Текст книги "Дай мне руку (СИ)"
Автор книги: Остин Марс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
– Бесстыдники!
Хриплый злой голос вспорол размеренный шум рынка, Вера поморщилась, но глаз не подняла. А в следующую секунду замерла от возмущения, когда им под ноги хлынула грязная вода, если бы Двейн не дёрнул Веру в сторону, они были бы мокрые оба. Вероника округлила глаза, найдя источник шума – крепкую бабу славянской наружности, как раз ставящую на крыльцо грязное ведро. Баба вытерла руки о передник, сверля Двейна маленькими злющими глазками, скривила всё лицо в презрительной гримасе и прошипела:
– Что смотришь, отродье?! У, узкоглазые, тфу! Тфу, уроды!
Вероника, шокировано застывшая поначалу, потихоньку собрала мысли в кучку, бросила короткий взгляд на окаменевшего Двейна и стала нервно скручивать перстень с левой руки. Двейн взял Веру за локоть, не отрывая взгляда от шумной бабы, стал теснить её к дальней стороне улицы, баба не унималась ни на секунду, продолжая орать и плеваться.
– Уроды, тфу, мелкие, тощие, глаза не открываются! А девку нашёл красавицу, конечно! Наплодят полукровок, страшных, больных, уродов, тфу!
Двейн оттеснил Веру впритык к декоративной ограде закусочной, по ту сторону низкого заборчика обедали люди, ходили официанты, но все как один делали вид, что ничего не происходит, Вероника видела только макушки и спины, если кто-то и смотрел, то осторожно, через плечо.
Её возмущение всё росло, от шока не осталось и следа, а от взгляда на Двейна внутри поднималась холодная беспощадная волна – парень выглядел абсолютно растерянным и беспомощным. Баба хрипела и плевалась, наступая на них:
– Что, богатенький, да? Думал, цацек на девку нацеплял, волосы в свой грязный чёрный выкрасил, так она и забудет, что ты бусурман желторожий?! Тфу, безбожники, живут, как свиньи, а всё бы белых девок портить! Тфу!
Баба плюнула им почти под ноги, подслеповато прищурилась и ещё ближе подступила к Двейну:
– Ба, да ты сам полукровка! Что, батя твой, уродец, белую девку поимел, так и тебе надо?!
Вера надела перстень на правую руку, развернула все три камнями внутрь и сжала кулак, у неё не было ни малейших сомнений.
«Ещё одно «тфу» – и я её ударю.»
– Уроды, ублюдки кругом, да ещё и ублюдков плодят, тфу!
Вера коротко шагнула вперёд и влепила ей с правой в челюсть.
Стало тихо-тихо.
Баба застыла с открытым ртом, как будто её выключили, на щеке постепенно проступало кривое красное пятно, быстро напухающее и набирающее цвет. Люди в закусочной теперь все до единого смотрели на них, кругом были открытые рты и выпученные глаза.
Вероника мягко тронула ошарашенного Двейна за локоть и громко, с саркастичным участием сказала:
– Бедная женщина, болеет, видишь? Истерия.
Баба наконец смогла вдохнуть, побагровела от возмущения и провыла:
– Ты… ты…
Вера выпрямилась и влепила ещё раз, в то же место. В полной тишине вышел звонкий шлепок, разнёсшийся на всю улицу. Баба опять замерла, Вера опять повернулась к Двейну:
– Мало того, что приступы истерии, так ещё и заикается, бедняга. Но я умею это лечить, меня папа научил. Говорит, вот так пальцы складываешь и по морде, достаточно одной таблетки, максимум, двух. Если со второго раза не помогло, тогда двумя руками, вот этой частью, по ушам с двух сторон, это вообще работает всегда. – Двейн стоял неподвижно, как статуя, Вера повернулась к бабе, участливо взяла её за плечо, прихватив пальцами шею: – Вам уже лучше? Помощь больше не нужна? – Баба сдавлено икнула, посмотрела Вере в глаза и тут же опустила взгляд, Вера сжала пальцы сильнее: – Вы не стесняйтесь, говорите, я всё лечу.
Баба дёргано качнула головой, вислые щёки тряслись, как холодец, глаза бегали, как будто искали что-то на полу.
