Текст книги "Мария, княгиня Ростовская"

Автор книги: Павел Комарницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 47 страниц)

– А-а-а-а!!!

Стрелы, выпущенные урусами, разом скосили арьергард, уменьшив и без того невеликий отряд Дорджо почти наполовину. Трупы ещё валились наземь, а урусские всадники уже сунули луки в налучи и выхватили из ножен мечи, и ещё через пару секунд разъярённая погоня настигла монголов, сгрудившихся на лесной дороге. Вдобавок из-за деревьев выступили четверо урусов – старик и три подростка – и принялись расстреливать славных монгольских воинов из охотничьих луков, как овец, и некому были им ответить стрелою – шёл рукопашный бой…

Всё кончилось очень быстро. Сабля вылетела из руки Дорджо, не успевшего вскочить на коня, и сильный удар мечом плашмя свалил его обратно на снег, уже покрывшийся алыми пятнами крови.

– Живой, паскуда? – сотника окружили бородатые физиономии, и среди них рослый воин в воронёных богатых доспехах, редкая вещь. – Взять его!

Дорджо грубо подняли, заломив руки. В голове всё плыло, перед глазами плавали зелёные пятна.

– Кто такой? – произнёс тот самый урус в воронёной броне по-монгольски, с сильным акцентом.

– Гучин снимет с вас шкуры живьём… – прохрипел монгол.

– Это вряд ли. Всё будет как раз наоборот! – усмехнулся урус. – Моё имя Мстислав, князь Рыльский.

Вот теперь Дорджо стало страшно. По-настоящему страшно.

– Коназ-ашин…

– Да ежели б волк… Отмщение вам есьм имя моё. За поругание земли русской.

Зелёные пятна всё плыли и плыли перед глазами Дорджо. Проклятая судьба… Если б знал, что коназ-волк это – ну что стоило воткнуть себе кинжал?

Солёные волны омывали берег, лениво и томно переливаясь среди окатанных водой камней. У самой кромки воды стояли двое.

– … Закон Ясы однозначен и прост, Сыбудай. Он не допускает двуличных толкований, и потому велик. Я должен ехать в Каракорум.

Сыбудай молчал, глядя вдаль. Вокруг виднелись шлемы охранных нукеров – достаточно, впрочем далеко, чтобы услышать, о чём говорят двое. Ещё дальше, по правую руку, раскинулся город, большой и красивый. Город лежал перед ними, как связанная жертва, с ужасом наблюдая за полчищами всадников.

– Видишь ли ты этот город, Бату? Это первый город в неслыханно богатой стране, на пороге которой ты стоишь. Эта страна богаче всех остальных…

– Что я слышу? Сам Сыбудай призывает меня пренебречь законами Ясы?

Старый монгол помолчал.

– Нет, Бату. Разумеется, нет. Я просто хочу, чтобы ты иногда вспоминал, что эта страна могла бы быть твоей, но не стала.

Сыбудай говорил ровно, размеренно.

– Всё зря, Бату. Вся моя жизнь. Я не исполнил завещания Тэмучжина, великого Чингис-хана. Мы не дошли до Последнего моря.

– Послушай, мой Сыбудай, – мягко заговорил Бату-хан, – мы и так сделали очень, очень много. Больше сделал только сам великий Чингис-хан, но это ведь Чингис-хан! И потом, наши силы не бесконечны, к сожалению. Каждый город в этой стране имеет крепкие каменные стены, которые не разрушить так просто, как стены урусских деревянных городов. Каждый взятый город – это тысячи убитых монгольских воинов. Настанет момент, когда силы иссякнут, и тогда…

– Силы иссякают только у глупцов и трусов, мой Бату. У мудрых и смелых правителей они лишь растут с каждой новой победой.

Бату-хан вздохнул. Сыбудай, конечно, великий полководец, но порой его фанатизм начинал бесить. Он полагает, что все монголы живут только для того, чтобы дойти до Последнего моря, а там хоть умереть. Между тем подавляющее большинство воинов в войске Бату-хана мечтает о вещах простых и понятных. Богато убранная юрта, роскошные халаты, красивая посуда, много добрых коней и прочего скота… И юные наложницы, да, а также послушные рабы.

