Текст книги "Мария, княгиня Ростовская"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 47 страниц)

– Здрав будь, Михаил Всеволодович, – негромко произнёс молодой человек. – Щит и меч.

– И ты будь во здравии, Андрей Мстиславич, – так же негромко ответил Михаил. – Без щита и меча узнал я тебя.

Молодой человек смотрел без улыбки.

– Тато казнили в Орде смертью лютой.

– Скорблю о сём, Андрей Мстиславич, прими…

– Не за скорбью я приехал, княже. И нет скорби во мне, а токмо огонь и лёд. Продолжим?

Князь Михаил помолчал.

– Не боязно?

– Бояться будут они, – глаза молодого князя светились, как у вурдалака. – Ходить по малой нужде не меньше чем тьмою, а по большой токмо под себя. Нет у нас иного выхода. Нельзя допустить, чтоы укоренились они на земле русской.

Михаил помолчал.

– Да ты не бойся, Михаил Всеволодович. Отец случайно живым к ним попал. И то не выдал тебя. Я же живым ни в коем разе не дамся.

– Хорошо, Андрей Мстиславич, – Михаил вздохнул. – Однако без подмоги Даниила тебе не сдюжить. Пример отца твоего тому подтверждение.

Князь Андрей жёстко усмехнулся.

– Даниил Романович мне поможет. Отцу отказал, а мне не откажет. Есть у меня кое-что на него.

– Ну-ну… – Михаил смотрел теперь хмуро. – Опасный способ это, Андрей. Не тот человек Даниил Романыч, что на крючке долго сидит.

– Что делать… – снова без улыбки ответил молодой человек. – Сейчас все средства хороши, дабы изгнать поганых с земли нашей.

– Хорошо. Токмо ко мне ты больше без совсем уже крайней нужды дороги не ищи. Есть у боярина моего Фёдора Олексича человек для сих дел, скажи, где тебя искать, он подойдёт. Он же игрушку сию тебе передаст обратно, пароль прежний. Вся связь через того человека пойдёт.

– Я понял, Михаил Всеволодович. В поклонах не рассыпаюсь, потому как долг есмь это каждого русского человека – бороться за Русь. Скажу лишь: храни тебя Христос. Я же в тебе изначально ни разу не усомнился.

– Ступай уже, Андрей Мстиславич.

– Прощай, княже.

Солнце, целый день калившее землю неистовым белым светом, наконец-то утратило свой жар и сейчас садилось за горизонт распухшим багровым диском. Старый Сыбудай смотрел на огненый диск, уходящий в воды Последнего моря. Никогда ему не последовать за ним…

– … Поверь, мой Сыбудай, как это ни огорчительно для тебя звучит, но о походе на запад в настоящее время не может быть и речи. Проклятый змей, засевший в Харахорине, уже посадил бы на трон Повелителей Вселенной Гуюка, моего злейшего врага. Нехорошо так говорить, но смерть Джагатая произошла вовремя. Иначе страшно подумать, чем могли окончиться козни китайца. Война, война без конца, война всех против всех, как это было до Чингис-хана.

– Да, Джагатай умер очень вовремя, – усмехнулся старик. – Очень правильно умер, хотя и нехорошо.

– В смысле? – прищурился Бату-хан. – Что ты хочешь этим сказать?

– Я уже сказал то, что хотел – Джагатай умер как раз тогда, когда это стало нужно Бату-хану. Всё прочее меня не касается. Я не баба, чтобы строить домыслы, не имея фактов, тем более в таких делах.

Бату-хан подавил раздражение. Слишком много понимает старик, о себе и вообще. Не пора ли расставить фигуры на доске по своим местам?

– Я не хотел бы с тобой ссориться, мой Сыбудай. Однако это не значит, что я боюсь этой ссоры.

Сыбудай остро взглянул на молодого монгола, но глаза Бату оставались непроницаемы.

– Пора тебе определиться, Сыбудай-багатур. Либо ты делаешь то, что нужно МНЕ, либо продолжаешь тосковать о Последнем море, как стареющая вдова об утраченной в далёкой юности девственности, и тогда извини. Жизнь штука жестокая. Я должен быть уверен в тебе до конца.

Старый монгол хмыкнул.

– Однако… Ведь ты здорово боишься, Бату. Удачно умереть может не только Джагатай, но и Бату?

И снова молодой монгол встретил острый взгляд старого полководца непроницаемым взором – так опытный воин ловит удар меча на свой щит.

