Текст книги "Тяжесть короны (СИ)"

Автор книги: Ольга Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 43 страниц)

– Хорошо, что ты меня послушал, – голос другого мужчины был полон отрезвляющей неприязни, почти ненависти. – Если бы позволил себе подобное, качался бы на первом же суку в Ольфенбахе!

– Если бы я обыскал ее, не напоролся бы на нож. Если бы не напоролся на нож…

Собеседник резко перебил его:

– Я даже не хочу дослушивать до конца. Замолчи и благодари Всевышнего, что тебе не удалось совершить задуманное. Иначе я бы убил тебя, не дожидался бы Ольфенбаха.

Саймон не нашелся с ответом. Кто-то, или он, или его собеседник, хлопнул дверью так, что стекла задребезжали.

Что ж, хорошо, что и в этой ситуации у меня есть защитник.

Через полчаса появился Саймон в компании своих спутников. Познакомить меня с новыми сопровождающими перед отъездом. Франа, того, что постарше, я уже видела тем утром. Из этой троицы он один вызывал хоть какое-то доверие. Каштановые волосы с проседью, зеленые серьезные глаза, аккуратная бородка. Мне казалось, я встречала его во дворце прежде. Позже выяснилось, что не обманулась. Он был одним из агентов, работавших в столице, и частенько отчитывался начальнику тайной службы о делах Ольфенбаха. А потом Франа, как одного из лучших, отправили в Аквиль искать якобы похищенную принцессу. В помощники дали Саймона и Ласса. Саймона, потому что Альбер знал ардангский, а Ласса, потому что круглолицый, похожий на довольного кота русоволосый парень отлично разбирался во игзаи всяких ядах, травах и медицине. Это умение ему особенно пригодилось, когда его самого ранил Ловин.

Вначале я была безмерно зла, гнала коня и до вечера игнорировала все попытки спутников завести со мной разговор. Успокоившись, сообразила, что такое поведение лишает меня возможности узнать «Ястребов» и попытаться переманить их на свою сторону. Разумеется, с Саймоном мне разговаривать было не о чем. Ласс был молод, неопытен и поразительно мягкотел для порученной ему работы. К тому же он не был умен. Окажись я на его месте, в компании Альбера и Франа, не стала бы слушать Саймона, а постаралась бы как можно больше перенять от опытного сыщика. А Ласс, видимо, думал, что барончик поможет ему в дальнейшем продвижении по службе. Хотя любому было ясно, – рассчитывать на помощь подобного Альберу просто глупо.

Я объективно оценивала сложившуюся ситуацию и понимала, что старший сыщик был единственным, кто смог бы мне помочь. Но наладить с ним отношения мне всячески мешал Саймон. Тем не менее, Фран находил возможности перекинуться парой слов, ободряющих фраз. И он, в отличие от своих спутников, относился ко мне с уважением. Несколько раз осаживал временами наглеющего Ласса, подражавшего Саймону. Негодяй пытался обращаться ко мне на «ты». Но барончику Фран замечаний не делал. У меня создалось впечатление, что сыщик не хотел создавать себе еще больше неприятностей. И отчасти я его понимала. От меня они избавятся, отдадут отчиму. А проблемы, которые мог создать старшему «Ястребу» Саймон, остались бы с Франом. Поэтому, не особенно веря в то, что сыщик будет в состоянии оказать мне реальную помощь, я на время оставила попытки пообщаться с Франом и сосредоточилась на своей цели. А моей целью был Ольфенбах, до которого собиралась добраться в кратчайшие сроки. Потому гнала коня, не жалела ни себя, ни, тем более, сопровождающих. За пять дней пути до столицы мы меняли лошадей дважды. «Ястребы» предъявляли свои медальоны, и проблем с заменой животных не возникало.

Я так торопилась домой не только из-за брата, но и потому, что боялась Саймона. Опасалась даже спать в запертой комнате, когда знала, что он ночует в соседней. Он, судя по взглядам, которые бросал в мою сторону, мог рискнуть второй раз попытаться обесчестить меня. Так что поспать удалось только на третью ночь. Благодаря Франу. Он был единственным, кому я доверяла приносить мне еду. Саймона и Ласса не без оснований подозревала в способности подсыпать снотворное, чтобы воспользоваться моей беспомощностью. Воин занес в мою комнату поднос с ужином и, закрыв дверь изнутри, шепотом заговорил:

– Ваше Высочество, если Вы не поспите, то упадете с лошади.

