Текст книги "Мария, княгиня Ростовская"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 47 страниц)

Павел Комарницкий
Мария, княгиня Ростовская

Пролог

– …Бяшка, бяшка, бя-а-а-ашка!

Мария протягивала барану корочку хлеба, всем своим видом изображая полное к нему расположение и самые сердечные чувства. Однако тот не спешил взять лакомство, опасливо отодвигаясь от Марии подальше – уж очень хорошо усвоил, что будет потом.

– Бяшка, бя-а-ашка! – девочка от нетерпения закусила губку, но продолжала звать животное, стараясь, чтобы голос звучал ласково. Сейчас главное – не спугнуть. В общении с баранами необходимо терпение.

Баран думал. Ох, хороша, до чего хороша всё-таки хлебная корка, подсолёная, а запах! Рискнуть, что ли? В конце концов, в прошлые разы он остался жив, так что в принципе не такой уж тут риск… А, была не была!

– Бя-а-ашка, бяшка… – не унималась девочка.

Решившись, баран подошёл, осторожно взял корку мягкими овечьими губами. Мария улыбнулась, осторожно погладила скотинку между ушей. Этот трюк удавался ей каждый раз, потому как бараны по природе своей неспособны отказаться от протянутой хлебной корки.

Девочка честно дождалась, покуда животное покончит с угощением, и вдруг лихо вскочила на него верхом, уцепившись за рога что есть мочи. Баран взблеял дурным голосом и ринулся в галоп.

– Эге-е-е-е-ей!

Мария с восторгом колотила пятками по крутым бокам, вцепившись в густую шерсть крепче, чем клещ, и несчастное животное всё набавляло темп. Земля неслась мимо Марии. Разумеется, на коне тоже неплохо, кто спорит… Вот только ни Серко, ни Могут, ни даже кобыла Вешняна не воспринимали двенадцатилетнюю девчонку как серьёзного наездника. Сколько бы ни сердилась Мария, как бы ни понукала коней, они только пренебрежительно фыркали, передвигаясь неспешным шагом, стараясь не уронить со спины человеческого детёныша, сидящего в седле со смешно растопыренными ногами, торчащими врозь. И потом, с высоты лошадиного роста скорость воспринимается совсем иначе, чем со спины несущегося во весь опор барана.

– Эге-ге-ге-е-ей!

Баран уже выдыхался. На морде животного было написано полное раскаяние – ведь знал же, знал, чем кончится… Да чтобы я ещё раз польстился на эту проклятую корку… Никогда, ни за что…

– Ого-го-го-о-о-о!

Сзади послышался топот копыт, и вдруг крепкая рука вцепилась в воротник, подняла Марию в воздух, оторвав от несчастного загнанного животного, посадила на седло.

– Фу ты, еле успел… Неладно ты делаешь, княжна, неладно. Случись что, ведь батюшка же твой с нас голову снимет!

Молодой пастух переводил дух, и Мария тоже переводила дух. Парень цепко удерживал девочку, чувствуя, как под ладонью ходуном ходит маленькая упругая грудь, как бешено колотится под хрупкими рёбрами сердце.

– Пусти! – девочка дёрнулась.

– Не пущу, – ухмыльнулся парень. – Бо ты на быка залезешь, або ещё куда. Сдам пресветлому князю в самые руки.

– Ступай, Ждан, – князь махнул рукой.

Пастух поклонился, пятясь задом, вышел вон, захлопнув дверь. Князь обернулся к дочери, стоявшей с виноватым видом.

– Сколь раз я должен тебе говорить, Мария? Не стыдно? Невеста, вон сиськи уж торчат! Книжки греческие читаешь, жития святых – для того ли, чтобы на баранах верхом скакать?

– Она не токмо на баранах, батюшка – она и на свиньях скакать готова. С неё станется, – встряла старшая сестрица Феодулия, как всегда, оказавшаяся там, где её не спрашивали, притом в самый ненужный момент. Мария не удержалась, украдкой показала ей язык. Феодулия в ответ скорчила скромно-благостную мину, в упор не замечая выпада сестры.

