Текст книги "Мария, княгиня Ростовская"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 47 страниц)

Княгиня судорожно вздохнула.

– Ладно… – медленно, ровно проговорил Михаил. – Сколько жить кому и как умирать – то Божья воля, стало быть, и заботы его. А мы, смертные, должны делать то, что должно. Думаю, рать собирать пора. Нельзя боле мешкать, и пёс с ними, с убытками.

– Выручать пойдёшь Георгия Всеволодовича, стало быть?

Михаил усмехнулся.

– И пёс с ним, с великим князем Владимирским. Не его спасать – Русь выручать пойду.

– …Адык, проверь в тех домах, ближе к лесу! Да смотри, чтобы никто не сбежал!

– Эйе, начальник!

Монгольские всадники с гиканьем рассыпались, охватывая беззащитную деревушку-весь со всех сторон, отсекая от лесной опушки.

Галсан усмехнулся. Да, правы мудрецы, говорящие: «Баран щиплет по травинке, а нагуливает большой курдюк. Волк рвёт мясо большими кусками, а всё равно худой» Обшаривать вот такие поселения, которых в урусской земле несчитано, гораздо выгодней, чем лезть на стены больших урусских городов. Пусть глупцы и гордецы лезут, в надежде взять сразу мешок золота из урусской казны. О том, что многие вместо золота получат уруссую стрелу в глаз или меч в брюхо, глупцы не думают. Что ж, Галсан не станет им мешать. Он своё возьмёт и так, тихо и незаметно…

– А-а-а! Урусы!!

Маленький отряд Адыка, посланный к самой лесной опушке, во весь опор скакал назад, настигаемый всадниками в сверкающей броне. Кто-то выстрелил на скаку назад, с полоборота, не целясь, и тут же покатился в снег, сбитый урусской стрелой. Откуда?!

Но думать уже было некогда. Со всех сторон из лесу вываливались урусские всадники, и их было много, очень много.

– А-а-а!!! – дико завизжал Галсан, выхватывая из ножен саблю, но могучий урус походя вышиб её из дрожащей руки и тут же плашмя ударил Галсана по голове.

Когда сознание вернулось, монгол обнаружил себя лежащим лицом вниз в утоптанном снегу, со скрученными сзади руками.

Две пары сильных рук подхватили его, поставили на колени.

– Вот это, похоже, начальник ихний, Евпатий.

Высокий урус в сверкающих богатых доспехах спешился с коня, подошёл вплотную. Галсан содрогнулся – в глаза ему смотрела сама смерть.

– Спроси его, Варлаша, кем послан и где стоит головной отряд.

Галсан содрогнулся вторично, когда слепой заговорил. Едва дождавшись конца вопроса, монгол заговорил торопливо, сбивчиво – очень уж страшен был мертвец, говорящий по-монгольски ровным, тусклым голосом.

– Отряд Азарги, тысячника в тьме славного Бурундая, стоит возле руин маленького урусского города на реке неподалёку, – перевёл Варлам тем же ровным мёртвым голосом.

– Это, должно, под Ижеславлем они стоят, – подал голос один из витязей. – Я родом оттуда, места знаю, ежели что.

– Где стоит сам Бурундай?

– У большой реки.

– Возле самой Оки, стало быть, – подал голос всё тот же витязь.

Евпатий кивнул, и один из державших Галсана воинов полоснул монгола по горлу кинжалом. Хрипящее, судорожно дёргающееся тело оттащили в сторону.

– Глянь, Евпатий. Местные, похоже.

Из домов уже выбирались селяне, ободрённые развитием событий. Впереди всех вышагивали невысокий кряжистый мужик с окладистой бородой и громадный, заросший волосом по самые глаза детина.

– Здрав будь, боярин. Спасибо тебе от всего нашего обчества, земной поклон кладём. Спасли ведь вы нас от смерти лютой да полона горького.

Делегаты поклонились разом.

– И вам здоровья, мужики. Оно вам ой как понадобится. В лесу ведь жить придётся отныне.

– Ништо, мы народ привычный, – невозмутимо отозвался кряжистый. – Ты вот что, боярин… Возьми нас к себе, пожалуй.

– Обоих враз? – усмехнулся Коловрат.

– Не обоих, однако. Дюжину наберём.

Евпатий прищурился.

– Мне ведь не пастухи нужны. Воины добрые.