Я вздохнула и не ответила. «Ястреб», словно прочитав мои мысли, продолжил:

– Вы боитесь его и правильно делаете. Но если свалитесь от усталости, то лишь облегчите ему задачу.

Я не выдержала и, глянув на мужчину, резко спросила:

– Есть какие-то дельные предложения?

– Да, – его взгляд был мягким, мне даже стало неловко. – Сами понимаете, я в одной комнате с Вами остаться не могу. Если Вы позволите, я приведу монахиню. Она посидит здесь, охраняя Ваш сон.

– Спасибо, – я была искренне благодарна за заботу и постаралась это показать. – Замечательная идея.

– Но мне нужно будет уехать на часок. Постараюсь вернуться поскорей, – заверил Фран.

– Боюсь, он воспользуется Вашей отлучкой.

– Я тоже этого опасаюсь, – серьезно кивнул «Ястреб». – На Ласса надежда слабая, он неплохой лекарь, но не создан, чтобы противодействовать таким, как Альбер. Поэтому вниз не ходите, комнату вообще не покидайте, пока я не вернусь.

Я удивленно приподняла брови. Он давал такие напутствия, будто собирался оставить мне ключ от комнаты. Правильно угадав причину моего изумления, Фран кивнул:

– Да, ключ останется у Вас. Выходя, я сделаю вид, что запираю комнату, а Вы повернете ключ изнутри.

Я, разумеется, согласилась.

«Ястреб» ушел. Ужиная, прислушивалась к гомону на первом этаже. В городке, где мы остановились, праздновали День Последнего снопа. Близилось время жатвы и стоило поблагодарить небеса за то, что прошлогоднего урожая хватило до этой поры. Все бы, наверное, прошло тихо, если бы в честь праздника не лилось реками пиво. Выпив пару-другую лишних кружек, Саймон решил попытать удачу еще раз. Вначале он только стучал в дверь, потом спустился вниз и вытребовал у хозяина второй ключ. На счастье, я догадалась вставить свой ключ в скважину и чуть повернуть, заблокировав замок. От вторжения защитилась, но около четверти часа довелось выслушивать пьяные оскорбления в свой адрес в исполнении человека, пытавшегося набиться мне в мужья. Потом появился Фран и избавил меня от ухажера. Монахиня, привлекательная женщина средних лет, держалась почтительно и невозмутимо.

– Теперь я вижу, зачем потребовалось мое присутствие, – кивнула она, пододвигая к двери стул. – Не переживайте, госпожа. Спите спокойно.

На следующее утро Саймон, щеголявший прекрасным синяком под глазом, попросил у меня прощения за неподобающее поведение. Я сделала вид, что не заметила барончика вообще. Улучив момент на полуденном привале, поблагодарила Франа за метку на холеном лице «женишка».

– Что Вы, Ваше Высочество, – он лукаво улыбнулся. – Это результат приставаний к хозяйской дочке. Я работаю аккуратней, болезненней и не люблю оставлять после себя следов, – пожав плечами, добавил: – Но командиром у нас Альбер, поэтому все идет не так, как мне нравится.

– Простите, должна была догадаться, – вздохнула я.

– Вы сделали закономерный вывод из ситуации. Ошиблись только в нюансе.

Я не сдержала улыбку, а Фран, вежливо поклонившись, вновь занялся своими делами.

Нужно признать, что «Ястреб» мне нравился. И чувствовала, что ему можно будет доверять. Нет, я не рассчитывала сбежать от Саймона и Ласса с его помощью. И не собиралась рассказывать ему о своей жизни в Арданге или откровенничать на любую другую тему. Но надеялась, что представится возможность передать послание кому-нибудь из союзников Брэма.

