Текст книги "Дай мне руку (СИ)"

Автор книги: Остин Марс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Как Двейн? – улыбнулась Вера.

– Спит, – пожал плечами министр, подходя ближе, – Док говорит, что через неделю будет бегать быстрее меня. А вы как?

– Рисую, – улыбнулась Вера.

– Кого? – он сел напротив и она пожалела, что не убрала рисунок сразу, но уже было поздно и министр вцепился в верхний лист, с довольным видом изучая свою анимализацию. – Красиво, – на секунду поднял глаза и опять стал смотреть на рисунок, самодовольно интересуясь: – Так кто это?

– Да есть тут один… шмель апрельный.

Он опустил рисунок и попытался изобразить возмущённый до глубины души взгляд, но рассмеялся сам с себя и покачал головой:

– Я сейчас бешеного оленя как нарисую, будете знать.

12

СЛЕД.ЧАСТЬ

– А ну! – задрала нос Вера, – посмотрим на ваши успехи.

– Вы меня вынудили, – он грозно поддернул рукава и взял себе чистый лист, придвинул чернильницу и придирчиво выбрал кисть, изобразил маэстро, готовящегося к созданию шедевра, обмакнул кисть, прицелился, задержал дыхание… и вместе с медленным выдохом провёл изящную плавную линию. Потом ещё одну, и ещё, через весь лист, Вера завороженно следила за его рукой, ещё не понимая, что он пытается изобразить, потом стала угадывать фигуру тонконогой лани, смотрящей с листа большими удивлёнными глазами. Это впечатляло, буквально десяток линий, но таких точных, что фигура дышала жизнью, у неё был характер, настроение, она стояла напружинившись, готовая сорваться и убежать в любой момент, но при этом смотрела с любопытством, так же готовая подойти ближе, если вдруг станет интересно. Министр рисовал быстро, тонкими чёткими линиями, которые понемногу становились короче, добавляя деталей, линии уменьшились до мелких штрихов, он со скоростью швейной машинки покрывал лист чёрточками и точками, пока не поставил последнюю, точным завитком нарисовав лани нахальный вздёрнутый нос. На миг замер, плавно поднял руку и каллиграфично написал слева столбик замысловатых иероглифов, которых Вера не знала, медленно выдохнул и положил кисть, с лёгким недоумением глядя на дело рук своих, как будто сам не ожидал такого результата. Осторожно поднял глаза на Веру, она подпирала подбородок ладонями и улыбалась так, как будто знает большой секрет, он смутился и опустил глаза.

– Что там написано? – с видом заговорщицы прошептала Вера.

– Не скажу. Выучите эти иероглифы – узнаете.

– Где же я их выучу, если меня учите только вы? – Вера шкодно блестела глазами, локти расползались в стороны, она опускалась ниже, пытаясь заглянуть ему в глаза.

– Значит, я расскажу, – не сдержал улыбку он, – завтра. – Посмотрел на часы и неохотно встал, Вероника тоже поднялась, медленно дошла за ним до портала, глядя в его преувеличенно прямую спину и пытаясь разгадать его странное настроение, одновременно обречённое и непреклонное.

Он остановился у портала, медленно поднял руку, как будто хотел положить ей на плечо, но на уровне плеча задержался на секунду и поднял выше, она округлила глаза и резко уставилась в пол, чувствуя, как паркет уплывает в одну сторону, а стены в другую. Его рука медленно поднималась выше, кончики пальцев отвели короткую прядь с её виска, пуховым прикосновением скользнули по уху, пустив по всему телу шипучие пузырьки… не остановились. Она медленно поднимала глаза, осиливая пуговицу за пуговицей, ладонь министра Шена подрагивала на грани прикосновения… и прикоснулась. Он провёл тыльной стороной ладони по её щеке, вверх, кончиками пальцев вниз, по шее ногтями к затылку, вызвав в волосах ощущение вихря бенгальских огней, разбегающихся по телу во все стороны. Его ладонь обжигала шею, большой палец погладил щеку до уголка губ, почти прикоснувшись… Вера слышала в голове этот флажолет, бесконечное «почти», от которого не знаешь, чего ожидать, и с усилием поднимала взгляд всё выше, наконец добравшись до его глаз. В них было море желания и океан запретов, тёмная бездна, в которую хочется упасть, хотя финал известен заранее. Он сжал её шею сильнее, еле слышно, с усилием произнёс:

