Текст книги "Ваша С.К. (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)
Глава 41 «Перетягивание каната»
Фридрих и Светлана не придумали ничего лучшего, как применить тактику перетягивания каната к своей смертельно-любовной игре: он пытался ее поднять, а она тянула его обратно на пол, которого стремилась коснуться коленями, чтобы обрести хоть толику потерянного равновесие – хотя бы физического, от душевного шквального ветра худая грудь Светланы ходила ходуном.
– Вы меня не слышите, граф! – хрипела княжна едва слышно, пытаясь схватиться за кружевной манжет мужской сорочки.
Борьба не прошла для нее даром. Светлана начала ощущать смертельный холод его рук, потому что вампир не смел использовать свои чары против девушки, руки которой просил.
– Вы меня совершенно не слышите! Я не хочу жить, я хочу умереть… – и тут же, отчаянно ища потерянный голос, затараторила: – Я всегда знала, что умру – княгиня не желала для меня бессмертия и сделала все, чтобы привить мне омерзение к посмертному существованию, но я не знала, что это произойдет так рано. Но теперь, когда знаю, не хочу просыпаться с мыслью, что вот это может быть мой последний день… Неужели вы не понимаете?
Манжеты выскочили из заледеневших пальцев, и руки графа в ту же секунду исчезли с талии княжны. Светлана рухнула на пол и уткнулась лицом в колени, угодив носом прямо в десятую пуговицу. Пальцы сами лезли вверх, забыв, что и пуговицы и петли всего лишь украшения платья и, вновь спустившись к поясу, пальцы рванули со всей силы уже его, но замерли, так и не порвав.
– Встаньте с пола, княжна! – раздался над ней до ужаса низкий голос вампира. – Я предложил вам раздеться утром. Сегодня вечером я не предложу вам ни своих рук, ни горячей воды. Однако в ванной комнате по-прежнему имеется все необходимое для умывания. Приведите себя в божеский вид и поторопитесь. Иначе мы даже к третьему действию не поспеем.
Светлана встала и, обхватив себя руками, осталась стоять потупившись в пол.
– Светлана, прошу вас… Я не в силах заставить ваше солнце уснуть раньше одиннадцати часов ночи, но вас я могу заставить проснуться и пошевелиться!
Светлана вскинула голову – глаза блестели, но слез в них не осталось.
– Вы забыли, что у нас нет билетов…
– Это вы, кажется, забыли, что мне не нужны приглашения, чтобы войти даже в театр – это все предрассудки. Велеть подать автомобиль или вы в состоянии дойти до набережной спешным шагом, опершись о мою руку?
– Я не хочу никуда идти. Ни в Панаевский театр, ни куда-либо еще…
– Я это уже слышал! – перебил граф и подвинул к княжне стул, на котором спал. – Присядьте, милая барышня. В ногах правды нет… Но правда есть в моих словах. Я приехал, чтобы посмотреть ваш прекрасный город, а не Сибирь. Или куда там ваш прадед ссылает упырей, совершивших убийство себе подобных?
Светлана, едва успев присесть, вскочила.
– Я – человек… – начала она громко.
– Вы не человек, Светлана! – голос графа прозвучал еще громче.
Фридрих вдруг опустился перед стулом на колени и помог княжне снова на него присесть, но рук с талии не убрал и еще ближе приблизился грудью к коленям княжны. – Вы не простая смертная, я хотел сказать. Вы властны делать со своей жизнью, что вам заблагорассудится, если в вашем воспитании не заложено беспрекословное подчинение родительской воле. Но учтите, я распоряжаюсь своим бессмертием, как велит мне моя совесть. Или же здравый смысл.
Когда он замолчал, Светлана попыталась отодвинуться к спинке стула, но поняла, что руки графа на ее талии сделались стальными.
– Я вернулась не к вам, – проговорила она тихо, едва шевеля языком в пересохшем рту. От талии к груди поднимался смертельный холод. – Я не хочу идти с вами в Панаевский театр.
Светлана смотрела, как по бледному лицу вампира растекаются фиолетовые тени, первый признак зверского голода, и молила, чтобы ее живот не напомнил о пустом чае.
