Текст книги "Моцарт и его время "

Автор книги: Павел Луцкер

Соавторы: Ирина Сусидко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 62 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

> Я хотел бы написать тебе кое-что о моей милой девице кузиночке.

Но я приберегу это на завтрашнее утро, так как нужно прийти в веселое расположение духа, чтобы похвалить ее так, как она того заслуживает. 17-го ранним утром пишу и настаиваю, что наша кузиночка прекрасна, разумна, мила, ловка и весела, так что мы с нею изрядно посплетничали. Она также некоторое время провела в Мюнхене. Действительно, мы целых два дня были вместе, она тоже немножко «язва». Мы подтрунивали над людьми, потому что это весело^ь.

Чем занимались двоюродные брат и сестра, кроме того, что с наслаждением вышучивали близких и дальних знакомых? Марианна везде сопровождала кузена, в том числе и в собор Св. Ульриха, где Вольфганг опробовал старый орган, пообщался с церковными музыкантами и между делом спел канон с неким патером Эмилианом, правда свою партию с совершенно непристойным текстом хоНо уосе: «О ты, черный, поцелуй меня в зад»^с. Совершенно ясно, что близость сестры провоцировала Моцарта к шалостям и проказам, которые оттеняли вполне серьезные визиты и мероприятия. В церкви Св. Креста, расположенной напротив гостиницы «Белый ягненок», Вольфганг много играл один и в сопровождении монастырских музыкантов (скрипичный Концерт КУ 218, клавирные Вариации на тему менуэта Фишера КУ 179), в зале городского собрания 22 октября дал большую академию. Он посетил клавирного мастера Иоганна Андреаса Штайна, прослушал игру его дочери-вундеркинда и дал советы. Вот, пожалуй, и все события, о которых Вольфганг сообщил отцу в Зальцбург. У Леопольда было свое мнение о племяннице, он предрекал, что ее «слишком близкие знакомства со священниками» не доведут до добра¹¹. Перед отъездом Моцарт оставил в альбоме двоюродной сестры галантную запись по-французски: «Если Вы любите то же, что и я, любите саму себя»⁸. Из Мангейма он пришлет ей свой портрет в медальоне – на память.

а ЗсНаё М. (Н§.). Могапз егме 1леЪе. Оа$ Ва$1е Мапаппе ТЬек1а Могап. Аи§$Ъиг§, 2004.

5. 13-14.

Ь Письмо от 16—17 октября 1777 г. – Впе/еСА II. 5. 66 с Письмо от 17 октября 1777 г. – Впе/еСА II. 5. 70—71.

<1 Письмо от 20 октября 1777 г. – Впе/еСА II. 5. 76. Прозорливый Леопольд как в воду глядел.

Мария Анна родила внебрачную дочь Йозефу, чьим отцом был аббат барон Теодор Франц фон Райбельд, человек знатный и богатый. В 1802 г. Йозефа вышла замуж за почтового экспедитора Франца Йозефа Штрайтеля и получила в подарок от своего отца дом. Через три года Анна Мария Текла переехала жить к дочери и зятю. В ! 814-м вся семья поселилась в Байройте, где Анна Мария Текла и скончалась в 1841 г., пережив своего двоюродного брата на полвека. В 1965 г. на байройтском почтамте была установлена памятная доска в честь женщины, которая вошла в историю как первая возлюбленная Моцарта, е Цит. по: ВсНайМ. (Не-)– Ор. ей. 3. 31.

О странностях любви

л

н

л

аэ

о

К

43

К

ГО

К

Имеется и забавное «послесловие». Леопольд, в духе зальцбургских грубоватых острот, заказал художнику мишень для стрельбы из пневматического ружья: на фоне достопримечательностей Аугсбурга юноша и девушка прощаются, утирая слезы огромными платками. К картинке прилагались стихи:

> Прощай, милая кузина! – Прощай, любимый братец!

Счастливого тебе пути, здоровья и хорошей погоды.

Мы весело провели 14 дней, что делает прощанье Печальным для обоих.

