Текст книги "Мария, княгиня Ростовская"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 47 страниц)

Ирина Львовна небрежно перевернула страницу и зевнула, давая понять, что сей избитый сюжет ей уже порядком надоел – и так, и сяк излагают летописцы…

В отличие от Тудана Балдан-багатур не требовал от мальчишки присутствия при приёмке дани. Это Тудан полагает, что главное – правильно взвесить серебро и пересчитать куньи шкурки. Балдан умел читать по-китайски и по-арабски, и разумно предположил, что гораздо больше будет пользы, если парнишка узнает изнутри образ мышления народа, побеждённого, но не сломленного.

И вот Худу целыми днями проводил в библиотеке, где царили маленький смешной человечек с пегой бородой и большая, толстая белая кошка, в отличие от всех прочих кошек имевшая царское имя и отчество. И ещё вопрос, кто тут главнее. Впрочем, Ирина Львовна относилась к летописцу довольно снисходительно, позволяя ему изображать из себя главного – пусть его тешится, человече…

– Ага, вот они где сидят! – на пороге возникла внушительная фигура владыки Кирилла, главного урусского шамана. – А ну, чем ты ребят-то пугаешь, Савватий?

– Деда Кирилл, нам про змею читают, вот! Которая князя Олега укусила! – с готовностью собщил младший князь Глеб.

– Ну, опять про змею? Давай-ко мы чего другое прочтём, Савватий!

– Да ты тогда уж лучше сам расскажи, владыко! – летописец захлопнул книгу.

Худу снова вспомнил, как посетил урусскую службу в дивном храме. Мощный голос владыки Кирилла разносился под сводами, и огненные лучи солнца рсцвечивали внутреннее убранство храма, преломляясь в цветных стёклах оконных переплётов…

И вновь вспомнилась пустошь, окружённая руинами стен – то, что было всего несколько лет назад большим урускким городом Рязанью. Холодок пробежал меж лопаток. Это что же, и здесь могло быть такое? И не было бы ни этого города, ни этого дивного храма и ни этих вот добрых и славных людей? И этой вот белой кошки, умеющей читать книги на любом языке…

Это неправильно, твёрдо подумал Худу. Так быть не должно!

Лыжи шуршали по снегу, время от времени под полозьями сухо щёлкали ломающиеся ветки сушняка. Илюха изо всех сил старался не потерять скорость хода. Скорость, сейчас это важно. Пот стекал по лбу, застилая глаза. Нет, надо было-таки исхитриться и взять коня… Хотя с конём бы он точно не ушёл, тоже верно…

Сегодня он тоже вызвался быть костровым, ссылаясь на бессонницу. Ему охотно уступили самую последнюю, предутреннюю вахту. И он решил – сегодня или никогда…

Илюха остановился, стащил с головы шапку и ей же отёр лоб. Снова напялил и двинулся дальше, щупая путь перед собой древком рогатины, предусмотрительно захваченной со стана.

Да, и хорошо, что не попытался он раздобыть коня. Во-первых, коновязь стерегут, а во-вторых, с от коня тут мало проку. И не обойти дозоры княжьи…

Илюха снова стащил шапку и вытер лоб. А князь Мстислав хитёр, хитёр… Поначалу думал Илюха напроситься в конную сторожу, но быстро сообразил, что туда князь ставит только своих, особо проверенных людей. Остальным ходу из стана не было. Если бы не удалось раздобыть лыжи, вся затея точно обречена была бы на провал.

…Он ушёл перед самым рассветом, едва ночная темень сменилась густо-серым сумраком. Неслышно обошёл ближние сторожи, таясь за деревьями, и только тут надел лыжи и припустил, как только мог, благо в лесу становилось светлее с каждой минутой.

И от троп Илюха держался подалее, потому как тропы стерегут верхоконные. В чащобе же всадникам делать нечего, тут кони враз ноги переломают на подснежных палых деревьях и в яминах. Если и пустились за ним в погоню, так только на лыжах. Но тут попробуй догони, при такой-то форе…

Илюха так разогнался, что едва не вылетел на лесную дорогу, довольно сильно раскатанную санями. По нынешним глухим временам очень оживлённая дорога, прямо как городская… Только бы не напороться на конную стражу князя Мстислава. Вот тогда будет весело. Илюха глянул направо, потом налево, и враз присел за поваленный ствол дерева.