– Я возвращаюсь в Петербург, сниму там для нас квартиру и приеду за тобой, – вдруг сказал граф каким-то другим, не своим голосом, от звука которого Светлана вздрогнула и уставилась на трансильванца уже огромными глазами.
– Откуда вы…
– Простите, это было в ваших глазах… Вы желаете во всем подражать Зиночке и вы ждали, что кто-то вот так же нагло сделает вам предложение, не признаваясь в любви и не принимая ответа – нет. Знаете, я понимаю господина Мережковского: когда наконец-то находишь женщину своей мечты, не допускаешь даже крохотной мысли, что она может тебе отказать.
Он сделал паузу, и княжна поняла, что настал ее черед отвечать.
– Таким, как чета Мережковских, не нужны предложения. Они не расстаются ни на один день… Вы можете себе это представить?
– Легко, – улыбнулся граф.
– А я вам не верю! И никогда не верила, что как Зиночка, когда-нибудь оцепенею от одного взгляда на мужчину и очнусь только на паперти церкви, когда меня станут поздравлять с законным браком.
Граф рассмеялся, и княжна, вздрогнув, плотно сжала губы.
– Еще бы… Вряд ли вы когда-нибудь пойдете к алтарю.
– Да, я знаю! – выкрикнула она уже звонко. Это холод подобрался к горлу и звенел на языке сосульками. – Я также знаю, что мне когда-нибудь придется покориться отцовской воле и принять его выбор… Пожалуйста, спасите меня от этого!
– Есть только один путь – сделать выбор самой. Вы уже почти оцепенели: я готов разбудить вас, когда мы встанем на колени перед князем и попросим его благословить нас…
– Да как вы смеете!
Но она осеклась и отвернулась, потому что глаза предательски защипало. Что-то скрипнуло, когда граф убрал с ее талии руки – точно надломился снежный наст. Сделалось чуть теплее, и Светлана даже сумела растереть до красна руки.
Граф молча указал ей на дверь ванной комнаты, а когда она вышла из нее с блестящими от холодных брызг щеками, граф был одет, как и подобает мужчинам одеваться в театр. Возможно, серый костюм был слишком светлым даже для белых ночей, а шейный платок слишком черен для горящих на бледном лице глаз.
– Я оставлю плащ, – и граф швырнул его на кровать, – чтобы меня вдруг за актёришку не приняли, – сказал уже наигранно весело, заставив княжну покраснеть.
– Фридрих, вы желаете, чтобы я всю ночь извинялась? Берите плащ. Вдруг дождь, а я вновь без зонта.
– Дождя не будет. Позвольте спросить, княжна, отчего вы лишь выборочно верите в мои предсказания?
Светлана быстро схватила с кровати сумочку и направилась к двери, чтобы первой спуститься в фойе по лестнице. Граф отставал на пару шагов, но на улице протянул ей руку.
– Не надо, – тут же остановила его княжна. – Я без перчаток. Все забываю…
Но прятать руку было некуда, и она тут же оказалась в ладони графа.
– К Богу все формальности, Светлана! Неужели подвернуть ногу заманчивее дурацких слухов? Вообще, почему вас волнует чье-то мнение, когда вы решили умереть?
– Вы не дали мне умереть, – княжна сжала руку трансильванца, но не повернула головы. – Когда вы уезжаете?
– Через три дня вечерним поездом. Отчего вы спросили?
– На вокзале прекрасный ресторан. Нянюшка говорит, что каким умрешь, таким и останешься. Я хочу умереть сытой, потому что в жизни я была вечно голодна.
– Вы решили броситься под поезд? И думаете, вас отпустят проводить меня?
– Нет, не под поезд, – Светлана попыталась вырвать руку, и когда ей это не удалось, накрыла кулак графа другой рукой. – У меня есть три ночи, чтобы убедить вас убить меня. Вы уедите и ничего вам не будет. Вы – моя последняя надежда. Через три дня на меня оденут обереги, и никто не посмеет подойти ко мне. И никто не оставит меня наедине с собой – и я подчинюсь отцовской воле, кого бы он для меня не избрал, потому что он не примет выбор княгини. И я стану монстром и каждую минуту моего существования буду ненавидеть вас, Фридрих.
