Текст книги "Тяжесть короны (СИ)"
Автор книги: Ольга Булгакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 43 страниц)
33
На третий день прописанного доктором покоя я отослала кормилицу в северное крыло. Боялась, что без ее надзора за Аримом будут хуже следить. Меня и без ее несколько чрезмерной опеки еще долго никто не тревожил. Даже отчим, которого кормилица в первые два дня твердо, даже грубо отослала. А я, прислушиваясь к ответу Дор-Марвэна, удивилась покладистости регента. Нет, он не чувствовал своей вины, об этом и речи быть не могло. Он же считал себя во всем правым, а меня – жертвой ужасного содержания у похитителей. Слышала, как он клялся кормилице, что обязательно накажет Леску и Керна. «Они наверняка держали ее в каком-нибудь сыром каменном подземелье. Разумеется, ее здоровье пошатнулось. Но я уверен, она поправится в скором времени», – повторял он кормилице снова и снова. Я почти не удивилась, когда ощутила главенствующую эмоцию Стратега – его заботу обо мне, даже боязнь потерять любимую дочь. Поэтому неожиданностью не стали красиво оформленные корзинки с фруктами, которые каждое утро присылал отчим, и книги на верейском и муожском, которые Дор-Марвэн тщетно надеялся вручить лично. Вначале на страже моего спокойствия стояла грозная кормилица, а потом удивительно жесткая и несгибаемая Винни, казавшаяся мне прежде легко поддающейся влиянию.
За шесть отведенных мне небом дней отдыха я действительно пришла в себя, смогла собраться с мыслями. Утешительными они не были. Положение мое, как и прежде, оставалось безвыходным.
Постоянная пытка медальоном вымотала меня, истощила силы, оставшиеся после непростой дороги в Ольфенбах. Я понимала, что в ближайшие дни трудностей лишь прибавится, станет сложней бороться с амулетом. Поэтому не теряла надежды, что небеса избавят меня от мучений и как можно скорей завершат этот фарс покорности. Было безумно жаль Брэма, но я знала, что его внутренний стержень поможет брату пережить мою смерть.
Брэм сдержал данное слово и каждый вечер приходил в башню. Мы ужинали, он рассказывал, как прошел его день. В беседах старался даже вскользь не упоминать отчима. Через медальон я чувствовала постоянное недовольство Стратега пасынком. Оно оставалось на одном уровне. Из этого делала вывод, что новых ссор между регентом и королем не возникало. Эти догадки подтверждала и баронесса Лирон, навещавшая меня каждый день около полудня. По ее словам Дор-Марвэн и Брэм старательно избегали друг друга. А отсутствие на прошедшей неделе приемов и балов лишь сыграло обоим на руку.
Брат с готовностью отвечал на все вопросы о делах Шаролеза, без удовольствия говорил о Муоже и замыкался, если я осмеливалась спросить об Арданге. Чаще всего в ответ слышала:
– Я разбираюсь с делами. Их много накопилось.
Я даже не обижалась на одинаковые ответы. Брат не мог знать, как я ждала любых новостей из Арданга, как надеялась услышать хоть малейший намек на сведения о Ромэре. И в который раз сожалела о том, что новости доходят с большим опозданием.
Но Брэм об Арданге не говорил, а утешение неожиданно нашло меня в лице Винни. На шестой день она напевала мелодию. Знакомую мелодию. Одну из наиболее успешных баллад о Короле и его Ангеле. И по взглядам, которые на меня изредка бросала служанка, я поняла, что текст девушке известен, а соответствующие выводы уже сделаны. Это радовало. Мне нравилось, что правда начинала постепенно просачиваться не только в Шаролез, в Ольфенбах, но и во дворец.
Утро седьмого дня принесло долгожданные новости из Арданга. Гонец прискакал с посланием из Корла, одного из портовых городов Арданга. Жизненный путь этой короткой записки был извилистым. Вообще поразительно, что письмо так быстро достигло Ольфенбаха. Хотя, признаться, даже тогда меня не удивило, что письмо было только одно.
