Текст книги "Мария, княгиня Ростовская"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 47 страниц)

К шатру Повелителя во весь мах подскакал всё тот же Хостоврул. Соскочив с коня, пал ниц, едва не уперевшись лбом в дастархан. Выпрямился, сияя всей раскормленной рожей.

– Победа, мой Повелитель!

– Коназа Ури взяли? – Бату-хан взял с блюда розовый персик, откусил половину, выплюнул крупную косточку. Сыбудай неодобрительно покосился: балуется молодой Бату. Пища настоящего монгола – мясо, и только мясо…

На толстой роже Хостоврула отразилось огорчение.

– Нет, мой Повелитель. Джебе-нойон просит простить его. Главный коназ Ури ушёл через лес, пробился с остатками своих нукеров.

– Плохо, – поморщился Бату-хан.

– Но зато взяли его брата, мой Повелитель, – несколько поспешно сказал Хостоврул.

– Ну так приведите!

В глазах плавала призрачная зелень, в ушах шумело от потери крови. Сильно болели раны, особенно ключица, куда пришёлся удар монгольской сабли. Если бы не кольчуга…

Князь Олег Ингваревич усмехнулся запёкшимися губами. Если бы не кольчуга, он не стоял бы сейчас вот так, на коленях, перед этим поганым молодым ублюдком, и этим грязным стариком, которого в Рязани, скорее всего, даже не пустили бы на княжий двор. И хорошо, что болят раны. Иначе совсем невозможно было бы терпеть боль в душе.

Бату-хан рассматривал урусского князя, которого держали двое здоровенных нукеров, заломив руки. Урус стоял на коленях в снегу, русые волосы свалялись в мокрый колтун, борода в крови… И вдруг Бату-хан заметил, что урус улыбается.

– Кто таков? – спросил Бату-хан. Сделал знак нукерам, те отпустили князя. Секунду-другую урус ещё стоял на коленях, разминая руки, затем с явной натугой попытался встать – нукеры тут же осадили его назад. Ещё не хватало, чтобы вожак какой-то стаи дикарей стоял в рост пред лицом джихангира.

Переводчик, заменивший прежнего Исаака, маленький чернявый араб, повторил вопрос Бату-хана по-русски.

– Я князь Олег Ингваревич, хан.

Так и сказал – просто «хан». Немногим бы это сошло с рук, но Али был не так бестолков, как его несчастный предшественник – всё-таки когда-то служил у багдадского халифа. Он перевёл правильно, «величайший Повелитель». Так дольше проживёт умный Али, да и этот урус, возможно, тоже.

– Ты знаешь князя Ури?

Князь Олег задумался. Князь Юрий, должно быть, прорвался уже сквозь вражеские орды и теперь в безопасности…

Переводчик делал Олегу страшные глаза, умоляя взглядом: «не молчи!»

– Он мой родственник, – уточнять князь не стал. Какая им разница, поганым, они же, небось, как волки, помётами родство числят.

Выслушав ответ, Бату-хан кивнул.

– Почему твой родственник выступил против меня, вместо того, чтобы пасть в ноги? Разве он не знает, что неподчинение Повелителю карается смертью?

Плыла и плыла перед глазами призрачная зелень, и сквозь неё проступали лица. Давид Ингваревич Муромский, Глеб Ингваревич Коломенский, Всеволод Михайлович Пронский… Вожди народа рязанского, опора и защита земли русской… Все, все убиты!

– Когда Повелитель спрашивает, ему следует отвечать немедля, – подал голос толмач. – Повелитель говорит, что коназ Ури…

– Князь Юрий, – перебил толмача князь Олег. – Говорить-то правильно научись, подстилка поганская.

Толмач заткнулся от неожиданности, побледнел. Разумеется, это было оскорбление, но касалось оно самого толмача, а не Величайшего. Что делать?

Хлёсткий удар нагайки охранного нукера ожёг араба, и тот поспешно залопотал по-монгольски. Князь Олег снова мрачно усмехнулся – оно и видно, какие тут порядки. Ничего так не являет господина, как обращение со своими слугами.

Бату-хан неожиданно засмеялся, тонко и визгливо. Над словами моими забавляется, подумал князь Олег.

