Текст книги "Мария, княгиня Ростовская"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 47 страниц)

– Скотины тягловой нет, коров, коих не порезали ещё, кормить нечем. Хлеба тоже нет, почитай. А ведь январь ещё не кончился. Думаю, к маю поедят деревчане семенное зерно, собак и кошек, да и мышей в амбарах своих переловят. И в лес подадутся, дабы в мёртвом городе не околеть… Такова участь всех трусов, Олежка. И думаю, многие горько пожалели уже, что не пали в битве тогда. Особенно те, у кого детей да жёнок в полон увели, или того хуже – снасильничали да убили. Ладно, разговоры разговорами, а дела делами. Что от князя Михаила?

– Вот, – боярин достал маленький лубок, извлёк тонкую бумажку. – Я прочёл, уж не обессудь. Думал, что тебя не будет до завтра, а вдруг срочное чего…

– Ну раз прочёл, так излагай, – усмехнулся князь, – При таком свете те буквицы и прочесть-то немыслимо.

Действительно, бисерный почерк на голубиных депешах можно было нормально читать только при свете дня.

– В розыск тебя объявил князь Михаил Всеволодович. Сердится шибко. Второй обоз оружный ты у него отбил, не шутка!

– И где искать станет?

– Ясное дело, возле Гомеля. Просил ненароком не заходить туда покуда.

Собеседники разом рассмеялись.

– Что от князя Даниила?

Боярин помрачнел.

– Мнётся князь Даниил, Мстислав Святославич. Боится нового нашествия. Понять его можно.

Мстислав вздохнул. Разумеется, понять можно. Если уличат в помощи «коназу-волку», Даниилу Романовичу придётся бежать из земли своей. Как бежал король Бела, а до того хан половецкий Котян. И вся земля галицкая и волынская могут подвергнуться новому разорению.

И остаётся только поклониться Михаилу Всеволодовичу за бесстрашие. А впрочем, за великим князем Михаилом у Батыги столько всего записано, что остаётся только удивляться, как это он не затребовал его выдачи.

– Я и то удивляюсь, Мстислав Святославич, за князя Михаила, – словно угадал ход мыслей князя боярин.

– В огне пляшет Михаил Всеволодович, словно та саламандра, – князь полузакрыл глаза. – Однако он один и понимает, что иначе нельзя. Ладно… Как завтра выступать будем, давай-ка обсудим. Зови сотников.

Князь обвёл взглядом большую поляну, след лесного пожара, сплошь уставленную большими шалашами из лапника. Кондовые древлянские леса надёжно укрывали отряды князя Мстислава – монголы до сих пор плохо ориентировались в лесах. Вот южнее, где леса изреживались, превращаясь в рощи и перелески, степняки чувствовали себя много увереннее. Там пролегал путь в завоёванную угорскую землю. Поэтому Мстислав выработал свою тактику – собрав отряды в кулак, выходил с заводными конями из лесов, преодолев пару сотен вёрст, наносил внезапный удар по какому-нибудь малочисленному отряду татар, рыщущему в поисках добычи, вырезал поголовно и уходил назад в непролазную глушь.

Однако в последнее время всё изменилось. С прекращением западного похода поток подкреплений, идущих к Бату через Киев, исчез, и сам ям [почтовая станция и перевалочная база у монголов во времена Бату-хана. Прим. авт.] был убран из разорённого Киева. Редкие посланники теперь передвигались гораздо южнее, по причерноморским степям. Между тем отряд, численность которого уже перевалила за тысячу, нуждался в корме, и князю поневоле приходилось искать его в и без того опустошённых селениях. Поселяне покуда терпели, видя в Мстиславе отмстителя поганым за обиды и поругание, но князь хорошо понимал – так долго продолжаться не может.

Но и это было не всё. Конница Бурундая, став станом в Деревиче, буквально висела на хвосте у князя. Охотник рано или поздно загонит зверя, если зверь не сумеет поменяться местами с охотником.

Вот почему так важно взять Деревич. Когда Бурундай вернётся из безуспешного похода, его встретит голова начальника тайной стражи на воротной башне. Или нет, лучше шкуру Дэлгэра прибить к воротам. И написать на ней… Впрочем, Деревич ещё надо взять. Захватить город можно только врасплох, иначе семьсот монгольских воинов за стенами отобьются от тысячи двухсот ратников князя Мстислава.