Голубь из Корла принадлежал дочери казначея. Она состояла в переписке со своим женихом, торговцем из Малира, большого города на северо-западе Шаролеза, где реки Мир и Либ сливались в Мирлиб. Получив послание, купец бросился к владельцу земель, тот велел немедленно везти письмо в Ольфенбах. Вдоль реки, через Кручу, по Тракту. Но у торговца не было возможности менять коня так быстро, как это делали Ястребы. Поэтому путь в столицу отнял больше времени. К счастью для Ромэра, к счастью для Арданга.
Взволнованный слуга передал мне просьбу брата немедленно явиться в зал Совета. Там уже собралось множество знакомых людей. Сосредоточенный Брэм, стоявший у стола и прижимающий к столешнице пальцами правой руки темную папку. Внешне совершенно спокойный виконт-телохранитель, занявший место за спиной короля. Маркиз Леску, казавшийся испуганным, разговаривал в углу о чем-то с несколькими вельможами. Герцог Ронт о чем-то перешептывался с хмурым бароном Лирон. Стратег, чье растущее, близкое к паническому беспокойство я постоянно ощущала, опять повел себя странно. Подойдя к своему месту по левую руку от трона, постарался обратить на себя внимание задумавшегося Брэма и разговорить короля. Видимо, пытался вытянуть из брата хоть какие-нибудь сведения до начала заседания, чтобы иметь возможность изображать пусть незначительную, но осведомленность. Губы брата изогнулись в язвительной ухмылке. Король бросил на отчима пренебрежительный взгляд и ответил громко и четко, так, что слышали все собравшиеся:
– Прошу, господин регент, не разочаровывайте меня еще и своей нетерпеливостью. Честно говоря, ожидал от Вас более зрелого поведения.
Стратег отшатнулся от Брэма так, словно пасынок влепил ему пощечину.
– Прошу прощения, Ваше Величество, – выдавил отчим.
А медальон обдал меня неимоверно мощной волной ярости Дор-Марвэна. Я прочувствовала весь его обжигающий гнев, всю едкую горечь и обиду на Брэма, потому что находилась так близко к источнику. После почти недели относительного покоя эта встряска была такой сильной, что я едва устояла на ногах. Но готова поклясться, на лице не дрогнул и мускул. С ужасом осознавая, что мне сейчас придется подойти к отчиму, мило ему улыбнуться и занять свое привычное место по левую руку от него, я не могла заставить себя сделать даже шаг и замерла в дверях.
Не думаю, что мое замешательство бросилось кому-нибудь в глаза, скорей всего, случившееся было частью договоренности между соратниками брата. Граф Керн, очень высокий крупный мужчина с довольно грубыми, но правильными чертами лица, завидев меня, отошел от своего собеседника.
– Ваше Высочество, – даже поклонившись в знак приветствия, граф оставался выше меня, – рад видеть Вас в добром здравии. Позвольте заметить, что выглядите Вы великолепно.
– Благодарю, Ваше Сиятельство, Вы очень милы, – ответила я, не совсем понимая причину, по которой чуждый светским политесам военный решил обратиться ко мне, да еще с комплиментами.
– Я слышал о Вашем недомогании, а также о роли господина регента в этом неприятном эпизоде. Поэтому от всего сердца предлагаю, Ваше Высочество, на время сегодняшнего собрания поменяться местами.
Граф был прямолинеен, впрочем, как и всегда. Его предложение меня удивило, я даже была согласна с амулетом, мгновенно возразившим:
– Что Вы, Ваше Сиятельство. Место по правую руку короля по праву Ваше.
– Поверьте, ради спокойствия Вашего Высочества я вполне могу отказаться от почетного места, – совершенно серьезно ответил Керн.
Амулет противился, приказывал отказать. Но после стольких дней отдыха у меня было достаточно сил, чтобы ответить:
– Спасибо, Ваше Сиятельство.
