Текст книги "Театр французского классицизма"

Автор книги: Пьер Корнель

Камилла, Сабина, Юлия.

Сабина

 
Останься с Юлией, Камилла. Не должна я
Смущать вас, мрачностью унылой докучая.
А душу, что больна от тысячи невзгод,
К уединению печальному влечет.
 

Камилла, Юлия.

Камилла

 
Меня зовут сюда для дружеской беседы!
Да разве мне грозят не те же злые беды?
Да разве ныне я, чей жребий так суров,
Роняю меньше слез и меньше скорбных слов?
Такой же страх несет моей душе мученье;
Обоих лагерей мне горько пораженье,
За честь своей страны мой друг падет в бою,
А если победит, то победит мою!
Одно лишь от меня жених получит милый:
Не злую ненависть, так слезы над могилой.
 

Юлия

 
Увы! Сабине мы всю жалость отдадим:
Возлюбленных – найдешь, супруг – незаменим.
Прими Валерия, как милого встречая, —
И с Альбой связь твоя порвется роковая,
Ты нашей целиком останешься тогда,
И горем для тебя не станет их беда.
 

Камилла

 
Как за такой совет не брошу я укора?
Сочувствуй горестям, не требуя позора.
Хоть нету сил нести мне бремя мук моих,
Я предпочту терпеть, чем стать достойной их.
 

Юлия

 
Как! Называешь ты разумное постыдным?
 

Камилла

 
А ты предательство считаешь безобидным?
 

Юлия

 
Когда пред нами враг – что может обязать?
 

Камилла

 
Мы клятвой связаны – ее не развязать.
 

Юлия

 
Скрывать пытаешься, – но стоит ли усилий?
Ведь вы с Валерием еще вчера дружили
И разговор такой друг с другом повели,
Что в сердце у него надежды расцвели.
 

Камилла

 
Я с ним была нежна, как с самым лучшим другом,
Не из любви к нему, не по его заслугам.
Веселья моего причиной был другой.
Послушай, Юлия, рассказ подробный мой.
Мне Куриаций друг, жених пред целым светом,—
Я не хочу прослыть изменницей обетам.
Когда сестру его Горацию вручил
Счастливый Гименей, он тоже полюбил,
И мой отец, к его влеченью благосклонный,
Пообещал отдать ему Камиллу в жены.
Тот день – не помню дня отрадней и мрачней,—
Два дома сочетав, поссорил двух царей.
Зажег пожар войны и факел Гименея,[54]54
  Факел Гименея. – Бог брака Гименей у римлян изображался в виде юноши с факелом в руке.


[Закрыть]
Надежду пробудил и вмиг покончил с нею,
Блаженство посулил и отнял в тот же час,
И, наш скрепив союз, врагами сделал нас.
О, как же сердце нам терзали сожаленья!
Какие небесам он посылал хуленья!
И не было конца рыданиям моим:
Ты видела сама, как я прощалась с ним.
И с этих пор в душе, смятению подвластной,
Надеждою на мир любовь пылала страстно,
А слезы горькие струились из очей
О женихе моем, о родине моей.
И вот решила я под гнетом ожиданья
Оракулов узнать святые предсказанья.
Скажи мне, услыхав полученный ответ,—
Должна ли я еще терзаться или нет?
Тот грек, вещающий на склонах Авентина,[55]55
  …на склонах Авентина… – Авентинский холм входит в число семи холмов, на которых раскинулся Рим; на склонах его в древности было несколько храмов.