Князь Михаил Черниговский наблюдал за младшей дочерью, пряча в бороду усмешку. Стрекоза, истинно стрекоза. А ведь пройдёт ещё пара-тройка годков, и всё… Вместо стрекозы-попрыгуньи будет девушка, наученная делать скромное лицо, опуская глаза перед женихами, и плавно, степенно плыть лебедью… Эх, летит времечко, несётся вскачь…

– Выдь-ка! – велел он старшей дочери. Феодулия послушно встала, опустив очи долу, и направилась к выходу, неслышно ступая – только юбка чуть прошелестела. Отец проводил её взглядом. Надо же, а ведь всего-то на год старше… – Постой!

Феодулия остановилась в дверях.

– Матери не говори, слышь! Зря только переживать будет.

– Слушаю, батюшка, – чуть присела в поклоне Феодулия, и вышла.

Мария всё ещё стояла, потупившись с чрезвычайно виноватым видом, но приглядевшись, отец заметил, что девочка ковыряет носком сапожка сучок в полу. Вылез сучок малость, и княжна пыталась вдавить его обратно. Он снова подавил улыбку. Смех смехом, но с бараньими скачками придётся кончать.

– Подойди, Мариша, сядь, – отец похлопал по лавке подле себя ладонью. Девочка послушно подошла, присела на краешек.

– Доча, это не шутки. А если б ты руки-ноги себе переломала?

Мария тяжко вздохнула, потупилась ещё больше, но при этом искоса метнула на отца короткий взгляд. Сильно ли сердится? В прошлые разы всё ограничивалось устным взысканием… Может, и сейчас пронесёт?

– Что скажешь?

– Прости, батюшка.

– Это было уже. Сколь раз, напомни? Не помнишь? Четыре раза. Чего-нибудь новое скажи.

– Я больше не буду.

– И это было. Ты пошто слова своего не держишь?

Девочка подняла на него абсолютно честные глаза.

– Я правда не хотела, тато. Оно само как-то вышло.

Князь Михаил тяжко вздохнул. Нет, в этот раз придётся-таки наказать девчонку. Для её же блага. Кому нужна хромоногая калека?

– Вот что, Мария. Ты не какая-нибудь голь перехожая, сирая и убогая, у которой слова что ветер в поле. Ты княжья дочь, и должна отвечать за свои слова и поступки. Неси-ка вицы.

Мария вздрогнула, посмотрела на отца. Может, всё-таки шутит? Но князь смотрел на неё твёрдо – без злости, даже чуть печально. Не шутит… Да, похоже, на сей раз устным внушением отделаться не удастся…

– Неси, неси, – подбодрил девочку отец. – Да дверь запри на засов, а то не ровен час, Феодулия вернётся.

Вообще-то князь Михаил был человек не злой, и даже княжескую дворню пороли не так часто – при том, что на Руси в те времена телесные наказания не только детей, но и взрослых были явлением массовым и обыденным. Провинившихся холопов обычно пороли на конюшне, кого розгами, кого палками, а кого и кнутом. Но для княжьей дочери это было, разумеется, неприемлемо.

– Ложись на лавку, – велел он девочке, пробуя принесённые ивовые прутья, отмоченные в ведре с водой. Прутья со свистом рассекали воздух. – Да сапоги-то сыми.

Мария послушно разулась, легла на лавку ничком, высоко, до подмышек, задрав подол платья. Князь взял в пучок три наиболее гибкие розги, взглянул на тоненькие девчоночьи ноги и тощенький зад, вздохнув, отложил одну.

Розги со свистом впились в кожу, оставив красные полосы. Раз, два, три… Мария молча вцепилась зубами в ткань. Пять, шесть, семь… Десять.

– Ну хватит тебе для ума, пожалуй, – отец отбросил прутья – Хватит, Мариша? Не будешь больше?

Девочка повернула к отцу зарёванное лицо.

– Не буду, тато. Правда, не буду. А если оно опять само получится?

– Тогда добавлю, – без улыбки пообещал отец. – И запру в горнице. Будешь сидеть вместе с Феодулией над святцами. Все дни вместе, с утра до ночи, поняла?

– Ой, тато, не надо! Лучше ещё розог!

Тут князь не выдержал и захохотал.

– Вставай уже, стрекоза!

Глядя, как дочь оправляет платье, Михаил спросил.

– Ты чего не визжала-то, Мариша? Когда орёшь, оно легче. По своему детству знаю.

Мария чуть посопела.

– Не хочу, чтобы все знали, что ты меня сечёшь, тато.

Князь поперхнулся, закашлялся.

– Ну-ну… Экая ты у меня терпеливая, гляди…

Часть первая
Преддверие

– … Расскажи про царицу Ирину, дядько Фёдор!

