Текст книги "Мария, княгиня Ростовская"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 47 страниц)

– А на Волыни кому то оружие пошло? – ещё сильнее прищурился монгол.

– А это ты уже своих людей спроси. Моё дело товар сбыть, не могу же я за каждый клинок отвечать.

– Каких людей?

Князь Михаил усмехнулся.

– Токмо не говори мне, багатур, что нет среди моих людей послухов ваших.

Мункэ сверкнул глазами.

– Значит, так, коназ. Дань железом я не приму. Серебро, золото и меха. Ещё воск и мёд, пожалуй. Ещё коней урусских больших могу взять. На этом всё!

Михаил Всеволодович помолчал.

– Воля твоя, багатур. От своей выгоды ты отказываешься, ну да ладно. Найдём указанное тобой, Бог даст.

Мункэ пожевал губами.

– Впрочем, можно взять ещё один товар, коназ Магаил. Урусские девки хороши…

Михаил Всеволодович смотрел угрюмо.

– Русскими людьми не торгую я, багатур. Девки наши не кобылы, чтобы на дань их пускать.

– Ты прав, коназ! – ухмыльнулся монгол. – Ваши девки гораздо лучше кобыл!

– Открой, ханум! Открой, Мари, ну?!

Гаха ломился в дверь с настойчивостью кабана, но толстые дубовые доски без особого ущерба выдерживали натиск. Только бы не додумался использовать лавку вместо тарана, подумала Мария. А впрочем, в одиночку и с лавкой наперевес такую дверь не высадить…

Как выяснилось в первый же вечер, Гаха совсем не умел пить, однако упорно старался овладеть сей славной наукой. Каждый вечер монгольский посол требовал вина и пива, и Мария не могла отказать гостю. Напившись пьян, он становился буен и опасен как для чужих, так и для своих, и потому люди старались не попадаться ему на глаза. Самое скверное, что даже стража княгини не могла ничего поделать – при малейшей попытке его урезонить посол сразу выхватывал саблю и кидался в бой. И что тогда делать? Не хватает ещё войны из-за одного пьяного дурака… Наутро бледно-зелёный посол охал, отпиваясь капустным рассолом, долго и нудно извинялся за причинённые славной госпоже беспокойства, но вечером всё повторялось снова.

– Мари-ханум, я тебя так хочу! – ревел за дверью Гаха, торкаясь плечом и колотя кулаками. Мария поморщилась. Видно, и впрямь надо в вино и пиво дурман-траву мешать, что ли… Ведь до утра не даст спать. Уже и огонь отовсюду убрали, дабы не запалил сдуру монгольский посол княжий терем.

– Мари-ханум, ты меня не любишь! – на весь дворец заорал Гаха. Мария не выдержала, тихонько засмеялась. Вот же дурак какой, прости Господи, и кого только Бату-хан назначает главой посольства своего…

Стук в дверь наконец прекратился, и послышались тяжёлые, нетвёрдые удаляющиеся шаги, перемежаемые бормотанием:

– Ну и ладно… других девок, что ли, мало…сейчас найдём…

Ну слава тебе, Господи, подумала Мария. Сейчас где-нибудь в углу заснёт наконец…

… «А кроме того, взято шкур куньих две тысячи триста, да беличьих девять тысяч, да лисьих сто двадцать…» – выводило перо. Ирина Львовна, возлежа на столе, пристально вглядывалась в строки: не напутал ли чего отче Савватий.

– Всё верно, кошища? – спросил на всякий случай книжник, и кошка в ответ прижмурила глаза. – Ну, раз одобряешь, я спокоен.

Дверь в библиотеку распахулась от мощного удара, и на пороге возникла раскоряченная фигура монгольского посла.

– А, старик! – рявкнул Гаха по-монгольски, держась за стену. – Где у тебя спрятано вино и девки, старик? Тащи всё сюда! Гулять будем!

Ирина Львовна громко зашипела, выгибая спину, и тут посол заметил её.

– О, какая шапка! – заорал монгол, хватая кошку поперёк спины. Это оказалось роковой ошибкой.

С диким мявом Ирина Львовна извернулась и вцепилась зубами в потную лапу грубияна. Гаха взвыл и отдёрнул руку, но в следующее мгновение кошка прыгнула ему в лицо, явно собираясь объяснить наглецу, кого он имел несчастье обозвать «шапкой».