– Звал, княже? – к костру уже подсаживались сотники. Князь обвёл своих соратников глазами. Эти не подведут.

– Давайте-ка обсудим, други… Дело предстоит весьма непростое.

– … Вот она, та обитель, нойон.

Тудан разглядывал не слишком высокий частокол, за которым виднелись крыши строений, потемневшие от времени. Ворота тоже потемнели, подумал князь Ярослав, в свою очередь разглядывая скит. Когда успели? Совсем ведь новые были… Бежит, бежит время…

– Эйе, отворяйте! – два здоровенных нукера забарабанили в створки ворот рукоятями нагаек. – Здесь Тудан-нойон, посланник самого величайшего Бату-хана!

– Почему они не открывают, Еруслаб? – спросил Тудан, обернувшись к князю.

– Стало быть, опасаются твоих жеребцов стоялых, – хмыкнул Ярослав. – Всё-таки женская обитель это.

Тудан ухмыльнулся, но промолчал. В этот момент калитка, врезанная в ворота, отворилась, и на пороге возникла тоненькая фигурка в монашеском тёмном одеянии.

– Отойдите от ворот, ребятишки. – неожиданно глубоким голосом сказала женщина, и – странное дело! – нукеры безропотно отодвинулись. Фигурка будто поплыла к всадникам, ступая по снегу легко и неслышно.

– Здрав будь, великий князь. И тебе того же, нойон Тудан, – произнесла женщина, подойдя вплотную. Огромные, невероятной глубины глаза настоятельницы будто излучали внутреннее сияние, завораживали, затягивали… Молодой племянник хана Берке даже дышать перестал – вот ведь, бывают же на свете такие дива…

– Вот это настоятельница сей славной обители, преподобная мать Евфросинья, – представил князь, разом нарушив колдовское наваждение. – А это славный нойон Тудан, это вот племянник Берке-хана, молодой Худу-хан…

– Ну, здравствуй, Худу, – обратила свой взор к молодому монголу Евфросинья, и парень снова едва не перестал дышать. – Рада видеть тебя в нашей обители. Проходите, гости наши. Ты тоже, Ярослав Всеволодович.

Настоятельница повернулась и пошла назад, и только тут Тудан сообразил, что никто и не собирается отворять ворота.

– Так нельзя, женщина! Я посланник самого Бату-хана! Эти ворота должны быть распахнуты настежь передо мной и моими воинами!

– Твоим воинам тут вообще не место, Тудан-нойон. Я пригласила только вас троих, – обернулась уже у калитки Евфросинья. Князь даже сглотнул – спрашивается, зачем так-то дразнить огонь? Серебряная пайцза против золотой не устоит…

– Кому и где место, решаю я! – надменно произнёс Тудан.

– Так полагаешь? – спокойно улыбнулась настоятельница, и молодой Худу судорожно сглотнул – нет, не бывает таких женщин… – Впрочем, не будем спорить. Я велю открыть ворота.

Тоненькая фигурка исчезла в калитке, и спустя несколько секунд ворота неожиданно плавно и бесшумно распахнулись – должно быть, петли постоянно смазывали.

Тудан кивнул, и двое нукеров – те самые, что колотили в створки – первыми двинулись вперёд. Однако в воротах кони внезапно захрапели, попятились, мотая головами. Один из нукеров в сердцах хлестнул животное нагайкой, в ответ конь дико заржал, крутанулся на месте и боком повалился в снег, придавив всаднику ногу.

– А, злые мангусы! – выругался второй нукер, соскакивая с коня. Широко шагая, двинулся в ворота, и вдруг упал носом в снег. Точно наткнулся на натянутую верёвку, невидимую простым глазом.

– Ну вы идёте уже, гости мои? – спокойно наблюдая за сценкой, произнесла Евфросинья, стоявшая теперь посреди двора обители. Худу громко сглотнул, Тудан со свистом втянул воздух.

– Так! Вы все, идите в Суздаль, там ночуете. Завтра утром явитесь сюда!

– Слушаем, господин! – поклонился старший нукер охраны.

– Вы також свободны! – отдал в свою очередь распоряжение собственной охране князь Ярослав, и русские витязи направились вслед за монголами. Оставшись втроём, гости переглянулись, и вдруг Тудан первый спешился, за ним и князь Ярослав с Худу оставили сёдла. Ведя коней в поводу, все трое осторожно прошли в ворота. Никакой верёвки там не оказалось, чего и следовало ожидать.

