Текст книги "Мария, княгиня Ростовская"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 47 страниц)

Князь Ингварь криво усмехнулся. А может, и не стоит тратиться на стекло-то? Всё равно сожгут…

Княгиня, заметив, что муж проснулся, тоже встала – на Руси женщине дольше мужа спать неприлично. Ингварь наблюдал, как жена натягивает через голову рубаху [в XIII веке на Руси не принято было спать в одежде. Прим. авт]

– Ну что, батюшка, гостей встречать прикажешь? – княгиня расчёсывала волосы, закинув красивые, полные белые руки за голову. Князь искоса взглянул на жену – красивая, в соку ещё женщина… Сел, нашаривая ногами домашние выступки под лавкой.

– Слышь, мать… Ты вроде как-то на богомолье просилась, в Суздаль?

– Было такое, батюшка, да ты не отпустил…

– Ну вот, теперь отпускаю.

Княгиня захлопала густыми, длинными ресницами.

– Поезжай, поезжай, – подтвердил Ингварь Ингваревич. – С Феодулией… ну то есть преподобной Евфросиньей опять же переговорить не вредно тебе. И детей с собой возьми.

– Ой!

– Да не «ой», а поезжай. Или ты хочешь поставить перед выбором меня – молча смотреть, как тебя поганые спьяну за титьки щупают, либо порубить их в капусту и тем подвергнуть землю нашу новому разорению? Вспомни-ко, чего Батыга от князя Фёдора затребовал – подай ему в постель жену свою! А ныне мы в унижении великом, и кто знает, что придёт в голову пьяному мурзе ихнему?

Княгиня опустила голову.

– Когда прикажешь, батюшка?

– Да вот прямо сейчас. Покуда одеваешься, я велю возки вам заложить. И без моего письма назад ни ногой! Молитесь там крепко.

Кони мягко ступали по глубокому снегу. Да, здесь, в Урусии, снега не то, что на берегах золотого Онона. Зима ещё не дошла до середины, а снег уже доходит до колен невысоким монгольским коням. На следующий год надо бы наведаться в гости к урусам пораньше…

Мункэ ехал за данью. Золотая пайцза Бату-хана покоилась под одеждой, и лежал в бамбуковом футляре шёлковый свиток-письмо, где написано было – слово Мункэ для коназа Ингара то же, что слово самого Бату-хана. То есть закон.

Да, пора уже приучать урусов к порядку. Четыре года не платить дань, слыханное ли дело! Правда, после наказания, учинённого Бату-ханом за неповиновение, урусам надо было дать очухаться. Но четыре года – это чересчур. И сейчас Мункэ ехал взять дань по полной мере.

Ехать, правда, пришлось немного дальше, чем полагал Мункэ, получая пайцзу и свиток. Рязани они достигли ещё вчера на закате, рассчитывая оказаться в тепле. Однако Рязань встретила их угрюмым молчанием. Город был мёртв.

Мункэ даже поёжился, так ясно вспомнилось – обугленные брёвна городской стены, не успевшие упасть, кое-где торчали вверх, как гигантские пальцы, угрожающе и безмолвно. Всё пространство внутри городских стен представляло собой белое поле, снег укрыл пожарище, уже здорово размытое дождями. Сквозь сугробы повсеместно пробивались сухие стебли кипрея, густо заселившего бывший город. И ни дымка, ни огонька в наступающей зимней ночи…

Может быть, и правда, не стоило убивать всех урусов подряд, как болтают некоторые? Большой ведь был город, и сейчас можно было бы получить с него изрядную дань…

Монгол тряхнул головой. Нет, Бату-хан прав, всегда прав, и нечего раздумывать. Урусы подобны диким зверям, забившимся в норы. Только строгость и беспощадность наказания может привести их к покорности. А что касается убыли населения, так урусские женщины плодовиты. И вообще, не это должно сейчас волновать Мункэ. Главное, правильно определить размер дани, которую в состоянии выплатить коназ Ингар. И взять её.

Лес расступился, и перед ханским посланником открылась панорама урусского города Перислаба, нынешней столицы коназа Ингара. Стены города, срубленые по-новому – клети, набитые землёй вместо частокола – сияли свежим деревом, не успевшим потемнеть за три года. Мункэ поморщился: урусы явно сделали выводы из опыта Козельска. Может быть, приказать коназу сломать эти стены?