– Великий Боже! – граф повесил трость на локоть и удержал вторую руку княжны на своей. – Вы правы, мне не нужно идти в театр, чтобы услышать монолог Снегурочки. Скажите, Светлана, вам надо завернуть в «Вену»?
Княжна безуспешно тянула руки, но они больше не холодели – граф согревал их своими ледяными прикосновениями.
– Нет, нам надо бегом в театр, а потом рядом с Адмиралтейством есть небольшое кафе – там и найдём Николая. Все равно, думаю, он не будет в восторге от совета отца сменить свадьбу на именины, да и напечатать это по меньшей мере лет через десять, а то упыри народ злобный, увидят ещё на себя шаржи. Вот матушке моей они везде мерещатся…
– А я бы посоветовал вообще не печатать… Упыри увидят одно, люди другое, а дети потом не уснут…
– Каждый видит то, что желает видеть, – Светлана больше не сопротивлялась близости их рук, и граф вновь взял в свою правую трость. – И так в любом виде искусства. Вот, к примеру, наш художник Николай Рерих от авторства декораций к «Снегурочке» почти совсем отказался. А все из-за того, что в театре их плохо перерисовали с его эскизов, а мне вот так даже больше нравится. Сами увидите, как красиво…
Княжна резко остановилась.
– Послушайте, я не хочу смотреть, как убивают несчастную девушку лишь за то, что она на людей посмотреть хотела, не думая, что те нагло обвинят ее во всех своих бедах. Мне вот тоже очень тяжело жить среди вас, но и к людям мне уже не вернуться. Я хочу, чтобы вы сняли с меня этот груз… Я не могу растаять сама…
– Я не убью вас, Светлана, – повторил граф и мягко развернул княжну к себе. – Все, что я могу сделать, это жениться на вас и увезти отсюда. От всего, что вам опротивело.
Княжна дернула плечом. Граф отступил на шаг и тихо сказал:
– Светлана, почему вы решили, что я исполню вашу просьбу?
Повисло молчание. Княжна лишь нервно моргала в ответ, кусая губы.
– Неужели вы думаете, что я пойду на поводу у взбалмошной девчонки? Которая начиталась глупостей и не верит в любовь.
– Да потому что где возьмёшь в Петербурге бессмертного, который ни на полынь, ни на обереги не реагирует… Вы – моя последняя надежда. Сколько раз я должна повторить, чтобы вы поняли?
Она внимательно смотрела в лицо графа, но оно осталось бесстрастным. Он снова протянул ей руку, и они молча пошли дальше через шумный скверик и вышли к Неве. У входа в здание театра княжна опять остановилась.
– Вы признались, что не любите Островского, да и к началу второго акта мы уже опоздали.
Граф молчал, и княжна почувствовала, что ее ладони вновь становятся влажными, а лиф платья – слишком узким.
– Может, просто прогуляемся по ночному городу? – Светлана принялась нервно оборачиваться по сторонам, делая размашистые жесты и рискуя распустить рукава по швам. – Посмотрите, какая красота кругом – зачем нам декорации и костюмы?! Вы приехали город смотреть – у вас осталось с ним всего три ночи…
Вдруг она шагнула к молчащему графу и осторожно коснулась шейного платка.
– Я хочу открыть вам тайну Раду… – прошептала она, запрокинув голову, чтобы видеть блестящие глаза вампира.
Лицо графа и в этот раз осталось бесстрастным, и в голосе не прозвучало даже усмешки:
– Я прочитал эту тайну в ваших глазах, Светлана. И вы снова не верите в любовь…
Княжна тут же отступила от графа, но он поймал ее руку и оставил у своей груди.
– Быть в Петербурге и не посетить театр – это будет похлеще пропущенной бани.
– Ну вы же завтра на балет идёте в Мариинку, – процедила сквозь зубы княжна, пытаясь пошевелить стиснутыми пальцами. – Раду выглядит совсем здоровым…
– Так то балет, а это драма. Мне вот драмы больше нравятся, – он осторожно коснулся губами пальцев княжны. – Они исцеляют помутившийся разум. Увидев чужую смерть, вы испугаетесь своей. Идемте!