– Ну, если всё в порядке, то мы пойдём. Не болейте. – Она с силой хлопнула бабу по плечу, вгоняя камни перстней поглубже, взяла Двейна под руку и заглянула в глаза: – Идём?
Он кивнул и пошёл с ней в сторону арки, отделяющей цыньянские ряды, им смотрели вслед, перед ними спешно расступались, освобождая дорогу, Двейн шагал как робот, настолько погружённый в себя, что казалось, вообще ничего не видел… а потом на дорогу прямо перед ними выбежал молодой цыньянец и согнулся в поклоне, что-то тараторя и протягивая какой-то свёрток.
Всё изменилось за секунду, вокруг стало тесно от возникших из ниоткуда одинаковых мужчин, Двейн толкнул Веру за спину, в воздухе сверкнул металл. Она ничего не понимала и ничего не видела, кроме спин, только слышала тихий голос, твердящий:
– Пожалуйста, госпожа, пожалуйста…
– Что случилось? – Вера встревоженно тронула Двейна за руку, он спрятал нож и раздражённо выдохнул:
– Всё в порядке, парни просто перенервничали.
«Как и ты, дружище.»
– Так что случилось?
Двейн молча указал на парня, стоящего на коленях в пыли, охранники расступились, давая ей дорогу, она подошла и смогла рассмотреть причину беспокойства – совсем молодой, судя по костюму, торговец, перепуганный и страшно смущённый. Он поднял взгляд на миг и тут же зажмурился, наклоняя голову и протягивая Вере свёрток:
– Пожалуйста, госпожа.
– Что он хочет? – шёпотом спросила Вера у Двейна, тот хмуро буркнул:
– Чтобы вы ему что-нибудь написали.
– Зачем?
Двейн устало потёр переносицу и прошипел:
– Просто напишите ему пару слов о цветочках-листочках, и всё.
Вероника озадаченно двинула бровями и наклонилась к парню, ласково спросила:
– Тебе нужна удача?
Он поднял на неё удивлённый взгляд, отчаянно покраснел и не ответил, ещё раз протянул свёрток и повторил:
– Пожалуйста, госпожа.
– Ладно, ясно. – Она взяла у него свёрток, он радостно улыбнулся:
– Вы напишете?
– Я напишу, – вздохнула Вера, – встань, пожалуйста.
Он поднялся, стал поправлять одежду, Вероника развернула ткань, увидела внутри кисточку и чернильницу-непроливайку, повернулась к Двейну:
– А где писать?
– На ткани, – вздохнул он, осмотрелся, как будто что-то искал, под его тяжёлым взглядом в ближайшей закусочной люди повскакивали из-за столов, Двейн кивнул на самый большой, выбежал трактирщик, шустро вытер стол и застелил свежей скатертью, бросил на лавку подушку. Веру усадили, она чувствовала себя ужасно неуютно.
– Что писать?
– Без разницы, – поморщился Двейн, – хоть стихи, хоть философские изречения можете изобразить, – он саркастично дёрнул бровями и шепнул, – если знаете.
Вера задумалась. Она знала только одно, довольно длинное, но места было много и она азартно поддёрнула рукава, обмакнула кисточку и приступила.
Она старалась писать быстро, но это всё равно заняло несколько минут, в течение которых вокруг стола собралась толпа, сдерживаемая только телохранителями. Закончив, она перечитала и вздохнула с облегчением, с надеждой посмотрела на подохреневшего Двейна и на парня:
– Пойдёт?
Двейн медленно закрыл глаза и кивнул, парень смотрел на Веру, как на божье знамение, ей стало ужасно неловко, она встала и чуть улыбнулась:
– Всё, я могу идти? – он кивнул и опустил глаза, теперь рассматривая её художества с трепетным благоговением. Вероника помахала ему рукой: – Счастливо. Удачи.
Парень глубоко поклонился, Вера взяла Двейна под руку, он тут же нервно стряхнул её ладонь, она обиженно надулась и, опустив голову, пошла к арке выхода. Толпа охранников потихоньку рассосалась, когда они выходили с рынка, рядом был только Двейн. Вера попыталась с ним говорить, но он не реагировал и она перестала.
Пошли они не к квартире, а к «Чёрному коту». Вероника удивилась, но промолчала, так же в тишине они прошли по коридорам до пустой столовой, где Двейн молча рухнул на табуретку, опёрся локтями на стол и взялся за голову, застыв в таком положении.