[Закрыть]
Какие жребии готовит нам судьбина,—
Его ль не одарил правдивой речью бог? —
Стихами этими блаженство не предрек:
«Пускай назавтра Рим и Альба ждут иного:
Врагам даруя мир, пробьет желанный час.
Ты с Куриацием соединишься снова,
Чтоб горькая судьба не разлучала вас».
В душе рассеялась малейшая тревога,
А прорицание сулило мне так много,
Что большей радости, без меры, без конца,
Счастливые, в любви не ведали сердца.
С Валерием всегда мне тяжки были встречи;
Но тут я слушала взволнованные речи,
Докучные в устах того, кто нам не мил,
Совсем не думая, кто их произносил.
Валерий не ушел, презрением гонимый:
Во всем вокруг меня мне чудился любимый,
Все, что ни скажут мне, – любимый говорит,
Что ни скажу сама – к любимому летит.
Сегодня – грозный день последнего сраженья,
Вчера я эту весть узнала без волненья,
Затем что разум мой, как в самый сладкий сон,
Был в мысли о любви и мире погружен.
Но сладостный обман развеян этой ночью:
Мне ужасы во сне предстали, как воочью;
Виденья – груды тел поверженных и кровь —
Веселье отняли и в страх повергли вновь.
И кровь и мертвецы… Внезапно исчезая,
Мелькали призраки – рассеянная стая,
И лики без конца сменявшихся теней
От этой смутности казались мне страшней.
 

Юлия

 
Но сны толкуются всегда в обратном смысле.
 

Камилла

 
Покой могу найти я только в этой мысли,
И все же новый день, прогнавший злые сны,—
Не мирный день торжеств, а грозный день войны.
 

Юлия

 
Положит ей конец последнее сраженье.
 

Камилла

 
Болезни тягостней такое излеченье!
Пусть Альба сражена, пускай повержен Рим —
Любимому, увы, уже не стать моим.
Супругом никогда не будет у Камиллы
Ни победитель наш, ни пленник римской силы.
Но кто сюда идет, но кто явился к нам?
Ты, Куриаций, ты? Не верю я глазам!
 

Куриаций, Камилла, Юлия.

Куриаций

 
Не бойся: предстаю пред взорами Камиллы
Ни победителем, ни жертвой римской силы.
Не бойся: рук моих не сделали красней
Ни гордых римлян кровь, ни тяжесть их цепей.
Ведь были бы тебе равно невыносимы
И победитель ваш, и жалкий пленник Рима.
И вот, страшась теперь малейших перемен,
Что принесли бы мне победу или плен…
 

Камилла

 
Довольно, милый друг. Теперь мне все понятно:
От битвы ты бежал, как от судьбы превратной,
И сердце, до конца предавшееся мне,
Руке твоей не даст служить родной стране.
Другие стали бы тебя хулить наверно,
Твою любовь сочтя безумной и чрезмерной,
Но я, влюбленного не смея осудить,
За этот знак любви сильней должна любить.
Чем неоплатней долг перед страной родимой,
Чем больше жертвуешь, – тем ты верней любимой.
Скажи, ты виделся уже с моим отцом?
Скажи, он разрешил тебе войти в наш дом?
Ведь он сильней семьи державу Рима любит
И, Риму жертвуя, детей своих погубит!
Боюсь, упрочено ли счастье наше? Как
Ты принят был отцом – как зять иль смертный враг?
 

Куриаций

 
Во мне приветствовал он будущего зятя,
Как родичу открыв отцовские объятья.
Но не изменником предстал я перед ним,
Чтоб осквернить ваш дом бесчестием своим.
Как должно, до конца родному верен краю,
Камиллу я люблю, но чести не мараю.
Покуда шла война, я был среди своих
И добрый гражданин, и любящий жених,
Отчизну и любовь я сочетать стремился,
Я о тебе мечтал, когда за Альбу бился.
И я готов еще, покорствуя судьбе,
Сражаться за нее, томиться по тебе.
Да, сколь ни сладостно желаний страстных пламя,—
Не прекратись война, я был бы там, с войсками;
Но, к счастью, это мир меня привел сюда,
Чтоб нас соединить, Камилла, навсегда.
 

Камилла

 
О, как поверю я, что есть конец страданью?
 

Юлия

 
Камилла, ты должна поверить предсказанью.
Но как же было нам даровано судьбой,
Что мир принес тот час, который звал на бой?
 

Куриаций

 
Да, кто подумал бы? Уже, готовы к бою,
Двух станов воины, равно горя враждою,
Грозя очами шли и ждали, что взметнет
Их боевой призыв и устремит вперед,—
Когда альбанский вождь,[56]56
  Альбанский вождь. – В эпоху, о которой идет речь, Альбой правил диктатор Меттий Фуффетий.