Ворота города, дрогнув, начали расходиться. Мункэ хищно осклабился. Похоже, урок пошёл урусам на пользу. Всего сотня воинов в отряде у него, и тем не менее урусы не смеют сопротивляться.

– … Говорят, они одним мясом питаются!

– Да нет, они и хлеб жрут, аки любые звери! А вот репу их нипочём жрать не заставить, або там капусту квашеную!

Князь Ингварь усмехнулся, слушая разговоры дворни. Для простого русского человека монголы до сих пор представлялись двуногими зверями, внешне отдалённо похожими на людей. Да если бы это было так! Уж со зверями-то как-нибудь совладали бы, сколь бы многочисленны и сильны они ни были. Зверь против человека ничто…

На поварне вовсю кипела работа, жарили, парили, варили… Князь велел накануне зарезать лишних трёх быков и полдюжины свиней, дабы угостить изголодавшихся гостей. Хотя с каким наслаждением Ингварь Ингваревич зарезал бы их самих, собственноручно, не прибегая к помощи мясника. Враги лютые, убийцы братьев… И нельзя тронуть. Потому что тогда вместо сотни придут десятки тысяч, и тремя быками тут не отделаться.

– Дозволь спросить, батюшка! – перед князем возникла ключница. – Как им стелить-то, с простынями али без? Они ж вроде на шкурах спят.

Князь призадумался. Действительно, водится у поганых такой обычай. Однако не стоит подставляться по пустякам, выражая в мелочах неуважение к посольству.

– Нет уж, стели с простынями. И подушки!

Ключница захлопала глазами.

– Воля твоя, батюшка, нет у нас столько-то подушек. Не обзавелись ещё…

– А ты найди! По княжьему слову, мол. Кто перечить станет и не отдавать, зови молодцов моих. Ништо, день-другой без подушек обойдутся, покуда гости не съедут!

– Хорошо, батюшка! – поклонилась ключница.

– Едут, едут! – ворвался в поварню вестовой. – Около сотни их где-то.

– Ну? – князь направился к двери. – Поживее ворочайтесь тут! Поехали встречать гостюшек…

Ворота Переяславля были уже распахнуты настежь, по твёрдому приказу князя – отворить, едва покажутся послы Бату-хана. Ингварь Ингваревич встал перед воротами.

Посольство неспешно въезжало под свод воротной башни. Впереди ехали здоровенные нукеры в пластинчатых доспехах. Разошлись в стороны, и перед князем оказался сам посол.

– Здравствуй, славный Мункэ-багатур!

Из-за плеча монгола заговорил-забормотал щуплый человечек, переводя. Русский, усмехнулся князь Ингварь. Что-то многовато русичей в последнее время идёт на службу поганым…

Монгол заговорил, кривя губы.

– Мункэ-багатур принимает твои извинения, князь Ингварь, – начал переводить толмач. – Вежливый хозяин обязан встречать гостей на подходе к своему городу, но он согласен считать это недоразумением. Он надеется, последним недоразумением, и все остальные вопросы будут улажены без задержки.

Посол улыбнулся, остро глядя на князя, и Ингварь Ингваревич заставил себя улыбнуться в ответ.

– Я тоже надеюсь на это, славный багатур.

– … Мне нужно знать, где их логова! И я очень рассчитываю на тебя, Дэлгэр. Не может быть, что у коназа Мастислаба нет в Дэрвиче глаз и ушей. И, полагаю, не только в Дэрвиче.

Огонь в очаге трещал, озаряя внутреннее пространство большого амбара, приспособленное под жильё. После нового сильного пожара в Деревиче почти не осталось строений, и теперь все помещения, хоть сколько-то пригодные для жилья, были заняты. Хозяева вместе с чадами и домочадцами ютились всё больше в банях – Деревич город небольшой, и даже нетронутый огнём с трудом вмещал целый тумен, да ещё и тысячу воинов Дэлгэра, сменившего неудачливого Гучин-нойона.

Бурундай был зол. Все попытки уничтожить «коназа-волка» ни к чему не привели. Поначалу полководец счёл задачу несложной – ну что может лесная банда против целого тумена закалённых в боях воинов? Однако вскоре убедился, что не всё так просто.

Все удары словно проваливались в пустоту. Воины Мастислаба возникали словно из ниоткуда, наносили внезапный ошеломляющий удар и так же бесследно исчезали, растворяясь в лесах. Только головы в лисьих малахаях, насаженные на колья, встречали разъярённых монгольских всадников, идущих по следу.