– Двейн? – тихо позвала Вера. Он не отреагировал. – Ну Двейн… – Она мягко взяла его за плечи, уложила подбородок ему на макушку. – Что случилось, а? Ну Двейн… – покачала его за плечи из стороны в сторону, вздохнула. – Поговори со мной. Ну что я такого сделала?
– Господин Шен пусть с вами разговаривает, – медленно процедил Двейн, – я не знаю, как ему удаётся с вами работать, я бы чокнулся, как?
– Сложно, – вздохнула Вера, – устаёт, ругается. Много ест – стресс, наверное, заедает. Говорит, скоро станет очень толстым.
Двейн глухо, истерично рассмеялся, покачал головой:
– Что вы написали тому парню?
– Философское изречение, ты же сказал. Я знаю только одно, это эпиграф к книге по истории, там аллегорическое выражение про корабль и попутный ветер, «удача благоволит сильным», вроде того.
– Великие боги… – Двейн хлопнул себя по лбу и со стоном провёл ладонью до подбородка, прошептал: – Вы там что, действительно книги читаете ночами?
– Ну да, – пожала плечами Вера, он прошептал:
– Вы ненормальные оба. – Тяжко вздохнул и дёрнул плечом: – Прекратите на мне виснуть, это неприлично.
– Не нравится? – надулась Вера.
– Нет.
«Дзынь.»
– Врёшь, – хихикнула Вера, наклонилась и прошептала ему на ухо: – У меня есть «часы истины», я знаю.
Он нервно рассмеялся и опять попытался убрать с себя её руки, она увидела, что в столовую входит толпа бойцов, и отошла сама, села за стол напротив Двейна, просительно заглянула в его глаза:
– Ну что я сделала не так?
– Что вы сделали… Да так, ерунду. Всего лишь уничтожили моё самолюбие, похоронили мою репутацию и на всю столицу ославили меня как мужчину, за которого заступается женщина.
– Да ладно тебе, – Вера опять попыталась взять его за руку, – даже лучшие из мужчин бессильны против женской неадекватности.
– Именно! – он опять стряхнул её руку и грозно выпрямился. – Против вашей неадекватности бессилен весь мир! Мартин! – Двейн резко поднялся, указал на Веру, – отвечаешь. Я скоро буду, – раздражённо пнул табуретку и ушёл.
Вероника сидела, вжав голову в плечи и чувствуя себя паучком под микроскопом, на неё смотрели все, Мартин сел на место Двейна и смущенно кивнул:
– Здравствуйте.
– Ага, – мрачно кивнула Вера. На стул рядом плюхнулся Артур, встряхнул мокрыми волосами, улыбнулся в сто зубов и взял её за руку:
– Верочка, ты мой герой. – Она смотрела на него в ожидании подвоха, он медленно поднёс её пальцы к губам и протянул: – Довести Двейна до такого состояния, чтобы он психовал и пинал мебель, ещё не удавалось никому. Обожаю тебя. – Он поцеловал её пальцы, она криво улыбнулась:
– Не смешно. Это действительно такая проблема?
– Ой, Вера, – Артур рассмеялся и запрокинул голову: – Ты хоть знаешь, кого избила? Нет? Из какой же задницы мира ты приехала, глухомань?! Это же Старая Лама, её весь рынок знает! – Он опять стал перебирать её пальцы, потом от двери раздалось:
– Артур, опять?! – и маг резко убрал руки.
Вероника выпрямилась, чуть улыбнулась подходящему министру, заспанному и мятому, потом поняла, что это не министр, и поражённо вытаращилась:
– Привет. Ты как?
– Здравствуй, Вера, – парень улыбнулся, подходя ближе, – у тебя, как обычно, ни дня без сюрпризов?
– Да уж кто бы говорил, детка, – фыркнула Вера, – ты удивительно хорошо выглядишь, я думала, министр тебя из подвалов не выпустит до старости.
Мартин нахмурился, поддельный министр поморщился и протянул Вере руку:
– Я тебе потом всё объясню, пойдём.
Вера подняла ладони и отодвинулась:
– Прости, нет никакого желания к тебе прикасаться, насколько я помню, ты ядовит.
– Эрг? – неверящим тоном спросил Мартин и попытался встать.
