Текст книги "Моцарт и его время "

Автор книги: Павел Луцкер

Соавторы: Ирина Сусидко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 62 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

а Письмо от 4 апреля 1787 г. – Впе/еСА IV. 5.41.

Ь Впе/еСА VI (Кот те Шаг Ш/1У). 5. 351.

с ОеШ$сЫ)ок, 8. 498.

й НПйенкетег IV. Ор. ей. 5. 31.

е Письмо от 3 июля 1778 г. – Впе/еСА II. 5. 390.

Г ШШезНетег IV, Ор. ей. 8. 94-95.

г-~

т

о

Л

Н

Он

<1Э

%

О

К

Л

К

го

К

Поэтому едва ли стоит ожидать от приватной переписки молодого человека, пережившего в 22-летнем возрасте смерть матери в чужой стране, будучи оторванным от семьи, безукоризненной верности тона. Ему не на что было и опереться, кроме как на образцы «высокого стиля». Тем более нельзя подходить к этой переписке с критериями прозы, скажем, Марселя Пруста. Не стоит и на таких редких примерах делать выводы об общей закрытости или даже «аутично-сти» Моцарта. В своей основной массе его письма все же весьма ярко и рельефно доносят до нас внутренний строй его личности, и мало когда возникает ощущение искусственности или наигрыша – в особенности там, где Моцарт отдается стихии веселья, шуток и радостных чувств. Да и знаменитое последнее письмо отцу своим общим тоном не вызывает неловкости. Ясно, что за девять лет, истекшие со времени первой потери, Моцарт окончательно созрел и для встречи со смертью близких – по крайней мере обрел язык, адекватный для суждений о ней. Однако то, что он воспользовался и в этом случае «цитатой», должно предостеречь нас: далеко не во всех моцартовских высказываниях нужно видеть исключительно прямое и последовательное выражение его собственных переживаний и идей, так же как не следует всегда искать основания для моцартовских сочинений в событиях его личной жизни. Музыка Моцарта и его личная биография развертываются в известной мере в параллельных мирах, и совсем не обязательно эти миры пересекаются и взаимно обусловливают друг друга – как каллиграфическая ясность почерка в письме к Буллингеру и чувства и события, о которых в нем повествуется.

Еще одна сторона моцартовских взаимоотношений с миром и обществом, которой также отчасти объясняют причину его ранней смерти, – его социальное бунтарство. Мнения и здесь расходятся. Кто-то считает это бунтарство оборотной стороной моцартовской незрелости, изживанием детского комплекса «борьбы с отцом», упрямым подростковым нежеланием смириться с авторитетами. Кому-то, напротив, видится в нем революционный порыв к свержению отживших норм феодально-аристократического общества, борьба за социальное равенство, против национального унижения немецкого искусства и за свободу творческого самовыражения художника.

Поводом вновь послужил некролог Шлихтегролля – на этот раз приведенные в нем воспоминания придворного зальцбургского трубача Иоганна Андреаса Шахтнера: «Похвалы сильных мира сего он с самого детства не воспринимал как повод для гордости. Уже в те годы знатным персонам, мало смыслившим в музыке, но желавшим его послушать, Вольфганг играл одни лишь безделушки»³. Множество суждений, вполне поддающихся интерпретации в радикальном ключе, содержится и в моцартовской переписке. И все же было бы натяжкой говорить о каком-либо последовательном изложении политических убеждений: высказывания Моцарта практически всегда обусловлены ситуацией, и их нельзя рассматривать в отрыве от обстоятельств.

Пожалуй, самой показательной в плане моцартовского бунтарства стоит считать историю его взаимоотношений с зальцбургским архиепископом графом Иеронимом Коллоредо. Она имела длительное развитие, и, к сожалению, не все ее этапы хорошо документированы. От нас скрыты именно первоначальные мотивы взаимного неприятия и даже ненависти ее участников. Поэтому картину приходится реконструировать.

а Шлихтегролль. С. 9.