– Повелитель сказал, князь Ури преступник, посмевший поднять руку на Повелителя Вселенной, – опять заговорил толмач. – Когда его изловят, как волка, в ваших диких лесах и сдерут шкуру, вам понадобится новый князь. Повелитель спрашивает – хочешь быть князем рязанским? Когда непобедимые воины Повелителя возьмут Рязань…

– Если ваша бешеная орда возьмёт Рязань, – снова перебил толмача князь Олег, – там останутся только трупы и уголья. И вы будете обшаривать трупы и сдирать с них тряпки, дабы обмотать ими свои сроду немытые задницы. Спасибо за честь, хан. Уж лучше быть сторожем на погосте.

Бату-хан выслушал ответ, удовлетворённо кивнул, словно человек, получивший подтверждение уже известным ему фактам.

– Повелитель сказал, ты сам выбрал свою судьбу – в глазах толмача зажглись злорадные огоньки. – Ему не нужны такие строптивые рабы. Сейчас тебя четвертуют, разорвут лошадьми на четыре части.

Частокол, составленный из неохватных брёвен, курился паром, вода стекала по валу, намерзая неровными скользкими комьями и кочками. Наверху, на стене шла суета, мелькали деревянные вёдра. Князь Юрий, придерживая правой рукой тупо ноющую левую, оглядывал земляной вал с кое-как, наспех врытыми в землю кольями. Усмехнулся уголком рта. Что мешало врыть эти колья летом, как следует? И лёд могли наморозить заранее, морозы уж сколько дней стоят… Всё расхлябанность русская, исконная…

На мохнатом буланом коньке к князю подскакал воевода Клыч.

– Посмотрели?

– Посмотрели, княже. Бесполезно. Лёд толстый уже, а народу мало. Зря промаемся. Даже ежели б и прорубили такую полынью, так она за три дня крепче прежней станет.

Князь Юрий ещё более помрачнел. Значит, и со стороны реки надёжной обороны не будет.

– Сколько ратных у тебя сейчас?

Воевода Клыч горько усмехнулся.

– Как сказать… Ежели всех, кто на ногах стоит и топор не роняет, считать, тогда восемь тыщ. А ежели считать только тех, кто на деле ратному делу обучен, тогда с полтыщи, не более.

Князь Юрий нервно дёрнул щекой. Всё бесполезно. Князь Юрий был умным человеком и опытным воином, и сейчас понимал – с таким гарнизоном против такой орды город простоит ровно столько, сколько простоят стены. Пара-тройка проломов, и всё. Может быть, и правду следовало засесть со всем собранным войском в Рязани, пожертвовав всей остальной рязанской землёй? Лучше потерять часть, пусть и большую, чем всё без остатка… А, что теперь говорить!

– Слышь, воевода. Хоть кольев на реке набить, что ли?

Клыч засопел.

– А где людей взять, княже?

– Баб позовите!

– Бабы воду на коромыслах носят, стены да вал леденить…

– Ну, ребятишек тогда, которые постарше. Лунки бить да колья вмораживать особой силы и уменья не надо.

Клыч стащил рукавицу, поскрёб рукой подбородок.

– А что, княже, это мысль. Попробуем!

– Не пробовать надо, Клыч, а сделать.

Послышался конский топот, и из-за угла ближнего строения вывернулся князь Роман Ингваревич. Ладно, хотя бы он в Рязани, подумал князь Юрий. Всё подмога.

– Сделали?

– Всё сделали, как тобой говорено, Юрий Ингваревич. Мешки наморозили и в воротах склали.

Юрий чуть усмехнулся. Это была идея самого князя Романа – набить дерюжные мешки соломой вперемешку с мокрым песком и сложить их наподобие кирпичей в воротном проёме, оставив только узкий проход. За пару дней этот завал промёрзнет насквозь и станет прочнее каменной кладки, так что ворота не выбить даже окованным сталью тараном.

– Ну молодцы. Принимайтесь детинец леденить. И ещё вот что… Проверь-ка тот лаз. Ну, ты понял.

– Понял, – чуть подумав, сказал князь Роман. – Сам пройду.

– Давай, брате. Надеюсь на тебя.

Воевода напялил рукавицу, одновременно придерживая конька, который устал стоять без движения.

– Когда их ждать-то, завтра?

– Непременно. Вряд ли будет Батыга тянуть, иначе сожрёт его орда самого, тут одного корма сколько надобно!

– Тогда так, княже. Надобно нам прекратить все работы, чуть стемнеет. И мужикам спать-отдыхать. Мыслю я, осада будет жестокая, так что силёнки поберечь надобно.