Он снова поклонился и, предложив мне руку, провел вдоль стола от входа к своему месту. Галантно отодвинув стул, чтобы я могла сесть, откланялся и, пройдя за спиной брата, положил руки на спинку стула по левую руку от регента. Осознав, что его соседом теперь будет Керн, Стратег взъярился. Он не сказал ни слова, даже не посмотрел в сторону графа. На красивом лице Дор-Марвэна лишь появилась странная улыбка, наверное, такая бывала у него, когда противник делал какой-нибудь неожиданный ход. Но меня обжигало злобой и клокочущей ядовитой ненавистью, я была рада, что уже сидела, иначе упала бы, не выстояла под напором этих незамутненных разрушительных чувств.
То, что я, принцесса и единственная женщина в Совете, уже села, послужило сигналом мужчинам. Первым, как обычно, занял свое место Брэм, не удивившийся тому, что я вдруг оказалась рядом с ним, а не через Стратега. Еще заметила, брат ни на мгновение не отрывал руку от папки. Мне даже показалось, он боялся, что отчим попытается выхватить у него бумаги. Через минуту, когда все, кроме замершего за спиной короля виконта, расселись и устроились, Брэм начал заседание.
– Я перейду сразу к делу, – голос брата был твердым, жестким, взгляд серьезным. – Сегодня мне доставили одно сообщение. Я зачитаю его целиком, чтобы вы тоже понимали, в какой ситуации оно было написано.
С этими словами он приоткрыл папку и достал оттуда листок. На таких обычно писали послание для голубиной почты. Обведя взглядом собравшихся, король начал читать:
– Милый мой Генри, церковные часы пробили три, за окном еще темно. А я не сплю и пишу тебе, чтобы сказать, как тоскую по тебе, как скучаю в этом городе. Отец обещал, что уже скоро он отправит нас с мамой домой, да и сам к концу года откажется от этого места. Если бы ты знал, как тяжело жить среди лиандцев. С ними невозможно даже разговаривать. Кажется, ни один из них не способен и двух слов связать на шаролезе, а их язык я учить не собираюсь! Отец говорит, это правильно, говорит, сам Стратег считает, что это лиандцы должны учить шаролез. Отец все же немного говорит на их языке, но только чтобы давать указания прислуге. Мама раньше хотела, чтобы мы в Корле жили в своем доме. Но когда увидела, что в таком случае со всех сторон будет окружена одними лиандцами, решила все же жить вместе с другими шаролезскими семьями. Мы живем в так называемом шаролезском квартале. Это несколько старых каменных домов, стоящих совсем рядом. В каждом доме живут три-четыре семьи. Кроме мэра. Он, его жена, двое дочерей и сын живут в доме одни. Здесь неплохо. Большой двор, сад. Можно гулять по берегу моря и смотреть, как в гавань заходят корабли. Это очень красиво и величественно, но от этого вида я готова в любую минуту отказаться. Лишь бы скорей отец решил отправить нас с мамой обратно в Малир, домой. Я подружилась со многими женщинами, живущими по соседству. Даже с госпожой Клариной, женой мэра. Она оказалась вовсе не такой заносчивой задавакой, как я привыкла считать. Она тоже считает дни до возвращения в Шаролез и все время говорит, что мы должны держаться вместе и не ссорится. Потому что мы в одной лодке, кроме нас самих у нас в Лианде никого нет. Конечно, есть стража, есть гарнизоны. Но многих солдат отозвали в Шаролез, говорят, чтобы воевать с Муожем. А теперь, когда наших солдат на улицах стало меньше, мы с подругами не чувствуем себя в такой безопасности, как еще пару месяцев назад. Я всегда это ощущала, но в последнее время особенно. Лиандцы нас ненавидят. Думаю, поэтому они не учат шаролез.
По двору кто-то ходит. Я раньше думала, что мне кажется, но нет. В темноте двигаются какие-то тени. Судя по шорохам, их много… Отворили дверь соседнего дома. Боже… Пятеро человек! А во дворе еще! У всех оружие! Меня заметили! Внизу шаги! Лестница скрипнула! В соседнем доме кричит женщина! Генри, помни, я люблю тебя…
Брэм читал без выражения, не придавая голосом письму никакой эмоциональной окраски.