– Я не могу больше…

Она стала медленно поворачивать голову, чувствуя, как его палец приближается к её губам… почти. Он резко отдёрнул руку и сжал пальцы в кулак с такой силой, что она отчётливо услышала хруст у самого уха. Он не отводил глаз и она не стала, в нём пылала бездна, манящая пропасть с известным финалом.

– Завтра, – непререкаемым тоном заявил он то ли себе самому, то ли всему миру. – До завтра, Вера.

Быстро развернулся и вышел в портал, оставив её в состоянии полёта над бездной без одного крыла. Комната кружилась, внутри шипели и взрывались водопады фейерверков, ноги медленно подкосились и она села на пол, закрыла глаза, всё ещё ощущая его прикосновение на щеке и в ужасе представляя загадочное «завтра».

Глава 8

Она так и не смогла уснуть.

Пролежала неподвижно несколько часов, тупо глядя в потолок и уносясь мыслями в такие дали, о которых днём и думать бы не посмела. Но ночью можно всё, и мысли рвались в галоп, выдумывая невероятные варианты «завтра», которое уже сегодня. Когда начало светать, она признала, что не уснёт, и встала, пошла в ванную, где с маниакальной тщательностью привела себя в такой порядок, как будто у неё завтра выпускной. Пошла в спальню и рассыпала на кровати все украшения из сундука, сделала замысловатую причёску и тут же распустила, признав её пафосной и преждевременной.

«Он мне ничего не обещал. О чём я думаю…»

Она бы даже себе не призналась, о чём думает, это было наглостью и самоуверенностью в невероятной степени, но глупому сердцу было всё равно, насколько это невероятно, оно хотело и мечтало, плюя на логику и здравый смысл.

Солнце залило квартиру светом, таким радостным, как будто сегодня большой церковный праздник, солнце играло короной, расточая радужные лучи.

«По-цыньянски меня зовут Радуга.»

Она ощущала это каждой клеточкой, как глупый белый свет в ней рассыпается на спектр, озаряя всё вокруг разноцветными бликами, острыми лучами колет глаза, вышибая слёзы, которые нет смысла сдерживать.

Ей хотелось танцевать, она была такая лёгкая, как балерина, парящая над паркетом в облаке шёлка. И она танцевала. Босые ноги мягко ступали по паркету, сильный прыжок возносил на диван, с дивана на кресло и обратно, кончики пальцев переступали по подлокотнику, который когда-то гладил министр Шен. Была ночь, горел камин, она пила чай из его чашки.

Она спрыгнула на пол, подошла к подлокотнику дивана и опрокинула комнату, развернув диван вплотную к своей спине. Потолок качал лепнину и люстру, в хрустальных подвесках играла радуга, расплёскиваясь по потолку.

Захотелось чего-то прекрасного, Вера вскочила и плюхнулась за стол, достала лань, полюбовалась и взялась рисовать апрельного шмеля. Шмель вышел добрый и пушистый, немного смущённый, стыдливо прячущий жало и теребящий в четырёх верхних лапах лохматый одуванчик. Она тихо рассмеялась и написала внизу: «Я ничего не боюсь».

Потому что она ничего не боялась.

На табуретке лежали аккуратно сложенные обрезки одежды министра Шена и чехлы с оружием, Вера достала из ножен нож, стала пускать лезвием зайчика, он прыгал по стенам, похожий на корабль без парусов. Рукоять лежала в ладони так удобно, как будто это было её оружие, а не его, с ним не хотелось расставаться. Взгляд упал на чёрный револьвер, матово поблёскивающий барабан выглядел как сдержанная угроза, не агрессивная, но опасная.

«Я точно подарю ему «Desert Eagle». Красивый, с драконом.»