– Убийцы! Убийцы! – вопил посол Бату-хана, пытаясь отодрать рассвирепевшую кошку, но Ирина Львовна умело пресекала попытки сопротивления новыми укусами в пальцы, одновременно обрабатывая когтями физиономию посла. Свеча упала на пол и погасла, в библиотеке воцарился мрак. И слава Богу, успел подумать Савватий, отступая в дальний угол, не хватает ещё пожара…

Кошка, утомившись, оставила наконец в покое изувеченного Гаху, и монгол тут же воспрял духом.

– Вперёд, мои воины! – орал посол. В темноте смутно блеснула сталь, раздался рубящий хруст удара и грохот опрокинутого стола. – Вот вам, вот вам, вот вам!

Ирина Львовна, очевидно, считая дальнейшее общение с подобным идиотом полной бессмыслицей, белой тенью скользнула куда-то за стеллажи и пропала из виду.

Гаха бушевал и громил в темноте библиотеку. Надо отсюда выбираться, пожалуй, подумал Савватий, ведь зарубит сдуру…

– Убью… – мычал Гаха уже нечленораздельно, забираясь на стеллаж и сваливая с него книги. – Всех убью…

Сабля, громко лязгнув, упала на пол. Гаха повозился ещё, затихая. Сававатий осторожно выбрался из своего угла и начал пробираться к двери. Да уж, завтра тут будет много работы…

– Злые, злые урусы… – уже совсем тихо бормотал посол Бату-хана, возлежа на книжном стеллаже. – Уйду я от вас, уйду…

Золотые монеты были разные – тяжёлые дублоны с профилями неизвестных западных королей, польские злотые, даже древние ауреусы, дошедшие до Руси из глубины веков, из самого Древнего Рима. Но больше всё-таки попадались золотые монеты киевской чеканки, на которых можно было обнаружить профиль самого Владимира Мономаха или Ярослава Мудрого. Да, славные были времена…

Князь Михаил криво усмехнулся. Нескоро, ох, нескоро теперь на Руси станут чеканить свою золотую монету. Да и серебряную тоже. Он ещё раз оглядел отсчитанные деньги и начал сгребать их в кожаные кошели.

Вот и пригодилась казна, отнятая тогда у беглого владыки Иосифа. Жаль, что часть денег, и немалая, ушла на задаток Конраду. Который он так и не вернул, кстати. Да, ещё одна такая дань, и от казны ничего не останется… Ладно. Эта зима и следующая, а там что-то должно решиться.

Не зря, ой, не зря папский монах Плано Карпини прошёл с войском монгольским весь путь до Харахорина. Всадники в бараньих кацавейках и лисьих малахаях возле Тригестума показали всем, что будет, если монголов не остановить. Зашевелилась вся Европа. Рыцари Германии и чешский король Васлав открыто просят папу объявить крестовый поход, и папа всё более прислушивается к их голосам. Не говоря уже о короле Бела Арпаде, испытавшем на себе, что такое нашествие. При следующем походе монголы, скорее всего, выберут угорскую землю местом зимних стоянок, если вообще не займут её навсегда.

При мысли о угорской земле Михаил Всеволодович вздохнул. Как-то сейчас там Ростиша? Редко пишет… Тяжело всё-таки в чужой-то стране. Ну да Бог даст, ничего. Парень он не промах, и принцесса Анна девушка весёлая, хотя порой язык остёр не в меру…

Да, и князь Данило Романыч, похоже, сделал выводы из ошибки своей. Разумеется, не те сейчас силы у него, и даже совместно с Черниговом нынче выступать на Бату-хана невозможно. А вот если бы ещё и Конрад Мазовецкий, да Бела Арпад… Да ещё бы Ярослав Всеволодович с сыном Александром, да литовцы с немцами…

Михаил Всеволодович усмехнулся. Мечтать не вредно, если недолго. Однако сейчас требуется выиграть время. В настоящее время у Бату, по прикидкам, почти двести тысяч всадников. Чтобы надёжно разгромить такое войско, нужно выставить против них шестьсот тысяч конницы – знаем уже, что такое татары в открытом бою. Такое войско невозможно собрать иначе, чем крестовым походом, со всей Европы собрать…

Впрочем, есть ещё одна надежда. Похоже, между джихангирами и прочими ханами назревает свара. Михаил даже сглотнул. Ох, какая бы это была удача, кровавая междуусобица во вражьем стане! Тогда, пожалуй, и без крестового похода можно обойтись…

Князь тряхнул головой, решительно сгрёб последние монеты и начал завязывать кошели. Сейчас прежде всего надо выплатить грабительскую дан, дабы избежать нового нашествия. Дальше будет видно.