Всё это лето они лихорадочно готовились к продолжению похода. Из степи в угорскую землю тянулись подкрепления, собираемые отовсюду. Да, им удалось восстановить численность войска, и теперь у Бату снова сто двадцать тысяч воинов. Однако всё же не триста тридцать, как перед стенами Кыюва. Надо быть реалистом… Однако, пожалуй, стоит успокоить старика. Вон как расстроился, в самом деле.

Бату-хан улыбнулся.

– Мы ещё вернёмся сюда, мой славный Сыбудай. Мы ещё дойдём с тобой до Последнего моря!

Сыбудай долго молчал, глядя на море, раскинувшееся перед ним. К сожалению, не последнее.

– Я всегда говорил тебе правду, мой Бату, скажу и на этот раз. Нет, мы сюда не вернёмся. Уж можешь мне поверить.

Бату-хан с изумлением смотрел на своего наставника – из глаз старого монгола текли слёзы.

– Только раз судьба даёт человеку шанс, Бату. Один раз, и не больше. Если он использует его, судьба даёт ему дорогу дальше. Если нет, даёт другой. Но никогда судьба не даёт один и тот же шанс дважды.

Слёзы текли и текли, оставляя на сроду немытом лице две дорожки, но старик не замечал их.

– Ты можешь одолеть своих соперников. Ты даже можешь стать Повелителем Вселенной на словах, Бату. Ты встанешь вместо Угедэя, и будешь править полумиром… или думать, что правишь. Но дойти до Последнего моря ты уже не сможешь. Да, сперва ты будешь думать, что можешь, но всегда найдутся причины, почему этого не следует делать именно сейчас. А потом ты уже нарочно будешь искать их, а когда не найдёшь, будешь выдумывать.

Сыбудай замолчал, неподвижно глядя на море.

– Тебе никогда не приходило в голову, мой Сыбудай, – медленно заговорил Бату-хан, – что не всегда и везде нужно быть правым?

Глаза старого монгола остро блеснули.

– А вот теперь прав ты, к сожалению. Хорошо. Отныне ты будешь слышать от меня только то, что желаешь слышать… Повелитель Вселенной!

Сыбудай повернулся и пошёл наверх, проч от моря. Бату-хан проводил его взглядом. В самом деле, старик становится невыносим. Ну и пёс с ним! Он своё дело сделал. Надо осваивать улус Джучи, а не мечтать! Урусы уже давно не платили дани…

– … А пойдём-ка покажу тебе баньку новую свою, княже! Похвастаюсь…

– Ну что ж, пойдём! Токмо что ей хвастать, в ней же париться надо…

– А я про что? Всё готово, пар и веник! Не желаешь опробовать?

Князь Михаил разговаривал достаточно громко, и боярин Фёдор вторил ему. Подвыпили князь с ближним боярином, отчего нет? Трудные нынче времена, когда-то ещё удастся расслабиться…

Уже глубокой осенью князь Михаил с семейством покинул остров, на котором провёл всё лето, и вернулся наконец в Чернигов. Всё было тихо, никто не искал его и не требовал выдачи. Многие полагали, что Бату-хан просто забыл о беспокойном князе в далёкой угорской земле. И только ближние бояре да витязи охраны княжьей знали, что в конюшне денно и нощно стоят под седлом кони.

– …А вот стекло одно токмо над дверью! – боярин Фёдор лично распахнул белеющую свежим деревом дверь предбанника. – Оконное же раскокали олухи, а новое купить недосуг! Слюдой покуда затянули… Ты иди, – боярин отмахнулся от банщика, сунувшегося было предложить свои услуги. – Сами мы сегодня…

– Слушаю, боярин! – банщик поклонился и зашагал обратно к дому. Фёдор проводил его взглядом и захлопнул за собой дверь, пропустив вперёд князя.

Князь Михаил оглядел обширный предбанник, со столом и лавками для отдыха после парной. В углу, привалившись к стене, сидел человек в чёрном монашеском одеянии.

– Ну здравствуй, Михаил Всеволодович, – человек поднялся, откинул капюшон. – И ты, славный боярин.

– И тебе удачи великой, князь Мстислав.

Боярин Фёдор достал из-под лавки кувшин с пивом, две кружки, блюдо с холодным варёным мясом, нарезанным ломтями, корзинку с хлебом.

– Ты извини, Мстислав Святославич. Из одной кружки мы с тобой… Бережёного Бог бережёт. Двое мы тут с Михаилом Всеволодовичем были, никого больше.

– Да ладно, – усмехнулся Мстислав. – Чай, не заразные.

