? Подлинные размеры Европы эпохи Просвещения могут быть восприняты лишь во всемирном масштабе, в сравнении с хронотопами других цивилизаций и культур. Некоторое равновесие установилось во второй половине XVI века с завершением начатого христианским крайним Западом всепланетного процесса соединения независимых универсумов-анклавов, до той поры деливших человеческий мир на соответствующее количество областей, замурованных каждая в своей автономной судьбе, – нам уже доводилось объяснять, как это произошло.

С середины XVI века изоляция прервана. С 1550– 1570-х годов общий объем товарообмена между Европой и ограниченной частью других частей света достигает максимума. Медленный рост в 1560-х – 1610—1620-х годах, спад с 1610 по 1640 год, новый подъем с 1640-х по 1660—1670-е. Никакого заметного оживления до конца XVII века. Изменение характера торговли происходит в середине XVIII века.

С 1400 по 1600 год товарообмен между Европой lato sensu и остальным миром вырос в сто раз. С 1750 по 1800-й – от силы в десять. С середины XVI – начала XVII века до начала – середины XVIII века подъем в одних областях практически нивелирован спадом в других. Уровень 1680 года в общем и целом уступает уровню, достигнутому к 1600-му. Подъем 1680—1720-х тем более впечатляет, что отчасти связан с наверстыванием упущенного. Соотношение между Европой-цивилизацией и «культурами остального мира» до середины XVIII века остается таким же, как во второй половине XVI века. Общения достаточно, для того чтобы знать друг о друге и чтобы наблюдалось влияние в сфере представлений и идей. Китай занимает Европу с 1680-х годов. И тем не менее Европа остается на берегу: Азия нетронута, Африку хулят, но не вторгаются в нее.

Остается Америка, излюбленная область Европы вне Европы, область владений, освоенных благодаря Конкисте, и «границы» по ту сторону Атлантики, где осуществляется изменение ландшафта, взаимоотношений между человеком и землей, сравнимое с тем, которое русские, немцы и поляки осуществляют на дунайской равнине и на южной границе северных лесов. Поначалу есть лишь две империи, империи средиземноморской Европы – Португалия и Испания. Голландская экспансия берет разгон в самом конце XVI века. Усилия Англии и Франции приобретают систематический характер только в XVII веке. В 1680 году эта хронология по-прежнему в силе. В руках голландцев, французов и англичан находятся важные торговые сети, они располагают постоянными базами в Америке, в Индийском океане, в Нусантаре.

С 1670 по 1680 год голландцы на постоянной основе занимают шесть торговых факторий на Малабарском и Коромандельском берегах: Коломбо и Джафна обеспечивают доступ к западному и южному побережью Цейлона; в 1638 году захвачен Маврикий. Малакка контролирует выход к китайским морям и торговлю пряностями, Формоза, побережье которой отчасти находится под контролем, уравновешивает влияние португальского Макао, 10 % территории Явы находятся под тщательным наблюдением, эффективность контроля над Молуккскими островами обеспечивается ежегодными соглашениями; осторожные контакты японцев с европейцами в районе Нагасаки – заслуга филиала Объединенной Ост-Индской компании, влияние которой с 1602 года непрерывно растет. Португальцы, помимо прочего, остаются в Гоа и Макао, во многих местах на острове Тимор и на крайнем востоке Нусантары. Англичане, с 1660 года обосновавшиеся в Бомбее, с 1626-го ищут возможность закрепиться на Коромандельском берегу. В 1639 году правитель маленького княжества Виджайянагар предоставляет им концессию в Мадрасе; там основывается форт Сент-Джордж. Тем не менее все попытки британской Ост-Индской компании закрепиться в районе Бенгальского залива в XVII веке терпят крах. Один за другим захватываются Газипур, Баласор, Хугли, Патна и Касимбазар, но затем их приходится покинуть. Франция обосновалась на Реюньоне (1638–1639), но в конце концов потерпела неудачу на южном побережье Мадагаскара (Форт-Дофин). Чандернагор захвачен в 1673 году, Пондишери – в 1688-м. Тем не менее голландская Ост-Индская компания контролирует 75–80 % прямого морского сообщения между Европой и Азией, включая Нусантару. Остаток, с трудом исчислимый, но год от года уменьшавшийся, составляли товары, которые продолжали просачиваться по традиционному пути фелюг индийских арабов через левантийские фактории: эта торговля, процветавшая примерно до 1620 года, теперь практически никого не интересует, кроме контролируемого турками Восточного Средиземноморья, – то есть греческих моряков и армянских торговцев.