Бурундай попробовал применить устрашение – теперь ближайшая деревня, возле которой находили такой привет от князя, вырезалась начисто. Итогом стало увеличение отряда Мастислаба почти до тысячи, и уже более половины гонцов вместе с охраной пропадали бесследно, заодно с важными посланиями. Да и поиски фуража и продовольствия стали крайне опасны. Головы, правда, перестали выставлять на дорогах. Теперь их выставляли возле самого Деревича, не далее версты от главных ворот. Вероятно, зимняя стужа позволила коназу-волку создать изрядный запас монгольских голов, потому что головы появлялись каждую ночь, приводя Бурундая в бессильную ярость и здорово угнетая рядовых воинов.

Сегодняшняя выходка Мстислава положила предел остаткам терпения Бурундая. Голова Булгана, исчезнувшего вместе со своей сотней неделю назад, была выставлена в сорока шагах от городских ворот, на деревянном блюде. Ещё на блюде покоился кусок пеньковой верёвки, имевший петли-удавки на обоих концах. В пояснительной записке на куске бересты Бурундаю и Дэлгэру было предложено удавиться на этой верёвке одновременно, покуда есть у них такая возможность. Это был открытый вызов.

– Надеюсь, ты понимаешь, Дэлгэр, что теперь нам ПРИДЁТСЯ поймать Мастислаба, – Бурундай смотрел мрачно. – А также понимать должен ты, что отвечать перед Бату будем мы оба.

Дэлгэр долго молчал. Начальник тайной стражи не подчинялся Бурундаю напрямую, но сейчас он прав – Бату-хан не простит обоим такой неудачи. И тетива от монгольского лука ничуть не лучше пеньковой верёвки.

– Я хорошо понимаю тебя, славный Бурундай-багатур. Скажу больше. В городе нет никакой еды. Весь скот зарезан, даже куры. Зерна тоже нет, а если и есть кое у кого остатки, то отобрать их можно только через труп хозяина. Если мы не поймаем Мастислаба в самое ближайшее время, боюсь, этот город вымрет, и что мы тогда скажем Бату-хану?

– Ну а я о чём? Думай, что делать!

Дэлгэр мотнул головой, и здоровенный нукер подбросил в костёр неколько поленьев.

– Подождём ещё немного. Я уже приказал объявить по всему городу – сто урусских серебряных гривен получит тот, кто укажет на человека, знающего, где прячется Мастислаб. Извини, багатур, я дал его сам.

– Пустое. А если и это не даст ничего? Кто поверит? Урусы боятся нас…

– Ты недооцениваешь силу золота и серебра, Бурундай. Жадные глупцы были всегда. Если добавить к этому зависть… Поквитаться с сильным соседом чужими руками, и при этом ещё получить кучу денег…

Бурундай в сомнении пожевал губами.

– Возможно. А если не сработает? Время идёт, Дэлгэр.

– Ну что ж… Есть ещё один способ, на крайний случай. Ты прав, в этом городе обязательно есть люди Мастислаба. Как их найти? А мы и не будем их искать.

– То есть? – уставился на собеседника Бурундай.

– Всё же просто, славный Бурундай. Мы соберём всех урусских женщин и детей, загоним их в амбар и попросим людей Мастислаба выйти вперёд. Иначе…

– Ха! – Бурундай хлопнул себя по коленям. – Я всегда знал, Дэлгэр, что у тебя светлая голова!

Медведь-шатун был огромен, как гора, голоден и зол. Пытаяь уйти из его когтей, Ярослав метнул зверю шапку, надеясь отвлечь, но шатун проглотил её на лету, точно дворовая собака брошенный ей кусочек сала. За шапкой последовала шуба, потом сапоги… Ярослав бросал и бросал зверю, пока не остался в чём мать родила.

«Мало, князь!» – нечеловеческим голосом взревел медведь. – «Где злато-серебро? Давай!»

– … Вставай, отец, слышь? Сам просил разбудить…

Князь Ярослав разом вынырнул из вязкой пучины сна. Княгиня трясла его за плечо, горячая ото сна. Князь сел на постели, судорожно вздохнул.

– Сон в руку…

– Какой сон? Ты так-то страшно мычал, отец мой…

Князь криво усмехнулся. Замычишь тут… Сегодня должны прибыть послы от самого Бату-хана, за данью. Что ж, нечего делать. Надо встречать.