Кони топтались на месте – застоялись в конюшне, похоже, мельком подумала Мария. Однако, не засмеяться бы напоследок, нехорошо выйдет… Да как тут удержаться-то?

Действительно, вид монгольского посла был ужасен. Хорошо ещё, что глаза целы, а всё остальное… Уши распухли, как оладьи, верхняя губа топорщилась, выделяясь далеко вперёд носа, многочисленные чёрные полосы наводили на мысль о том, что лицо Гахи долго и старательно натирали наждаком с примесью битого стекла. Руками посланник Бату-хана не владел вовсе – толстые, как немецкие сосиски пальцы торчали врозь. Если бы не бабушка Лукерья с её травяными настоями и мазями, да снадобья владыки Кирилла, так ещё неизвестно, как оно обошлось бы – кошачьи раны могут и в могилу свести, если их не обработать как следует…

– Ну, прощай, багатур, – Мария вдруг потянулась и поцеловала искалеченного посла в нос. – Хочешь верь, хочешь нет, а без тебя как-то скучно у нас будет, что ли…

Гаха, жестоко переживавший своё поражение от кошки, хмыкнул раз, другой и захохотал.

– Прощай, Мари-ханум! Не поминай лихом!

Монгол натянул на лицо меховую маску-личину из кротового меха, подаренную Марией, осторожно сунул руки в рукавицы – воспалённым частям тела холод вреден. И уже отъехав, обернулся.

– А пить я всё-таки научусь, вот увидишь!

– Бог в помощь! – громко, чтобы покрыть расстояние, произнесла Мария.

– Удачно, княже, и ветер с запада! Ежели так пойдёт, то назавтра уж в Волге будем!

Нос ладьи с шумом рассекал воду. Алый парус надувался сильным западным ветром, быстрое течение помогало ему, и караван из трёх судов двигался на удивление быстро.

Князь Ярослав стоял на носу передней ладьи, вдыхая всей грудью весенний воздух. Неширокая летом Клязьма сейчас разлилась, и хотя пик половодья уже прошёл, плакучие ивы и кусты вдоль берега всё ещё стояли в воде. Солнце взошло уже довольно высоко, но гладь реки пока не утратила яркого серебряного блеска. Ярослав закрыл глаза, но серебряные отсветы так и плясали перед взором…

Да, пожалуй, сейчас бы реку серебра… Ой как бы пригодилась она…

Ярослав Всеволодович ехал в Орду. Ехал, чтобы подтвердить свои родовые права на княжение. Да, вот такие нынче времена на Руси – великий князь Владимирский должен испрашивать разрешения на право владеть своей вотчиной у немытого степняка… Дожили…

Ярослав вздохнул и открыл глаза. Не вовремя открыл, прямо скажем: караван как раз проплывал мимо порушенной веси. Несколько банек с потемневшими крышами стояли на берегу на сваях, до половины ушедших в воду. Огонь не тронул их, зато дальше виднелись лишь обгорелые руины, уже сильно размытые дождями и густо покрытые сухим бурьяном. Летом, должно быть, эти развалины имели не такой жуткий вид, скрытые буйной зеленью. Но сейчас вид бывшего человеческого жилья был очень угрюм.

Настроение испортилось. Шестой год пошёл со времени нашествия Батыева, а всё никак не залечит раны русская земля. Случись сейчас повторение, и вовсе на десятилетия опустеет Русь… А кто ему помешает? Нет ныне такой силы, чтобы остановить дикие орды батыевы. Нет силы… И потому нового нашествия нужно избежать любой ценой.