Сели, выпили, закусили. Князь Михаил вытащил из-за пазухи скатанную в маленький рулончик бумажку.

– Тут всё. Татарские обозы с сильной охраной, так что осторожно.

Князь Мстислав развернул записку, явно приспособленную для голубиной почты, вчитался, чуть шевеля губами.

– Трудно нам, Михаил Всеволодович. Оружия надо.

Михаил отпил пива.

– Обоз оружный в Литву я отправляю. Через Гомель. Охрана плохая, правда, ну да где хорошую нынче набрать?

Князья переглянулись.

– Ладно ли так-то, Михаил? Зачем?

– А затем! – князь Михаил спохватился, пригасил голос. – Есть подозрения у меня, что мучной червь среди людей моих завёлся. И червяк тот постарается в обоз попасть.

Князь снова отхлебнул пива из кружки. Мстислав на ощупь отобрал кружку у боярина, тоже отхлебнул, не глядя сунул назад в руку Фёдору.

– Когда?

– Послезавтра выйдут. Мечей три сотни, копья, алебарды немецкие, топоры боевые. Ножи метательные и кинжалы. Луки конные две сотни с половиной, стрел целые воза. Охраны сорок верхоконных, кони хорошие, – князь Михаил усмехнулся, – не по чину им. Обозники и вовсе мужики, мечному бою не обучены. Каждый воз тройкой запряжен, итого ещё сорок пять коней.

– Щедро тройками-то… Не заподозрят?

– Ништо. Железо вещь тяжёлая, неча скотину морить непосильным тяглом.

Мстислав задумчиво смотрел в стол.

– А как не сдадутся они?

Глаза Михаила Всеволодовича налились свинцом.

– Не ожидал такого вопроса, Мстислав Святославич. Сам знаешь ты ответ.

За столом воцарилось тяжёлое молчание.

– Вот ещё… – князь Михаил завозился, вытаскивая на свет безделушку: серебряного жука с красными рубиновыми глазами, подвешенного на тонкой цепочке. – Может так случиться, что человека тебе послать надобно будет ко мне. Кто с этим вот придёт, от тебя, стало быть. И слова запомни: «щит и меч».

Князь Мстислав покачал вещицу, держа на весу.

– Щит и меч, говоришь… Запомню.

Гость спрятал кулон, вздохнул, вставая.

– Пойду я, спасибо за хлеб-соль. Послезавтра, говоришь…

Взгляд Михаила Всеволодовича стал тоскливым.

– Эх, собачье время… Не так бы гостя встретить мне. Да червей развелось… Бог в помощь тебе, Мстислав Святославич.

– И вам тут продержаться.

Мстислав отворил в задней стенке потайную калитку, нагнувшись, вышел.

– Не увидят его?

– Не должны, – боярин долил пива в кружки, – тут меж забором щель, собаке не развернуться.

Князь Михаил задумчиво смотрел в свою кружку.

– Великое дело делает он. Сведенья есть – не идут больше русичи в войско батыево. Боятся участи Иуды, стало быть.

Боярин Фёдор снова отхлебнул из кружки.

– Ты не думай, княже, не дураки они. Раз обоз твой оружный ограбят, другой… Сопоставят и сделают выводы.

Князь потянулся.

– Айда уже париться, Фёдор. Для чего мы тут, в самом деле?

– … Не реви, дурища! Самой надо было думать, головой, а не задом перед ними-то вертеть! Иди вон!

Девка зарыдала пуще и стрелой вылетела из горницы. Боярин Савва Хруст мрачно посмотрел вслед. Боярин был зол от бессилия. И на девку наорал зря… Хозяин должен людям своим защитой быть, а как?

С тех пор как отворили ворота града Деревича перед погаными, убоявшись неминуемой лютой гибели, не тот стал город. В городских стенах привольно разместился татарский гарнизон, тысяча воинов под командой нойона Гучина. В его ведении было всё – почта, идущая из бескрайних просторов необъятной империи чингисидов, размещение на постой подкреплений, идущих из степи на запад, снабжение сеном и зерном… Жизни и смерти деревчан тоже были во власти ханского наместника.