Коллоредо сменил своего предшественника графа Зигмунда Кристофа Шраттенбаха в марте 1772 года. Вкусы и ценности последнего еще несли на себе печать блестящей эпохи императора Карла VI, и для Шраттенбаха до самой кончины образцом оставались пышные церемонии барочной Вены с ее роскошными придворными кортежами, шумными военными парадами, торжественными, проникнутыми праздничным воодушевлением церковными службами и приватной жизнью венской аристократии, наполненной утонченными развлечениями и духом меценатства.

Коллоредо – человек уже совершенно другого поколения, захваченного идеями рациональной организации общественной и экономической жизни, духом просветительского утилитаризма. Он слыл поклонником Вольтера и Руссо, чьи статуэтки стояли на его рабочем столе. Приняв сан за четверть века до своего появления в Зальцбурге, он по своей сути оставался скорее мирским человеком. В пастырском послании от 1 сентября 1782 года Коллоредо обрушился с критикой на чрезмерно роскошное убранство церквей и стремился всячески ограничить культ святых. Он настоятельно требовал сократить продолжительность мессы до трех четвертей часа, рассматривал церковную службу как вполне обыденный общественный ритуал, оправданный лишь ввиду его воспитательных задач. Потомственный аристократ из старой и влиятельной семьи, он, по-видимому, оставался вполне равнодушным к светскому аристократическому лоску, чьим проявлением было и покровительство талантам, и тяга к изысканным художественным впечатлениям. Придворный театр Коллоредо не интересовал, университетский он запретил. Зато велел учредить городской публичный, передав ему свой ВаННаиз, ранее предназначенный для придворных танцевальных увеселений и маскарадных празднеств (он располагался на площади Ганнибала, напротив жилища Моцартов). Здесь выступали немецкие странствующие труппы, ставились драматические (и лишь изредка музыкальные) спектакли. Публичный театр в провинциальном южнонемецком городке – это, конечно, не то место, где процветал аристократический вкус. Скорее, это некое просветительское учреждение, призванное под бдительным оком правителя улучшать нравы его подданных.

Коллоредо, вероятно, можно отнести к типу воспитателя-педагога, сурового и требовательного наставника. Недаром одним из положительных результатов его правления стала школьная реформа. Он предпринял также немало других «цивилизующих» мер: распорядился ввести в городе ночное освещение, выделил для ремонта муниципального дома для душевнобольных 12 000 гульденов, сэкономленных на сравнительно скромном праздновании 1200-летия христианизации Зальцбурга (1782)^а. Словом, архиепископ принадлежал к тому направлению в австрийской общественно-политической жизни, в котором своеобразно преломились тенденции просветительства. Оно вошло в историю как «йозефинизм» – по имени его лидера, императора Иосифа (Йозефа) II. В тонких сплетениях партийных течений начала 1770-х годов Коллоредо был человеком Иосифа II, и его утверждение на посту князя-архиепископа прошло с явным нажимом сверху: лишь с тринадцатого раза его кандидатура получила большинство голосов на выборах высшего епископского консилиума в Вене.

ТЬе МогаП Сотрепёшт. Ор. ей. Р. 60.

Инфантилизм и бунтарство

Л

Н

Он

О

О

К

нР

К

ГО

8

Зальцбургские обыватели встречали княжеские реформы без восторга. Сегодня мы способны увидеть их позитивные последствия, тогда же в глаза бросались скорее отрицательные стороны. Такое впечатление еще усугублялось своевольным и высокомерным характером Коллоредо. Даже весьма образованным подданным, таким как Леопольд Моцарт, его вольномыслие казалось вопиющим. Леопольд пишет:

> И впрямь позади епископской театральной ложи в саду, где колонны, строят помещение, чтобы сверху играли, а снизу? – Бани! – да, да, бани! Как у языческих императоров в Риме рядом с театрами по временам бывали бани, как в Поццуоли под Неаполем – / Ъа%т ей Иегопе. Смейся! – мы постепенно идем к Св. Себастьяну!⁰

Последний комментарий таит в себе двойной смысл: у прихода Св. Себастьяна тогда как раз располагался местный приют для душевнобольных. Леопольд намекает на то, что горожане катятся к сумасшествию, а может быть, есть и другой подтекст: правоверных католиков при таком «языческом» правлении ждет мученическая участь раннехристианских святых. В том же письме Леопольд с иронической похвалой упоминает о громоотводах, которые епископ распорядился установить над замком Мирабель. «Я хочу посоветовать оградить также и резиденцию; князю нужно всегда иметь над собой громоотвод, чтобы злые пожелания и проклятия публики по поводу нового налогового уложения не возымели своего действия»¹⁵.

