Текст книги "Дай мне руку (СИ)"

Автор книги: Остин Марс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

– Помогла, конечно, – запнулся и нахмурился: – В смысле?

– Плечо, – Вера кивнула на предполагаемый синяк, он чуть улыбнулся:

– Ерунда.

– Садись, я сама подам. – Двейн опустил глаза и качнул головой, упрямо оставаясь на месте, Вера развела руками со смесью возмущения и безысходности, стала разливать суп и отдавать тарелки Двейну. Все расселись, Барт сиял и потирал руки:

– Всё? Всем приятного аппетита!

Все согласились и застучали ложками, Барт справился первым, блаженно оперся плечом о стену и расслаблено улыбался, созерцая стол, вздохнул и протянул:

– Вера, я тебя обожаю… Я уже говорил тебе, что я тебя обожаю?

– Сегодня – точно нет, – после паузы ответила Вера.

– Обожаю, – выдохнул маг. – А если ты завтра сделаешь мне бутеров на обед, я вообще буду самым счастливым бытовиком на свете.

– В холодильнике стоят, заберёшь, когда будешь уходить. – Она рассмеялась, увидев блаженство на его лице, маг театральным жестом протянул к ней руку и с придыханием простонал:

– Свет моего желудка! Богиня!

– Хватит, я сейчас краснеть начну, – рассмеялась Вера, он хитро улыбнулся и выровнялся, взгляд стал самодовольным:

– Красней, я уже привык. – Вера с недоумением приподняла брови, он усмехнулся: – Я же в девчачьем классе учусь, я там один среди девок. А на безрыбье и я им очень ничего показался. К тому же, в форме.

– В смысле? – не поняла Вера.

– А, я же тебе не рассказывал! – маг хлопнул себя по лбу и довольно засиял: – Короче, когда я пришёл записываться на курс, мне разрешили не покупать форму Академии Прикладных Искусств, курс короткий, поэтому смысла нет. И я ходил туда в старой форме, с нашивками Высшей Школы Спецкорпуса.

Он выглядел таким самодовольным, что она посчитала нужным уточнить:

– Это круто? Ты говорил, что туда сложно попасть…

– О, это не просто круто! – Барт самодовольно сложил руки на груди и со значением приподнял брови: – Чтобы туда попасть, мало быть сильным магом, нужно ещё набрать определённый – очень высокий! – балл по основным предметам и немагической боевой подготовке. А в самой школе учёба такая, что выпускная группа выглядит как толпа Артуров. Человек в этой форме в любой толпе будет выделяться, а уж на бытовом факультете! – Он запрокинул голову и широко улыбнулся в потолок, – когда я вошёл в класс в этой форме, на меня смотрели так, как будто я туда сквозь стену проломился, в боевой раскраске спецуры и со сверкающими щитами. А потом, – он хитро улыбнулся Двейну, – ты говорил мне, помнишь, чтобы я никому не говорил, что участвовал в боевых операциях? Я понял, зачем. Это гениально. – Двейн опустил глаза, пряча улыбку, Барт стал качаться на стуле от избытка эмоций. – Я сказал соседке по парте, что на практике просто заполняю бумажки и заряжаю артефакты. И в первый же день спалился, когда учительница попросила поставить на себя щит перед практическим заданием, а я поставил универсальный боевой, у всех глаза чуть не выпали!

Министр хитро переглянулся с Двейном, Барт не заметил, продолжил качаться на стуле и рассуждать:

– Я потом ещё не раз выпадал из легенды по мелочам, так что все стали подозревать, что я не просто бумажки заполняю. Зато потом однажды ко мне подошла наша староста, там, по делу, – он отмахнулся, – и как бы между прочим спросила, что я, такой крутой, делаю на бытовом факультете. – Он попытался сделать серьёзную мину и даже сел ровно, но надолго его не хватило и улыбка опять прорвалась. – И я сказал ей: «Прости, я не могу тебе сказать». – Министр и Двейн переглянулись и расхохотались, Барт поднял ладони: – Тихо, ещё не всё! Она сделала такое понимающее лицо, что я не сдержался и добавил, – он понизил голос и пафосно мурлыкнул: – «Моя работа не состоит из одних тренировок и бумажек. Иногда жизнь забрасывает в такое дерьмо, что нужно уметь выводить пятна». – Все опять рассмеялись, Барт взялся за лоб, покачал головой: – Я такого серьёзного лица, как у неё, никогда в жизни не видел.