Князь Юрий поморщился, перехватив сильно занывшую руку.

– А работать кто будет? Не доделано ни хрена…

– А что толку, ежели завтра уже ратники от усталости падать начнут?

Князь Юрий тяжко вздохнул. Всё бесполезно… Всё.

– Ладно, воевода. Прав ты, опять прав. Так и сделаем.

Владыка Иосиф отставил счёты, отложил бумаги и перо. Потёр переносицу. Ладно, остальное завтра…

Да, дела шли неплохо. Иосиф ещё раз похвалил себя за правильно выбранную линию. Он с самого начала жёстко стал добиваться увеличения доходов владычной казны, и неустанные труды в этом направлении уже начали приносить плоды. Давно ли заступил на свой пост митрополит Иосиф? А уже в полтора раза увеличил доходы по сравнению с предшественником своим, и есть ещё немалые резервы… Да, что ни говори, эта Руссия страна несметных богатств, только дикари здешние неповоротливы, и не так-то легко взять те богатства…

– Прости, владыка, – служка, он же второй секретарь возник неслышно. – Там князь Михаил к тебе на приём просится. Примешь ли?

Иосиф усмехнулся. Нет, что ни говори, а святейшей церковью в дикой Руссии работа проделана большая – вот, пожалуйста, великий князь не к себе зовёт, а на приём просится… До чего всё же приятно быть митрополитом всея Руси!

– Пусть войдёт! – Иосиф принял величественный вид.

Служка удалился, всё так же ступая мягкими сафьяновыми сапожками, и спустя минуту в покои владыки Иосифа вошёл князь Михаил Всеволодович.

– Доброго здоровья тебе, владыко!

– И тебе, княже, – чуть улыбнулся Иосиф. – С чем пожаловал?

Сесть дозволишь, или как? – князь Михаил уже сел на лавку, широко расставив ноги. Владыка убавил улыбку. Нет, всё-таки недоработано тут – вот, пожалуйста, сел без разрешения варвар…

– Дело важное у меня к тебе, владыко, – продолжил князь Михаил. – Война, и война великая. Надобно Русь подымать. Всю подымать, владыко, никак иначе…

– … Нет, нет и нет! – Иосиф вскочил, заходил из угла в угол. – Крестовый поход объявить я не могу! Сие есмь ведение самого патриарха константинопольского!

– Нет времени на переговоры! – Михаил сжимал руки в кулаки, вот-вот по столу хватит. – Покуда энциклик тот будем ждать!..

Помолчали.

– Ну хорошо. – произнёс князь на тон ниже. – Тогда другая просьба к тебе будет, владыко. Напиши письмо личное князю Олегу Курскому, да Брячиславу в Полоцк.

Иосиф стоял у окна, сцепив руки в замок, вращал большие пальцы вкруг себя.

– И этого я сделать не могу. Князь Брячислав с немецкими еретиками богомерзкими якшается, а в казну владычную и вовсе ни куны не платит…Да и Олег Курский отозвался нынче о моей персоне пренебрежительно – мне ли к нему первому писать? Пусть кается сперва!

– Да при чём тут казна! – не выдержал Михаил Всеволодович. – При чём тут персона! Разве о том сейчас речь?

– И о том в первую голову должен печься я! – тоже повысил голос Иосиф. – О том, как бы древнее благолепие церкви святой не уронить, да и о доходах тоже!

Собеседники снова замолчали, и молчание это становилось всё тяжелее.

– Так как насчёт писем? – теперь князь Михаил говорил ровно, негромко.

– Нет, я сказал! – отрезал Иосиф. – Извини, Михаил Всеволодович, ничем тебе помочь не могу!

Князь Михаил встал.

– Не мне… Не мне – всей земле русской ничем помочь не можешь ты. Прощай!

И, не дождавшись благословения, не оглядываясь, вышел. Владыка скривился. Нет, всё-таки здорово недоработано тут… Нет у местных вождей должного уважения к особе его, владыки Иосифа, тогда как должно быть по определению…

– Вот она, Рязань, мой Повелитель.

Джебе сидел вполоборота, указывая рукой с зажатой нагайкой на раскинувшийся перед ними город. Высокий, обледенелый земляной вал увенчивали высокие деревянные стены, тоже отблёскивающие льдом. Меж зубьев частокола тускло блестели остроконечные урусские шлемы. Бату-хан разглядывал всё это, цепко и внимательно отмечая слабые места.