Тягучий промозглый дождик моросил не переставая, и окна светёлки, забранные мутными зеленоватыми стёклами, запотели так, что казались закрашенными грязными белилами. Сгущались осенние сумерки, и свет шести свечей, вставленных в трёхглавые подсвечники, расставленные на обширном столе, уже спорил с дневным светом, идущим из окон. На столе были разложены свитки пергамента, пара толстых фолиантов с закладками громоздилась на углу, прижимая стопку растрёпанных пергаментных листов. За столом на лавках сидели трое. По одну сторону стола сидели две сестры, Феодулия и Мария, перед которыми лежали навощённые ученические доски и медные писала. Напротив них восседал мужчина средних лет, явно учитель. Шёл урок.

– Нам ещё надобно арифметикой заниматься, девоньки.

– Ну расскажи, дядько, а?

Мария смотрела на учителя широко раскрытыми глазами, в которых даже самый строгий учитель не мог бы обнаружить ни капли корысти. Феодулия украдкой метнула на сестру насмешливый взгляд. Она-то всё понимала, конечно, потому что знала свою сестрицу как никто другой. Впрочем, в данный момент их интересы полностью совпадали – сёстры терпеть не могли математики и геометрии, а вот рассказы про жития замечательных людей, святых и героев древности могли слушать часами.

Боярин Фёдор, которого даже учёные греки прозвали «философом над всеми философами», задумчиво почесал в густой чёрной бороде.

– Про царицу Ирину, говоришь… Ты имеешь в виду Ирину Ромейскую, жену Льва Хазара?

– Да, дядя Фёдор!

– Ну что ж… Феодулия, затуши-ка лишние свечи. Неча добро зря переводить, раз писать вы боле не намерены.

Девушка послушно встала, загасила свечи специальным медным колпачком, лежащим на столе, оставив гореть по одной свече в каждом подсвечнике, и тьма разом осмелела, выступив из углов, окружив стол с сидящими людьми. Боярин незаметно усмехнулся, наблюдая за ней. Какие они всё-таки разные, сёстры. Похожие и разные одновременно. Вот Мария непременно задула бы свечки, да так, что пришлось бы, пожалуй, искать кресало или идти за угольями на кухню. Но это в мелочах, да… А вообще-то они славные девушки, умные, и схватывают всё на лету. Феодулия, конечно, спокойнее, и мудра не по годам – недаром её так тянет к божественному… Ну да ведь она и постарше на год будет. Мария куда как поживее, давно ли на баранах верхом каталась! Но ума и ей не занимать, точно. Хорошая кому-то жена будет…

И отношения между сёстрами за истёкшие два года наладились, уже не девчонки малые, взрослые девицы… Перестали по пустякам ссориться.

– Ну слушайте… – боярин поудобнее разместился на лавке, привалясь спиной к печке. – Было это в давние, давние времена, лет четыреста с гаком назад. Родилась Ирина в славном греческом городе Афинах, в семье незнатного, хотя и состоятельного человека. Когда базилевс ромейский Константин Пятый собрался женить своего сына и наследника, известного нам как Лев Хазар, он долго искал подходящую невесту. И вот как-то весной доложили ему, что есть в граде Афины девица красоты необыкновенной и ума острого. Собрался базилевс в путь, и скоро прибыл в Афины. Увидал он Ирину и более не искал никого. Осенью того же года корабль с будущей василисой ромейской бросил якорь в гавани Золотой Рог, и вскоре… да, в декабре того же года, семнадцатого числа, повенчали Ирину и Льва.

– Сильно красивая она была, дядя Фёдор? – не утерпела Мария.

– Ирина-то? Очень красивая. Ежели верить летописцам греческим, аж глядеть глазам больно, до того хороша она была собой о ту пору.

– А сколь ей годов было? Ну, как замуж отдали…

– Да семнадцать годов как раз исполнилось. Ну вот… И стали они с молодым цесаревичем Львом жить-поживать, и родился у них сын Константин, названный так в честь деда. Казалось бы, чего ещё желать от жизни сей? Молодые, здоровые, красивые… Полмира в ладонях. Живи да радуйся! – боярин вздохнул, переменил позу. – Токмо невозможно сие простое человеческое счастье при дворе византийском. Никак невозможно.

– Почему, дядько? – снова не утерпела, встряла Мария.