Тишина, повисшая в зале Совета, была осязаемой, гнетущей.
Очень долго все молчали, обмениваясь испуганными взглядами. Я помнила обещание Ромэра сократить людские жертвы, как только возможно. Но ужас той девушки, писавшей письмо любимому, сковывал и меня. Он отражался в глазах тех, чьи родственники жили в Арданге. Леску, эр Гарди, раньше преданные Стратегу Виллеры и Торны вдруг неожиданно оказались едиными в своем страхе за жизни близких.
– Я не имею ни малейшего представления о том, что сейчас происходит в Арданге, – честно признался Брэм. – Я уже разослал письма во многие города в надежде получить свежие новости. В письмах я предупредил о возможных нападениях. Надеюсь, это поможет нашим людям в Арданге.
– В Лианде! – встрял отчим.
– Знаю, у многих из вас есть наделы в Арданге. Если у кого-нибудь из присутствующих есть новости, которым меньше пяти дней, прошу рассказать их. Уверен, это будет интересно всем, – продолжил Брэм так, словно и не услышал Стратега.
Вельможи, склонив головы или закрыв глаза, пытались вспомнить последние письма, которые получали из Арданга. Спустя несколько минут, первым ответил маркиз Леску. Голос его дрожал, морщины, ярко проступившие на побледневшем лице, превратили пожилого дворянина в дряхлого старца.
– К моему ужасу, нет. Последнее письмо от сына двухнедельной давности.
– Гонец от племянника приехал вчера, – голос Виллера-старшего сильно осип от волнения. – Но он добирался сюда неделю.
– Нужно направить в Лианду отряды! – отчим вскочил со своего места. Он говорил громко, уверенно. Словно радовался возможности начать войну, что и подтвердил своим следующим высказыванием: – Отомстим за наших погибших!
– Может, они и не погибли, – бросив на меня короткий взгляд, возразил Брэм. – Я не считаю, что нужно вот так рубить сплеча. И без того слишком много несправедливости было допущено в отношении Арданга.
– Брэм, нельзя допустить, чтобы они делали, что в голову взбредет! – воскликнул отчим.
Голос короля прозвучал отрезвляюще холодно:
– Господин регент, Вы забываетесь. Обращаться ко мне следует «Ваше Величество». И Вам это прекрасно известно. Либо Вы немедленно приводите себя в чувство, либо я велю удалить Вас из зала Совета.
Дор-Марвэн вздрогнул, хотел что-то возразить, но не стал. Покорно сел на место.
– Ваше Величество, но господин Стратег в чем-то прав, – встрял Торн. – Мы не можем потворствовать Лианде. Не можем оставить все, как есть! Они убили наших родственников!
– Вы не знаете, какие цели преследовали арданги, – лицо Брэма казалось каменным. Прочитать чувства брата было невозможно. – Вы не знаете, живы ли Ваши родственники, господин Торн. И не думаю, что захотите рисковать их жизнями, если арданги держат их в заложниках.
Торн содрогнулся, прикусил губу. Торн-младший положил руку отцу на плечо. А король продолжал:
– Да, я согласен. Нужно подтянуть войска к Ардангу. Но нужно вначале узнать, что вообще произошло. Каково положение в других городах. Начинать войну – последнее дело. Это мы успеем всегда. Мы должны знать, является ли произошедшее в Корле единичным случаем или нет. И уже в зависимости от этого, от новых сведений предпринимать такие необратимые шаги, как развязывание войны.
– Вы правы, Ваше Величество, – голос эр Гарди дрожал, а на потемневшего от переживаний старика больно было смотреть. – Мы будем ждать. Как бы ужасно и мучительно ни было ожидание.
