Текст книги "Мария, княгиня Ростовская"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 47 страниц)

– Почему он так бледен? – спросил Бату-хан. – Он болен?

– Не знаю, величайший, – в очередной раз Даниилу удалось укротить бунтующий желудок. – Конечно, везли его в цепях, но вчера он ещё был вполне ничего…

Князь Андрей вздуг завалился навзничь и захрипел.

– Эй-ей, сюда! – замахал руками Бату. – Лекаря! Шаманов! Он не должен умереть сейчас!

Поднялась суета, возле «подарка» сгрудились какие-то люди. Низенький лекарь в чалме протолкался к пациенту, но было поздно. Дыхание Андрея, булькнув раз, прервалось.

– Он умер, Повелитель.

Глаза Бату-хана светились льдом.

– Так. Найти отравителя. Из-под земли найти! А тебе спасибо, коназ Данаил. Не ожидал. Ты можешь идти. Твой вопрос я решу в течении ближайших дней.

Когда Даниил ушёл, откланявшись честь по чести, Бату обернулся к Сыбудаю.

– Что скажешь, мой мудрый Сыбудай? Не правда ли, очень всё это странно?

Старый монгол отставил пиалу – всё это время он невозмутимо продолжал пить чай.

– Что скажу? Либо этот Данаил отчаянный смельчак, каких мало, либо он и правда не связан с этим разбойником. Вернее всего второе, иначе он преподнёс бы тебе голову, а не живого…

– Да ведь он, по сути, и представил труп!

– А вот смерть коназ-ашина объясняется легко и просто. Кто-то в твоём шатре очень боялся, что «подарок» скажет лишнего. Я начинаю думать, что не только урусы могли помогать разбойнику. Скажем, Гуюк-хану на руку, что значительная часть твоих земель не приносит тебе никакого дохода, зато вносит в умы твоих подданных сомнения в твоём могуществе.

Бату-хан стукнул кулаком по столу, свалив и разбив тончайшую фарфоровую вазу.

– Враги, кругом враги!

– Это так и не так, мой Бату. Будь кругом тебя одни враги, ты был бы уже мёртв. Но не расстраивайся. Раб-истопник, отравленный коназ-ашин, это всё звенья одной цепи, на том конце которой хан Гуюк с китайским змеем. Скоро мы выдернем эту цепь.

Бату помолчал, беря себя в руки.

– Ну хорошо, об этом позже. Как ты считаешь, следует дать ярлык коназу Данаилу?

Глаза Сыбудая остро блеснули.

– Извини, Бату, но вопрос глупый. Разумеется, дать! Или ты будешь отныне вручать ярлыки только тем, кто испытывает к тебе искреннюю любовь? Тогда, боюсь, все их придётся отдать старому Сыбудаю.

Бату-хан засмеялся, тоненько и визгливо.

– Разумеется, Данаил ненавидит тебя, – продолжал старик, – но все остальные ещё хуже.

– Решено, мой верный Сыбудай. Завтра мы вручим ярлык коназу Данаилу!

– Бл-бееее!

Кажется, полегче стало, подумал Даниил, в очередной раз опорожняя желудок. Ещё ведро воды, и будет полный порядок…

Князь стоял нараскоряку за забором, ограждающим дворец Бату-хана, и блевал. Вокруг сгрудилась свита, не допущенная в сам шатёр и терпеливо дожидавшаяся своего господина у ворот. Даниил всё же нашёл в себе силы отойти за угол, чтобы не опозориться у самых ворот.

– Отравили! Ведь отравили тебя поганые! – заламывал руки лекарь.

– Ой, молчи! Бл-беееее!

В последний раз промыв желудок, Даниил прислушался к своим ощущениям.

– Горька, ох, горька честь татарская… Давай уже свои уголья, что ли…

– Вот, вот они, княже! – Лекарь услужливо подсовывал блюдо с берёзовыми углями. – Отраву как есть вытянет!

Запивая угли водой, Даниил успел подумать – знает дело лекарь-то наш. Хошь, отравит, хошь, откачает… Удачно очень вышло с Андреем Мстиславичем. Тютелька в тютельку. Ай, мастер!

– Здравствуй сто лет, госпожа княгиня Ростовская!

– Тато! Как хорошо, что ты приехал!

Мария уже спустилась с крыльца, быстро идя навстречу отцу. Идёт, да не бежит, подумал мельком Михаил, важность таки блюдёт. И правильно, негоже княгине-вдове девчонкой бегать…

– Ну здравствуй, доня.