Министр отсмеялся и протянул Вере пустую тарелку:

– Ещё.

– Вы уверены? Там ещё второе и десерт.

Он задумался, она взяла у него тарелку и стала убирать со стола. Тут же вскочил Двейн, стал помогать, они вместе подали вторую смену блюд. Барт засиял, а министр помрачнел, Вера заметила:

– Что? – Он сделал вид, что всё нормально, она изобразила лицом: «не верю» и он неохотно признался:

– Зубы. Я ещё не могу есть мясо.

– Я в курсе, – иронично улыбнулась Вера, – и именно поэтому я приготовила из него тефтельки, они мягкие.

Он недоверчиво придавил маленький шарик вилкой и тот распался, Барт рассмеялся, Двейн хлопнул себя по лбу, министр чуть виновато посмотрел на Веру и с досадой на Барта, маг сиял:

– Я говорил? Говорил! Она богиня, она вообще всё может!

– Мне кто-нибудь объяснит, в чём дело? – сложила руки на груди Вера, Барт кивнул:

– Конечно. Я только что выиграл кучу денег, потому что я в тебя верю. А они мне теперь все должны, ещё док, Эйнис и Булат. Они все поставили на то, что ты будешь кормить господина Шена бульонами и пюре, а мясо не приготовишь, потому что Булат купил тебе только свинину, а приготовить её так, чтобы её не надо было жевать, невозможно. Они все так думали, а я знал! – Он рассмеялся и пропел: – Я теперь богат! Что тебе купить?

– Чай, – с улыбкой вздохнула Вера, Барт достал блокнот:

– Какой?

– Твой любимый.

– Хорошо, – он записал, убрал блокнот и взял вилку, – а теперь я планирую обожрякаться! И вам рекомендую, – сунул в рот половину тефтели и блаженно застонал, Вера тоже взяла вилку, министр вздохнул и тоже попробовал, уважительно кивнул и взял ещё:

– Вы научите Булата это готовить?

– Конечно. Когда?

– Можно завтра, раз уж сегодня вы уже телепортировались.

– Отлично. – Она тоже взяла вилку, но не успела съесть и половины, как министр протянул ей тарелку:

– Ещё.

– Вы уверены? – улыбнулась Вера.

– Я уверен.

– Вам потом будет плохо.

– Мне будет отлично, – решительно кивнул министр, – мне уже сейчас хорошо, а будет ещё лучше. У вас ещё много этих тефтелей?

– Кастрюля.

– Можете считать, что я её опечатал, никому больше.

– Так может, вам только тефтелек положить? – рассмеялась Вера, беря у него тарелку, он качнул головой:

– Мясо не подают без гарнира.

Вера рассмеялась, сделала загадочную физиономию и томно мурлыкнула:

– Господин министр, оглянитесь вокруг. Что вы видите?

– Кухню, – понимающе фыркнул он, поднял руки, – на которой командуете вы, я помню. Пять тефтелек и обойдёмся без картошки. Нет, десять.

– Семь, – кивнула Вера, накладывая и подавая ему тарелку, он смиренно кивнул и вонзил вилку в самую большую, полюбовался и довольным голосом шепнул:

– Кощунство, – положил её в рот целиком и блаженно зажмурился. Двейн шутливо пробурчал:

– Кощунство – это то, что вы с борщом сделали. Я после этого уже ничему не удивляюсь, – увидел недоумение на лице Барта и объяснил: – Госпожа приготовила борщ, а господину нельзя было жевать, и он взял только бульон. Весь.

– Из борщика? – ахнул Барт, – разве можно?

– Это Верина кухня, детка, – высокомерно протянул министр, – здесь всё можно.