В Африке устанавливается морское господство над Гвинейским заливом, на территории государства Баконго и Софалы создаются базы для работорговли. Населенные караибами Малые Антильские острова, покинутые испанцами, были поделены между французами, англичанами и голландцами. Две крупные бреши: англичане с 1658 года обоснуются на Ямайке, французы постепенно захватывают западный берег Эспаньолы, прикрываясь «береговыми братьями», признанными Рисвикскими соглашениями 1697 года. То и дело появляются скандинавы, голландцы закрепляются на Кюрасао, Арубе, Тобаго. Англичане, голландцы и французы все активнее совершают набеги на дикое побережье Гайаны. Англичане фактически занимают 15–20 тыс. кв. км неосвоенных земель от Новой Англии до Каролины, которые они с помощью нескольких тысяч негров с юга своими руками сделали пригодными для посадки ржи, табака, индиго. Нонконформисты всех мастей, в том числе шотландцы, немногочисленные голландцы, оставшиеся в Новом Амстердаме из-за краха Вест-Индской компании, и немцы. На севере французы занимают 2 тыс. кв. км в долине реки Святого Лаврентия и преодолевают огромные расстояния в ходе торговли с индейцами.

Все это, в конце концов, мало чего стоит. Английская Америка немногим больше Северной Ирландии, этой близлежащей полупустыни, которую как раз начинают осваивать шотландские горцы-пресвитериане. Новая морская Европа грезит заморскими территориями, но прежде всего ей нужен контроль за надежными путями, а на островах – 15–20 тыс. кв. км вулканической почвы под плантации, которые возделывались усилиями вывезенных из Африки негров. Чтобы было чем обеспечивать дополнительное количество сахара там, где уже не хватает меда, то есть в густонаселенной части Европы (на востоке, в России, его еще хватает), – поставки новых красителей и искусственный рай тютюнного листа… В том, что касается географического продвижения, густонаселенная Европа – поздний ребенок эпохи Просвещения и индустриальной эры. В 1680 году иберийцы оставались далеко впереди, и даже в 1780-м кто посмел бы сказать, что испанская империя не в силах соперничать с Old British Empire [29]29
  Old British Empire – старая Британская империя (англ.).


[Закрыть]обширностью территории и богатством?

Эти империи – морские пространства, земельные пространства, товарообмен и люди. Прежде всего – морские пространства. Это ключевое понятие. Именно вокруг трапециевидной части Атлантического океана, вытянутого вдоль меридианов, вокруг двух треугольников в Индийском океане и трапеции в Тихом формировались в XVI веке иберийские империи. Так было в середине XVI века, так будет и в конце XVII. До середины XVIII столетия все оставалось неизменным. Голландцы усвоили португальские уроки. Их меридиональная Атлантика, их Индийский океан немного более обширны, немного более изрезаны, чем португальские владения XVI века; у англичан между Европой и Америкой был свой трапецеидальный Атлантический океан, расположенный севернее и значительно более обширный. Атлантика, соединяющая Кадис с Америкой, насчитывает 20 млн. кв. км, меридиональная Атлантика между Лиссабоном, Африкой и Бразилией – 15 млн. кв. км. Северная Атлантика англичан и французов – это тоже 15–20 млн. кв. км. Атлантика, освоенная к концу XVI века, имела площадь 30 млн. кв. км – цифра умеренная и в то же время впечатляющая. Площадь Атлантики, которую бороздили корабли в 1680—1750-е годы, с учетом взаимных наложений можно оценить самое большее в 40 млн. кв. км (восемнадцать Средиземных морей). На рубеже XVI–XVII веков иберийцами было освоено 35–40 млн. кв. км. Век спустя голландцы и англичане добавили к уже известным водным пространствам самое большее 10 млн. кв. км – даже с учетом Тихого и Индийского океанов. Через два столетия после великих открытий эпохи Возрождения география известных морей почти не изменилась. Корабли европейцев никогда не выходили за пределы нескольких широких мореходных коридоров, общая протяженность которых едва ли достигала миллионов квадратных километров.