– Да потому, девоньки, что двор византийский есть по сути огромное логовище змей. Так оно было тогда, так оно и сейчас. Ежели у тебя яда нет – пропал. Как говаривали древние ромеи, «пусть выживет сильнейший». Да ладно бы хоть сильнейший – там выживают токмо самые ядовитые… Мария, не сочти за труд, принеси ковш квасу. В горле пересохло чего-то…

Девочка метнулась с лавки, и спустя минуту возникла в дверях, неся ковш в двух руках – ковш был наполнен до краёв, и княжна боялась расплескать.

– Вот спасибо тебе, – Фёдор принял ковш, начал гулко глотать. – Ух, ядрёный квасок нынче…

– Дальше-то что, дядя Фёдор? – не вынесла паузы Мария.

– Дальше? – боярин отставил недопитый ковш. – Дальше… В ту пору шло в греческой земле великое гонение на святые иконы, начатое ещё базилевсом Львом Третьим Исавром, да будет проклято имя его во веки веков! – Фёдор перекрестился, и обе княжны последовали его примеру. – По приказу императора повсюду в церквах ломали иконы, уничтожали древние святые лики. Рубали в щепу, как дрова жгли!

– Ой, грех-то какой! – Феодулия прижала руки ко рту, в ужасе глядя на боярина широко распахнутыми глазами. В глазах старшей княжны отражалось пламя свечей, но перед внутренним взором девушки, очевидно, предстала жуткая картина поругания древних святынь – целая поленница горящих икон. Фёдор мрачно усмехнулся.

– Да, так вот… Патриарха константинопольского, воспротивившегося надруганию над святынями, низвергли, и вместо него поставили некоего Анастасия, лизоблюда и мерзавца. Известно, всегда найдутся гады ползучие и смрадные, готовые ради собственной выгоды на любое подлое дело – хоть иконы жечь, хоть церкви рушить… Хоть мать родную зарезать, о прочих не говоря. Собрали триста епископов, кои поддались на сей грех, на вселенский собор, и постановили – отныне за иконопочитание отдавать в рабство, а имущество отписывать в казну, да ещё тем иудам, кто донёс, отщипывать толику… А уж за писание новых икон…

Боярин вновь припал к ковшу, гулко глотая.

– А что же царица Ирина? – вновь не выдержала Мария.

– А ты не спеши, не сбивай меня с памяти… Так вот. Народ греческий не принял сей мерзости, иконоборства то есть. Повсюду люди прятали и сохраняли древние святыни. И в дому родительском у Ирины были такие же порядки. И когда отдавали её замуж за цесаревича, мать дала ей тайно две иконы чудотворные – маленькие такие, чтобы прятать можно было удобно. Она их и прятала, и молилась им тайно, потому как в церквах греческих о ту пору повсюду воцарились попы-иконоборцы, и службы они вели с нарушением всех канонов, кое-как… До того доходило, что в соборе Святой Софии священники иной раз пьяные бывали, и службу справляли в сём непотребном виде…

– Ой, ой! – качала головой Феодулия.

– Да, так вот… Когда же помер свёкор Иринин, Константин Пятый, на престол взошёл Лев Хазар, и стала Ирина императрицей ромеев, это в двадцать три-то года. И стала она оказывать тайное содействие ревнителям истинной православной веры, тем, кто все годы гонений сохранял святыни от расточения. Так длилось пять лет… Мария, не сочти за труд…

Не дожидаясь окончания фразы, девочка схватила пустой ковш, метнулась к двери. Вернулась, держа вновь наполненный ковш.

– Ай, спасибо тебе… – боярин вновь с наслаждением начал глотать – Ух, хорош квасок…

– Ну же, дядька Фёдор! – вновь подала голос Мария, не в силах выносить перерывов в столь захватывающем повествовании.

– А ты меня не учи, как сказывать. Да, так вот… На чём мы остановились-то?

– Так длилось пять лет, – подала голос Феодулия.

– Точно. Значит, до поры базилевс закрывал глаза. Любил, видать, Ирину-то. Она и в ту пору ещё была чудо как хороша, говорят… – боярин усмехнулся – Однако нашлись добрые люди, подсказали базилевсу, где искать… И нашёл он у жены своей в спальне те самые иконки, что она от матери получила, и что тайно хранила все эти годы. И на которые молилась, за здоровье сына, и мужа, стало быть… Страшно разгневался базилевс, и прогнал жену свою богоданную из дворца вон. И сына отнял, во как…

– Ой, ой! – теперь уже обе княжны в ужасе прижали руки ко рту.

