Текст книги "Ваша С.К. (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)
Глава 39 «Нет сил ни жить, ни умереть»
На этот раз дверь поддалась, и княжна рухнула на колени перед Ариной Родионовной, которая охая поправляла на голове белый платок. Ухватилась за темную нянюшкину юбку и уткнулась лицом в передник.
– Милая, помоги снять этот ошейник. Христом Богом молю…
– Тише, тише, дитятко… – склонилась к младой девице сухонькая старушка. – Не ровен час батюшка твой услышит, прогневается на тебя. Не время, родненькая, еще не время… Поживи пока, дитятко, а как сыщут тебе суженого, тогда и помереть не страшно будет.
Арина Родионовна ласково гладила всхлипывающую воспитанницу по растрепанным волосам и причитывала что-то тихо-тихо, едва шевеля губами, словно утешала младенчика, а младенчик тем временем выкатил свое кругленькое обрубленное тельце из колыбели и во все глаза уставился на коленопреклоненную княжну, но не издавал даже малейшего звука, чтобы оставаться незамеченным.
– Не понимаешь ты, родненькая, – заламывала руки княжна. – Сил моих больше нет смерти ждать! Свободы хочу от них ото всех… Лучшей доли хочу, а лучшее – это смерть, нянюшка.
Арина Родионовна еще больше спину сгорбила, чтобы стать ближе к воспитаннице:
– Да что ж в ней лучшего, милая? – хрипела она. – Холодно там…
– Да и тут не теплее, родненькая! У огня век не просидишь… Да и огонь в этом доме дымит сильно – живому человеку сразу дышать невмоготу становится. Отпусти меня, моя милая, коли любишь. Сними оковы…
– Куда отпускать тебя, горемычная?! Слезы-то утри, а то как помрешь в слезах, так и будешь до скончания веков реветь, как я – кашлять…
И Арина Родионовна прикрыла уголком своего белого платочка рот, чтобы откашляться, но Светлана вновь ухватилась за ее подол и подползла чуть ближе – все как была, на коленях.
– К нему отпусти, слышишь? – шептала, задыхаясь, княжна. – Смерть мне давно напророчена. Не хочу принимать ее от кого ни попадя. Смерть желанная – она вот рядом, только поймать за плащ надо, а упущу – только дольше промаюсь. Отпусти! Неужели не любишь?
– Ну полно тебе! Гляди, что удумала! – Арина Родионовна вырвала из рук княжны передник и погрозила пальцем: – Прознает отец, под замок посадит. Ну-ка живо к себе и думать не смей о басурманине, срамница! А уйдешь, все князю скажу! Разбужу и скажу!
Княжна чувствовала, что сейчас еще пуще разревётся:
– Не нужен мне граф! – голос у Светланы срывался. – Умереть хочу раз и навсегда, а не вечность маяться: с ним ли, с другим – все едино! Умереть и забыться вечным сном, а не во тьме рыскать голодным зверем. Насмотрелась на этот зверинец, довольно с меня!
И с колен поднялась.
– С меня тоже довольно глупостей твоих! – хрипло, давясь кашлем, проговорила Арина Родионовна. – Ступай к себе…
Княжна метнулась в соседнюю спальню, хлопнула со злости дверью и кинулась к стопке книг на полу, чтобы вытащить самую нижнюю, Зиночкину. Закрыв глаза и наугад открыв страницу, Светлана принялась читать:
– Грех – легкочувствие и легкодумие, полупроказливость – полуволненье. Благоразумное полубезумие, полувнимание – полузабвенье. Грех – жить без дерзости и без мечтания, не признаваемым – и не гонимым. Не знать ни ужаса, ни упования и быть приемлемым, но не любимым.
Захлопнула книгу и бросила на пол, затем взяла себя за запястье и посмотрела на корочку, образовавшуюся вокруг гостиничного пореза. Подцепила ее ногтем и выдавила несколько крупных капель алой крови, которые слизнула и поморщилась.