И все же растущая взаимная неприязнь между семейством Моцартов и Коллоредо в основе имеет не политические или социально-реформистские причины, но скорее общекультурные, гуманитарные и отчасти эстетические. Архиепископ получил хорошее и даже утонченное образование. Аристократическое воспитание и многолетнее пребывание в Со11е&ит Сегтатсит^с в Риме не должны были пройти бесследно. Но, к сожалению, все это, помноженное на самоуверенность Коллоредо, привело, скорее, к негативным результатам. Князь-архиепископ, по-видимому, не был в состоянии адекватно оценить способности своих подчиненных. В одном из писем Вольфганг иронизирует по поводу похвал своим композициям, рассыпаемых мангеймскими коллегами: «Хотя все знали, что они мои, они все же очень понравились. Ни один не сказал, что они написаны не хорошо, все потому, что здешние люди ничего не понимают. – Им стоило бы спросить архиепископа, он бы их мигом наставил на истинный путь»^а. В свою очередь Леопольд рассказывает сыну о разговоре Коллоредо с оберстхофмей-стером графом Францем Лактантиусом Фирмианом:

> Архиепископ сказал: «Вот теперь при нашей музыке стало одной персоной меньше». Тот ответил:«Ваша высококняжеская милость лишились большого виртуоза». – «Это почему?» – спросил князь. – Ответ: «Он величайший исполнитель на клавире, которого мне довелось слы-

а Письмо от 28 мая 1778 г. – Впе/еОА II. 3. 359.

Ь 1Ыс1.

с СоИедит Сегтатсит ег Нип^апсит – семинария для немецкоязычных католических

священников, учрежденная в Риме Папой Юлием III в 1552 г. й Письмо от 4 ноября 1777 г. – Впе/еОА II. 5. 101.

шать в моей жизни, да и на скрипке он служил Вашей милости достойную службу, а также бш по-настоящему хорошим композитором». Архиепископ замолк и не смог ничего на это возразить

И даже в той сфере, где сам Коллоредо имел некоторый опыт – в скрипичной игре, – его суждения бывали неосновательными. Тот же Леопольд в другом письме излагает мнение придворного скрипача Антонио Брунетти: «Он теперь ужасно тебя превозносит. И когда я, наконец, сказал, что ты играл на скрипке все же скорее удовлетворительно, он громко выкрикнул: “Что? Какого хрена! Он же все играет! Все это – упрямство князя, его непонимание, оно ему самому боком вышло”»^ь. Нам трудно оценить музыкальность Коллоредо: ни Леопольд, ни Вольфганг нигде не характеризуют его скрипичную игру. Но о степени его осведомленности в вопросах музыки можно судить по ироничному замечанию Моцарта: «Роль Осмина [в «Похищении из сераля». – И. С., П. Л. предназначена господину Фишеру, у которого по-настоящему превосходный бас; пусть мне архиепископ и сказал, что для басиста он поет слишком низко, но я его заверил, что в будущем тот станет петь повыше»⁰.