– Тато…

И так же точно, как совсем недавно Евфросинья, не удержалась дочь, повисла на шее у отца.

– Лёгкая ты совсем, Маришка, – гладил дочь князь Михаил. – Что ты, что Феодулия, кожа да кости. Или княгине Ростовской хлеба нету?

– Да есть маленько, – в глазах Марии запрыгали озорные огоньки. – Но тут, тато, вишь, какое дело… Растолстей я, так на баранах уж вовек не покататься…

Михаил хмыкнул раз, другой и засмеялся в голос.

– Баньку не прикажешь ли? Три дня до тебя добирались, пропылились все…

– Да как не прикажу? Сейчас будет… Однако не желаешь ли с дороги перекусить?

– Я перед баней не ем, а вот молодцам моим не мешало бы! О, а вот и сам! Здрав будь, великий князь Борис Василькович!

– Привет тебе, великий князь Михаил Всеволодович! – появившийся во дворе Борис отвесил деду поясной поклон. – По здорову ли? Честь великую оказал ты нам посещением своим!

Князь Михаил вытаращил глаза от изумления.

– Ты чего, Бориска?

Мать и внук расхохотались.

– Другой разговор! Не будешь дразниться! – Мария уже тянула отца за рукав в горницу.

– А где Глебка?

– Глебушка? Да где-то с ребятишками играется, сейчас прибежит…

Тепло стало на сердце у старого князя. Вот они, живы-здоровы, внуки… И дома сыновья… И Ростислав в угорской земле… Как бы ни сложилось впереди, а кто-нибудь да останется…

– О-ыыы!

Пламя в кострах поднималось в рост человека, выбрасывая в небо рои искр. Грозно рокотал шаманский бубен. Шаман пел на монгольском языке, но вряд ли его сейчас поняли бы сами монголы – слова-заклинания сливались в единый монотонный ритм, слитый с бубном.

– О-у-ыыыы!

Шаман пел и плясал, тряся пришитыми к одеянию костями и причими предметами. Шёл обряд «очищения» князя Даниила, дабы избавить его от скверны и обратить помыслы на благо величайшего Повелителя Бату-хана.

Даниил Романович сидел с каменным лицом, покуда над ним совершали поганый обряд. По сравнению с той гадостью, выпитой вчера, все эти вопли и ужимки обожравшегося мухоморов шамана были сущим пустяком. Вытерпеть, всё, что угодно нужно вытерпеть, думал Даниил, наблюдая за шаманьей пляской. Иначе война и конец всему…

– Встань, великий князь, и прими ярлык из рук Повелителя! – Даниил даже вздрогнул, услышав слова из уст переводчика. Всё?

– Поздравляю тебя, Даниил Романович! – толмач Немир улыбался. – Не каждому из диких владык выпадает такая честь.

И это стерпел Даниил Романович. Диких владык, значит… Рожи неумытые.

– Благодарю тебя от всего сердца, величайший из величайших Бату-хан!

Совершенно неожиданно Бату засмеялся, своим обычным тоненьким и визгливым смехом.

– Ну вот, всё испортил… А кто-то ещё говорил про льстецов… Ну какой же я величайший из величайших, коназ Данаил? Я просто величайший, потому как никаких других величайших нет!

– Господу Богу помо-о-олимся!

Голос владыки Кирилла разносился под сводами храма Успения, и Михаила Всеволодовича на какой-то миг охватило острое сожаление – вот ведь не успел построить храм каменный в Чернигове… И теперь уже не построить.

И хорошо, что не успел, всплыла откуда-то вторая мысль, холодная и спокойная. Не то разрушили бы её ещё в том году, как оставили горящий город рати черниговские, уходя по стылой воде на ладьях…

Господи, как давно это было! Шесть лет назад… Шесть каких лет!

А вот Василька Константиновича уже семь с половиной годков в живых нету. Михаил икоса, украдкой посмотрел на дочь. Лицо Марии сейчас казалось строгим и одухотворённым безмерно. Как-то ведь живёт она с такой раной, подумал Михаил, привычно-машинально крестясь. Время лечит, говорят… Дай-то Бог, чтобы и Елена выдержала.

– … Поми-и-и-илуй на-а-а-ас! – разносился голос Кирилла.

Борис Василькович стоял рядом с матерью, строго и чинно. Да, пожалуй, это уже князь, а не отрок, думал Михаил, всматриваясь в тонкое, безусое лицо внука. Глаза выдают.