– Да, так вот… И взмолилась тогда Ирина: «Господи! Всё, что имею, отняли у меня злые люди, а за что? За веру православную, за то, что не предала огню святые иконы, от матери на счастье полученные! Вразуми, Господи, мужа моего, и верни мне отнятое!»

– Вразумил? – вновь встряла Мария.

– Ну, не то, чтобы вразумил… Видать, не подлежал божественному вразумленью базилевс Лев. Чересчур крепка голова оказалась, крепче цареградского шелома, – девушки прыснули от смеха. – Но вот неправедно отнятое царице Ирине вернул Господь, да и с лихвой. В общем, вскорости помер Лев Четвёртый Хазар, в тот же год. А сыну его, Константину, тогда и десяти годков не исполнилось ещё. И вот стала Ирина единовластной правительницей всей ромейской империи.

– Он от того помер так скоро, что охранять его стало некому! – вдруг убеждённо заявила Феодулия. – Царица Ирина до той поры молилась за него, а тут перестала. А все остальные желали ему только зла.

– Думаешь? – хмыкнул Фёдор – Очень даже возможно, что и так.

– А дальше? – подала голос Мария.

– Спустя сорок дней после смерти свёкра собрались ближние бояре бывшего базилевса на тайный сход, и порешили поставить императором Никифора, брата покойного Константина. Однако заговор был раскрыт. Ирина, добрая душа, не стала никого казнить смертью, хотя и следовало бы. Велела только высечь заговорщиков, – обе княжны прыснули, – да постричь в монахи. И заставила их на Рождество служить при всём народе молебен за своё здоровье, да за долгое царствование.

Девушки засмеялись.

– Так им и надо, змеюкам подколодным! А дальше?

– Дальше – хуже. Став вожаком волчьей стаи, поневоле выть научишься… И потянулись интриги, заговоры, опять интриги… Власть, она ведь засасывает. И сын у царицы Ирины рос в этом гадюшнике, насквозь пропитанном ядом. А как подрос, надумал маменьку от власти отстранить, и самому царствовать. Ладно… Поначалу Ирина и не противилась – родной ведь сын, опять же по закону право имеет… Но молодой император так повёл себя, что в народе стали говорить – «хуже магометанского нашествия только императорская власть». Да сверх того Константин собрался было возобновить гонения на святые иконы. Вот этого уж царица Ирина стерпеть не смогла. И решилась она тогда на злое дело – свергнуть своего сына и заточить. Сказано – сделано… Казна у неё была немалая, и сторонники были. Вот только когда взяли его, Константина то есть, так тут же ослепили.

– Ой, ой, ой! – ужасались девушки.

– Да, тёмное дело… В общем, вышло так, что как бы извела она своего единственного сына своими собственными руками. Да только Господь наш всё видит. Отвернулась с той поры удача от царицы Ирины, и малость погодя саму её свергли, и заточили в сыром подвале мрачной каменной башни, без окон, на уединённом острове Лесбос посреди пустынного моря. Там она вскорости и померла, от жестокого обращения…

– Ой, ой, ой!

Фитилёк одной из двух горевших свечек вдруг лёг плашмя в лужице растопленного воска, зашипел и погас. Сразу стало ещё темнее, мрачные тени из углов подступили вплотную.

– Ох и хитрые вы, девки! – спохватился боярин Фёдор – Заговорили-таки… Арифметикой-то когда заниматься будем?

– Завтра, дядя Фёдор, – убеждённо заявила Мария, честно глядя в глаза учителю. – Сегодня уж никак.

Тут княжна Феодулия не выдержала, засмеялась-таки, а спустя секунду захохотал и боярин.

– … Филя, Филь, ты спишь?

Пауза.

– Нет, Мариша. Не сплю я.

– Ты про царицу Ирину думаешь, да?

Снова пауза.

– Я думаю, как оно так выходит… Вот почему так – и красивая, и умная, а счастья нету, – вновь заговорила Мария. – Почто так?

– Да ведь дядько Фёдор сказал же… В змеином гнезде доброй девушке жить никак невозможно, Мариша. Либо сама змеёй станешь, либо зажалят тебя насмерть. У них там в Цареграде отравы в каждой чашке…

– Хорошо, что у нас не так тута.