Вероника заметила как вздрогнул Двейн, когда министр назвал её по имени, больше никто, вроде бы, не заметил. Барт продолжал возмущаться, министр наворачивал тефтели, а Двейн смотрел в тарелку и задумчиво улыбался.

Они доели второе, Вера стала накрывать чай и блинчики, Двейн вымыл посуду, не слушая возражений Веры. Министр от чая отказался, сказав, что ему сегодня предстоит ещё много чая и при этом так загадочно посмотрел на Веру, что она глупо засмущалась и ничего не ответила. Двейн мигом засобирался и утащил с собой Барта, а тот вообще ничего не успел сообразить и с перепугу забыл свои бутерброды.

Вероника, внезапно оставшаяся наедине с министром за столом, накрытым на четверых, почувствовала себя как-то неуютно, подняла на министра укоряющий взгляд:

– Зачем вы их выгнали?

– Уже половина второго, – криво улыбнулся он, – это вы завтра выспитесь, а у меня утром тренировка.

– Они блины даже не попробовали, – вздохнула Вера, убирая лишние чашки и тарелки, министр махнул рукой:

– Мы им оставим. Чуть-чуть. Может быть. – Вера молча качнула головой и выключила закипевший чайник, министр улыбнулся: – Мне северский.

Она достала банку и с тяжким вздохом высыпала последний чай, закрыла и поставила на место. Залила кипятком и с удовольствием вдохнув аромат, прошептала под нос:

– Господи, я даже не знаю его названия… как я буду искать его на рынке?

– Он называется «Светлый бор», – усмехнулся министр, – и на рынке его не купишь. Там можно купить похожий «Ясный бор», но я думаю, вы отличите, там много чего не хватает.

– Ладно, будем пробовать новое, – обреченно кивнула Вера.

– Вы говорили, что хотите прогуляться по восточным рядам? – Вера подняла брови и кивнула, министр выбирал блинчик и не смотрел на неё, она сказала:

– Двейн мне не рекомендовал.

– Но вы хотите?

– Хочу.

– Я могу организовать вам эту прогулку, но у меня есть несколько условий. Вы наденете то, что я выберу, сделаете прическу, как я скажу, пойдете по маршруту, который я составлю, и будете обращаться к торговцам на «ты».

Он наконец выбрал блинчик и вопросительно посмотрел на Веру, она поморщилась:

– Это некультурно.

– Что именно?

– Обращаться ко всем подряд на «ты».

– А к кому культурно? – криво улыбнулся он, возвращая блинчик на блюдо, она стала наливать чай и перечислять:

– К друзьям и членам семьи; к тем кто младше и к ровесникам; к близким людям, одноклассникам, сотрудникам… – задумалась, пожала плечами, – это трудно так конкретно сформулировать. Обращение интуитивно выбирается, исходя из того, как человек себя держит, как выглядит. Если к простому как табуретка человеку обратиться на «вы», он может почувствовать себя неуютно, а если высокомерному и отстранённому снобу начать тыкать, то это испортит отношения сразу и навсегда.

– К Двейну вы сразу обратились на «ты».

Вера пожала плечами, поставила на стол чашки и села:

– Он примерно моего возраста.

– Он младше меня на два месяца, – усмехнулся министр. Вера вытаращила глаза и ахнула:

– Двейну тридцатник?!

– Угу, – министр довольно кивнул, взял чашку, улыбнулся, – а вы думали, сколько?

– Какая разница, – вяло отмахнулась Вера, тоже выбирая блинчик. – А доктору сколько?

– Полтинник скоро будет, – он увидел, как она подняла брови, и с улыбкой пожал плечами: – Маги хорошо сохраняются. Барт может, наверное, лет сто пятьдесят прожить.

– Круто, – вздохнула Вера, потом прикусила губу и понизила голос: – А у доктора имя есть? Я никогда не слышала, чтобы к нему обращались по имени, а спросить неудобно.