Вечером четвертого дня, когда Фран по обыкновению принес мне в комнату ужин, я попросила сыщика рассказать, что происходило в Ольфенбахе после моего побега. Как и предполагала, первым поводом для тревоги во дворце стало исчезновение клинков из личной оружейной брата. Брэм вызвал начальника охраны и велел ему разобраться в случившемся. Начальник под влиянием виконта эр Сорэна привлек к делу городских «Ястребов». Если я правильно понимала мотивы виконта, он стремился поручить расследование наименее заинтересованным в укрывательстве слуг людям. Весь первый день опрашивали прислугу, выборочно проверяли комнаты. Бросив на меня искоса внимательный взгляд, Фран рассказал, что обратил внимание на надрезы на раме.

– Словно кто-то пытался ножом подцепить щеколду окна, а получилось не сразу. К слову, подобные следы нашли и на одном из кухонных окон, том, что ближе к кладовой.

Я изображала вежливое любопытство и ничего кроме. Разумеется, мы оба знали, откуда взялись те отметины. Но неужели он всерьез полагал, что меня смутят его слова?

Рассказывая о втором дне, когда после неоднократных попыток достучаться до меня Брэм велел взломать двери, Фран как бы невзначай пожурил меня. Даже стало неловко перед «Ястребом», что о таких простых мелочах не подумала.

– В Ваших комнатах был идеальный порядок, никаких следов сопротивления вошедшим. А постель была несмята, значит, Вы в любом случае не спали, когда пришли «гости». Проверив окна, я не обнаружил свежих царапин на раме в Вашей комнате, – сделав ударение на слове «свежих», Фран ясно дал понять, что старые царапины заметил.

– Конечно, – продолжал он. – Можно было бы предположить, что Вы сами впустили посторонних. Но на окне не было следов крепления веревки или лестницы, а дверь Вы не открывали. Служанка в этом совершенно уверена.

Он сделал многозначительную паузу, словно давая возможность объяснить, как ко мне проникли неизвестные. Но мое молчание «Ястреба» не удивило.

– Конечно, поставили в известность городскую стражу, опросили тех, кто охранял ворота последние дни, – ровным, ничего кроме вежливости не выражающим голосом продолжил Фран: – И немедленно оповестили господина регента.

Отметила про себя, как сыщик назвал отчима. То, что Фран не употребил титул, было либо случайностью, либо замаскированной неприязнью. Разумеется, я надеялась на последний вариант. Если верить слухам, то господином регентом Дор-Марвэна, словно по негласной договоренности, именовали сторонники Брэма.

– В первую очередь заподозрили муожцев, ведь уже были мысли, что покушение на Вас – дело их рук. Но не хватало доказательств. Например, показаний Беллы, Вашей служанки. Нам не дали возможности допросить девушку. Господин Нурканни поговорил с ней, и в тот же вечер Беллу казнили. Нам сказали только, кто и когда передал ей яд.

Неодобрение действий колдуна сквозило в каждом слове Франа. И я его понимала. Не думала, что «Ястребам», которым поручили расследование, отчим предоставил так мало сведений.

– Господин регент был очень зол из-за покушения и стремился как можно скорей наказать виновного. К сожалению, в данном случае это был лишь исполнитель. Организаторов мы нашли значительно позже, – сухо сообщил Фран и, сделав паузу, вернулся к теме моего побега. – Муож считали виноватым в Вашем исчезновении. И активней всего искали в том направлении. Разумеется, безрезультатно.

– Как отнеслись к Вашим наблюдениям? – полюбопытствовала я.

Сыщик лукаво улыбнулся:

– Я не мог предположить, что Вы сбежали сами. Такая мысль в те дни в моей голове не укладывалась. Но с другой стороны иного объяснения увиденному я не находил. Потому о своих выводах умолчал, не желая отвлекать расследование от Муожа. Считается, что Винни, Ваша служанка, проспала тот момент, когда неизвестные открывали двери.

Я не сдержалась и, улыбнувшись, одними губами сказала: «Спасибо». Он опустил голову в коротком поклоне.

– Понимаю, что не мне даже заговаривать об этом, – впервые «Ястреб» показался нерешительным. – Но Его Величество очень любит Вас и переживает из-за Вашего исчезновения. Уверен, Вы знаете, какие требования Его Величество предъявил господину регенту, и какие события последовали за тем разговором. И знаете, что после покушения на Его Величество его отношения с господином регентом не стали… менее напряженными.