Феодулия помолчала, обдумывая ответ.

– Да, у нас на Руси не так. У нас проще – вот меч, а вот голова с плеч… А крови да грызни и тут хватает, Мариша.

Она повернулась лицом к сестре.

– Вот взять хоть батюшку нашего. Разве мало он бьётся со злодеями, кои ладятся стол у него отнять? И так оно по всей земле русской идёт. Я вот в книгах читала – раньше на земле русской порядку было больше, один князь в стольном граде Киеве всю Русь держал, и все остальные князья под ним ходили. А теперь всяк сам себе господин…

– Это потому так, что раньше князей мало было, – Мария приподнялась на локте. – А сейчас много больно, и у каждого сыновья, и каждому сыну подай город во княжение. А городов мало, на всех не хватает…

– Сон я видела, Мариша, – помолчав, ответила Феодулия. – Очень страшный.

– Да ну? – Мария окончательно привстала на постели – Про что хоть?

– Будто разверзлась геенна огненная. Представь, расступается земля, и выпыхивают из неё языки пламени, ровно из кузнечного горна – бледные такие… И проваливаются в бездну люди, города и веси, и стон стоит по всей земле… И нет никому спасения… И опускается на землю выжженную мрак кромешный…

В темноте лицо Феодулии призрачно белело, но выражения глаз разобрать было невозможно. Голос звучал ровно, медленно, и оттого Марию пробрала дрожь.

– Ой, Филя! – Мария смотрела в темноте на сестру – Ты маменьке сказала ли?

– И маменьке, и батюшке, и отцу духовному…

– А они?

Пауза.

– Плечьми пожимают все. Никто не знает, как истолковать сон сей. Батюшка вон смеётся: «Не ешь, мол, на ночь жирного да перчёного». А я и так не ем.

Сёстры помолчали.

– Филя, Филь… А какая хоть земля-то была? Ну, разверзлась которая… Греческая?

И снова пауза.

– Да нет, Мариша. Наша то была земля, русская.

– … Гости, гости прибывают!

– Да кто хоть?

– Сказывают, молодой князь Ростовский Василько Константинович!

Сенная девка приблизила лицо к самому ухо Марии, понизила голос, придав ему чрезвычайную таинственность.

– Сказывают, будто невесту себе он ищет, да всё никак не найдёт. Уж почитай всю землю русскую объехал кругом, а никоторая девушка ему не приглянулась…

– Олеська, бездельница, вот ты где! А работать кто будет? А ну, марш! – старая ключница замахнулась на неё связкой ключей, выглядевшей устрашающе – ни дать ни взять разбойничий кистень.

– Ой, ой! – девушка убежала, оставив Марию усваивать полученную информацию.

В княжьем тереме царил шум, гам и невероятное оживление. Девки-служанки сновали туда-сюда, таща кухонную утварь, какие-то тряпки, свёрнутый в трубу шемаханский ковёр… Из кухни доносились аппетитные запахи, голоса, лязг и звон, словно из кузницы.

– Вот ты где, Мариша, – княгиня Феофания шла навстречу дочери. – А ты пошто не одета?

– Да ай, мама!

– А ну быстро переодеваться! Вон Феодулия уж готова, а ты у меня ровно сенная девушка выходишь, в этаком-то наряде! Живо!

– Дорогим гостям наш почёт и уважение!

Князь Михаил возвышался на крыльце, красуясь в парадном наряде, надетом по случаю прибытия именитых гостей – соболий мех, цареградская парча, рытый бархат и алый атлас придавали ему весьма и весьма состоятельный вид. Гости, в своих тёмных дорожных одеждах, по сравнению с ним выглядели куда как попроще.

– А который, который из них князь-то Василько?

Девушки перешёптывались. Мария искоса взглянула на сестру. Феодулия была сегодня очень даже хороша – бледное, тонкое лицо, маленькие розовые губки, огромные глаза, отороченные густыми мохнатыми ресницами, опущенными долу и оттого кажущимися ещё длиннее.

– Да вот же он, вот!..

Мария перевела взгляд на гостей, ища глазами. Высокий молодой человек, с тонким, открытым лицом и глубоким, внимательным, чуть настороженным взглядом встретился с ней глазами. Сердце стукнуло невпопад, забилось чаще.