И Глеб, несмотря на свои восемь лет, был сегодня тих и серьёзен. Вообще тихий малый растёт. Наверное, для князя это и плохо, подумал Михаил Всеволодович. Крепким воином должен быть князь, дабы увлекать своим примером ратников… А может, и нет. Кто знает. В тихом омуте черти водятся.

И рядом с князьями стоял новообращённый христианин Пётр, ещё совсем недавно татарский хан Худу. Вот уж воистину, дивны дела твои, Господи…

– Господи помилуй, господи помилуй, господи поми-и-и-илу-у-уй! – взвились голоса певчих.

Вот именно что «господи помилуй», думал князь Михаил. Иначе никак. На этот год остатки некогда богатой казны уйдут на дань ордынцам. А дальше?

Хор звенел ангельскими голосами, и голоса те вымывали сомнение из души Михаила Всеволодовича. Да, он уже знал, что будет, и только суета повседневных дел мешала осознать это.

Ибо сколько может плясать в огне саламандра?

Мелкий, нудный дождь сеялся как сквозь сито – то ли впрямь идёт, то ли делает вид… Вот и лето прошло, подумал Савватий. Опять лето прошло. Ещё одно прошло…

«… В лето шесть тысяч семьсот пятьдесят третье бысть на Руси спокойно…»

Савватий задумался, занеся над бумагой перо. Спокойно? Это с чем сравнивать…

Да, не было в это лето разорительных нашествий на Русь. И даже свары меж князьями приутихли вроде как. Но долго ли продлится эта тишина?

Бату-хан осел в низовьях Волги, устроив там своё логово. Логово сытого льва, сожравшего корову. Пока лев переваривает добычу, но что будет, когда проголодается?

Некому нынче защитить Русь. Нет силы той, что была восемь лет назад, перед Батыевым нашествием. Разбиты, полегли в чистом поле и на стенах градов обречённых русские рати. Нет силы… Нет силы, нет правды.

Вот и великий князь Даниил Романович прогнулся перед Батыем. Ярлык от него получил… Уже как-то само собой стало принято, что без ярлыка вроде и не законный тот князь… Дань платит, а всё одно незаконный.

Угрозы Руси зрели со всех сторон. Набирал силу литовский князь Миндовг, остро поглядывая на разрозненные русские княжества. Восстанавливал силы и немецкий Орден, жестоко потрёпанный, но так и не добитый князем Александром Ярославичем. Ещё пара-тройка лет, и пойдёт прахом победа на Чудском озере.

Но все эти угрозы меркнут перед давящей мощью Орды. Самый страшный враг – враг победивший.

Кстати, не так уж тихо-мирно везде было этим летом на Руси. Как это тихо, а битва на Сане?

Савватий обмакнул перо в чернильницу и продолжил.

«И бысть о ту пору сражение немалое на Сане-реке, под градом Ярославлем, что стоит в земле Волынской. Бились крепко поляки, и литовцы, и угры, и русичи. И побил князь Даниил Романович князя Ростислава михайловича, и в бегство обратил. А воеводу угорского Филю, по прозвищу Прегордый, пленил и тут же казнил, за речи дерзкие и хулу. Так же казнил и бояр изменников…»

Савватий снова задумался. Да, сильно укрепил свои позиции князь Даниил. Железной рукой подавил измену, Ростиславу Михайловичу и королю Беле преподал урок – долго не забудут. Разбойного князя Андрея Мстиславича поймал и в цепях в Орду увёз, чем в изрядной степени и снискал, очевидно, себе ярлык у Бату-хана. Андрей, правда, помер там вскорости по прибытию при неясных обстоятельствах, ну да это дело другое.

А вот князь Михаил Всеволодович ярлыка не имеет. И не спешит заводить. Кстати, как же это он забыл, не записал! Ведь сейчас гостит у госпожи нашей Марии Михайловны великий князь Михаил…

Савватий перевернул страницу, окунул перо в чернила… Вздохнул тяжело. Разумеется, нет никакого труда в том, чтобы самому переворачивать страницы. Но не стоит лукавить перед самим собой. Ему очень не хватает старой, толстой, пушистой белой кошки.

Дождь, моросивший вчера весь день, к утру перестал, но небо не очистилось. Серые, мглистые тучи низко висели над землёй, и всё кругом казалось серым, беспросветным.

Грязь чавкала под копытами коней, разлетаясь брызгами. Надо же, как быстро развезло дорогу, подумала Мария. Верно в народе говорят: «осенью ложка воды – бочка грязи».