– Есть, – министр рассмеялся, кивнул, – его зовут Касим. Но проблема в том, что в его боевой группе был ещё один Касим, тоже маг. И чтобы их не путать, Дока стали звать Доктор, это кличка, она была у него задолго до того, как он стал врачом. У него просто дар, как у Барта телепортация, только у Дока побочный эффект всех заклинаний – регенерация. Он без усилий заживляет раны у всех вокруг себя, без разбора свой/чужой, ему это даже мешало, потому что потом иногда приходилось эти раны опять вскрывать, чтобы почистить. Ему сразу говорили, что с таким талантом надо учиться на медика, но он хотел быть боевиком, точно как Барт.

– А почему стал врачом тогда?

– Женился, – вздохнул министр, – на решительной даме, которая поставила условие, что не выйдет за него, пока он не получит мирную профессию. Он быстро переучился и остался в разведуправлении.

– Ясно, – она помолчала и спросила: – А зачем обращаться к торговцам на «ты»?

Он помолчал, как будто собирался с силами, осторожно сказал:

– Скоро бал, вам придётся общаться с людьми, с которыми до вас общалась Лика. Я ближе к дате принесу вам записи, чтобы вы знали свою легенду.

– Какую легенду? – мрачно взялась за висок Вера. – Что вы придумали? И какое отношение это имеет к торговцам с рынка?

– Самое прямое. – Он выровнялся, стал прокручивать в руках чашку. – Торговцы и ремесленники – средний класс, ниже них только крестьяне, рабочие и рабы. Аристократы выше, и ко всем, кто ниже, обращаются на «ты». Вы, по легенде, дочь богатого землевладельца, состоящего в дальнем родстве с правящей династией…

– Господи, какой династией?! – Вера схватилась за голову, – я же рассказывала вам про революцию, демократию…

– Я помню, – он мрачно поднял ладонь, она медленно выдохнула и замолчала, он продолжил, – но давайте сойдёмся на том, что мне виднее, как вам будет лучше жить в моём мире. Слушайте и запоминайте. Вы аристократка. И не спорьте, это откроет вам все двери, поможет заниматься, чем вы захотите, и выйти замуж, за кого захотите, хоть за шаха, хоть за короля.

У Веры внутри прокатилась волна нехорошего напряжения, она прикусила губу и отвернулась, он продолжил:

– Ваш отец владеет землёй, богатой рудой, углём и камнем, можете рассказать про свой карьер, раз уж вы о нём так много знаете. Ваша мать никогда в жизни не работала. Вы сами тоже никогда в жизни не работали.

– Откуда у меня тогда полная голова технических знаний?

– Вы учились сами, по книгам.

– Ясно, – Вера отмахнулась, положила на тарелку надкусанный блинчик и взялась за чашку двумя руками.

– Дальше, – продолжил министр, – вы были замужем.

– Да ладно, – саркастично фыркнула Вера.

– Так надо, – вздохнул он, – иначе вас будут считать либо легкомысленной, либо больной. В вашем возрасте нужно быть замужем.

– В каком это таком возрасте? – подняла брови она, он укоризненно посмотрел на неё и не ответил, она усмехнулась: – Знаете, когда мне было семнадцать, мне давали двадцать пять, а когда стало двадцать, стали давать шестнадцать. Так сколько мне, по-вашему?

– Сколько? – прямо спросил он, она скривилась:

– Не скажу, женщинам в возрасте положено скрывать.

– Вот и скрывайте, – он отвернулся, отпил чая. – Счастливы в браке вы не были, потому что это был брак по договорённости, детей у вас нет.

– И на том спасибо, – шепотом буркнула Вера.

– Обращайтесь, – с сарказмом выдохнул он. – Траура по мужу или своему миру вы не соблюдаете, в отношениях не состоите. – Вера окаменела, надеясь, что это внешне не заметно. Внутри прокатывались волны страха, обиды и глупой детской надежды, что всё каким-то образом обойдётся. Министр помолчал, потом чуть тише сказал: – Слухи, которые бродят по моему отделу, до дворца не добрались, так что проблем это не создаст. Но если кто-то попробует намекнуть на что-то подобное, говорите, что это ложь. Если будут настаивать, можете по секрету признаться, что что-то было, но это было несерьёзно и уже закончилось.