Жестокая судьба! – Ах! Едва она появилась,

Тут же и исчезла!—

Кто смог бы удержаться от слез?⁰

На этом аугсбургская история могла закончиться, если бы не сохранились девять писем Вольфганга к Ваз1е из Мангейма и Вены, написанных в 1777—1781 годы. Они никакие вписывались в рамки академических биографий, и даже образ «Моцарта-донжуана» не вполне способен снести те вольности, что в них содержатся. Ратующий за свободу, а на деле пуритански-благопристойный XIX век не переварил их стилистики – все столетие письма тщательно скрывали. Констанца позднее заявила издателям, что «...конечно, безвкусные, но тем не менее смешные письма к его двоюродной сестре несомненно заслуживают упоминания, однако не полной публикации»^ь, а старший сын вообще считал, что их следует уничтожить. Впервые на немецком языке без купюр они были изданы лишь в 1963 году, а на русском – только в 2000-м, причем особым разделом⁰.

Причина в том, что письма Вольфганга к Марии Анне Текле пересыпаны веселыми непристойностями на анально-фекальную тему. Он рифмует все со всем, изобретает новые слова, заставляя «милую девицу-сестрицу» краснеть и смеяться:

> Наидражайшая сеструха-страшнуха!Я исправно получил Ваше дорогое для меня послание и из него заключил-закрутил, что господин Браток-молоток и госпожа Сестрица-крольчица и Выв отменном расположении духа-муха. Мы также, слава Богу, отменно здоровы-коровы. [...] Тем лучше – лучше тем! [...] Вы пишите, да, Вы высказываетесь, Вы открываетесь, Вы оглашаете, Вы сообщаете мне, Вы заявляете, Вы мне намекаете, Вы уведомляете меня, Вы доводите до моего сведения, Вы со всею ясностью провозглашаете, Вы требуете, Вы жаждете, Вы желаете, Вы хотите, Вы вожделеете, Вы приказываете мне тоже послать Вам мой портрет-кларнет. ЕН Ыеп, я Вам его непременно пошлю-навалю. Да, признаюсь (ош, раг та 1а /о1), насру тебе на нос так, что у тебя повиснет борода. Кстати, все ли у Вас еще спуни-куни-

файт ?–Что ?–Все ли Вы еще любите меня ?–Я надеюсь! Тем

лучше – лучше тем!Да, вот так на свете этом – кому кошель, а кому

а 1Ыд. Сегодня мишень, нарисованная по этому описанию, находится в доме-музее Моцарта в Зальцбурге.

Ь Байер Е. Письма к кузине. Предисловие // Вольфганг Амадей Моцарт. Письма. / Сост., введ. и ред. пер. А. Розинкина; пер. с нем., фр., итал., лат. М., 2000. С. 382. с Вольфганг Амадей Моцарт. Письма. Указ. соч. С. 390—409.

монеты. Кого Вы любите больше всех?–Меня, не правда ли?–

Я надеюсь![...]

Всем моим дорогим друзьям привет-штиблет,

Мйегнам от 5 ярбятко 7771 [правильно «ярбяон»]“.

И так далее, в том же духе. Никогда ни до, ни после «туалетная» лексика так обильно не усыпала письма Вольфганга, хотя на описаниях физиологических отправлений в те времена, да еще на юге Германии, не лежало такого табу, как в последующие два века. Вольфганг в письмах к отцу свободно называет вещи своими именами, и отец, нимало не смущаясь, отвечает тем же. Более того, если вчитаться в эти письма, то понимаешь, что о любовных или тем более сексуальных отношениях в них нет ни слова. Так были ли близки молодые люди? Всего два фрагмента из писем намекают на более тесный контакт: «Почему

бы Вам не сделать мне это?–Почему бы нет? Хотел бы я знать! Я ведь тоже

сделаю это, если Вы хотите, почему бы и нет?–Почему бы мне не сделать Вам

это? – – Хотел бы я знать, почему бы нет?»^ь – поток двусмысленных намеков в письме Моцарта начался с совершенно невинной просьбы: передать одной аугсбургской знакомой извинения за задержку обещанной Сонаты для клавира. Второй пассаж: «Между прочим, с тех пор как я уехал из Аугсбурга, штанов я не снимал; – разве что ночью, перед тем как ложиться в постель»'.