Мы подсчитали, что представляло собой в XVI – первой половине XVII века европейское мореходство на только что завоеванных океанских просторах. Вот цифры, полученные в результате длительных вычислений: 40–45 тыс. рейсов.

Продолжительность одного рейса – от 2 до 4 месяцев. Итого 3 млн. дней плаваний с 1500 по 1650 год. С 1650 по 1750 год – 80 тыс. рейсов, 6 млн. дней плаваний. За сто лет – на площади в 80 млн. кв. км в среднем по 180 кораблей, одновременно находящихся в море. В XVI – начале XVII века, в эпоху господства иберийцев, морское пространство было неравномерным, навигация осуществлялась рейдами, по шесть месяцев, и в каждом плавании участвовал целый караван судов. В период с 1650 по 1750 год это уже не совсем так. Однако абсурдное среднее значение сохраняется с очень небольшими изменениями. В 1500–1650 годы покоренные империями океаны охраняются из расчета один корабль в день на 1200 тыс. кв. км. В 1650–1750 годы – из расчета один корабль на 450 тыс. кв. км. Разница, мягко говоря, невелика. Подобное «военное присутствие» просто комично.

Удивительно, как эти великолепные европейские морские империи вообще возникли? В Средиземноморье сохраняется острая конкуренция со стороны берберов. Последние набеги с целью захвата рабов на побережье испанского Леванта, Лангедока и Прованса датируются XVIII веком. А уж на необозримом Океане… Фелюги, джонки и другие небольшие суда сновали туда-сюда, как и много столетий назад. В 1500–1650 годах наряду с 40 тыс. имперских кораблей предположительно насчитывалось еще 40 тыс. других судов. С середины XVIII века начинается закат этого древнего мира, обреченного на гибель стремительно развивающейся Европой. На 80 тыс. имперских кораблей, положим, приходилось 20 тыс. других судов. Ни малейшего риска помешать друг другу, лишь небольшая вероятность встречи. Даже голландцы, куда более оснащенные, чем португальцы, не в состоянии полностью очистить Красное море от мавританских фелюг. Новые хозяйки морей, Англия и Голландия, почти столь же бессильны против пиратов и корсаров, как некогда иберийцы. Эта спасительная морская пространность оборачивается против сильных и на руку слабым, включая остатки старых иберийских империй. Подлинное владычество Англии над морями устанавливается очень поздно и лишь поэтапно – с 1792 по 1814 год. В начале XVIII века империи, возникшие в эпоху Просвещения, на море остаются ускользающими сущностями, скрывающими недостаток могущества за мнимой суровостью законов.