Сегодня к вечеру караван достигнет Нижнего Новгорода, где и заночует. И уже назавтра, двингаясь вниз по Волге, выйдет из пределов русской земли. Ещё шесть лет назад там была Волжская Булгария…

Князь криво усмехнулся. Да, Булгарии досталось ещё хуже, чем Руси. Собственно говоря, нет уже никакой Булгарии, и земли её ныне под прямой рукой Бату-хана, и поганые заселяют её, как хотят. И на крайнем юге Руси, по последним сведениям, пытаются утвердиться монголы. Вот это уже совсем худо. Можно платить дань, можно гнуть спину, но землю свою отдавать нельзя. Это – только через последний труп…

Ярослав снова усмехнулся. Через труп так через труп. Похоже, поганых устроит и такой вариант. Кто им помешает? Сила, сила у них… Как быть?

Однако не всё ещё потеряно. Не зря, ой, не зря тратили серебро люди ярославовы, подкупая послухов. Зато теперь точно известно – среди степняков назревает свара. Бату-хан обосновался в низовьях Волги на птичьих правах, похоже, а в далёкой Монголии, в Чёрном городе Каракоруме волками смотрят друг на друга Менгу и Гуюк, великие ханы-джихангиры, готовые на всё. Борьба за власть, она везде борьба. Как было бы здорово, ежели бы разразилась в стане вражьем междуусобица кровавая…

Ярослав вздохнул. Будет или не будет, то Богу одному известно. Не следует строить расчёты на неизвестном. Значит, так… Добиться ярлыка на княжение над всеми землями Северо-Восточной Руси – Владимиром, Суздалем, Ярославлем, Переяславлем-Залесским, Москвой и Тверью… Само собой, Городец и Нижний оставить за собой… Хорошо бы, конечно, и рязанские земли прибрать, да Муром, но это уже как Бог даст. Князь Ингварь Ингваревич тоже, похоже, в Орду собрался. И потом, Бату-хану выгодно иметь в пограничье разорённое и бессильное Рязанское княжество…

Ярослав Всеволодович в который раз усмехнулся – настолько неожиданной была всплывшая наружу мысль. Положим, Рязань ему Бату-хан не отдаст, а как насчёт Ростова? Город, почитай, бесхозный стоит. Ну не совсем бесхозный, но разве это дело, что правит княжеством женщина? Хотя, конечно, формально князем в Ростове Борис Василькович сидит, ну да какой владетель в двенадцать-то лет? Пальцем в носу ковырять только что!

Князь Ярослав даже потёр руки от неожиданности такой мысли. Да, это было бы дело, прибрать Ростов. Земля ростовская не так пострадала, как прочие. Да и вряд ли Бату будет так уж интересоваться княжеством, расположенным далеко от границ его степных владений. Пообещать дань большую, чем даёт Мария сейчас, сунуть серебра-золота нужным людям, дары богатые ханшам… Нет, определённо стоит попробовать. Вдруг выйдет? Вряд ли Мария пойдёт войной против воли Бату-хана. Пусть-ка отъезжает в Белоозеро да сидит там… А к Ростову и Углич присовокупить – ух, перспектива! Сына Андрея посадить в Смоленске князем… Тогда вместе с Новгородом, где княжит сын Александр, они будут силой великой…

Ярослав повернулся и зашагал по настилу, положенному вдоль судна поверх дубовых лавок.

– Слышь, Немир! – обратился он к кормчему. – Ты ведь плавал по Волге до самого моря. Как думаешь, за седьмицу дойдём?

– Коли ветер всю дорогу попутный, так и дойдём, княже, – осклабился Немир, демонстрируя дырку вместо переднего зуба. – Вода покуда высокая, течение попутное, быстрое…

– Ну и славно!

Оленица тёрла казан речным песком, закусив губу. Надо же, как загустел жир, трудно отчистить… Впрочем, когда это и где женщине было легко?

Молодая женщина, отдуваясь, присела передохнуть. Солнце садилось за спиной, и гладь Днепра, расстилавшаяся перед ней, казалась тёмной. Утром не так, утром бескрайняя ширь искрится и переливается жидким серебром и золотом, покуда Солнце встаёт над миром.

Вот уже шестой год Оленица жила среди чужого племени. В памяти всплыло – приозёрная деревушка-весь, над водой летают стрекозы, и на том берегу видны строения славного города Переславля-Залесского… Господи, как давно это было! Да и было ли?