И граф потянул княжну к двери, которую с поклоном распахнул перед ними швейцар с длинной серебристой бородой, которой позавидовал бы даже сказочный пушкинский Черномор:
– Просим господ, просим…
Граф вложил ему в руку несколько купюр, которыми обзавелся в гостинице, пока княжна наводила марафет. От серебряных рублей, которые уместно было дать швейцару, ему пришлось отказаться. Они бежали по лестнице так быстро, что лакей еле поспевал следом. Когда закрылась дверь ложи, со сцены донеслись слова царя:
– Сердит на нас Ярило.
– Царь премудрый,
За что б ему сердиться?
– Есть за что.
В сердцах людей заметил я остуду
Немалую; горячности любовной
Не вижу я давно у берендеев.
Исчезло в них служенье красоте;
Не вижу я у молодёжи взоров,
Увлажнённых чарующею страстью;
Не вижу дев задумчивых, глубоко
Вздыхающих.
Граф осторожно взял руку княжны и вновь поднес к губам.
– Фридрих, прекратите!
– Боитесь, что я укушу вас? – усмехнулся он, отпуская руку.
Светлана тут же отсела на соседний стул, и граф сделал вид, что смотрит на сцену. Светлана старалась смотреть только прямо, но против воли поворачивала голову, тут же встречая взгляд трансильванца и его широкую улыбку.
– Встретясь, целуемся,
Сядем, обнимемся,
В очи уставимся,
Смотрим, любуемся.
Батюшка, светлый царь,
Видно, людское-то
Счастье не на?долго.
Светлана пересела на прежний стул и прошептала:
– Не боюсь. Кусайте!
И когда граф снова сжал ее пальцы, она добавила еще тише:
– Благодарю за то, что не оставили мою просьбу без ответа.
Она прикрыла глаза и чуть приоткрыла губы, поняв, что от страха не в силах дышать. Но даже с закрытыми глазами ей казалось, что в кромешной тьме она видит, как блестят на бледной коже вампира огромные темные глаза. Они становились все ближе и ближе, и Светлана почти вскрикнула, когда поняла, что они наяву, и граф фон Крок вот-вот сорвет с ее губ поцелуй.
Глава 42 «Кавалер барышню хочет украсть...»
Льдинка поцелуя растаяла на горячих губах княжны, как будто и не было ничего. Граф снова смотрел на сцену, только его цилиндр остался валяться у ее ног подтверждением реальности происходящего. Из страха запачкать его, Светлане пришлось поджать ноги. Ее же шляпка, хоть и удержалась на волосах, но кружилась вместе с головой. «Это все от голода», – думалось Светлане почти вслух: своевольные губы шевелились сами собой, пытаясь поймать в воздухе остатки ледяной росы, которую оставил по себе краткий поцелуй вампира.
– Девица, не тужи! – донеслись со сцены слова актера, но из-за стучащего в ушах сердца, княжна не расслышала наставления царя, да и адресованы они были не ей, пусть она и знала всю пьесу наизусть.
Княжна изо всех сил пыталась смотреть на актеров, но их фигуры сливались с желтыми, фиолетовыми и зелеными красками декораций, а когда занавес с шумом опустился, яркие круги на нем слились в один сумасшедший водоворот. Театральный занавес отгородил сказку лишь от смертных зрителей, но не двоих существ, живущих на грани двух миров – для них он наоборот зазывно распахнул волшебные врата. Зал потонул в аплодисментах, и лишь две пары рук не поднялись с колен. В голове Светланы крутилась фраза, которую при чтении она всегда пропускала, точно это было какое-то проклятие: «Деревня ты, деревня! Поди к нему, не бойся, не укусит».
Княжна покраснела еще сильнее, хотя и так не могла уже дышать – роса на губах давно превратилась в пар. Светлана нервно вцепилась в собственную косу, точно в спасательный канат, способный удержать ее на плаву собственного безумия. Граф резко нагнулся к ее коленям, чтобы поднять цилиндр, но так и замер, почти касаясь носом пуговиц.
– Какой ваш любимый момент в пьесе? – спросил он, так же неожиданно выпрямившись.