– Ты прав, Сыбудай. Я боюсь. Но настоящий Повелитель не идёт на поводу у своего страха, а продолжает делать то, что нужно.

Вот теперь старик смотрел на Бату-хана с удовольствием.

– Ты стал совсем взрослым, мой Бату. Именно так и действует Повелитель Вселенной. И хотя ты вроде как не имеешь теперь права называться этим титулом, поскольку больше не джихангир, но я скажу тебе – ты и есть настоящий Повелитель.

– Значит, я могу твёрдо на тебя рассчитывать, мой Сыбудай? – улыбнулся Бату.

– Можешь, и притом твёрдо.

Бату-хан улыбнулся шире.

– Тогда скажи мне, что ты думаешь о моём новом замысле?

Сыбудай ухмыльнулся.

– Строго говоря, выдавать ярлыки владыкам всех уровней может только сам Повелитель в Каракоруме. Но трон пока пуст, и должен же кто-то выдавать ярлыки?

– Гуюк будет в бешенстве.

– Ну и что? Послушай, Бату – а чем он в настоящее время может тебе возразить?

Бату-хан рассмеялся, тоненько и визгливо, и старый монгол заперхал смехом в ответ.

– Я рад, что ты со мной, мой верный Сыбудай. Ты снял тяжкий камень с моей души. И если ты проживёшь подольше, кто знает – может быть, мы с тобой ещё увидим Последнее море!

Кони шли ровно, мягко топоча копытами по густой короткой траве, устилавшей дорогу. А в прошлый раз дорога-то до земли была выбита, подумал вдруг князь Михаил. Да, быстро. Впрочем, чего удивляться – все дороги тут ведут в Киев, а кому и зачем туда сейчас ехать?

Не зря, ой не зря жизнь свою положил князь Мстислав Святославич, светлая ему память. Вывел Бату-хан гарнизоны свои из городов русских, и из Киева вывел. Впрочем, заселять Киев народ покуда не спешит, очень уж свежа память. Да и жутко обитать следи мёртвых развалин. Рязань вон, по слухам, пятый год не может ожить, и князь Ингварь Рязанский по сию пору живёт в другом городе, Переяславле Рязанском…

– Тато, глянь, поля-то все непаханы стоят, – обратился к отцу молчавший доселе Ростислав, едущий чуть поодаль. Князь покосился на сына: стало быть, об одном и том же думаем…

– Да может, эти-то поля давно непаханы.

– Нет, тато, вон то поле мужик пахал, когда мы позапрошлый год проезжали так-то.

– Неужто запомнил? Мало ли мест мы проехали…

– Да точно говорю! Он ещё стоял тут склонившись.

Князь Михаил уже и сам вспомнил – действительно, был такой мужик, точно тут и стоял… Странная штука память. Казалось бы, сколько повидали за это время, а вот надо же, всплыл мужик какой-то…

– А это что за селение, кто знает? – показал рукой на группу убогих строений Ростислав. Михаил поморщился – мальчишка ещё всё-таки Ростиша, любопытства праздного не в меру. Что ему эта весь? Однако, крепко досталось ей, вон до сих пор повсюду одни куртины иван-чая да бурьяна вместо хат…

– Это Семидолы, кажись, – подал голос кметь из дружины княжеской. – Дядьки моего двоюродного было именье.

– А сейчас?

– А сейчас ни дядьки, ни именья.

Михаилу вдруг будто кольнуло в сердце. Всплыло в памяти лицо того разбойника:

«Я тать… и ты… тоже… Ты… Михаил… князь… узнал я… тебя… Князь должен защитить… людей своих… а ты… грабил только… А как татары… так и нет тебя… Тать ты… а не князь… и кончишь так же… Никита я… из Семидол…»

– Да что зря-то болтать! – неожиданно зло вырвалось у Михаила. – А ну, прибавить ходу! Плетёмся еле-еле!

Гудели пчёлы над отцветающей липой, уже почти не дающей нектар. Мария проследила за одной – пчела упорно посещала один цветок за другим, нетепрпеливо толкалась головой, возмущённо жужжа и не понимая, отчего это столь щедрые цветы вдруг стали столь сухими и пустыми… Память – великое дело. Память хранит образы счастливых дней, не понимая, что возврата назад не бывает.

– Тихо тут у вас… хорошо… – Мария вдохнула воздух, ещё хранивший медовый липовый запах. Евфросинья чуть улыбнулась.

– Тихо или хорошо?