Боярин тяжело вздохнул, тоскливо поглядел в окно, где за зеленоватыми обледенелыми стёклами сгущались ранние зимние сумерки. Не слышно было ни пения колядующих, ни звонкого девичьего смеха и взвизгов. Рождество… Какой праздник? Все сидят, словно мыши в подполье. Если люди Гучин-нойона ещё как-то сдерживали себя, то проходившие отряды из подкреплений, останавливаясь на одну ночь, не считались ни с кем и ни с чем. Особенно доставалось молодым девкам и бабам. Дошло до того, что им просто опасно стало появляться на улицах. Отцы и матери держали дочерей на выданье взаперти, дабы не испоганили их, а в тех домах, где размещались проезжающие постоем, вообще старались сплавить девушек из дому, к родне. Но куда деваться бедным служанкам, девкам дворовым? Работать надо, не в чулане сидеть. Вот и попадают в лапы степнякам такие, как эта Олёна…

Да девки, это не главная беда. Довольно скоро деревчане поняли, что изначально установленная дань-десятина есть условность. Отряды обозников-фуражиров вычистили окрестности города, веси пришли в запустение, а проходящие на запад войска нуждались в корме постоянно. И пришлось ханскому наместнику Гучину брать лишку с горожан. Боярин криво усмехнулся. Если так пойдёт, весной мало кто захочет ломаться на пахоте. Какой смысл, когда урожай идёт не тебе? Разбежится народишко по лесам…

А в лесах есть к кому идти. Мстислав Святославич, князь дотла сожжённого Рыльска, уже заслужил у татар прозвище «коназ-ашин», то есть волк. Уже сам Гучин запретил своим воинам выезжать из города меньше чем сотней, и передвигаться вне стен города велел только по-походному, с разведкой… И ни в коем случае не оставаться в лесах на ночлег. Однако и эти меры не всегда помогали. Вот, пожалуйста, вторая сотня татарская пропала бесследно…

В горницу вплыла жена. Савва неодорительно покосился на супругу – очень уж раздобрела, подушка подушкой… В то время, как у многих простолюдинов уже мослы наружу выпирают, и это на Рождество – а что будет весной? Избежать бы голодного мора…

– Ужинать будешь, Саввушка?

– Неси, – коротко вздохнул боярин. – Как там дурища-то эта?

– Забилась куда-то. Ништо… – повела плечом боярыня. – Поревёт и перестанет. Что дворовой холопке сделается?

На столе уже возникали горшки и миски. Сытный дух поплыл по горнице.

– Ого, никак пироги?

– Так ведь Рождество нынче, батюшка.

– Ну, ино зови всех.

– Да ай…

Вдруг потянуло дымом, и тут же послышались крики.

– Пожар! Пожар!

Когда Савва выскочил из горницы, в обширных сенях уже нечем было дышать. Кашляя и хрипя, люди валили прочь, натягивая на плечи наспех что под руку попало.

– Это Олёнка, Олёнка подпалила!

– Где она?! – взревел медведем боярин, выбежав на улицу. – Убью сучку!

– А вот она я! – раздался звонкий голос с крыши. Боярин обернулся. На крыше собственного дома скакала полуголая девичья фигурка, размахивая двумя зажжёнными факелами.

– Пропадайте вы все, трусы поганые, и вместе с дорогими гостями своими! Геенна вам огненная, и ныне воздам!

Факелы, пущенные в разные стороны, угодили на редкость удачно – один на сеновал, второй провалился в дровяной склад.

– Снимите её, живо! – заорал боярин. Рядом с ним возникла фигура в лисьем малахае, вскинула лук. Коротко тенькнула тетива, и безумная кубарем покатилась с крыши, упала в снег. Поздно…

Боярин сел в сугроб, не обращая внимания на гортанные выкрики монголов и вопли домочадцев. Огонь стремительно охватывал постройки, уже невыносимо было находиться рядом из-за жары. В объятых пламенем хлевах орала на разные голоса скотина. Поздно… Всё поздно…

– Тато! – возник рядом взрослый сын, запалённо дыша, весь в копоти. – Чего делать-то, тато?!

– Вывели всех?

– Да вывели-то всех, а скотина, а имущество всё?!!

Огонь уже перекинулся на соседний двор, и явно собирался следовать дальше. Среди мечущихся людей тут и там виднелись татары-постояльцы, общая суматоха охватила всех.

И вновь в голове боярина Саввы возникла крамольная мысль: может, не стоило тогда отворять ворота града обречённого? Так хоть полегли бы со славою…

Лёгкий морозец пощипывал нос и щёки, но Бату-хан не отворачивал лицо от ветра. Да, здесь, в Урусии, морозы совсем как на берегах далёкого Керулена. Отвык великий хан от морозов в тёплой земле угорской, тем более на берегу незамерзающего моря. А зря.