Всадники ехали по дороге молча, пристально вглядываясь в лесную чащу. Тусклый блеск доспехов и лисьи малахаи на головах… Да это никак татарская разведка!

Илюха Хвощ встал во весь рост и радостно заорал, подняв руки вверх.

– Эй-эй!

Двор был забит до отказа. Орали верблюды, не поделив что-то между собой, орали погонщики по той же самой причине. У самого парадного крыльца стояла неуклюжая повозка с парой колёс, сбитых из тёсаных досок, без всяких спиц. Пара волов лениво жевала жвачку, и возница, низенький крепенький степняк, тоже жевал чего-то. Увидав великого князя, он расплылся в улыбке, но папахи с бритой головы не снял.

– Эйе, здорово буди, великы коназ!

Михаил Всеволодович усмехнулся. Ну что взять с дурня?

– Ты не кипчак, парень?

– Не! – ещё шире расплылся в улыбке возница. – Мой куман!

И, вконец ободрённый вниманием большого человека, дурень похвастался, приподнимая рогожу, укрывавшую груз.

– Во, гляди, великы коназ! Мой арба много вези! Мёд, да! Само слядко!

Но Михаил уже прошёл дальше. Двуколки, длинные ломовые телеги, гружёные доверху, навьюченные до отказа верблюды… Тяжела, ох, тяжела дань батыева. Ладно мёд и воск, они хоть и ценные, но всё-таки товары. Товары по нынешним временам тоже ещё довезти и продать надо. А вот эти тюки с мехами, а вон те дорожные сундуки, под охраной неусыпной, так вовсе с медью и серебром… Ну, золото, положим, Неврэ держит под рукой, да и не так уж много чистого золота. Но вся дань в целом едва ли не превышала доходы княжьей казны за год. Неврэ объяснил, что это дань за два года, и что на следующий год будет меньше. Насколько меньше? Михаил скрипнул зубами. Куда деваться… На следующий год придётся обложить купцов и весь народ новым тяжким побором. Ну мужики ладно, никуда не денутся, а вот купцы начнут сворачивать торговлишку да разбегаться. А впрочем, куда им бежать? Разве только в Новгород… Пока.

– Ну что, князь, давай прощаться? – монгольский посол уже сидел на коне, глядя на пешего князя сверху вниз.

– Зачем сейчас? Провожу тебя, как полагается…

– Да полно, какие мелочи! – ухмыльнулся Неврэ. – У тебя, я так понял, хватает и других дел. Я слышал, у тебя опять ограбили обоз с товаром?

– Есть такое дело, – хмуро подтвердил Михаил. – Сверх всего ещё и такой убыток. Но то мои печали.

– Ну ясно, твои, – ухмыльнулся монгол. – А вот скажи, почему грабят твои обозы, и исключительно с оружием?

– Легко объяснить, – в свою очередь усмехнулся Михаил Всеволодович. – Верно, князю Мстиславу нужно много оружия. И потом, никаких иных товаров, по нынешним временам, у меня и вовсе не водится. Всё остальное вот, – князь кивнул на караван, готовый к отходу.

Неврэ улыбнулся, но глаза его оставались острыми и цепкими.

– Всё так, Михаил Всеволодович, – на сей раз и отчество далось монгольскому послу без запинки. Внезапно он наклонился с коня и понизил голос. – Скажи, ты не боишься, что Мстислава возьмут живым?

– Так ведь я сам его ищу, разбойника, – Михаил смотрел теперь совершенно искренне. – И горе ему, коли возьму. Ответит!..

– Ответит, да не тебе, князь Михаил. И возьмёшь его не ты, полагаю. Ладно, пока то пустой разговор. Счастливо оставаться!

– … Так и не нашли?

– Не нашли, Святославич. Ушёл, змей, сквозь лес утёк.

Князь Мстислав хмурился. Скверное предчувствие не отпускало. Главное дело, поздно хватились…

Да, исчезновение горожанина из Деревича, по прозванию Илья Хвощ, заметили не сразу. Его напарник, кузнец, в простоте душевной не подумал, что кто-то может сбежать из тайного лесного стана, и шум поднимать не стал. Ну мало ли, отошёл человек куда-нибудь… И только спустя некоторое время забеспокоился. Таким образом беглец получил пару часов форы. Ещё полчаса форы дал необдуманный приказ старшего витязя охраны, направившего по следам верхоконных. Погоня вернулась, доложив – лыжный след уходит в чащобу, где коням только ноги ломать… Посланные же с большим опозданием охотники, несмотря на привычку к лыжному бегу, так и не догнали беглеца. Скверно, ох, как скверно!