– Сейчас тихо – это уже хорошо, – Мария оглядела двор, невероятно чистый и прибранный.

– Ну тогда лучше всего нынче на кладбище, – на этот раз сестра не улыбалась. – Вот там по-настоящему тихо.

Глаза Евфросиньи налились тоской.

– Не знаешь ты, Маришка, что под сим благолепием кроется. Не знаешь всей цены тиши этой. Как до сей поры рыдают сёстры ночами, воют жутко, мужей своих и детей погибших вспоминая… Приходится вставать и утолять печали их, словом или присутствием просто… Не всем помогает молитва, и труден путь смирения…

– Знаю, Филя, как не знаю, – Мария тоже не улыбалась. – Сама порой ночами не сплю.

Настоятельница погладила сестру по руке.

– У тебя сыны вон какие, ради них живёшь ты, и тем боль свою утоляешь. А также ради народа ростовского.

Мария вдруг уткнулась сестре в плечо.

– Ох, Филя… Тяжко…

Евфросинья гладила и гладила Марию по спине.

– Бедная моя…

Мария вдруг рассмеялась сквозь слёзы.

– Типун тебе на язык, Филя! Покаместь ещё не очень. Вот как повадятся татары каждую зиму за данью, тогда да. Тогда точно в лаптях княгиня Ростовская ходить будет.

– Беспременно повадятся, Маришка, – «успокоила» сестру Евфросинья. – Так что выделю я тебе, пожалуй, пару лаптей из монастырского запаса, ну а там сама учись плести.

Мария изумлённо смотрела на сестру.

– Ай да мать-утешительница! Вот утешила!

И женщины разом рассмеялись.

– Филя, Филь… Ты чего, и вправду колдовской силой татар в воротах остановила, или болтают?

– А, ты вон про что… – Евфросинья смела со стола налетевший с лип мусор. – Не знаю я сама, как действо сие происходит, Мариша. С некоторых пор замечаю за собой – ежели не хочу, чтобы лихой человек в обитель вошёл, так он и не войдёт. Не может, и всё тут.

Мария помолчала.

– Это что же, ты и меня так остановить можешь? Покажи!

На лице Евфросиньи отразилось весёлое изумление.

– Ты разве лихой человек? Да всей твоей лихости токмо на баранов верховых и хватило!

Сёстры разом рассмеялись.

– Нет, Маришка, – вновь посерьёзнела Евфросинья. – Тебя я не смогу остановить, даже ежели ты меня ножом тупым пилить станешь. Люблю тебя потому что.

Помолчали.

– Что слышно от тато?

– Елена Романовна опять непраздная ходит, – улыбнулась Мария.

– Чего-то разошёлся батюшка наш, ты не находишь? – в глазах Евфросиньи всплыли озорные огоньки. – А может, так и надо…

– Трудно ему, Филя. Дань на Чернигов наложили тяжелейшую. Батый на него зол весьма.

Евфросинья вновь смела со стола сухой липовый цвет.

– Помнишь, как мы книжку с Фёдором Олексичем читали, про саламандр, в огне живущих? Так же нынче и батюшка наш. В огне пляшет, как та саламандра.

– Добро пожаловать в землю нашу, гости дорогие!

Король Бела Арпад поражал великолепием, особенно на фоне дорожных одеяний русичей. Да и кортеж встречающих был на сей раз весьма внушителен.

– Здрав будь, славный король Бела! – по-венгерски ответил князь Михаил: отчего не сделать приятное хозяину?

– Ждём вас давно и с нетерпением! Как прошли через перевалы?

– Спасибо, легко. Лето…

Завязался лёгкий непринуждённый разговор. Князь и король говорили по-венгерски, Ростислав воспитанно молчал или отвечал на вопросы, обращённые к нему. А впереди уже расстилалась панорама трёх городов. Как и два года назад, всё утопало в зелени.

– Я гляжу, не так пострадала земля угорская от нашествия монголов, как иные. Проезжали мы немало сёл и городков… Вся южная Русь в руинах лежит, равно и Польша.

Король Бела грустно усмехнулся.

– Это зелень издали скрывает следы разрушений, причинённых монголами. Под сенью деревьев кроется страшная нищета, Михаил. Большинство жителей Обуды и Пешта живут в ямах, вырытых в земле, и не имеют пока возможности восстановить порушенные дома свои. Это те, кто жив остался. А живы остались меньше половины.

Бела Арпад помолчал.