– Почему ворота не блокированы? Могут быть вылазки…

– Нет, мой Повелитель. Я не стал блокировать ворота. Наоборот, поставил там только полутысячу слабых воинов, и расположил так, чтобы у урусов возник соблазн сделать вылазку.

Бату-хан внимательно посмотрел на своего полководца. Джебе чуть растянул губы в усмешке.

– И ещё там стоит три отборных сотни нукеров, мой Повелитель. Вроде бы далеко, но к воротам в случае чего успеют.

Бату-хан неожиданно засмеялся, и Джебе вторил ему.

К Повелителю Вселенной подъехал на коне Сыбудай. На нём красовался новенький стёганый ватный халат, крытый небесно-голубым шёлком с причудливым золотым шитьём.

– Ты заболел, мой Сыбудай? – участливо-обеспокоенно спросил Бату-хан. В глазах молодого монгола плясал смех. Джебе тоже понял, заулыбался.

– Я здоров.

– Тогда где твой любимый халат? Неужели подарил урусам?

– Рукав оторвался и потерялся, – буркнул Сыбудай. – Не ходить же мне с одним рукавом.

– Это ужасно, – сокрушённо цокая языком, Бату-хан повернулся к нойону. – Утрата рукава невосполнима. Почему ты ничего не предпринял, Джебе-нойон?

– Не беспокойся, мой Повелитель, – отозвался Джебе. – Три тумена лучших воинов уже ищут рукав уважаемого Сыбудая.

Они разом расхохотались. Бату-хан смеялся тоненько-визгливо, Джебе – гортанным металлическим смехом. И даже сам Сыбудай заперхал старческим надтреснутым голосом.

– Ладно, к делу. Что ты увидел?

– Лёд на реке крепок, – отозвался Сыбудай. – Надо сказать китайцу, пусть поставит на том берегу свои машины. Пара проломов с той стороны не помешают.

– Зачем? Штурмовать надо отсюда, – возразил Джебе.

– Штурмовать надо со всех сторон разом, мой Джебе, – Сыбудай шумно высморкался в рукав. На небесно-голубом шёлке возникло тёмное пятно. – И непрерывно, днём и ночью. У коназа Ури совсем мало людей, и отдыхать им будет некогда. Когда китаец проломит стены, урусы будут спать, стоя на ногах.

– У Елю Цая только шесть машин, – возразил Джебе. – Они нужны тут.

– Это его проблемы! – отрезал Сыбудай. – Пусть думает.

Елю Цай соскочил с коня, не глядя бросив поводья подручному. За последнее время он здорово научился скакать верхом, наверное, не хуже настоящего монгольского воина. Или всё же хуже? Елю Цай усмехнулся, вспомнив, как в начале своей службы он мучился, трясясь в седле, и как грязные монгольские дикари тыкали в него пальцами и смеялись, наблюдая, как он неуклюже сползает с коня в конце дневного перехода, как идёт нараскоряку, тщательно оберегая стёртые в кровь бёдра и ягодицы… Во всяком случае, сейчас над ним уже никто не смеет смеяться – золотая пайцза, выданная Елю Цаю лично джихангиром, позволяет ему самому распоряжаться жизнями других. Рядовой монгольский воин, посмевший оскорбить носителя такой пайцзы, будет удавлен тетивой от лука без лишних объяснений.

Широкая река, покрытая льдом и засыпанная снегом, уходила вдаль бело-молочной лентой меж двух тёмных стен векового леса. Возле самого города лес был вырублен под огороды и поля, заодно не позволяя врагам скрытно подобраться к городу на расстояние внезапного конного броска. Очень разумно, если имеешь дело с небольшой конной бандой какого-нибудь местного кочевого хана. Но сейчас Бату-хану это на руку. Огромное войско монголов неторопливо и деловито размещалось лагерем вокруг города, обживая окрестные поля. Елю Цай снова усмехнулся. Если бы вокруг Рязани стеной стоял такой лес, как тот, через который шли сегодня утром, это создало бы Повелителю массу трудноразрешимых проблем.

– Ю Гунь!

– Я тут, мой господин!

– Доставай мерную верёвку и вехи. Будем делать обмер.