К чести самого Мстислава, он сразу оценил всю серьёзность возможных последствий. Если этот Хвощ человек Бурундая, то счёт шёл теперь на часы. Поэтому, не дожидаясь возвращения погони, князь велел сворачивать стан и готовиться к выходу.

– Может, просто сробел человече? – осторожно предположил Сергий, тот самый старший витязь, командовавший охранной сотней. – Куда-нибудь к зазнобе под бочок, на тёплую печку подался…

– Может быть, может быть… – задумчиво ответил Мстислав. – Бережёных и Бог бережёт. Всё, выходим!

Лагерь враз пришёл в движение. Люди вели под уздцы нагруженных скарбом коней, кто-то надрывно кашлял. Мстислав закусил губу. Как долго могут выдержать люди такую жизнь? Не лучше ли было не трогать поганых, пусть бы до весны дотянули… Дома хоть в тепле…

Князь тряхнул головой, отгоняя сомнения. Голодная смерть ничем не лучше холодной. И врагов всегда надо бить. При малейшей возможности. Да и люди не лишние. Три сотни ратников добавилось у него в отряде, вдвое перекрыв убыль за счёт потерь при взятии Деревича.

Колонна уже вытягивалась, оставляяя позади шалашный городок. Ну что же, есть тут верстах в двадцати ещё одно место. Там, пожалуй, можно и задержаться, и даже избы срубить вместо шалашей… Правда, боевым отрядам будет оттуда выбираться совсем уж трудно, больно место непроходимое…

– В Двурогую Падь путь держим? – подал голос Сергий.

– А что, есть ближе место? – обернулся князь.

– Да ближе-то есть, надёжней нету… Вот что, княже, ежели так, надобно прибавить ходу. Дабы хоть в сумерках дойти. Иначе в снегу ночевать придётся.

– Не придётся. Дни уже долгие стали.

– Ты вот что, Сергий. Иди-ка с людьми своими в голову, да глядеть в оба! Где сейчас Бурундай обретается, нам неведомо. Не ровен час, в засаду влетим.

– Слушаю, княже!

– Да боярина Олега Калиновича поклич, пускай сюда прибудет!

– Ладно!

Витязь ускакал, и князь долго глядел ему вслед – конь то и дело сбивался с рыси на шаг, пробираясь по тропе, уже натоптанной множеством ног. Люди сторонились, давая дорогу, проваливались в снег.

Где-то в чаще упорно и неустанно долбил дятел, нимало не обеспокоенный проблемами людей. А вот сороки впереди чего-то разошлись, растрещались…

Князь разом подобрался – от головы колонны скакал всадник, и по тому, как он скакал, можно было понять, что дело неладно.

– Святославич! – боярин Олег осадил коня. – Впереди татарская засада.

– Засада или дозор?

– Засада, можешь не сомневаться! В дозоре так не стоят!

Князь оглянулся.

– Так… Всем стоять. Разведку вперёд. Найти обход, быстро!

– Может, назад?

– Да ты в уме, Калинович? Ежели впереди засада, так сзади нас, должно, уже нагоняют!

Князь вдруг замер на полуслове. Собачий лай разнесся по лесу, и лай этот был совсем рядом.

– Татары!!! – донёсся дикий вопль от хвоста колонны.

– А ну, к бою! – Мстислав выдернул из ножен меч.

– А-а-а-а!!!

Рёв, вой и лязг железа уже сливались в единый протяжный звук, ни с чем другим не схожий – звук смертной сечи. На сей раз монголы с ходу пошли врукопашную, не хватаясь за луки – в лесу это было бесполезно.

– Гляди, княже, и там они!!!

Князь Мстислав обернулся – из леса во фланг накатывала новая волна монгольских воинов. А навстречу им двигались другие, зажимая колонну на узкой тропе в клещи. Из-за глубокого снега конница двигалась необычно медленно, вязко, как во сне. Обложили, со всех сторон обложили…

Скользящий удар по шлему, так, что помутилось в глазах. И почти сразу второй удар, сильнее первого. Падая с коня, Мстислав ещё увидел кувыркающийся железный шар на длинном сыромятном ремне. Вот меня чем, значит…

– Ну, прощай, Худу.