– Никогда! – выкрикнула Светлана в пустоту и снова вытащила книгу, в которой красивым почерком было написано посвящение: «Я – раб моих таинственных, необычайных снов…»
Светлана вернулась с книгой к кровати, положила ее под подушку и залезла под одеяло. Не осталось сил бодрствовать, но и не хватало сил заснуть. С тяжелым вздохом княжна закрыла глаза, снова вытащила книгу и опять наугад открыла страницу. На сей раз ей выпало следующее предсказание: «Не ведаю, восстать иль покориться, нет смелости ни умереть, ни жить… Хочу любви – и не могу любить.»
Княжна во второй раз убрала книгу под подушку и в очередной раз попыталась самостоятельно справиться с замком колье, но снова ничего у нее не вышло. Серебряное колье осталось на шее, а книга волшебным образом вновь оказалась в руках.
– Все – хватит, Зиночка! – сказала Светлана сама себе и в то же время вслух. – Я и так знаю, что беспощадна моя дорога, она меня к смерти ведёт. Но люблю я себя, как Бога, – Любовь мою душу спасёт.
Она ещё раз посмотрела на свое запястье с запёкшейся капелькой крови и сказала последнюю строчку четверостишия, которая не поместилась на руке спящего графа фон Крока: «Ничего не знаю. Я тихо сплю». И добавила от себя: Дура!
Теперь закрыть глаза и надеяться, что во сне не придётся пережить все заново:
– Ночь. Улица. Астория… – шевелила губами княжна, ловя языком горькие слезы.
Впрочем, «переживать» было нечего в обоих смыслах этого слова: ничего у них с графом не произошло, а что и произошло переживаний не стоило – а что произойдет нынче ночью, за то лишь она одна в ответе будет. Да и отвечать уже будет некому.
– Спи! – вдруг услышала Светлана из-под кровати голос Бабайки. – Вечер утра мудренее. Может, к вечеру и помирать расхочется.
Светлана ахнула и свесилась головой с кровати:
– Не расхочется! Пожила и хватит…
– Это смотря кому хватит, – волосатые пальцы схватили ее за нос и чувствительно ущипнули. – Тебе хватит, а я с тобой еще не нажился, – Бабайка влез на кровать и уселся по-турецки. – Сама посуди, что мне за выгода от твоей смерти: меня в деревню отправят, а родитель у меня тяжел на руку и скор на слова. Пряниками его лишь гвозди в половицы заколачивать, а я печатные люблю или на худой конец фрукты глазированные…
– Стащил все же! Уж я тебя! – замахнулась на него княжна, и хоть Домовой знал, что не имела она намерения ударить его, се же прикрыл голову руками.
– Куды волку шоколад?! К тому же, у них от сердечного томления аппетит пропал… Где ж то видано, чтобы оборотень с мертвой девой ужился…
– О чем это ты? – подалась вперед княжна.
– О том, о чем ты тут стихи читала! Или ж о том, что знать особам, которые никого, кроме себя, не любят, не надобно. Спи!
И зыркнул на нее ужасными глазищами так яростно, что Светлана на подушки упала и уснула в единый миг. А в следующий Бабайка уже был на полу возле брошенного разъяренной княжной плаща, сунул по-быстрому руку в карман и вытащил конвертик с театральными билетами. И довольный кражей поспешил вон.
Утром княжна проснулась, умылась, оделась во все белое, к смерти готовясь, и не хватилась пропажи, пока не надела в прихожей свой серый плащ.
– Да что же это такое?!
Она твердо помнила, что положила билеты в карман. Ни под кроватью, ни в книгах, ни в шкафу, куда была брошена вчерашняя одежда, их не нашлось. Зато нашлись злобные слова на Бабайку.
– А-ну поиграй и отдай!
Тишина: ни шороха, ни вздоха.
– Да где же ты?! – вылетела из спальни княжна. – Не спрячешься, найду!
Но найти никак не получалось: ни заветного конверта, ни самого Бабайки.
– Вот уж я тебя!