Мимо уха Елю Цая с лёгким шелестом пролетела стрела. Другая, на излёте, вонзилась в шею коня, на котором прибыл сюда Елю Цай. Конь дико заржал, взвиваясь на дыбы, стряхивая державшего повод коновода. Третья стрела ударила точно в середину груди Ю Гуня, тот вскрикнул, схватился за грудь руками. Надо же, какие могучие луки имеются у этих урусов… Никогда бы Елю Цай не поверил, что стрелой можно достать с пятисот шагов.

– Азарга! – окликнул он начальника конной полусотни, прикомандированной к Елю Цаю для охраны со строгим предупреждением: без возражений выполнять все распоряжения китайца, как если бы они шли от самого Джебе.

– Я тут, господин!

Елю Цай испытал внезапно острое чувство наслаждения. Вот. Вот оно. Вот то, зачем он пошёл служить в войско Бату-хана. Надо отдать этому молодому степняку должное – он умеет ценить нужных ему людей. На родине, в Нанкине, любой грязный монгол, мочащийся, не сходя с коня, мог сделать с ним, Елю Цаем, всё что угодно. Скажем, убить ради забавы кистенём, железной гирькой на ремешке, примотанном к короткой деревянной палке. Здесь же всё наоборот – он может приказывать вот этим грязным животным.

– Прикроешь нас своими людьми, покуда мы будем делать промеры! – распорядился Елю Цай. – И окажите помощь Ю Гуню, немедленно!

– Да, мой господин!

Монгольские воины спешились, растянулись в длинную цепочку, закрывшись круглыми щитами, обтянутыми бычьей кожей, продублённой до каменной твёрдости. За этой живой стеной стрелы не достанут.

– Ю Гунь!

– Я здесь, мой господин. – Ю Гунь, уже перевязанный, стоял перед Елю Цаем. Стрела с узким трёхгранным наконечником, неглубоко вонзившаяся в грудинную кость, уже была вынута, и повязка, на которой проступило тёмно-алое пятно, охватывала всю грудную клетку. На плечи маленькому китайцу набросили трофейный урусский полушубок.

– Можешь работать?

– Да, мой господин, – Ю Гунь был бледен, но на ногах стоял ничего.

– Ну так бери мерную верёвку!

– Эх, едрить твою в дышло! Промазал…

Пожилой ратник с окладистой русой бородой потянул из колчана новую стрелу, и в этот момент в бойницу влетела монгольская стрела, с тупым звуком ударила в лицо. Голова ратника мотнулась назад, он неуклюже завалился и повис на верёвке ограждения.

– Олексу убили!

Воевода Клыч не дрогнул, плавно ведя цель. Спустил тетиву и только тут выругался, одновременно наблюдая, как скачущий монгол вылетает из седла, выбитый стрелой могучего русского лука. Да, конечно, пехотный лук в рост человека много мощнее и дальнобойнее короткого лука пришельцев. Но надолго ли хватит стрел?

– Развлекаешься, воевода? – раздался сзади голос князя Юрия.

Воевода и тут не дрогнул. Многолетняя привычка брала своё, и тело опытного воина само знало, что делать – плавно ведя «на острие» стрелы врага, задержать на миг дыхание… Стрела со свистом ушла к цели, и ещё один степняк покатился в снег.

– Стрелков добрых наперечёт, княже, – воевода отстранился от бойницы, и в неё тут же с жужжанием влетела монгольская стрела. – Вот я и думаю: дай-ка десяток-другой поганых спешу…Эй, ребята! Стрелы, которые тупленые, на заточку несите! – проорал он вниз.

– Уже унесли! – донёсся молодой, ломкий голос.

– Ну добро! А остальные сюда, на стену давай!

Князь Юрий был ещё бледнее вчерашнего.

– Хорошо придумал, Клыч. А то уже сегодня свои-то стрелы кончатся, похоже.

– Ты чего меня искал-то, княже?

– Пойдём, воевода.

– У меня и здесь…

– Пойдём, говорю. Сам увидеть должен.

Князь повернулся и пошёл, ровным широким шагом. Воевода шёл за ним и думал – и не скажешь, что третьи сутки без сна. Что в сече кровавой был, что с остатками дружины сквозь лес продирался… Что брата и родичей своих потерял на поле бранном, а перед тем сына. Да, князь Юрий таков – не гнётся… покуда не сломится.

– Смотри, – князь показал в бойницу рукой.