Граф стряхивал с цилиндра невидимую пыль, и княжна задержала дыхание, вдруг испугавшись, что сейчас чихнет, но когда темные глаза остановились на ее лице, вдруг залепетала:
– Чего-то я боюсь с тобой. Уйди! Оставь меня, прошу! Пусти! Ты добрый. Зачем пугать Снегурочку?
– Постой! – рука графа взялась за порезанное запястье княжны, и та замолчала. – Что страшен я, то правда, – продолжил Фридрих словами Мизгиря. – Не напрасно ж румяный стыд прорезал полосами лицо моё; за горечь униженья заплатишь ты.
Светлана почувствовала, как ткань на ее спине сделалась влажной, а рукава прилипли к рукам.
– О, если вся такая, – княжна еще сильнее сжала свою косу, словно решила оттаскать себя за волосы, – живёт любовь в народе, не хочу, не буду я любить.
– Поищем средства желанного достичь по доброй воле, – вампир вновь коснулся губами запястья.
Как и в первый раз, княжна не почувствовала клыков, однако рванувшись в сторону, была поймана второй рукой графа, которая сорвала с ее головы шляпку. Могильный холод сковал княжну – она попыталась отвернуться от горящего взгляда вампира, но даже взмах ресниц огласил тишину ложи ледяным хрустом. Доброй воли не было и в помине – была скованная льдом безысходность. Если это смерть, то она примет ее с закрытыми глазами, если убийца позволит ей закрыть их живой. Если же это начало позора, который уведет ее в проклятую вечность, то она будет смотреть ему в глаза до последнего. Мгновение и глаза исчезли, а на их месте образовалась тьма – непроглядная, обжигающая то ли холодом, то ли огнем. Стало нечем дышать – разгоревшийся внутри пожар опалил все тело. Тогда Светлана сумела пошевелиться, и в ту же секунду вновь увидела знакомые безумные глаза, а в другую – поняла, что это был второй поцелуй…
Рука ее сжимала подол платья, над которым граф сжимал и разжимал свои пальцы, на которых алели красные пятна – ожоги. Светлана ахнула, но Фридрих тут же улыбнулся темными губами.
– Пустяки, – но лицо его осталось напряженным. – Это пройдёт, я лишь пару раз коснулся вашей шеи. Это выше моих сил, но спасение лежит в вашей сумочке. Подайте мне фляжку, если желаете спасти меня?
В спешке на пол выпала тетрадь господина Корнейчукова, но фляжку княжна крепко держала в руках.
– Если можете… Если вам не противно, напоите меня из ваших рук…
– Конечно…
Дрожащими руками она поднесла открытую фляжку к таким же дрожащим губам вампира, и граф фон Крок принялся с жадностью пить сдобренную донником кровь. Светлане приходилось поднимать руку все выше и выше, потому что граф ни на секунду не отпускал горлышка фляжки. Княжна следила за его жадными глотками и нервно сглатывала слюну, вдруг начавшую горчить.
– Я не хотел кусать вас… – выдохнул Фридрих, отстранившись от пустой фляжки. – Я хотел поцеловать…
Он выдернул из кармана платок, похожий на тот, которым княжна спасалась от запаха горящих писем. Но вместо своих влажных губ, промокнул ее, и Светлана к своему ужасу увидела на белой материи красную кровь.
– Ваша кровь, Светлана, куда слаще меда…
– Она горчит… – едва слышно выдохнула княжна, только сейчас ощутив боль от первого настоящего поцелуя.
– Как и каштановый мед, мой любимый… – вампир не отрывал взгляда от ее рассеченной острием клыка губы. – Светлана, умоляю вас, сжальтесь… Не глядите на меня с таким осуждением. Я готов провалиться сквозь землю…
– А я уйти… Я хочу домой. Проводите меня…
Княжна резко поднялась со стула.
– Пойдёмте, пожалуйста. И не забудьте цилиндр. В нем вы похожи на лорда Рутвена.
Граф чуть улыбнулся и нахлобучил цилиндр на растрепавшуюся шевелюру.
– Ну какой же из меня Лорд Рутвен? Нет во мне английского такта. Я даже не успел подать вам руки…
– Но вы все еще можете открыть дверь… – шептала Светлана, по-прежнему задыхаясь. – Вы сделали все, чтобы ее не открыли в антракте. Скажите, граф, вы как Сэр Фрэнсис Варни залезаете в окно к спящим девушкам?