Впрочем, этими намеками все и ограничивается. На самом деле письма к кузиночке – самое яркое в эпистолярном наследии Моцарта проявление словесной игры, до которой он был великий охотник. Все эти бесчисленные вариации на тему одного и того же глагола, все эти зеркальные перестановки – «тем лучше – лучше тем», бесконечные рифмы, забавные перевертыши и ротации букв в словах и цифр в числах («Мйегнам» вместо Мангейма и «5 ярбятко 7771» вместо 5 октября 1777) – все это плоть от плоти тех художественных игр, которыми полна музыка Моцарта. Так же, как со словами, он играет с мотивами, фразами, фактурными фигурами и даже музыкальными формами. Уже только за то, что кузина вдохновила его на такие беззаботные и раскованные эпистолярные забавы и при этом скрасила Вольфгангу не столь уж радостные дни в Аугсбурге и Мангейме, она достойна самых теплых слов. Особенно за поддержку во время возвращения из Парижа в Зальцбург в конце 1778 года, когда Моцарт, похоронив мать, нигде не найдя достойной работы, под конец в Мюнхене пережил разрыв со своей первой настоящей возлюбленной. Кузина приехала к Моцарту в Мюнхен, а затем отправилась вместе с ним в Зальцбург.

Первая серьезная любовь Моцарта – Алоизия Вебер — была дочерью копировальщика нот и суфлера мангеймского театра. Вначале Вольфганг упомянул о ней мимоходом, описывая поездку в небольшой городок Кирхеймбо-ланден, в имение принцессы Оранской, где они оба участвовали в концерте:

> Она по-настоящему великолепно поет, и у нее прекрасный чистый голос.

У нее нет только сценических навыков, а то ее взяли бы примадонной в любой театр. Ей всего 16 лет. Ее отец – в высшей степени порядочный немец, который хорошо воспитывает своих детей, и именно в этом

а Письмо от 5 ноября 1777 г. – Впе/еСА II. 5. 104-106 (пер. Е. Байер. – Там же. С. 390-394).

Ь Письмо от 5 ноября 1777 г. – Впе/еСА II. 8. 105 (пер. Е. Байер. – Там же. С. 393).

с Письмо от 3 декабря 1777 г. – Впе/еСА II. 8. 164 (пер. Е. Байер. – Там же. С. 397).

О странностях любви

А

Н

О.

О

2

О

8

А

8

го

8

*

причина, почему девушку здесь преследуют. У него шесть детей, пять девушек и сын. [...] Мою арию... она поет превосходно^а.

Чувствуется, что Вольфганг взволнован. С похвалы голосу Алоизии он сбивается на невнятные намеки на какие-то преследования завистников, пишет о пяти (!) вместо четырех дочерях, занижает возраст Алоизии по крайней мере на год. В последующих письмах к отцу восторги по поводу голоса и музыкальности Алоизии становятся все более и более пылкими. Вольфганг начинает с нею занятия, он пишет для нее арию Иоп зд д’опде у1епе на стихи Пьетро Мета-стазио из либретто оперы «Олимпиада»:

> Когда я закончил ее, то сказал МИе Вебер: Выучите сами эту арию,

спойте ее по Вашему %из!о [вкусу]; потом дайте мне послушать ее, после этого я скажу Вам откровенно, что мне нравится и что не нравится. Через два дня ... она пропела мне ее, сама себе аккомпанируя. Я должен был признать, что она спела ее точно так, как я того желал и как мне бы хотелось научить ее*.

Насколько по стилю беседа с Алоизией, пересказанная в письме к отцу, отличается от написанного в тот же день послания к Марии Анне Те-кле! В отношении к Алоизии нет и следа легкомысленной бравады, отличающей общение с кузиночкой. Моцарт в полном восторге от своей ученицы, его вдохновляет сама роль ментора юной девушки (может быть, не случайно он преуменьшал ее возраст?). Всю жизнь во всех житейских вопросах его опекал отец, даже в поездку он, молодой мужчина, отправился вместе с матерью. Теперь же Вольфганг сам опекает и наставляет, и это новое, «взрослое» ощущение наполняет его восторгом не менее острым, чем радость от успехов Алоизии. Вне всякого сомнения, на этот раз путь любви прокладывало искусство, восхищение Алоизией-певицей питало лирические чувства. Сложно даже сказать, что было причиной, а что следствием. Духовная близость дарила переживания столь яркие и глубокие, какие до этого времени у него не вызывала ни одна женщина.

Моцарта вдохновляет роль советчика и спасителя «бедной семьи». Он весь с головой уходит в устройство будущей карьеры своей возлюбленной. Перед ним открылась заманчивая перспектива создать творческий тандем «композитор – певица». В XVIII веке такие прецеденты уже встречались, причем с одним из таких семейств Моцарты были лично знакомы. Композитор Иоганн Адольф Хассе и примадонна Фаустина Бордони составили легендарную пару, в которой оба супруга, поддерживая друг друга, достигли максимальных высот в своей карьере. Нечто подобное, вероятно, вообразил себе и Вольфганг.