– Ну ладно, Мариша, дальше мы сами, – князь Михаил сидел на коне, кутаясь в кожаный провощёный плащ с капюшоном. – Давай прощаться.

Мария взялась провожать отца за стены города. Борис тоже сунулся было, но Мария отчего-то резко возразила, и дед промолчал, не вступился за внука. Отчего-то казалось Марии, что не договорили они с отцом о чём-то очень важном, даром что просидели при свечах долгую сентябрьскую ночь. Однако разговор не пошёл. Так и проехали всю дорогу молча, бок о бок. Охрана тоже молчала, не решаясь разговорами тревожить князя и княгиню.

– Не хотел я до последнего говорить тебе… – заговорил князь. – Пригрела под боком ты татарского царевича Худу… Опасно, Мариша. Не так опасно змею за пазухой держать.

– Принял он крещение, веру нашу, – возразила Мария. – Не Худу он, Пётр.

– Давно ли Петром стал? – скривился Михаил Всеволодович.

Мария помолчала.

– А я так мыслю, всегда он Петром был. Токмо казался Худу-ханом.

Михаил вздохнул.

– Ну, тебе видней, Маришка. Большая небось девочка-то уже. Ладно… Давай прощаться уже, не то так до Чернигова и доедешь.

– Передавай там привет Елене Романовне, – улыбнулась Мария. – Всё повидать хочу братьев своих, что вы с ней наделали, и никак не вырвусь вот… Дела и дела…

– Да, дела… – Михаил посмотрел на серое небо. – А я вот сумел-таки. Чему несказанно рад. Прощай, Мариша.

Князь Михаил притянул к себе дочь одной рукой и поцеловал куда-то в глаз – уж так получилось, неудобно с коня…

Дождь, словно вспомнив о своих обязанностях, тихо зашуршал в ветвях придорожных деревьев.

– Ну вот… – огорчилась Мария. – Дождь опять пошёл. Может, вернётесь? Промокнешь сам и люди твои…

Князь усмехнулся.

– Ты как маленькая, честное слово. Ежели каждый дождик заставит государя планы свои менять, такого правителя токмо гусей пасти поставить.

Михаил тронул коня и двинулся по лесной дороге, в разъезженных колеях которой блестела вода.

– До свидания, тато!

Мария смотрела, как уезжает в дождь отец, и сердце её отчего-то сжималось.

Резкий морозный ветер щипал щёки и нос. Да, подумал Елю Чу Цай, морщась. Неудачное место выбрал для столицы Чингис-хан. В ноябре уже морозы. Проклятый город… То ли дело Нанкин! В это время там ещё дозревают на ветках мандарины, и тёплое ласковое солнце греет… Нет, как угодно, столицу из Харахорина надо убирать. Быть этому городу пусту.

Однако старею, усмехнулся про себя китайский советник. Отвлекаюсь на ненужные в данный момент мысли. Перенос столицы, это потом. Сейчас же нужно решить главную проблему.

Портьеры золотистого шёлка раздвинулись, и показалась раскормленная рожа нукера.

– Господин, китайские купцы ушли. Повелитель ждёт тебя.

Елю Чу Цай встал и направился к портьерам, закрывавшим вход в приёмный зал Повелителя. Кстати, это по его совету вход и выход для посетителей были разделены. Более того, приёмные, где ожидали аудиенции просители, тоже были разделены. Целых четыре приёмные – полезней, если посетители не будут видеть друг друга.

В покоях Гуюк-хана было холодно, несмотря на бронзовые жаровни, наполненные углями. Стена, выполненная на китайский манер из бамбука и провощёной бумаги, хорошо пропускала дневной свет, но ещё охотнее выпускала наружу тепло.

Гуюк сидел, закутавшись в ватный халат, и грел руки над жаровней.

– Что нового, Елю Чу Цай?

– Добрые новости, Повелитель, – китаец сел напротив, тоже протянул руки к жаровне. – Менгу-хан надёжно завяз на юге, как мы и предвидели.

– Насколько надёжно?

– Во всяком случае, до весны ему не управиться, – усмехнулся китайский советник. – Он теряет людей и авторитет.

– Это хорошо. Как думаешь, уже следует собирать Великий курултай?

– Рано, рано! Это даст повод Менгу распускать слухи, что ты завидуешь ему и стремишься помешать завоевать юг. Нужно ещё выждать, чтобы беспомощность Менгу стала очевидна последнему пастуху…

Сильный порыв ветра выгнул бумажную стену-окно. Гуюк-хан покосился на неё.