Бату усмехнулся. Да, дома мороз будет сильным. Старый Сыбудай в глубине души всё ещё считает его в чём-то мальчишкой. Но он глубоко не прав. Да, он признаёт – искусство Сыбудая как полководца куда выше, чем самого Бату, но в интригах Харахорина молодой монгол даст старому фору.

Итак, китайский дракон не спит. Он поставил на Гуюка, этот кровавый мудрец. Разумеется, на Гуюка, так как Гуюк злейший враг Бату. Не стоит обольщаться миролюбивыми словами.

И, разумеется, хитрый змей уже нашёл способ заткнуть рот Менгу-хану. И кто ещё будет на стороне Елю Чу Цая и Гуюка?

Бату-хан поёжился. Нынешний Харахорин не тот, что был задуман великим Чингис-ханом. Он успел насквозь пропитаться китайским ядом, и любая чаша с вином, любая пиала с чаем или миска плова могут таить в себе смерть. И ты даже не поймёшь, что отравлен, настолько высоко мастерство китайских колдунов. Смерть настигает спустя много дней… Единственный способ уцелеть – устранить тех, кто может желать твоей смерти.

Нет, Бату-хан не поедет в Харахорин прямо сейчас. Конечно, это нарушение завета великого Чингис-хана. Но не сам ли Сыбудай говорил, что выигрывает тот, кто может навязать противнику свои правила, а не следует чужим?

Закон Ясы не позволяет избрать преемника Повелителя Вселенной иначе как ВСЕМИ чингисидами. Поэтому отсутствие Бату уже сделает Гуюка незаконным правителем, даже если он и объявит себя им. И любой из великих ханов сможет отказаться выполнять его приказы в любой момент, и будет прав. И в любом случае не собирается выполнять его приказы сам Бату-хан, Повелитель Вселенной – именно так! Или он сам, или никто!

Итак, решено. Надо дать воинам отдых, дать возможность переварить добычу, взятую в походе. Надо укрепить свою власть над здешними землями так, чтобы никто не помышлял об измене. Надо пополнить войско, коней надо…

И, разумеется, нужно немедленно наладить сбор дани с завоёваннных урусских земель. А также не завоёванных, как тот Ноугород. Если не хотят разделить участь Кыюва, конечно.

Денег нужно много. Очень много…

Бату-хан остановил коня, как вкопанный. На высоком колу была насажена голова в лисьем малахае.

– Кто?! – от мороза и волнения голос прозвучал неожиданно хрипло. – Кто посмел?!!

– О Повелитель! – к Бату-хану подъехал старший из нукеров-телохранителей. – В здешних местах действует коназ-волк по имени Мастислаб.

– Почему жив?!

Нукер смотрел непроницаемо.

– Об этом нужно спросить того, чьим попечениям ты оставил здешние земли, Гучин-нойона. Через час мы будем в Дэрвиче, он сидит там.

– … Так сколько, говоришь, серебра выручит сей купец?

Князь Борис Василькович тяжело вздохнул.

– Пять гривен…

– Это за лодью товара? Не помрёт с голоду купец-то?

Мария смотрела и улыбалась. Отче Савватий выступал сейчас в роли строгого учителя и нещадно школил юного князя, подсовывая ему задачи одну труднее другой. Действительно, торговому расчёту должен быть обучен каждый правитель, если не желает быть беспомощной куклой в руках бояр и советников своих.

Что касается Глеба Васильковича, то он пока решал задачу попроще, а именно – как раздразнить Ирину Львовну при помощи бумажки, привязанной к нитке. Бумажка неистово порхала вокруг кошки, но та только лениво отмахивалась, лёжа на боку. Собственно, и это она делала исключительно из вежливости к молодому князю, всем своим видом давая понять, что давно вышла из того возраста, когда бегала за бумажкой.

За окном монотонно завывала январская вьюга, но в библиотеке было тепло, сегодня отче Савватий не пожалел дров. Сегодня выдался редкий день, когда княгиня Ростовская могла отдохнуть душой. Сидеть бы вот так да сидеть, вязать тёплые вещи, глядя на сыновей, на старого книжника, на толстую белую кошку, и слушать бессильное завывание вьюги за окном…

– Сидеть бы так вот и сидеть… – вслух произнесла Мария.