– А ты не брезгуй, – вновь не отвёл глаз кряжистый. – Прости, что скажу, воевода: теперь тебе и не шибко умелым бойцом пренебрегать не след. На мечах мы, конечно, не обучены, но топорами могём…

– А насчёт стрельбы из лука? – ещё сильнее прищурился Коловрат.

– Все охотники у нас, однако. Зайца бьём на бегу, неужто в поганых промажем?

– Так ведь не зайцы они… как тебя?

– Онфим Лыжа я, староста тутошний. А это вот Ктырь, наш кузнец.

– Да, Онфим – не зайцев, людей бить придётся.

На лице старосты отразилось крайнее изумление.

– Люде-е-ей? То есть вот это люди были?

– …Они, наверное, заночевали в какой-то дыре. Увлеклись местными девками и не успели засветло. Завтра утром будут, куда они денутся?

Азарга в ответ только зло фыркнул.

– Когда этот Галсан появится, получит тридцать плетей. Порядок нарушать никому не позволено!

Сотник, заступавшийся за товарища, сокрушённо поцокал языком. Да, это правда. Галсана и его людей послали добыть фураж и продовольствие, а не развлекаться с пленными урусками. Ладно, от тридцати плетей никто не умер, умнее будет, в самом-то деле…

Азарга допил хмельной айран – так и не привык пить этот травяной китайский отвар, именуемый чаем – отрыгнул. Огляделся. Лагерь готовился отойти ко сну. Вдалеке смутно чернел холм с пожарищем, остатками какого-то урусского городка. Азарга был зол: мало того, что хитрые урусы закопали всё серебро и золото так, что сами не помнят где, так что всей добычи – полсотни уцелевших урусских девок, так ещё и этот бездельник не вернулся к ночи…

– Адууч, ты и твои люди стоите в охранении первыми! Не спать, мало ли что!

– Само собой, багатур, – ухмыльнулся сотник. – Хотя урусы сейчас забились в глубокие норы от страха.

– Я сказал!

– Да ладно, ладно!

Азарга встал и направился в шатёр, уже развёрнутый нукерами. Да, тысяцкий может позволить себе спать в шатре, а не на снегу у костра, как простые воины.

Взяв из костра горящую головню, монгол откинул полог, закрывающий вход в шатёр и вошёл, низко пригнувшись. Зажёг висящую на цепочке серебряную масляную лампу, изображаю голову быка, где в каждом роге был вставлен фитиль из пакли. Лампа была нерусской, масло же для неё раздобыли в каком-то маленьком урусском деревянном храме. Вообще-то Бату-хан запретил обижать местных жрецов, ну так их и не обижали – даже плетью никого не огрели, не то чтобы убить. И храм их не жгли, и даже не сломали ничего внутри. Взяли только разные забавные золотые да серебряные вещицы на память – разве это обида? Нет, Азарга не нарушал приказов Повелителя Вселенной, себе дороже может выйти. Это уже потом сгорел тот храм вместе со жрецами и всем городишком, так ведь война есть война, разве за всем уследишь…

В углу на шкурах лежала урусская девка, связанная по рукам и ногам. Была у тысяцкого такая слабость, любил совсем молоденьких девок. Недаром, верно, имя ему дали Азарга [жеребец (монг.) Прим. авт.]. А то, что большинство урусок были подобны диким кошкам, лишь придавало остроту ощущениям.

Девушка лет пятнадцати следила за высоким монголом, лихорадочно блестя глазами. Азарга сел рядом с ней, улыбнулся плотоядно. Распахнул на груди девушки платье – девчонка дёрнулась, подобно змее, пытаясь укусить, Азарга влепил ей оплеуху. Девушка зарыдала, но тысяцкого это уже не волновало.

Одежда с треском разошлась под сильными руками монгола. Отбросив в сторону обрывки платья, Азарга одним движением освободил ноги девушки, стянутые в щиколотках сыромятным ремнём. Руки, пожалуй, развязывать не стоит, уже несколько воинов лишились глаза…

Он насиловал девушку долго и жадно. Уруска вроде притихла, но когда монгол, расслабленно отдуваясь, собрался уже слезть с неё, пленница вдруг изловчилась и укусила его за нос. Взревев, монгол вскочил и задел головой лампу, опалив на затылке волосы.

– А-а-а, дочь мангусов!!!

Азарга бил пленницу долго, пока она не затихла. Намотав косу на кулак, выволок бесчувственное тело из шатра и бросил в снег.