– На тот год велю сломать этот дворец. Ничего вы не смыслите, китайцы, в устроении жилищ… То ли дело юрта.

– Зато солнечный свет наполняет твои покои, а не жидкое пламя светильников, – улыбнулся Елю Чу Цай.

– Ха! В хорошую летнюю погоду можно обойтись вообще без крыши над головой. Зато зимой, что может быть лучше войлока на стенах?

– Хорошо, хорошо! – засмеялся китайский советник, примиряюще подняв руки. – Сломаешь этот дворец и построишь новый, из белого войлока. Кто помешает Хагану делать всё, что угодно?

Гуюк-хан встряхнул кистями рук.

– Значит, ещё подождать, говоришь… Хорошо. Мы подождём.

Снег за окном падал крупными хлопьями, медленно и торжественно. На землю спускались зимние сумерки. Рождество… Надо же, уже Рождество…

– Надо же, вот уже и Рождество, – эхом повторила мысли сестры Евфросинья. – Дожили.

Мария оторвалась от окна, взглянула на сестру. Что-то случилось после отъезда отца в душе Марии. Редко видимся, редко… А время идёт, и неизвестно, сколько раз ещё удастся свидеться.

И вот нашла-таки время, приехала на Рождество.

– Спасибо тебе, Мариша, – тихо проговорила Евфросинья, мерцая глазами в медленно сгущающейся полутьме.

– Да за что спасибо?

– Ну как же… Княгиня Ростовская, дел полно…

– Дела не волки, – улыбнулась Мария. – Ты их не тронь, и они тебя не тронут.

– А Бориску с Глебкой пошто не привезла?

– Да ай! – отмахнулась княгиня. – Малы ещё, по обителям женским шастать. Скучно им тут, разговоры разговаривать. Да и не хочу черниц твоих смущать.

Сёстры переглянулись и прыснули.

– Это да. В таком-то возрасте, как Борис Василькович, отроки для иных сестёр самое искушение. Увидят в бане, так как бы сами не кинулись. Трудно молодым смирять плоть свою.

Мария помолчала.

– Прости, Филя, но всё же спрошу я. Давно вертится вопрос сей, да всё никак не решаюсь… А тебе самой не трудно? Нестарая ты…

– Мне легче, – улыбнулась настоятельница. – Не знала мужской ласки я. А так неизвестно, что было бы…

Снова помолчали.

– И не хочется узнать?

– Ох, Маришка, не доставай! – неожиданно резко ответила Евфросинья. Мария тут же скользнула к сестре, покаянно прижалась, стала гладить.

– Ну прости, прости, Филя… Не хотела обидеть тебя…

– Да ладно… – погладила княгиню по руке настоятельница. – Тебе, должно, трудней с этим делом, да?

Вместо ответа Мария только крепче прижалась к сестре. Они молчали и молчали. Век бы так молчать…

– Знаешь, Филя… Вот была у нас кошка, белая такая, красивая… Василько её Ириной Львовной повеличал в шутку…

– Помню, – улыбнулась Евфросинья.

– Ну вот… Прошлый год, уже осенью, пришла она к летописцу нашему Савватию – за хозяина его почитала – смотрела долго так, потом мяукнула, лизнула в нос его и ушла… Больше мы её не видели.

– Старые кошки всегда из дому уходят, как помирать им срок подойдёт, – уже без улыбки подтвердила настоятельница.

– Ну вот… Прощаться она приходила, стало быть. А Савватий и не понял. Так и тато по гостям нынче…

– Типун тебе на язык, Маришка!

Евфросинья внезапно осеклась, взявшись ладонью за левую грудь.

– Что, что с тобой, Филя?! – переполошилась Мария, глядя на побледневшее лицо сестры.

– Ничего… Всё уже, всё прошло… – Евфросинья помолчала. – Знаешь, Мариша, ведь я тоже сон видела про батюшку нашего, да не рассказывала никому, дабы не сбылся он.

Они снова замолчали. Зимние сумерки за окном угасали, и разливался по комнате мрак. Мрак кромешный…

В дверь негромко, осторожно постучали.

– Матушка, – раздался голос молодой монашки-послушницы. – Ко всенощной собираться не изволишь ли?

– Да, Фовра, сейчас! – откликнулась настоятельница. – Да огня принеси, темно уже!

* * *

– Оааааа!..

Грозно рокотали бубны, обтянутые воловьей кожей. Жарко пылал священный огонь, отражаясь в полированной стали доспехов охранных нукеров. Пели, пели шаманы, провозглашая то, что и так всем давно было ясно.