К началу XVII века заморские колонии составляют около 2,5 млн. кв. км. На этих территориях – весь спектр форм европейского присутствия: от групп европейцев-креолов до областей, населенных исключительно американскими индейцами, которые периодически платили официально установленную дань. За пределами этих 2,5 млн. кв. км в Америке – периодически посещаемые территории, взятые на заметку в ожидании и без явной враждебности. К 1680 году ситуация меняется в двух отношениях. Англо-французская северная Америка фактически охватывает уже около 100 тыс. кв. км, а с учетом разведываемых областей простирается на 1 млн. кв. км. В Бразилии площадь контролируемых территорий приближается к полумиллиону кв. км. Испанской Америке, чтобы сравняться по числу жителей, также нужно было увеличиться на полмиллиона кв. км. К 1680 году, перед началом великих перемен эпохи Просвещения, общая площадь американских колоний составляет три с лишним миллиона квадратных километров, к которым необходимо добавить 1,5 млн. кв. км, уже вошедших в сферу влияния европейцев. Заморская «граница» на западе остается целиком и полностью по эту сторону великого восточного фронтира. В 1600 году за пределами Европы проживало менее 200 тыс. европейцев. В 1680 году – от 600 до 700 тыс., между 1710 и 1720 годом – миллион. С середины XVIII века белое население Северной Америки превосходит по численности креольское население двух старых американских империй – испанской и португальской.

Так обстоят дела с колониями. Тем самым мы отлично видим, что они несут для Европы. Если допустить, что «эксплуатируемый» американский индеец имел тот же экономический вес, что и европеец (хотя это чересчур), то в 1680—1690-х годах вклад колоний не превышал 12–13 % по сравнению с Европой в целом. В каком-то смысле Вольтер был прав. Впрочем, во второй половине XVIII века это соотношение изменилось благодаря пространственному взрыву эпохи Просвещения. И все-таки дополнительный вклад, внесенный этим небольшим увлекательным передвижением границ, имел большое значение.

А что же остальной мир? Около 1680 года, когда Европа (в географическом смысле, с учетом части, занятой турками) только преодолевает рубеж в 100 млн. человек (85 млн. в соответствии с более строгим определением, которое мы продолжаем держать в уме), в Азии насчитывается от 280 до 350 млн. человек, в Африке – 60, в Америке, опустошенной бактериальными и вирусными эпидемиями XVI века, – 13, в Океании – 2 млн… В Европе вместе с ее заморскими территориями – 120 млн. из 550 (22 %). Когда же в эпоху Просвещения начинается стремительный рост, наравне с Европой остается только Китай. Китай как раз выбирается из самого жестокого в своей истории кризиса. Маньчжурское нашествие сопровождается множеством катаклизмов и потрясений. Как нам известно благодаря Желтым книгам, с 1600 по 1660 год в Китае наблюдается депопуляция того же масштаба, какая имела место в Европе во второй половине XIV века: население сокращается вдвое. Сто тридцать миллионов в конце XVI века, 65 млн. – к середине XVII. К 1850 году, после самого длинного в истории периода непрерывного подъема, численность населения достигает 350 млн. Сколько было в 1680 году, когда маньчжурское правление начало приносить свои плоды? Предположим, столько же, сколько в Европе. Население будет расти чуть быстрее в XVIII веке, чуть медленнее в XIX, гораздо быстрее в XX, но начиная с эпохи Цин старинное равновесие, в какой-то момент нарушенное, более не подвергается сомнению.

Это старинное равновесие – ложное. С XIII века, вопреки видимости, разрыв в сфере технологий между ориентированным на Европу Средиземноморьем и остальным миром непрерывно возрастает. Опираясь на внушительный ряд предшествующих исследований, мы, следуя Фернану Броделю, за последнее время предприняли ряд подсчетов, результаты которых перед вами. Превосходство Европы своими корнями – теми, что не вызывают сомнений, – уходит в осуществленный европейцами двойной выбор: в пользу мясного питания, основанного на животных белках, и в пользу животной тягловой силы. С XV века наблюдается увеличение количества животных белков в рационе европейцев (постепенный спад в XVI веке; в XVIII веке, по-видимому, достигается тот уровень, который можно считать соответствующим XIII веку). Если оставить за скобками этот относительный проигрыш, то Европа во многом черпает свой биологический потенциал из обширного резервуара легко усваиваемых аминокислот. «Роскошно» питающихся европейцев можно, несмотря на региональные различия, глобально противопоставить остальному человечеству. Для XVIII века это будет справедливо. Помимо того, плотоядная Европа в массе своей использует мускульную силу животных. Мы с удивлением обнаруживаем, что в середине XVIII века – и, без всяких сомнений, дело обстоит так уже с конца XVII века – каждый житель Европы располагает энергетическим ресурсом, в среднем в 25 раз превосходящим его собственную физическую силу. В этот момент не имеет значения – не будем об этом забывать (именно поэтому в XVIII веке демографический рост вызвал в Европе, в отличие от Китая, прорыв в технологиях и индустриальную революцию), – что за это преимущество европейский человек вынужден платить дорогую цену в виде серьезной угрозы собственному существованию. В эпоху, предшествующую индустриальной революции, этот двигатель тяжелым грузом давит на «теоретически возможный максимум» населения; его воздействие накладывается на затраты, которых требует питание на основе животных белков.