Я кивнула. Фран назвал самую важную, по сути, единственную причину моего возвращения. Я прекрасно понимала, что с политикой и смещением Стратега и без моего вмешательства разберутся маркиз Леску, герцог Ронт, граф Керн и прочие. Знала, что они куда лучше представляют себе ситуацию и пути решения проблем. Осознавала, что выдержка отчима небезгранична, что, постоянно напоминая регенту о подозрениях, Брэм лишь истощает и без того скудные запасы терпения Дор-Марвэна. А Стратег устранял раздражавших его людей довольно быстро.

– Ваше возвращение в Ольфенбах – благо для короля, но не для Вас. Уверен, в будущем он оценит тот риск, которому Вы подвергли себя, возвращаясь.

С этими словами он поклонился и вышел из комнаты. И я была благодарна Франу за тактичность, за то, что так вовремя оставил меня одну. Ранило осознание того, что люди, для которых политические течения – лишь признак эпохи, не влияющие на их жизни напрямую, понимают жертвенность моего поступка не хуже меня самой. Ранило неожиданно сильно, так, что на глаза навернулись слезы. И было невыразимо горько от понимания того, что смогу воплотить в жизнь лишь часть своего предназначения. Если бы попала в руки другим «Ястребам», а не Альберу, могла бы еще изменить ход событий и приказывать сыщикам. Теперь же козырь в игре достанется Дор-Марвэну. Не думаю, что ему удастся в полной мере снять с себя подозрения, но его положение, несомненно, улучшится. Оставалось только утешаться тем, что Брэм успокоится и больше не будет обострять и без того опасный конфликт с отчимом.

Ночь прошла спокойно. Фран уговорил хозяйку постоялого двора посидеть в моей комнате, сам устроился в коридоре под дверью. За стенкой о чем-то шушукались Саймон и Ласс, но мне не было слышно и слова, как ни прислушивалась. Удивительно, но их бормотание действовало успокаивающе, я даже заснула около полуночи.

Утром выехали рано, с восходом солнца. Хотели к вечеру быть в Ольфенбахе. Судя по тому, что на горизонте смутно виднелись очертания города, такие планы не были безосновательными.

День выдался жарким, поэтому пришлось остановиться на полноценный полуденный отдых в тени у речки. Стреножив коней, Фран и Ласс отпустили их пастись. Саймон и прежде всячески подчеркивал, что к таким житейским проблемам как приготовление еды или уход за животными он касательства не имеет. Дворянское происхождение Альбера обязывало всех остальных ему прислуживать. Меня это раздражало.

Мы молча поели, ничего не обсуждали. Я, облокотившись на ствол березы, глядела на речку, на диких уток, ныряющих за водорослями. Все было мирно. Вплоть до той поры, когда стало прохладней, а Фран и Ласс подготовили коней к дороге. Саймон подошел к Франу, отвязывавшему поводья коней, судя по движениям и разговорам, чтобы взять у него поводья своего коня. Но, так и не сделав этого, ударил старшего «Ястреба» кинжалом в спину. Дальше все развивалось стремительно и в то же время неимоверно медленно, словно мгновения застыли, отказываясь отсчитывать последние минуты жизни Франа. Он защищался, несмотря на рану, на кровь, поднимавшуюся к горлу из пробитого легкого. Но Ласс тоже не остался в стороне, выхватив свой меч, помогал этому подонку Саймону…

Знаю, что схватка длилась недолго. Всего несколько выпадов, удары негодяев, четкие и выверенные. Видимо, в слабые места защитных жилетов… Кому же их знать, как не «Ястребам», ежедневно их надевающим… Фран упал и замер без движения.

Я помню, что вначале кричала, но, вскочив со своего места, только наблюдала за убийством, не вмешивалась. Осознавала бессилие… Свой нож, все же выхватила. Не думаю, что от него было бы много проку, если бы кажущийся в те минуты безумным Саймон полез ко мне. Но свое оружие, единственную надежду и защиту, я держала крепко, даже руки не дрожали.