Гуюк-хан стоял на белом священном войлоке, и ноздри его раздувались. Вот и свершилось. Свершилось то, чего он достоин. То, чего он так долго ждал.

– Слушайте все, и не говорите, что не слышали! Отныне величайший из величайших Гуюк наш хаган! И повелитель всего живого на земле, от края до края! Славьте Повелителя Вселенной!

– Слава! Слава!

Обряд продолжался, и Гуюк терпеливо сносил его. Но мысли хагана были далеко. Обряды, это для шаманов. Их дело колотить в бубны, дело Повелителя Вселенной думать.

Итак, он хаган. Однако сесть на необъезженного жеребца и удержаться на нём не одно и то же. Что мы имеем?

Проблема первая – Менгу. На далёком китайском юге он потерпел неудачу и вынужден покуда смириться. Однако это не значит, что он смирился навсегда. Ну что же, мёртвые змеи не кусаются, и следует подумать над тем, как скоро Менгу покинет мир сей. Гуюк не любил китайскую отраву, но, похоже, другой способ сейчас неприемлем. Причём смерть должна быть максимально естественной – ну заболел, почах и умер… Все мы смертны, и причём здесь Гуюк?

Проблема номер два – Бату. Причём эта проблема хотя и отдалённее, но не менее опасна. Китаец прав – он перешёл все границы, выдавая ярлыки.

Гуюк едва сдержал злую ухмылку – здесь и сейчас она выглядела бы неприличной. Ладно, Бату. Это как раз та тетива, которая тебя удавит. До тех пор, пока трон Харахорина пустовал, тебе это сходило с рук. Но теперь первый же выданный тобой ярлык будет изменой. Гуюк-хаган объявит тебя вне закона и будет полностью прав, и титул «ака рода Борджигин» не станет тебе защитой. Вероятно, хан Берке с удовольствием согласится занять твоё место.

И наконец, проблема номер три – Елю Чу Цай. Злейший и заклятейший друг Гуюка. Да, он поставил на Гуюка, и до поры он очень полезен. Однако жизнь – не шахматы и не го. Хаган Гуюк не фишка. И вообще, столь ловкие люди не должны жить долго.

Гуюк снова едва сдержал ухмылку. Самое приятное в этом деле то, что тут можно действовать прямо. Хаган хлопнет в ладоши и прикажет явившимся на зов нукерам удавить премудрого китайца. И всё.

– Слава! Слава!

Приветственный рёв заглушал даже грохот бубнов. Гуюк встретил взгляд Менгу, вернувшегося не так давно из бесславного похода на юг. Менгу широко, радостно улыбался, и если бы не глаза, можно было подумать, что он совершенно и окончательно счастлив.

– Слава хагану Гуюку!

Гуюк улыбнулся Менгу-хану не менее широко и радушно. Пой, птичка, пой… Сейчас тебя трогать ещё нельзя, дабы не вызвать бурю. Однако песок в часах твоей жизни уже потёк, Менгу, и хватит его ненадолго.

– Проклятье!

Изящная фарфоровая пиала разлетелась вдребезги, ударившись об столб, поддерживающий полог шатра.

– Ну а как ты хотел, мой Бату? – в отличие от Бату-хана Сыбудай не торопился швырять свою пиалу. – Пятый год пустовал престол хагана в Харахорине. Должно же это было когда-нибудь кончиться.

– Я глава рода, Сыбудай! Они не могли обойтись без моего согласия.

– Как видишь, обошлись. Решение Великого курултая оспаривать бессмысленно, Бату.

Сыбудай протянул руку с пустой пиалой в сторону, и вернул её уже наполненной чаем. Бату-хан тоже протянул руку вбок, приняв пиалу взамен разбитой, отхлебнул.

– Теперь у тебя осталось очень мало времени, мой Бату. Год, может быть, два.

Глаза Бату-хана остро сверкнули.

– Даже год – это немало. Тем более два. Я успею подготовиться.

Сыбудай поставил пиалу на стол.

– Это будет война, мой Бату. Война монголов против монголов.

– Твои предложения?

Сыбудай молчал долго, очень долго.

– Я не знаю, мой Бату. Первый раз за долгие годы у меня нет никакого ответа. Если бы это был другой человек, а не ты, мой Бату, ответ у меня был бы.

– Интересно.