Двойник зло махнул на него рукой и парень рухнул на пол вместе с тремя бойцами, стоящими рядом. Дёрнулся к Вере, она отшатнулась, чуть не свалившись с табуретки, увидела как Артур резко поднял руку и двойник наткнулся на синюю стену, возникшую у самого её носа. Она видела его так близко, что смогла различить отчаяние и злость в глазах, смотрящих на неё сквозь щит. Он оттолкнулся от синей стены и дёрнулся к двери, но её загородили оставшиеся бойцы, кто-то поднял оружие. Тогда парень безысходно ругнулся, схватился за шею и исчез.
Вероника разжала пальцы на рукояти револьвера, перевела охреневший взгляд на такого же охреневшего Артура и спросила:
– Что это было?
– Это был капец нам всем, – тихо ответил маг, движением пальцев гася синюю стену, потом медленно улыбнулся: – Кроме меня. Я красавчик. Эй, все! Не ходите через то место, где он исчез, я слепок сниму. И вообще, чего застыли, ты за доком, ты за Шеном, быстро.
– Я уже здесь, – мрачно рыкнул от двери министр, такой же заспанный и мятый, как двойник, осмотрелся, кивнул Вере: – Госпожа Вероника. – Она кивнула ему в ответ, он посмотрел на Мартина, валяющегося на полу, потом на Артура: – Докладывай, кратко.
– Здесь был Эрг, пытался забрать госпожу, она его узнала и не пошла. После короткого боя он ушёл телепортом, сам, технология мне незнакома. Сделаю слепок – отчитаюсь.
– Ясно, работай. – Он посмотрел на Веру и жестом подозвал её к себе, вышел с ней в коридор, поставил спиной к стене и наклонился, почти на ухо шепча: – Как вы его узнали?
Она хитро улыбнулась:
– Вы думаете, я не узнаю человека, с которым целовалась?
– Вера, это не шутки, мне надо знать.
– У него глаза другого цвета, – хихикнула она, он нервно сжал губы и процедил:
– После прошлого раза я до истерики довёл и двойников, и магов, и себя, сидя перед зеркалом и пытаясь найти разницу, её нет!
Она поднялась на цыпочки, и почти касаясь его уха губами, шепнула:
– А вы посмотрите в зеркало и подумайте обо мне.
Он зло хлопнул ладонью по стене у её плеча, рыкнул:
– Вера!
– Я не знаю! – перестала придуриваться она. – А как мастер Валент отличает Лику от меня? Он видит об-лач-ка внутри людей, только не спрашивайте меня, я не вижу.
– Шаманку надо позвать, – сказать министр, – спасибо. – Обернулся: – Артур! – Маг вышел к ним, министр достал жёлтый «маяк», – перемести госпожу на третью. – Опять повернулся к Вере, криво улыбнулся: – Я буду поздно, уставший, голодный и злой.
– Жду не дождусь, – с манерной страстью шепнула Вера, он чуть улыбнулся и кивнул Артуру, тот подал Вере руку:
– Готова? – она кивнула и рухнула в калейдоскоп страшных подробностей, вынырнув из которого, увидела сосредоточенное лицо Артура:
– Одиннадцать, – констатировал он, шутливо надул губы, – со мной хуже всего, да?
– Иди работай, – поморщилась Вера, потом вздохнула и буркнула: – Спасибо за щит.
– Тебе спасибо, – поморщился Артур. – Если бы он увёл тебя на глазах у всей группы, Шен бы нас поубивал. Как ты их отличаешь?
– Божественная сила, – скривилась Вера.
– Ясно. Пока. Хотя… пожелай мне удачи, – он сделал миленькие глазки, – на тренировке помогло.
– А как же «в тебе нет магии»? – съехидничала Вера.
Он показал язык и буркнул:
– Как хочешь. Тебе меня не жалко, я помню.
– Удачи, – вздохнула она, он хитро улыбнулся, кивнул и ушёл в портал.
Вера окинула взглядом библиотеку, задрала рукав и посмотрела время – пять вечера.
«Отлично погуляли по восточным рядам. Офигенно.»
Попыталась развязать пояс, не смогла и, махнув рукой, пошла чертить так.