– Распорядись-ка там, чтобы завтракать…

– Сейчас, отец мой.

– Да ключников всех пускай подымают, и ко мне!

Завтракали в молчании. Ярослава никто не решался отвлечь от мыслей, судя по лицу, весьма мрачных. Княгиня Феодосия то и дело с тревогой поглядывала на мужа. Не хватил бы его приступ сердечный, вот беда…

– Слышь, мать, ты давно не была в обители-то, у Евфросиньи?

– Да вот с месяц как… – княгиня непонимающе хлопала глазами.

– Ну так съезди ещё раз.

– Да ой!

– Съезди, съезди. Поклон от меня передашь.

Князь вздохнул, прихлопнул ладонью по столу.

– Бережёного Бог бережёт. Что придёт в голову этому Тудану, мне неведомо.

Княгиня Феодосия помолчала.

– Думаешь, отец, как ты с княгиней Еленой?..

Князь жёстко усмехнулся.

– Легче лёгкого. Так что собирайся. Сия обитель нынче неприступней крепости любой. Пайцза Бату-хана надёжнее стен хранит её.

– …Сколько?!

В ушах князя Ингваря Ингваревича плыл тонкий звон. Может быть, он ослышался? Или толмач перевёл неверно?

– Ты не платил уже четыре года, коназ Ингар. Поэтому такая дань. На следующий год будет меньше.

Князь судорожно смял край скатерти. А может, изрубить эту сотню поганых в мелкое крошево и скормить собакам? Хоть порадоваться напоследок…

Нельзя. Надо выдержать.

– Но у меня нет столько серебра, хан. Пойми – его просто нет.

– Тогда плати товарами. Мёд, воск, шкуры зверей есть? Давай!

Из князя Ингваря будто выпустили воздух.

– Я отдам. Но не сейчас. Надо же всё это собрать!

Монгол смотрел на князя с нагло-высокомерной ухмылкой. Но хуже того, и толмач ухмылялся точно так же.

– Дело твоё, коназ Ингар. Но знай – мы уедем не раньше, чем получим ВСЁ.

Но князь Ингварь уже совладал с собой, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Мы постараемся не слишком вас задерживать, славный хан.

– О! Неужели тебе неприятно принимать у себя гостей, коназ? – рассмеялся Мункэ. – Не могу поверить!

Крещенский мороз щипал нос и щёки, пробирался сквозь худую одежонку. Илья запахнул её поплотнее и прибавил шагу. Пробираясь через сугробы, наваленные у покосившихся заборов, он решительно шёл к своей цели. Да, к заветной цели!

Илюха Хвощ всегда был беден. Сын прачки, рано овдовевшей, он познал все горести изнанки жизни. Невысокий и худенький мальчик – а с чего быть упитанным на куске хлеба и миске пустой похлёбки? – терпел побои и издевательства сверстников, потому что некому было за него заступиться. Когда умерла мать, Илюхе было всего пятнадцать. И с тех пор больше не было ни единого существа. Которое пожалело бы Илюшку Хвоща. Ни единого.

С той поры Илюха копил в себе ненависть. Он усвоил главное – кругом враги. И единственные друзья – деньги. Кто богат, тот и прав.

Да, он хочет быть богатым. Он давно хотел быть богатым, и станет им сегодня. Риск? Да, риск. Однако это, возможно, единственный шанс стать богатым для него, Илюхи Хвоща, человека без роду-племени.

Приход татар он воспринял спокойно. Ну был князь, теперь будет хан, Илюхе-то что? Новые враги ничуть не хуже прежних, если разобраться – если иметь в виду врагов не всего народа русского, а его, Илюхи, лично.

О связи хозяина своего, Охрима Бобра, с людьми из лесу, он догадывался и ранее. Но до вчерашнего дня Илюху это не волновало. Пусть князь Мстислав Святославич и монголы разбираются между собой… Однако вчера всё изменилось.

Илюха сглотнул. Так явственно перед внутренним взором встала горка крупных, блестящих серебряных монет. Сто гривен! В прежние-то времена таким состоянием могли похвастать в Деревиче лишь несколько купчин, а уж теперь…

Нет, нельзя сказать, что хозяин обращался с Илюхой так уж плохо. Кормил вроде ничего, до недавнего времени по крайней мере, бил редко и только под нетрезвую руку. Работой опять же нагружал посильно. Однако ни малейшей благодарности к хозяину Илюха не испытывал. Улыбался и был послушен, это да. Но в душе ненавидел, пожалуй, даже больше, чем остальных сограждан.