– Забирайте эту дикую тварь и делайте с ней что хотите! – рявкнул он охране. – Чуть нос мне не откусила напоследок, лиса бешеная!

Прикладывая снег к носу, чтобы унять кровь, Азарга вернулся в шатёр и лёг спать, закутавшись в шкуры. Нос саднило. Завтра распухнет, и воины будут втихомолку пересмеиваться за спиной…

– … Чтобы ни один не вякнул, ясно?

– Сделаем, Евпатий.

Лучники беззвучно скользили меж деревьев, выходя на исходные позиции. Всадники придерживали коней, и даже кони, казалось, прониклись важностью момента, не всхрапывали и не фыркали шумно.

Онфим Лыжа осторожно раздвинул ветви. Монгольский воин сидел в седле недвижно и вроде как дремал. Надо же, каковы поганые – и ночью сторОжа у них конная…

Староста поднял тяжёлый лук, ловя на острие стрелы голову всадника. Только бы не заржал конёк под часовым, однако…

В лесу глухо ухнул филин, ещё и ещё раз. Не очень похоже, но для степняков сойдёт. С третьим криком стрела ушла в цель. Голова часового резко мотнулась, и он обвис в седле – из глаза торчало древко стрелы.

Одновременно десятки стрел вылетели из чащи, скосив монгольскую охрану. Вновь заухал филин в лесу, давая знать русским витязям – путь открыт.

Лавина русских обрушилась на спящий лагерь молча и страшно. Взвились, дико заблажили голоса, кое-кто пытался вскочить на коня, но большинство спросонья не успели даже схватиться за оружие. Крики быстро стихали, и через минуту всё было кончено.

– Ищите старшего! – Евпатий Коловрат вытирал меч, дымящийся от свежей крови.

– А чего его искать, вот он, туточки! – двое черниговцев подтащили высокого монгола, правая рука которого была отсечена по локоть и наспех перетянута жгутом. Монгол хрипел, вращая глазами от ярости и боли, но на ногах стоял – пришлось коротким ударом в спину повалить его на колени. Один ратник заломил монголу уцелевшую руку к небу, второй взял за волосы и поднял голову.

– Варлам, ты тут?

– Тут я, Евпатий… – отозвался монах-переводчик.

– Спроси-ка, что за птица?

Слепой Варлам, поддерживаемый под руку кем-то из Рязанцев, вышел вперёд. Заговорил по-нерусски ровным, мёртвым голосом. Онфим Лыжа поёжился – так, наверное, разговаривала со своими подопечными сама Марана-смерть [древнерусское языческое божество. Прим. авт.]

Монгол заговорил в ответ лающим, срывающимся голосом.

– Он говорит, воевода, звать его мы все должны «мой господин», и что мы все уже покойники. Ещё он предлагает нам всем зарезаться, ибо участь тех, кто не успеет, будет ужасна. И больше он нам ничего говорить не намерен.

– А скажет всё, что спросим, – спокойно ответил Коловрат.

По разгромленному лагерю бродили ратники, добивая раненых монголов.

– Евпатий, гляди-ко…

Четверо ратников несли девушку с распоротым животом и отрезанными грудями. Взгляд Коловрата, и без того неласковый, стал похож на расплавленный свинец.

– Все видели?

Монгол, преодолевая боль, ощерился волком.

– Он говорит – она посмела противиться воле воинов Повелителя, и за это наказана. Ещё он говорит, что нам рассчитывать на столь лёгкую смерть не приходится, – перевёл Варлам всё тем же ровным, мёртвым голосом.

– Дозволь, Евпатий, – вышел вперёд кузнец Ктырь. – Не люблю сих дел, но кому-то надо ведь…

Евпатий кивнул согласно.

– Спроси его, Варлаша, где стоят силы Батыевы и каковы их планы ближайшие…

– … Ты можешь идти. – Бату-хан говорил ровно, но люди, знавшие его близко, легко уловили бы – гонец серьёзно рисковал, передавая Повелителю Вселенной свою весть.

Когда гонец, пятясь, исчез из виду, Бату-хан с силой швырнул чайную пиалу оземь, брызнули белые крошки фарфора.

– Нет, ты слышал, Сыбудай – это уже третья тысяча! Откуда они взялись, эти бешеные урусы? Неужто урусские шаманы могут воскрешать мёртвых?