* * *
Когда он пришёл, на часах была половина второго. Вера успела вытащить из волос почти все шпильки и поснимать украшения, но развязать пояс так и не смогла, поэтому до сих пор сидела в платье. Готовить ничего не стала, потому что боялась вымазать одежду, пыталась читать и переводить, упрямо борясь со сном и иногда осторожно желая министру удачи.
Едва войдя в библиотеку, он поклонился и улыбнулся:
– Не спите ещё?
– Вас жду, – чуть улыбнулась она.
– Я распоряжусь, чтобы ваши покупки доставили сюда. – Он кивнул и вышел, вернулся с тремя парнями, которые выставили в ряд корзины с мешками, свёртками и банками, заставив Веру округлить глаза:
– Это я всё купила?
– О, да, – рассмеялся министр, выпроводил парней и хитро посмотрел на корзины и на Веру: – Хорошо ходить на рынок, как благородная женщина?
Она скорчила рожицу и махнула рукой:
– Вы уже всё знаете?
– Знаю, но вашу версию событий услышать тоже хочу.
– У меня море вопросов.
– Разберёмся, – кивнул он, – сразу после ужина.
– Я ничего не готовила, потому что не смогла развязать пояс, – пробурчала Вера, – будем есть ваши тефтельки.
– Обожаю свои тефтельки, – изобразил серьёзность министр. – Давайте пояс развяжу.
Она встала и повернулась спиной, чувствуя, как по шее бегут мурашки от его дыхания, пояс завязывался мудрёным узлом почти между лопатками. Вера чувствовала, как министр натягивает ткань, и думала, делать вид, что её это не трогает, или уже поздно.
– Понравилось платье? – тихо спросил он.
– Да, спасибо.
"Дзынь."
Он фыркнул, она вздохнула:
– В моём мире такое не носят. Но красиво. Я смогу привыкнуть.
Ткань шелестела в его руках, Вера напряжённо ждала непонятно чего, потом вздрогнула, когда он вытащил из её волос шпильку, позволив тонкому жгуту упасть на шею, медленно раскручиваясь.
– А украшения?
Вероника закрыла глаза, осторожно сказала:
– А их не слишком много?
– Благородные женщины носят столько украшений, сколько могут себе позволить их мужчины.
– Я видела на других женщинах максимум пять-семь предметов…
– Ну и что?
– На меня лились океаны зависти.
– Ну и отлично.
– Я не люблю зависть.
– А я люблю. – Он вытащил ещё одну шпильку, на Верину спину упала тонкая коса, опять пустив по шее мурашки. – Как можно не любить зависть? По-моему, это прекрасно – владеть тем, что все хотят, но не могут получить.
– В моём мире выпячивать своё богатство неприлично, самые обеспеченные люди одеваются очень скромно.
– Пусть скромностью гордятся те, у кого нет украшений, – усмехнулся он, перекладывая несколько прядей, чтобы добраться до очередной заколки, Вера чувствовала, как по коже бегут искры под его пальцами, слабым голосом выдохнула:
– У меня нет украшений.
– Теперь есть. – Он щелкнул заколкой, отпуская на волю ещё одну прядь волос. – Это всё ваше, включая то, что в сундуке в спальне. Я предупреждал, что если вы не позаботитесь об этом сами, этим займусь я.
Под его пальцами щёлкнула ещё одна заколка, голос стал ещё тише:
– Вам нравится?
"Заколки или то, что вы делаете с моими волосами?"
– Да, спасибо.
Он переложил ещё несколько прядей, невесомо перебрал волосы, расплетая косу.
– Правда нравится?
"Да, продолжайте."
– Да, – она улыбнулась, думая, сказать ему о том, что там больше нет заколок, или не стоит.
– Вы же говорили, что не любите украшения? – насмешливо прошептал министр, Вероника улыбнулась.
"Зато люблю вас."
И тут же прикусила язык, чтобы этого не сказать.
А потом подумала – почему, собственно, нет? По извечной женской жажде дождаться первого шага от него? Разве то, что он сейчас делает, его руки, его голос, разве этого мало?
"Скажу. И будь что будет."
Внутри взрывом шампанских брызг расплескались искры, грудь щекотало изнутри предчувствие невероятного, она глубоко вдохнула, собираясь с силами, полуобернулась и улыбнулась:
– Зато я люблю…
– Господин? – у порога согнулся Двейн, министр обернулся:
– Что?!
Двейн дёрнулся, склонился ещё ниже:
– Отчёты и анализ слепка матрицы от Артура.