Заседание на этом закончилось. Большинство осталось обсуждать новости, король велел начать подготовку отрядов, которые первыми должны были оказаться на границах Арданга. Брэм занял тех людей, чьи родственники жили в Арданге, поручив им сбор сведений. Вельможи с готовностью взялись за это сообща. От былой враждебности, вызванной разладом регента и короля, не осталось и следа. Торны, раньше старавшиеся не общаться с Леску, первыми подошли к маркизу и начали разговор. Наблюдая за тем, как в их беседу вмешивается эр Гарди, обратила внимание на то, что Стратега непостижимым образом исключили из всех образовавшихся после окончания заседания групп. Видимо, тоже услышали косвенное обвинение в ослаблении позиций после отвода войск из Арданга. Это радовало, но насладиться даже таким небольшим триумфом не давал испепеляющий меня медальон. Все те силы, которые удалось собрать за последние шесть дней, испарялись, таяли, как снег на весеннем солнце. Я с трудом сдерживалась, останавливала слова в защиту регента.
Брэм, стоящий рядом, предложил мне руку. Сжав мою ладонь, шепнул: «Нам нужно поговорить», и увлек за собой. Я покорно вышла вместе с ним из зала, радуясь тому, что брат уводит меня от отчима. Боялась не сдержаться и все же наговорить глупостей, возможно, рассориться с Брэмом. А такого поворота я боялась.
В кабинет брата заглядывало солнце, разбрасывая по полу яркие разноцветные пятна, лишь смутно напоминающие рисунок витража. Закрыв за нами двери, Брэм несколько раз прошел вдоль окна, прежде чем заговорил:
– Я понимаю, что ты мне вряд ли ответишь. Но все же спрошу. Почему меня не покидает ощущение, что ты знаешь о делах Арданга значительно больше, чем говоришь?
– Не знаю, – сказал за меня амулет.
– Почему ты настаивала на возвращении названия? Почему это тебя беспокоило? – Брэм, остановившийся передо мной, казался очень похожим на отца, а требовательный голос и жесткость взгляда только подчеркивали сходство.
– Новое название означает «покорный», а Арданг им никогда не будет.
– А каким же будет Арданг? – совершенно серьезно спросил Брэм.
– Свободным.
О своей мечте сказала шепотом. Не потому, что боялась спугнуть удачу, я даже была уверена, к этому моменту Ромэр уже осуществил большую часть своего плана. Я шептала из-за амулета, мучавшего меня в эти минуты. На голос просто не было сил.
– У меня есть некоторые основания считать, что наших людей там не убили, а именно взяли в плен. Как думаешь, я прав? – голос брата был спокойным, словно он действительно не сомневался ни в моей осведомленности, ни в своих предположениях.
Я смогла только кивнуть в ответ. Даже была не в состоянии спросить, почему брат сделал такие выводы.
– Знаешь, порой мне жаль, что я не учил ардангский. В будущем нужно будет исправить эту оплошность, – Брэм, осознавший тщетность вопросов, резко поменял тему. – Но, возможно, ты сможешь перевести этот текст?
Он повернулся к столу, открыл ту же папку, которую брал на заседание Совета, достал листок и протянул его мне.
– Я нашел его в документах, которые неделю назад получил.
Ромэр был прав, с таким королем будет очень интересно вести дела. Лицо брата выражало вежливый интерес, словно Брэм не считал сведения на листке заслуживающими пристального внимания. Хотя бы потому, что на бумаге явно был написан стих. Но по взгляду брата видела, что смысл ему давно известен, а сегодняшняя просьба – только проверка. Своеобразное испытание моей молчаливости на прочность.
Я улыбнулась, пробормотала «Попробую» и вчиталась в документ. Осведомитель Стратега записал балладу о Короле и его Ангеле. Эту я слышала всего раза два. Во время путешествия с Ловином. Но читая стих, словно оказалась в Арданге, в Челна, в небольшой гостиной, залитой солнечным светом. Довольно точное описание моей внешности не удивило, неожиданностью не стало и упоминание значения моего имени. Дар небес, бывший в балладе Его светлым и добродетельным Ангелом, Спасительницей Короля.