Новое видение вытеснило предыдущее – объятые яростным пламенем избы, и яростные всадники на низкорослых конях скачут по улице с визгом… Безумный бег к лесу, жёсткая петля аркана, сплетённого из конского волоса…

Потом был позор. Большой купеческий амбар, ярко озарённый смоляными факелами, нерусские лица в чалмах, с бородами, чёрными или рыжими, окрашенными хной… Покупатели осматривали пленниц основательно, щупали груди, раздвигали ягодицы, велели задирать ногу… Тех, кто не слушался, били по лицу.

Оленице тогда повезло – её недорого купил молодой ещё татарин, всей семьи у которого было – мать да собака. Галсан, таково было его имя, оказался парнем не злым, пленницу не бил, и со временем привязался к ней. Мать его, невысокая и не старая ещё женщина, тоже не изнуряла Оленицу работой, насколько это было возможно. Вскоре женщины уже болтали, мешая русские и монгольские слова.

А потом у девушки начал расти живот. Галсан, увидев это дело, против опасений Оленицы страшно обрадовался, и с тех пор стал относиться к ней откровенно ласково. И Оленица сдалась, покорившись судьбе. Ну что ж, что нехристь, главное, человек хороший.

Когда же появился на свет Ядкар, Галсан торжественно объявил, что желает жениться на Оленице, и пусть все знают – отныне она его законная жена! Свадьба была скромной, но всё было честь по чести – шаман бил в бубен, они прошли меж очистительных огней… Однако, когда жена сообщила Галсану, что брак будет законным лишь после венчания по православному обряду, монгол не возразил ни слова, и назавтра притащил священника…

Оленица улыбнулась. Да, с первым тогда вышла осечка – старый иудей не понимал ни слова по-русски, и вместо Библии держал в руках чёрную книгу со странными буквами. Зато второй священник оказался самым что ни на есть настоящим – бывший поп из-под Владимира… Попик во время обряда был изрядно пьян, но слова выговаривал твёрдо, и венец из посеребрённой меди насадил на голову невесте так, что едва сняли. Крещён ли жених, поп спросить забыл, да, судя по всему, его это не слишком интересовало – гораздо больше интересовали служителя пять серебряных монет нерусской чеканки.

Женщина вздохнула и вновь принялась за казан. Этой весной Галсан получил наконец то, чего так давно добивался – свою землю. Земля та была дарована ему Бату-ханом на правом берегу Днепра, чуть выше порогов. Здесь, на новом месте, Галсан твёрдо намерен был разбогатеть наконец, дабы обеспечить достойную жизнь семье…

Резкий свист прервал размышления Оленицы. Вдоль берега рысью двигался отряд всадников, человек тридцать. Люди были одеты странно – монгольские вещи вперемешку с русскими, но на всех тускло блестела броня.

Оленица бросилась от реки к юрте, стоявшей немного поодаль, среди кустов ракиты, уже зеленевшим нежной первой листвой.

– Тати! – ворвалась она в юрту, едва не сорвав полог.

Свекровь, уже неплохо понимавшая по-русски, без лишних слов кинула невестке длинный нож в ножнах, висевший на стене.

– Ходи быстро! Ядкар бери, прятай, ну! Я к Галсан!

Оленица подхватила сонного сынишку, бегом устремилась наружу. На коня бы, и в степь… Нет, не уйти вдвоём… Тут и прятаться негде, пара кустов…

Однако было поздно. Раздался короткий вскрик, и вслед за этим грубый голос:

– Чуть не ушла, паскуда!

– Татарки, они такие!

– Ставр, Михалко, обыщите логово! Вы трое, кругом!

Трое всадников спешились, направляясь к кустам. Оленица зажала рот сыну.

– Ну что у вас тут? – раздался молодой голос.

– Да вот, княже, татарка пожилая… А это, видать, хозяин?

– По всему судить, он. Чуть не подранил Ратибора, пёс поганый.

В этот момент Ядкар неловко шевельнулся, и один из налётчиков заметил.

– О, да тут ещё дичина!

Сильные руки выдернули мать и мальчика из хилого укрытия.

– Кто такая?

Перед Оленицей стоял молодой человек в воронёных доспехах, без шлема. Красив, пронеслось в голове, ох, девчачья погибель… Вот только глаза. Ох, до чего нехорошие глаза.

– Оленица я.

– Рабыня? А это кто?

– Сын мой… Ядкар… Яков, значит.

Жёсткая усмешка тронула губы князя. Он кивнул, и сзади ему подали какой-то округлый предмет.