– Я сказал, чтобы меня до утра не трогали, – прошипел министр, Двейн понизил голос:
– Вы сказали принести, как только будет готово.
– Давай, – министр нервно взял бумаги, потёр лицо и бросил: – Свободен. И чтобы я больше никого здесь до утра не видел.
Двейн виновато поморщился, кивнул, но не ушёл, ещё тише cпросил:
– Я могу поговорить с госпожой?
– Нет! – рыкнул министр, увидел расширившиеся от страха глаза Вероники и бросил: – Говори! – стремительно вышел из библиотеки и хлопнул дверью, заставив дёрнуться обоих.
Двейн медленно выпрямился и шёпотом спросил:
– Я невовремя?
– Да, – так же шёпотом ответили Вера, он виновато поджал губы:
– Простите.
Она вяло махнула рукой, вздохнула и спросила:
– Ты как?
Он повторил её вялый жест, отметающий мелочи, виновато опустил голову:
– Я должен извиниться, госпожа.
Она нервно фыркнула и с сарказмом выдохнула:
– Вы с папиком точно родня, оба сначала говорите, что думаете, и делаете, что хочется, а потом приходите такие правильные, типа "я должен извиниться". Вроде как "я не считаю, что не прав, но воспитание, все дела".
– Я неправильно выразился, – вздохнул Двейн.
– Всё ты правильно выразился, – поморщилась Вера, – и сказал ты всё правильно, не надо передо мной извиняться, я не в обиде. Просто знай на будущее, что я странная Призванная, и что если какая-то сука будет на тебя вякать, я дам ей по морде.
Он коротко рассмеялся, понизил голос и сказал:
– Говорят, Старая Лама до сих пор заикается.
– Зато истерия прошла, – пожала плечами Вера, поправила на руке воображаемые перстни и гордо заявила: – Доктор Вера лечит всё.
Он прыснул, поклонился и ушёл, продолжая смеяться.
Вероника медленно выдохнула, посмотрела на дверь, поправила волосы. Ей было страшно туда идти.
"Интересно, он слышал? А понял?"
Всё казалось таким глупым и неправильным, ей хотелось отмотать время назад и промолчать.
"Рано или поздно мне придётся отсюда выйти, так что лучше рано, пока я не успела себя накрутить."
Смелости не прибавлялось, она собралась, взялась за ручку двери, провернула и открыла. И дёрнулась, увидев министра прямо перед собой, он опирался о подоконник и смотрел в бумаги. Вера нервно улыбнулась:
– Подслушиваете?
– Ага, – кивнул он, не поднимая глаз, она фыркнула, тоже отвела глаза:
– Сейчас переоденусь и пойдём ужинать.
Он молча кивнул, она опустила голову и прошла мимо в спальню, стала дрожащими пальцами разматывать пояс, её колотило.
"Хорошо, что я вышла сразу"
Аккуратно разложив платье на кровати, она взяла с полки какую-то рубашку, потом пакостно улыбнулась и взяла ту, у которой был вырез на спине.
"Вам ведь нравится смотреть на мои мурашки, господин министр? Нравится, я знаю."
В памяти возникло то утро, когда она поймала его на рассматривании этого самого выреза. Щекочущий нервы взгляд, невесомо касающийся открытой кожи…
"О чём я думаю…"
Она застыла и крепко зажмурилась, вспоминая, чем закончилась та прекрасная ночь.
"И вообще, он уже сказал, что между нами ничего не будет, это от нас не зависит. А я чуть не ляпнула такую глупость, чёрт… Что за день сегодня, прокол на проколе."
Решительно отложив рубашку с вырезом, она достала самую закрытую, надела штаны и юбку, кобуру с револьвером, кофту. Посмотрела в зеркало и обречённо выдохнула – волосы за день превратились в кудрявый колтун, прочесать такое будет очень сложно.
Махнув рукой, она заколола их как есть, использовав одну из шпилек из того самого сундука, со смешанными чувствами посмотрела на платье и сундук.
"Чем это всё считать? Средствами маскировки в исключительно деловых целях, или всё-таки личными подарками со смыслом?"
На миг закрыв глаза, она опять погрузилась в тот момент, когда почти сказала ему…
"А если бы сказала? Если бы Двейн не пришёл?"