Я не могла не перевести, – брат наверняка знал, что ардангский всегда нравился мне больше других языков. Я не могла перевести, не изобличив себя, не признавшись в побеге. Но хотела, всем сердцем желала рассказать Брэму правду, боролась с медальоном, наперед зная, что проиграю бой. Перед глазами уже всплывали темные пятна, а я все еще была полна решимости признаться. Но тут на помощь мне пришел брат. Будь он старше и опытней, не допустил бы такой ошибки при допросе.
– Я знаю, о чем здесь говорится, – Брэм казался расстроенным. – И могу понять, почему Стратег запретил тебе это обсуждать. Но ты не бойся. Уже скоро мы от него избавимся.
Я через силу улыбнулась, хотела вернуть брату бумагу.
– Оставь себе, – он усмехнулся. – У меня есть перевод.
Остаток дня до самого ужина провела в дворцовом храме. Служитель, почему-то решивший, что принцесса нуждается в обществе и напутствии, попытался завязать со мной беседу. Даже предположил, что я хочу исповедаться. Глядя на округлого холеного священника в богатом облачении, с горечью подумала, что, наверное, единственным служителем, с которым смогу беседовать о сокровенном, до конца моих дней останется брат Ловин. Упрямый, нетерпимый, веселый, улыбчивый, гордый, защищающий мою честь и жизнь друг. Видимо, неприятие стоящего передо мной священника все же отразилось на лице, во взгляде. Потому что одного покачивания головой хватило, чтобы служитель оставил меня в покое.
Я прижимала к груди сложенный много раз листок с текстом баллады, сидела рядом с изображением Секелая, бесстрастного Судии, и молила его защищать Ромэра, беречь от предательства, от необдуманных поступков соратников. Это была моя ежедневная и еженощная молитва. Но сегодня впервые за многие дни почувствовала необходимость зайти в храм. Наверное, виной тому было неслучайное совпадение. Не знаю, заметил ли кто-нибудь еще на Совете, но письмо девушки из Корла было написано в День Секелая. В день покровителя Арданга.
За ужином Брэм вопреки моим ожиданиям к теме Арданга больше не возвращался. Хотя начатый им разговор нравился нам обоим еще меньше. Визит Волара даже ввиду новых событий отменять было нельзя. Напряженные отношения с Муожем могли бы при правильной подаче еще пережить мой отказ выйти замуж за бастарда, но не пренебрежение долгом гостеприимства. Я это прекрасно понимала, поэтому жестом прервала попытки брата начать разговор издалека.
– Нам нужно готовиться к празднику, даже если он сейчас некстати, – сказал Брэм. – Еще Волар, несомненно, будет дарить подарки. Возможно, пошлет гонца вперед себя.
– Я могу принять дар так, что это ни к чему никого не обяжет, – заверила я. Заметив недоумение брата, пояснила. – Способов много. От наглого «Спасибо, я с удовольствием рассмотрю, что же князь постеснялся подарить сам» до «Я с радостью сохраню их до приезда Его Светлости». Но не думаю, что шкатулка с украшениями – это цена вопроса.
– Нет, конечно, – Брэм тряхнул головой. – Тут регент многое просчитал. Шаролезу отойдут три серебряные, пять угольных и одна медная шахты вместе с довольно большим куском земли на границе. Лес, охотничьи угодья. Так же много золота и пара интересных торговых договоров.
Да, нужно было отдать должное Дор-Марвэну. Шахты, угодья, деньги… И, разумеется, мое влияние на дела Муожа, разворот политики и торговли в сторону Шаролеза… Да, продали меня бастарду недешево. Не собиралась комментировать, но брат догадывался, что этот разговор мне нравиться не может. Поэтому добавил:
– Я еще раз говорю. Пожалуйста, пойми, я совершенно серьезен. Если Волар тебе не понравится, скажи мне об этом. И свадьбы не будет.
Подалась к брату, сидевшему рядом, поцеловала в щеку и, заглянув в глаза, сказала лишь одно слово:
– Спасибо.
Не сказала, что его обещания благородны, но напрасны, потому что сама не смогу выполнить свою часть уговора. Я не смогу отказаться от важного для Стратега брака. Этим союзом отчим хотел самоутвердиться, остаться в истории не только Великим Завоевателем, но и искусным интриганом. Даже если Дор-Марвэн не будет регентом, он все равно останется хозяином медальона. И принудит меня в нужный момент сказать «да, согласна».