– Мёртвые всегда остаются мёртвыми, мой Бату, – старый монгол невозмутимо прихлёбывал чай мелкими глотками. – Не следует искать там, где не терял. Я полагаю, всё просто. Это, должно быть, войско, присланное коназом Магаилом. Но, возможно, эти воины засланы сюда коназом Горги, чтобы замедлить твоё продвижение на его земли.

– Я завтра же отдам приказ двигаться на Коломну!

– Нет, мой Бату, – Сыбудай шумно высморкался в полу халата. – Ты не можешь идти вперёд, оставив за спиной вражеское войско.

Брови Бату поползли вверх.

– Как я понял, урусов совсем мало, одна-две, пусть даже три тысячи. Что может сделать шайка лесных разбойников против нашей орды?

Лицо Сыбудая казалось высеченным из камня, но глаза остро блеснули из щелей век.

– Это не шайка лесных разбойников, мой Бату. Это настоящий противник, и очень опасный. Не забудь, что мы находимся в урусских землях. К этому человеку потянутся люди из разорённых твоими воинами селений. Ему будут помогать все, и каждая новая победа будет укреплять урусов в мысли, что нас можно бить, притом безнаказанно. Это крайне опасная мысль, мой Бату.

Лицо молодого монгола выразило задумчивость. Бату-хан взял с золотого блюда гроздь янтарного винограда, посмотрел на свет.

– Если я быстро разобью коназа Горги и возьму Владимир и Суздаль, это докажет урусам, что сопротивление бесполезно.

– Нет, мой Бату. Во-первых, коназ Горги вряд ли будет дожидаться тебя во Владимире. По слухам, он намерен собирать большое войско. Вероятно, он хочет ударить тебе в спину, внезапно, во время осады. Прижать к стенам города и разгромить – я бы на его месте сделал именно так. А этот дикий урус тем временем будет уничтожать твои отряды, посланные за сеном и продовольствием, поодиночке, как лиса душит кур. Посылать же целый тумен за каждой копной сена невозможно. Это голод, мой Бату. Но хуже того – в сердца твоих воинов вползёт страх, и это будет уже совсем другое войско.

Молодой монгол положил гроздь на блюдо.

– Я весь внимание, мой мудрый Сыбудай.

Сыбудай отёр лицо рукавом.

– Послушай моего совета, Бату. Пока твои воины не начали ходить под себя из страха перед кустами, следует все силы бросить против этого дикого уруса. И делать это надо быстро, пока к нему не собрались все недобитки этой земли.

«Здравствуй, сестрица моя любимая и единственная. Пишу тебе письмо наспех, потому как гонец должен в Суздаль отбыть вскорости.

Князь наш Василько Константинович как убыл во Владимир на совет к великому князю Георгию Всеволодовичу, так о сю пору нет его. Только гонцы каждый день снуют туда-сюда. Бояре все в делах, собирают рать. У вас не так? Впрочем, в обители твоей оно, может, и незаметно.

Тревожно мне, Филя. Никак не могу отделаться от ощущения беды. Помнишь, как давно ещё видела ты сон про геенну огненную? Теперь и мне тож подобные сны-то снятся. Вроде как уходит, уходит от меня Василько мой, я кричу ему вслед, а голоса нету…

Да, пришло письмо от батюшки нашего, так я прочла перед тем, как переслать во Владимир Васильку моему. Батюшка тоже рать собирает, да только трудно ему.

Ну всё, заканчиваю. Если сможешь, отпишись с этим же гонцом.

Вечно любящая тебя сестра Мария»

Мария ещё раз пробежала глазами письмо, вздохнув, присыпала песком и стряхнула. Пламя свечей заколебалось от движения воздуха.

– Савватий, отвлеку я тебя…

– Для тебя завсегда рад, матушка моя.

Книжный хранитель сидел в своём закутке, обложившись фолиантами, делая какие-то выписки. Ирина Львовна в позе сфинкса возлежала напротив, очевидно, контролируя работу отче Савватия – учёный он, конечно, ну да мало ли, за человеком вообще глаз да глаз нужен…

– Чего ищешь-то, отче?

Книжник обернулся всем корпусом.

– Ищу я, матушка, все истории нашествий, сколько есть.

– И много нашёл?

Савватий вздохнул.

– Много. Ежели в корень смотреть, то почитай одни нашествия в памяти людской и остались.

Помолчали.