[Закрыть] не начиная дела,
У вашего царя вниманья просит смело
И, выйдя, говорит пред войском: «Что творим?
И для чего должны с тобой мы биться, Рим?
Пусть разум озарит наш дух, враждой смущенный,
Соседи! Дочерей мы вам давали в жены,
И мало ли теперь – союза нет тесней —
У вас племянников средь наших сыновей?
Народ один двумя владеет городами,—
Зачем усобицы возникли между нами?
Не долго ликовать тому, кто победит;
Разгром соперника бедой ему грозит.
Ведь наши недруги уже спешат по следу —
У победителя отнять его победу.
Он им достанется, лишенный прежних сил
И помощи от тех, кого он сокрушил.
Пусть распри наши их не радуют. Пора нам
Подняться против них, идя единым станом.
Пускай утихнет спор, что превратить готов
В преступных родичей столь доблестных бойцов.
И если в эти дни слепая жажда власти
Внушила вам и нам убийственные страсти,
Пусть, кровью малых жертв легко утолена,
Уже не разведет, а сблизит нас она.
Назначить надо нам на поединок славный
Борцов за честь страны и блеск ее державный.
Их смертная борьба решит судьбу сторон,—
И подчинятся те, кто будет побежден;
Но войску доблестных пускай в исходе боя
Не рабство предстоит, а подданство простое:
Без унижения они идти должны
За победителем в суровый час войны.
Да будут общими – держава, рать и знамя!»
Он смолк – и вот конец раздора между нами.
И каждый рад узнать – то не враги стоят
В рядах сомкнувшихся, – то шурин, друг и брат.
И странно каждому – его ли это руки
Друзьям и родичам сулили смерть и муки?
И всех о битве мысль ужасная гнетет,
И мирный все уже приветствуют исход.
Желанным каждому явилось предложенье,
И принято теперь согласное решенье:
По трое с двух сторон сразятся за своих,
Вожди верховные должны назначить их.
Ваш царь пошел в сенат, наш вождь к себе в палатку.
 

Камилла

 
О, как речам таким душа внимает сладко!
 

Куриаций

 
Теперь должно пройти не боле двух часов —
Решит судьбу племен судьба шести бойцов.
Пока же – полная свобода допустима.
Рим – в нашем лагере, а наши – в сердце Рима;
И все, стремясь забыть о распрях поскорей,
Спешат увидеть вновь родных или друзей.
Меня ж моя любовь сюда влечет, Камилла,—
В твой дом она вошла и сразу победила:
Отец твой обещал недавнему врагу,
Что завтра я тебя женой назвать смогу.
Тебе не тягостно отцовское желанье?
 

Камилла

 
Для дочери закон извечный – послушанье.
 

Куриаций

 
Иди же выслушать родительский приказ,
Чтоб стал еще светлей счастливый этот час.
 

Камилла

 
Да, я иду с тобой: пускай родные братья
Мне тоже подтвердят, что снято с нас проклятье.
 

Юлия

 
Ступайте же к отцу, а я пойду во храм
Смиренную хвалу воздать за вас богам.
 

Гораций, Куриаций.

Куриаций

 
Конечно, гордый Рим в ином не сыщет месте
Сынов, которые такой достойны чести.
Три брата избраны, что доблестней других,[57]57
  …Три брата избраны, что доблестней других… – По поводу избранных Тит Ливий говорит: «Из всех древних воинов не было никого храбрее и достойнее этих».


[Закрыть] —
И ныне в вас обрел он трех бойцов своих.
Дерзает славный Рим, своей судьбой влекомый,
Один лишь дом его встает на наши домы.
Вся доблесть римская досталась вам сейчас,
И Альбе кажется – нет римлян, кроме вас.
Могли бы три семьи гордиться величаво,
Увенчаны в веках непреходящей славой,
Но лишь одной семье – торжественная честь,
Что ныне трем могла бессмертие принесть.
А если мне дано и страстью и судьбою,
К вам в дом введя сестру, от вас уйти с женою,—
Все, что связало нас и что должно связать,
За родичей меня заставит ликовать,
Но радости порыв неполон и непрочен;
Иными судьбами я горько озабочен:
Вы так прославлены все трое на войне,
Что в этот грозный час за Альбу страшно мне,
Раз вы идете в бой, победы ей не будет.
Вас отмечает рок и счастье вам присудит,
И вот, предчувствуя, сколь приговор суров,
Я данником себя уже считать готов.
 