Моцарт настроен серьезно. Его занимают не только совместные творческие планы с Алоизией. Узнав о выгодной женитьбе одного из зальцбургских друзей, он излагает отцу свое отношение к вопросам семьи и брака. Исключительное чувство собственного достоинства, гордость аристократа не по крови, а по духу, выраженные в этом «кредо», показывают, что для себя Моцарт уже все решил и теперь стремится убедить своего отца в правильности принятого решения:

а Письмо от 17 января 1778 г. – Впе/еСА II. 8. 226—227. Ъ Письмо от 28 февраля 1778 г. – Впе/еСА II. 8. 305.

>

Знатным людям не дано выбирать себе жен по вкусу и по любви, но только из интереса или всяких побочных соображений... Мы же – бедные простые люди, и мы не только должны брать себе в жены тех, кого любим и кто любит нас, но хотим и можем себе это позволить... Нам не нужны богатые жены, поскольку наше богатство ...у нас в голове – и его у нас никто не может отнять, разве что отрубить голову.

Любовь к Алоизии оказалась очередным толчком к обретению самостоятельности. Леопольд пытается предостеречь Вольфганга от ошибок, используя все возможные аргументы. Он жалуется, увещевает, грозит, пугает, взывает к чувству долга, обращается к детским воспоминаниям, наконец, приказывает: «Марш в Париж! И не тяни, поставь себя в ряд великих людей, – аи1 Саеваг, аи1 шЫ1»^ь.

Итак, на одной чаше весов – семья, долг перед родителями, собственная карьера, на другой – любовь к Алоизии. Что творилось в душе Моцарта, когда он был поставлен перед столь жестоким выбором? На что он мог опереться? Трудно сказать, насколько его чувство к Алоизии было взаимным. По-видимому, она также была к нему неравнодушна, но относилась без того трепета и жертвенной преданности, которые испытывал по отношению к ней Моцарт. Он был готов положить к ее ногам все. Не исключено, что юная Алои-зия была к такому дару не готова, а может быть, он был ей попросту не нужен. Так или иначе, но треугольник «отец – сын – возлюбленная» разрешился печально. Моцарт подчинился воле Леопольда. Приказ «Марш в Париж!», отданный из Зальцбурга, был выполнен.

Этот конфликт бросил тень на дальнейшие отношения Вольфганга с отцом. В письмах еще сохранены все привычные почтительные формулы: «100 000 раз целую Ваши руки и остаюсь Ваш послушнейший сын...», однако в броне послушания появилась трещина. И вплоть до смерти Моцарта-отца она только увеличивалась, пока не привела к почти полному отторжению, когда в письмах к дочери Леопольд именовал Вольфганга не иначе как «твой брат».

Из парижских писем Моцарта к Алоизии сохранилось всего одно. Поражает его тон – нежный, однако при этом почтительный и даже несколько церемонный. Опять «впереди» любовных чувств идет музыка. Моцарт увлеченно пишет о новой арии, сочиненной для Алоизии, интересуется ее мнением, дает советы по исполнению. О любовных переживаниях сказано только намеком. Порыв искреннего чувства, заставлявший Моцарта усыпать восклицательными знаками письма, адресованные отцу, здесь едва уловим. «Целую Ваши руки», «сердечно обнимаю», «счастливейший миг, когда могу Вас вновь увидеть» – во всех этих выражениях больше тоски, чем пыла и любовного нетерпения.

Из Парижа в Зальцбург Моцарт возвращался почти тем же маршрутом, по которому год назад ехал с матерью. Только теперь путь окрашен в сумрачные тона. Без какого-либо участия Вольфганга Алоизия получила выгодный контракт в мюнхенской опере, а вместе с нею в столицу Баварии перебралась и вся семья Веберов. Моцарт узнает об этом еше в Мангейме и сообщает отцу со странной смесью удовлетворения и горечи. Он приберегает новость к концу

Письмо от 7 февраля 1778 г. – Впе/еСА II. 5. 264.

Письмо от 12 февраля 1778 г. – Впе/еСА II. 5. 277.