И тут Фридрих фон Крок не удержался от смеха.
– Светлана, вы прелестны! Во мне за триста лет не осталось немецкой крови, но она была, поверьте мне… Светлана, вы, русские, полюбили своих монархов… Так отчего же не хотите даже попробовать полюбить меня?
В молчании граф оперся о трость и поднялся, но княжна тут же отвернулась, будто испугалась, что ее снова поцелуют.
– Фридрих, пойдёмте на свежий воздух, мне душно… У меня голова кружится…
– Вы ничего не ели, Светлана, – он осторожно коснулся ее локтя и через секунду уже крепко держал за руку. – Скажите, куда отвести вас? Я не хочу возвращать вас отцу в полуобморочном состоянии, – и тут же тихо прошептал, почти в ухо, над которым взметнулся крутой русый завиток: – Я вообще не хочу возвращать вас ему. Уйдемте вместе. Я сохраню вам жизнь – и если вы изберете смерть, вы найдете ее и покой в моем замке. Уедемте вместе!
– На каком языке вы изволите говорить со мной, граф? – пролепетала Светлана, чувствуя на ресницах слезы. – На румынском? Я вас не понимаю.
– Вы меня прекрасно понимаете, милая барышня. Идёмте!
Швейцар, памятуя щедрость запудренного господина в цилиндре, с более чем низким поклоном распахнул перед ними дверь, и Светлана, порывшись в сумочке, достала пару серебряных монет и вложила в протянутую стариком ладонь.
На этот раз она без лишних препирательств приняла руку графа, и они пошли в сторону Адмиралтейства, оставляя за спиной здание Панаевского театра, из которого уносили воспоминания об их первом поцелуе. Это был первый настоящий поцелуй Светланы, но радость, испытанная ею, равнялась той, с которой девушки бегут по сходням вниз и бросаются в реку. Точно почувствовав это желание, вампир крепче сжал ее руку, чтобы быстрее увести Светлану от пристани.
Они остановились у низенького павильончика с вывеской «Кофейный домик». Задумавшись на мгновение, Светлана попросила графа подождать ее на улице.
– Я не думал, что княжна опускается до пития кофия? – улыбнулся трансильванец.
– Конечно, я не пью мещанскую гадость за пять копеек! – выпалила она. – Но виновата ли я, что Николай не ждет меня в кофейном домике Летнего сада с божественным напитком, который стоил бы ему нескольких обедов? Я просто хочу отдать тетрадь, – гордо вскинула голову княжна. – И купить пирожок… Ой, – она сунула руку в сумочку, – у меня не осталось денег. Не говорите только что все отдали швейцару!
Вампир улыбнулся.
– Возьмите меня с собой, и я ни слова не скажу про паука. Обещаю… Зато накормлю вас, как вы любезно накормили меня.
Он сильнее сжал пальцы, чтобы княжна не улизнула.
– Я тоже ничего не скажу… Мне жаль Николая. Он ищет не там, где может найти.
– И вам не жаль меня, который нашел… Не жаль?
– Я голодна, граф! – почти со слезами выкрикнула княжна. – Вы должны понимать, что такое голод! Если я умру от голода – это будет всецело ваша вина.
– Если вы умрете, – повторил Фридрих тихо, склоняясь к бледному лицу живой девушки. – Это будет всецело моя вина. Но я не позволю вам умереть…
Через пять минут они уже подходили к Александринскому столпу, потому что миссия передачи тетради и получения пирожка в присутствии графа фон Крока действительно получилась молчаливой – ни у буфетчика, ни у журналиста не возникло желания задавать вопросы ни относительно оплаты, на которую не пошли неразменные купюры, ни относительно критических замечаний князя. Граф от лекции по поводу размера осинового кола и того, что находится между шестым и седьмым ребром, тоже воздержался, хотя и прочитал ее княжне на улице, уверяя, что именно вбиванием деревянного каблука в его каменное сердце она сейчас и занимается. Бедная Светлана аж закашлялась.