Она достала пачку вчерашних чертежей и опять взялась за телефон.

* * *

Солнце окончательно село, вспыхнули лампы, очередной карандаш сточился до неудобного. Она уже успела успокоиться и опять начать бояться. Смутное нехорошее предчувствие крепло с обеда, а теперь наливалось мраком, обещая плохие новости. За окном сбился с шага конь, на него прикрикнули, раздался свист плётки и обиженное ржание, Вера поёжилась. Трещина на оконном стекле изгибалась кривой ухмылкой, она старалась на неё не смотреть. У портала раздались шаги.

Вероника медленно подняла взгляд от чертежа, пытаясь отсрочить картину, нарисованную смутным предчувствием, но всё равно увидела её.

Когда-то давно она называла министра Шена спящим вулканом и мечтала посмотреть на его извержение, предвкушая невероятное зрелище. А сейчас смотрела на него и понимала, что вулкан таки рванул, очень сильно и впечатляюще, вот только её там не было, ни чтобы полюбоваться, ни чтобы поддержать. Он взорвался где-то далеко, его довёл кто-то совсем другой, и сейчас перед ней простирались засыпанные пеплом равнины, реки остывающей лавы и изломанная дымящаяся кальдера. Развалины былого величия, чёрный и серый, больше никаких цветов. Она хотела протереть глаза, чтобы убедиться, что проблема не в ней, но руки застыли, стискивая карандаш, сжимая кулаки в наивной жажде поделиться силой с тем, в ком её не осталось.

Он медленно поклонился, молча и не поднимая глаз, застыл, Вера встала, с нехорошей дрожью внутри глядя как скользят в стороны его волосы, они окончательно разделились и перестали двигаться, а он всё не разгибался, ей казалось, он будет стоять так вечно или сядет на пол прямо там, как когда-то Двейн. Она вышла из-за стола и он выпрямился, всё так же не поднимая глаз, сухим надтреснутым голосом сказал:

– Нам нужно поговорить. Сядьте, пожалуйста.

Обернулся и перевернул цветок арки портала, деревянной походкой подошёл к столу и сел напротив неё. Она тоже села, осторожно собрала чертежи и убрала на край стола, сложила карандаши в стакан, оставив между ними пустой чистый стол. Министр достал из внутреннего кармана длинную чёрную свечу, обёрнутую полупрозрачным красным шёлком. Как бесценную реликвию, положил на стол, и мягко опустил на неё ладони, глубоко вдохнул и начал, сухим бесцветным голосом, похожим на шорох пепла:

– Госпожа Вероника. Я хотел бы сказать совсем другие слова и совсем по-другому, но так сложилось. Частично, это моя вина, и если вы сможете мне это простить, я буду благодарен. Если нет – я пойму.

Она молчала, он медленно качнул свечу ладонями туда-обратно и указал на неё глазами:

– Эту свечу дала мне шаманка, которая проводила ваш Призыв. Она мне дорого обошлась и я попрошу вас постараться не потратить её зря. Пока она горит, мы может говорить о нашей больной теме, и нам никто не будет мешать. Мне нужно многое вам сказать, поэтому я попрошу меня не перебивать, а то я запутаюсь и не скажу что-то из того, что планировал. Я дам возможность задать вопросы, если вопрос касается больной темы, отвечу сразу, если не касается, скажу «позже» и отвечу потом, когда мы погасим свечу, не стоит тратить её на пустую болтовню.

Он замолчал, Вера слышала своё дыхание и никак не могла различить дыхание министра Шена. Он медленно развернул свечу, смял в пальцах шёлк, неловко уронил свечу на стол и накрыл ладонью, Вера сидела как на иголках и ждала взрыва.