Воевода выглянул осторожно. За Окой, напротив города, почти у самого берега кипела работа. Человечки, отсюда похожие на муравьёв, тащили брёвна, брусья, ещё что-то…

– Что скажешь? – обратился с вопросом к воеводе князь.

– Значит, и отсюда тоже… – воевода отстранился от бойницы. Глаза его встретили взгляд князя. Опытные воины понимали друг друга без слов.

– Думал я разбить воев наших надвое, дабы одни отдыхали, покуда другие на стенах стоят. Теперь, похоже, всех до единого придётся на стены ставить.

Князь Юрий двигал желваками на скулах.

– На сколько хватит их?

– Чего ты от меня-то хочешь, Юрий Ингваревич? – нервно промолвил воевода.

Они помолчали.

– Знаю, чего ты в стрелки записался, воевода, – произнёс князь. – Лёгкой смерти ищешь?

Воевода помедлил с ответом. Тяжко вздохнул.

– Ты прав, княже. Малодушен я. Не хочу увидать, как в город наш славный поганые ввалятся.

Снова помолчали. Два опытных воина не нуждались в многословной беседе. Зачем теперь уже слова? Всё ясно.

– Пойду я… Юра – произнёс Клыч тихо. – Работы много.

– Иди, Клычик, – так же непривычно-мягко ответил князь.

Воевода повернулся и зашагал по стенному настилу.

– А к бойницам больше не лезь! – донеслось вслед. – Пристрелят, нам вдвоём с князем Романом оборону держать?

– Учту, княже! Приму меры! Хрен меня так просто пристрелишь!

– Позволь отвлечь тебя, славный нойон…

Джебе открыл один глаз. Перед ним, почтительно склонившись, стоял Елю Цай.

– Чего тебе? – проворчал Джебе, открывая второй глаз, – только заснул…

– Прости, что потревожил твой сон, могущественный, – китаец держался почтительно, но твёрдо. – Очень срочное дело.

Монгол сел, почёсываясь, зевнул.

– Излагай.

– Мне нужно пару тысяч урусских девок.

Джебе вытаращил глаза. Пару секунд сидел неподвижно, затем дико захохотал.

– Две тысячи! Ха-ха-ха-ха! Девок… Ох-хо-хо-хо… Когда ты будешь их огуливать?

– Нет, могущественный, – китаец тоже засмеялся. – Это сделают твои славные воины. А мне нужны их волосы.

– Волосы? – монгол перестал смеяться – Зачем?

– Понимаешь, славный нойон… Сейчас я могу построить только шесть камнемётов, потому что у меня только шесть комплектов деталей. Бронзовые оси для таких машин здесь достать невозможно, а чтобы отковать подобные, нужны сто хороших кузнецов и уйма времени…

– Ты заранее ищешь оправданий, Елю Цай?

– Ни в коем случае, – китайский мастер держался по-прежнему твёрдо, хотя знал – стоит Джебе хлопнуть в ладоши, и его уволокут из шатра и удавят. Пайцза Бату-хана тут не защита, поскольку Джебе второй после Сыбудая человек в орде. – Я не ищу оправданий, прославленный. Я нашёл выход.

– Ну? – недоверчиво покосился монгол. При всей своей храбрости Джебе питал к китайцу некоторую опаску, поскольку считал всю его машинерию натуральным колдовством.

– Существуют и другие конструкции камнемётов, прославленный. Наиболее легко и быстро можно построить вот такой, – Елю Цай развернул шёлковый свиток, густо исчерченный тушью. Монгол взял свиток, принялся его важно разглядывать, держа вверх ногами. Елю Цай гигантским усилием воли подавил улыбку.

– Ну а девки-то тут при чём?

– Упругие элементы машины лучше всего сделать из женских волос. Конские, конечно, тоже можно использовать…

– Ещё чего! – возмутился Джебе. – Остричь хвосты у двух тысяч коней? Будут тебе урусские девки! Хоть две тысячи, хоть три!

Стрела, обмотанная горящей просмолёной паклей, огненным метеором влетела в бойницу и по крутой дуге ушла вниз, воткнувшись в крышу какой-то избушки, близко прилепившейся к городской стене. Вторая с глухим стуком вонзилась в частокол, шипящее пламя затрепетало на ветру, озаряя бойницу снаружи неровным мятущимся светом.

– Туши! Туши, говорю!