Вера так вцепилась в чашку, что костяшки побелели, в ушах нарастал тяжёлый звон, сквозь который едва пробивался его холодный размеренный голос.

– Дальше. В зал вас поведёт сопровождающий, которого назначит король. Вас объявят, вы спуститесь, подойдёте выразить почтение королю, потом ко всем, кто захочет с вами поговорить, их много. Танцевать вы не умеете, местных танцев не знаете, поэтому не танцуете. По всем вопросам обращаетесь к сопровождающему, но если вдруг что, я буду в зале поблизости, или не я, а Сант или Линг, это ещё один мой двойник, вы не знакомы. – Он замолчал, как будто думал, не пропустил ли он чего, потом кивнул сам себе и прямо посмотрел на Веру: – Да, кстати. Ко мне и к моим двойникам вы будете обращаться на «ты».

Вера так удивилась, что от шока даже смогла перебороть своё нервное оцепенение:

– Чего это?

Он криво невесело улыбнулся и пожал плечами:

– А это, как вы говорите, долгая история. Но я расскажу, раз уж обещал.

Он отпил чая и откинулся спиной на стену, завозился, как будто устраиваясь поудобнее, но Вера видела, что он просто тянет время и пытается не показать, насколько ему не по себе. Он нервно усмехнулся, глубоко вдохнул и начал:

– Я полукровка. Вы, наверное, уже успели заметить, – он чуть улыбнулся, указывая на своё лицо, она не ответила. – Моя мать была младшей дочерью правителя Кана и внучкой императора Ву, с такой родословной её должны были выдать замуж за цыньянского аристократа её круга, то есть, минимум за сына правителя. Но началась война, правитель Кан с семьёй бежал в столицу, потом вместе с императором Ву на запад из столицы, потом они жили у дальних родственников из провинции Чен, одной из приграничных, которые потом откололись и в составе Четырёх Провинций стали частью Карна. По условиям договора о мире, они могли вывезти из дворца своё имущество, но там на тот момент уже хозяйничал младший брат правителя Кана, который ещё в начале войны поддержал нового императора и получил всю полноту власти в провинции, почти законно. И он обещал, что предателям ни гроша не даст. Когда Георг 15 взял под свою руку 4 провинции, то приказал построить в Оденсе новый район, север-северо-западный. Город строился по строгой радиальной схеме, для расширения была подготовлена под застройку земля, на которой до этого были холмы, почти горы. Там сделали уступы и петляющие дорожки, красиво, оттуда шикарный вид на центр города…

Он замолчал, задумчиво улыбаясь, потом улыбка погасла.

– Король хотел, чтобы все лишние аристократы переехали из Четырёх Провинций в столицу, чтобы ускорить интеграцию и не нагнетать напряжение на границе. Ну и чтобы дать понять цыньянцам, что их новый дом теперь здесь, чтобы они не смотрели на восток и не лелеяли планы туда вернуться… да и контролировать их в столице легче, на случай, если у императора-солнца Тана случится рецидив и он захочет оттяпать Четыре Провинции обратно. Каждой семье выделили место для постройки дворца, немаленькое, потому что аристократы привыкли к простору и роскоши. Все взялись строить себе новые дворцы, мой дед, естественно, тоже. Только в отличие от многих других, у семьи Кан были только те деньги, которые они увезли с собой ещё в начале войны, и за пять лет они успели большую часть истратить. Но построить недостаточно пышный дворец – значило уронить честь семьи, так что дед выгреб резервы и постарался, стройка шла несколько лет. А работать правителям нельзя, их задача – править, то есть, дед и его старший сын, наследник Кан, всё это время просто тратили деньги на дворец и делали вид, что всё в порядке. Второй сын имеет право работать, он нанялся управляющим к богатой семье по соседству, получал зарплату и мог хоть как-то поддерживать семью. Женщины тоже не работают, вообще, а тратить на женщин нужно много, аристократки не могут встречать гостей в одном и том же костюме, наряды нужно обновлять минимум раз в сезон, плюс товары для рукоделия, косметика и украшения, выходило много. Деньги кончались, в какой-то момент дед начал продавать коллекционное оружие и украшения своей матери.