– По поводу шаманки. Сейчас она зовёт себя Янвера, возрождённая радугой, или Верой, она никому не объясняет. Сказала мне, что её прежнее имя умерло вместе с ней в день вашего Призыва, и в тот же день началась её новая жизнь, для которой она взяла себе новое имя. Шаманки действительно умирают после проведения Ритуала Призыва. Не из-за какого-то наказания или закона, а просто потому, что у шаманок, как и у магов, есть определённый лимит силы, и если исчерпать его полностью, можно умереть. Обычно так и происходило. Но вы почему-то решили сразу же по появлении в этом мире заняться самочувствием незнакомой женщины, и дали ей руку, открыв ей доступ к вашей силе. А она её, не будь дура, взяла. И выжила, выпив вашу силу почти до дна. Если шаманки проводят такие сильные ритуалы большой группой, они подпитывают друг друга и в результате теряют не так много, быстро восстанавливаются и живут как жили. А вы отдали почти всё, из-за чего лишились силы надолго, да ещё и здоровьем поплатились. Но, как заверила меня Янвера, которая, кстати, стала невероятно сильной шаманкой, ещё сильнее, чем была до Призыва, ваша сила со временем восстановится полностью, как и здоровье. Когда она приходила в первый раз, то хотела поговорить с нами обоими и просто посмотреть на вас, пророчество у неё случилось спонтанно, от близости к вам, так она сказала. А когда приходила во второй раз, клялась мне всеми богами, что ей было знамение, после которого она обязана снова к вам прийти, но я её не пустил.

Он глубоко вдохнул, достал из кармана спички, повертел в руке и положил на стол.

– Когда она пришла во второй раз, то прошла мимо всех дежурных, они не смогли её остановить и не решились нападать на шаманку, наша штатная шаманка даже не пыталась ей помешать, а пропустила с поклоном и ушла, когда Янвера её отпустила. Я перехватил её почти у портала, она долго объясняла мне, как я неправ, и что я просто обязан дать ей с вами поговорить, но я пообещал, что если будет нужно, я её убью, но не пущу.

У Веры по спине прокатился холод, застыл в ногах, министр медленно поднял голову, но так и не посмотрел ей в глаза.

– Она заявила, что ей было знамение. Что из-за того, что вы отдали ей свою силу, ваши с ней судьбы теперь навечно связаны и вы пойдёте по жизни вместе, рука в руке, до самой смерти. Я сказал, что это очень смелое заявление, и что пусть учится ходить сама. Она мне объяснила, что вы – не просто Призванная, а пришли в этот мир по промыслу богов, и у вас великая миссия, ради которой вы обойдёте пешком все края мира, поговорите на всех языках и искупаетесь во всех морях, измените множество судеб, а на десерт приведёте в мир нового бога, так как вы – его аватара на нашей земле, ни больше, ни меньше. И всё это вы обязаны сделать прямо сейчас и под руку с ней, с Янверой.

Язвительность в его голосе перешла все границы, он, похоже, сам это заметил и глубоко вдохнул на секунду, выдыхая уже спокойнее:

– Я сказал, что богов в мире и так достаточно, новые не нужны. Она сказала, что понимает мои мотивы, и сделает всё от неё зависящее, чтобы я проклял тот день, когда посмел ей отказать, потому что из-за своей гордыни и жадности лишаю мир счастья лицезреть вас, оставляя вас только себе. Сказала, что даже если я отвоюю вас у всего мира, я всё равно не смогу к вам прикоснуться, потому что каждое греховное прикосновение будет оплачено болью и кровью. Меня это не убедило, она тоже не остановилась. Стала просить хотя бы о возможности поговорить с вами, но я и тут отказал – она очень убедительно проповедовала, я опасался, что вы ей поверите и уйдёте, а если вас будет двое, я могу не суметь вас остановить. И я не позволил. Тогда она сказала, что если я не дам ей объясниться с вами, то и сам этого сделать не смогу. Последствия вы видели. Тогда я не обратил на это внимания и выставил её.