– Ещё одно нашествие, и земля наша навеки придёт в запустение. Мне и сейчас снятся порой страшные сны, как будто не осталось на земле ни одного мадьяра, и только в Пусте пасутся табуны монгольских коней…

– Я понимаю тебя, король, – медленно кивнул Михаил, – я сам думаю о том же.

Ворота Буды, окованные свежими полосами железа, медленно разошлись, пропуская кортеж.

– Я вынужден извиниться за неприглядный вид моего замка, дорогие гости. Стройка в разгаре, и пока что удалось восстановить только оно крыло. Но часовня готова!

– И это главное! – улыбнулся Михаил, и они разом рассмеялись.

– А вот и мои женщины!

Королева и принцессы разом присели, встречая гостей на пороге. Принцесса Анна переглянулась с отцом, и Бела еле заметно кивнул.

– О, Ростислав, как прошло путешествие? – девушка легко и непринуждённо взяла Ростислава под руку. – Как поживают ваши огромные медведи? – принцесса говорила по-русски бегло, с очаровательным акцентом.

– Ха! Медведи? – на сей раз Ростислав отнюдь не стеснялся. – Мы теперь их бережём, медведей-то, они у нас теперь за главных кормильцев.

– О! Как это? – весело округлила глаза Анна.

– Да очень просто! Ловим, значит, медведя так – вбивается в дерево железный лом, обмазывают его мёдом… А на дереве кузнец сидит, ждёт. Медведь набредает на ловушку, ну и начинает, само собой, мёд облизывать с лома-то. Лижет, лижет, обсасывает, всё дальше и дальше… А как конец того лома из медведя позади покажется, тут-то кузнец быстро с дерева слазит и конец лома загибает, чтобы медведь не утёк…

– Ах-ха-ха! – захохотала принцесса. – Смешно… А дальше?

– А что дальше? Дальше отрезают ему лапу и отпускают. А как лапа отрастёт, снова ловят на лом. Так и медведи целы, и мяса вдоволь!

– Ой, не могу! – веселилась Анна. – А какую лапу ему отрезают, переднюю или заднюю?

– Переднюю нельзя, что ты! Медведь без передней лапы с голоду помрёт. Медведи же всю зиму лапу сосут и тем питаются…

Принцесса весело смеялась, цепко удерживая пальчиками руку жениха. Два года и так потеряны, хватит!

– Давай, давай, тяни! Ух, едрить твою…

Князь Даниил из окна пристроя наблюдал, как разгорячённые, потные мужики с криками и руганью поднимают здоровенную балку, сработанную из неохватного ствола сосны. Конечно, для божьего храма лучше бы дуб, да где его сейчас найти, таких размеров…

Даниил усмехнулся. Не стоит врать самому себе. Нашли бы, коли захотели. Просто засело где-то глубоко внутри – нет смысла особо стараться, всё равно долго не простоит… Да, ещё десять лет назад непременно возвели бы церковь из дуба, а на нижние венцы так ещё бы не простой, а морёный дуб-то пустили, чтобы стояла та церковь века… А так, сосна горит ничуть не хуже дуба…

Князь вздохнул. А ведь он сам не так давно собирался возвести храм, на зависть киевской Софии. Не судьба… О каменном строительстве сейчас не может быть и речи. Едва начали подниматься Волынь и Галиция от разорения, как явились послы от Батыги за данью. И отныне каждую зиму будут являться, можно не сомневаться. Так что деревянное зодчество и то вскоре тяжело придётся…

– Княже, там тебя человек какой-то спрашивает, – отвлёк князя от размышлений подошедший витязь охраны.

– Что за человек? С каким делом?

– Не говорит. Тебе, мол, лично с глазу на глаз, не иначе.

Даниил хмыкнул.

– Ну ведите, куда деваться. Лишь бы не полоумный, как в тот раз.

– Да вроде не похож на безумного.

– Ну да, и тот был не похож на первый-то взгляд!

Действительно, нашествие оставило ещё и такой след: немало народу, потеряв семьи, родных и близких, сошли с ума, это кто не помер с тоски, конечно. Вообще-то юродивыми и раньше богата была Русь, но теперь их количество резко выросло.

– Здрав будь, великий князь! – поздоровался проситель, подойдя ближе и откидывая капюшон. Даниил Романович поскучнел, едва взглянув.

– Ты иди, – кивнул он телохранителю, – сами мы…

Проводив витязя взглядом, Даниил спросил.

– С чем пожаловал, Андрей Мстиславич?

– Рад, что узнал ты меня, Даниил Романович. Так проще будет договориться.