Моцартов обижала и кадровая политика Коллоредо. Не пробыв в Зальцбурге и полугола, архиепископ в сентябре 1772-го встретился в Вене с итальянским оперным композитором Доменико Фискьетги и назначил его придворным капельмейстером в обход и Леопольда Моцарта (тогда вице-капельмейстера), и других видных зальцбургских музыкантов – Каэтана Адльгассера и Михаэля Гайдна. В 1750-е Фискьетги был одним из ведущих мастеров нарождающейся оперы Ьийа, но уже десятилетие спустя слава его несколько померкла, а пятилетнее пребывание на посту придворного капельмейстера в Дрездене стало откровенно неудачным – контракт с ним не продлили. Нечего и говорить, что и в Зальцбурге он не смог себя проявить. Что сыграло решающую роль в его назначении: былая слава буффониста? – ведь о любви архиепископа к комическому жанру изредка упоминается; или, может быть, его итальянское происхождение? – ведь все капельмейстеры, ангажированные Коллоредо в Зальцбург, были итальянцами. В июле 1777 года Фискьетги сменил Джакомо Руст (Руста) – также известный итальянский композитор, выходец из Неаполя, блиставший в венецианских театрах. Но он пробыл в Зальцбурге чуть более полугола (до февраля 1778-го), так как приальпийский климат плохо сказался на его здоровье. В парижской переписке с сыном Леопольд Моцарт саркастически упоминает о многочисленных безуспешных попытках архиепископа, «забросавшего всю Италию письмами», привлечь в Зальцбург нового капельмейстера. Речь заходила и о набиравшем популярность Фердинандо Бертони – но тот предпочел карьеру в Лондоне, и о менее знаменитом мантуанце Луиджи Гатта, которого Леопольд считал злостным плагиатором, некогда выдавшим раннюю симфонию Вольфганга за свою собственную. По-видимому, с Коллоредо уже никто не хотел иметь дела, так что Гатта появился в Зальцбурге лишь через пять лет – в 1783-м.

В том, как Моцарты реагируют на эти административные шаги, прослеживается явная закономерность. В своем прошении на имя архиепископа в августе 1777-го Вольфганг упоминает, что «еще тремя годами ранее, когда

а Письмо от 4 октября 1777 г. – Впе/еОА II. 3. 34—35.

Ь Письмо от 9 октября 1777 г. – Впе/еОА II. 5. 41—42.

с Письмо от 26 сентября 1781 г. – Впе/еОА III. 3. 162.

А

н

Си

о>

Е

о

Я

А

д

ГО

К

я просил соизволения для поездки в Вену, Ваша милость мне объявили, что мне здесь не на что надеяться, и было бы для меня лучше поискать счастья в других местах»³. Речь идет о 1774 годе, когда Коллоредо начал искать капельмейстеру Фискьетти замену. Леопольд, по-видимому, предлагал либо себя, либо Вольфганга в качестве возможных кандидатур, но не встретил понимания – отсюда и упомянутое прошение об отъезде. Вторая попытка была предпринята в начале 1777 года. Заручившись рекомендательным письмом падре Мартини, Моцарты наверняка вновь обратились к архиепископу, но тот предпочел Руста. Тогда и последовало очередное прошение об отъезде – с тем, чтобы, по выражению Вольфганга, «приумножать свои таланты, как учит нас Евангелие», – на которое Коллоредо наложил полную сарказма резолюцию: «Настоящим даю разрешение отцу и сыну искать свое счастье где угодно на стороне, согласно Евангелию»^ь. Как видно, ни при каких обстоятельствах князь не хотел признать, что местные немецкие музыканты (и в частности, Моцарты) в состоянии стать вровень с итальянскими мастерами.

Но, пожалуй, важнейшая причина разногласий состояла в том, что при зальцбургском дворе «музыка не в большом почете»⁰, что «музыку у нас не любят, и вовсе не уважают»¹¹ и что «музыканты у нас не имеют никакого авторитета»⁶, «у нас нечего слушать – нет театра, нет оперы!»^г Моцарт с жаром пишет о невозможности отлучаться: «...если архиепископ не позволит мне раз в 2 года совершать путешествие, то мне будет совершенно невозможно принять этот ангажемент»⁸. Когда отец настаивает на его возвращении из Парижа в Зальцбург, Вольфганг чувствует «одну досаду и страх», стоит только ему представить себя «при этом нищенском дворе»^ь, где «за последние 5 или 6 лет музыка... все более обогащалась тем, что для нее излишне, что ей вовсе не нужно, и, напротив, беднела тем, что необходимо, а совсем уж незаменимого была начисто лишена»'.