Савватий не стал переспрашивать. Помолчал, снимая нагар со свечек.

– И я о том думаю, госпожа моя. Дабы вьюга сия не утихала до весны, дабы занесло град Ростов до крыш, и все пути-дороги замело к нему.

Мария в свою очередь помолчала.

– В ту зиму, как явился к нам Батыга, пред Рязанью попала вся орда его в метель. Восемь дней та метель длилась. Ежели бы хотя ещё дней пять-шесть… Совсем бы иначе жили мы тогда, Савватий.

Мария даже зажмурилась, до того сладостным было видение – ровное, искрящееся под лучами утреннего солнца белое поле, и только бугорки на нём обозначают места, где под снежным саваном лежат люди и кони. Нет никакой орды, а вот Василько есть…

Настроение враз испортилось. Мария судорожно вздохнула и вновь принялась вязать, пытаясь вернуть утраченное хрупкое спокойствие.

– Ну, по крайней мере не придут поганые, метель покуда.

Савватий резко вскинул голову.

– Что говоришь ты, матушка? Уже?

– Уже, – горько усмехнулась Мария. – Идут за данью. Прислали грамоту. Так что встречать придётся дорогих гостей.

– Воистину так… – помедлив, тихо сказал летописец. – Очень дорого гости сии обойдутся.

– … Почему я узнаю об этом только сейчас, Гучин?

Голос Бату-хана звучал негромко и ровно, но от каждого звука этого голоса Гучина прошибал ледяной пот.

– Он действует не так давно, о Повелитель! Притом поначалу он действовал очень скрытно, охотясь только на одиночных всадников и мелкие группы. Я не думал, что тебя заинтересует волк-одиночка, пусть даже и людоед…

– Ты потерял триста воинов, Гучин. Думаю, если бы не наше прибытие сюда, очень скоро ты оказался бы в осаде, как некогда сами урусы.

– Нет, о Повелитель! – с жаром возразил Гучин. – Я бы всё равно поймал его!

– Хорошо, оставим это. Ты должен был собирать с урусов дань. Где она?

– Здесь, здесь, о Повелитель! Всё в целости, ничего не пропало!

По знаку Гучина два здоровенных нукера вынесли большой сундук, откинули крышку. Бату-хан подошёл, задумчиво вынул бобровую шкурку. За ней чернобурую лису, потом связку куньих шкурок. Под ними внавал шли беличьи шкурки, мелочь.

– И это всё? С целого города и страны?

– Местный край разорён, о Повелитель, урусы ленивы… Да ещё пожар…

– Где золото и серебро, Гучин?

Теперь лицо Гучина приобрело зеленоватый цвет.

– У них больше нет серебра и золота, о Повелитель…

– Я не спрашиваю, что есть у них и чего нет. Я спросил тебя, где дань, Гучин-нойон?

Гучин-нойон понимал, что сейчас нужно сказать что-то очень умное и своевременное, но голова и язык отказали напрочь.

– Ну хорошо, вернёмся к разговору чуть позже, Гучин, – подытожил Бату-хан. – А пока всем коням сена…

– Сена тоже нет, джихангир! – неожиданно подал голос монгол в серой неприметной одежде. – Мы проверяли. Этот город пуст, как и его голова. Они не выходят из города, боятся коназа Мастислаба.

– Спасибо, Дэлгэр, – кивнул Бату-хан. – Это правда, Гучин?

Гучин-хан осел на пол.

– О Повелитель!..

Бату кивнул, и два здоровенных нукера взяли хана за руки, третий же накинул на шею удавку из тетивы. Бату-хан смотрел, как дёргается бездыханное, хотя ещё живое тело.

– Унесите и заройте. Дэлгэр!

– Я тут, джихангир!

– Придётся тебе заняться делами в городе. А коназом Мастислабом займётся Бурундай.

– … Давай, давай, не задерживай!