Они стояли в виду города Ростова, кортеж Балдан-багатура и ростовской княгини Марии. Караван с данью уже ушёл далеко вперёд, и только сам посол немного задержался, улаживая последние дела.

И вновь, как при встрече, плыл над Ростов-городом колокольный звон. Сердце Худу сжалось, до того вдруг жалко стало расставаться. И сказать «до свидания» не поворачивался язык. Не маленький уже был племянник хана Берке, чтобы не понимать – немного радости приносят послы Бату-хана, являющиеся за данью.

– Желаю вам, госпожа княгиня Мария, и тебе, Борис, крепкого здоровья. И да не падёт на ваши головы печаль никогда более, – сам Худу удивился, что далась ему столь сложная фраза на русском языке.

– Мне нечего добавить к сказанному молодым спутником моим, – засмеялся Балдан. – Прощайте!

Весь кортеж монгольского посла разом повернул коней и слаженно припустил рысью вслед каравану. И плыл, плыл вслед уезжающим колокольный звон.

Худу ехал и думал. Впереди была Орда, голая степь без конца и края, громадное стойбище Сарай-Бату на берегу великой реки… Рёв верблюдов, ржание коней, смрад сальных плошек в роскошном шатре дяди… И ненависть. Тяжёлая, свинцовая, всепроникающая. Там не место слабым. Там выживают только самые хитрые и сильные, и там никогда не может быть смешного человека с пегой бородой и толстой белой кошки, умеющей читать книги…

– О чём задумался, молодой хан? – прервал размышления парнишки Балдан. – О говорящей кошке?

– Не говорящей, а грамотной, – хмуро поправил Худу.

Балдан рассмеялся.

– Скажи мне, Худу – ты и вправду веришь, что кошка способна читать?

Мальчик помолчал, подбирая ответ.

– Скажи и ты мне, Балдан – неужели на всём огромном свете нет ни одного чуда?

Мальчик ожидал повторной насмешки, но Балдан внезапно глубок задумался.

– Наверное, ты прав, Худу. Этот мир слишком велик, чтобы обходиться без чудес.

Лес копий волновался, как настоящий лес. Отблескивали начищенные доспехи, острые шеломы-шишаки новгородской пешей рати. Александр повёл плечами, отгоняя холодок, просочившийся от настылого железа доспеха. Сегодня всё решится.

Уверен ли он в успехе? Уверен. Разумеется, уверен. И немцы тоже уверены. Почему-то немцы всегда тупо уверены, что их «свинья» есть единственно верный и непобедимый боевой поряядок. Последний раз татары под Легницей разбили, положили всех рыцарей – нет, всё не в урок…

Итак, обе стороны уверены в победе. И вот сейчас выяснится, кто заблуждался.

– Идут!

Немцы надвигались неторопливо, шагом. Тяжело ступали могучие, раскормленные кони, окованные сталью с головы до хвоста, в кольчужных попонах. На них восседали рыцари, закованные ещё пуще – только узкая щель в откидном забрале. Чухонской пехоты было не видно, она таилась за стальной стеной рыцарей. Огромный тупой клин полз по льду обманчиво медленно, но Александр знал – немцы просто берегут силы коней, обременённых добрым берковцем железа.

– Ну, Василий, на тебя надеюсь! – Александр надел на голову шлем, поправил край подшлемника. – Устоять и никак иначе тебе!

– Устоим, Ярославич!

Князь тронул коня, отъезжая – его место в засаде, затаившейся за угрюмым горбом Вороньего камня. Больше тут, на льду, спрятать засадный полк негде.

Новгородский воевода Василий Буслай, поставленный в чело со своим полком, махнул рукой:

– Готовсь!

Разом опустились копья, и тут же ответно легли наперевес копья рыцарей, подошедших уже на двести шагов. Коротко проревел рог, и «кабанья голова» двинулась, наращивая ход, страшно и неудержимо.

Андреас фон Вельтен, магистр ордена, наблюдал за сближающимися войсками. Сегодняшняя битва решит всё. Один верный удар, и путь на Новгород открыт.