– Вот отчего так, Савватий… Живут люди, любят друг друга, детей растят, хлеб… Дома строят и прекрасные храмы. Ловят рыбу, на свадьбах гуляют, на Ивана Купалу папороть-цветок ищут да сквозь огонь прыгают. Смеются, плачут – да мало ли! А остаётся на века в памяти только кровь да зло.

Светлые глаза книжника смотрели прямо.

– И я о том же не раз думал, матушка моя. Пока не понял, отчего так.

– И отчего ж?

– Всё просто. Память горести сильнее памяти счастья.

Послышался шум, и в библиотеку широким шагом вошёл князь Василько.

– Ты! – Мария бросилась к мужу, прижалась. – А я вот письмо тебе написала, отправлять собралась…

– А я уже тут.

Савватий незаметно исчез из поля зрения – негоже в такой момент под боком вертеться.

– Что там, Василько?

Мария смотрела в плотно сжатые губы мужа. И морщины на лбу легли, когда только успели?

– Плохо дело, Мариша. Вот прибыл ненадолго, рати собранные поведу в место условленное.

Помолчали.

– А вам всем собираться надо. В Белоозеро поедете, и владыко Кирилл с вами. Туда же отправляется нынче княгиня Феодосия Переславская. Князь Ярослав Всеволодович просил приютить. Бережёного и Бог бережёт.

Мария широко распахнула глаза.

– Это… Это же край земли! А как же Ростов?

Василько горько усмехнулся.

– Ты же умница у меня. Зачем пустые слова?

– … Ты возьмёшь пятьсот всадников и привезёшь оттуда всё сено, которое найдёшь. А также весь хлеб и всех девок. Всё остальное возьмёте себе. Иди, Булган.

– Да, о Повелитель! – молодой монгол с широким лунообразным лицом задом попятился прочь, низко согнувшись.

Бату-хан задумчиво поглядел вслед ушедшему.

– Может быть, следовало дать ему тысячу воинов, мой Сыбудай?

Старый монгол ел мясо, медленно жуя.

– Зачем жертвовать тысячей воинов там, где хватит и пятисот?

– Но ты уверен, что этот дикий урус там?

Сыбудай проглотил мясо, облизал пальцы.

– Он там, мой Бату. И он клюнет, разумеется. Всё продумано точно, не сомневайся.

– А если он почует подвох? Порой мне кажется, у этого проклятого уруса повсюду глаза и уши. На каждом дереве в этих гнусных лесах.

Старый монгол ухмыльнулся.

– Вот поэтому мы послали храброго Булгана с пятьюстами воинами, а не с сотней или тремя тысячами. Против сотни этот урус послал бы один из своих отрядов, а против трёх тысяч не вышел бы из своего лесного логова. Пятьсот – это как раз такая добыча, которую можно легко проглотить, не опасаясь подавиться. И в то же время не настолько малая, чтобы можно было ей пренебречь.

Сыбудай протянул руку вбок и не глядя принял пиалу с чаем от услужливо подскочившего раба.

– Он явится, мой Бату, не сомневайся. Им движет ненависть, а ненависть туманит голову и притупляет чутьё. Завтра с ним будет покончено.

К дастархану Повелителя Вселенной широким шагом подошёл Джебе.

– Я прибыл, мой Повелитель, и жду указаний.

– Но ничего не услышишь, пока не сядешь и не отведаешь молодой козлятины.

Джебе без лишних слов присел сбоку и потянул с блюда большой кусок мяса, сдобренного китайскими приправами.

– Завтра мы покончим с этим урусом, что так долго дёргал тебя за хвост, мой Джебе, – Сыбудай с шумом высморкался в полу халата.

Джебе чуть поморщился.

– При всём моем уважении к тебе, почтенный, это неправильные слова…

– Ну хорошо, хорошо. Что так долго надоедал тебе, словно муха. Так правильно?

Бату-хан засмеялся, тоненько и визгливо, и Сыбудай заперхал своим старческим смехом.

– Осталось уточнить детали, – отсмеявшись, сказал Бату-хан.

Сыбудай, кряхтя, поднялся на ноги, взял длинный меч из какой-то восточной страны, хищно и красиво изогнувшийся в красных лакированных ножнах.

– Вот место, куда направлен козлёнок, чтобы заманить волка в ловушку, – кончиком меча в ножнах Сыбудай грубо нарисовал на утоптанном снегу лес, обозначил реку. – Тебе, Джебе, следует встать вот здесь. А вот здесь пусть встанет Бурундай.