– Прошу, прошу в дом, пожалуйте, гостюшки! – уже приглашал князь Михаил Черниговский.

Гости потянулись в терем, и уже на крыльце князь Василько обернулся, снова нашёл взглядом Марию. И снова сердце дало сбой, забилось, как у того самого загнанного барана из детства. Да что же это такое?!

– … А уж красив-то, ровно ангел небесный!

В высокой светёлке было душно от чада горящих свечей и разгорячённого дыхания девушек, по случаю прибытия гостей собравшихся на экстренные посиделки. Впрочем, большинство девиц держало на руках какое-то шитьё-рукоделье, оправдывающее их толкотню в верхней светёлке, но всё это была одна видимость.

– Да у него и бороды-то ещё нету. Сколь годов-то ему, Вешняна?

– Семнадцать лет, говорят.

Вешняна, невысокая упитанная девица с курносым, усыпанным веснушками носиком на круглом сдобном лице, вздохнула. Разумеется, ей, дочери незнатного боярина, да с такими внешними данными, сей жених не светил ни при каких обстоятельствах. Но всё же, всё же, всё же… Ведь надежда, как известно, умирает последней.

– Переборчивый больно жених-то выходит. Сколь городов объехал, всё ему не то да не это…

– А вот ежели не по сердцу, так и зачем?

– Ну да, ну да… Ангела небесного ищет, видать…

– А получит ведьму какую-нибудь, доперебирается!

Девушки расхохотались. Одна только княжна Феодулия задумчиво смотрела в окошко. Девушки же украдкой поглядывали на княжну, кто с затаённой улыбкой, а кто и с отчаянной завистью. Девушкам вопрос казался практически решённым. Уж если такая девушка не понравится молодому князю, то кто тогда?

– А не пора ли вам спать, стрекотуньи? – у порога возникла грозная фигура старой ключницы, на поясе которой висела та самая связка ключей, больше напоминавшая разбойничий кистень. – Давайте-ка, давайте, неча свечи зря-то жечь. Всё одно работы сегодня от вас никакой… И вы, госпожи мои, шли бы спать…

– Да ладно, Фовра, мы ещё маленько, – подала голос Мария. – Ну правда, вот немного ещё…

Ключница посопела, но возражать не стала, затворила дверь.

– А кто родители-то у него?

– Родитель у него князь Константин Всеволодович Ростовский, а мать…

– Врёшь ты, Вешняна, – раздался из угла высокий злой голос. – Нет у него ни отца, ни матери.

Разом затихли девки. В углу одиноко сидела худая, жилистая девица-перестарок лет двадцати пяти с длинным лошадиным лицом.

– Как это… нет? – тихо, дрогнувшим голосом спросила Феодулия, широко раскрыв глаза.

– Да вот так. Померли они, – девица криво усмехнулась.

– Ой! – не выдержал кто-то из девушек.

– Ну и злыдня ты, Евтихия! – не выдержала вдруг Мария. – Ошибся, видать, батюшка при крещении. Самое тебе имя Ехидна!

Вместо ответа новоокрещённая Ехидна вдруг заревела густым, сочным басом, так не вяжущимся с прежним высоким голосом. Поднялся шум, гам и переполох.

– Так и знала! – в дверях вновь возникла фигура со связкой боевых ключей. – Никакого толку от ваших посиделок, девки, только рёв один! Княжон не стыдитесь, гостей постыдились бы! По всему граду Чернигову рёв сей слыхать! А ну, гасите свечи! Спать всем!

– Филя, Филь…

– М-м?

– Ты не спишь?

Пауза.

– Филя, слышь… Нравится тебе князь Василько?

Пауза.

– Ты чего молчишь, Филь?

– Я не молчу, Мариша. Думаю.

Короткий смешок.

– Да, думать ты у нас горазда больно. Почти как боярин Фёдор.

Пауза.

– Как посватает он тебя, замуж пойдёшь?

Пауза.

– Пойду, коли батюшка велит.

– Ба-атюшка… А ты сама-то как?

– Ой, да спи уже! Вот пристала…

Мария вдруг соскочила со своей постели, подскочила к сестре.

– Подвинься!

– Ты чего, Маришка?

Но девушка уже скользнула под одеяло, прижалась к тёплой сестре, обняла. Лавки в горнице были вытесаны из неохватных дубов – одному вполне просторно, а вот двоим тесновато, только вприжимку.