Гонта изо всех сил тянул коней под уздцы, выводя на крутой берег. Кони храпели, недовольные тяжестью воза. Ничего, ничего, кому сейчас легко…

Флегонт, а попросту Гонта Тихий напросился в оружный обоз не по своей воле. Как не по доброй воле пошёл служить татарам… Не откажешь, коли семейство твоё в руку взяли…

– Все, что ли? Поехали! – старший купчина махнул рукой, и оружный обоз тронулся, уходя в лес. Гонта на ходу запрыгнул в сани. Ладно, отсюда до Гомеля рукой подать. Сегодня вечером будем там. Кони резвые, не пожалел князюшка нынче, расщедрился – по три лошадки на воз! Оно и верно, кстати, так-то скорее товар доедет…

Гонта ехал и думал. Да, ему было о чём подумать. Чёрт дёрнул отправить тогда семейство в Киев… Думал, так безопаснее. А потом рвал волосы на себе. Да кто может нынче знать? Ведь в прошлый раз Чернигов так-то спалили, а Киев устоял.

Гонта вновь как наяву вспомнил те страшные дни, когда Киев стоял в осаде. Поседел тогда купчина черниговский Флегонт Тихий. Никто не выбрался из города, и думал он уже, что навсегда потерял ладу свою и ребятишек…

… Он явился под вечер, неприметный человек в небогатой дорожной одежде. Голь не голь, купец не купец. Вот только глаза у него были нехорошие, как у змеи.

«Привет тебе от Агафьи Ждановны, а равно и чад твоих, Флегонт Никитич»

Гонта судорожно сглотнул, боясь верить и одновременно ощущая, как поднимается в нём буйная радость. Живы… Неужто живы?

Вместо ответа протянул человек записку. Гонта дрожащими пальцами развернул, и увидел строки, нетвёрдой рукой жены написанные. Но сомнений не было, она!

«Чем отблагодарить тебя могу я за такую весть, путник?»

Но змеиный взор бесстрастен.

«Можешь, Флегонт Никитич. Отслужи службу нетрудную»

И враз опала радость. Понял купец, кто перед ним и что за службу сейчас потребует…

«Всё верно, купец» – угадал ход мыслей черниговца серый человек. – «Нужно мне ухо возле князя Михаила»

«Кто я, чтобы возле князя великого пребывать?» – ещё надеялся отклонить неизбежное Гонта. Но серый человек был неумолим.

«Можешь. А не сможешь, так извини. Стало быть, поблазнилось мне. И нет у тебя ни жены, ни детей…»

На этом месте кинулся Гонта на человечка, потеряв разум. И встретил внезапный и страшный удар в поддых. Очнулся уже на полу.

«Глупо, купец. Слушай же первое задание…»

Флегонт горько усмехнулся. Так и началась служба на поганых. Верно, первое время питал надежду он, что вывернется, а после падёт в ноги князю. Но после того дела, когда погибли шесть кметей дружины княжьей, и сам гонец, послание тайное везущий, понял несчастный черниговец – дорога назад закрыта.

Правда, и змееглазый не обманул. Вскоре после того вернул семейство, да ловко как – явился в дом якобы купец живым товаром, грек какой-то, и предложил выкупить семью у него. Разумеется, ничего не платил Гонта Тихий, но обставлено было всё достоверно. Поздравляли его друзья, хлопали по спине, и жена плакала навзрыд на плече, шалая от радости. И Гонта сдался. В конце концов, многие русичи служат. Вон воевода киевский какой человек, кремень был, и тот ныне у Батыя…

Деревья расступились, и открылось довольно обширное поле, прилегающее к деревушке-веси, растянувшейся поперёк проезжей дороги. Нахохлившиеся под шапками снега избы смотрели подслеповатыми окошками, затянутыми где бычьим пузырём, где провощённой холстиной. Здесь, под Гомелем, большинство селений уцелело, поскольку лишь случайные отряды монголов добирались до этих мест – путь орды пролегал южнее.

– Засада!!! – резанул по сердцу крик. Гонта схватил лежавшую наготове секиру, но выезжавшие со всех сторон всадники уже натягивали тугие луки, беря на прицел застигнутых врасплох обозников. Их было много, очень много, не меньше двух сотен.

– Эй, купцы честные! – раздался зычный голос, явно русский. – Бросайте-ка ваши ковырялки! Мы русских людей не бьём, коли они сами на рожон не лезут!

Конная стража заколебалась. Одно дело шайка лесных разбойников, а тут целое войско…

– Бросили разом, ну! – приказал всё тот же голос. Только тут Гонта увидел говорившего, высокого воина в русском островерхом шлеме и богатых доспехах.

– Князь Мстислав Рыльский! – пронёсся вздох. Старший охраны сплюнул и бросил меч.

– Сдаёмся, ребята. Чего зря помирать…

– … Почему до сих пор не навешены ворота, Сарлык?