Двести шагов – как раз хватит, чтобы закованные в сталь кони успели разогнаться. Немецкий клин вломился в русские порядки, как топор-колун в полено. Передние всадники просто наделись на копья вместе с конями, враз поломав нерушимость живого частокола, и рыло «свиньи» двинулось вглубь, погребая под собой русскую пехоту и своих упавших… Ещё немного, и порядок будет прорван, и тогда…

Однако продвижение немцев неожиданно остановилось. Позади русского полка оказались поставлены сцепленные в ряд обозные сани, и теснимые ратники, вскакивая на них, успешно продолжали отражать натиск. Магистр выругался. Это очень, очень неприятное осложнение… Ладно. Сейчас кнехты-чухонцы всё поправят…

Удар сразу с двух сторон обрушился на немецкий боевой порядок, уже заметно оплывший в ходе сражения – вступили в бой русские полки правой и левой руки. Магистр усмехнулся. Вероятно, этому варварскому вождю, носящему громкое имя Александр, неизвестно понятие «резерв».

Взмах руки, и конный резерв ринулся с места крупной рысью. Теперь уже нет смысла чрезмерно беречь коней для долгого боя. Сейчас, вот сейчас всё кончится…

Но и резерв не смог разом переломить картину боя. «Кабанья голова» окончательно расплылась, и всё смешалось в огромную, орущую, брызгающую кровью толпу – немецкие рыцари, русские пешие ратники, чухонцы-кнехты, русские витязи…

Фон Вельтен похолодел – из-за угрюмой скалы, именуемой местными Вороний камень, выкатывалась новая волна русской конницы. Значит, Александру всё-таки известно понятие «резерв»…

– За мной! – глава рыцарского ордена опустил забрало. Что ещё остаётся делать? Осталась только одна надежда, личным примером увлечь рыцарей и тем отвратить неминуемое поражение…

Влажный весенний воздух вплывал в расворённое настежь окно, шевелил разложенные на столе бумаги. Толстая белая кошка, развалясь, лениво взирала на колышущиеся листы, не делая ни малейших попыток перевернуть их.

– Совсем старая ты стала, животина, – вздохнул Савватий, очиняя гусиное перо. – В прежние времена бы ты такого шороху не снесла, верно?

Ирина Львовна в ответ прижмурилась – мол, не котёнок я, чтобы на каждую бумажку кидаться. Когда по делу, тогда ладно, отчего же, а так привыкай сам, человече, листы переворачивать. Сколько лет в книжных хранителях ходишь, пора бы уже и научиться.

Савватий обмакнул перо в чернила и продолжил летописание:

«…А в апреле месяце пятого числа разбил на озере Чудском князь Александр Ярославич сильные полки немецкие, и побил он намертво четыре сотни псов-рыцарей одних, да датских и варяжских наёмных рыцарей до сотни. А полста рыцарей попали в полон, а что чуди полегло и другого подлого немецкого народу, то без счёту…»

Савватий обмакнул перо ещё раз и призадумался. Да, Алексанр Ярославич оказался герой хоть куда. Надо же, в его-то годы… Шведов отбил, получив тем прозвище Невский. Литовцев окоротил весьма жёстко, так что до сих пор зубы шатаются. Однако Орден, это вам не литовцы и даже не шведы…

Александр Ярославич действовал молниеносно. Сразу выступил на Копорье, взял его штурмом и перебил большую часть гарнизона. Часть рыцарей и наёмников из местного населения была взята в плен, а изменники из числа чуди перевешаны.

Второй удар пришёлся на Псков. Орден не успел быстро собрать подкрепления и выслать к осаждённым. Псков был взят приступом, стремительно и страшно, весь гарнизон перебит, а орденские наместники в оковах отправлены в Новгород.

Савватий усмехнулся. Вот самое бы время тогда смириться ордену, в молитвах и постах загладить прегрешения свои. Однако спесь рыцарская возобладала. Андреас фон Вельтен, магистр ордена, собрал в Юрьеве, который немцы именовали как Дерпт, всё что можно с завоёванных чухонских земель и выступил в поход, имея двенадцать тысяч войска, из которых две трети были подневольные кнехты из чудинов да чухны, с короткими мечами, больше похожими на кухонные ножи, и топорами. Немецкие кнехты-наёмники тоже имелись, однако известно ведь – этот сброд храбро дерётся только со слабым противником, когда победа неизбежна.