– Ох и счастливая ты, Филя! – Мария чмокнула сестру в щёку.

– Хм… счастливая… – Феодулия тоже обняла сестру, вздохнула. – Не посватает он меня, Мариша.

– Тебя? Не посватает? Да ты… Да ты в зеркало гляделась давно ли?

– Бывало, – слабо улыбнулась Феодулия.

– Ну и как?

– Да вроде всё на месте.

– На ме-е-есте… Ежели он ТЕБЯ не посватает, то зачем он вообще сюда явился? Калачи с пирогами есть?

Феодулия снова чуть улыбнулась.

– Не умеешь ты сердцем чуять, Мариша. Мала ещё.

– Ох-ох-ох… Тоже мне, старая ведунья! Тебе пятнадцать, мне четырнадцать – велика ли разница?

– Не в том дело, Мариша. Вот только чую я – не посватает он меня.

– А кого ж тогда?

– А вот увидим… – Феодулия отвернулась, едва не столкнув сестру с лавки, – Ладно, давай уже спать… Вот встанем завтра, а под глазами синие круги. Как к гостям выйти?

– … Да ведь непорядок это – младшую дочь наперёд старшей выдавать!

Князь Михаил был крепко озадачен. Разумеется, предложение князя Василька Константиновича, ясное и недвусмысленное, было ему на руку. Однако всё равно, непорядок, на Руси так не принято…

– Так что ответишь ты мне… тятя?

Михаил вздрогнул, кинул взгляд на собеседника. Молодой князь Василько сидел, опустив голову. Ишь ты, «тятя»… Вот и беда, что нету над тобой отцовской воли… Сам себе, вишь, хозяин, оттого и дурит. Подавай ему Марию, и всё тут! Чем Феодулия-то нехороша?

Василько Константинович, князь Ростовский, вдруг пал с лавки на колени, поднял на Михаила отчаянные глаза.

– Отдай… Всю Русь поперёк прошёл, никого не надо… А как увидел твою Марию, так будто и воздуха вокруг нету… Отдай, молю, тятя!

– Эк тебя разобрало… – крякнул Михаил. – Мать, а мать! Ты чего молчишь?

– Воля твоя, княже, – чуть поджав губы, ответила княгиня Феофания.

Михаил тряхнул головой, твердея, принимая решение.

– Ладно, чего там… Раз уж так всё выходит… Эй, Лешко!

В княжью горницу проворно вскочил молодой человек.

– Распорядись там! Княжну Марию сюда позовите!

– Марию? – чуть помедлив, уточнил молодой человек.

– Никак ты оглох?! – возвысил голос князь Михаил – Марию, я сказал!

– Идут, идут!

Сенные девки, юркие, как мыши, и так же точно имеющие великолепный нюх на любое событие, доступное их мозгам, шустро бежали впереди князева посланца, нырнули куда-то в неприметную щель – ну точно мыши…

Обе княжны уже сидели принаряженные, причёсанные – ждали. Собственно, Мария ждала только одного: когда призовут к батюшке Феодулию, к жениху на смотрины. А чего ждала Феодулия, одному Богу известно – сидела себе, смотрела то в окошко, то в стол, то в пол…

В горницу, склонившись в низкой двери, пролез княжий дворовый тиун Лешко, из молодых, да ранних.

– Княжна Мария! Батюшка князь тебя к себе зовёт.

– Меня?! – опешила Мария.

– Тебя, тебя.

Девушка беспомощно оглянулась на сестру. Феодулия слабо улыбнулась в ответ.

– Иди, Мариша.

– Но как же, Филя…

– Иди, иди! – Феодулия вновь улыбнулась, кивнула взмахом ресниц, как она одна это умела – Вот так, Мариша. А ты говоришь, зеркало…

Всё дальнейшее Мария видела как будто со стороны, сквозь текучую воду. Как во сне, шла она по полутёмным переходам, как во сне, вступила в отцовскую красную горницу…

– … Да ты слышишь ли, Мария? – князь возвысил голос – Отвечай же!

Мария опомнилась наконец, и обнаружила себя стоящей посреди горницы, перед сидящими отцом и матерью. А рядом с отцом сидел молодой князь Василько, глядя на неё молящими глазами.

– Сомлела малость девка, – вслух сделал вывод отец. – Князь Ростовский Василько Константинович просит вот у меня твоей руки. Что скажешь-то?

– Да… – надо же, и голос сел.