– Отдайте своих коней сёстрам, они позаботятся, – Евфросинья снова улыбалась спокойной, загадочной полуулыбкой. – Прошу в дом.

И уже в который раз Худу перестал дышать, встретив взгляд огромных, невероятно глубоких глаз. Значит, не врут сказки, и такие женщины всё-таки бывают на свете?

– … Далеко ещё?

– Уже не так далеко.

Кони осторожно пробирались через бурелом, едва видимый под снежной шубой. Впереди шли двое пеших урусов, тыкая длинными жердинами перед собой, прощупывали дорогу. Бурундай то и дело зло косился на Охрима Бобра, восседавшего в седле монгольского коня – заставить бы этого идти пешком! Нельзя, он должен указать дорогу…

Охрим смотрел перед собой безучастно. Руки его были прикованы к луке седла недлинными цепями, так, что управлять конём можно, а вот меч взять не получится. Равно и соскочить с коня. Впрочем, для страховки конь, везущий уруса, был привязан за седло длинным волосяным арканом, конец которого был закреплён на луке седла позади идущего, так что любая попытка побега исключалась.

Бурундай с тревогой смотрел на небо – солнце уже клонилось к западу, короткий зимний день заканчивался. Первый уртон [древнемонгольская мера длины, примерно 30 км] конница Бурундая прошла быстро, но по мере углубления в дремучую чащобу темп продвижения стремительно падал. За последний час одолели две версты, не больше…

– Ты лжёшь, урус! – не сдержавшись, зарычал Бурундай. – Как коназ-волк выходит из своего логова? В таких местах жить невозможно!

– Я не лгу, – угрюмо, но твёрдо возразил Охрим. – Ежели б Мстислав устраивал станы свои в легкодоступных местах, так полагаю, ты бы уже давно нашёл его, хан.

На это возражение Бурундай не нашёл, что ответить. Действительно, похоже на правду…

– Что ж, продолжать движение! Идти тихо!

Полководец оглянулся. Да, нехорошее место. Тумен растянулся на узкой, еле заметной тропе, и сейчас толпа пеших лесовиков с рогатинами, пожалуй, могла бы нанести серьёзный урон непобедимым монгольским воинам. Нет, пожалуй, не рискнёт коназ-волк ударить. Слишком неравны силы…

Непролазный ельник кончился внезапно. Впереди лежала обширная поляна, покрытая рядами шалашей – целый шалаш-городок. Ни единого дымка…

– Угли сегодняшние, Бурундай, – к полководцу подъехал начальник сотни разведчиков. – Они ночевали здесь, точно.

– Ну и где же?..

– Они ушли утром по другой тропе, – сотник махнул рукой в сторону противоположного края поляны.

– Ты знал, что тут есть ещё дорога? – обернулся Бурундай к пленнику-провожатому.

Охрим Бобёр смотрел угрюмо, но по-прежнему непоколебимо.

– Я ходил токмо по этой, хан. Других не ведаю.

Бурундай прищурился.

– Считаешь себя самым хитрым, урус? Как вы это там говорите: «и волки сыты, и овцы целы»? Не получится. Мы отпустим тебя и твою семью только после того, как возьмём коназа Мастислаба.

– Ну так возьмите, за чем дело стало? – криво ухмыльнулся Охрим. – Я сделал, что мог. Остальное дело ваше…

Хлёсткий удар нагайкой рассёк щеку пленника.

– Ты, похоже, договоришься, урус!

Бурундай вновь посмотрел на небо, где уже вовсю горел золотистый закат. Проклятый урус… Проклятые урусы… Выбраться из этой дремучей чащобы засветло нечего и думать, а темноте тут и шагу не ступить…

– Так! Располагаемся на ночлег здесь! Ты и ты – со своими сотнями в охранение! Уруса на цепь и смотреть в оба! Всё!

– … Да нет там ничего!

Гэрэл всматривался в густую темень так, что в глазах плясали мелкие искорки, но ни малейшего движения на обширном предполье не наблюдалось. Да и что тут увидишь, луны нет, а свет факела способен озарить только ближайший кусок стены. Впрочем, все факелы остались в башне.

– Ладно, может, и показалось, – согласился напарник. – Пошли, не то замёрзнем.