Даниил хмыкнул.

– Вот не припомню я, чтобы у нас с тобой какие-то дела были.

– Не было, так будут. Как раз поэтому я здесь, Данило Романыч.

Даниил присел на толстый чурбан, оставшийся от строителей, кивнул гостю на другой.

– Да ты садись, Андрей, в ногах какая правда… Если можно, излагай покороче, дел много у меня.

Помедлив, молодой человек присел, подвернув плащ, чтобы не испачкать в выступающих каплях полузастывшей смолы.

– Понимаю и не обижаюсь я, княже, что в терем не зовёшь. Червей опасаешься?

– Ты ближе к делу-то…

– Можно и ближе. Отец мой в Орде замучен…

– Скорблю о сём…

– Не про скорбь я. Отец голову за правое дело сложил, и не токмо месть двигала им. Ушли ведь поганые из Киева, и из Деревича с Губиным вывели воев своих. Однако знаешь ли ты, что взять задумал Батыга Припорожье да Запорожье под руку свою напрямую? Утвердиться в землях южнорусских, некогда Святославом Игоревичем у печенегов отбитых, и оттуда…

– То всё известно мне, Андрей Мстиславич, – князь Даниил посмотрел на солнце, светившее в окно, прищурясь.

– Ну и как тебе такое?

– В восторге я полном, – усмехнулся Даниил. – Про дело пока не услышал ничего.

– Хочу я продолжить дело отца моего, – Андрей глядел исподлобья, – и изгнать ворога с земель тех.

– Ну-ну… – Даниил вздохнул. – Бог в помощь. А то, может, в Сарай пойдёшь, что на Волге? Взять Бату-хана живьём…

– Не веришь ты, Даниил Романыч. Никому не веришь. Князю Михаилу Всеволодовичу не верил, отцу не верил, и мне…

– Ты всё в одну кучу-то не вали, – перебил Даниил. – Князь Михаил одно дело, отец твой другое. Ну а ты совершенно третье. Ты извини, Андрей Мстиславич, дела у меня. Ежели у тебя всё…

– Ну что же, Данило Романыч, – вздохнул молодой человек. – Не хотел я прибегать к сему средству до последнего, потому как вижу в тебе союзника своего. Да делать нечего. Взгляни-ка на это.

Князь Андрей протянул собеседнику туго скатанную бумажку. Даниил развернул, вглядываясь в мелкие буквы, стрельнул глазами на выход, взялся за рукоять меча.

– Не дури, княже, нехорошо. Меня ухлопать не так легко в одиночку, хоть и без меча я. Да и не поможет это. Послухи [свидетели. Прим. авт.] и бумага истинная, с коей списана записка сия, в надёжных местах, тебе недосягаемых.

– Короче, чего от меня хочешь?

– Сперва оружия.

– Оружие немалых денег стоит. Я тебе не Михаил.

– А при чём тут Михаил? – округлил глаза князь Андрей.

– Да ладно! – раздражённо перебил Даниил. – В мелочах-то хоть не ври. Ежели до того дойдёт, что решится Батыга меня за жабры имать, так Михаила и подавно. Но я повторяю, даром снабжать тебя не намерен, какими бумагами ни тряси.

– А не даром?

Князь Даниил усмехнулся.

– Клад большой откопал?

– Ну зачем клад… – молодой человек чуть улыбнулся. – Татары, как стало известно, уже табуны на новообретённую землю обетованную перегоняют. Ну а мы их дальше перегоним.

Даниил Романович хмыкнул.

– Осилишь такое дело?

– На то и весь расчёт, – жестко сказал Андрей. – Земля должна гореть у них под ногами, дабы не укоренились поганые. Тогда и мужики наши, коих сейчас посулами сманивать будут, на ту землю огненную осесть побоятся.

Князь Даниил молчал так долго, что Андрею показалось, что онемел он внезапно.

– Значит, так, – коротко, отрывисто заговорил Даниил. – Кони дело доброе. Приму по полугривне пару…

– Ого! По нынешним-то временам?

– Не «ого», а слушай! Больше дать не могу, их ещё тайно сбыть надо в землю угорскую да в Польшу. Ко мне больше не подходи без совсем уже крайней нужды, да и в Галиче особо не толкайся. Укажи место, туда человек от меня подойдёт…

– Ладно.

– Слушай дальше. Я так мыслю, не токмо оружие понадобится тебе, но и укрытие. В землях моих держаться тише мыши. Схроны тайные для тебя и людей твоих готовы будут…

– Вот за это спасибо, Данило Романыч.