Ласс отшатнулся от Франа, раскачиваясь из стороны в сторону, как пьяный, выронил окровавленный короткий меч и ушел к берегу. Я слышала, как этого подлеца выворачивало наизнанку. Саймон держался куда уверенней и циничней. Он наклонился, вытер кинжал о куртку убитого и остановился недалеко от меня, успокаивающе похлопывая коня по шее. Мой конь и конь Ласса фыркали, нервно ржали, привязанные рядом с конем этого выродка. Конь Франа, испугавшись произошедшего, запаха свежей крови, ускакал. Останавливать или ловить его никто не собирался.

Ласс пришел в себя, нетвердой походкой вернулся к Альберу.

– Какого демона мы это сделали? Зачем я тебя послушал? – пробормотал он, тяжело опускаясь на траву рядом со своим мечом.

– Хочешь стать следующим? – презрительно скривившись, подонок окинул подельника оценивающим взглядом. – Это можно устроить.

Ласс мотнул головой и промолчал. Мне казалось, что негодяя снова вырвет. Судя по неприязни, отразившейся на бледном высокомерном лице Саймона, он был того же мнения.

– Поехали, – скомандовал барончик через пару минут.

Ласс с трудом поднялся, вытер меч о траву, дрожащей рукой вложил его в ножны и подошел к своему коню. С нервничающим животным ему пришлось повозиться, но все же Лассу удалось влезть в седло. Саймон не садился на своего коня, явно ждал меня, даже, судя по приглашающему жесту, собирался помочь. Но представить, что когда-либо коснусь этого …, этого … урода, я не могла. С другой стороны я понимала, чем скорей окажусь в Ольфенбахе, тем скорей избавлюсь от общества этих двух подлецов. Обойдя Саймона по большой дуге, отвязала своего коня и подвела его к кочке, так кстати оказавшейся рядом. Стараясь успокоить животное, взобралась в седло без чьей-либо помощи. Помолившись вслух за упокой души Франа, тронула поводья. Конь, счастливый от того, что представилась возможность покинуть эту полянку, насквозь пропахшую предательством и кровью, сорвался с места и рванул в направлении столицы.

– Держитесь! – услышала я за спиной истошный крик Ласса. – Вашего коня несет! Держитесь!

Но конь мчался в правильном направлении, поэтому ни переживать из-за потери контроля над животным, ни пытаться остановить коня я не стала. Слезы, которые не видели мои навязанные судьбой подлецы-спутники, мгновенно высыхали от ветра. Я, вцепившись в поводья и луку седла, прижималась к шее коня, насколько это было возможно. И молила, молила Секелая о возмездии для подонков. Все остальное меня мало трогало.

30

До столицы добрались поздно вечером, после захода солнца. Но в Ольфенбах не заехали, остановились в небольшой деревушке, в паре верст от городской стены. Здесь, в пустом темном домишке, скрытом от глаз густыми высокими кустами, нужно было ждать появления Дор-Марвэна. Саймон, сообразивший, что после всего случившегося я действительно убью себя, но не позволю ему и пальцем меня коснуться, сам отправился за отчимом.

Создалось ощущение, что дом в предместье предназначался для «Ястребов», сопровождавших людей, которым нельзя было дать и шанса на побег. Ласс по указанию Альбера запер меня в комнате без окон. Единственным предметом мебели там была старая кровать с соломенным матрасом, на которую я и села. Этот дом остался в памяти промозглым склепом. Даже не знаю, что повлияло больше. Мой настрой, произошедшее там или неприятный гнетущий полумрак в комнате, освещаемой лишь отсветами лампы, виднеющейся через прорезанное в толстой дубовой двери узкое окошечко.

Я молчала. Если раньше могла надеяться, что в отсутствии Саймона смогу уговорить Ласса помочь мне, то теперь, став свидетельницей убийства, считала разговоры бессмысленными. Подлец, однако, жаждал общения, словно надеялся облегчить свою совесть рассказами о том, что не хотел убивать Франа. Я велела этому слизняку замолчать. Он послушался…

Не знаю, сколько времени прошло в ожидании. По ощущениям около трех часов.