Кто-то уже проворно лез на забор и далее на крышу строения. Схватил и обломил горящую стрелу, бросил вниз – огонь зашипел в снегу, извиваясь, словно от нестерпимой муки, и умер. Но на смену погибшему огню спешили его товарищи – горящие стрелы начали густо перелетать через частокол

– Худо дело, воевода! – к Клычу подбежал сотник. – Надо мужиков ставить на крыши ближних-то изб, не то пожар займётся, и не потушить!

– Мужикам на стенах место! – отрезал воевода. – Ты вот что, Ждан. Собирай немедля отроков окрестных, пусть-ка они на крыши лезут! Да быстро, быстро!

Сотник канул в темноту, а воевода, выглянув в бойницу, железной рукавицей сломил воткнувшуюся рядом стрелу. И снова взялся за лук, ловя в прицел скачущих всадников. Коротко пропела тетива, и монгол, уже натягивавший свой лук с наложенной огненной стрелой, с коротким воплем вылетел из седла, забился в размешанном копытами коней снегу и затих. Клыч сплюнул в бойницу и потянул новую стрелу из тула.

Плечо ныло от перенапряжения, ныли пальцы. Натягивать раз за разом могучий лук – занятие не для слабых, почти что подтягиваться на одной руке. На воеводе сейчас был тяжёлый панцирь и шлем с толстой кованой личиной, с узкой прорезью для глаз и «клювом» для рта и носа, облегчавшим дыхание. Пробить такой доспех стрелой из короткого монгольского лука было невозможно. Князь прав, не хватает ещё, чтобы воеводу рязанского подстрелил, как фазана, какой-то немытый степняк…

Снова пропела тетива, и ещё один поганый мешком рухнул в снег. Который уже? Во всяком случае, счёт давно перевалил за полусотню. Именно потому воевода стоял на стене, наравне с прочими лучниками. Сейчас и только сейчас он мог разить врага десятками. Когда в стенах появятся проломы, счёт резко сократится – вряд ли в рукопашной схватке ему, Клычу, удалось бы изрубить столько врагов…

Со стены было хорошо видно, как лагерь монголов живёт своей кипучей ночной жизнью. Под стенами с гиканьем и воем скакали всадники. Выпустив горящую стрелу, поганый тут же разворачивался и возвращался за новой, к горящим неподалёку кострам. У костров стояли люди, совавшие стрелы, обмотанные смолёной паклей в огонь и подававшие их подлетавшим всадникам, которые разворачивались и снова скакали к городским стенам, чтобы выпустить свой груз по цели. Спустя сотни лет такой порядок будет назван словом «конвейер».

Пропел рог, внизу заорали и заголосили несколько иначе. Вражеские конные стрелки, выпуская последние стрелы не целясь, поверх стены, разом повернули коней и ускакали прочь. Недалеко, впрочем, ускакали – Клыч видел, как враги спешиваются в каких-то шестистах шагах, усаживаются у костров, принимая у сидящих товарищей посудины с бульоном и куски варёного мяса. Смеются, разговаривают, как будто косари после работы. А на смену им уже подходили новые, отдохнувшие бойцы, и дождь огненных стрел возобновился с новой силой. Воевода скрипнул зубами – половцы, давние и привычные соседи русичей, никогда бы не додумались до такой осады. Всё даже хуже, чем Клыч себе представлял. Хотя куда уж тут хуже…

– А-иии! Пустите! Пустите, ироды окаянные!!

Урусская девка в разорванном до пояса платье билась в лапах двух здоровенных монголов, которые прижимали её к столу, сбитому из тесовых плах – трофею, вынесенному из какого-то урусского дома. Третий монгол ловко орудовал овечьими ножницами. Раз-раз, и роскошные косы, краса и гордость любой русской девушки, летят в обширный мешок, смешиваясь с другими такими же косами – русыми, каштановыми, чёрными как смоль и сияющими чистым золотом…

– Давай следующую! И другой мешок, этот полный!

Елю Цай запустил руку в мешок с волосами, на ощупь пробуя качество материала. Он смотрел на экзекуцию, проводимую монгольскими нукерами, с философским бесстрастием. Что делать, война есть война…

– Ой, мама! Мамочка-а-а!!

– Следующую!

Елю Цай отвернулся.

– Ю Гунь!

– Я здесь… господин…

Маленький китаец выглядел плохо – лицо было бледным, лоб блестел от пота. Его трясло, как в лихорадке.

– Тебе плохо, Ю Гунь? – придав своему голосу участие, спросил Елю Цай.