– Не за что. Не уверен я просто, что на дыбе смолчишь ты.

Андрей криво улыбнулся.

– Урок извлёк я из несчастья отцовского. Не возьмут меня поганые, поверь. Живым, в смысле.

– Погоди, не всё сказано. Так полагаю, вскорости Бату-хан разошлёт всем государям, ему подвластным, настоятельную просьбу, что сильнее иного приказа, помочь в поимке разбойника и татя, тебя то есть. Ну так я буду тебя ловить, старательно ловить буду, а где и когда, тебе заранее знать дадут. Так что не подставляйся.

– Всё понял я, Данило Романыч. Храни тебя Христос.

– Да уж… Твоими молитвами. Ещё вопросы?

Андрей Мстиславич помолчал, явно размышляя – говорить или нет.

– Скажи, Данило Романыч, как долго сохраняет силу яд тот? Ну, на стреле который…

– Понятия не имею, я не колдун.

– Жаль. А ведь мысль-то хорошая. Я таких самострелов, как твой, и не видал ещё – ведь на тысячу шагов прицельно бьёт!

– Булат потому что на пружине, не обычная сталь.

– Вот я и говорю, – кивнул князь Андрей, – может, мне когда и удастся по назначению ту стрелу…

– Всё, иди уже!

– Венчается раб Божий Ростислав и раба Божья Анна!..

Голос священника гулко разносился под сводами дворцовой часовни, и вслед русской речи неслась чеканная латынь. Князь Михаил усмехнулся – до чего бывают щепетильны и неуступчивы служители Господа, прямо беда. Вот, пожалуйста – обряд враз по двум канонам, православному и католическому, гда такое видано? Но патриарх особо настаивал, и папа римский тоже. Ладно, пусть их, главное, дело сделано…

Принцесса Анна стояла в белом подвенечном наряде и чувствовала, как режет под мышками платье, которое меряли, примеряли и перемеряли триста раз. Никому ничего нельзя доверить, хоть самой шей, ей-Богу… Да ещё свечка эта тает, какой дурень придумал при венчании держать в руке восковую свечу? Вот упадёт, совсем нехорошо получится… И вспотела вся, как лошадь после скачки, стыдно жениху показаться голой… нет, уже мужу… А вот интересно, с какого момента они с Ростиславом будут считаться муж и жена? Когда венец возложат или когда поцелуются?

– … Согласна ли ты, Анна, стать женою Ростислава?

– Да! – несколько громче, чем полагается скромной девушке, ответила Анна, и только гигантским усилием воли сдержала готовое вырваться продолжение. До чего всё-таки глупые вопросы задают священники. Для чего же на свадьбу является невеста – свечку эту треклятую подержать? Кстати, о свечке – всё, сейчас упадёт…

– …Объявляю вас мужем и женой!

Латинский аналог благословения ещё звучал, а губы Ростислава мягко, но настойчиво нашли её собственные. Совсем близко принцесса увидела смеющиеся глаза. Что смешного?

– Ты чего? – по-русски, быстрым шёпотом спросила девушка, одним движением облизав губы.

– Да вот я думаю, ежели свечка эта сейчас упадёт у меня, как будет – новую выдадут или с полу поднимать заставят? – таким же быстрым шёпотом ответил Ростислав.

Теперь уже и Анна едва сдерживала смех.

– Мне кажется, Ростислав Михайлович, мы с тобой здорово поладим!

Холодный осенний воздух вливался в шатёр, принося запахи большого стойбища. Гуюк поморщился – да, здесь, в Харахорине, уже почти не ощущается запах бескрайней, чудесной и вольной степи, всё больше запахи навоза и человеческих испражнений. Правы старики, говоря, что от юрты до юрты не должна долетать стрела. Слишком большое стойбище этот Харахорин, и слишком много в нём накопилось нечистот. В том числе и ненужных людишек.

Думал ли великий Чингис-хан, когда создавал этот город посреди степи, во что преобразится его детище? Он мечтал о великой столице, центре Монголии от Начального до Последнего моря. Обиталище Повелителей Вселенной. А что мы имеем?