Утруждать себя условным стуком Стратег не стал. Просто вломился в дом. Я думала, что он, осознавая себя победителем и хозяином положения, неторопливо, с ленцой подойдет к двери в мою комнату, заглянет без особого любопытства в окошечко. По крайне мере весь мой предыдущий опыт общения с этим человеком предсказывал такое поведение отчима. Поэтому его поспешность, нетерпеливость, то, как он бегом преодолел небольшое расстояние от входа до комнаты, как порывисто прильнул к окошку в двери, меня поразило. А слова «Господи, спасибо, что она цела», полные неподдельного облегчения, будто он действительно переживал за меня, не понимая истинной причины моего исчезновения, на время лишили дара речи. Судя по шорохам за дверью, отчим сел на длинную лавку у стола в первой комнате.

– Где вы ее нашли? – спросил Нурканни. Этот хриплый голос я не могла спутать. Да и не предполагала, что Дор-Марвэн отправится на такое важное свидание без поддержки колдуна.

– Недалеко от границы с Лиандой, на Западном Тракте, – ответил Саймон. Судя по всему, он очень волновался.

– Что делала?

– Возвращалась в Ольфенбах, – в голосе подонка отчетливо слышались подобострастные нотки.

– Сопровождающие? – холодно уточнил отчим.

– Два воина и священник.

– Где они? – тем же тоном спросил регент.

– Одного убили, двоих ранили, – после секундного замешательства сказал Саймон. Кажется, он только в тот момент осознал всю прелесть своей ошибки.

– Где выжившие? – устало, словно привык общаться с недоумками и в этом случае не ожидал иного, уточнил отчим.

– Остались на том постоялом дворе… – предчувствуя бурю, пробормотал заметно стушевавшийся Саймон.

– Что они рассказали на допросе? – задал очередной наводящий вопрос Стратег, все еще надеясь получить интересующие его сведения.

Альбер промолчал.

– Кажется, я задал вопрос, – вздохнул отчим. А потому, как он прокашлялся перед тем, как заговорить, я поняла, терпение Стратега стремительно таяло. Он уже догадывался, что вызвало паузу в беседе.

– Мы их не допрашивали, – признался Саймон.

– Почему? – совершенно ровным, даже безразличным тоном полюбопытствовал Стратег.

– Хотели как можно скорей доставить Ее Высочество к Вам, – нашелся, наконец, Альбер. Ласс благоразумно в разговор не вмешивался.

– Не вижу связи, – не изменив тона, заявил Дор-Марвэн.

Саймон попробовал оправдать так радовавшую меня глупость:

– Мы бы потеряли много времени, занимаясь теми людьми.

– И узнали бы много интересного, – вздохнул, устав от разговора с полудурком, отчим. Но продолжил совершенно спокойно, словно не придал безмозглости барончика никакого значения: – Не стоит переживать о пролитом молоке. Тем более у меня есть другие вопросы. «Ястребы» всегда летают тройками. Где ваш третий?

– Убит. На том постоялом дворе.

Да, Саймон так и не понял, с кем имеет дело. И не научился достоверно врать. Разумеется, ни отчим, ни колдун ему не поверили и пожелали узнать подробности. Чтобы смутить подлеца и заставить его заикаться на каждой фразе, мучительно подыскивая правильные слова, этим закадычным друзьям даже не потребовалось говорить. Я слышала, как презрительно хмыкнул Нурканни, представила, как отчим насмешливо усмехается, вопросительно изгибая левую бровь.

Альбер сбивчиво рассказывал, как подожгли постоялый двор, как увезли меня. Как быстро, нигде не задерживаясь, добрались до Ольфенбаха. Но все понимали, что это лишь попытки оттянуть время, не рассказывать, как погиб Фран. Отчим не перебивал, колдун, всегда предпочитавший экономить слова, и в этот раз ожидаемо молчал. Повторной слабой попытке обвинить ардангов в смерти Франа ни Стратег, ни его друг не поверили, поэтому Саймон не настаивал, придумав на ходу другую легенду. Когда он попробовал обвинить Франа в том, что сыщик пытался обесчестить меня, отчим процедил:

– Не лги.

– И в мыслях не было! – воскликнул Альбер, вполне правдоподобно изображая чувство оскорбленного достоинства.

– Попробуй еще раз, мальчик, – не скрывая раздражения и угрозы в голосе, потребовал Дор-Марвэн. И недоумок Альбер попробовал еще раз убедить отчима в правдивости своих слов.