Брат улыбнулся одними губами. Я видела, что идея моего брака с Воларом Брэму не нравится. Но он поставил интересы государственные выше личной, зародившейся после письма князя неприязни. Брэм был уверен, что в этом вопросе я свободна в действиях и словах. Потому и позволил мне решать.
– Я буду признателен, если ты займешься подготовкой к празднику. Сама понимаешь, у меня сейчас много других хлопот.
К приему будущего мужа, что бы я о нем ни думала, следовало подготовиться тщательно. В таких случаях обязательно нужно было украшать зал так, чтобы в отделке и букетах мелькали любимые цвета жениха. Не стоило забывать и об угощении. Для меня это означало визит к послу Муожа. Граф Кивро был очень тронут моим интересом и с радостью рассказал все, что знал о привычках и предпочтениях князя.
Сама мысль о том, что моим мужем станет бастард, бесила. Осознание моей совершенной бесправности и беспомощности злило до белого каления. А необходимость заботиться о том, чтобы недостойному было приятно, превращала мою и без того непростую жизнь в ежеминутную пытку. Радости не добавляла и жившая в глубине сознания мысль о том, что Волар просто не заметит усилий. Он их из-за недостаточного воспитания не увидит и, следовательно, не оценит.
Думаю, если бы ни присутствие баронессы Лирон, большой любительницы задавать вопросы, я бы задержалась у муожского посла неприлично короткое время. И, слушая щебет женщины и пространные подробные ответы графа, радовалась тому, что догадалась пригласить с собой баронессу. Думаю, в итоге у посла сложилось исключительно приятное впечатление о будущей княгине, искренне волнующейся о благе князя.
После визита к графу баронесса постаралась помочь мне развеяться, забыть о делах государства. Средство для этого она выбрала действенное, – отвезла меня в приют. За время моего отсутствия он преобразился. Здание было то же. Но отремонтированное и украшенное казалось больше и светлей. Занятия, по словам баронессы Лирон, уже закончились, поэтому я не удивилась, увидев во дворе приюта множество играющих под присмотром четырех монахинь детей.
Баронесса была права. Вряд ли что-нибудь могло улучшить мое настроение так, как это сделала непосредственная и неподкупная детская радость. Я провела в приюте несколько часов. Мне рассказывали истории, дарили картинки, читали стихи, хвастались успехами, показывали отремонтированный дом. После пяти вернулись старшие дети, которые учились и работали у разных ремесленников. Дамы пристально следили за тем, чтобы воспитанников приюта действительно обучали, а не использовали в качестве бесплатной рабочей силы. Я была очень довольна плодами своего начинания. Гордилась дамами, о чем не забыла после сказать баронессе. Гордилась детьми, добившимися больших успехов за такое короткое время. Гордилась монахинями, которые помогали создать для сирот и подкидышей, для никому не нужных детей новую жизнь, полную возможностей, а не неизбежного прозябания и гибели.
Приют, Ромэр, Арданг… Приятно осознавать, что хоть что-то успела сделать в жизни.
Вернувшись во дворец, дала указания по поводу украшения помещений к празднику. Тронный зал, большая столовая, бальный зал, беседки в саду, балконы… Везде, где только могли оказаться гости, нужно было добавить к отделке оранжевый. Цвет, являющийся ко всем своим положительным качествам так же символом лицемерия и притворства…
Я уже отпустила дворецкого, тщательно записавшего все мои указания. Глядя на склонившегося передо мной в прощальном поклоне мужчину, вдруг вспомнила слова Клода и посчитала возможным задать дворецкому вопрос.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, но, кажется, у Вас есть сын. Так ли это?
– Да, Ваше Высочество. Вы совершенно правы.
– Думаю, я видела его недавно рядом с башней, – признаться, не знала, как подойти к сути. А собеседник смутился и заметно заволновался.