– О! – брови прославленного полководца удивлённо поднялись – Ещё и Бурундай. Зачем? Я полагал взять с собой два тумена с заводными конями…

– А следует взять четыре, и ещё два Бурундаю. Остальное войско, если того пожелает Повелитель, поведу я.

Джебе издевательски ухмыльнулся.

– Никогда бы не подумал… Сколько у этого лесного волка бойцов – две тысячи, три? Похоже, ты боишься его больше, чем самого коназа Горгия со всей урусской силой…

Старый монгол смотрел невозмутимо.

– Не больше, мой Джебе. Но и не меньше. Поверь, я охотно остался бы в шатре моего дорогого Бату, чем тащиться в глухие урусские леса. Я стар, мой Джебе. Но я боюсь, что всей твоей храбрости тут окажется недостаточно. Волк уйдёт, и всё придётся начинать сначала. А времени у нас нет.

Сыбудай отхлебнул чай, поморщился – уже холодный, на морозе чай стынет мгновенно. Выплеснул в сторону не глядя, протянул руку вбок.

– Пусть будет всё так, мой Сыбудай, – заговорил Бату-хан. – Кроме одного. Я сам хочу участвовать в поимке этого зверя.

– Желание джихангира закон для всех нас, – качнул головой старый монгол. – И вот ещё… Прикажи китайцу поставить на полозья свои машины.

– Это ещё зачем? – удивился Джебе, и Бату-хан тоже взглянул на своего наставника удивлённо. – Его машины и по лесу-то не пройдут!

– Те, которые он сделал из волос урусских девок, не так велики. А зачем… Не знаю, мой Джебе. Просто я уже увидел, как рубятся урусские витязи, с ног до головы закованные в сталь.

– Мне кажется, уважаемый Сыбудай, на сей раз ты перемудрил самого себя.

Старик вздохнул.

– Вполне может быть и так. Но всё-таки, мой Бату – прикажи китайцу.

– Хорошо, мой Сыбудай. Пусть будет так.

– Резче! Резче!

Молодой парень, закусив губу, изо всех сил старался достать своего наставника палкой, изображающей меч, но Коловрат раз за разом отбивал его атаки. Ничего, если будет время, научится парень. Не боги горшки обжигают… Если оно будет, время.

Послышался топот копыт, и трое всадников подскакали вплотную, соскочили наземь.

– Евпатий, мы нашли!

– Где, сколько? – не прекращая учебного боя, спросил воевода.

– В Кривом Логу. Сотен пять или около того. Должно, опять по весям шарить прибыли, сено да хлеб искать… Быстрее бы надо, воевода, покуда не расползлись!

Коловрат одним движением выбил палку из руки ученика, парень зашипел от боли, баюкая ушибленную кисть.

– Всё, на сегодня конец ученьям, Расторопша. Делом пора заняться. По коням!

Лагерь враз пришёл в движение. Воины вскакивали на коней, с гиканьем сбивались в сотни. Коловрат улыбнулся – русские мужики учатся быстро, вчерашние черносошные смерды на глазах становились воинами, вполне пригодными хоть к пешему, хоть к конному бою. Уже почти три тысячи их, и скоро будет пять, десять… И конец тогда поганым – по малой нужде туменами ходить придётся, не то что за сеном.

– Ты с опушки зайдёшь, Станьша, а ты, Феодор, станешь в распадке у горелого овина. Глядите оба, чтобы ни один не проскочил!

– Уж не проскочит, не беспокойся!

– Ино ладно. Ты, ты и ты – за мной!

Конные сотни уходили разными путями, привычно беря в мешок вражеский отряд. За фуражом отправляют не самых лучших воинов, конечно, ну да и такие не лишние у Батыги, должно быть. Сотня за сотней, тысяча за тысячей – глядишь, и не так уже велика орда…

– А ну, рысью пошли!

– Ох, не нравится мне это место, начальник. Тут где-то ходит бешеный урус…

– Ну! Поговори у меня! С каких это пор монгольские воины стали бояться лесных разбойников? Нас пять сотен!