<Г)

О странностях любви

Л

Н

Он

о

а

Ь

К

К

СО

8

*

письма, посвященного рассказу о том, как радушно его встретили в Мангейме («мадам Каннабих была вне себя от радости», «все уже в курсе, что я здесь, поэтому можете присылать мне письма без адреса, просто указав имя»), как его буквально рвут на части («я еще ни разу не обедал дома»), какие новые возможности возникли для творчества (директор немецкой труппы Дальберг «не отпускает меня до тех пор, пока я ему не напишу дуодраму» на манер мелодрам Иржи Бенды^а). И только в заключение – сухо и буднично: «Из мангеймских историй меня больше всего обрадовало, что у Веберов все сложилось так хорошо. Они получают теперь 1600 флоринов. Одна дочь – 1000 и еще отец 400 и 200 как суфлер. Каннабих сделал для этого больше всех»”. Особого восторга в тоне Вольфганга не ощущается, между письмами, написанными до Парижа, и этим – пропасть. Роль «спасителя семейства» уже не актуальна, противопоставить высокому окладу примадонны нечего. Моцарта же, как ни оттягивай он возвращение, ожидала постылая служба при «нищенском», по его выражению, зальцбургском дворе.

Встреча с Алоизией в Мюнхене оказалась даже более холодной, чем ожидал Вольфганг. Ниссен описал ее, вероятно, по рассказам Констанцы:

> После возвращения из Парижа Моцарт из-за траура по своей матери по французскому обычаю пришел в красном камзоле с черными пуговицами. Он столкнулся с тем, что отношение Алоизии к нему изменилось. Казалось, что тот, о котором она раньше вздыхала, ей вовсе незнаком. Тогда Моцарт бросился к клавиру и громко спел: «Расстанусь я легко с девчонкой, коль больше ей не мил»^с.

По-видимому, объяснение состоялось сразу после Рождества, так как 29 декабря Вольфганг обронил в письме к отцу: «Я сегодня не могу ничего – только плакать. Я ведь всегда имел слишком чувствительное сердце»'¹.

Осенью 1779 года Алоизия, прослужив в Мюнхене всего один сезон, перебралась вместе со всей семьей в Вену, где получила место в Немецкой опере. Впоследствии она пела и в итальянской труппе, что для немки можно считать большим успехом. В 1780-м она вышла замуж за актера и художника Йозефа Ланге, родила в этом браке шестерых детей, хотя и не была особенно счастлива. Винсент и Мэри Новелло, навестившие ее в 1829 году, писали, что муж покинул Алоизию и дает ей крайне мало денег, так что она вынуждена зарабатывать уроками и в своем преклонном возрасте терпит большую нужду'.

После переезда в Вену Моцарт поддерживал с Алоизией отношения, – естественно, они были совершенно иными, чем раньше:

> С Лангихой я был дураком, это правда, только кем мы не бываем, когда влюбляемся! Но я по-настоящему любил ее и чувствую, что и теперь

а Дуодрама – разновидность мелодрамы, музыкально-сценического жанра, в котором используется декламация на фоне музыки. В дуодраме участвуют два персонажа, иногда хор. Самые известные образцы – «Ариадна на Наксосе» и «Медея» И. Бенды (обе – 1775 г.).

Ь Письмо от 12 ноября 1778 г. – Впе/еОА II. 8. 505-507. с N1336(1О. N. Ор. ей. 8. 414—415.

О Письмо от 29 декабря 1778 г. – Впе/еОА II. 8. 529.

е (1^оуе11о V. & М.] Ете ^ШаЪП т МохаП. Э^е Ке1$е1а§еЪйсНег аи$ дет .1а11ге 1829. Р. 127.

она мне все еще не безразлична. Счастье, что ее муж – ревнивый болван

и никуда ее не пускает, так что мы редко видимся“.

Позднее он напишет о бывшей возлюбленной как о женщине лживой и кокетливой. Впрочем, не стоит принимать эти слова за чистую монету: в них все еще сквозит незабытая обида. Но в Вене он вновь сотрудничал с Алои-зией, выступал в ее бенефисных концертах. Она пела мадам Херц на премьере «Директора театра» (7 февраля 1786 г.), сменила Катарину Кавальери в партии Констанцы («Похищение из сераля»), исполнила роль Донны Анны в венской постановке «ДонЖуана» (7 мая 1788 г.). Уже после смерти Моцарта Алоизия выступила в роли Секста в «Милосердии Тита» (в концертных исполнениях в Вене 29 декабря 1794 и 31 марта 1795 г., а также во время гастрольного тура с Констанцей по Германии в 1795 г.)^ь.