Гораций

 
За Альбу не страшась, жалеть о Риме надо:
Из римлян лучшие обойдены наградой.
Так много доблестных мечтали об одном,
Но худо выбрал Рим в пристрастье роковом.
Есть тысячи средь нас достойнейших, которых
Верней он мог избрать защитой в ратных спорах,
Но, пусть мне даже смерть назначена в бою,—
Я, полный гордости, хвалю судьбу свою.
Уверенность во мне отныне тверже стала,
И доблесть малая дерзнет свершить немало.
И что бы ни судил неотвратимый рок,
Я б данником себя сейчас признать не мог.
Я должен, выбором отмеченный нежданным,
Победу одержать иль пасть на поле бранном.
А чтоб верней достичь победного венца,
Не думай ни о чем и бейся до конца.
Нет, не увидит Рим хозяев над собою,
Покуда я не пал поверженный судьбою!
 

Куриаций

 
Увы! Меня ль тогда не следует жалеть?
Что нужно родине, то дружбе не стерпеть.
Вы одолеете – позор моей отчизне;
Она прославится – ценою ваших жизней.
Ведь всех ее надежд свершеньем стать бы мог
Лишь горький ваш конец, последний тяжкий вздох!
О, как мне избежать смертельного разлада,
Когда и тут и там скорбеть и плакать надо,
Когда и тут и там стремленья не вольны!
 

Гораций

 
Что? Сожалеть о том, кто пал за честь страны?
Удел высоких душ – такой кончины слава,
И горевать о них мы не имеем права.
И я бы смерть в бою, приняв, благословлял,
Когда бы меньше Рим от этого терял.
 

Куриаций

 
Но близких и друзей пойми же опасенья,
Сейчас они одни достойны сожаленья:
Вам – слава навсегда, им – горестные дни,
Вас обессмертит то, о чем скорбят они,
А от потерь таких не заживает рана.
Но вижу я, ко мне прислали Флавиана.
 

Гораций, Куриаций, Флавиан.

Куриаций

 
Что ж, Альба выбрала защитников своих?
 

Флавиан

 
Несу об этом весть.
 

Куриаций

 
Так назови же их.
 

Флавиан

 
Ты с братьями.
 

Куриаций

 
Кто?
 

Флавиан

 
Три навеки славных брата!
Но взгляд твой сумрачен, и губы крепко сжаты…
Ты недоволен?
 

Куриаций

 
Нет; меня смутила весть.
С моей ничтожностью несоразмерна честь.
 

Флавиан

 
Так что ж, диктатору я принесу известье
О том, что мало ты польщен высокой честью!
Я мрачности твоей холодной не пойму.
 

Куриаций

 
Ни дружба, ни любовь – ты передашь ему —
Трем Куриациям не помешают боле
На трех Горациев с мечами выйти в поле.
 

Флавиан

 
На них? Сказал мне все ответ короткий твой.
 

Куриаций

 
Вождю его неси и нас не беспокой.
 

Гораций, Куриаций.

Куриаций

 
Пускай же небеса, земля и силы ада
На нас обрушатся отныне без пощады,
Пусть люди, божества, и рок, и самый ад
Неотвратимым нас ударом поразят.
Пускай мы в эти дни добычей легкой будем
И року, и богам, и демонам, и людям,
Пускай же счета нет и бедам и скорбям —
Всего страшнее честь, оказанная нам.
 