Все эти бесперспективные поиски заезжих «знаменитостей», совершенно далеких от реальных зальцбургских проблем, к тому же еще и за умеренную плату, представляются Моцарту абсолютно бесполезными. И все йозефи-нистские устремления Коллоредо экономить, сокращать издержки, «разумно» ограничивать художественную (прежде всего, музыкальную) жизнь города тем более не находят у него поддержки. Так что, если даже исключить множество факторов субъективно-личностного характера, можно сказать, что в идейном плане Моцарт противостоит реформатору Коллоредо скорее как консерватор-традиционалист. И эта социальная позиция вырисовывается из его суждений достаточно ясно. Он мечтает о таком положении дел, когда просвещенный властитель, аристократ с безупречным вкусом и пониманием тонкостей искусства подбирал бы знающих профессионалов, уважал их мнение и ремесло и, не жалея средств, доверял бы им устройство придворной и ритуальной музыки. Моцар-

а йеШзсИОок. 5.145.

Ь 1Ыд. 5.146.

с Письмо от 11 сентября 1778 г. – Впе/еОА II. 5. 473.

д Письмо от 9 июля 1778 г. – Впе/еОА II. 5. 395.

е Письмо от 7 августа 1778 г. – Впе/еСА II. 5. 439.

Г 1Ыд.

§ Письмо от 11 сентября 1778 г. – Впе/еОА II. 5.473.

Ь Письмо от 12 ноября 1778 г. – Впе/еСА II. 5. 507.

[ Письмо от 7 августа 1778 г. – Впе/еОА II. 5. 439.

товский опыт пребывания в вольном городе Аугсбурге с его более «демократическим» устройством культурной жизни не пришелся ему по нраву и афористично подытожен в письме одной фразой: «...я только обрадуюсь, когда снова окажусь в таком месте, где имеется двор!»^а Поэтому ясно, что все экономические и «демократические» инициативы архиепископа в представлении Вольфганга оборачиваются все большим упадком культурного значения Зальцбурга, его про-винциализацией.

Разрыв между Моцартом и Коллоредо обсуждался в литературе столь часто, что нет нужды снова излагать все обстоятельства в подробностях. Вкратце ситуация развивалась следующим образом. 12 марта 1781 года архиепископ распорядился, чтобы Вольфганг, все еще остававшийся после постановки «Идоменея» в Мюнхене, вернулся на службу. Двор в это время как раз находился с визитом в Вене, куда и ему надлежало прибыть. После приезда в столицу 16 марта Моцарт исправно принимает участие в «домашних» концертах архиепископа, а также играет в составе капеллы в других местах, к примеру на приеме у русского посланника князя Голицына (17 марта). Топкйтйег-ЗоаеШ (Венское общество музыкантов)^ь обратилось к Моцарту с просьбой выступить в традиционном благотворительном концерте. Архиепископ возражал против свободных выступлений своих подданных, но венской знати удалось его упросить. Концерт состоялся 3 апреля. После этого возникла перспектива сольной академии Вольфганга (теперь уже платной), но Коллоредо решил отправить придворную капеллу в Зальцбург. Впрочем, сборы продлились месяц, и отъезд Моцарта был назначен только на 9 мая. Архиепископ планировал переслать с ним какую-то важную корреспонденцию. Однако к указанному сроку Вольфганг не успел получить свои венские гонорары, поэтому самовольно передвинул срок на три дня. Коллоредо был возмущен и в оскорбительной форме отчитал Моцарта. Тот, не сдержавшись, заявил о намерении уйти со службы и 10 мая через графа Арко-младшего⁰ передал свое первое прошение об отставке.

Дальнейшие события развивались уже без непосредственного участия Коллоредо, видимо решившего каким-то образом замять дело. Прямого ответа на моцартовское прошение не последовало. Вместо этого в конце мая состоялась беседа Моцарта с графом Арко, который пытался уговорить Вольфганга изменить решение. Однако Моцарт настаивал на своем и передал графу второе прошение об отставке. Неясно, дошла ли до князя эта вторая петиция, но реакции снова не последовало. 8 июня Моцарт узнает о предстоящем отъезде Коллоредо и решает передать третье прошение сам при личной аудиенции. Из этого ничего не вышло. Все закончилось скандалом с графом Арко и печально знаменитым «пинком в зад». Формально отставка Моцарта так и не была принята, и он не без оснований опасался попасть под арест, случись ему оказаться в архиепископских владениях.

а Письмо от 17 октября 1777 г. – Впе/еСЛ II. 5. 66.