Двое стражей вновь принялись прохаживаться по настилу, устроенному для стрелков с обратной стороны городской стены. Да, начальник Дэлгэр дело знает… Правда, в карауле приходится теперь стоять каждый третий день. Зато на стенах каждую ночь две сотни стражей. Половина спит в тепле, вторая караулит, и не только на сторожевых площадках башен, но и на стенах. Два часа караул, четыре отдых, и снова…

Гэрэл поглубже запахнул волчий полушубок. Час быка – самый тяжёлый для стражников. Проклятье, как хочется спать… Но разговаривать стражам строжайше запрещено, равно как и ходить с факелами. Такой страж глух и слеп, по сути. Нет, стражи должны скользить тенями, как кошки, чтобы вовремя заметить стальную кошку, заброшенную в бойницу…

Додумать свою мысль Гэрэл не успел – стальная стрела самострела вошла ему в лицо, отбросив голову назад. Рядом мешком свалился напарник. По приставной лестнице уже проворно карабкались тёмные тени, скользнули на место убитых стражей. Один из них поправил малахай, явно монгольский.

– Тихо! Мы правую сторону, вы левую… – сказала тень по-русски свистящим шёпотом.

Второй без слов щёлкнул «орехом» самострела, закрепляя взведённую тетиву. Перезарядив оружие, тени двинулись к башне справа. Двое других скользнули к левой.

Всё дальнейшее произошло очень быстро. Узкая дверцы, ведущая с башни на настил стены, отворилась бесшумно – очевидно, кто-то накануне старательно смазал петли. Тени скользнули внутрь. В башне горел огонь, толстая восковая свеча была прилеплена воском к лавке. На двух других лавках спали, закутавшись в обширные дохи, четверо монголов.

Коротко сверкнули мечи, и ровный храп сменился хрипами умирающих.

– Наверх теперь… – по-прежнему свистящим шёпотом распорядился первый.

Двое стражников наверху сонно нахохлились в углах смотровой площадки – приказ в монгольском войске исполняли строго. Раз велено не разговаривать без дела, значит, не разговаривать… Однако выстрелов из отдушин не ожидал никто.

Двое русских вышли на сторожевую площадку башни, уже не таясь. Тот, что говорил – очевидно, старший – поднял над головой обе руки, растягивая кусок белого холста, и тотчас в ответ на соседней башне показалось смутно белеющее в ночи пятно.

– Готово, Радомир, – негромко, но уже в голос сказал старший. – Теперь лестницы!..

…– Знак, княже!

Мстислав и сам уже разглядел белые полотнища, свесившиеся с башен.

– Броньша, как увидишь огонь на воротной башне, не мешкая всей силой туда!

– Ясно, княже!

– А ну, други, тихо пошли!

Всадники без криков и лишнего шума устремились вслед за князем. Бронислав проводил их глазами. Отчаянный всё-таки князь Мстаслав, истинный вождь. Не кого-то послал, сам пошёл вперёд. Сейчас он со своими отборными витязями взойдёт на стену, с которой верные люди уже спустили верёвочные лестницы, как на красное крыльцо. На этой стороне монголы их не заметят, ибо уже лежат бездыханные. А вот взять воротную башню врасплох – тут нужен верный и быстрый удар, иначе разворошишь всё осиное гнездо…

Факелы, возникшие над воротной башней, прервали размышления Бронислава.

– Ну, ребята, с Богом!

Тени скользили вокруг, бесплотными шелестящими голосами шептали что-то по урусски, угрожающе и невнятно. Дэлгэр рубанул по ближайшей тени саблей, но клинок встретил лишь пустоту. Тень, бесплотно рассмеявшись, придвинулась вплотную.

«Я твоя смерть, Дэлгэр. Твой путь закончен»

Дэлгэр почувствовал, как ледяные пальцы проникают ему в грудь, берут за сердце, дико закричал во сне, рванулся…

Дикие крики за окном разом прогнали остатки сна. В сереющей предрассветной мгле метались тени, точь-в точь продолжение ночного кошмара, лязгала сталь. Дэлгэр вскочил, схватил саблю, лежавшую в изголовье, выдернул клинок и отбросил пустые ножны. В тот же момент дверь в амбар, где обитал начальник особого отряда тайной стражи, с треском слетела с петель, и нукер охраны, ввалившись спиной вперёд, растянулся на полу. Пламя масляного светильника заметалось, потревоженное током холодного воздуха. А в помещение уже входили урусы, и впереди всех рослый воин в воронёных доспехах.