Илюха улыбнулся своим мечтам. Хватит! Сегодня он сам станет хозяином.

– Эйе, урус, куда? – в грудь Илюхе упёрлось копьё. Монгол, державший его, был моложе самого Илюхи лет на пять, совсем молодой парень.

– Мне нужно к Дэлгэру, почтенный. Дело у меня, понял?

Монгол, не оборачиваясь, крикнул своим. От стены дома отделились две фигуры – сидевшие в углу под навесом стражи согревались возле чахлого костра. Нукеры бегло обыскали Хвоща, и первый стражник отвёл копьё.

– Проходи, да.

В амбаре, стены которого были теперь задрапированы богатыми тканями, возле сложенного из дикого камня круглого очага сидел на ворохе ковров человек в стёганом ватном халате.

– Как твоё имя? – монгол говорил по-русски бегло, хотя и с сильным акцентом.

– Славен будь, хан! – Илюха пал ниц перед всемогущим правителем города. – Имя моё Илья, по прозванью Хвощ. Житель я тутошний…

– И что ты хотел сообщить?

Илюха сглотнул. Сейчас… Вот сейчас… Сейчас всё решится.

– Давеча вещали люди твои насчёт князя Мстислава…

– Говори! – сразу подобрался Дэлгэр.

– Но люди твои вещали о награде…

Дэлгэр что-то крикнул по-монгольски, и спустя минуту на печном противне перед Илюхой выросла горка серебра. Теперь Илюха глотал раз за разом. Значит, правда, всё правда…

– Хозяин мой, Охрим Бобёр, с лесными людьми знается. С людьми князя Мстислава, стало быть.

Дэлгэр хищно оскалился. Кивнул, и тотчас Илью взяли за бока.

– Ты молодец, Илиа. Сейчас возьмут твоего хозяина, а ты посидишь в одном месте. Есть тебе принесут.

Монгол смотрел пронзительно.

– Я должен убедиться, что ты не лжёшь

Горка серебра, такая близкая и желанная, исчезла из-под носа Илюхи, и он запоздало понял, какого дурака свалял. Так и отдаст ему сотню гривен этот немытый, как же!

– Здрав будь, славный Тудан-нойон, и вы також, гости дорогие!

Князь Ярослав спустился с крыльца, дабы лично оказать почёт и уважение послу Бату-хана. Посол, однако, не спешил слезать с коня. Он заговорил, и тотчас эхом откликнулся переводчик, высокий худой монгол.

– Почему ты не встречаешь нас на дороге к городу, коназ Еруслаб? Это невежливо.

Князь даже растерялся от такой наглости.

– У нас на Руси так не заведено. Хозяин встречает гостей у дома своего, на крыльце, или при особом уважении в воротах, как я ныне…

– Это неправильно, коназ. Хорошо, на первый раз Тудан согласен замять, но в следующий раз это будет считаться злостным неуважением. Со всеми последствиями, коназ Еруслаб.

Но князь уже овладел собой. Ладно… До следующего года нужно ещё дожить. Сейчас главное, не сорваться и не дать повода диким зверям. Войско Бату-хана уже вернулось в приволжские степи. Что стоит бешеным волкам сорваться в новый поход? Русь уже не та. Второго нашествия нам не выдержать…

– Учту, славный Тудан. Ну а теперь, добро пожаловать отдохнуть и закусить с дороги!

Посол наконец соизволил спешиться, бросив поводья нукеру охраны. Вслед за ним спешивались прочие, заполонив собой весь двор – Тудан привёл с собой две сотни охранников да ещё разных нужных людей, от китайца, обученного отличать фальшивое серебро и золото, до простых слуг-рабов, призванных ходить за конями и прочее.

– Не беспокойся, коназ, – чуть насмешливо произнёс Тудан, уловив удивление Ярослава. – Одна половина моих людей пойдёт дальше, на Ростов и Углич. Её поведёт Балдан-багатур.

– Да гостите сколько влезет! – отшутился князь.

– Слишком долго нам гостить тоже некогда, коназ Еруслаб. Повелитель ждёт нас с данью.

Среди прибывших князь заметил богато одетого парнишку, большеглазого и тоненького, но явно татарина. Кто таков?