Как бы то ни было, одно обстоятельство практически не вызывает сомнений: в начале XVIII века в распоряжении жителей Европы имеется по одному ресурсу на душу населения, в 5 раз более мощному, чем те, которыми располагают китайцы, и в 10–15 раз по сравнению с теми, которые доступны представителям других цивилизаций и культур. Европа владеет несколько большими техническими средствами, чем весь остальной мир, вместе взятый. Не правда ли, меньше всего в этом беглом обзоре удивляет свидетельство того, что оппозиция «развитые страны – страны третьего мира» уже существовала к началу эпохи Просвещения? Несомненно, она появилась еще в XIII веке, а возможно, и раньше. Неравенство, которое эпоха Просвещения сделает явным, уходит корнями в очень древние времена. Комплекс идей, которые обитатели Средиземноморского бассейна воплотили в Египте и Междуречье примерно за 3500–3000 лет до н. э., был реализован в Китае пятнадцатью столетиями позже. Индия, Америка, оставшаяся небольшая часть мира идут следом. Больше всего другим цивилизациям и a fortiori культурам не хватает времени. Старая Европа – и юный Китай. Старая Европа – и юные культуры. Время не купишь.

Мы надолго остановились на изначальном равновесии – равновесии, которое история эпохи Просвещения самым серьезным образом изменила, разумеется, в пользу Европы. Двумя поворотными датами служат 1680—1690-е и 1750—1760-е годы. 1680—1690-е – эти круглые даты в первую очередь американские. Американский фронтир, который оставался стабильным с середины XVI века, возобновляет продвижение. Начинается все в Бразилии. Рост Бразилии воплощают две цифры: 60 тыс. жителей в конце XVI века, 2 млн. – в конце XVIII. Бразилия приобретает форму и плотность минимум на сто лет позже испанской Америки. При этом она предвосхищает историю Северной Америки. К 1680—1690-м годам редкая ткань португальского присутствия в Бразилии включала от 400 до 500 ты с. кв. км территорий, занятых скорее на бумаге, чем в действительности; к 1750 году Бразилия практически повсюду подходит к границе необъятной амазонской сельвы. Она насчитывает 3 млн. кв. км. В 1674 году основан Манаус, в 1718-м – Куяба, в 1731-м – Мату-Гросу, в 1739-м – Вилла Боа. Оборот золота и алмазов, повлекший за собой многократное расширение пространства, набирает силу в последние годы XVII века. По кривой поступления золота в Лиссабон можно проследить стремительное продвижение «границы» приисков через плато Минас-Жерайс: 725 кг в 1699 году, но уже 4,35 т в 1703-м, 14,5 т в 1715-м, 25 т в 1720-м и регулярно по 14–16 т в 1740–1755 годах.

По забавному, но показательному совпадению подлинная Америка настоящей «границы» также приходит в движение в последние два года XVII века – по завершении ужасающего кризиса 1675–1677 годов, едва не уничтожившего европейскую колонизацию: то была первая великая индейская война за пределами иберийской Америки – неопровержимое доказательство необратимого продвижения дорожного катка «границы»; в конечном счете она была всего лишь одним из эпизодов все более и более жестокой борьбы, которую начиная с XIII века оседлые народы вели против кочевых.