– Я же знаю, что ты посягал на нее, – голос Стратега дрожал от гнева. – Ты посягнул на святое!

В голосе отчима было столько ненависти, столько ярости, что зловещий шорох извлекаемого рывком из ножен меча стал неотъемлемой составляющей частью этого мгновения. Крик Саймона, звук нескольких шагов, когда барончик пытался отойти от рассвирепевшего отчима. Хлесткий взмах меча, приглушенный стон, стук падающего на пол тела… Тщетная мольба о пощаде обреченного на смерть Ласса, забившегося в ближайший к моей двери угол. Снова звук вонзающегося в человеческую плоть клинка, еще одно упавшее на пол обмякшее тело…

Я сидела, не шевелясь, сцепив на коленях руки так, что они занемели. И долго не могла поверить словам колдуна, голос которого был полон безразличия и цинизма:

– Сколько раз просить, не убивай сразу. Если ты не можешь использовать жизненную силу других, не значит, что и я не могу. Хотя я не особенно рассчитывал. Ты меня последнее время будто не слышишь.

Отчим тяжело дышал, словно после долгого быстрого бега. Голос Дор-Марвэна, сиплый и не слушающийся хозяина, прозвучал очень близко, видимо, отчим оперся на дверь в мою комнату.

– Ты же знаешь, я не мог, не мог… Она – это святое…

Дыхание отчима было затрудненным. За судорожным вдохом следовал прерывистый выдох. Я даже решила, что кто-то из «Ястребов» все же ранил Стратега. Но Нурканни был слишком спокоен для человека, находившегося рядом с истекающим кровью другом.

– Напомню, что мы говорим о Нэйле. Я могу понять, почему ты над ней трясешься, но не забывай. Она к тебе теплых чувств не испытывает.

– Не верю. Пока не увижу, не поверю, – резко ответил отчим.

– Боюсь…, даже не так. Знаю, что и, увидев, не поверишь, – хмыкнул колдун. – Тогда ведь не поверил.

– Тогда это были только вещи, – буркнул отчим. – Уверен, она думает иначе. Она не может меня ненавидеть. Не может.

– Ты хочешь, чтобы я считал с нее? – помолчав немного, спросил Нурканни. Тон у него был при этом такой, словно колдун не мог поверить в серьезность предложения.

– Да, – уверенно ответил Стратег.

Нурканни снова выдержал паузу, а потом медленно и осторожно, словно надеялся отговорить отчима, сказал:

– Дор, я сделаю, как ты скажешь, но мы оба знаем, что тебе будет очень больно. И ты знаешь, чем это ей грозит.

– Просто делай, – глухо приказал Стратег.

– Хорошо, – вздохнул колдун и, судя по отсветам, взял со стола лампу. В это время Дор-Марвэн сдвинул засов и открыл дверь в мою комнату.

Отчим казался постаревшим и осунувшимся. Даже теплый свет лампы не скрадывал тени и морщины, залегшие вокруг глаз и рта Дор-Марвэна. В черных волосах, которые до того щадила седина, появилось множество белых нитей. Нурканни тоже заметно поседел, но выглядел лучше отчима. Не казался таким уставшим и измотанным. Я, горделиво выпрямив спину и развернув плечи, сидела на краю кровати и смотрела на вошедших, пытаясь не показать истинных чувств. Только отстраненная холодность и королевское спокойствие.

– Добрый вечер, Нэйла, – мягко начал отчим, подходя ко мне. – Я очень рад тебя видеть Рад, что ты цела и невредима.

Я не посчитала нужным отвечать. Разговаривать с этим человеком мне было не о чем.

– Нэйла, не стоит, – все так же мягко продолжал Стратег. – Понимаю, что у нас не всегда было полное согласие, но мне казалось, отношения у нас были хорошие, семейные. Как и должно быть. Не стоит все усложнять.

Я молчала, бесстрастно рассматривая Дор-Марвэна. Он коротко выдохнул и, сообразив, что отвечать по своей воле я не стану, повернулся к колдуну. Тот кивнул, поставил лампу и, сев на пол, снял с шеи длинные бусы. Нитка была такой длинной, что, сложенная в две петли, доставала Нурканни до пояса. Бусины, разной формы и размера, выполненные из камней, перламутра и стекла, зловеще поблескивали в свете стоящей рядом с колдуном лампы.