Но угрозы Светлана произносила в пустоту: чтобы наказать кого-то, этого кого-то надо еще поймать, а не пойман – не вор, как водится. А между тем время утекало сквозь сжатые в кулаки пальцы, как злые слезы – сквозь ресницы. Мертвый дом спал непробудным сном, а в надлежащий для пробуждения час ей надлежало будить не князя, а графа в гостинице. А то еще подумает, что она передумала идти с ним в театр, а она пойдет – если, конечно, билеты отыщутся и сил хватит смерть так надолго оттягивать у нее и у него. Светлана не прощалась с домом, точно на простую прогулку собралась – ни о чем она не жалела. Лишь о том, что нюха у нее на нечисть нет никакого!
И тут что-то зашевелилось в печи. Светлана с победоносным воплем начала вытаскивать оттуда Домовенка, только тот застрял и благим матом требовал вернуть его в заточение.
– Где билеты? Где? – шипела княжна, винтом выкручивая печных дел мастеру плечи. – Куда дел их?
– Не ведаю!
– Сколько раз просила чужого не брать!
– Меня самого ограбили! – вопил Бабайка. —Приказала искать – искал. Даже в печь залез. Нетути… Совсем нетути…
Светлана наконец вывернула плечи, и голова Домовенка вылетела из печной дверцы, как пробка из шампанского – с таким же шумом. Причитания только усилились, когда бедный Бабайка увидел на любимом ковре княгини оставленные им черные следы.
– Фу ты, ну ты… Горе мне, горе! Окаянная!
– Где мои билеты, нелюдь?! – подступила к нему с грязными кулаками княжна. Вся она перемазалась в золе – и лицом, и белоснежным нарядом грязная стала, и мысли у нее в отношении друга и соратника детских игр были не чищи. – Придушу, коль не скажешь! Голыми руками… Придушу!
– Вы что-то потеряли, княжна?
Светлана резко обернулась – перед ней, все в том же пальто, стоял господин Грабан, по-прежнему бледный и несчастный, с черными разводами под глазами, прямо как у бедного Пьеро.
– Доброе утро, – проговорила Светлана растерянно и против воли дала оборотню ответ про потерянные билеты.
– Если вы не вняли моим увещеваниям никуда не ходить с господином графом, то посмею предложить свой нюх в помощь.
Светлана заморгала ещё сильнее, не понимая, о чем ведёт речь трансильванский гость. И Раду пояснил, спросив, где в последний раз она видела билеты? Получив ответ, оборотень опустился перед княжной на колени и сунул в карман человеческий нос.
– А вам не следует ли для оттого оборотиться волком? – несмело осведомилась она, чувствуя подскочившее к горлу сердце.
– Мне вообще не следует сейчас обращаться волком, – снисходительно улыбнулся молодой оборотень. – В человечьем обличье от меня сейчас больше проку.
Втянув носом ткань, Раду замер, потом вскочил, бросил чумазому Бабайке короткое и грозное «сидеть!», повернулся к княжне спиной и пошел по направлению к детской. Светлана семенила следом, ни о чем не спрашивая.
– Постучитесь. Это тут, – указал сыщик на дверь, за которой спал Игошенька.
Арина Родионовна заохала и заахала, увидев на пороге чужака и измазанную в саже княжну.
– Там!
Оборотень ткнул указательным пальцем в колыбельку.
– Не мог Бабайка туда спрятать билеты! – выдохнула княжна.
– Нюх меня никогда не подводил! – обиделся Раду и сделал к колыбельке большой шаг, больше похожий на прыжок зверя.
Но ему наперерез ещё резвее кинулась Арина Родионовна и худой грудью загородила спящее дитя.
– Не трожь, лютый! – вскричала она хрипло.
Раду обернулся к княжне.
– Они там! – оборотень так разозлился на неверие княжны, что затопал ногами. – Пахнут бумагой, чернилами и сажей…
– Тише!
Светлана схватила его за руку и потащила к двери, говоря дорогой больше для своей нянюшки, чем для белого волка в голубом пальто:
– Стоит ли из-за такого пустяка Игошеньку будить. Нет билетов, так так тому и быть. Не пойду в театр… Да и пост скоро, негоже развлекаться… Надо грехи вспоминать и молиться… Я до Лавры прогуляюсь…
– Вы передумали?! – схватил ее за оба локтя оборотень, когда она прикрыла дверь детской.