Гораций

 
Судьбою нам дано высокое заданье,
И твердость наших душ взята на испытанье.
А беды эти рок поставил на пути,
Чтоб меру доблести могли мы превзойти.
В нас необычные провидя мощь и волю,
Нам необычную он предназначил долю.
Сражаться за своих и выходить на бой,
Когда твой смертный враг тебе совсем чужой —
Конечно, мужество, но мужество простое;
Нетрудно для него у нас найти героя:
Ведь за отечество так сладко умереть,
Что все конец такой согласны претерпеть.
Но смерть нести врагу за честь родного края,
В сопернике своем себя же узнавая,
Когда защитником противной стороны —
Жених родной сестры, любимый брат жены,
И в бой идти скорбя, но восставая все же
На кровь, которая была своей дороже,—
Такая доблесть нам недаром суждена:
Немногих обретет завистников она.
И мало есть людей, которые по праву
Столь совершенную искать могли бы славу.
 

Куриаций

 
Да, нашим именам вовек не отблистать,
И этот дар судьбы не должно отвергать.
Геройства редкого мы возжигаем светы,
Но в твердости твоей есть варварства приметы.
Кто б, самый доблестный, возликовал о том,
Что к славе он идет столь роковым путем?
Бессмертье сладостно в дыму ее чудесном,
Но я бы предпочел остаться неизвестным.
Во мне, ты видеть мог, сомнений также нет:
Не колебался я, когда давал ответ.
Ни дружба, ни родство, ни даже голос страсти
Ни в чем меня своей не подчинили власти.
Мне выбор показал, что Альбою ценим
Не меньше я, чем вас надменный ценит Рим.
Я буду ей служить, как ты – своей отчизне;
Я тверд, но не могу забыть любви и жизни.
Твой долг, я знаю, в том, чтоб жизнь мою пресечь,
А мой – вонзить в тебя неумолимый меч.
Готов жених сестры убить, как должен, брата
Во имя родины, но сердце скорбью сжато.
Исполнить страшный долг во мне достанет сил,
Но сердцу тягостно, и свет ему не мил.
Жалею сам себя, и думать мне завидно
О тех, что смерть в бою прияли непостыдно,
Но если бы дано мне было выбирать,
Я, скорбной честью горд, не стал бы отступать,
Мне дружбы нашей жаль, хоть радует награда.
А если большего величья Риму надо,—
То я не римлянин, и потому во мне
Все человечное угасло не вполне.
 

Гораций

 
Хоть ты не римлянин, но будь достойным Рима:
Пускай увидят все, что в стойкости равны мы.
Суровым мужеством я неизменно горд,
И требует оно, чтоб сердцем был я тверд.
Нельзя готовому для подвига герою,
Вступив на славный путь, назад глядеть с тоскою.
Постигла нас теперь горчайшая из бед,—
Все это вижу я, но страха в сердце нет.
Кого бы ни сразить за град родной и землю,
Я с радостью слепой такую честь приемлю,
И если дан тебе почетнейший приказ,
Все чувства прочие да сгинут в тот же час;
А тот, кто об ином раздумывает долго,
Не слишком ревностно идет путями долга.
Ничто в священный час не может нас связать;
Вот Рим избрал меня, – о чем же размышлять?
Я, муж твоей сестры, теперь иду на брата,
Но гордой радостью душа моя объята.
Закончим разговор бесцельный и пустой:
Избранник Альбы, ты – отныне мне чужой.
 

Куриаций

 
А мне ты все же свой, – тем горше я страдаю,
Но мрачной доблести твоей не принимаю.
Как в наших бедствиях, достигнут в ней предел,
Я чту ее, но все ж она – не мой удел.
 

Гораций

 
Да, мужества искать не стоит против воли.
Когда отраднее тебе стенать от боли,
Что ж, облегчать ее ты можешь без стыда.
Вот и сестра моя рыдать идет сюда.
К Сабине мне пора – внушить супруге милой,
Чтоб запаслась она и твердостью и силой,
Чтоб не кляла тебя, коль я паду в борьбе,
И чувства римские хранила бы в себе.
 

Камилла, Гораций, Куриаций.

Гораций

 
Сестра, ты знаешь ли? Высокое заданье
Жених твой получил.
 

Камилла

 
О, новые терзанья!
 