– Да, ответ простой. Выдать мятежника законному хагану. Или по крайней мере преподнести хагану его голову, если нет возможности взять живым. Так велит закон Ясы. Однако ты, мой Бату, дороже мне, чем даже законы самого Чингис-хана.

– Я не забуду этого, мой Сыбудай.

– Однако это не значит, что так же думают и все остальные твои подданные. Если у тебя не будет достаточной силы, они просто выдадут тебя. Не следует требовать от людей невозможного, мой Бату. Никто не хочет гибнуть зря.

Бату-хан глубоко задумался.

– Я не смог дойти до Последнего моря. И ты был прав – скорее всего, теперь уже не смогу. Однако удержать улус Джучи я сумею, поверь.

Бату поставил пиалу на стол.

– Кстати, по закону урусским коназам придётся теперь получать ярлыки в Каракоруме. Как и грузинским царям, кстати. Это будет потеха.

Бату-хан ухмыльнулся.

– И первым поедет в Каракорум, как я понял, коназ Еруслаб. Что ж, его время истекло.

– Ты хотел послать вызов коназу Магаилу, мой Бату. Как ни жаль, но придётся отменить.

– Нет, мой Сыбудай, – сверкнул глазами Бату-хан. – Магаил пусть едет сюда.

Сыбудай помолчал.

– Отныне выдача ярлыков исключительно в ведении хагана. Зачем тебе так подставляться?

– Но я же не собираюсь вручать Магаилу ярлык, мой Сыбудай, – улыбнулся Бату-хан.

– …Ага-га! Счас я победю!

– Ну это мы ещё посмотрим, кто победит!

Юрий Михайлович вовсю размахивал деревянным мечом, выстроганным из крепкой ясеневой палки. В руке у князя Михаила была обычная палка, потому как другой игрушечный меч находился в руках у второго грозного противника, Олега Михайловича. Впрочем, четырёхлетний Олег не спешил вступать в сражение – то ли находился в резерве, намереваясь вступить в бой в самый критический момент, то ли просто опасаясь получить палкой по лбу от старшего брата. Очень уж широко размахивал мечом княжич Юрий.

– Ещё удар! Отбито! Ещё! Ага, вот так!

Елена с улыбкой наблюдала за развернувшейся на полу битвой. Похоже, великий князь вошёл в азарт. Правда, для того, чтобы стать вровень с противником, ему пришлось сесть на пол.

– Ты бы потише, отец, глаз не повреди!

– Да чтобы я, да родному сыну глаз выбил?! – искренне изумился Михаил Всеволодович, продолжая отражать яростные атаки. – Никогда!

– Ну так он тебе выбьет!

– И он мне не выбьет! Не выбьешь, Юрик?

– Что я, татарин? – обиделся сын, оттопырив губу, и даже временно отложил атаки.

– Ну вот видишь! – подмигнул жене Михаил, и тут же грозно возопил, – Ага, сдаёшься?!

– Ни за что! – Юрик с удвоенным пылом возобновил натиск.

– А ты чего, Олежка? – обратился Михаил к младшему. – Брат твой сражается, кровью истёк уже, а ты спишь?!

Призыв возымел неожиданное действие. Резерв в лице Олега Михайловича вступил наконец в бой, разом переломив ход сражения. Удар деревянным мечом по затылку сбил княжича Юрия с ног.

– Мятежник пал! – торжественно возвестил младший сын отцу, выпучившему глаза от неожиданности. Возможно, он хотел добавить ещё что-то, но расслышать эти слова оказалось уже невозможно – оглушительный рёв Юрика поглотил все прочие звуки.

– Ну вот, доигрались! – Елена расстроенно поднялась с лавки, отобрала меч у Олега, подобрала второй, выпавший из руки сражённого Юрия Михайловича. – Свою палицу сам отдашь, или силой отымать? – обратилась она к Михаилу. В ответ князь протянул свою палку супруге.

– Противу тебя устоять не в силах, Елена Романовна!

В горницу, где отдыхал с семьёй князь Михаил, сунулась было нянька, встревоженная рёвом княжича, но Елена коротко мотнула ей головой – не встревай… Не так уж часто удаётся князю поиграть с сыновьями.

– Ну ладно, ладно, не реви, – князь уже осматривал приличных размеров шишку на голове Юрика. – Подумаешь… В сече да не пострадать, что за ратник? Ты храбро бился, и достоин награды, мой витязь!

– Какой? – перестал реветь Юрий Михайлович, напоследок хлюпая носом.

– Хошь доспехи богатырские? Кольчугу волшебную и шлем – никакой меч не прорубит!