– Да, – сказала Светлана твердо и высвободилась. – А сейчас уйдите… Князь проснется, ступайте к нему со своей просьбой. Он сведет вас с Аксиньей, если будет на то его воля. А мне вернуться надо к себе, переодеться…
Раду резво бросился в прихожую. Косичка била по его тонкой спине, точно волчий хвост. Светлана беззвучно расхохоталась и вернулась к себе. Перед шкафом она уже стояла бледная и серьезная – платье должно быть цвета крови. Она не Снегурочка, чтобы ледяной саван носить.
Глава 40 «Да будет воля Твоя!»
Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли – наставляла сама себя Светлана, в который раз проводя вспотевшими ладонями вдоль бедер, плотно затянутых платьем. Спокойствие не снизошло c небес и не поднялось с глубин человеческой души, и Светлана начала пересчитывать декоративные пуговицы, спускавшиеся от дрожащей груди по всему малинового цвета платью до вчерашних красных сапожек. На двадцатой пуговице княжна сбилась и принялась нервно поправлять белый пояс, которым до невозможного утянула талию: быть может, из-за этого пояска Светлана и не смогла съесть предложенный дядей Ваней пирожок и ограничилась лишь чашкой иван-чая, заваренного, кажется, уже во всех имеющихся в доме емкостях.
Руки в узких рукавах с трудом сгибались в локтях, зато белые кружевные манжеты прекрасно скрывали рассеченное утром запястье, а белый отложной воротничок с кружевным жабо в свой черед – серебряное колье. Убрать волосы Светлана не успела, поэтому они свободной косой спускались вдоль спины до самого пояса.
Еще раз выдохнув и снова вдохнув, княжна подняла кулачок, чтобы постучать, и только сейчас заметила, что не затворила за собой дверь. Чуть толкнув ее, Светлана протиснулась в образовавшуюся щель. На глаз ничего не изменилось с ее ухода, и она поспешила заглянуть в спальню: и действительно граф фон Крок продолжал спать в той же позе, в которой она его и оставила. Только, пожалуй, цвет портьер стал ярче под натиском лучей заходящего солнца. Перед ней расцвел целый розовый сад! Где за бутонами прятались острые шипы – но она готова к боли!
Светлана вздрогнула и, осторожно ступая, на носочках дошла до кровати, которую оставила незаправленной. Исправив утреннюю оплошность, княжна сняла с плеча тонкую цепочку и бросила на покрывало свою простенькую прямоугольную сумочку. Присев на самый край, Светлана принялась ждать заката и пробуждения трансильванца. И смерти.
– Дура! – процедила она сквозь зубы, почувствовав в глазах неприятную резь. Сказала то ли себе, то ли непрошенной слезинке.
В сумке лежала врученная ей вчера тетрадь. Князь Мирослав решил скоротать день в своем кабинете, но проститься с дочерью не вышел, а оставил рукопись у дяди Вани, и вот теперь княжна принялась перечитывать то, что было навеяно журналисту некоторыми реальными событиями годовалой давности, кои он имел счастье не видеть лично, а лишь слышал в смелой интерпретации Федора Алексеевича, который умел развлечь литературную публику всякими небылицами, когда той надоедала княгиня Мария.
– Светлана, вы плачете?
Граф фон Крок присел на кровать, возложил руку Светлане на голову и притянул к себе. Княжна не сопротивлялась даже для вида – ухватилась за кружево его сорочки и продолжила всхлипывать. Только когда рука соскользнула ей на спину, княжна, вздрогнув от холода, отстранилась от трансильванца и вытерла рукавом глаза – благо нынче, перед смертью, она не испортила природную красу никакими женскими средствами.
– Это от смеха, – сказала она и захлопнула тетрадку, которая лежала у нее на коленях. – Простите, я зачиталась и не заметила, как вы проснулись. И заодно простите, что я была так неосмотрительна, что не закрыла дверь номера на замок, когда уходила утром.
Светлана спрятала тетрадь.
– Да, – она вдруг покраснела, а пальцы, сжимавшие дамскую сумочку, побелели. – И вот за это простите меня, дуру…
Граф проследил за взглядом княжны и улыбнулся во весь рот, в котором спрятались два острых клыка, когда увидел на своей руке кровавые письмена.