Гораций

 
Достойной воина яви себя сестрой,
И если я умру, сражен его рукой,
Ты жениха встречай не как убийцу брата,—
Как мужа честного, что долг исполнил свято,
Что, родину свою столь доблестно любя,
Для всех героем стал и заслужил тебя.
И счастья вашего я, мертвый, не разрушу.
Но если из него мой меч исторгнет душу,
Победному венцу ты должное воздай,—
За гибель милого меня не упрекай.
Ты плачешь, грудь твою тоска сжимает властно;
Поддайся слабости, кляни в тревоге страстной
Богов, людей и рок, но, овладев собой,
О павшем не тужи, когда решится бой.
 

(Куриацию.)

 
Останься с ней на миг, чтобы со мною вместе
Идти затем на зов неумолимой чести.
 

Куриаций, Камилла.

Камилла

 
Любимый, эта честь ужель тебе нужна,
И счастья нашего ужель ценней она?
 

Куриаций

 
Чем бой ни кончится, но я умру, сраженный
Рукой Горация иль горем сокрушенный.
Как будто бы на казнь, иду на подвиг я,
И ненавистна мне – увы! – судьба моя.
Я то в себе кляну, что родина почтила.
До преступления доходит страсти сила:
Богов она винит, вступая в спор с судьбой.
Тебя мне жаль, себя, – но я иду на бой.
 

Камилла

 
Нет, удержать тебя должны мои рыданья!
А власть моя – ужель тебе не оправданье?
И прежней доблести достаточно твоей:
Ведь Альбе отдал ты все то, что должен ей.
Кто был в опасный час ей лучшею подмогой?
Никто у нас бойцов не истребил так много.
Славнее стать нельзя. Могуч, непобедим,
Доволен будь и дай прославиться другим.
 

Куриаций

 
Чтоб в этот день другой победоносный воин
Венчался лаврами, которых я достоин?
Чтоб я услышать мог от родины моей,
Что вот, не выйдя в бой, победы не дал ей?
И чтоб, не одолев любовную истому,
Свершитель гордых дел пришел к стыду такому?
Нет, Альба, связана со мной судьба твоя:
Падешь или победишь – виновник буду я.
Меня почтила ты – тебе воздам я скоро:
Вернусь – так без стыда, погибну – без позора.
 

Камилла

 
Ужель не видишь ты, что изменяешь мне?
 

Куриаций

 
Пусть верен я любви – еще верней стране.
 

Камилла

 
На брата своего ты поднимаешь руку;
Он муж твоей сестры!
 

Куриаций

 
Мы примем нашу муку.
Вся нежность отнята – о, жребий наш суров! —
У слов: сестра и брат, когда-то нежных слов.
 

Камилла

 
Жестокий! Думаешь, Камиллы сердце радо
За голову его тебе служить наградой?
 

Куриаций

 
Отныне должен я об этом позабыть.
Надежду отметя, я обречен любить.
Ты плачешь?
 

Камилла

 
Ах, слезам противиться нет силы!
Ведь гибели моей бездушно хочет милый,
И брачный факел наш, едва он был зажжен, —
Меня ввергая в ночь, жестоко тушит он;
В упорной слепоте свою невесту губит
И в грудь вонзает нож, еще твердя, что любит.
 

Куриаций

 
Слезам возлюбленной легко осилить нас;
Неотразим сквозь них огонь прекрасных глаз!
Над сердцем в этот миг так властны сожаленья,
И твердость восстает без воодушевленья.
Не сокрушай, молю, страданием своим
Мой дух. Пускай оно умолкнет перед ним.
Слабеет мужество, и я его теряю,
Любимой верен я, себе же изменяю.
Ужели, с дружбою борьбой утомлено,
Любви и жалости не победит оно?
Но выход есть: тебя, любимая, обидеть,—
Чтоб легче ты меня смогла возненавидеть,—
Тогда в борьбе с собой избегну лишних мук.
Знай, ты отвергнута, и я тебе не друг.
Отмсти обидчику за оскорбленье это.
Ужель он не найдет достойного ответа?
Тебе, отвергнутой, твой враг, как прежде, мил…
Скажи мне, кто тебя больнее оскорбил?
О горе: мы должны идти на преступленье,
Чтоб наше мужество не ведало сомненья!
 