История двух Америк преподает нам недвусмысленный урок. В Бразилии – легкая победа, в Северной Америке – кризис роста. «Граница», с начала XVII века неподвижная и протянувшаяся почти строго по горизонтали, меняет курс и темп. С 1680 по 1730—1740-е годы происходит рывок вперед. Он добавил в общей сложности свыше 3 млн. кв. км, освоенных крайне неравномерно (в Бразилии укорененность колонизаторов находится на среднем уровне), к тем 2,5 млн, которые находились под контролем с XVI века. 1680 год – круглая дата и, как на западе, так и на востоке, великая дата для европейской «границы». И здесь переход от малой Европы к великой осуществляется в 1677 и 1695 годах, по выходе из атлантического экономического кризиса, в тот самый момент, когда в Бразилии происходит пространственный взрыв – от плантаций сахарного тростника на побережье до горнорудных разработок. Перемены конца XVII века не перестают удивлять. Как мы увидим, эти перемены на окраинах сопровождаются глубочайшим внутренним застоем. Колониальный, заморский, приграничный прорыв конца XVII века напоминает прорыв в европейской экспансии на рубеже XIV–XV веков, также происходивший на фоне внутреннего спада. В этом отношении он противостоит следующему прорыву, начавшемуся во второй половине XVIII века, – на этот раз на фоне положительной внутренней динамики. Кроме того, это брожение на «границах» сопровождается оживлением практически всех транспортных путей. Оно бросается в глаза буквально повсюду – от английских портов до далекой манильской обсерватории.

Второе изменение происходит в середине века, через 70 лет после первого. Традиционная история не смогла разглядеть суть за второстепенной деталью – пиком франкобританского соперничества. Между тем само это соперничество проистекает из головокружительных скачков «границы» вперед и из повсеместного отступления других цивилизаций и культур. В 1750 году мексиканская горнорудная «граница» идет на штурм засушливых областей северной Мексики, преодолевая изогиету в 500 мм осадков. Между 1740—1750-ми и 1780—1790-ми годами испанская Америка без всякого шума увеличивается вдвое. Во времена Гумбольдта (1799–1804) под контролем испанцев находилось 8 млн. кв. км. В Северной Америке заключительная фаза франко-английского конфликта стала прямым следствием продвижения английской «границы» в направлении Аллегейни и – в более отдаленной перспективе – Миссисипи.

Вот даты конфликтов: 1689–1697,1702—1713,1745–1748, 1754–1763 – 29 лет из 74. Безусловно, это были империалистические войны, и Америка была лишь одним из их плацдармов. На свой лад они подчеркивают важнейшие моменты роста. Они идут парами: 1689–1713; 1745–1763. Это два основных периода экспансии. 1689–1715 – первый рывок; 1745–1770 – великий удар, задавший почти безостановочное движение вперед – вплоть до поглощения между 1885 и 1890 годом силами, происходящими из Европы, последних на планете свободных пространств, то есть до перехода от открытого пространства к пространству, окончательно замкнутому. Отныне не будет никаких простых «границ». Вследствие процессов, берущих свое начало в 1745–1750 годах, возникает конкуренция двух «границ» – пространственной и технологической. С наступлением в конце XIX века эпохи закрытого пространства начинается безраздельное царствование «новой границы». 1689–1713; 1745–1763 годы – таков глубинный ритм. Он не должен скрывать внешние детали. Франко-английские войны идут парами: 1689–1697, 1745–1748. Франция, несмотря на слабость своих позиций, набирает больше очков, чем теряет. 1702–1713,1754—1763 – годы французских поражений: частичного – в 1713 году, несмотря на потерю баз в Гудзоновом заливе и Акадии, начального пункта одной странной одиссеи; полного – в 1763-м.