– А если я заплачу от смеха, вы меня обнимите? – спросил он уже без всякой улыбки.
– Нет! – резко сказала княжна и вскочила с кровати, выронив сумочку. – Я уже попросила прощения и сказала, что дура. Этого недостаточно?
Глаза ее продолжали блестеть от недавних слез, и граф испугался, что его прекрасная гостья снова заплачет.
– Простите меня великодушно, Светлана! – он тоже встал. – Но боже ж ты мой, мне до безумия жаль, что я не смог проснуться и хоть одним глазком посмотреть, как вы это писали. Вы, надеюсь, не стояли передо мной на коленях?
Светлана вспыхнула еще больше и прижала стиснутые пальцы к груди в надежде скрыть и унять волнение.
– И ещё… – тянул трансильванец каждый звук, – мне жаль, что вы никого не любите… Это неправильно.
– Нет, отчего же! – выкрикнула Светлана и тут же растерянно покосилась на дверь. – Я себя люблю. Я же вам, мёртвым, подражаю, а вы никого, кроме себя, не любите, ведь так? Не надо отвечать! – прошептала она. – Пусть я умру в неведении…
– Вы собрались умирать? – голос вампира дрогнул.
– Да, – у княжны дрожали даже плечи. – Вы же сами напророчили мне смерть, – она протянула ему ладонь и тут же сжала пальцы в кулак. – Мне будет жаль, если моя смерть действительно принесет кому-то горе…
Граф молчал, но княжна молчать не могла.
– Я знаю, что некоторые люди умеют любить… Мои родители… Настоящие родители! Поэтому, если мне действительно уготовано повторить путь матери и умереть в родах, я хочу умереть до свадьбы, чтобы никто по мне не плакал. Вы ведь, мертвые, не умеете плакать? Всерьез… – Она сжала плечи от нервного смешка и спрятала глаза в пол. – Княгиня плачет, лишь когда напьется… Или надышится кокаином… Это ведь ненастоящие слезы…
Граф протянул руку, но княжна не подала своей.
– Вы сами говорили, Светлана, что князь – человек, и он умеет плакать.
– Он выплакал все слезы. Я уверена! Прошу, возьмите в сумочке фляжку…
Граф щелкнул замком.
– Светлана, – он так ничего и не достал из сумки, – я хочу посмотреть хотя бы второй акт «Снегурочки». Я не хочу вновь уснуть, чтобы вы снова не подумали, что у нас в деревне одни невежды и невежи.
– Это другое, это не чухонская и не оленья кровь. Они обе под замком. Это простая с донником, – протараторила Светлана. – Простите… Нам ее из Москвы привозят для посетителей. В канцелярии бочка стоит с черпаком. Вам просто постеснялись предложить. Вот я и отлила немного. Знаете, – голос ее чуть взвился, – когда только открылась Кунсткамера, туда водкой народ заманивали, так вот и князь так поступает – наши упыри напьются и все обо всех разбалтывают, ведь что у трезвого на уме…
– Княжна, да я и так вам все скажу, не надо меня спаивать, – продолжал улыбаться граф, листая тетрадь, которую достал вместо фляжки. – Я вот до глубины души… Ну это так, образно говоря, – теперь он даже рассмеялся, – потрясен тем, что вы пожертвовали для меня свою кровь. Чувствую себя тем самым пауком, который вонзил свои острые зубы в сердце бедной невесты…
– Зачем вы прочитали?! – вскричала княжна.
Граф сунул тетрадь в сумку, щелкнул замком и протянул княжне, но Светлана не протянула руки, она по-прежнему держала обе у груди.
– Простите, Светлана… Обычное любопытство. Мы, так же как и люди, не умеем его контролировать. Мы сейчас пойдём к автору? Вы позволите мне объяснить ему, что обманывать детей плохо – в сердце только осиновый кол вбивают, а кусать мы в шею предпочитаем…
– При чём тут дети? – вымолвила княжна, все еще не решаясь взять протянутую сумку.
– А это что, сказка для взрослых? – похоже искренне удивился граф. – Я вообще считаю, что не стоит прививать детям любовь к комарам-кровососам, мы и без литературной помощи с этим справимся… Да, и что же случилось, позвольте мне спросить, с победителем?
– Не было победителя, не было паука и не было комара, было много вдрызг пьяных упырей… Меня там тоже не было! Это был просто новогодний бал. Федор Алексеевич умеет привирать, а Николай не отличает ложь от правды.
Протянутая рука с сумкой исчезла.
– Вы решили все же попробовать кровь с донником? – голос княжны опустился до шепота. – Утром вы говорили про горячую воду в ванне. Помойте, пожалуйста, руку…
– Вы с ума сошли, княжна!
Светлана опустила глаза, поняв, что граф намеревается слизать все буквы языком.
– После этого не смейте предлагать мне кровь с донником! – усмехнулся граф, расправляя рукав сорочки. – Запёкшаяся кровь – это для нас как засахаренные фрукты. Жаль, что вы не дописали четверостишье. Я в детстве ужасно любил мед…
Светлана резко выкинула вперед руку:
– Попробуйте, вдруг она у меня и горячей такая же сладкая!
Граф отшатнулся и чуть не опрокинулся на кровать.
– На вас ни оберегов, ни шерстяного пояска, Светлана!
Граф попятился к двери, но княжна метнулась к нему и упала на колени.
– Да, я стояла перед вами на коленях утром и молила вас проснуться от запаха свежей крови и встану сейчас! – она протягивала к нему руку с затянувшимся порезом. – Раду сказал, что вы можете высосать кровь и из руку. Для этого необязательно кусать в шею!
Граф схватил ее за запястье и сам рухнул на колени – так они и стояли друг против друга минуту, а то и больше, не говоря ни слова: только живая девушка едва слышно дышала, хотя думала, что уже не дышит, такой сильной была хватка вампира и такой волнительной.
– Светлана, что вы надумали?
Он явно хотел продолжить фразу, но осекся.
– Умереть, – едва слышно прошептала Светлана. – Я не хочу ждать смерти. Я же сказала вам, я не хочу, чтобы по мне плакали. И я не хочу плакать… Я хочу просто уснуть. И пусть моя смерть принесет хоть кому-то радость. Вы же будете счастливы, если выпьете меня до дна? – она всматривалась в его молчащее лицо. – Скажите, граф, это будет больно? Вы ведь чувствуете боль жертвы?
Вампир резко поднялся и с такой силой дернул княжну за руку, что Светлана взвизгнула. Тогда он подхватил ее под локоть и поставил на ноги.
– Мы опаздываем в театр. Идемте!
– Мы не идем в театр, – прошептала Светлана, вся подаваясь к графу, чтобы тот не вздумал отпускать ее. – Они украли у меня билеты, чтобы я не пошла к вам и вы меня не убили.
– Я не собираюсь вас убивать…
– Я знаю, – шептала Светлана, глядя в темные глаза вампира своими светлыми, блестящими от слез. – Я надеялась вас упросить. Они думают, что отговорили меня от смерти. Но я приняла решение и не отступлюсь от него…
– Какое решение? – прохрипел в ответ граф, стараясь отстраниться от живой девушки, как можно дальше.
– Умереть! И если вы не хотите получить мою кровь, ее получит… – Светлана прикрыла глаза, – ваша ванна. Вы предложили мне ее вчера. Я принимаю ваше предложение… Там, на столе нож для писем… Он достаточно острый…
Теперь вампир держал девушку за оба запястья. Лицо его почти склонилось к ее – их носы удерживало от соприкасания лишь серебряное колье.
– Я сделал вам вчера иное предложение, – граф говорил шепотом или вовсе не шевелил губами. – Я предложил вам вечность вместо сырости могильной и тлена… Вы снова снились мне. И на сей раз в образе невесты. Вы согласились во сне. Скажите мне «да» наяву… И тогда я поверю в свой пророческий дар. Скажите мне «да», Светлана. Будьте моей женой… И я превращу вашу вечность в сказку. Скажите только, что вы согласны стать графиней фон Крок…