– Коназ-ашин! – прохрипел Дэлгэр, тараща глаза.

– Дошло до меня, будто бы ты хотел меня видеть, Дэлгэр, – князь Мстислав стоял в трёх шагах, усмехаясь. – Ты саблю-то брось, неудобно так-то разговаривать.

Вместо ответа Дэлгэр, ощерясь, со свистом рубанул по фигуре в воронёной броне. Но удар провалился в пустоту, и в следующий момент монгол увидел кувыркающуюся в воздухе саблю, эфес которой всё ещё сжимала кисть чьей-то отрубленной руки.

– Перетяните ему жилу, быстро! Не то подохнет, не сказав нужного!

– … Здрав будь, Балдан-багатур!

Худу расширил глаза – не может быть… Ведь позавчера только оставили они ту волшебную обитель, где обитает волшебная женщина, чародейка… И вот она здесь. Колдовство…

– Я рад приветствовать тебя, княгиня Мария. – почти правильно выговаривая русские слова, произнёс Балдан, в свою очередь разглядывая ростовскую княгиню, восседавшую в седле по-мужски. Обширная юбка из синего бархата покрывала серую в яблоках кобылу, как роскошная попона, из-под подола виднелись только чёрные сафьяновые сапожки.

– Вы здорово похожи, княгиня, ты и твоя сестра, – произнёс Балдан, уже едучи стремя в стремя с Марией, и только тут Худу осознал, что это вовсе не Эуфросиниа, а её сестра. Действительно, и разницу сразу видно – немного крепче женщина, и глаза… Вот глаза те же самые, точно. Невозможно спутать.

– Познакомься, княгиня, – кивнул Балдан. – Это Худу, племянник великого хана Берке.

– Здравствуй, Худу. – улыбнулась Мария, в свою очередь разглядывая худенького мальчишку. – Я напомнила тебе кого-то?

– Он до сих про не может отойти от чар твоей сестры, Эуфросинии. – засмеялся Балдан. – Хорошо, что я там не был. Иначе вместо дани, полагаю, привёз бы Бату-хану сундук еловых шишек.

Княгиня засмеялась в ответ мягким смехом, и племянник хана Берке вновь почувствовал сладко-щемящее чувство. Как всё же хорошо, что дядя послал его в эту землю, Урусию!

Ворота города уже были распахнуты настежь. Кортеж въехал в ворота, и тут же раздался малиновый колокольный звон.

– О! Это в нашу честь? Я польщён! – улыбнулся Балдан.

– Вообще-то это звон к обедне, службе в честь Господа нашего Бога. – улыбнулась Мария в ответ. – Но твоё посольство попало очень удачно, так что…

– … И нам перепала малая толика. – закончил Балдан.

Они разом весело рассмеялись, и Балдан почувствовал, как крепнет в нём симпатия и уважение к княгине. Да, это воистину мудрая правительница. И Бату-хан, как всегда, поступил верно, направив в Ростов не прямолинейного и не слишком далёкого Тудана, а его, Балдана.

– … А это вот храм Успения, отрада наша, – показала рукой княгиня, и Худу ощутил восторг от открывшегося глазам зрелища.

– Нравится, Худу-хан? – внезапно обратилась к пареньку Мария.

– Красиво как… – прошептал Худу.

– Во Владимире был храм не хуже. А каким красивым городом был Киев… – внезапно сказала Мария.

– Они сами виноваты, княгиня, – теперь Балдан смотрел жёстко. – Так будет со всеми, кто противится воле Повелителя.

– Да, конечно, – взгляд Марии потух.

Воцарилось неловкое молчание. Между тем процессия уже въезжала в ворота княжеского терема.

– Ну, гости мои, прошу в дом!

На крыльце Худу встретил мальчик, моложе его года на два. Мальчик несмело улыбнулся, и неожиданно для себя Худу неловко улыбнулся в ответ.

– А ты книжки читать любишь? – спросил мальчик.

– А какие? – оживился Худу.

– Да у нас тут всякие-превсякие есть.

– Я не умею читать по-русски. – насупился Худу.