– Вот это коназ Еруслаб, Худу, – Тудан подвёл парнишку к Ярославу. – А это племянник великого хана Берке, коназ. Отец и мать его из славного рода Чингисидов, но смерть не пощадила их. Хан Берке велел мне взять молодого батыра, чтобы он повидал мир. Отсюда он поедет с Балданом, а пока пусть посмотрит твои владения, эге?

– Рад приветствовать тебя, великий князь! – по-русски, довольно правильно выговаривая слова, произнёс Худу.

– И я рад видеть славного племянника великого Берке-хана, – вежливо улыбаясь, ответил Ярослав. – Проходите в дом, гости дорогие!

Уже на пороге Тудан вполголоса выговорил парнишке, заговорив по-монгольски.

– Запомни, Худу – не ты должен первым здороваться с урусами, а они с тобой.

– Но ведь это великий коназ!

– Даже самый великий коназ дикарей ниже любого, в чьих жилах течёт кровь самого Чингис-хана!

– Эйе, а тут что?

– Мёд это, прошлогодний…

– Почему такой чёрный, э?

– Так это же гречишный мёд!

Мункэ хмурился. Кто его разберёт… Монгол разбирался в медах не больше, чем в рыбе. Надо будет в следующий раз взять с собой знатока, вот что…

Приёмку дани посланник Бату-хана проводил лично, и весьма придирчиво. Тряс связки шкурок – чернобурые и обычные лисы, куницы, бобры и просто белки – щупал мех, не лезет ли. По его велению здоровенный нукер протыкал каждый брус воска железным прутом – нет ли камня внутри? В углу старый, сморщенный китаец взвешивал серебро в воде, дабы определить чистоту пробы.

Князь Ингварь только скулами поводил, глядя на всё это. Богатства, с превеликими трудами собранные с разорённой земли, должны были утечь безвозмездно. Пожалуй, этого хватило бы на постройку каменного храма. А ведь это не последняя дань… Теперь они повадятся, как медведь на пасеку…

– Эйе, нужно ещё пятьдесят восемь гривен, коназ Ингар! – посол Бату-хана закончил подсчёты. Он уже неплохо говорил по-русски, правда, сильно коверкая слова.

Князь помолчал.

– Ну нет больше. Ничего нет, пойми.

– Как нет? Надо, чтобы было.

Мункэ прищурился.

– Там у тебя дома посуда красивый есть, я видел. Другой вещи.

Князь вздохнул глубоко раз, другой. Спокойно, только спокойно.

– Онфим, – окликнул он ключника, – принеси-ка нам кубки и чаши из поставца.

Когда указанное было принесено, монгол взял в руки и бегло оглядел вещи, поражавшие тонкостью работы. Сунул китайцу, сказал пару слов. Китаец принялся взвешивать, накладывая гирьки на чашку весов.

– Это будет двенадцать гривен, коназ Ингар.

– Погоди… – князь Ингварь даже глаза вытаращил. – Это что… это ты их на вес считаешь?! Это же фрязинская работа, да киевская золотая зернь! Этим вещам цены нет!

– Есть цена, Ингар. Я дал двенадцать гривен. Не нравится, дам десять.

Ингварь Ингваревич с каменным лицом смотрел на ухмыляющегося монгола.

– Я заменю вещи сии.

– Э, нет! Это уже принадлежит великому Бату-хану. Кто я такой, чтобы раздавать его имущество?

Теперь Мункэ откровенно издевался.

– Хорошо, хан, – голос Ингваря Ингваревича звучал ровно. – Завтра ты получишь остатнее. Чего-нить ещё из серебряной утвари найду и в слитки перелью.

– Так ты не знаешь, где коназ Мастислаб, э? – Дэлгэр поднял голову пленного, взяв за кудлатую шевелюру. Охрим Бобёр, здоровенный мужик, был раздет догола и забит в китайские колодки – два бруса с выемками, из которых торчали ступни ног и кисти рук. На спине его виднелись полосы, явно оставленные ударами бича. Из бороды огненными углями светились злые глаза.

– Очень жаль. Потому что нам стало известно, что ты связан с коназом-волком. Ну что ж, ты сам выбрал свою судьбу!

Дэлгэр кивнул, и здоровенные нукеры втащили в избу молодую женщину, а за ней двух ребятишек – мальчика лет двенадцати и девочку лет восьми.

– Сейчас мои люди займутся ими. А ты будешь смотреть и вспоминать, где Мастислаб.