В голове взорвались горячие видения лихорадочных неудержимых поцелуев, крепких объятий, вулканической страсти сорвавшегося с цепи министра Шена…
"Нет.
Господи, Вера, какая же ты дура. Размечталась, фантазёрка, блин.
Не было бы никаких поцелуев, о чём ты?!
Он бы просто промёрз, как обычно, сказал бы что-нибудь осуждающе-деловое и ушёл. И потом было бы очень стыдно.
Надо сделать вид, что ничего не было.
У меня получится."
Она в последний раз посмотрелась в зеркало, поправила волосы и вышла на кухню, осторожно посмотрела на министра Шена и тут же отвела глаза, пошла к холодильнику. Он сидел за столом, мрачно глядя в бумаги, но как ей показалось, не читал, а просто прятал взгляд, как и она.
"Он всё слышал…"
Вероника стала доставать еду, поставила греть и осталась стоять у плиты, просто чтобы не садиться за стол. Почувствовала спиной медленный изучающий взгляд, голос министра был тихим и насмешливым:
– Замёрзли?
Она натянуто улыбнулась и промолчала, понимая, что не сможет сказать "да" – "часы истины" её выдадут. Ей было жарко. Всё тело горело жаром, она боялась представить, насколько она сейчас красная.
Министр тихо рассмеялся и зашелестел страницами, потом попытался изобразить серьёзность, но улыбку в голосе скрыть не удалось:
– А что вы хотели сказать по поводу украшений, перед тем, как Двейн вас перебил?
– Не важно, – смущённо отмахнулась Вера, – я передумала. Если вы считаете, что это необходимо, я буду их носить… и буду делать всё, что нужно. И не буду то, что нельзя.
Он чуть удивлённо хмыкнул, вздохнул и тихо сказал:
– Правильно. – Веронику насторожил его голос, она обернулась, пытаясь понять, послышалось ей или нет сожаление и разочарование в его голосе, но его лицо было непроницаемым, а глаза мрачно смотрели в лист. Он невесело усмехнулся и повторил: – Правильно. – Медленно глубоко вдохнул и выпрямился, разминая плечи, как будто сидел так уже много часов, собрал бумаги и убрал в сторону, откинулся на стену, беззаботно улыбнулся: – Вы говорили, у вас много вопросов?
– Да, – схватилась за тему Вера.
– Задавайте, – щедро кивнул он.
– Кто такая Старая Лама и почему её все знают?
– Хороший вопрос, – чуть улыбнулся министр. – Она известна на весь Оденс, как самая ярая ненавистница цыньянцев и противница смешанных браков.
– У неё есть причина?
– О, да, – он улыбнулся ещё беззаботнее, Вера тоже улыбнулась.
«Не верю.
Но сделаю вид, что верю. Мы справимся.»
– Старая Лама была хозяйкой таверны недалеко от рынка. Они с мужем управляли делами вдвоём, у них было двое детей и дела шли неплохо. Когда им перестало хватать рабочих рук, её муж поехал в Четыре Провинции за работниками. После отмены рабства там образовался целый класс людей без конкретного места в жизни, они бродяжничали, прятались от полиции, становились лёгкой добычей для вербовщиков на всякие незкооплачиваемые и тяжелые работы, потому что не были знакомы с законами и не могли толком распорядиться своей свободой. Местные чиновники придумали что-то вроде невольничьего рынка, где собирали рабов, опрашивали, составляли для каждого специальный документ с его навыками и пожеланиями, а потом помогали работодателям и работникам найти друг друга. Этот рынок до сих пор действует, в Четырёх Провинциях толпы желающих уехать работать в Оденс, но сейчас там требования повыше, с обеих сторон. А тогда бывшие рабы готовы были работать чуть ли не за еду и крышу над головой, их брали слугами в богатые дома и работниками на заводы и фермы, предоставляли жильё, это было гораздо выгоднее, чем платить карнцам. Большая часть рабов, естественно, увозилась в столицу. Муж Старой Ламы нанял себе помощниками на кухню небольшую семью – женщину с тремя детьми. Они подписали контракт и поехали в Оденс. Дорога занимает около двух недель.