– А мне, а мне? – ревниво встрял Олег, косять на ушибленного брата.

– Тебе? Ну а тебе, Олежка, меч-кладенец, супротив коего никакая броня не устоит!

– Ему не за что! – возмутился Юрик, гневно округлив глаза. – Он меня сзади! Так нечестно!

– Ну-у, положим, в сече засадный полк завсегда сзади ударить норовит, – не согласился Михаил. – Так что… А вот что, ребята. Берите-ка вы по краюхе хлеба с солью да и пойдём на конюшню, коней привечать. Как вам?

– Пойдём, пойдём! – запрыгали ребята.

В дверь постучали.

– Ну что там! – обернулся князь Михаил.

В горницу медведем пролез витязь охраны.

– Там посол татарский прибыл, княже. Желает тебя видеть. Срочное дело, говорит.

Михаил помолчал. Мальчики тоже притихли.

– Желает видеть, говоришь… Ну что ж. Коли желает, так увидит.

Во двере на поджаром тонконогом жеребце возвышался молодой монгол, надменно и дерзко глядя на дворовых людей. Очевидно, гонец даже не собирался сходить с коня. При виде князя посол не скинул шапки, и обычного приветствия не последовало.

– Ну чего тебе? – в свою очередь князь не собирался спускаться с крыльца и тем более первым приветствовать хама.

– Великий Бату-хан повелевает тебе, коназ Магаил, прибыть к нему в Сарай-Орду на поклон с дарами, как то полагается подданному! – гонец говорил по-русски вполне внятно, хотя и с сильным акцентом. – Вот!

Гонец достал обрубок бамбука, с обоих концов которого свисали на шёлковых шнурах печати.

– Торопша, возьми от гонца письмо, – распорядился Михаил Всеволодович, по-прежнему не сходя с крыльца. Названный кметь подошёл, взял из рук гонца документ, поднялся на крыльцо, передавая князю. Михаил сорвал одну из печатей, извлёк из бамбукового цилиндра шёлковый свиток и развернул. Документ был написан по-русски, крупными буквами, и никаких двояких толкований не допускал.

– Всё у тебя?

– Послу великого Бату-хана полагается соответствующий приём и богатые дары, – молодой монгол смотрел нагло.

– Так то послу, а ты письмоноша. Пошёл вон со двора!

Стоявший рядом кметь ожёг коня плетью, тот взвился и ринулся прочь в раскрытые ворота.

– Гони, гони, не оглядывайся!

Из дверей высунулись головы Юрия и Олега Михайловичей – очевидно, мальчики чутко следили за происходящим.

– Ладно, ребята! – тряхнул головой князь Михаил, сворачивая свиток. – Айда на конюшню!

– … Наддай!

Облако пара с шипением вырвалось из каменки, остро запахло хлебным духом. Банщик вовсю работал двумя вениками над распростёртым телом великого князя, и Ярослав только постанывал и покряхтывал.

– Ух, хорошо! Ой! Ох… Ну ладно, ладно, хватит, пожалуй!

Спустившись с полка, князь взял ковш с квасом, напился, гулко глотая.

– Старый я становлюсь, Офонасий, не могу долго париться… От долгого жара в ушах шуметь начинает…

– Так сказал бы, княже, я б не разжаривал так-то…

– Да ладно, ладно! Что за баня, где яйца мёрзнут… Давай уже воду-то, волосья помою и хватит…

Офонасий поставил перед князем скамеечку, водрузил на неё лохань и налил горячей воды. Долил холодной из большого медного чана, врытого в пол в углу, попробовал рукой.

– Пожалуй, Ярослав Всеволодович.

Ярослав взял с полки чёрную лепёшку мыла, начал намыливать голову.

– Дёгтем воняет шибко… Слышь, Офонасий, а вот фрязинское мыло не воняет вовсе…

– Баловство, княже, – в голосе банщика звучало явное неодобрение. – Токмо девок глупых дурят иноземцы. Чтобы волос был густ и крепок до старости, лучше мыла дегтярного нет ничего! А потом репьём ещё голову промыть, да на дождевой воде всё…

– Ладно, уговорил, – засмеялся князь. – Не будем нынче брать фрязинского мыла. Да, верно, и не приедут гости фрязинские нынче. Нечем им тут стало поживиться…

– А в торгу цена на жито не растёт нынче, – банщик заботливо подлил горячей воды в лохань. – Всегда к весне росла, а нынче нет. Народ доволен, тебя славит…