Поднеся нитку ближе к лицу, Нурканни начал напевать какую-то заунывную цикличную мелодию. Быстро протягивая бусы левой рукой сквозь сложенные щепотью пальцы правой, колдун пел, увеличивая темп от цикла к циклу. Я старалась не смотреть на него, старалась не думать о навязчивой, неприятной, словно вгрызающейся в меня мелодии. Но сердце билось в такт чужеземной песне, я, не в силах отвести взгляд от мелькающих в руках колдуна постукивающих бусин, с ужасом осознавала, что теряю способность связно мыслить и с трудом противодействую мысленному приказу Нурканни смотреть ему в глаза. Но когда мелодия неожиданно оборвалась, я встретилась взглядом с магом. Жуткое зрелище, от которого пробрало холодом до костей. Черные глаза Нурканни, казалось, увеличились, белки полностью исчезли, миндалевидные провалы в бездну не отражали света. Голос колдуна, властный и нестерпимо громкий, произнес:

– Положи ладонь ей на руки.

Я почувствовала прикосновение Дор-Марвэна, но не могла не то что пошевелиться, думать.

В черных провалах мелькали образы – отражения моих воспоминаний. Я знала, что и Стратег их видит, и молила небеса помочь сохранить память о Ромэре в неприкосновенности. Отчим смотрел, как отец учил меня кататься на коньках, как мама обнимала меня после похорон отца, как Брэм, не осознающий до конца, что подписывает, старательно рисовал свое имя под решением о казни герцога Ралийского… Увидел моими глазами свое появление в тронном зале после победы над Ардангом, свадьбу с мамой. Хуже всего было то, что Стратег еще и чувствовал эмоции, которые я испытывала в те моменты своей жизни. А я ощущала отклик отчима на свои радости и печали. С мстительным удовлетворением почувствовала его оторопь, когда он осознал, что я видела клеймение Ромэра. На фоне моего ужаса ясно выделялись чувства отчима. Удивление, растерянность, озадаченность, мстительное удовлетворение от такого радующего Дор-Марвэна воспоминания. Разумеется, среди чувств отчима не было стыда за содеянное. Мое разочарование в Стратеге отозвалось в отчиме неожиданной горечью, даже болью. Ему было очень жаль, что я узнала секрет…

Нурканни не лгал, говоря, что Дор-Марвэну будет больно. Когда моя ненависть проявилась во всей красе и мощи, казалось, что ее яд опаляет отчима, причиняя физическую боль. Дор-Марвэн, по-прежнему держащий меня за руки, дрожал и стонал, когда просматривал последующие воспоминания, которых было удивительно мало. Зато все они были окрашены ненавистью. Яркой и сильной. Она чувствовалась во всех, совершенно во всех воспоминаниях. Будь то заседание Совета, где я не могла собраться с мыслями, потому что вынуждена была находиться рядом с Дор-Марвэном, будь то короткие случайные встречи с отчимом или официальный прием. Ненависть, показавшая мое истинное отношение к столь милым сердцу Дор-Марвэна семейным ужинам, превратившимся для меня в пытку, буквально выбила почву из-под ног преклонившего рядом со мной колено регента. Он пошатнулся и, потеряв равновесие, вынужден был упереться свободной рукой в пол.

Следующим ударом для отчима, после которого он даже на время перестал дышать, стало воспоминание о смерти мамы. Но его эмоции, которые ярче, чем хотелось бы, отзывались во мне, удивили безмерно. Учитывая биографию Дор-Марвэна, то, как он, представитель давно разорившегося, потерявшего всякий вес и уважение семейства, пробирался наверх, принимая во внимание его постоянное стремление к абсолютной власти, я постепенно стала воспринимать отчима исключительно как расчетливого и ловкого политика. Да, мама любила Дор-Марвэна, но его любовь вызывала закономерные сомнения. Как оказалось, зря. Он маму не просто любил. Он ее боготворил. День ее смерти стал одним из ужаснейших дней в его жизни. Дор-Марвэну было так плохо, что Нурканни все тем же громким и неприятным голосом предложил сделать перерыв. Но отчим шепотом попросил продолжать.