Он замолчал, Вера обернулась, успела заметить странное насмешливо-грустное выражение его лица, но он тут же улыбнулся, иронично приподнял брови:
– Что случилось за эти две недели, никто конкретно не знает, но по приезде в Оденс мужчина развёлся со Старой Ламой, продал свою таверну, забрал половину денег и сына, женился на цыньянской рабыне, усыновил её детей и отправился обратно в Четыре Провинции, где, по слухам, опять стал трактирщиком. Старая Лама, оставшись одна с маленькой дочерью, решила выгодно вложить деньги и купила в кредит участок земли в новом районе возле рынка. Тогда в столице перестраивали целый сектор, было много приезжих, они были стеснены в средствах и Георг Пятнадцатый издал особый указ, позволяющий покупать землю в этом районе в кредит, на очень выгодных условиях, первый взнос был совсем маленький, процент смешной, время рассрочки можно было растянуть на десятки лет. Тогда рынок был гораздо меньше, чем сейчас, та часть, на которой сейчас расположены восточные ряды, вообще была жилым кварталом, но место было выгодное – центр города, рядом студгородок, через улицу рынок. Многие покупали там участки под мастерские и магазины. Но через несколько лет цыньянцев в Оденсе стало очень много, они продолжали приезжать, район заселялся всё плотнее. Когда-то в центре цыньянского квартала был цыньянский рынок, карнцы туда вообще не ходили, но со временем он вырос, в Четырёх Провинциях поняли, что в столице живётся очень неплохо, и стали приезжать целыми семьями. Те, кто уже имел свои участки, стали строить вторые-третьи этажи, а первые сдавать приезжим под таверны и магазины. В итоге цыньянский район превратился в сплошные торговые ряды, которые добрались до центрального карнского рынка. Управление архитектуры и строительства попыталось подогнать то, что ещё можно, под карнские стандарты, рынки объединили, убрав заборы и добавив дорог. И таверна Старой Ламы оказалась в цыньянском секторе рынка, да к тому же, рядом открыли несколько цыньянских закусочных с традиционной кухней, все клиенты, понятное дело, переметнулись туда, а карнцы в цыньянский район стараются не забредать, у него плохая репутация. Короче, таверна Старой Ламы стала убыточной. Продать участок, кредит на который не погашен, нельзя, поэтому ей пришлось сдать часть жилых помещений под склады, и на эти деньги жить и платить кредит. Всеми делами занималась её дочь, потому что Старая Лама цыньянцев не переваривала и дел иметь с ними не хотела. И однажды эта дочь сказала матери, что выходит замуж за того парня, который снимал у них склад.
Вера опять обернулась, поймала ироничный взгляд министра Шена и улыбнулась в ответ, он кивнул:
– За цыньянца, да. Он был сыном хозяина трактира напротив. В цыньянской семье к девушке относились настороженно, но со временем убедились, что она совсем не похожа на мать и что готовит просто отлично, таверна стала процветать, в семье появился ребёнок, а Старая Лама окончательно возненавидела цыньянцев. Она постоянно устраивала скандалы и мелкие пакости, так что в конце концов довела дочь и она уехала с мужем и ребёнком к отцу в Четыре Провинции. Старая Лама стала местной достопримечательностью, ею пугают детей, подростки периодически устраивают ей неприятные сюрпризы, вроде тухлых яиц в дымоходе, а она в ответ обливает водой и плюётся, из-за этого ей и прозвище дали. Цыньянцы не могут выговорить карнские имена, поэтому всем придумывают новые. Она несколько раз попадала в полицию за хулиганство или оскорбления, но такого отпора, как сегодня, ей ещё никто никогда не давал. Вы стали звездой цыньянского квартала за один удар.
– За два, – вздохнула Вера, снимая с плиты сковородку. – Избила старую, несчастную, обиженную судьбой женщину. Гордиться нечем. – Стала накрывать на стол, министр следил за ней со странной улыбкой.
– Вы говорили, что занимались борьбой, а там кулаками бить нельзя. – Вера криво улыбнулась:
– Я встречалась с парнем, умеющим бить кулаками лучше всех в стране, он научил меня паре приёмов.
Министр иронично протянул:
– А потом встречались с музыкантом, который научил вас играть на гитаре, так?
– Играть на гитаре меня научил папа. – Всё-таки поставила тарелку, села за стол, увидела как министр неуютно прячет глаза и добавила: – А парень-музыкант научил меня играть на барабанах, рояле и нервах. А что?