Бату-хан разглядывал воротную башню, некогда Золотые Ворота Киева. Сейчас вместо золотого блеска на Повелителя Вселенной глядел угрюмый чёрный провал.

– О Повелитель, я не думал, что они тут нужны! – начальник гарнизона согнулся в низком поклоне. – Монгольским воинам бояться нечего, а урусов слишком мало… Но если прикажешь, ворота будут стоять через три дня!

В пустом воротном проёме, чёрном от копоти, негромко завывал морозный ветер. Бату даже поёжился, до того неуютно стало. На выходе, обращённом к городу, возле самых ворот валялись огромные жернова, стянутые ржавыми железными полосами, торчали обугленные обломки брёвен… Как будто Киев взят только пару дней, а не год назад. И дальше взору открывалась картина всеобщего запустения. Огромное пожарище, и никаких следов восстановления.

– Почему никто ничего не строит, Сарлык?

Сарлык развёл руками.

– Урусы, которые остались тут, предпочитают жить в ямах, Повелитель.

– И сколько их?

Сарлык помялся.

– Прошлой зимой было двести семей, Повелитель. Нынче осталось семьдесят три.

Бату-хан оглянулся.

– Кстати, Кайду, а как обстоят дела в Чурнагиве?

– Чурнагив построили заново, Бату.

Бату-хан усмехнулся. Вот так, «Бату»… Авторитет Кайду возрос, пожалуй, чересчур сильно. Ещё немного, и он скажет «мой Бату».

– А стены?

– Стены восстановили в первую очередь.

– Коназ Магаил?

– Нет, это сделали без него. Коназ Магаил вернулся домой совсем недавно.

Бату-хан усмехнулся вторично.

– Да он отважный человек, мой Кайду. После всего, что он сделал для нас…

– Прикажешь брать его, Повелитель? – на сей раз Кайду назвал Бату-хана правильно.

– Не время. Пусть погуляет пока. У нас масса других забот, Пайдар. И потом, если убрать его сейчас, кто заплатит нам дань с Чурнагива и всех его городов?

Бату-хан тронул коня, и разом тронулись с места охранные нукеры, окружавшие его.

– Значит, так. Сарлык, ты уходишь вместе с нами.

– Хорошо, о Повелитель! Кто встанет здесь?

– Никто. Мы оставим урусов в покое на время, иначе они никогда не поднимут этот город. Мне не нужны повсюду мёртвые развалины. Мои владения должны приносить доход. Кайду!

– Я здесь, Повелитель!

– Сейчас мы обсудим, кого и куда послать за данью.

Бату-хан поискал глазами Сыбудая, но старик куда-то исчез. После того разговора он стал совсем угрюмым. Это нехорошо. Старик ещё пригодится, надо его размягчить и успокоить, вот что.

Громко горланили петухи, стараясь перекричать друг друга. Князь Ингварь спросонья перевернулся на другой бок, но сон уже улетучивался, и пришедшая первой мысль разом разогнала его остатки, словно холодная вода. Князь сел, нашаривая ногой валяные опорки. Сказать бы, «чуть было не забыл», да не получится. Не забудешь такое.

Сегодня должно прибыть ханское посольство.

Ингварь Ингваревич, последний из Ингваревичей, ныне князь земли рязанской, после ухода орды обосновался в Переяславле-Рязанском. Город был, разумеется, сожжён, как и все остальные города на Рязанщине. Но жители благодаря покойному князю Роману успели покинуть жилища и укрыться в непролазной чащобе. Искать их татары (имя сие уже прочно прижилось и было известно всем поголовно) не стали, спеша к Коломне. Как говорят в народе, были бы кости целы, мясо нарастёт – после ухода захватчиков жители восстановили Переяславль, как после обычного пожара. Были бы люди живы, а город построить можно. Вот в самой Рязани было гораздо хуже…

Князь тяжело вздохнул, тоскливо поглядел в окно, затянутое слюдой – на стёкла всё недосуг разориться было. Когда обосновывался здесь, в Переяславле, думал, временно. Но вот уже четыре года прошло с батыева нашествия, а всё никак не подымается Рязань. Нет почти никого, кто сохранил бы в сердце память о граде своём, дух города, выражаясь витиевато. И деревни-веси вокруг все разорены, народу нехватка… Нет желающих селиться на пепелище, перемешанном с костями убиенных…