Как могла бы сложиться совместная жизнь Алоизии и Вольфганга? Если бы они встретились немного позже, когда Моцарт с триумфом поставил в Мюнхене «Идоменея», или в Вене в пору успеха «Похищение из сераля», и Алоизия пела бы в его операх, то результат, наверное, мог бы быть другим. Однако этого не случилось, что не помешало Алоизии, пережившей Моцарта на 48 лет, считать именно себя истинной музой гения. В разговоре с Мэри Новелло она утверждала: Вольфганг «до последнего дня своей жизни любил только ее и боялся, что это вызовет ревность ее сестры»⁰. На вопрос Мэри, почему она отвергла моцартовские ухаживания, Алоизия не смогла сказать ничего определенного. «Родители были бы согласны, – пишет Мэри, – но она не могла его тогда ни любить, ни оценить его талант и достойный внимания характер, но впоследствии сожалела об этом»¹¹.

Понять, чем продиктовано такое заявление, легко, это даже не требует комментариев. Интересно другое – то, какую роль знакомство с Алоизи-ей, любовь к ней сыграли в жизни Вольфганга. Прежде всего, они стали рубежом в его взрослении. Отношения с отцом до и после мангеймско-мюнхенской истории существенно отличаются. Серьезное, хотя и не реализованное чувство обострило желание порвать «пуповину», связывавшую его с Зальцбургом (и, в конечном счете, с отцом). Кроме этого в отношении Моцарта к Алоизии повторился сюжет, многократно встречавшийся в истории: любовь художника к своей модели. Юная певица позволила Вольфгангу почувствовать себя учителем и наставником. Одновременно их отношения ярко выявили присущее Моцарту качество: его воспламеняло проявление артистизма, музыкального таланта. То, что молва приписывала Моцарту романы практически со всеми певицами, исполнявшими партии в его операх, конечно, далеко от истины. Но только если

а Письмо от 16 мая 1781 г. – Впе/еСА III. 5.116—117.

Ь Специально для Алоизии Моцарт написал семь концертных арий: А1сапйго, 1о соп/еззо...

N0/130 (1'опс1е угепеКУ294 (1778), РороИ сИ Теззафа.../о поп сШеёо, е?егт Ое1КУ316/3006 (1778—1779), №Нт1 тетеп Оапк, ШгНоШеп Соппег!КУ383 (1782), М1а зрегап^а ас1ога(а... АН, попзт, диа!репа 31аКУ416 (1783), Уоггег зр1е$ат, оИ Шо... АН соте, рапИеКУ418 (1783),

N 0 , по, ске поп зе/сарасе КУ419 (1783) иАНзе т ае1, Ьет$пез1е11е КУ538 (1788). Сцену из «Альцесты» на стихи Р. Кальцабиджи РороИ сИ Теззафа, сочиненную еше в Париже, Моцарт преподнес Алоизии 9 января 1779 г., за четыре дня до отъезда в Зальцбург, уже после разрыва, что, конечно, выдает благородство его натуры и еше – неразрывную связь музыки с той, чьим искусством она была вдохновлена.

с [Лоте//© V & М.) Еше ОДШаЬЛ т МогаП... Р. 128.

а 1Ыа.

*

А

Н

о.

о

Е

о

8

А

8

со

8

под «романом» понимать банальную супружескую измену. XVIII век предоставлял оперному композитору богатые возможности творить своих персонажей с оглядкой не только на диапазон голоса или технику исполнителя, но и на его характер. Почему тогда не допустить, что резонанс имели и личные качества певиц, к которым Моцарт испытывал симпатию? Может быть, та образная характерность и индивидуальность, что отличает его Сюзанну, действительно несет на себе отпечаток личности Нэнси Стораче? – по крайней мере, того, как ее понимал и воспринимал Моцарт. Не случайно и образ Алоизии гораздо более рельефно проступает в той музыке, которую Моцарт для нее написал, чем в его высказываниях о ней.