Он замолчал. Вера не дышала, в тишине было слышно, как за окном цокают подковы и бряцают оружием солдаты патруля. Министр наконец оторвал взгляд от чашки, отпил глоток, бросил на Веру короткий несерьёзный взгляд.

– Украшения старшей женщины семьи считаются реликвией и передаются из поколения в поколение. Когда моя прабабка узнала, что её сын их продаёт, она пришла в бешенство. Но, так как женщина против мужчины бессильна, она ничего ему не сказала, а тихо и торжественно покончила с собой, написав в последнем письме, что не смогла вынести позора, к которому привёл семью её непутёвый сын. И этим она подложила сыну грандиозную свинью, потому что заострила на его поступке внимание и раструбила об этом на весь мир – предсмертные записки по закону нельзя скрывать, их предъявляют по требованию родственникам и чиновникам, а те разносят сплетни. После её смерти старшей женщиной рода стала моя бабка, то есть, теперь дед не мог продать не только украшения своей матери, но и жены. Он остался при дворце, двух женщинах, наследнике и единственном работающем сыне, который никак не мог тянуть всё на себе. Ещё у них было несколько десятков слуг, которых тоже нужно кормить и одевать, а уволить нельзя, потому что они бывшие рабы, они не уйдут.

Он смотрел в стол, Вера смотрела на его руки, медленно вращающие чашку.

– Моей матери тогда было пятнадцать лет, уже взрослая. Дед продал все её украшения, кроме двух заколок, а незамужней девушке нельзя носить украшения для взрослых, поэтому она могла выходить из дома только через день, чтобы не показываться два дня подряд в одном и том же. И однажды она встретила на рынке мужчину, которому очень понравилась, – он усмехнулся, – она была потрясающе красивым ребёнком, так все говорят. Он узнал её адрес и они стали тайно переписываться, иногда встречались на рынке, она ходила туда в сопровождении слуг, так что всё выглядело прилично. Со временем он окончательно потерял голову и стал тайно посещать её у неё во дворце. Они договаривались о встречах через письма, он приходил в назначенное время и забирал её на свидания или оставался у неё. В какой-то момент заметил, что она соглашается на встречи только по четным дням, и спросил, в чем дело. А она с детской непосредственностью, – он иронично улыбнулся, – или изобразив детскую непосредственность, призналась ему, что не может с ним видеться, потому что у неё нет заколок.

Вера опустила глаза, ей даже слышать о таком признании было стыдно и неуютно. Министр, похоже, заметил, усмехнулся с какой-то невесёлой гордостью:

– А он был богат. Очень. И для него не составило проблемы осыпать её подарками. Но проблема была в другом – он был женат. – Вера пораженно выдохнула, министр кивнул: – У него было трое детей и вполне ещё молодая жена из влиятельного знатного рода. Но он был чуть ли не самым богатым промышленником столицы и мог позволить себе иметь любовницу. В Империи за такое убивают, обоих, а в Карне это было в порядке вещей, многие аристократы не скрываясь возили фавориток по театрам на глазах у жен и детей. Столкновение культур получилось грандиозное.

Он невесело усмехнулся, покачал в ладони полупустую чашку.

– Не знаю, чем он думал, но он пришел к главе рода Кан с подарками и честно признался, что любит его дочь. Дед сказал ему, что не отдаст дочь за иностранца, а тот ответил, что свадьба и не планируется, они просто будут встречаться. Дед пришел в бешенство и вызвал его на дуэль. И проиграл, противник был моложе и сильнее. Тогда дед поклялся, что закроет дочь в покоях до самой свадьбы, а жениха найдет в Империи. А она замуж в Империю не хотела, ей очень неплохо жилось под крылышком богатого любовника. И она не придумала ничего лучше, чем прямо на площади при куче народа заявить, что она беременна и что от ребёнка избавиться не позволит.