– Не желаете запить? – спросил граф, протягивая княжне фляжку, в которую велел налить дешевого кофе. – Эта бурда не так уж и сильно отдает донником.
Светлана сделала несколько глотков и спросила:
– Как ваша рука, граф?
– Я держу вас ей всю дорогу.
– Надеюсь, не через боль…
– Мне больно, княжна… Но это та боль, которую я могу стерпеть с улыбкой.
Княжна запихнула в рот последний кусочек пирожка, чтобы ничего не отвечать.
– Светлана? Не молчите… Скажите, что я вам не противен и вы будете думать над моим предложением три ночи и три дня. Подарите мне надежду…
– Только он! – княжна подняла вверх палец, указывая графу на фигуру ангела, венчавшую высокую колонну. – Только он дарит надежду.
Граф взглянул в небо и тяжело вздохнул.
– Простите, Фридрих, но мы знакомы всего три дня… И три ночи… Я не знаю, какими словами объяснить вам, что я не мыслю своей жизни с вами или без вас – я с ней простилась вчера… ночью… А эта ночь будет кратка, как и моя жизнь. Но она была прекрасна… Потому что в ней были вы…
Светлана осеклась и с ужасом уставилась в сияющее в ночных сумерках лицо вампира.
– Что это я такое сказала?
Граф отвернулся:
– Простите меня, княжна. Этого больше не повторится. Я не возьму вас в жены обманом. Будьте покойны.
Но покоя не было. Их настигла и закружила гуляющая толпа подвыпивших студентов.
– Крутится, вертится шарф голубой, – неслось со всех сторон. —
Крутится, вертится над головой, – и их действительно накрыло голубой материей, точно летнее небо в гневе обрушилось им на головы. – Крутится, вертится, хочет упасть. Кавалер барышню хочет украсть.
Светлана схватила графа за обе руки, не позволив закружить себя в танце одному из толпы. Граф толкнул наглеца плечом – чуть прикоснувшись, но молодой человек упал, и Светлана шепнула:
– Бежим!
А вслед им понеслось уже совсем нестройное:
– Всегда так на свете бывает. Окончился этот роман. Мужчина от страсти пылает, а женское сердце – обман.
Они добежали до Медного всадника, и Светлана, не в силах отдышаться, почти рухнула на скамейку. Ночной город шумел мучительно-игриво, не спеша засыпать, – не только мертвым, но и живым тяжело отказываться от ночных развлечений. Уличные фонари безразлично тускнели среди листвы, подобно бледной июньской луне. Голос Светланы то и дело пропадал, но она с упорством пыталась дочитать стих, которым на бегу заглушала разгульную песню гуляк:
– Ничто не изменилось, с тех пор как умер звук. Но точно где-то властно сомкнули тайный круг. И все, чем мы за краткость, за лёгкость дорожим, – Вдруг сделалось бессмертным, и вечным – и чужим. Застыло, каменея, как тело мертвеца… Стремленье – но без воли. Конец – но без конца.
Граф сильно стиснул ее руку, и княжна даже поморщилась, но высвободиться не попыталась.
– Светлана, вам не надоело напоминать мне, что я мёртв? – вдруг сухо спросил Фридрих, возложив руку княжны на обтянутые такой же малиновой материей, как и само платье, пуговицы на ее подоле.
– А вам не надоело уподобляться моей матери и в каждом прочитанном мной стихе видеть намёк на себя? – в запале выкрикнула княжна и отвернулась: – Впрочем, это свойственно всем немертвым. А в том, что я вторую ночь читаю вам стихи Зиночки, нет ничего странного. Она постоянно думает о смерти – и я тоже с рождения готовлюсь умереть… По-настоящему. Конец, но без конца… Вот, что было уготовлено мне князем и против чего восстало мертвое сердце княгини, – и Светлана вернула свой взгляд на лицо вампира. – Не сердитесь на меня, граф, но этот стих до жути чётко описывает то, что я сейчас чувствую.
– И что же вы чувствуете? – голос трансильванца перестал быть сухим, но остался холоден.
– Ничего, – тихо и безжизненно произнесла княжна. – Мне страшно, что я ничего не чувствую. Ничего, кроме горечи оттого, что все это закончится с рассветом.