Ь Топкйпм1ег-$оае1а1 – венское благотворительное общество, созданное в 1771 г. по ини

циативе Флориана Гассмана для поддержки нуждающихся музыкантов, а также Дх вдов и сирот.

с Карл Йозеф граф Арко – камергер, советник и кухмейстер архиепископа Коллоредо —

был сыном графа Иоганна Георга Антона Арко, одного из самых влиятельных зальцбургских придворных чинов. Ирония судьбы состоит в том, что и граф Арко-старший, и его дочь (родная сестра Арко-младшего) графиня Антония Лодрон принадлежали к числу самых деятельных покровителей и защитников Моцарта в Зальцбурге, в то время как граф Арко-младший волею обстоятельств вошел в число гонителей.

т

т)-

Инфантилизм и бунтарство

л

Н

Он

О

Е

О

К

мР

X

го

К

Можно ли считать уход со службы результатом свободного выбора Вольфганга, его протеста против существующего социального статуса музыканта, его стремления порвать с зависимостью от высокородного суверена? Отчасти да. Возможно, успех «Идоменея» вновь укрепил его веру в собственные силы. Наверняка Моцарт жаждал реванша, провоцируя разрыв. В письмах отцу неприкрыто прорывается это желание: «О, как я хочу натянуть архиепископу нос, то-то была бы радость – да еще и с величайшим политесом, так чтобы ему было нечего и возразить!»³ Но стоит ли все это возвышать до бунта против системы?

Моцарта не устраивает положение слуги, он предпочитает этому пусть и более неопределенное, но независимое существование в Вене. Но, во-первых, он не рассматривает это как принципиальное решение, скорее – как временное. В австрийской столице при императорском дворе постоянно происходят какие-то кадровые перемены, и он убежден (не без оснований), что со временем откроется вакансия и для него. А во-вторых, он не был, да и не мыслил себя первопроходцем на этом пути. Так, к примеру, его коллега и отчасти конкурент – педагог, пианист и композитор Леопольд Коже-лух – еще в 1778 году переселился из Праги в Вену и довольно быстро достиг прочного материального положения, так что в 1781-м даже ответил отказом на предложение Коллоредо занять после Моцарта его пост с окладом в 1 000 гульденов – то есть в два раза (!) превышавшим моцартовский. То же можно сказать и о Яне Ваньхале, приехавшем в Вену в 1760—1761 годах из чешской провинции. Он очень быстро приобрел авторитет у венской знати, так что на свои доходы смог выкупить себя из крепостного состояния и в 1770-е вошел в число самых востребованных венских композиторов-симфонистов. Нет нужды упоминать о множестве итальянских мастеров. В 1770—1780-е годы они не столько служили на каких-либо стабильных должностях при дворе, сколько получали временные контракты, а то и довольствовались единичными оперными заказами. Ни один из этих вариантов Вольфганг в свой венский период не оставил без внимания.

Леопольду Моцарту, как и многим его сверстникам, все эти перемены в социальном статусе музыканта далеко не во всем были понятны. Мастера старшего поколения редко решались порывать пускай и с провинциальным, но прочным положением – например, Йозеф Гайдн или Карл Диттерс фон Диттерс-дорф. Тенор Келли, вспоминая о квартетных вечерах у певицы Нэнси Стораче, заметил по поводу исполнителей: «...хоть ни один их них не выделялся в своем владении инструментом, но все же добрая толика искусства была им свойственна, и она будет признана, если я назову их имена: Гайдн (первая скрипка), барон Диттерсдорф (вторая скрипка), Ваньхаль (виолончель) и Моцарт (тенор [вероятно, альт. – И. С., П. Д.])»^ь. В этом необыкновенном ансамбле было два капельмейстера с постоянной должностью при провинциальных дворах (Гайдн и Диттерсдорф) и два венских «свободных художника» (Ваньхаль и Моцарт). Как видно, разница в положении не стала препятствием для их общения, как и не помешала Моцарту принять позднее пост придворного камерного композитора и ожидать должности в соборе Св. Штефана.

а Письмо от 4 апреля 1781 г. – Впе/еСА III. 5. 102. Ь ОеийсНОок. 8.455—456.