И наконец, Констанца. Мало кто из биографов Моцарта удостоил его жену доброжелательным отзывом. Рассказу об их женитьбе посвящено множество страниц. В зависимости от лояльности автора, эта история трактуется либо как «битва за Констанцу» и «история двух Констанц» (имеется в виду совпадение имен с героиней «Похищения из сераля»), либо как операция по завоеванию жениха, организованная мамашей Вебер в союзе с опекуном дочерей (Фридолин Вебер, как известно, к тому времени уже два года как умер) и самой невестой. Обе версии в той или иной степени опираются на факты. Порвав с архиепископом, в апреле 1781 года Вольфганг поселился в пансионе, который содержала Цецилия Вебер. Еще в середине лета он, судя по письму, открещивается от самой мысли о браке:

> То, что я сейчас нимало не думаю о женитьбе, – это точно![...] Если

бы я и желал обрести счастье, женившись, то все равно не мог бы этого сделать, так как моя голова занята совсем другими вещами. Бог дал мне талант не для того, чтобы я его растратил на женщину и провел свои молодые годы в бездействии^а.

Затем в течение пяти месяцев – опять ни слова о каких-либо матримониальных планах, и вдруг – заявление о желании жениться на Констанце. Моцарт апеллирует к здравомыслию Леопольда, рекламируя на все лады материальные выгоды брака и описывая по-бюргерски привлекательный образ потенциальной невесты – экономной и рачительной хозяйки, которая разве что не штопает себе чулки. Портрет, нарисованный в письме от 15 декабря, кардинально отличается от строк, посвященных Алоизии, и тем более от кратких и сочных упоминаний о «милой кузиночке». Констанца всего лишь «не безобразна», она даже «не остроумна». Ее главные достоинства – домовитость, скромность и здравый смысл. Честно говоря, мало что выдает в Моцарте страстно влюбленного жениха.

На протяжении следующих семи месяцев история развивалась по сценарию классической мелодрамы. На пути пары влюбленных воздвигались разнообразные препятствия, которые приходилось преодолевать: сопротивление Леопольда, шантаж опекуна Констанцы Иоганна Торварта, ханжеская забота о благопристойности Цецилии Вебер, пресловутое брачное обязательство, которое «ангельская девица милая Констанца» разорвала на глазах у жениха, козни и наговоры недоброжелателей («меня возмущает то, что мою

Письмо от 25 июля 1781 г. – Впе/еСЛ III. 5. 140.

>

милую Констанцу называли распутной»)³. Моцарт вновь, как и в случае с Ало-изией, примерил на себя одежды благородного рыцаря, который должен вызволить принцессу из лап хищной матери. После целого ряда событий (в том числе «побега» Констанцы из дома) 4 августа 1782 года молодые обвенчались в соборе Св. Штефана, так и не дождавшись благословения Леопольда (письмо пришло на следующий день).

Все эти подробности льют воду на мельницу тех, кто видит в произошедших событиях исключительно аферу и мошенничество по отношению к Моцарту. Слишком много в ней нарочитости и почти оперной театральности. Признать такой вывод без оговорок – значит в очередной раз подтвердить тезис о моцартовской инфантильности, о неумении объективно оценивать положение дел и отстаивать свои интересы. Так ли это?

Во-первых, во всей этой истории Вольфганг проявил себя вовсе не пассивной жертвой. Прежде всего, он вновь – уже вторично – отказался подчиниться воле отца. Сначала (решив не возвращаться в Зальцбург и порывая с архиепископом) он отстоял свою профессиональную и деловую самостоятельность. Теперь – а это было еще сложнее, – право распоряжаться своей личной жизнью. Хитрости мамаши Вебер, вся разыгранная комедия не шли ни в какое сравнение с натиском и нажимом со стороны Леопольда и, конечно, противостоять им было куда легче, чем отцу. Женитьба на Констанце поставила точку в процессе, начатом четырьмя годами раньше в Мангейме историей с Алоизией. Общение с женщинами стало своеобразным катализатором, ускорившим обретение Моцартом человеческой зрелости.

Второй момент, над которым стоит задуматься: согласился бы Моцарт, устоявший перед требованиями Леопольда, сохранивший мужество в условиях психологически и эмоционально для него не комфортных, на то, чтобы им манипулировали люди отнюдь не «семи пядей во лбу»? Вряд ли, если бы не испытывал к Констанце действительно теплых чувств и очень сильного эротического влечения¹’. Именно оно, по-видимому, послужило толчком к решительным действиям. В письме от 15 декабря 1781 года содержится знаменитый пассаж – признание в том, что физическая сторона любви для Моцарта была очень важна:

Природа говорит во мне так же громко, как и в любом другом, даже может быть громче, чем в ином большом и сильном детине. Для меня невозможно жить так, как живет большинство нынешних молодых людей. – Во-первых, я слишком религиозен, во-вторых, слишком люблю ближнего и слишком честен по убеждениям, чтобы я мог обмануть невинную девушку, и, в-третьих... слишком люблю свое здоровье, чтобы я мог возиться с потаскухами^с.