– А у нас есть книжный смотритель, отче Савватий. – успокоил молодого монгола князь Борис. – Он вслух будет читать. А хочешь, он тебя быстро русской грамоте научит?

– Да… – чуть растерялся от такого напора Худу.

– А ещё у нас есть грамотная кошка.

– Врёшь!

– Да ой, вру! Вот сегодня вечером сам увидишь!

Они стояли и смотрели. Русские люди, жители города Деревича.

Измождённые, бескровные лица, заострившиеся носы. Толпа чутьволновалась, но Мстиславу казалось – это ветер шатает людей, заморенных вконец жестоким гнётом.

Бой на улицах и в домах уже закончился. Крепкий предрассветный сон большинства степняков плавно перешёл в вечный, а те, кто всё-таки успел проснуться, так и не сумели организовать серьёзный отпор. Пленных нападавшие не брали, и только для одного врага было сделано исключение.

Рядом с князем двое ратников удерживали пленного, в котором вполне можно было признать ещё час назад всемогущего Дэлгэра. Сейчас начальник тайной службы выглядел не столь грозно. Во-первых, совершенно голый, и во-вторых, привязанный к палке подобно дикому зверю – палка просунута в рот, челюсти крепко примотаны. Кисть правой руки у монгола отсутствовала, рука была крепко перетянута выше локтя кожаным ремешком. Левая рука была сломана и бессильно висела.

– Люди! – князь старался говорить громко и внятно. – Вот и пришёл час расплаты поганым! Да токмо не всем, признаю. Сила врагов велика. И ждут вас новые испытания, так или иначе. Однако скажу сразу, чтобы не обольщались вы – не оставят в покое поганые тех, кто согнул выю под ярмо им. И вы сами убедились в том. И потому один выход есть – бить их, бить и бить, не давать покоя ни днём ни ночью, покуда не уйдут они с земли нашей!

Гул пронёсся по толпе.

– Решайте сами, люди – дожидаться ли вам смерти голодной, или мучительств новых, или уходить в леса, дабы дать бой гостям незваным!

Снова гул, громче и дольше прежнего.

– Дозволь молвить, княже! – выступил вперёд старик с косматой гривой нечёсаных сивых волос.

– Говори, старинушка.

– Куда мы пойдём, от своих-то домов? В лес, зимой? А бабы, а ребятишки? Погинут все поголовно.

– Так что же? – прищурился Мстислав. – Так тут и дальше прозябать намерены? Пособничать врагам земли русской?

Старик выпрямился.

– Я стар, князь, и бояться мне нечего. Вот ты побил малую толику татар. А остальные? А что будет с жителями града сего, ты подумал?

Губы старика дрожали.

– Я так скажу тебе, Мстислав Святославич – всякий владыка обязан защитить народ свой. А ежели не может он этого сделать, то не защитник он, а обыкновенный тать. Разбойники лесные тож грабежом живут…

– Довольно! – Мстислав глядел на деда побелевшими от ярости глазами. – Токмо уважая седины твои, не отвечаю тебе, как должно. Кто ещё так мыслит?!

Толпа притихла.

– Ежели стадо баранов вы, коим всё одно, кто их стричь будет и кто резать, тогда да. Тогда вам и татары сгодятся. А как же гордость, а как вера отцова?

– Дык верить оне нам не запрещают… – послышался голос из толпы. – Хоть три раза на дню молись…

Толпа вновь невнятно загудела – верно, мол…

– Ясно. Кто ещё сказать хочет? – Мстислав обвёл толпу глазами.

– Дозволь молвить, княже! – выступил вперёд рослый. Худой, как палка мужик с чёрной бородой клином.

– Кто ты есмь, человече?

– Купчина я здешний, Клим Онучин… бывший купец, теперь уже.

– Говори, Клим.

Купец обернулся так, чтобы видеть толпу.

– Люди, вот что я скажу вам. Наверное, многие уже горько пожалели, что поддались тогда страху и отворили ворота пред погаными. Так и так смерть выходит! Потому как хлеба нынче до весны не хватит, почитай, многим, а уж про сев без коней я молчу. И сидеть в граде постылом нечего более!

– У тебя ни жены, ни детишков, тебе-то легко! – раздался из толпы угрюмый голос.

– А я не за всех говорю, а за себя и за тех, кому ярмо татарское шею натёрло! – возвысил голос Клим Онучин. – И такие люди есмь тут!