Он с досадой посмотрел на свечу, отвернулся и продолжил:

– Когда это стало проблемой, я попытался её найти, поручил это Эйнис, она разузнала адрес и ситуацию. Янвера живёт в монастыре, в горах провинции Сонг, относятся к ней там как к почитаемой святой, она периодически подтверждает свою репутацию, являя лики богов и исцеляя больных сотнями. Я попытался убедить её снять проклятие, но она потребовала свидания с вами, и я отказался. В следующий раз она вообще не захотела со мной говорить, а сегодня… – он замолчал, как будто не мог это произнести, покатал свечу ладонью по столу. – Сегодня она передала мне через послушниц эту свечу, по её словам, «потому что всё, что мог, я уже разрушил, это всё равно ничего не изменит», взамен она потребовала передать вам эти слова и рассказать правду о её первых визитах, если я этого не сделаю, свеча не сработает.

Он помолчал, криво улыбнулся:

– Ну что, вы уже воспылали желанием пойти в миссию по миру, неся свет новой религии?

– Пока нет, – сухо ответила Вера.

– Хорошо, – с долей иронии кивнул министр, переплёл пальцы и продолжил: – Теперь о некоторых традициях Цыньянской Империи. Вы когда-то спрашивали, за что осуждён тот человек, который пытался убить меня при помощи яда под ногтями. Отвечаю – за государственную измену. Я расследовал дело о продаже стратегической информации за границу, доказал виновность своего дяди, взял его под стражу, дал показания в суде и казнил его по закону Карна. Пока он был жив, младший дом Кан имел старшего мужчину – его, старшую женщину – его мать, меч, который вы видели в день Призыва, и наследника – меня. После его смерти в моём доме есть глава – я, старшая женщина – моя бабка, которая меня ненавидит и с удовольствием умерла бы ради возможности подложить мне свинью, если бы самоубийство не запрещал бог, в храме которого она живёт и планирует быть похороненной. Она много раз пыталась меня убить, но в детстве меня хорошо охраняли, а после смерти отца я уже мог позаботиться о своей безопасности сам и она оставила попытки, окончательно уйдя в духовную жизнь. Она стара и больна, и может умереть в любой момент, оставив мой дом без старшей женщины. После войны дома знати разделились на старшие и младшие, старшие остались в Империи, а сбежавшие в Карн аристократы открыли здесь свои младшие, некоторые поддерживают отношения с родственниками, некоторые – нет, семья Кан рассталась на взаимном пожелании друг другу скорее сдохнуть.

Он опять попытался поднять глаза, но сдался на полпути, стал рассматривать Верины руки, но быстро отвёл глаза.

– В итоге, у меня сейчас… Закрытый месяц назад дом, в котором есть глава, который даже не старший мужчина, потому что по цыньянским традициям мужчина не состоялся, пока не женился. Меч, который раньше принадлежал старшему мужчине, которого я упёк в тюрьму и казнил, что в Империи хуже государственной измены – там семейные ценности ставят выше блага государства, и уж точно выше личных политических взглядов. Старшая женщина, которая может умереть от старости в любой момент, а пока жива, наизнанку вывернется, лишь бы сделать мне гадость. И полное и безнадёжное отсутствие наследника. Если я хочу сохранить дом, а я хочу, то в пределах следующих двух месяцев я должен жениться, а в пределах года – заиметь наследника. Чтобы жизнь этого наследника сложилась хотя бы нормально, и он не был парией из-за своего происхождения, я должен жениться на безупречной девушке.

У Вероники, и так всё время сидящей как замороженная, стало что-то натягиваться глубоко в груди. Она начинала понимать, почему ему так не нравится то, что он должен сказать.