а Письмо от 22 декабря 1781 г. – Впе/еСА III. 5. 188.

Ь То, что Моцарту были важны в женщине внешняя привлекательность и шарм,

показывает случай с его ученицей Йозефой Барбарой Ауэрнхаммер, дочерью венского придворного советника по экономике. Она, по-видимому, не на шутку была влюблена в Вольфганга, по Вене даже распространились слухи о возможном браке. Моцарт весьма высоко оценивал ее как пианистку, посвятил ей шесть сонат для скрипки и фортепиано, выступал с нею публично: они играли Концерт для двух клавиров с оркестром КУ365/316а в доме Ауэрнхаммеров и в большом павильоне парка Аугартен. Однако физически она его совершенно не привлекала («...она толста, как деревенская девка, потеет» и пр.).

См. письмо от 22 августа 1781 г. – Впе/еСА III. 5. 151. с Письмо от 15 декабря 1781 г. – Впе/еСА III. 8. 180.

О странностях любви

нО

н

л

аэ

о

К

л

X

Г)

К

К

Влечение к жене он сохранил вплоть до последних дней. Многие фрагменты моцартовской переписки – живое тому свидетельство. В апреле– мае 1789 года Моцарт ездил в Дрезден, Лейпциг, Берлин, надеясь расширить свои музыкальные контакты, получить выгодные заказы и, может быть, – пост капельмейстера при дворе прусского короля. Письма отправлялись в Вену почти ежедневно, в них Вольфганг даже более пылок, чем в свою бытность женихом:

> Думаешь ли ты обо мне так же часто, как я о тебе ? Ежесекундно смо

трю на твой портрет и плачу – наполовину от радости, наполовину от боли... (Будвиц, 8 апреля, не прошло и суток со времени отъезда); Тоскую без известий от тебя. Надеюсь, что в Дрездене получу от тебя письмо (Прага, 10 апреля);

Милая женушка, хоть бы уже получить от тебя письмо!Хотел бы я рассказать тебе все, что я проделываю с твоим милым портретом, ты могла бы посмеяться. Например, когда я его освобождаю из заключения, то говорю: здравствуй, Штанцерль [уменьшительно-ласкательное имя Констанцы – И. С., П. Л.]... Когда же кладу на место, то делаю это так, чтобы он сам плавно проскользнул наместо... А в конце говорю: доброй ночи, мышка, добрых снов. Ну вот, думаю, понаписал всякой чепухи (по крайней мере, для других людей). Для нас же, которые так глубоко друг друга любят, это совсем не чепуха. Сегодня 6-й день, как я от тебя вдалеке, но мне кажется, что прошел целый год (Дрезден, 13 апреля)".

Многие фрагменты моцартовской переписки доказывают, что у супругов были гармоничные отношения. По крайней мере, в том, что касалось эротики. После смерти мужа Констанца вымарала из писем целый ряд «нескромных», не предназначенных для чужих глаз выражений, но и оставшихся достаточно, чтобы понять, как Вольфганга к ней влекло. Возвращаясь в Вену, он просит, чтобы жена не ждала его дома, а выехала встречать на ближнюю к городу почтовую станцию, не скупится на перечисление всех любовных шалостей, о которых мечтал в отъезде.

Итак, какой же все-таки женой была Констанца? Что привязывало (если привязывало) к ней Моцарта помимо телесных утех? «Констанца Моцарт – наверное, самая непопулярная женщина в музыкальной истории»^ь – вывод, сделанный Роббинсом Лондоном на основе изучения столетнего массива биографической литературы. Жену Моцарта упрекали в тривиальности натуры, в том, что она не понимала своего мужа-гения, не разделяла его забот, считали поверхностной, глупой, бесхозяйственной и распутной. Впрочем, все эти упреки стали появляться уже после смерти Констанцы по мере того, как формировался моцартовский миф (она пережила Моцарта на полвека и скончалась в возрасте 80 лет). Каждое из этих обвинений легко опровергнуть, оперируя одними лишь общеизвестными фактами.