У Александра было значительно больше сил, чем у магистра фон Вельтена, однако рисковать он н стал – послал за подмогой к отцу своему и выступил в поход, дождавшись подхода низовых полков под командой брата Андрея Ярославича.

Савватий хмыкнул. Если бы фон Вельтен тогда отвёл войска в Дерпт, вряд ли Александру удалось бы достать его за каменными стенами. Однако немцы на то и немцы, привыкли переть «свиньёй»…

Ирина Львовна коротко мяукнула, намекая Савватию, что сидение с открытым ртом не является основной обязанностью летописца и что неплохо бы уже ему хоть малость поработать, пока не высохли чернила не только на пере, но и в самой чернильнице.

– Да ладно, ладно!

Летописец вновь обмакнул перо в чернильницу и начал выводить:

«…А сверх того лёд проломился под бегущими немцами, и многие из них потонули бесследно…»

– Савватий, ты тут? – в библиотеку вошла княгиня Мария, неся в руке вложенные друг в друга свитки, пергаментные и бумажные.

– Конечно, матушка, – улыбнулся книжник. – Где же мне ещё быть?

– Вот эти свитки перепишешь, отослать по указанным местам. А это вот для голубиной почты.

– Слушаю, матушка, – чуть поклнился Савватий. – Сегодня же сделано будет.

Мария подошла к окну, глубоко вдохнула пряный апрельский воздух.

– Надо же, весна… И эту зиму пережили мы. Сколько ещё зим таких переживём?

* * *

Нефритовые драконы щерили свои пасти, и в оскале их Елю Чу Цаю чудилось злорадство. Разумеется, это иллюзия. Этим каменным драконам всё равно, что будет с китайским советником, как, впрочем, и всем драконам вообще.

Китаец вздохнул, тряхнул головой. Не стоит отвлекаться на подобные праздные размышления. Нужно думать о важном. Думать всегда, а сегодня особенно.

Как всё славно было задумано! Закон Ясы суров. Выборы нового Повелителя должны проходить при участии всех джихангиров, и никакая причина неявки на Великий курултай не может служить оправданием. Кроме, разумеется, смерти. Кто пренебрегает заветами великого Чингис-хана, пусть пеняет на себя.

Неявка Бату-хана после третьего приглашения лишала его звания джихангира. После лишения звания джихангира выборы можно было проводить, не принимая во внимание пожелания Бату, как будто он умер. Сколько сил, сколько золота и серебра ушло у мудрого Елю Чу Цая на то, чтобы подготовить нужное решение Курултая. И вдруг…

Китаец снова тяжко вздохнул. Да, смерть Джагатая, последнего сына Чингис-хана, смешала все планы. Отныне Бату-хан являлся акой [ «ака» – «старший брат». Прим. авт.] в роду Борджигин, главой всего рода Чингис-хана. Теперь любое решение Великого курултая будет незаконным без согласия Бату.

О, как ненавидел Елю Чу Цай этого выскочку, наглого мальчишку! Это благодаря ему ещё совсем недавно всесильный советник самого Угедэя вынужден сейчас торчать здесь, ожидая, когда славные потомки Чингис-хана разберутся меж собой. Ему, чужаку, там не место… Да разве разберутся эти тупоголовые псы без него, Елю Чу Цая!

Почувствовав прилив ненависти, китаец вновь постарался погасить эмоции. Да, нужно брать пример с этих вот драконов. Холодное и твёрдое бесстрастие, холодный и твёрдый ум…

– Скажи, любезнейший, когда джихангиры соизволят принять меня? – почтительно, но твёрдо спросил он начальника дворцовой стражи. – Если совещание будет продолжаться до вечера, то, возможно, мне следует заняться иными делами? Время дорого…

Здоровенный монгол, в чью рожу вряд ли можно было промахнуться из лука даже с тридцати шагов в темноте, улыбнулся, как показалось китайцу, пряча за почтительностью насмешку.

– Хорошо, я спрошу, почтенный.

Начальник стражи исчез за золотыми шёлковыми занавесями, расшитыми изображениями всё тех же драконов, а Елю Чу Цай застыл, превратившись в изваяние, наподобие нефритовых драконов… тьфу, дались ему эти драконы!

Монгол возник из-за занавесей вновь, и рожа его на сей раз ухмылялась откровенно нагло.