Он повернулся к Мстиславу.

– Веди нас, князь! Коль пропадать, так хоть с пользой!

– Ну что же! – Мстислав улыбнулся. – Я уже думал, токмо овцы худые остались в граде сём. С хлебом, правда, и у нас трудно. Однако до травеня месяца дотянуть можно. А там вольных людей и лес прокормит. Берите с собой всё, что можно унести, и прежде всего сьестное. Кони татарские нам тоже ой как сгодятся. Всем прочим счастливо оставаться!

– А с этим что будет? – спросил Клим, кивнув на Дэлгэра.

– А что с ним будет? Ничего такого. Шкуру снимем да отпустим!

Они сидели на крепких низкорослых лошадках, как влитые. И в середине улыбался коренастый круглолицый монгол, щеря мелкие желтоватые зубы.

– Ну здравствуй, коназ Магаил.

– И тебе того же, Неврэ-нойон.

– Ты решил встретить нас в чистом поле, чтобы преградить путь к своему Чурнагиву, коназ?

Михаил улыбнулся.

– Славная шутка, нойон. Однако я просто хотел выразить тем почтение послу Бату-хана, то есть тебе лично. Кажется, так велит монгольский обычай?

Теперь кони князя Михаила и ханского посланника шли рядом, стремя в стремя.

– Ты хорошо знаешь монгольские обычаи, коназ.

– А ты хорошо говоришь по-русски, нойон.

– Э… У нас многие пренебрегают языком урусов, считая, что это покорённые народы должны учить наш язык. Но, разумеется, они не правы.

Монгол широко, обезоруживающе улыбнулся.

– Язык врагов обязательно надо знать.

Михаил Всеволодович улыбнулся ещё шире.

– Я тоже так думаю, – ответил князь по-монгольски.

Неврэ громко захохотал.

– Да, коназ, как там у вас говорят: «этому палец в рот не клади»!

Ворота города были уже раскрыты настежь. Неврэ-нойон бросал цепкие взгляды на новоотстроенные стены города. Вместо привычного частокола бросались в глаза высокие срубы, окантованные по верху густо расположенными бойницами. Башни тоже поражали обилием закрытых стрелковых гнёзд. Сами ворота, сработанные из толстенных дубовых брусьев, были окованы крест-накрест полосами стали, под которыми почти не видно было дерева. В проёме виднелись зубья поднятых вверх решёток – целых три решётки! – также блестевшие стальной оковкой. Да, определённо урусы сделали выводы из обороны Злого города…

– Скажи, Михаил, – на сей раз монгол произнёс имя князя на удивление правильно. – Неужели ты думаешь, что всё это, – он кивнул на городские укрепления, – тебя спасёт в случае чего?

Михаил Всеволодович помедлил с ответом.

– Не так, нойон. Надеюсь я, что цена сего города в случае чего покажется вам чрезмерной. Не лучше ли мирно получать дань?

Посол коротко хмыкнул.

– Я полагаю, что Бату-хан напрасно отверг предложение, кое изложил тогда князь Андрей Рязанский, – Михаил Всеволодович придержал норовившего выйти вперёд коня. – Думаю, вслед за Рязанью дань великому хану согласились бы выплачивать все другие князья земли русской.

– И ты тоже?

– Я беспременно. Потому как понимаю разницу между нашествием разорительным и мирной данью.

Монгол снова хмыкнул.

– Отчего же ты не открыл ворота перед Менгу-ханом, когда он подошёл к стенам Кыюва?

– Обязательно открыл бы, – невозмутимо ответил князь Михаил, – если бы он подошёл вот как ты, с двумястами воинами. Но не с сотней тысяч. Между данью и сдачей на милость существует некая разница, согласись.

Неврэ-нойон улыбнулся.

– Ну что же, коназ, по крайней мере говоришь ты верно.

Бурундай смотрел на ворота города Деревича с каменным лицом. На воротах была прибита мелкими гвоздями кожа. Человеческая кожа, на которой было написано крупными чёрными буквами:

«Следующая шкура твоя, Бурундай»

Вороны, потревоженные приближением монгольской конницы, орали, удобно устроившись на башнях и стенах города. Сытые, твари…

Бурундай со свистом втянул воздух.

– Так! Гонца к Ергану, пусть даст охотничьих собак. Ты и ты – со своими людьми в погоню, искать и найти. Как найдёте, гонца ко мне. Всем остальным отдыхать. Готовиться к походу!