– Объясняю, почему, – сухо продолжил министр. – Я – далеко не пример для подражания. Младший дом для цыньянцев уже значит второй сорт, даже для карнских цыньянцев, они все стремятся породниться с семьями, оставшимися в Империи. Я полукровка, сын благородной цыньянской блудницы и безнравственного белого богача, который завёл любовницу при живой и здоровой жене, ещё способной родить, это большой позор. Моя мать мало того, что не покончила с собой после этого, так ещё и стала причиной смерти своего отца и брата, а потом родила и оставила ребёнка, принимала от любовника поддержку и даже сделала своего незаконнорожденного сына главой дома. Мой дядя бесплоден, в Империи это считается проклятием богов, оно бросает тень на всю семью. Я сам всё детство жил где зря, и хоть и получил хорошее образование, достойного воспитания не получил, не был на многих обязательных праздниках, где благородные наследники знакомятся и заводят связи, меня не знают, и если будет нужно, не поддержат. Работаю непонятно кем, каким-то образом затесался в Верховный Совет страны-захватчика, Карн навсегда останется для Империи захватчиком, там никто не желает помнить, что войну начали они. Ещё я выкупаю рабов и делаю их свободными, сотрудничаю с криминальными элементами, собираю по помойкам приёмных детей и по праву главы дома вписываю их в завещание, зато лишаю прав на наследство здорово обедневший старший дом Кан, они меня ненавидят и у них много друзей. Единственный мой плюс – я прямо-таки неприлично богат, отец оставил мне большое наследство, а я его сильно приумножил, что делает меня привлекательным кандидатом в родственники для обедневших цыньянских аристократов Карна. Они прекрасно осведомлены о моём положении, многие специально придерживают подходящих дочерей, не отдавая их замуж, пока я не женюсь, они все хотят денег. И у меня выбор не особенно большой, чтобы компенсировать мои недостатки, мне нужна абсолютно безукоризненная жена, подходящего происхождения, возраста и воспитания. Я уже говорил вам, цыньянские аристократы почти все между собой родственники, так что выбор у меня буквально из десятка девушек, и их семьи об этом знают.

Он опять взял спички, открыл коробку, закрыл и положил на место, с силой переплёл пальцы.

– Дальше. Чтобы жениться, любому цыньянцу, а тем более, аристократу, нужно сделать множество обусловленных традициями телодвижений, главное из которых – получить благословение старших родственников, в идеале – всех, как минимум – старшей женщины дома, старшего мужчины дома и отца с матерью. С мужской стороны меня не благословит вообще никто, но это простительно, так как у меня не осталось живых родственников мужчин. Старшая женщина моего дома меня ненавидит и в любом случае никогда не даст мне благословения, на ком бы я ни женился, но пользуясь властью главы дома, я могу вычеркнуть её из семейной книги за долгое отсутствие во дворце Кан, а взамен пригласить свою мать, как временно исполняющую обязанности старшей женщины. Отношения с матерью у меня сложные, но при определённом стечении обстоятельств, и если она одобрит мой выбор, её благословение я получу, этого хватит для законного, одобренного Империей и богами брака. Но. Недавно я поймал мать на государственной измене и отказался к ней присоединиться, так что шанс получить её помощь сильно упал. А времени мало. Теперь о…

– Вера! Ты не поверишь, что я только что сделал! – посреди библиотеки возник Барт, министр обернулся через плечо и рявкнул:

– Пошёл вон отсюда!

Маг дёрнулся и исчез, Вера сама вздрогнула всем телом, в ней было столько напряжения, что любой звук гремел набатом.

Министр открыл коробку и зачиркал спичкой, сломал, ругнулся и достал ещё одну, осторожно зажёг свечу и поставил её на стол, с усилием поднял глаза и в первый раз посмотрел на Веру:

– Госпожа Вероника, я вас привлекаю как мужчина?

Она дёрнулась, попыталась шутливо улыбнуться:

– Мне казалось, это очевидно.

– Просто ответьте.

– Да.

Он медленно глубоко вдохнул и посмотрел на огонь свечи, закрыл глаза.

– Я уже рассказывал вам, как я жил, я думаю, вы понимаете – я никогда не видел такого к себе отношения, какое узнал в этом доме. Вы удивительная женщина, я наслаждался каждой минутой с вами и, поверьте, я не хотел бы от этого отказываться как можно дольше. В идеале – никогда. Но так не получится. Я пошёл к своей матери в день вашего Призыва и сказал, что хочу жениться и надеюсь на её поддержку. Она сказала, что ей нужно увидеть вас и хорошо обдумать это решение. Через время я натаскал Лику в цыньянских правилах поведения и отвёл к матери на смотрины, она ей вроде как понравилась, но мать сказала, что нужно ещё подумать, потому что она не знает о вашем происхождении и воспитании. Я сочинил для вас благородное происхождение, купил платьев и украшений… а вы умудрились в первый же день на рынке устроить мордобой в восточных рядах. Об этом говорил весь город.