– Великий Менгу-хан велел сообщить почтенному Елю Чу Цаю, что он может отдыхать. Когда в нём возникнет нужда, его вызовут.

– Благодарю, – поклонился китаец. – Я так и сделаю.

Он повернулся и пошёл прочь, глядя перед собой твёрдо и невозмутимо, хотя всё внутри кипело. Ну ясно, чего ещё ждать от Менгу, закадычного дружка Бату-хана. Такой же мерзавец… Ну ладно… Нет, так не пойдёт. Надо успокоиться и думать, думать…

– Говори! Коназ Магаил тебе давал оружие, серебро, да?

Шипел огонь в горне. Палач, здоровенный бритоголовый хорезмиец, перебирал свои инструменты, позвякивая железом. Писец, маленький худой китаец, сидел в углу, приготовив кисточку и тушь. На лавке восседали двое – Бурундай и Берке, брат Бату-хана. А прямо перед ними на дыбе висел обнажённый мужчина, растянутый за ноги и за руки. Человек поднял голову, и стало видно его почерневшее лицо.

– Гад он ползучий и трус, ваш князь Михаил… – невнятно, еле шевеля разбитыми губами, проговорил Мстислав Святолавич. – Гордыня немеряная, а как до дела дошло, так удрал во угры… тоже мне, спаситель земли русской…

Берке кивнул, и палач вытянул подвешенного по спине особой плёткой, в шёлк которой были вплетены шипастые металлические колечки. Брызнула кровь.

– Оыыы!.. – не сдержал стона князь Мстислав.

– Говори, пёс, хуже будет! – угрожающе произнёс Берке. – Двое твоих людей сознались, что ты получал оружие по тайному сговору с Магаилом!

– А что так мало, двое? – прохрипел Мстислав. – Плохо трудятся каты…

Новый удар ожёг князя.

– Последний раз добром спрашиваю! Говори – где и когда сговаривались вы с Магаилом об отправке обозов оружных, тобой якобы ограбленных?

– А где сказать? – на сей раз Мстислав как-то ухитрился изобразить запёкшимися чёрными губами усмешку. – Ты место назови, я подтвержу… А то гадать…

Берке кивнул, и палач сменил инструмент – вместо плётки взял устрашающего вида железные клещи.

– Аыыыыы!!!

– Говори, собака!

– Скажу, всё скажу! Это он, он, вот этот давал мне серебро! И людей своих подставлял, и того поганого в городе Деревиче мне на съедение оставил!

– Ах ты собака урусская! – вскочил Бурундай, но Берке остановил его.

– Что ты сказал, урус?

Князь глубоко, судорожно дышал.

– Дураки… вы… оба… Разве… кто… на дыбе… правду говорит? Токмо то… услышите… что сами… придумаете… Аыыыыы!!!

– Говори, собака! Говори, ну!!

– Всё скажу… говорите, где я серебро от этого брал… я подтвержу… удавите Михася… одним подгузником татарским меньше станет… Аыыыы!!!

– Последний раз спрашиваю тебя!

– Дурак ты… и как токмо такие дураки у вас в ханах ходят… Спроси, украл ли я луну с неба, я подтвержу… А то спросите тех, кто вам указал на сговор, они всё скажут… каждый место и время назовёт… своё… Аыыыы!!!

Голова Мстислава мягко мотнулась и упала на грудь.

Берке и Бурундай переглянулись.

– Похоже, и впрямь не врёт пёс. Своей волей действовал.

– И те двое врут, места путают. Ладно! – Берке кивнул палачу. – Сними его, да смотри, чтобы не сдох. Завтра продолжим.

– Тятя, дай!

Маленький Юрик тянул ручонки к блестящему на солнце изумруду, оправленному в золото. Князь Михаил, забавляясь, тянул вещицу на цепочке вверх.

– А вот возьми-ка! Э, нет, так-то легко!

– Дай!

Княгиня Елена, полуприкрыв глаза, улыбалась. Как с котёнком играет, ну что это такое, в самом деле… Отвык играть с детьми-то…

Сегодня был редкий день, воскресенье, свободное от повседневных дел, буквально не отпускавших князя ни днём, ни ночью. По этому поводу Елена Романовна предложила выехать на природу, мол, забыла уже, когда была вне городских стен. Князь легко согласился – действительно, погода стоит дивная, чего париться в тереме?