О странностях лю ви ^_{ез описания} отношений с женщинами не обходится ни одна из биографий Моцарта. Стэффорд, суммируя оценки, пишет о двух распространенных трактовках того, какую роль «Ева» сыграла в жизни композитора³. В первом случае это история о Моцарте-донжуане, волоките, не пропустившем мимо ни одной певицы, ученицы и горничной. Во втором – о том, как гений стал игрушкой в женских руках и жертвой женских хитростей. Главной героиней в обоих «сюжетах» оказывается его жена. Констанца предстает, соответственно, либо как страстотерпица, прощавшая мужу его слабости, либо как пустая, взбалмошная и при этом хитроумная «охотница за удовольствиями», которая не могла быть достойной парой гению. Обе легенды одинаково далеки от истины, хотя и не перестают обрастать в литературе массой подробностей. Как установил все тот же Стэффорд, обе возникли в XIX столетии. Впрочем, у них есть некий общий знаменатель: так или иначе, но роль женщин (сколько бы их ни было) оценивается как негативная, ставшая одной из причин жизненного краха, кем бы Моцарт не выступал – соблазнителем или жертвой.

В гипотетический «донжуанский список» Моцарта попал целый ряд имен: до женитьбы – кузина Мария Анна Текла, Алоизия Вебер, Розочка Кан-набих (дочь мангеймского капельмейстера Кристиана Каннабиха), «маленькая Кайзерова» (мюнхенская певица Маргарет Кайзер); после – венские ученицы Тереза фон Траттнер, Мария Магдалена Хофдемель, певицы Катарина Кавалье-ри (первая Констанца в «Похищении из сераля»), Нэнси Стораче (первая Сюзанна в «Свадьбе Фигаро»), Катерина Бондини и Тереза Сапорити (первые Церлина и Донна Анна в «Дон Жуане»), Генриэтта Бараниус (исполнительница партии Блонды в берлинской постановке «Похищения»), Барбара Герль и Анна Готлиб (первые Папагена и Памина в «Волшебной флейте»), и, как говорится, служанок несть числа. Насколько реальны основания в каждом конкретном случае?

Где-то отправной точкой послужили посвящения музыкальных произведений. Терезе Траттнер, как известно, Моцарт презентовал с-то1Гную Фантазию и сонату (КУ 475 и КУ457), Энн (Нэнси) Стораче – арию в сопровождении фортепиано и оркестра СН’ю тг хогсИ <Л 1е КУ 505. Этот дуэт, написанный, как упомянул Моцарт в собственном Указателе сочинений, «для мадемуазель Стораче и для меня», Эйнштейн считал «объяснением в любви звуками»^ь. Ученого столь воодушевила его лирическая экспрессия, что он выдвинул версию, будто бы Моцарт переписывался с певицей после ее отъезда из Вены в Лондон, и что Стораче хранила эти письма, как драгоценность, но потом почему-то их уничтожила. Красивая история, но не более чем легенда – потому что никаких следов этих писем нет, нигде ни одного упоминания. Помимо этого, романтический образ музы не слишком подходит самой Стораче. Она была, без сомнения, очень одаренной певицей, с большим успехом исполняла в Вене (1783—1787) первые роли во многих итальянских операх. Правда, в отличие от профессиональной карьеры, ее семейная жизнь сложилась не слишком удачно. Композитор и скрипач Джон Абрахам Фишер был намного старше ее и к тому же имел отвратительный характер. Так что самому Иосифу II пришлось вмешаться и пресечь его издевательства над певицей, а впоследствии аннулировать их брак и даже выслать Фишера из ВеньГ. Впрочем, Нэнси не осталась в одиночестве. После развода с Фишером она жила

а ЗифЫ. Р. 118 ГГ.

Ь Эйнштейн. С. 86.

с С1т Р. Мотаг! апё Нб С|гс1е. а Вю^гаЯса! ЕИсЯопагу. Ыеу Науеп апс! Ь., Уа1е иш Рге$$, 1993 Р 147.