Горы гниющего мусора, наваленные между юрт, расположенных в немыслимой для монгола тесноте. Тучи мух, собаки и бездомные слабоумные, роющиеся в этом мусоре в поисках костей. И души монголов точно так же завалены мусором. Дрязги, склоки, тайные заговоры. Яд повсюду, в каждой пиале плова, в каждом глотке вина или даже доброго монгольского айрана… Китайский трупный яд вытесняет честную саблю. Завет великого Чингиса дойти до Последнего моря… да кто, если откровенно, думает сегодня об этом? Разве только Бурундай-багатур, всё никак не сдохнет старый пёс…

– Повелитель, там Елю Чу Цай, – между шёлковых портьер возникла раскормленная рожа стража.

– Ну так путь войдёт!

Стражник исчез, и спустя полминуты в покой Повелителя Вселенной вошёл китаец, вежливо склонившись. Гуюк-хан улыбнулся.

– Рад видеть тебя, мой друг. Ведь друг, не так ли?

– А разве может быть иначе, мой Повелитель? – ответно улыбнулся Елю Чу Цай.

– Может, – по-прежнему улыбаясь, Гуюк кивнул. – Садись, уважаемый. Я догадываюсь, что ты принёс мне плохую весть – в последнее время хороших просто нет – и гадаю лишь, насколько плохую.

– Так и есть, мой Повелитель, – вздохнул китайский советник. – Бату-хан намерен выдавать ярлыки на правление владыкам Урусии, причём единолично и без согласования с тобой.

Гуюк с силой втянул воздух.

– Так… Ну что же, он сам решил свою судьбу.

Китаец вновь почтительно склонил голову.

– Разумеется, ты можешь принять любое решение, господин мой. Однако, если тебе интересно мнение твоего советника, сейчас не следует ничего предпринимать. Это явная провокация.

– В смысле?

– Ты забыл, что Великий курултай так и не согласился утвердить тебя, поскольку без главы рода это якобы незаконнно. Если ты сейчас двинешь своих людей на Бату, это будет мятеж, и твои враги объявят тебя вне закона.

– Я не так глуп, Елю Чу Цай, – резко ответил Гуюк-хан. – У меня нет сейчас столько воинов. Однако чаша с отравой найдётся.

– Это было бы наилучшим решением, о Повелитель! – склонил голову китаец. – Однако сделать это будет трудно.

– Сколько?

– Нет, Повелитель, ты не понял – не дорого, а трудно. Во всяком случае, не так быстро.

– Ну хорошо, а что делать?

– А ничего не делать, Повелитель, – усмехнулся китаец. – Не замечать, и всё. А вот когда тебя утвердят, это будет уже обвинение Бату.

Гуюк немного подумал.

– Хорошо, мой мудрый Елю Чу Цай. Сделаем пока вид, что ничего не видим.

Снег падал крупными, пушистыми снежинками, медленно плывущими в воздухе. Князь Ярослав осторожно подставил голую ладонь, и снежинка, поколебавшись, мягко опустилась на неё. Какую-то долю секунды она пребывала в неподвижности, а затем вдруг мгновенно осела, превратившись в капельку воды.

– … Едут, едут!

Верховой подскакал к свите князя, осадил коня.

– Рысью едут, княже. Через пару минут будут тут.

– Кто едет? Тудан?

– Не видно издали-то, Ярослав Всеволодович.

Князь нахмурился. Да, это будет хуже, если прибудет другой посол. Знакомый чёрт всяко лучше незнакомого, и новая метла всегда чище метёт… Вот и выметет всё до крошки. Так бы прикормить посла татарского, да и жить потихоньку, но ежели каждый год новый приезжать будет, то какой смысл? Только лишние расходы… И не прикармливать нельзя, вот беда-то!

Кортеж вывернул из-за поворота лесной дороги, вытягиваясь по направлению к городу. Князь Ярослав вгляделся – нет, похоже, не Тудан… Точно не Тудан…

– Здрав будь, славный посол Бату-хана! – поднял руку в приветственном жесте Ярослав.

– И тебе крепкого здоровья, великий князь! – против обыкновения монгольский посланник правильно произнёс трудное для чужого выговора русское слово.

Кони поравнялись, и князь с монгольским послом двинулись к раскрытым воротам города стремя в стремя, вежливо-дипломатично улыбаясь.

– Прости, что имя моё осталось для тебя втуне до сего дня. Я знаю, ты жаждал увидеть Тудана, но что делать – Повелитель решил иначе… Моё имя Неврэ-нойон, Ярослав Всеволодович.

– Я рад приветствовать тебя, Неврэ-нойон! – князь улыбнулся шире. – Надеюсь, мы здорово поладим.

– Я тоже на это надеюсь, князь, – вернул улыбку монгол, скаля крепкие желтоватые зубы.