Эти атлантические и европейские войны были в то же время войнами в полной мере американскими. Они проистекают из столкновения фронта колонизации с зоной свободного перемещения. Французская угроза свободным зонам торговли с индейцами постепенно становилась все более отчетливой. Она была долгосрочной: после основания Луизианы (Ла Салль вышел к устью Миссисипи 9 апреля 1682 года) надежда регентства возмещает утраты Утрехтского мира (1713). Отметим, что образование французской Луизианы опирается на первый выход эпохи Просвещения на внешние рубежи (1690–1720). В действительности этот еще неясный набросок французской Америки запрещал Америке английской заглядывать по ту сторону Аппалачей. С 1702 года опасность становится более определенной в связи с образованием франко-испанского союза. Новая Испания служит опорным пунктом нового завоевания, продвинувшегося даже за горнорудную «границу». Первые серьезные военные экспедиции в Аризону датируются 1696 годом, как и основание крепости Пенискола (Сан Карлос де Аустрия). В 1700 году – дальняя экспедиция к индейцам пуэбло в Нью-Мексико. Отдаленная опасность и опасность непосредственная – ведь охотники и торговцы пушниной нередко помогали людьми и оружием индейскому сопротивлению. Эта война была войной из-за «границы», атакованной с тыла Конкистой. За пределами долины реки Святого Лаврентия и устья Миссисипи французские поселения, в которых не хватало людей (потому что они были отрезаны от надежных укрытий), свелись к пунктам торговли с индейским миром. Опасность для английской «границы» – столкновение с организованным, усилившимся, но неизменно сохраняющим свой образ жизни, нуждающимся в обширном пространстве и притом вооруженным огнестрельным оружием миром аборигенов. Неуклюжие попытки основать пионерские поселения в Виргинии для создания опорных пунктов по направлению к Миссисипи (Компания Огайо, Лойял и Компания Гринбира) провалились, поскольку воплощали подсознательное стремление Конкисты оказаться впереди «границы». На севере, в Массачусетсе, дела шли не лучше. Если бы не помощь британских подразделений и не талант Джеймса Вулфа, Квебек не пал бы в 1760 году. Благодаря Парижскому договору (1763), уничтожившему франко-английское соперничество в Америке, было реализовано одно из условий, необходимых для настоящего рывка вперед. Английская Америка насчитывает 890 тыс. жителей в 1740 году, 1 млн. 207 тыс. в 1750-м, 1 млн. 610 тыс. в 1760-м, 2 млн. 205 тыс. в 1770-м, 2 млн. 781 тыс. в 1780-м, 3 млн. 930 тыс. в 1790 году.

Примерно с 1740 года соперничество английской и французской компаний в Индии приобретает драматический оборот. Легкая победа Дюплекса в 1740 году над набобом Карнатаки обнаружила полную политическую и военную беспомощность индийского субконтинента в условиях усиливающегося распада власти Моголов. Хорошо известно, как в 1745–1754 годах французская компания обеих Индий смогла на очень мягких условиях установить протекторат над большей частью Декана и Конфедерацией маратхов – всего порядка 30 млн. человек. Это французское предприятие не имело будущего: Дюплекс, и это важно, открыл дорогу английской компании и Клайву. Густонаселенная часть Бенгалии, ослабленная противостоянием индуистов и мусульман, была куда более благоприятным объектом для атаки, нежели Декан двенадцатью годами раньше, во время первой попытки французов. Битва при Плесси (23 июня 1757 года) – один из великих исторических дней.

В 1767 г. протекторат простирается уже от Бенгалии до страны Сиркаров. Под управлением Уоррена Гастингса компания благодаря хитроумным альянсам и протекторатам проникает далеко в глубь страны, постепенно сжимая кольцо вокруг внутренних провинций Декана, где Типпу Сахиб при тайной поддержке французов ведет отчаянное, но безнадежное сопротивление. К 1790 году английской Ост-Индской компании удается в той или иной степени установить контроль над полусотней миллионов человек. На этот раз порог был превзойден.