– Этот хозяин твой? – молодой человек держал отрубленную голову за волосы. Всё поплыло перед глазами у Оленицы.

– Убийцы… поганые…

Князь кивнул, и один из воинов коротко взмахнул кривой саблей, явно трофейной. Голова женщины упала и покатилась, и обезглавленное тело, судорожно прижав уже мёртвыми руками сына, повалилось на него, укрывая мальчика от врагов.

– Мама, мама! – закричал малыш, дёргаясь под весом упавшей.

– Заткни его! – коротко приказал князь в чёрных доспехах.

Тот же человек, явно не желая прикасаться к залитому кровью телу, шагнул вбок и оттуда несколько раз ткнул концом сабли в малыша. Крики оборвались, мальчик захрипел и затих.

– Больше никого?

– Никого, Андрей Мстиславич! И в юрте пусто, голодранец хозяин-то! Коней четыре головы, баранов да овец три десятка, и корова одна ещё…

Князь махнул рукой.

– Не зажигать! Распугаем токмо других. Айда дальше, время дорого.

– Баранов резать?

– Ну неужто оставим? И корову резать тож! Коней с собой. Всё, действуйте!

– … Это ещё что, это разве Волга! Вот дальше будет настоящая Волга. По весне так чисто море-океан, берегов не видно!

– Да не ври, старче, уж так прямо и не видно! – усомнился кто-то из кметей.

– Эх, парень… Сам вскорости увидишь, тогда и поглядим, кто врёт!

Кормщик поудобнее перехватил рукоять рулевого весла и навалился, выправляя ладью по течению – западный ветер, косо бивший в парус, всё время норовил отжать судно к левому берегу. Князь Ярослав разглядывал берега, плывущие мимо. Вот она, Булгария… Бывшая Булгария, теперь уже можно сказать это прямо.

Берега, уже подёрнутые полупрозрачной зелёной дымкой, из-за удалённости ползли назад, казалось, еле-еле, хотя караван, подгоняемый ветром, шёл вниз по течению со скоростью не меньше пятнадцати вёрст в час. Солнце уже сильно припекало, но близость холодной воды скрадывала жару. Свита князя разместилась на лавках для гребцов – кто сидел верхом на лавке, привалясь спиной к борту, кто лежал, прикрыв лицо от солнца. Разговоры вспыхивали тут и там, вяло и лениво, и так же гасли.

Для похода Ярослав выбрал три самые большие сорокавёсельные ладьи, в которых разместилось до трёхсот человек. Князь выбрал их прежде всего потому, что посудины эти имели довольно вместительные трюмы, тогда как более мелкие ладьи обычно трюма не имели, и товар просто укладывался на дно, под лавками для гребцов. Ярослав усмехнулся – негоже соболям и куницам, кадкам с мёдом и брускам воска торчать на всеобщем обозрении… А это ещё что?!

– Глянь, княже, никак, нас перехватить хотят?

На берегу горели костры, суетились какие-то люди, сталкивая в воду длинные низкие лодки. Одна, две, три…

– А ну, к бою! – Ярослав решительно повернулся к людям. – Доспех мне, шлем и меч!

Витязи, враз утратив сонный вид, быстро и без суеты занимали свои места. Ярослав ухмыльнулся. Должно быть, речные разбойники приняли их за обычный купеческий караван. Однако, какая наглость у здешних татей, видно, никто не пугает их… Ну что же, сейчас ребята получат свой последний урок.

– Эйе, а ну, к берегу правь! – раздался гортанный голос, довольно сносно говоривший по-русски.

– С какого перепугу?! – сложив руки рупором, прокричал в ответ боярин из свиты князя.

Вместо ответа в борт ладьи впилась стрела. Боярин оглянулся на князя. Ярослав кивнул, и тотчас длинная стрела из тяжёлого русского лука со свистом ушла к цели. С коротким воплем стрелок вылетел за борт и скрылся в волнах.

– Эй, тати! А ну, бросить вёсла и руки всем вверх поднять! Считаю до двух! – снова прокричал боярин.

На лодках возникло замешательство, очевидно, нападавшие осознали всю серьёзность сложившейся ситуации.

– Эйе, не стрелять, иначе смерть всем вам! Мы есть застава великого Бату-хана! Денга плати за проход, да!