Он закрыл лицо руками, выпрямился, потёр глаза и медленно выдохнул, поднял ладони:

– Ладно, это моя ошибка, я должен был вести вас сам и не сделал этого по очень глупой причине, никто, кроме меня, в этом не виноват. Ладно. В следующий раз в цыньянском квартале вы заговорили с больной незаконнорожденной полукровкой, поили её чаем в дешёвой забегаловке и ходили рядом с ней босиком. Я не буду объяснять всю глубину вашего падения, это долго, просто поверьте – если так сделает императрица, император устроит ей принудительное самоубийство, сразу же, и потом его род ещё сто лет от позора не отмоется. Ваше поведение простительно для Призванной, но абсолютно неприемлемо для благородной цыньянки.

Вера медленно закрыла глаза, надеясь, что он так и не посмотрит на неё ни разу за этот вечер, она бы этого не выдержала. Министр быстро глянул на пламя свечи и с усилием продолжил:

– После этого я понял, что добром от матери благословения не добьюсь, раскрыл карты и пошёл ва-банк, заявив ей, что если она мне не поможет, то она и вся её кодла пойдут под суд следом за дядюшкой. Она сказала, что потащит меня следом, потому что если я прямо сегодня не доложу обо всём, то я – соучастник, а если доложу – единственной моей старшей родственницей останется спятившая от злобы бабка, ну и более дальние, которым проще и приятнее будет меня убить и поделить наследство, чем дать мне благословение и возможность иметь наследника. Это моя ситуация. Теперь ваша ситуация. С точки зрения Карна, вы – Призванная, перспективный друг и союзник, способный принести прибыль, уважение и полезные знакомства. Путаетесь с каким-то мутным полукровкой, который неизвестно как пролез в Верховный Совет, скорее всего, из-за того, что очень богат. Ходят слухи, что работает с силовиками и бандитами, возможно, опасен. Но это не страшно, сегодня с одним путаетесь, завтра с другим, в Карне очень легко и быстро меняют друзей. Вам благоволит король, что тоже поднимает ваш статус. С точки зрения Империи, вы, опять же, Призванная, человек полезный и нужный. Но, во-первых, вы – женщина. Красивая, молодая женщина, которая была у Тонга, потом у меня. Серьёзного отношения к вам никогда не будет, вас не возьмут замуж и не примут в семью, никогда. Максимум наложницей, тут выбор большой, вами вполне может соблазниться император или его наследник, но жизнь наложницы… не мечта, мягко говоря. Во-вторых, вас призывал Тонг, но вы попали не по адресу, что автоматически делает вас перебежчицей и предательницей для Империи. Для карнских цыньянцев вы просто богатая женщина, которая дерётся на рынке как последняя крестьянка и доброжелательно общается с низшими сословиями. Среди аристократов вас никогда не примут, даже когда вы станете очень богаты после аукциона.

Он выровнялся, глубоко вдохнул, пламя свечи качнулось, отражённое в полированной столешнице, Вера молчала и ждала. Министр опять заговорил:

– Самый перспективный путь для вас – это Карн. Может быть, Ридия, там не особенно смотрят на происхождение, если женщина красива и хорошо воспитана, вас могут даже взять в жёны наследники шаха, но только второй женой, если вас устраивает такое положение. В Карне вы можете жить очень хорошо, здесь самые свободные нравы, вам будут рады во многих семьях, кроме, разве что, королевских родственников до третьего колена, ну да вам там делать нечего, там тоже жизнь не сахар.

Он замолчал, посмотрел на огонь свечи – она горела ровно и медленно, можно было болтать ещё долго, повернулся к Вере и на миг поймал её взгляд, закрыл глаза.

Дошедшая до предела спортивная злость наконец перестала быть злостью. То, что било из неё фонтаном, стало просто энергией, которую можно направить куда угодно.