Два палача сорвали одежду с девочки, деловито распяли её на узких козлах, бывших ещё недавно приспособлением для распиловки дров. Здоровенный нукер ощупал девочку между ног, осклабившись, начал развязывать пояс.

– Нехристи! Поганые! Изверги! – женщина билась в руках здоровенных монголов.

– Заткните ей глотку! – приказал Дэлгэр. Один из нукеров коротко ударил женщину в солнечное сплетение, и она согнулась, не в силах вздохнуть. Палачи уже привязывали мальчика. Подручный палачей раздувал мехами походный кузнечный горн, второй раскладывал на столе железные клещи и другие зловещего вида инструменты.

– Ты всё ещё не помнишь, где коназ Мастислаб?

– Отпустите… Всё скажу, всё… – захрипел мужчина, до того мёртво молчавший. Дэлгэр усмехнулся. Всё оказалось не так трудно, как думалось.

– Где?

– В лесу… – забормотал Охрим невнятно, давясь и сглатывая… – отсюда вёрст восемьдесят…

– Как называется?

– Не помню названия… Показать могу…

Дэлгэр коротко кивнул, и палачи начали отвязывать свои жертвы. Девочка даже не могла плакать, дрожа, как осиновый лист…

– Мы поедем туда прямо сейчас, Охрим. Твоя жена и дети пока посидят у нас. Если ты не солгал, мы всех вас отпустим.

Охрим снова сглотнул, глядя на жену. Молодая женщина, плача, обнимала сына и дочь, кутая их в порванные одежды.

– Прости, Марья.

– Бог тебе судья, Охрим… Не выпустят они нас…

– Выпустим, – вмешался Дэлгэр, усмехаясь, – и денег дадим. Мне нужно, чтобы каждый урус усвоил – служить Повелителю Вселенной выгодно. А поддерживать тех, кто идёт против него, смертельно опасно. Уведите!

– …А у нас в Ононе рыба совсем мелкая, и едят её только самые бедные пастухи.

Тудан положил поверх здоровенного ломтя хлеба второй пласт осетрового балыка, отхлебнул из кубка пива, с удовольствием откусил и зажевал.

– Ну, у нас на Руси мелкую рыбу тоже едят голодранцы всякие, – князь Ярослав положил большую ложку чёрной икры поверх масла, – Но вот такую рыбку не всякий купец позволит себе, скажу не хвастая. Ты попробуй-ка вот с этим!

Ярослав надрезал серебряным ножичком греческий лимон, выдавил сок на икру, протянул монголу.

– На-ка вот, отведай!

Тудан, справившись с прежним блюдом, взял предложенное угощение, куснул:

– Ум-м… Это ещё лучше… Должен сказать тебе, коназ Еруслаб, урусы понимают в еде.

– Ну так! – широко улыбнулся Ярослав. – В еде да в бабах не разбираться – что за мужчина тогда?

Тудан довольно захохотал, оценив шутку.

– Однако, давно хочу спросить тебя, Еруслаб. Чего вы делаете в этих вот маленьких домах, именуемых банями? Там так жарко и сыро!

– Так это… моются в банях-то… – даже немного растерялся Ярослав.

– Зачем?

Теперь Ярослав растерялся окончательно. Как объяснить очевидное? Спросил бы ещё, зачем люди спят…

– Чтобы чистым быть, ясно дело. Грязь смыть с себя…

– Глупости, коназ, ты меня извини. Вы смываете с себя удачу, так говорят наши шаманы. Что и доказал исход всех битв!

Тудан громко, сыто захохотал. Ярослав Всеволодович заставил себя улыбнуться в ответ.

– Дань, почитай, собрана, Тудан-нойон. Завтра можешь принимать.

– Ну? – Тудан откинулся на лавке, сыто причмокнул. – Если честно, я бы погостил ещё пару деньков. Но ты прав – дела, дела зовут…

Ярослав снова улыбнулся, надеясь, что улыбка его не выглядит явно напряжённой. Монгольские гостюшки уже в немалую трату встали княжеской казне. Во-первых, требовали обильной мясной пищи, для чего резали на княжеском заднем дворе ежедневно немало быков и овец. Во-вторых, шатались по хоромам, проникая нагло везде, и грубо окоротить их никто не решался – при этом подвыпившие стражи хватались за сабли, и что дальше делать? Без малейшего зазрения совести гости похищали из поставцов ценную посуду, взламывали сундуки… Тудан удручённо кивал, выслушивая очередную повесть о ночных похождениях батыров, но мер к своим людям никаких не принимал, и лишь чуть позже Ярослав понял – таким образом монголы весьма недвусмысленно подгоняли хозяина, побуждая к скорейшему сбору дани.