О странностях любви

Л

н

а

о

К

Л

к

СО

8

в гражданском браке с Франческо Бенуччи, первым Фигаро в опере Моцарта³. Но предположить одновременно связь также и с Моцартом (а в столице вряд ли что-либо подобное можно было скрыть) – ситуация практически невероятная, грозившая всем участникам крайне неблагоприятными последствиями, вплоть до потери расположения со стороны императора.

Версия о романе с Терезой фон Тратгнер еще более сомнительна. Иоганн Томас фон Тратгнер и его жена были не только хозяевами квартиры, в которой Моцарты жили с января по сентябрь 1784 года, но и их близкими друзьями. Иоганн Тратгнер стал крестным отцом трех сыновей Моцарта (Карла Томаса, Иоганна Томаса Леопольда и Франца Ксавера Вольфганга), а его жена – крестной дочери Терезы. Каким бы влюбчивым ни был Вольфганг, крайне трудно представить, что адюльтер мог так просто уживаться с длительными дружескими, почти родственными отношениями семей. Открытый характер Моцарта и непосредственность в отношении с людьми прямо проти воречатзтой истории. Да и то сказать, взяв себе в привычку соблазнять симпатичных учениц, мог ли Моцарт в принципе рассчитывать на какие-либо уроки в Вене? Ведь конкуренция была велика, а слухи распространялись мгновенно. Так что, как бы ни претил Моцарту педагогический заработок, он вряд ли стал бы жертвовать своим реноме. Уроки давали не только доход, но и связи, которыми в первые венские годы он не пренебрегал.

Сведения и намеки на любовные отношения Моцарта с певицами в его операх также заслуживают крайне мало доверия. Более поздняя романтически беллетризованная публицистика вольно или невольно причислила к кругу моцартовских возлюбленных почти всех его «оперных героинь». Был в этом, несомненно, великий соблазн. Знаток человеческих характеров, великолепно понимавший женскую душу, Моцарт, согласно представлениям XIX века, вполне мог и даже был обязан писать о том, что сам хорошо знал. Как было устоять перед искушением трактовать опыты о любви в его операх как отражение личного любовного опыта? Тем самым единство личности и творчества – лелеемый романтиками миф – получал и в случае с Моцартом закономерное и законченное воплощение.

Конечно, не следует впадать в другую крайность и представлять Моцарта неким ангелом, парящим в мире божественных мелодий и чуждым телесной стороне жизни. Но вообразить, например, что Вольфганг за неделю пребывания в Берлине (19-28 мая 1789 года) не только увлекся Генриэттой Бараниус, но и отбил ее у прусского короля, чьей любовницей, как повествует предание, она была^ь, – невероятно. И если критически рассмотреть большинство подобных романов, приписываемых Моцарту, – результат будет таким же. Только три случая опираются на хорошо документированные свидетельства, прежде всего на переписку. Они также обросли немалым числом мифов и фантазий, и в противоречивых интерпретациях, накопленных за два века, разобраться не так-то просто. Но лишь эти случаи по-настоящему заслуживают внимания. Это отношения Моцарта с тремя женщинами: Марией Анной Теклой Моцарт, Алоизией Вебер (в замужестве Ланге) и Констанцей.

Итак, факты. Со своей кузиной Марией Анной Теклой Моцарт познакомился в Аугсбурге, где задержался на пару недель в октябре 1777 года по пути из

а 1Ы<1. Р. 148.

Ь 8ш#оЫ. Р. 123.

Мюнхена в Мангейм. Вместе с матерью они поселились в гостинице «Белый ягненок». Дом Франца Алоиза Моцарта – в нескольких шагах за углом. Франц Алоиз – младший брат Леопольда, единственный, с кем из аугсбургской родни Моцарты поддерживали отношения, – продолжил традиционное для рода переплетное дело, имел небольшое издательство, где печатал в основном церковную литературу⁸. В день приезда в Аугсбург мать с сыном нанесли родственникам визит. Девятнадцатилетняя Мария Анна Текла, судя по портрету, не была красавицей, зато имела чувство юмора и веселый нрав. Вольфганг и Ва$1е, очевидно, быстро поладили друг с другом. Из писем в Зальцбург к отцу вырисовывается портрет «кузиночки»: