Текст книги "Ваша С.К. (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)
Глава 43 «Вот как неосмотрительные девушки теряют шляпки»
– Вы сами хоть поняли, что сказали? – усмехнулся граф, хотя почувствовал, что девичья грусть частично передалась и ему. – Ничего не может ни начаться, ни закончиться. Это ничто вечно, как жизнь после смерти. Так что же вы чувствуете сейчас?
Светлана вскочила, и рука ее легко выскочила из ладони графа.
– Только то, что это все закончится с рассветом! Я не могу объяснить, что именно… Идёмте! Не будем терять время. Наши белые ночи такие короткие… Возможно, я заболеваю. Если я не сумею показать вам город сегодня, завтра мне будет ужасно стыдно, если вас снова заставят охранять меня. Вы же не за тем ехали, чтобы сидеть у постели чужой больной девушки! Я даже не смогу предложить вам крови – она станет горькой от лекарств!
Ее глаза горели, а пальцы нещадно драли юбку, прилипшую к бедрам.
– Зачем куда-то идти? – граф, все еще сидевший на скамейке, обвел тростью сквер, указывая сначала на Адмиралтейство, затем в сторону Зимнего дворца, потом на одетую в гранит Неву и снова на памятник Петру Великому. – Здесь весь город, как на ладони. Вас дома еще не ждут. Мы не досмотрели спектакль и можем спокойно посидеть здесь до его окончания. Возможно, мы даже сумеем понять, что вас так тревожит. И вы еще даже не отдышались от бега.
Но Светлана сделала шаг от скамейки, вынуждая графа подняться и последовать за ней.
– Куда делась ваша перчатка?
Фридрих удивлённо посмотрел на княжну, отдернувшую руку, которой хотела опереться о него.
– Помилуйте, Светлана! После театра я не надевал перчаток из-за ожогов.
– Простите, я не заметила, – в смущении отвернулась Светлана. – Вы можете надеть перчатку сейчас?
– Могу, но не хочу, – граф поймал руку княжны и прижал к своей груди. – Светлана, ну не будьте смешной! Вы не боитесь писать кровью у меня на руке, находясь со мной наедине, и боитесь просто коснуться моей руки на людях. Светлана, если даже князь получит к утру море писем, он им не поверит. И вы же знаете, как не легли бы карты, я готов ответить за все свои поступки, даже если кто-то сочтет их проступками.
Светлана отняла руку от груди вампира и взяла его под локоть.
– Светлана, скажите, – заговорил граф через пару шагов. – Почему вы постоянно прикрываете свои чувства чужими стихами? Почему вы сами не можете за себя говорить? Пусть даже прозой. Чего вы боитесь?
– Себя, я боюсь себя! – вдруг закричала княжна и уткнулась носом в грудь графа, но прижать ее к себе трансильванец не успел, потому что девушка дернулась назад и выпалила: – Я боюсь жить. Я боюсь умереть. Я трусиха. Меня такой воспитали – постоянно говорили, что я должна делать и как я должна говорить. Мне только никогда не говорили, как я должна любить. А все потому, что вы, мёртвые, забыли как это – любить, и прекрасно живете без этого, потому что у вас нечему учащенно биться. А вот у меня сердце готово выпрыгнуть из груди. Даже сейчас, и мне кажется, что я вас не боюсь… И не боюсь, что вы меня убьете… И если это не страх, то что же это?
Она не слышала ничего, кроме бешеных ударов собственного сердца, и вампир слушал его, с упоением считая удар за ударом. Слушал и молчал.
– Так, может, пришло время отпустить ваше сердце? – заговорил он совсем тихо, склоняясь к бледному лицу живой девушки темными мертвыми губами. – Пусть скачет, куда хочет. Без сердца вам станет намного легче…
– Вы снова за своё! – Светлана увернулась от поцелуя и забарабанила кулачками в железную грудь, от которой вампир не отпускал ее. – Я не люблю вас и никогда не полюблю… Но проклясть вас сумею! Пустите же!
И Фридрих со стоном разжал тиски своих ледяных объятий.
– Наденьте перчатку и проводите меня до дома, где мы расстанемся навсегда. Знаете, вечер утра мудренее. Я это поняла как раз сейчас… Я не хочу смерти в ваших объятиях… Потому что вы меня обманите.
Граф надел перчатку и протянул княжне руку.
– Светлана, простите меня. Давайте забудем все, что сказали друг другу…
– Забыть ваше предсказание? – нервно хохотнула княжна. – Увы, забвенья не дал Бог. Любить – не доставало чувства. Простите, я опять говорю красиво чужими словами, потому что очень люблю красоту – она у петербуржцев в крови. Я вот с вами поделилась частичкой красоты – надеюсь, никто и никогда не подарит вам подарка лучше того, что подарила я.
– Вы тщеславны, Светлана, а это грех, – проговорил граф сухо, вдруг убрав протянутую руку, чтобы переложить в нее трость, будто меч, отделивший друг от друга Тристана и Изольду. – И горды сверх меры. И это тоже грех.
– Я вам подражаю, забыли? Так подарите и вы мне подарок, которого я тоже не забуду. Покажите мне город – я хочу взглянуть на него еще выше, чем с Исаакия! И вам тоже будет интересно охватить всю нашу красоту одним взглядом, раз вы не можете войти в храм. Я помню, что сотворило с вами распятие на пороге моей спальни. Это для наших мерзавцев церковь – дом родной, они и мертвечиной не брезгуют. Впрочем, как и наши люди… Вы были в Кунсткамере?
– Да, мы заглянули туда перед тем, как пришли к вам. Мы видели вещи и пострашнее. Я готов подарить вам город с высоты полета летучей мыши, – Фридрих раскинул руки, чтобы принять княжну в свои объятия. – Только вам придётся очень крепко за меня держаться.
– А вы сумеете подняться со мной в небо? Меня же тяжёл камень на дно тянет… Это я про свое сердце.
– Оставьте сердце на земле. В небесах они ни к чему!
– Хорошо, что пушка у нас бьет только в полдень, – прошептала княжна, краснея. – И вы со страху не уроните меня в Неву…
– Уже давно за полночь. Но смею вас заверить, я не выпущу вас из объятий, даже если против меня выступит вся ваша артиллерия.
– Вся наша артиллерия, – княжна сделала к графу еще один шаг, – один лук Басманова. Федор Алексеевич стреляет прямо в сердце.
– Ему придется постараться для начала расщепить стрелу, которую пустила в мое сердце его внучка.
Фридрих прижал княжну к груди, и в тот же миг Светлана перестала ощущать под ногами землю и в ужасе вцепилась вампиру в плечи. Тёплый ветер июньской ночи сорвал с головы сначала цилиндр, а затем и шляпку, которая, сделав круг над парящей парой, стремительно опустилась на перекатывающиеся воды Невы и поплыла под Дворцовый мост, затем под Троицкий, все дальше и дальше уплывая от своей хозяйки, пока совсем не исчезла.
– Вам лучше без шляпки, – поспешил заверить напуганную княжну граф. – Вы не бойтесь, просто крепко держитесь за меня, потому что сейчас я уберу руку.
Светлана еще сильнее вцепилась ему в плечи, а Фридрих тем временем вытянул из косы ленту: в то же мгновение порыв ветра швырнул волосы Светлане в лицо.
– Вы рано расплели мне косу, – прокричала она сквозь светлую завесу своих волос.
– Не рано, Светлана. Я вас уже украл. Княгиня сказала, что язычество ближе вашей семье.
– Вы о чем сейчас, Фридрих? – голос княжны упал.
– Вы знаете, о чем я. Жениху достаточно украсть понравившуюся невесту, чтобы она стала считаться его женой. Ведь так было заведено у славян?
– Какое нам дело до славян? Меня заставляли читать Калевалу! Много ли вы знаете про порядки у викингов? – быстро нашлась с ответом Светлана. – И учтите, мои родители практикуются только в византийском праве. А теперь – прощайте!
Светлана раскинула руки, но осталась прижатой к груди графа.
– Какая вы смешная, княжна. Думаете, я не раскусил вас с вашей затеей еще на земле? Я же сказал, что не выпущу вас из объятий никогда, пока мы рядом… Можете кидаться под мой поезд, а до этого ни-ни… Я даже не позволю вам больше травить себя кофием за пять копеек…
Они снизились так резко, что княжна оступилась и рухнула в клумбу в самом центре Михайловской площади. Граф продолжал стоять, не подавая ей руки, зачарованно глядя на здание желтого цвета, высившиеся прямо напротив Михайловского дворца.
– Что интересного вы нашли в «Палас-Театре»? – крикнула ему разозленная княжна. – Они разорились! Тут даже вашего дара предсказаний не надо было – кто же такие билеты может себе позволить? Только упыри, а они предпочитают балет… Кстати, вы помните про балет? – Светлана поудобнее устроилась на клумбе. – Впрочем, им не следовало платить баснословные гонорары оперетточникам. Или водки бы больше продавали в кафе-шантане. Как написал один критик, заметьте – не мой отец – наш оперетточный корабль давно вышел из воды и поставлен на банку со спиртом! Что не допоёт этуаль, то дожрёт какой-нибудь заезжий, – Светлана прищурила глаза и выплюнула в спину графа: – Барон…
– Светлана, вам хорошо сидится в клумбе? – спросил Фридрих, обернувшись.
– Отлично, присаживайтесь рядом. Ночь-то какая сумасшедшая. Не находите? Да, улыбнитесь же, Фридрих! У вас такой похоронный вид, точно вы женились по настоящему… Да, улыбнитесь же, граф!
– Чему улыбаться? Тому, что вы тут же решили расторгнуть наше брачное соглашение по настоящему – тлетворное влияние города на неокрепший женский ум!
Княжна резко отвернулась к дворцовой решетке.
– Я вот тоже умираю от скуки рядом с вами… А вы и умереть-то мне спокойно не даете!
Граф накинул пиджак на дрожащие плечи княжны, затем сел рядом, не заботясь уже о том, сколько цветов примял.
– Не боитесь, что вашему отцу напишут, что вы портите городской пейзаж?
– А мне впервые – все равно, верите? Да вместо этой клумбы давно пора памятник поставить – да хоть Пушкину. Или, по крайней мере, скамейки, а то нашим бродячим собачкам негде луной полюбоваться, вот и сидят всю ночь напролёт в подвале. Впрочем, они отцу писать ничего не станут. Это он им обычно пишет нелицеприятные вещи.
Граф продолжал зачарованно смотреть на жёлтое здание.
– Светлана, я вам сейчас задам вопрос, только вы, пожалуйста, не смейтесь надо мной. Вы ничего не слышите?
– Нет, а что я должна слышать?
Лицо Фридриха уподобилось посмертной гипсовой маске, и Светлана тихо добавила:
– Я не буду смеяться. Обещаю…
Граф махнул рукой:
– Расскажите мне что-нибудь… Вдруг пройдет…
– Обернитесь тогда к Михайловскому дворцу – я вам сейчас семейную тайну открою, – Светлана лукаво взглянула в бледное лицо вампира: – Однажды на балу матушка моя вытерла рот белой перчаткой. Можете себе представить, какой цвет придала ткани кровь! Чтобы не позориться, княгиня незаметно обронила перчатку, и надо было ей в тот момент оказаться подле фаворитки императора Павла. Он тут же бросился поднимать перчатку, и так как княгини уже и след простыл, император преподнес перчатку Анне, не забыв отметить прекрасный выбор красновато-кирпичного цвета. Дама, конечно же, засмущалась и не стала присваивать себе чужую перчатку, ещё и перепачканную кровью, а император так был пленен цветом, что тут же отправил ее архитектору, который строил вот этот самый дворец. Так матушка моя изменила цвет всего города, потому что многие богачи решили перекрасить свои дома в тон Михайловскому дворцу.
Теперь граф смотрел не безразлично, а сурово. Княжна потупилась и вцепилась в сумочку, в которой лежала фляжка с кофе.
– Светлана, – произнес Фридрих сухо. – Почему вы считаете, что ничего, кроме крови, не способно меня заинтересовать?
Княжна смущённо заморгала.
– Ну разве я виновата, что все наши семейные хроники так или иначе связаны с кровью? Ну, фамилия у нас такая и сущность…
– Светлана, вы слышите канонаду? – спросил граф неожиданно. – Стреляют. Где-то очень и очень близко…
– Я ничего не слышу, – холодея, проговорила княжна.
Глава 44 «Имеющий уши, да услышит!»
Фридрих фон Крок осторожно провел руками по волосам княжны, закрывая ими уши, но Светлана все равно расслышала его слова:
– У вас больше нет ленты, так что князь непременно узнает, что я расплел вам косу.
Лицо княжны осталось серьезным. Серьезнее, чем было до этого шепота у самого графа.
– Пустое, бросьте… – голос княжны звучал на удивление ровно, хотя сердце в страхе рвалось из груди. – Ворон ворону глаз не выклюет, а и выклюет, да не вытащит. Так что не переживайте, отправим вас обратно в Трансильванию вдовцом.
– А если я не хочу? – его пальцы все ниже и ниже спускались по волосам, пока не дошли до серебряного колье.
Тогда дернулась сама Светлана, чтобы граф не обжегся.
– Чего не хотите? – еще тише прошептала она, не сводя испуганных глаз с темных губ вампира.
Граф не отвечал, просто смотрел на нее, держа пальцы растопыренными, словно вознамерился придушить строптивую невесту.
– Не хотите уезжать? – снова нервно дернулась княжна. – Тогда оставайтесь. Паспорт вам продлят. Вы не нарушили городского спокойствия никакими бесчинствами. Не считая этой клумбы… – Светлана прикрыла глаза и неожиданно для самой себя начала декламировать стихотворение: – Луна не обратилась в алтарную свечу, и всё навек сложилось не так, как я хочу. Кто дал мне это тело и с ним так мало сил, и жаждой без предела всю жизнь меня томил?
Она замолчала на мгновение, но глаз так и не открыла. Она вся превратилась в неподвижную статую, и лишь бледные губы шевелились на таком же бледном лице.
– Насмотрелась я на вас: несчастные вы все… Цели в вашей нежизни нет, вот и маетесь скукой и кровь у несчастных людей за просто так сосете, – и снова заговорила стихами: – Безочарованность и скуку давно взрастив в моей душе, мне жизнь приносит злую муку в своем заржавленном ковше.
Вдруг мраморная статуя открыла глаза, и настал черед вампира вздрогнуть от их таинственного неземного света.
– Знаете, Фридрих, а ведь господин Сологуб прав… Эти строки он для отца написал. Князь порой подолгу беседовал с Федором Кузьмичом. Именно он помог напечатать в журнале отвергнутого издательствами «Мелкого беса», но потом они разругались в пух и прах из-за «Каплей крови», и отец впервые поспособствовал закрытию литературного журнала, а все для чего? А чтобы читатели не узнали, чем закончилась та история. Но Федор Кузьмич не побоялся отца и добился издания «Мелкого беса». Князь оттаял и написал хвалебную статью… Но как же прав Сологуб, ведь жизнь – она мерзость и грязь, и смерть не облагораживает, а делает нас еще большими эгоистами. Отец все думает, что можно пустить время вспять, заставив людей читать добрые сказки. Даже надоумил наше Географическое общество начать записывать быль и небыль со всей Руси-матушки. Да заодно упырям своим велел память напрячь… Только некоторые темные личности в награду полцарства, то есть пол-Петербурга себе потребовали и… Да, Бог с ними со всеми… Вы же сказали, что я не достанусь никому, только гробу одному…
Светлана замолчала, и граф, опустив руки ей на подол, сжал дрожащие пальцы.
– У меня есть его книга, – княжна не позволила ему заговорить первым. – Я подарю ее вам. На память. В поезде прочтете.
– Выпроваживаете… – усмехнулся граф. – Не поедете со мной, значит?
Княжна опустила глаза к пальцам, которые граф крепко зажал в своих ладонях, но не попыталась высвободиться.
– Не хотите по одной любви ехать, езжайте по другой – по эгоистической, как вы изволили выразиться. Ещё год и прольется здесь кровь, и не будет конца мучениям народа русского…
– Прекратите, граф!
Светлана дернулась, но Фридрих, смяв пиджак на ее плечах, прижал смертную девушку к мертвой груди с такой силой, что княжна вскрикнула, но вампир не расслышал ее стона за собственными словами:
– К чему вспоминать былины? Неужто не знает князь, в какой страшный век вступили мы. Век, которому суждено показать, что не перевелись богатыри на земле русской, да только лечь им в нее придется почти всем до срока.
– Фридрих… – робко позвала его Светлана, но граф поднес к ее губам указательный палец с острым ногтем и прошептал:
– Послушайте меня, потому что я слышу то, что вы не слышите. Залпы тысячи орудий, которые сливаются в один протяжный вой сирены… Вы глядите и не видите то, что вижу я… У дверей этого я вижу театра толпу голодных, закутанных с ног до головы, людей… Вы съели сегодня всего один пирожок. Скажите, вы сыты?
Светлана покачала головой.
– Тогда вы поймете этих людей… Мы сидели с вами подле Адмиралтейства, и я жмурился на его шпиль, но вдруг среди обступившей меня тьмы четко увидел ползущих по шпилю людей. Я спросил одного, зачем они надевают на шпиль чехол, и он сказал: там тонкое сусальное золото, оно не может вынести камуфляжную краску, как купола Исаакия. И я взглянул на собор – собор был темен. А потом, когда мы с вами поднялись над Невой, вдруг наступила зима: по всей реке стояли вмерзшие в лед корабли. Они стреляли из всех орудий по самолетам, на которых была изображена свастика… Светлана, вы видели вблизи самолеты?
Она замотала головой.
– У этих, представляете, было всего по одному крылу… Как они летают, непонятно… Еще в голове крутится слово «зенитки», но я не знаю, что это такое… Предполагаю, те пушки, что я увидел на Марсовом поле, на Сенатской площади и на бастионах Петропавловской крепости. Смотрите вперед…
Он выкинул руку, но тут же сжал кулак:
– Вы не видите, и я не хочу, чтобы вы это видели… В руках той женщины сто двадцать пять граммов хлеба и больше ничего, а на санках ребенок, мертвый, а за руку она держит девочку, которая шатается от голода, но пока идет…
Светлана попыталась отсесть от графа, но тот удержал ее на расстоянии вытянутой руки, смотря в ее расширенные от ужаса глаза.
– Фридрих, что вы такое говорите… – прошептала она едва слышно.
– Я еще не сказал главного. Я расскажу вам про вашу кафешантану и ее актёров, о которых вы только что так пренебрежительно отозвались. Вон там, – он снова указал в пустоту. – Там афиша – Баядера, а рядом с ней мальчик, он хочет попасть в театр, чтобы на краткое мгновение забыть про мучительный голод. Он стоит здесь с шести утра и завтра снова придет и отдаст за билет самую дорогую цену – свой единственный кусочек хлеба. И будет говорить, когда вырастет, что город мог прожить без хлеба, а без оперетт не мог. Вы не слышите сирену… А это зрители бегут в бомбоубежище вон туда, на угол, но скоро они вернутся в зал и досмотрят спектакль.
– Невозможно играть в театре во время войны! – твердо сказала княжна и хотела подняться, но граф удержал ее за малиновый подол и усадил обратно в клумбу.
– Возможно, – сказал он твердо. – Утром репетиция, вечером спектакль – все, как в мирное время, только без электричества, при керосиновых лампах и при минусовой температуре в зале. Будут умирать прямо на сцене. Вы все гоните меня завтра на балет… Я уже видел балет. Два года назад смотрел в Париже «Петрушку», там вместе с Нижинским танцевал Александр Орлов, которого в шутку назвали первым комиком русского балета… Я вижу его имя на афише «Марицы». Он уже не Александр Орлов, для всех он просто дядя Саша. В зале дым от разорвавшегося снаряда. Вот он вылезает из-под дивана на сцене и говорит: «Ничего особенного. Мы спектакль продолжаем». Страшные девятьсот дней, Светлана, ваш город будет окружен врагами, которые решат взять жителей измором, но у них ничего не получится, потому что голод живота не так страшен, когда сердце не голодно, когда оно может любить – ближнего, отчизну, пусть даже только искусство…
– Зачем вы все это рассказываете? – дрожащим голосом перебила княжна, зябко потирая руки.
– Затем, чтобы вы поняли, что должны уехать со мной, – улыбнулся вдруг граф, заставив княжну вздрогнуть еще сильнее. – Незамедлительно. Я рассказал вам, что будет через тридцать лет, но кровь польется уже в следующем году… Светлана…
Фридрих протянул руки и, заставив княжну встать, опустился перед ней на колени.
– Светлана, ваша мать не права… Люди намного страшнее вампиров. Мы насыщаемся кровью, а смертные – нет. Мы не убиваем без надобности, они же наслаждаются мучениями ближнего своего. Светлана, я не могу оставить вас здесь ни живой, ни мертвой… Светлана, прошу вас избрать конец, но без конца со мной.
Вместо того, чтобы попытаться вырваться, Светлана сама встала на колени, и они вновь стояли друг против друга, как еще недавно в номере «Астории»: бессмертный и смертная.
– Фридрих, этой ночью вы преподали мне самый лучший урок любви. Моё сердце теперь бьется ровно, и я знаю, что конец – это не конец, потому что даже сто двадцать пять граммов хлеба – это жизнь, и страшен не голод, страшно отчаяние, но вера нас спасёт, спасёт всех.
Княжна подалась вперед и опустила на плечи трансильванца дрожащие руки, но граф отстранил ее, чтобы вновь укутать в оброненный ею пиджак.
– Когда вы сказали, все начнётся, через год? – спросила Светлана. – Я умею лечить, я не боюсь крови, могу стать сестрой милосердия. Уверена, что мы все пойдём защищать нашу Родину, и наша «Бродячая Собака» опустеет, но мы останемся верны ее идейным ценностям. Иначе и не может быть – мы все уйдем на фронт… Наверное, там меня и убьют.
Светлана отвернулась, чтобы граф не увидел ее блестящих глаз. Девичий взгляд летел через площадь к заветным ступеням, ведущим в подвал, где все еще царили мирные музы.
– А может все-таки вы уедете со мной? – тихо спросил граф, осторожно за подбородок разворачивая княжну к себе. – Вернёмся вместе через тридцать лет – поверьте, сестры милосердия все еще будут нужны. А, может, вы будете читать стихи солдатам… У меня великолепная библиотека в замке…
– У князя тоже хорошая библиотека. Но если ваше пророчество верно, и мою страну ждут ужасы уже сейчас, я не имею права отсиживаться в деревне.
– Глупости, Светлана! – вскочил на ноги трансильванец.
Он подтянул к себе Светлану, и они снова оказались лицом к лицу, оба бледные: один мертвой бледностью, другая – живой.
– Вас убьет первая же шальная пуля и все… Ваше служение отечеству закончится.
– Но став вашей женой, я не смогу служить своему Отечеству. Вы не останетесь в Петербурге…
Граф отпустил ее и отвернулся.
– Обе войны развяжут немцы… Пусть у меня только фамилия немецкая… Но… Они даже гостиницу у них отберут…
Светлана протянула руку и дотронулась до плеча графа.
– Фридрих… Вы не желали убить меня, так подарите мне жизнь… Вечную…
Он резко обернулся, но наткнулся на выставленную вперед руку княжны.
– Ничего не прося взамен пятьдесят лет, слышите? Всего каких-то полвека, а потом… Потом мы встретимся. И тогда, возможно, я сумею вас полюбить…
Его темные губы тронула легкая улыбка.
– Полвека – это вечность. Вы забудете меня…
– Вы будете писать мне письма… И, возможно, даже получать на них ответы. Вы же знаете, как плохо работает полевая почта…
– Как вы милы, княжна, и наивны… – отвернулся от нее вампир. – Я не могу исполнить вашей просьбы. На вас колье…
– Раду сказал про палец…
Граф резко обернулся, став бледнее бледного.
– Раду – оборотень… Что он понимает в вампирах! Ни черта он не понимает!
– Не кричите… – прошептала княжна, отступая на шаг. – Не кричите на меня…
И тут она замерла и начала стрелять по сторонам глазами.
– Фридрих, вы тоже слышите?
– Что? – он обернулся. – Я вижу… Трое парнишек в кепочках… Вам нечего их бояться. Они пройдут мимо…
– Я не хочу, чтобы они проходили мимо, – прошептала Светлана. – Призовите их, Фридрих. У нас нет денег, но у нас есть серебряное колье… Я не сумела расстегнуть его, но уверена, у них получится…
– Светлана, не сходите с ума!
Граф сжал ей запястье с такой силой, что княжне пришлось стиснуть зубы, чтобы не вскрикнуть.
– Зовите их. Или позову я, но тогда они свернут мне шею… И вы во второй раз овдовеете, не успевши жениться!
– Светлана, прекратите!
– Я прошу вас… – она вырвала руку и опустилась перед графом на колени. – Подарите мне жизнь, чтобы служить Отечеству! И я буду каждую ночь молиться за вас…
– Каждую ночь вы будете просыпаться со зверским голодом! – поднял ее граф и теперь держал у своей груди за оба запястья. – Любовь к Отечеству отступит перед любовью к крови…
– Здесь будет довольно крови, чтобы утолить мою жажду… Фридрих, я согласна быть вашей женой, если это цена… И клянусь, я не опозорю ваше имя, даже когда мы будем в разлуке.
– По разные стороны фронта…
– Даже так, Фридрих… Даже так…