– Да, чуть не забыл. Что хозяйка твоя, так и не вернулась из дома урусских богов?

– Из обители? Да нет, не вернулась. Пускай погостит, не вредно ей.

– Я знаю, что той обители сам Бату-хан выдал охранную пайцзу. Притом серебряную, а не деревянную, как прочим мелким храмам, и даже не медную.

Тудан отпил пива из кружки, почмокал.

– Кстати, раз уж мы намерены посетить Суздаль… Я хочу взглянуть на эту женщину, главную шаманку той обители.

– У нас это называют «мать-настоятельница», – Ярослав тоже отпил пива. – А знаешь ли ты, что преподобная Евфросинья – родная сестра ростовской княгини Марии?

– Мне это известно, – прищурился монгол. – Как и то, что её муж, коназ Василко отказался служить Повелителю, несмотря на то, что Бату-хан готов был предоставить ему все блага и золотую пайцзу.

Теперь Тудан выглядел задумчивым.

– Я порой ловлю себя на мысли, коназ Еруслаб – да действительно ли урусы люди, или только выглядят таковыми? Их поступки и мысли скрыты от разумения. Они отвергают великую честь перед лицом бесславной и мучительной гибели. Можно понять властелина, который надеется на победу и оттого отвергает руку Повелителя, как это сделал угорский король. Можно даже понять владык на Западе, надеющихся отсидеться за толстыми каменными стенами, рассчитывая на то, что у воинов Повелителя нет времени брать в осаду каждую крепость. Но вот таких, как это Василко, или проклятый Коловрат, или жителей Злого города я не понимаю.

Тудан поставил на стол опустевший кубок.

– Короче, завтра мы посетим ту обитель. Я хочу понять.

Князь Ярослав помолчал. Да, Евфросинье таких гостей только и не хватает в женской обители…

– Твоя воля, нойон. Завтра так завтра. Токмо не бери с собой всю орду-то свою…

– Э, нет! Что значит не бери? Со всей сотней поеду, коназ, мало ли что! Говорят, у вас тут полно медведей.

– Да уж поели всех медведей-то за последние годы…

– Ну волков! В общем, я сказал!

Огненные языки извивались, плясали над пожираемыми поленьями, и Мстислав вновь вспомнил иноземную сказку про саламандр, весёлых ящериц, живущих в огне. Князь усмехнулся. Может быть, и не лгут сказки… А вернее всего лгут. Даже каменный храм не выдержит сей стихии. Сколько ещё простоит Русь в огне?

– Ты чего не спишь, княже? – к костру подсел рослый витязь в воронёной пластинчатой броне.

– Не спится, Олежка, – вздохнул князь. – Мысли замучали.

Собеседник вздохнул, подбросил пару толстых поленьев и охапку мелких веток, разом ожививших огонь.

Олег Калинович был ближний боярин князя, его правая рука. Один из немногих, ушедших тогда среди огненной круговерти из гибнущего Рыльска. И после того были потери, потери, потери… Он да Симеон Берест, вот и все, кто остался. Остальные пришлые.

– Что ты узнал? – спросил князь, переменив позу на большой охапке елового лапника, покрытого сверху лосиной шкурой.

– Сведения подтвердились, – Олег поворошил сучком угли, – завтра Бурундай выходит на нас. Весь свой тумен выводит, двенадцать тысяч войска.

– Стало быть, в Деревиче останется тысяча обозников Дэлгэра?

– Ну, во первых, не тысяча, а токмо семьсот…

– Это хорошо.

– …А во-вторых, не такие уж они обозники, княже. Боевые воины.

– А это плохо.

Боярин помолчал, подбирая слова.

– Обратного хода не будет, княже.

В глазах князя Мстислава плясали огненные отблески костра.

– Обратного хода нет у нас с тех пор, как сожгли поганые град родной, Олег Калинович. И у всех людей русских, похоже, два пути – либо биться насмерть, либо сгинуть бесславно под пятой. Как деревчане либо губинцы.

– Думаешь, таки не выживет Деревич? – Олег подбросил в огонь ещё пару сучьев. Князь криво усмехнулся.