– Перед тобой посольство великого князя Владимирского, направляющегося к великому Бату-хану по его приглашению! Кто у вас главный?

Замешательство усилилось.

– Зачем моего человека убили, да? Отвечать будешь!

– Слушать меня внимательно! – вступил в разговор Ярослав. – Я князь Ярослав Владимирский, а вот кто вы такие, неясно! И отвечать за всё придётся тебе, как тебя там! Нападение на посольство! Сказано вам, бросить вёсла и руки вверх поднять! Раз!

Ладьи уже подошли вплотную, и были видны бледные лица сидевших вплотную друг к другу в низких лодках монголов. Очевидно, до начальника заставы дошло, что сейчас их всех перебьют и отвечать за это никто не собирается.

– Эйе, не стрелять! – в середине второй лодки встал во весь рост татарин в круглом железном шлеме, одетый неотличимо от других. – Мой начальник! Адык моё имя, да! Привет тебе, великы коназ Еруслаб! Надо тебе на берег, да! Тамга получи надо, чтобы дальше ходи!

– Зачем бы это мне? – хмыкнул Ярослав.

– Нехорошо говоришь! Дальше много застава будет, тамга покажи, дальше иди. Нет, тогда плохо! Там урусски говорить никто не знай, сразу нападай, коли тамга нету! Везде воевать будешь, да?

Гребцы в лодках уже выдыхались, гребя изо всех сил, стараясь удержаться вровень с идущими под парусом кораблями. Ярослав задумался. Может, и не врёт…

Ярослав тряхнул головой. Нет, так не пойдёт. Так всю дань по дороге раздать придётся. И потом, честь посольская не пустой звук, чтобы вот так вот любой сотник чумазый мог диктовать условия великому князю.

– Слушай меня, Адык! Бросай свою тамгу в лодью! На берег мы сходить не собираемся, некогда нам!

– Нету здесь тамга, на берег надо ходи!

– Ну тогда прощай!

Монгол сделал знак своим людям, и те разом перестали грести, затабанив лодку вёслами. Глядя на оставленную за кормой заставу, Ярослав на секунду пожалел было – может, и впрямь надо было получить тамгу эту самую… А, пёс их раздери!

– Слышь, Всеволодович, а ведь татарина-то мы ухлопали, – сказал вдруг боярин, тоже из-под руки оглядывая речную гладь.

– Да и леший с ним! Одним больше, одним меньше – кто их считает?!

– … Через Карпаты с конями не пройти тебе, Андрей Мстиславич!

Князь Андрей тяжело смотрел на человека, подсунутого ему князем Даниилом. Верный, мол, человек, да ловкий к тому же… Может, кому и верный, и уж что ловок без меры, тут никаких сомнений нет.

– Договаривались мы как с Данило Романычем? По полугривне пара, стало быть, за четыре коня гривна. Поправь, может, я неверно считаю, два и два сложить не умею?

– Два и два сложены верно, да вот общий счёт не таков нынче, – несогласно мотнул головой посредник. – Серебро нынче сильно выросло в цене-то, Андрей Мстиславич. Почитай, одних даней сколько! Нынче на Волыни за пару коней гривны не выручишь…

– При чём здесь Волынь? Я так мыслю, ты их не на Волынь погонишь, а в угорскую землю! Там и сейчас кони в цене, и дани они Батыге не платят!

– А ты погоди, не горячись, Андрей Мстиславич, – примиряюще проговорил посредник. – Ну сам посуди, стоит ли мне брать краденых коней татарских, да тайком гнать их, когда можно за те же почитай деньги взять законных лошадок-то, прямо тут, на Галиции? Короче, пять голов гривна.

Князь Андрей катал желваки на скулах.

– Пойми и ты меня, Овсей. Не на вина да шелка заморские мне те гривны надобны, на оружие. На освобождение Руси от поганых гривны теи пойдут. Четверть гривны за голову. Договор есть договор, и слово надобно держать.

Овсей поглядел на небо, вздохнул.

– Ладно. Можно и по четверть гривны, раз договор. Токмо больше ты меня не увидишь, Андрей Мстиславич. Как будешь следующих гнать, сам ли, найдёшь ли кого, то мне уже без разницы. Да, чуть не забыл – возможно, скоро Батыга имать тебя велит повсюду, так что в землях галицких тебе неуютно будет…

– Довольно! – перебил торгового посредника князь. – Пять так пять, забирай!