Булган был зол. И зол потому, что сам боялся. Конечно, показывать этого подчинённым не стоит, но сотник, безусловно, прав. Не стоит рассыпаться по окрестностям, следует держаться вместе. Хотя, говорят, у Адууча была целая тысяча воинов…

Булган поёжился – так явственно встало видение голого трупа с выжженными огнём мужскими достоинствами и отрубленной рукой. А тело весельчака Тюрюубэна и вовсе не нашли среди трёх сотен зарубленных. Зато нашли распяленную кожу, прибитую гвоздями к стене какого-то недосожжённого строения. И на коже той было написано крупными урусскими буквами: «так будет с каждым». И зачем только заставили того урусского шамана прочесть эти буквы…

Булган нашарил фляжку с вином, вынул пробку и жадно глотнул раз, другой. Да, эти урусы не простые. Оборотни, их и стрелы не берут, как говорят, и даже сабли. Деревянные они, вот что.

Из чащи леса донёсся пронзительный свист, слегка ослабленный расстоянием, и тотчас из густого ельника повалили всадники, точно возникавшие из ничего, из этих вот древесных стволов. Волосы на голове Булгана зашевелились. Оборотни, точно оборотни…

– А-и-и-и! – завизжал Булган, размахивая руками, и повинуясь его командам, монголы привычно заворачивали коней, устремляясь за начальником единой конной лавой. Оторваться, во что бы то ни стало оторваться от закованных в сталь урусов…

– Туда! – махнул рукой в сторону одиноко стоявшего на краю ложбины строения Булган, но тут же увидел, что навстречу тоже спешат конные урусы. И со стороны противоположной опушки леса, и отовсюду. Всё, вот теперь, похоже, всё…

– Уррагх! На прорыв!

– Может быть, пора, мой Сыбудай? Лис уже вошёл в западню.

Могучие сосны недвижно стояли, осыпанные снегом кроны даже не колыхались. Где-то дробно застучал дятел.

– Нет, мой Бату. Пусть он заглотит наживку. Когда мы услышим звуки боя, тогда и начнём стягивать горловину мешка.

– Тогда он успеет начисто разгромить полутысячу Булгана.

– Не мелочись, Бату. Тем более это не лучшие воины в твоём войске. И потом, Джебе и Бурундай будут ждать начала боя.

Бату-хан покосился на стоявших в засаде воинов. Могучие охранники-нукеры невозмутимо сидели на конях, словно облитые заиндевевшей сталью. Неподалёку топтались урусские кони-тяжеловозы, запряжённые по шесть. Поставленные на полозья камнемёты казались тут странными и неуместными.

Издалека донёсся многоголосый вой, еле слышный в лесной чаще.

– Вот теперь пора, мой Бату.

Молодой монгол махнул рукой, и живая тёмная масса разом пришла в движение, потекла неудержимо и страшно. Сигналов никто не подавал – по предварительному уговору Бурундай и Джебе также должны были начать выдвижение на рубеж атаки, услышав звуки боя.

– … Рассказывай.

Коловрат смотрел на стоявшего на коленях пленного без выражения. Молодой ещё совсем… Впрочем, это не имеет никакого значения. Старше ему не бывать.

Слепой Варлам заговорил ровным мёртвым голосом, от которого по спине невольно протекал холодок. Он всегда говорил теперь таким голосом, с тех самых пор, как нашли его в разорённой Рязани.

– Что спрашивать?

– Спроси его, Варлаша, где и какие силы тут поблизости стоят.

Выслушав вопрос, монгол молчал. Стоявший сзади ратник огрел его кольчужной рукавицей по уху.

– Не оглуши, – сказал Коловрат.

– Евпатий! Смотри!

Из недалёкого леса стремительно и бесшумно вытекала сплошная масса монгольской конницы, как муравьи из муравейника. Рязанец кинул взгляд в другую сторону – оттуда тоже рысью выезжали всадники, много, очень много всадников… Вот оно как, значит. Мешок поверх мешка.

Пленный монгол, ощеряясь, заговорил быстро и злорадно.

– Он говорит, ты сам сейчас всё увидишь.

– Спасибо, Варлаша, – Коловрат кивнул ратнику, удерживавшему пленного, и тот одним взмахом отсёк монголу голову, покатившуюся в снег. Тело рухнуло, нелепо скребя ногами, и замерло.

– Что там, Евпатий? – тем же тусклым голосом спросил слепой переводчик.

– Похоже, обложили нас, Варлаша.

– Совсем?

– Похоже, так.

Варлам помолчал секунду.

– Сделай доброе дело, воевода. Рубани-ко. Нож у меня есть, да ведь грех это, самому-то себя…

– А ну как поживёшь ещё?