– Грудь… болит… – вымученно улыбнулся Ю Гунь. Похоже, ранение урусской стрелой не прошло даром, подумал Елю Цай. Горячка… Да, жаль Ю Гуня. Это был хороший мастер, верный помощник. Если горячка, его хватит ещё только на пару часов.

– Ю Гунь, нам надо сейчас же сделать замеры и определить позиции орудий. Немедленно!

Белый скакун переступал копытами и фыркал, но Бату-хан сидел на нём, как влитой, уверенно пресекая всякие попытки коня сдвинуться с места. Рядом сопел старый Сыбудай. Кольцо нукеров личной охраны Повелителя Вселенной казалось врытыми в землю каменными изваяниями.

Бату-хан разглядывал раскинувшийся перед ним город. Он уже видел его вчера, но старый Сыбудай не раз говорил ему: «Внимательно посмотри и забудь. Назавтра снова посмотри, и всё вспомни. Только так ты увидишь ВСЁ». Как всегда, старик прав – то, что ускользнуло от первого взгляда, выловит второй. Итак, что мы имеем?

Громадный земляной вал, утыканный врытыми в землю кольями, блестел льдом. Блестели льдом и деревянные стены, построенные из циклопических размеров брёвен. Молодой монгол в который раз поразился, что бывают в мире такие деревья. На берегах его родного Керулена берёза толщиной в руку уже считалась вполне солидным деревом.

Отсюда было хорошо видно, как монгольские всадники непрерывно снуют под стенами города, посылая огненные стрелы. Впрочем, этот обстрел покуда не причинил урусам заметного ущерба. Но это неважно. Главная задача такого обстрела – непрерывно держать врага в напряжении, не давать вражеским воинам ни минуты покоя.

Кольцо охранных нукеров расступилось, пропуская внутрь всадника на чёрном, как уголь жеребце.

– Как спалось, мой Повелитель? – великий Джебе улыбался почтительно, но в то же время с долей фамильярности. Да, Джебе мог себе это позволить. Больше него мог позволить себе только Сыбудай.

– Мне снился кошмар, мой Джебе, – откликнулся Бату-хан. – Мне снилось, будто ты не успел подготовиться к штурму.

Сыбудай, молча сидевший на коне неподалёку, глухо заперхал старческим смехом.

– Это от излишне плотного ужина, мой Повелитель, – не моргнул глазом Джебе. – У нас всё готово. Желаешь посмотреть? Только близко к стенам подъезжать остерегайся. У урусов очень мощные луки. Вчера Елю Цая едва не пристрелили, когда он выбирал места для установки своих машин.

– Кстати, о нём. Мне доложили, что ты доставил к нему две тысячи молодых урусок. Зачем, если не секрет? Или китаец решил слегка размяться перед работой?

Сыбудай снова заперхал смехом. Джебе ухмыльнулся.

– Возможно, он и использовал часть урусок по прямому назначению, я не интересовался. Надо будет спросить. Но вообще-то идея в другом. Этих, – Джебе кивнул назад, – машин он может поставить только шесть. А на такой большой город надо больше.

– А девки тут при чём?

– В том и суть. Китаец уверяет, что может построить другие машины, но для этого нужны волосы множества женщин. Зачем именно, я не интересовался. Колдовство, мой Повелитель, штука тёмная.

– Интересно… – усмехнулся Бату-хан.

– А мне нет, – проворчал Сыбудай. – Колдовство, оно и есть колдовство. Зачем истинному воину знать такие штуки? Для подобных вещей и существуют в твоём войске вот такие китайцы, мой Бату. Пусть делает, что хочет, лишь бы развалил стены.

Елю Цай ещё раз придирчиво оглядел только что построенную машину. Грубо ошкуренные брёвна белели свежесрубленной древесиной, рычаг косо торчал, упираясь в поперечную ограничительную балку. Рычаг венчала кованая железная ложка, в облике которой проглядывали черты недавнего шлема. Впрочем, из всех деталей машины наибольшие опасения вызывал торсион из волос. Елю Цаю ещё ни разу не приходилось строить такие машины, и он сильно рисковал, уповая на точность старинного чертежа и описания камнемёта. Впрочем, если он не успеет к заданному сроку развалить стены, риск ещё больше. Китаец поёжился от набежавшего холодка – золотая цепочка пайцзы Повелителя Вселенной показалась вдруг удавкой из тетивы…