Камилла

 
Не совершай греха иного, и тебя
За этот я прощу, сильней еще любя.
Братоубийственной не похваляйся славой —
И дорог будешь мне, неверный и лукавый.
Зачем стране одной не служим я и ты?
Тебе готовила бы лавры и цветы,
В тебя вливала бы уверенность и силу,
С тобою говоря, как с братом говорила.
О, как такой слепой я нынче быть могла?
Моля ему побед, тебе желала зла!
Он возвращается. Ужель его супруга
Бессильна перед ним, как я пред волей друга?
 

Гораций, Сабина, Куриаций, Камилла.

Куриаций

 
О боги, для чего Сабина с ним? Увы!
Невесте помогать сестру прислали вы,
Чтоб жалобы ее мой дух поколебали
И победить она могла в своей печали?
 

Сабина

 
Нет, брат мой, у тебя не стану на пути —
Хочу тебя обнять, сказав тебе «прости».
Ты – крови доблестной, и верь в нее спокойно;
Ты не свершишь того, что храбрых недостойно.
Когда бы дрогнуть мог теперь один из вас,
Я от супруга бы, от брата отреклась.
Но мужа славного, но брата дорогого
Лишь об одном просить и умолять готова:
Хочу я, чтоб не стал преступным этот бой,
Чтоб эта честь была и чистой и святой,
Чтобы ее пятнать не смело преступленье,
И вы врагами стать могли без сожаленья.
Лишь я виновница священных ваших уз.
Когда исчезну я, исчезнет ваш союз.
Как повелела честь, прервется связь меж вами,
И, чтобы ненависть вас сделала врагами,
Пусть горький мой конец сегодня все решит:
Того желает Рим, и Альба так велит.
Один меня убьет, другой, возжаждав мести,
Во гневе праведном придет на подвиг чести,
И меч поднимет он, оправданный вполне
Иль местью за сестру, иль скорбью о жене.
Но что я говорю! И так вы слишком правы:
Не должно замутнять высокой вашей славы.
Всю душу отдали вы родине своей.
Чем крепче ваша связь, тем с нею вы щедрей.
На алтаре страны заклать вам должно брата,
Не медлите, завет осуществляйте свято:
Сперва в его сестру вонзите острый меч,
Сперва его жену заставьте мертвой лечь,—
Начните же с меня, когда своей отчизне
Столь дорогие мне вы отдаете жизни.
В бою назначенном тебе противник – Рим,
Ты – Альбе смертный враг, а я обоим им!
Иль вы желаете, бездушны и суровы,
Чтоб я увидела, как тот венок лавровый,
Что принесет герой сестре или жене,
Дымится кровию, родной и близкой мне?
Как должное воздать и жертве и герою,
Быть нежною женой и любящей сестрою,
Живому радуясь, над умершим тужить?
Решенье лишь одно: нельзя Сабине жить.
Я смерть должна принять, чтоб не изведать муки:
Сама себя убью, коль слабы ваши руки.
Жестокие сердца! Что удержало вас?
Я своего добьюсь потом, коль не сейчас.
Едва сойдетесь вы с подъятыми мечами,—
Возжаждав гибели, я брошусь между вами.
Чтоб одного из вас упала голова,
Сабину поразить придется вам сперва.
 

Гораций

 
Жена!
 

Куриаций

 
Сестра!
 

Камилла

 
Смелей! Они должны смягчиться!
 

Сабина

 
Как! Вы вздыхаете? Бледнеют ваши лица?
Что испугало вас? И это – храбрецы,
Враждебных городов отважные бойцы?
 

Гораций

 
Что я свершил, жена? Какие оскорбленья
Заставили тебя искать такого мщенья?
Чем провинился я? Кто право дал тебе
Мой дух испытывать в мучительной борьбе?
Ты удивить его и восхитить сумела;
Но дай мне завершить мое святое дело.
Ты мужа превзошла; но если он любим
Женою доблестной, не торжествуй над ним.
Уйди, я не хочу победы слишком спорной,
Что защищаюсь я – и то уже позорно.
Позволь мне умереть, как повелела честь.
 

Сабина

 
Не бойся, у тебя теперь защитник есть.