– … Выходит, врал тот татарин, что без тамги его этой самой нет нигде проходу!

– Ха! Да эти поганые за векшу драться будут! Ясное дело, мзду слупить хотел!

Ярослав Всеволодович стоял на носу ладьи, слушая разговоры своих людей. Действительно, утверждение о том, что без тамги владимирское посольство вынуждено будет пробиваться с боями, оказалось полным блефом. Действительно, несколько раз за время пути наперерез каравану из трёх судов выдвигались лодки, полные вооружённых людей, но узнав, что едет посольство великого князя, без возражений отваливали в сторону. К тому же, как понял Ярослав, отнюдь не все из интересующихся были официальными лицами, добрая половина была просто речными разбойниками, отряженными местными хозяевами для грабежа проходящих судов. Увидев три корабля, буквально набитые окольчуженными воинами, они старались уйти с максимально возможной скоростью.

И вообще, как понял Ярослав, по приказу самого Батыя водный путь купцам был открыт по всей Волге. Мытари же располагались на берегах, и брали налог только с торговли, а не с провоза. Эх, на Руси бы так-то, подумал князь, морщась. Не выйдет… Каждый из князей норовит рогатки расставить, дабы карман свой набить. Оттого и товары, через все границы провезённые, дорожают непомерно.

Кормщик, кстати, почти не соврал: уже после впадения Камы Волга стала столь широка, что никакая стрела, выпущенная из лука, не достигла бы её середины. Здесь же, в низовьях, полые воды разлились так, что река и впрямь больше походила на море. Лес же, долго окружавший реку и стеной стоявший по обоим берегам, уже после Девьих гор [Жигулёвские горы. Прим. авт.] сник, стал изреженнее, а потом и вовсе исчез – сперва с левого берега, потом и с правого. Низкие берега почти сливались с водой, создавая ощущение полной безбрежности.

Ветер всю дорогу благоприятствовал путникам. Единственное место, где пришлось идти на вёслах, была излучина возле Девьих гор, где река поворачивала точно на запад. Ветер, упорно дувший с запада, не позволил идти под парусом, однако могучая Волга сильно облегчила работу гребцов, а после прохождения той луки ветер и вовсе сменился на северный, и ладьи птицами понеслись к своей цели.

Журчала вода, рассекаемая острым носом судна, парил в небе коршун, так высоко, что казался точкой. Берега великой реки казались пустынными, как в день Творения. Сейчас, когда степные пастбища полны сочной и свежей травы, никто не станет гонять стада вдоль берега. Это позже, летом, на освободившиеся от излишней влаги заливные луга придут многочисленные отары…

– Глянь, княже, – прервал размышления Ярослава боярин. – Похоже, Сарай-Бату. Прибыли, стало быть.

– … Нападай! Резче, резче!

Сухо щёлкали деревянные учебные мечи. Князь Борис старался вовсю, но толку чуть – боярин Воислав стоял нерушимо, как скала, отбивая атаки без особого труда. Впрочем, уже не так легко, как раньше, отметила Мария, наблюдавшая исподтишка за сражающимися.

За минувший год мальчик заметно вырос, и многому научился. Теперь он скакал на коне не хуже самой Марии, и, пожалуй, через год-другой не уступит и степняку, выросшему в седле. Нынче вот и за меч взялся…

Мария вздохнула и вернулась к письму. Палкой махать сын научится скоро, это Воислав Добрынич обучит. А вот как делам государственным научиться… Садить мальчика за всю эту цифирь нет смысла – не воспримет он, мал ещё… Ладно, придётся всё самой.

Княгиня пододвинула к себе документы, мимолётно отметив – вот эти пергаменты старые, чищены неоднократно и протёрты до дыр, на княжую грамоту не годятся… Вообще ни на что не годятся. Мария даже сморгнула от неожиданного открытия – добрую половину документации составляли берестяные грамоты. Однако, похоже, туго не только с пергаментом, но и с бумагой, да не было бы ещё туже. Одна береста останется, благо бересты навалом.

Мария вздохнула ещё раз и приступила к работе. Так, что тут у нас… Хлебные торги… Соляной торг… Скобяные изделия… Пенька, лён…