– Боюсь, и это правда, Ваше Высочество. Он ухаживает за Винни, Вашей служанкой, Ваше Высочество. Но если Вам неприятно его видеть рядом с башней, он там больше не появится.
– Что Вы, я не имею ничего против, – я ободряюще улыбнулась. – Из-за этого точно не стоит переживать.
Дворецкий снова поклонился:
– Ваше Высочество желает знать еще что-нибудь?
– Мне просто любопытно, – безразличным тоном сказала я, – а где сейчас Ваш сын?
Мужчина встретился со мной взглядом. По выражению глаз я поняла, что он осознает истинный смысл вопроса.
– Он навещает родственников, – осторожно ответил дворецкий.
– И давно он уехал? – пытаясь выяснить, что может передать Клоду парень, уточнила я.
– На четвертый день после Вашего возвращения, Ваше Высочество.
Я поблагодарила дворецкого и отпустила его.
Сердце на несколько томительных минут забилось быстрей, радуясь появившейся надежде. Значит, парень расскажет о моем поведении на Совете, о готовности выйти за Волара, о том, как я во всем слушаюсь отчима. И Ромэр поймет, что я попала в беду, даже если еще до сих пор раненый Ловин не поговорил с другом и не рассказал о нападении. И тогда Ромэр…
Надежда, светлая и прекрасная, искрящаяся словно бриллиант, разбилась, разлетелась тучей осколков. Сердце споткнулось, пропустив несколько ударов…
Вся горькая правда заключалась в том, что Ромэр ничего не сделает. Он занят Ардангом, будущим своей страны. Ему некогда и незачем вмешиваться в мою судьбу…
Он ничего не сделает.
И как Король Арданга будет прав.
Брэм не ошибся, предположив, что Волар попытается связать меня обязательствами, вынудив принять подарок. За два дня до официального визита в Ольфенбах граф Кивро напросился на аудиенцию. Он дорожил своей репутацией, а потому и не думал пытаться преподнести мне шкатулку. Это сделал паж, которого Волар нарочно послал вперед, чтобы «скрасить Ее Высочеству, несравненной принцессе Нэйле, ожидание встречи».
Юноша-паж был молод, мил и восторжен. Он прелестно смущался, бормоча комплименты. Я его пожалела и приняла знак внимания на хранение до приезда князя. Хотя на языке крутились совсем другие, куда менее вежливые слова. Ведь бастард и здесь проявил недостаток воспитания. Такое навязывание подарка было просто неприличным, хоть и предсказуемым.
Оказалось, что сюрпризы на этом не закончились. Но слова графа неожиданными не были. Он сказал, что Его Светлость Волар, князь Муожский, приедет в Ольфенбах утром следующего дня. Но, разумеется, ни Его Величеству, ни Ее Высочеству не следует беспокоиться. Князь устал после долгой дороги и будет отдыхать в посольстве.
Еще одна игра, затеянная бастардом. Если бы он просто появился на день раньше и тихо побродил по городу, то это было бы вежливо. А вести себя как избалованный ребенок, ждущий внимания взрослых, недопустимо. Не на нашем уровне. Брат говорил спокойно, но я чувствовала, что его эти игры раздражают.
– Благодарю за сведения, Ваше Сиятельство, – учтиво ответил Брэм, а я с радостью поняла, что потакать Волару он не намерен. Не будет ни направленных братом людей, призванных развлекать князя, ни переноса официального знакомства на более ранний срок.
– У меня возник один вопрос, – задумчиво продолжил Брэм.
– Да, Ваше Величество?
– Вы нам так и не передали ни одного портрета Его Светлости. Этот молодой человек, – брат легким жестом указал на отосланного к дверям тронного зала пажа, – случайно, не князь Волар?
– Нет, – граф удивился допущению, но выражение глаз посла и тон ясно давали понять, такой вариант был возможен.
– И кто же это? – не отступал король.
Граф замялся, но ответил:
– Близкий друг Его Светлости.
Уверена, что и брат заметил паузы, подчеркнувшие некую странность первых двух слов. Брэм усмехнулся:
– А имя у этого человека есть?