Ярослав обвёл глазами свиту посла.

– Я гляжу, и славного Балдан-багатура нет среди людей твоих. Ежели не секрет, Неврэ-нойон, кто отправлен в Ростов за данью?

– Э, князь, его здесь нет. В Ростов нынче поехал Гаха-багатур, только он прямо из Москвы пошёл к Ростову.

Перехватив удивлённый взгляд Ярослава, Неврэ ухмыльнулся.

– Да, князь, имя у него неблагозвучно [ «гаха» по-монгольски «свинья»], но уверяю тебя, оно ему подходит как никакое другое…

Монгол захохотал, снова демонстрируя крепкие зубы.

– Не всем выпадает удовольствие беседовать с высокоучёным Балданом!

Князь дипломатично улыбался в ответ. Свиней нам только тут и не хватает…

– Могу дать тебе бесплатный совет, Ярослав Всеволодович. Если не хочешь видеть у себя Гаху, поезжай в Орду и получи ярлык у великого Бату-хана. Обговорите размер ежегодной дани, и ты сам будешь отправлять её в Орду. Иначе никак.

– Спасибо за совет, нойон. Весной так, должно, и сделаю. Однако я там никого не знаю почти…

– Э, князь, а вот это будет приложение к совету. Только оно, как сам понимаешь, уже не бесплатное! – засмеялся посол, щуря раскосые глаза.

– Здрав будь, славный посол великого Бату-хана!

Гаха с любопытством разглядывал ростовскую княгину, про которую в Орде уже ходили слухи, что она колдунья. Или нет, это сестра у неё колдунья, та, что под Суздалем… Совсем ещё молодая женщина, красивая, прямо скажем…

– И тебе привет, Мари-коназ. Где ты выучилась так хорошо говорить по-монгольски?

– Время было, – улыбнулась Мария. – В прошлый раз к нам приезжал Балдан-багатур и молодой Худу-хан… Мы ждали их и нынче.

– Э, Балдан направлен в Галич, по-моему, к коназу Данаилу. А молодой Худу остался нынче дома. Похоже, вы совсем свернули мальчишке голову. Хан Берке говорил, он всё время рассказывает про говорящую кошку, что живёт у тебя в доме. Это правда, Мари-коназ?

– Да не говорящая, а грамотная, – засмеялась Мария. – Так оно и есть, багатур. Скоро сам увидишь, если захочешь.

– Ха! – Гаха ощерил зубастую пасть. – Чего только не придумают эти урусы! Глупости всё это, Мари-коназ. Это как раз премудрый Балдан забивает себе голову книгами и прочим. Вон у меня есть толмач, который знает по-русски. А вон писец, который будет всё записывать. Он же при нужде прочтёт написанное. Мне это зачем? Настоящий господин не должен заниматься подобной ерундой, он должен повелевать, и всё тут.

– Каждому своё, – улыбнулась Мария.

– Вот именно! – снова захохотал Гаха. – Кому закорючки на сухой телячьей коже или бумаге, а мне подавай серебро и золото!

– … Сколько?!

– Ты хорошо слышал, коназ Магаил, зачем я буду повторять одно и то же?

Михаил Всеволодович катал желваки, глядя на монгольского посла.

– В прошлом году Неврэ-нойон обещал, что в этом дань будет меньше. Та дань была столь велика, потому как за два года.

– Ну так и спрашивай с Неврэ-нойона, коназ. Я же тебе ничего не обещал. Размер дани определяет сам Бату-хан, и кто мы такие, чтобы оспаривать его решения?

Взгляд Михаила потух.

– Хорошо, Мункэ-багатур. Завтра начнём считать. Но у меня нет столько золота и серебра, как ты сам понимаешь. Возьми железный товар, черниговское железо в цене.

– О! – монгол одобрительно поцокал языком. – Мечи, кольчуги, да?

– К сожалению, сей товар долго не залёживается, – сокрушённо вздохнул Михаил Всеволодович, – и потому нет у меня достойного запаса. Так, немного. Однако могу предложить топоры, пилы, гвозди…

– Понимаю, коназ, – прищурился Мункэ. – Мечи и кольчуги ты приберегаешь для наших врагов. Скажем, для молодого волчонка, Андрея, сына Мастислаба.

Князь Михаил поднял брови.

– Это серьёзное обвинение, багатур. Однако неправда сие. Все доспехи и мечи ушли в Литву и Новгород, да ещё на Волынь к князю Даниилу Романовичу и в Польшу…