Вера посмотрела на коробку в руках, вспомнила пошлые красные кружева и криво усмехнулась.

«Как удачно, что его мамаша ему отказала. Если бы она согласилась, я могла бы стать украшением дома и постельной игрушкой, фарфоровой куколкой, которая стоит на своём месте и радует глаз своим совершенством. А вот обломитесь, я не правильная. И не собираюсь быть правильной ради того, чтобы чему-то там соответствовать и кому-то там нравиться. Я буду помогать босоногой девочке и буду бить наглых баб, оскорбляющих моих друзей. Потому что я такая и я считаю это правильным. А вы считайте как хотите, колхозница значит колхозница, я не сто баксов, чтобы всем нравиться, я – Призванная, и вам придётся со мной считаться…»

За окнами вспышкой мигнуло оранжевое зарево, опалив тёмное небо и медленно затухая, дом качнулся всеми стенами, задребезжал стёклами, с полки упала книга, раскрылась, медленно переворачивая страницы. Докатился звук, слабый, очень издалека. А за ним колокол, нервный, истеричный, как сигнализация.

Верино сердце, провалившееся в пятки и в миг отряхнувшееся от шелухи самоуспокоительной лжи, зашлось в болезненном грохоте, руки задрожали.

«Это же не с ним. Ведь не с ним же…»

Слёзы опять покатились по щекам рекой, стало страшно, она сцепила пальцы, истово желая удачи министру, доктору, Барту, Двейну, Артуру, Эрику, всем, кого могла вспомнить по имени или хотя бы в лицо, торговцам, Дэ Ми и её маме, даже королю. Перебрала всех и пошла на второй круг, припомнила двойников министра Шена, задумалась, стоит ли желать удачи ядовитому милашке, который забрал её чертежи, но мысли долго на месте не стояли, решив окатить благословением оптом всех подряд, особенно министра и доктора, по третьему кругу, по четвёртому…

Её трясло, горло перехватывало от страха так, что она долго не могла дышать, приходилось заставлять себя, расправлять плечи, дышать на счёт, вслух, между пожеланиями удачи.

Зарево за окном разгоралось ярче, в какой-то момент она встала и дотащила себя до окна. Ничего не увидела, погасила свет и опять стала всматриваться в ломаную линию крыш. Небо качало оранжевые отсветы, через время они потускнели и погасли. Колокол пару раз неуверенно звякнул и затих. Всё.

Она попыталась разжать пальцы, намертво вцепившиеся в подоконник, мышцы сводило, по телу бродил холод, тяжелый медленный страх, ощущение, что всё плохо, а будет ещё хуже. Она осторожно отвернулась от окна, осмотрела комнату, как чужую – пустой стол, по которому так недавно нервно катал чёрную свечу министр Шен, красная коробка и синий шёлк на диванчике, раскрытая книга на полу. Она подошла и поставила книгу на место. Аккуратно завернула коробку в шёлк и вернула на столик у дивана, красиво расставила вещи на столе. Пошла на кухню, вымыла руки, опёрлась о край раковины и простояла неподвижно несколько минут, пытаясь решить, что делать. Хотелось делать что угодно, лишь бы правильно, чётко, идеально. Она знала, что мыть ванну не нужно, окинула взглядом плитку стен и стол, там тоже было чисто – министр мыл, а он, в отличие от Барта, вымыл хорошо.

Натянутая струна у неё внутри дрожала и гудела, требовала делать хоть что-то, а не стоять тут молча и проклинать отсутствие мобильников. Вера дотянулась до шкафчика и достала коробку с рисом, пошла за стол перебирать. Рис был белый и чистый, красивые рисинки складывались одна к одной, в ряды по десять.

В библиотеке загрохотали быстрые шаги, Вера вскочила, он ворвался в кухню и замер на пороге, она застыла, вся ледяная от страха, начала лихорадочно изучать его всего, выискивая следы, но дошла до глаз и остановилась, не в силах оторвать взгляд. Он смотрел на неё так жадно, что она вся превратилась в стрелу, подрагивающую на тетиве в ожидании импульса.