Солнце жарило вовсю, в листве гудели пчёлы. Елена прикрыла глаза, но упрямое солнце пробивалось и сквозь закрытые веки, и в глазах гулял розовый свет, свет утренней зари. Как хорошо… Плыть бы так и плыть, не шевелясь, в потоках майского солнца. Как будто не было и нет войны…

Но она есть.

Елена вздохнула и открыла глаза. Маленький Юрик, завладев наконец безделушкой, сопя, ковырял оправу. Михаил Всеволодович, привалясь спиной к стволу вековой липы, тоже прикрыл глаза.

– Ты когда с Ростиславом-то поедешь, Михась?

Князь вздохнул, не раскрывая глаз.

– На той неделе отправляться надобно. Как все дела тут управим.

Княгиня понимающе кивнула. Действительно, дело со свадьбой князя Ростислава и принцессы Анны следовало уладить как можно скорее. Угорская принцесса – это не та партия, что будет ждать вечно, охотников перебить брак предостаточно.

– Римский папа до сей поры косо смотрит на брак сей, – словно угадав мысли жены, произнёс Михаил, по-прежнему не открывая глаз. – Ну да нынче король Бела не настроен никого слушать. Учён уже Батыем.

– Вот скажи, Михась, отчего так противится он, римский папа то есть? Мы ж не магометане, христиане православные…

– Полагаю, не в вере тут дело, – Михаил открыл глаза. – Ведомо нам стало, что тайные письма посланы были от Батыя к папе в Рим. В коих обещана было папе твёрдо полная неприкосновенность его, а равно и имущества церкви римской.

– Обман?

Михаил усмехнулся.

– Кто знает… Может, и обман, а может и правда. Вот ведь у нас на Руси по велению Батыя духовных лиц не трогают, и от поборов всяческих освободили. Тут вся и хитрость у них, Еленка – дабы расколоть народ изнутри, не дать единой стеной против поганых встать. Разделяй и властвуй, как говаривали римские кесари…

Князь переменил позу.

– Ты не знаешь ещё, что задумал Батыга. Земли запорожские пусты стоят, так он их взял под свою руку. И велел сообщить повсюду, что хлебопашцы, кои возжелают переселиться в те земли, получат пахотный надел изрядный и на четыре года освобождение от всяческих податей. Да и после обложат тех землепашцев данью весьма умеренной, десятина хлебом и скотом, и без вывода людского [монгольская десятина на Руси помимо денежной дани требовала выдачи людей в рабство. Прим. авт.]

– Не пойдут мужики, чай, к поганому-то царю.

Князь снова усмехнулся.

– Пойдут, Еленка. Особенно после того, как здесь их повсюду данью тяжкой облагать начнут. И я на тот год сборы повышу – а куда деваться? Платить Батыге всё одно нечем, кроме как с мужиков.

Михаил помочал.

– Пойдут, побегут мужички. Ведь того не понимают, глупые, что будут они там как суслик без норы. Сегодня хан дал слово, завтра обратно взял…

– Тятя, на! – княжич протянул отцу изумруд и отдельно оправу.

– Одолел-таки? – деланно изумился Михаил Всеволодович. – Ай, молодец! Чего дальше ломать изволим?

Юрий Михайлович, озадаченный вопросом, засунул палец в рот и принялся усиленно сосать, вызывая тем приток мыслей. Действительно, чего же ещё сломать? Ломать-то всё равно чего-нибудь придётся…

– Княже, там тебя человек домогается, – возник из-за деревьев старший витязь охраны.

– Что за человек? – нахмурился Михаил.

– То нам неведомо. Одет ни так ни сяк. Не то купец мелкий…

– Завтра пусть приходит с утра да ждёт! – отрезал князь, нахмурясь. – Ох уж эти купчики мелкие, без мыла всюду пролезут!

– Он просил передать тебе это, Михаил Всеволодович.

Витязь протянул князю безделушку, серебряный кулон на цепочке. Михаил побледнел, расширенными глазами глядя на скарабея, в свою очередь таращившего на князя свои рубиновые глаза.

– Елена, вы все домой езжайте.

– Ну вот… – непритворно огорчилась княгиня. – Только-только раздышались…

– Езжайте, я сказал! Я попозже буду.

Когда семйство в сопровождении нянек-служанок убралось с поляны, князь кивнул, и витязь вскоре обернулся с юношей в сером дорожном одеянии.