Вера округлила глаза, министр смотрел в стол, как будто глубоко задумался. Она не торопила его, но он и сам заметил, что молчит слишком долго, поднял глаза, Вера свои тут же отвела, он продолжил:

– Об этом знал весь Оденс. Мой дед дал ей сутки на то, чтобы она ушла из жизни самостоятельно, после чего обещал помочь ей лично. Её любовник сказал, что не даст её в обиду отцу и вообще никому, забрал её к себе прямо с площади и поселил в специально для неё купленном шикарном доме, окружив охраной. Её отец и брат попытались туда проникнуть и были убиты стражниками. А по цыньянским законам, дом аристократа должен иметь старшего мужчину, старшую женщину, хотя бы один меч и наследника, если чего-то из этого не хватает, дом закрывается. То есть, в этом доме не принимают гостей и ничего не празднуют, члены семьи носят траур. Дом может быть закрыт в течение года, если за этот год не удастся восполнить потерю, дом считается пришедшим в упадок, вся семья теряет привилегии, их никуда не приглашают, это конец для аристократа. Старшая женщина Кан, оставшись без мужа, закрыла дом и быстро женила своего девятнадцатилетнего сына, в надежде на наследника. Но его жена за первые три месяца не забеременела, он подал на развод по причине её бесплодия и женился ещё раз, но вторая жена тоже не подарила ему наследника.

Он невесело усмехнулся и пожал плечами:

– Зато родился я. И у бабушки Кан был выбор, взять на себя позор и признать меня наследником, сохранив род, дом и отношения с единственной дочерью, которая к тому моменту стала очень богата, или отказаться меня признавать и потерять всё, в этом случае у неё было две дороги – монастырь или смерть. Она выбрала позор и богатство, как я позже узнал, она планировала меня убить, как только обзаведется другим наследником. Но другой наследник никак не хотел рождаться, – министр злорадно улыбнулся, допил чай и поставил чашку на стол. – Моего дядю, на тот момент – старшего мужчину Кан, прокляла бесплодием женщина, которая его любила.

Вера пораженно замерла, министр развел руками и криво усмехнулся:

– Дикие были времена, противозачаточных амулетов не было. Она была рабыней-полукровкой, он с ней спал, а когда узнал, что она забеременела, приказал избавиться от ребёнка. Тогда скандал по поводу беременности моей матери был в самом разгаре и дядя скорее умер бы, чем покрыл себя подобным позором. Но женщина его любила и ребёнка хотела, она пообещала дяде, что сохранит всё в тайне, но он не позволил и силой напоил её зельем, травящим плод. – Он отвернулся и гораздо тише сказал: – Оно вызывает сильную боль и кровотечение, чтобы это скрыть, он отослал её из дворца в храм. Она промучилась там несколько дней и умерла, так иногда случается. Это официальная версия. На самом деле, она выжила и даже каким-то чудом сохранила ребёнка. Пожила немного в храме и, заручившись поддержкой моей матери, которая её чисто по-женски поняла, переехала жить в дом Кан Цыньянской Империи, где служила на кухне, родила ребёнка и умерла через несколько дней после родов, там… плохие условия. Ребёнок остался безымянным рабом дома Кан, и спустя девять лет, имя дал ему я.

Он улыбнулся, Вера пораженно приоткрыла рот, он кивнул:

– Двейн, что значит «тень», или «то, что сокрыто в тени» – секрет, тайна. Он мой двоюродный брат. Я узнал об этом от матери, когда привез его в Карн. Она увидела его и сказала, что он похож на её брата в молодости, и рассказала мне историю о том, как может повернуться судьба. И даже показала письмо, где мать Двейна написала, что если его отец не хочет видеть своего ребенка, то пусть не увидит своих детей никогда. У него нет больше детей, он сменил четырёх жен, которые в следующих браках нормально рожали, а за него перестали отдавать девушек, потому что стало понятно, что проблема в нём.

Он отставил чашку и тут же опять взял, попытался улыбнуться.

– Вот так я остался единственным наследником. Мой отец осыпал семью золотом и подарками, мать стала самой дорогой в Карне и самой презираемой в Империи распутницей, я стал живым доказательством позора семьи, дядя стал непросыхающим пьяницей. Некоторое время спустя мать охладела к отцу и вышла замуж за наследника правителя, который точно так же потратил последнее на дворец и готов был потерпеть позор ради денег и возможности иметь наследника. На данный момент она родила ему четырёх дочерей и полностью посвятила себя семье.