Бурундай обернулся к своей свите, конь под ним всхрапывал и бешено косил глазом. Но ещё страшнее были глаза самого Бурундая.

– С этого часа мы будем спать в поле и только в поле. Есть только мясо, испечённое на костре. Весь хлеб до крошки – только коням. И так пока не поймаем Мастислаба! Я сказал!

– … Ты, Илюха, не боись. Трудно будет, кто спорит. Да всё лучше чем в том граде обречённом смерти ждать.

– Само собой…

– Ну, давай, ты первый костровой. Как луна поникнет к лесу, так меня и буди.

– Ладно…

Собеседник, кузнец Агей, нырнул в шалаш, откуда уже доносился разноголосый храп – люди после труднейшего перехода буквально свалились. Илья тоже устал, но сон к нему не шёл, и он сам напросился в костровые, чем обрадовал товарищей.

Илюха усмехнулся. Товарищи… Уж чего-чего, а это Илюха Хвощ усвоил крепко – когда все бегут, и ты беги, когда все лежат, и ты ложись. Не объяснять же всем и каждому, что ждёт их в ближайшем будущем?

Сегодня они прошли добрых полсотни вёрст. Нехитрый скарб водрузили на захваченных татарских коней, остальные шли пешим порядком. Пьянящий воздух свободы сделал своё дело, и в эйфории истощённые люди прошли столько, что и в лучшие-то времена не каждый пеший ратник одолеть смог бы. Все сегодня были словно одна семья – делились на привале последним чёрствым куском хлеба, шутили и смеялись, невзирая на опасность грозной погони. Впрочем, погони сегодня как раз не опасались – вряд ли сегодня татары, вернувшись к вратам Деревича с прибитой на них шкурой-запиской, тут же устремятся вслед за беглецами, уходящими в гущу лесов. Ну а назавтра они будут в такой чащобе, куда степнякам и вовсе не добраться… Князь Мстислав Святославич обещал, что всех пристроит, да и весна уж не за горами…

Илюха криво усмехнулся, подбросил в огонь пару сучьев. Скоро, очень скоро пьянящий вкус свободы выветрится, и наступит тяжкое похмелье. Жизнь в лесу зимой под силу только зверю, ну разве ещё охотникам на тех зверей. Очевидно, уже через несколько дней появятся первые могилы, неглубоко выдолбленные в промёрзшей земле. И с каждой морозной ночью их будет всё больше, и проклянут тогда эти люди свою судьбу и князя Мстислава заодно…

Хвощ подбросил в огонь ещё топлива, протянул к костру озябшие руки. Нет, не для того он прибился к князю Мстиславу. Дело нужно довести до конца, вот что. Не упустить свой шанс. Они обречены, эти люди. Так и так. И только он, Илюха Хвощ, спасётся аки Ной в этом вселенском потопе. Спасётся и станет богатым.

Значит, придется сделать так…

– …Да погоди ты, животина, я ж не прочёл ещё!

Савватий перевернул страницу назад, и Ирина Львовна пренебрежительно фыркнула, явно давая понять, что удивлена – как это Савватий ухитрился столько лет продержаться в летописцах, если до сих пор не может освоить технику чтения хотя бы на уровне кошки?

Три мальчика, сидевших рядом, вовсю потешались. Особенно веселился маленький Глеб, но и татарский царевич отставал не слишком. Князь Борис не соврал тогда – Ирина Львовна действительно оказалась потрясающей кошкой. Пристально следила она своими глазами за строками, явно контролируя книжника – не перевирает ли прочитанное. И потом легко и небрежно переворачивала страницу лапой, не обращая внимания на протесты смешного кудлатого человечка – кто не успел, тот опоздал, мол…

– … «И тогда молвил князь Олег: «Хочу наедине проститься с конём моим, коего обидел по навету волхва безумного». И привели его к тому месту, где лежали кости коння, и оставили наедине, удалившись на приличное тому месту расстояние. И подошёл князь Олег к останкам друга своего, но тут выползла змея чёрная и ядовитая из черепа, и укусила великого князя. И воскликнул тогда князь: «Так вот где таилась погибель моя!». И через весьма короткое время умер. Так сбылось зловещее пророчество»… Ну, Ирина Львовна, чего ждём?