– Неужто откажешь в малой просьбе моей? На поруганье опять не хочу.

Евпатий тяжко вздохнул. Вынул меч.

– Прощай, ежели что не так было, Варлаша.

– И тебя Бог храни, Евпатий.

Голова слепого покатилась в снег и остановилась, едва не касаясь носом отрубленной ранее головы монгола – лицом к лицу.

Коловрат не стал вытирать окровавленный меч.

– А ну, все к лесной дороге, через распадок!

Конная лава вытягивалась вдоль распадка, туда, куда хотел прорваться покойный Булган. Евпатий уже хорошо уловил общую тактику пришельцев – избегать тесного боя, стараясь поразить противника издали стрелами. Сейчас они расступятся… Прорвать заслон и уйти в леса – на узкой лесной дороге степнякам не развернуться, не использовать своё численное превосходство…

Но навстречу русским воинам с гиканьем и улюлюканьем выливалась та же необозримая конная масса. Станьша, державшийся по левую руку, ощутил холодок. Тут поганых целая тьма, нет, тут две тьмы! Сквозь такой заслон не пробиться… Или всё же расступятся?

Передние всадники вскинули короткие луки, разом выпустив рой стрел, но русские даже не замедлили бег своих коней. Две конницы сшиблись с гулом и треском, стальной клин витязей-черниговцев, шедших в голове отряда, врубился в ряды степняков, смяв передних. Но на сей раз монголы почему-то не спешили расступаться, сотнями ложась под мечами витязей кованой рати, прокладывающих дорогу остальным. Никто из русских не знал про приказ Бату-хана – никого из «лесных оборотней» не выпускать. Ни одного.

– Вперёд, братие!

– … Да что же это такое?!

Бату-хан, сжав кулаки, наблюдал, как урусская рать прогибает конную массу, неумолимо приближаясь к выходу из распадка. Подоспевшие тумены Джебе и Бурундая только усиливали общую толчею. Сыбудай поморщился. Вот этого он и опасался. В таких случаях его вождь и учитель, великий Чингис-хан обычно давал противнику возможность уйти, преследуя по дороге и уничтожая стрелами. Но сейчас этот способ был неприменим. Если уйдёт хотя бы сотня урусов во главе с бешеным, всё начнётся сначала.

– Боюсь, мой Бату, сейчас тебе придётся пустить в бой свой личный тумен.

– Ты полагаешь, этих недостаточно? – ощерился Бату-хан.

– Не в том дело. В голове урусского отряда, похоже, самые умелые бойцы. Против особо умелых воинов надо выставлять столь же умелых. Не следует позволять урусам рубить твоих всадников, как дрова. Они тебе ещё пригодятся под стенами Владимира и других урусских городов.

Молодой монгол засопел, но спорить не стал.

– Погоди-ка, мой Бату, – вдруг сказал Сыбудай. – Есть мысль получше. Елю Цай, ты где?

– Я тут, о мудрейший Сыбудай!

– Давай, разворачивай свои колдовские машины. Достанешь с опушки?

Китайский мастер, прищурясь, оценил расстояние.

– Достану.

– А-и-и-и!!!

Евпатий отбил очередной удар и коротко, без замаха сунул клинком в пах открывшемуся монголу. Враг с визгом повалился с коня и исчез в водовороте битвы.

– А-а-и-и!!!

Вражеская конница вдруг разом отхлынула, расступаясь во все стороны. Впрочем, недалеко, на расстояние полёта стрелы – кругом уже колыхалось настоящее половодье врагов, за время боя сюда стянулись не меньше четырёх туменов, плотно закупорив мешок и отрезав все мыслимые пути отхода.

От орды отделился всадник, бесстрашно подскакал шагов на сорок. Заговорил по-русски, хоть и с акцентом, но правильно. Маленький и чернявый, он не походил на монгола. Магометанин, должно быть, а впрочем, кто знает – Коловрат уже убедился, что в орде полно осколков и отбросов разных племён и народов…

– Величайший Бату-хан оценил вашу храбрость, урусские воины, и предлагает вам честный уговор. Поединок! Если ваш человек победит, вы уходите с оружием. Если наш – бросаете оружие к ногам Повелителя.

Коловрат оглядел своих воинов. Арьергард, состоящий из новобранцев, пострадал довольно сильно, но кованая рать пока потеряла не больше полусотни витязей. И всё же следовало оставить иллюзии – прорваться сквозь такую орду немыслимо.