– А отец? – тихо спросила Вера.

– Он умер, девять лет назад.

– Простите, – прошептала Вера, отводя глаза, он махнул рукой:

– Я уже привык и смирился. – Помолчал, с теплом сказал: – Он был единственным человеком в мире, которому было плевать на моё происхождение, на то, какие у меня глаза, на каком языке я говорю. У него до меня было три дочери и он очень хотел сына. Тратил на меня море времени и горы золота, у меня было всё, что бы я ни захотел, всё самое лучшее и мгновенно, максимум завтра. Он всегда стремился достать для меня всё лучшее в мире – лучших учителей, лучшее оружие, лучшие материалы. Я вообще никогда не слышал от него слова «нет», мне было можно всё.

Он задумался, улыбнулся:

– Я в детстве был любопытный и всё хотел попробовать, что ни увижу, мне мигом хочется так уметь. У меня была кузница, была мастерская с инструментами для чего угодно, даже огород был, я увидел, как крестьяне копаются в земле, и мне тоже захотелось, он разрешил. Хотя для аристократа это позор, к земле прикасаться. Я даже вышивал, а мужчинам нельзя, это исключительно женское занятие. Отец сказал, хочешь – учись, и нанял для меня лучшую в Империи мастерицу вышивки. Она так меня боялась, что у неё всё из рук валилось. Поначалу. Через недельку она уже бойко рассказывала мне, откуда у меня руки растут, – он грустно улыбнулся, посмотрел на свои руки, задумался и замолчал.

Вера боялась пошевелиться, внутри гудел водопад из разрозненных чувств и эмоций, которые все вместе вызывали только одно желание – обнять его покрепче. Он помолчал, потом глубоко вдохнул и повел плечами, оперся о стол:

– Короче, по делу. Официально женаты мои родители никогда не были, и даже в завещание отца я внесён без слова "сын", а наравне с его друзьями и коллегами. Отец баловал меня деньгами и вниманием, но для общества это всё равно не более, чем причуда богача. Бастардов нигде не любят, а бастарда, выбившегося в люди наравне с родовитыми отпрысками, не любят вдвойне, потому что посмел влезть с посконной мордой в суконный ряд. Для людей, с которыми вы будете общаться на балу, само моё существование и уж тем более, присутствие на балу – плевок в их чувствительную душу. Для вас было бы лучше, если бы меня там вообще не было, но этого я позволить не могу, даже королевский дворец небезопасен, а доверить вас мне некому. Так что просто запомните, полукровки и, тем более, бастарды, кем бы они ни были и сколько бы у них ни было денег, по социальному статусу ниже аристократов, поэтому аристократы обращаются к ним на «ты». И вы должны…

– Нет.

– Вера, не усложняйте себе жизнь, – он вздохнул, устало потёр лицо, – это мелочь, которая вам сильно поможет…

– Нет.

Он зарычал и запустил пальцы в волосы, исподлобья посмотрел на Веронику и выдохнул:

– В жизни не слышал ничего более категоричного, чем ваше «нет». И более безысходного, чем «очень жаль». Ваша очередь, кстати. А то я всё болтаю и болтаю, некому заткнуть.

Она смущенно улыбнулась и выдохнула:

– Я даже не знаю… у меня теперь ощущение, что я вам крупно должна, как минимум – историю своей жизни.

– Расскажите мне историю о том, почему вы решили полечить и наградить именем помойного кота, и будем квиты, – иронично фыркнул он, она пожала плечами:

– Короткая будет история. Он мне понравился и мне захотелось сделать для него что-то хорошее. Всё.

– А при чём там «вещи для людей»?

– Я сделала это для себя, – кивнула Вера, смутилась и напоказ саркастично закатила глаза, – потому что есть такая глупая категория людей, которым для счастья нужно быть кому-то полезными. А я – самая бесполезная в мире Призванная, и компенсирую это как могу.

Он прыснул и тихо рассмеялся, покачал головой: