Текст книги "Рамсес Великий"

Автор книги: Олег Капустин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

3

К утру лодки с царской семьёй пробрались к Танису, где располагались основные силы корпуса Сетха, и сразу же воины наследника престола Рамсеса Первого были посажены на барки и суда, чтобы совершить стремительный рывок на столицу страны. Ещё не зашло солнце, а фараон Хоремхеб со своим решительным сыном-сопровителем уже был в Мемфисе. Допросы захваченных воинов, участвующих в нападении на усадьбу Парамеса, быстро дали неопровержимые улики против верховного визиря Синунхета и его зятя. Когда их обоих со связанными руками привели под светлые очи фараона, Унуамон закричал, упав к ногам повелителя Египта:

– Пощадите, ваше величество, я совершенно не причастен к этому ужасному преступлению. Меня насильно захватил мой тесть и посадил в темницу, чтобы действовать якобы от моего имени. И чтобы доказать искренность моих слов, я выдам вам, о ваше величество, самую страшную тайну этого изверга.

– Замолчи, дурак, – прохрипел Синунхет, – ведь этим ты только увеличишь свои же страдания.

– Он убил царицу Нефертити, отравил её по приказу злодея Эйе тридцать лет назад, когда её держали под арестом в замке среди пустыни! Он сам мне в этом признался, – Унуамон, упавший на мраморный пол, пытался поцеловать ногу фараона.

– Что ты сказал? – взревел Хоремхеб.

К удивлению придворных все вновь увидели прежнего фараона: свирепого, сильного и беспощадного.

– А ну повтори, что ты мне сказал! – наклонился он над Унуамоном.

– Это истинная правда, – визжал тот. – Ведь Синунхет был одновременно и вашим агентом, передавал ваши письма царице и верно служил узурпатору Эйе. Видите, я всё знаю.

– Это правда, Синунхет? – вперил в визиря горящие ненавистью глаза фараон.

– Да, правда, – ответил Синунхет после долгого молчания. – Я признаюсь только потому, что не хочу мучиться. Ведь ты не отдашь меня палачу, а убьёшь собственной рукой, чтобы почувствовать всю сладость мести.

– Ты правильно всё рассчитал последний раз в своей жизни, – ответил фараон дрожащим от ненависти голосом. – О, боги, я благодарю вас, что вы дали мне возможность своими руками прикончить мерзавца, который убил мою единственную любовь. Ты, моя дорогая, божественная Нефертити, сейчас смотришь на меня и улыбаешься. Твой убийца будет казнён мною, и ты будешь, хотя и в малой степени, но отомщена.

Хоремхеб вынул из-за пояса кинжал, с которым никогда не расставался, ведь его подарила ему Нефертити, и одним ударом в сердце убил Синунхета. Старый воин плюнул на валявшийся у его ног труп и приказал:

– Его на съедение собакам, остальных заговорщиков на кол. Пусть все видят, что бывает со злодеями, посягнувшими на фараона и его семью.

Хоремхеб вышел из залы, гордо подняв свою седую голову. Он расплатился по всем счетам в земной жизни!

Через несколько месяцев новый фараон Рамсес Первый плыл на роскошной, застланной драгоценными коврами барке к Фивам, религиозной столице Египта[21]21
  ...к Фивам, религиозной столице Египта. – Фивы (по-древнеегипетски – Уасет) – один из крупнейших городов Древнего Египта. Фивы известны с середины третьего тысячелетия до н. э. При фараонах одиннадцатой династии стали столицей и оставались ею в эпохи Среднего и Нового царств. Однако со времени правления фараона Хоремхеба и в эпоху девятнадцатой династии, к которой принадлежал Рамсес Второй, цари Египта переносят свою постоянную резиденцию сначала в Мемфис, а потом в Восточную дельту в Пер-Рамсес. Сделано это было для того, чтобы ослабить влияние фиванского жречества и знати на центральную власть. Рамсес Второй очень любил Восточную дельту, колыбель своего рода. Он ценил её мягкий климат, водные просторы, луга и виноградники, дававшие вино слаще мёда. На берегу Танисского рукава, посреди лугов, овеваемых прохладными ветрами с моря, стоял Хут-уарет (Лварис) – древний город жрецов, центр культа бога Сетха, а также центр школы художников, возникший в незапамятные времена. Гиксосы, азиатские кочевники, завоевавшие Египет в конце XVIII века до н. э., превратили его в свою столицу. После того как фараон Яхмос в XVI веке до н. э. изгнал их из Египта, город пришёл в упадок. Рамсес Второй обосновался в нем сразу же после того, как воздал последние почести своему отцу, и немедленно начал большие работы, дабы вернуть этому району жизнь и былое благоденствие, а древний город превратил в блестящую царскую резиденцию, названную в честь великого фараона – Пер-Рамсес (Дом Рамсеса).


[Закрыть], где находился самый главный храм страны – храм Амона, царя среди богов[22]22
  ...храм Амона, царя среди богов. – Амон (буквально – «сокрытый», «потаённый») – в египетской мифологии бог солнца. Центр культа Амона – Фивы, покровителем которых он считался. Священное животное Амона – баран. Обычно Амона изображали в виде человека (иногда с головой барана) в короне с двумя высокими синими перьями и солнечным диском. Почитание Амона зародилось в Верхнем Египте, в частности в Фивах, а затем распространилось на север и по всему Египту. В эпоху восемнадцатой династии Нового царства (16-14 века до н. э.) Амон становится всеегипетским богом, его культ приобретает государственный характер. Он почитается как «царь всех богов», считается богом-творцом, создавшим все сущее. Фараон считался сыном Амона во плоти. Крупнейший и наиболее древний храм Амона – Карнакский в Фивах. Во время праздника Амона при огромном стечении народа выносили на барке статую этого бога. Воплощённое в ней божество изрекало в этот день свою волю, пророчества, решало спорные дела.


[Закрыть]. Все жители стовратных Фив высыпали к набережной. Среди них на почётном месте вблизи застланной коврами пристани был и Рахотеп со всем своим семейством. Правда его законная жена со старшим сыном ещё оставалась в Мемфисе, но рядом с теперь уже главой налоговой службы Фив стояла ещё чуть пополневшая Зимрида, держа на руках маленького Риб-адди, который вместе со всеми с интересом наблюдал, как судно с новым фараоном подплывало к пристани. Многочисленные драгоценности сияли на властителе Египта, над ним переливались всеми цветами радуги страусовые перья опахал. Видя всё это, маленький мальчик перестал вертеться на руках у своей мамаши и пристально уставился на приплывшее чудо. А рядом с фараоном по правую руку стоял огромного роста наследник и соправитель Сети, весь в драгоценностях и в целой шкуре леопарда, обёрнутой на его бёдрах. На руках он держал мальчика с красивым личиком и огромными карими живыми глазами. Мальчик смотрел на ещё невиданный, сказочный город Фивы, на встречающую толпу и улыбался. Риб-адди воскликнул, дёргая мать за ухо:

– А это кто у того дядьки на руках?

– Царевич Рамсес, сын наследника престола Сети и, если будет на то воля богов, будущий наш фараон, – ответил, смеясь, стоявший рядом Рахотеп. – С ними со всеми в одной лодке я и спасался. Жутко вспоминать!

Малыш на руках матери и представить себе не мог, что вся его взрослая жизнь будет тесно связанной с судьбой этого худенького мальчика, с интересом и удивлением рассматривающего своих будущих многочисленных подданных, столпившихся на берегу великой реки.

ЧАСТЬ 1

Глава 1

1

Прошло шестнадцать лет. За этот довольно значительный срок в человеческой жизни и мгновение в истории государства произошло множество драматических событий в судьбе новой правящей династии. Рамсес Первый[23]23
  Рамсес I (собственно Рамессу – древнеегипетское «Ра родил его») – египетский фараон ок. 1305—1303 до н. э., основатель девятнадцатой династии. Военачальник и верховный сановник в царствование своего предшественника Хоремхеба. С 1304 до н. э. соправителем становится его сын Сети I.


[Закрыть] умер через два года после начала своего царствования. Поговаривали, что он был отравлен. Угроза внутреннего хаоса вновь возникла в стране, но фараон Сети Первый[24]24
  Сети I (древнеегипетское «Принадлежащий Сету»), египетский фараон ок. 1303-1290 до н. э. Сын Рамсеса I, с 1304 до н. э. – его соправитель. Сумел отвоевать значительную часть прежних владений Египта на Ближнем Востоке. В 1303 до н. э. вернул Египту Палестину; в двух следующих походах захватил финикийское побережье и Южную и Среднюю Сирию (царство Амурру, города Кадеш, Туниб и Катна в долине р. Оронт). В ходе этих войн столкнулся с главным соперником Египта в Азии – Хеттским царством. Разбив хеттов к северу от Кадеша, был, однако, вынужден пойти на признание власти Египта, по договору с царём Муваталлисом, лишь над Палестиной и югом Сирии. Также вёл крупные войны с ливийцами и совершал походы в Нубию. В Карнаке Сети I неоднократно изображён приносящим пленных в жертву богу Амону. Сети I продолжил строительство в Карнакском храмовом комплексе, соорудил для себя два заупокойных храма (в Абидосе и Фивах) и гробницу на западном берегу Нила напротив Фив. Соправителем Сети I в течение всего его царствования был сын Рамсес II.


[Закрыть] смог железной рукой подавить все честолюбивые попытки знати свергнуть новую, ещё прочно не утвердившуюся на троне династию, а также всплески сепаратизма на окраинах обширной империи. Однако какой-то рок преследовал потомство Нефертити и Хоремхеба. Сети Первый скончался на одиннадцатом году своего царствования в расцвете лет, и на трон сел двадцатиоднолетний юноша Рамсес Второй[25]25
  ...и на трон сел двадцатиоднолетний юноша Рамсес Второй. – Рамсес II, Рамзес (собственно Рамессу – древнеегипетское «Ра родил его»), египетский фараон ок. 1290—1224 до н. э., из XIX династии. В 1303—1290 до н. э. – соправитель своего отца Сети I. Вступив на престол в 1290 до н. э., полностью подчинил себе жрецов Фив, поставив во главе их своего ставленника. В первые годы единоличного правления одержал победы над ливийцами и шерданами (один из так называемых «народов моря»), ставших серьёзной угрозой для Египта в конце XIII в. до н. э.).
  Центральное событие царствования Рамсеса II – борьба Египта и Хеттского царства за господство на Ближнем Востоке. Около 1286 до н. э. Рамсес II совершает поход в Финикию и около 1285 до н. э. начинает войну с целью захвата г. Кадеша в долине р. Оронт и прилегающих областей Средней Сирии.
  При Рамсесе II окончательно преодолевается изолированность древнеегипетской цивилизации, быстрыми темпами развиваются дипломатические, торговые и культурные связи с Ближним Востоком, центром которых стала вновь отстроенная на востоке дельты Нила новая столица – г. Танис, получивший название Пер-Рамсес (древнеегипетское «Дом Рамсеса»), с азиатскими кварталами и храмами богов. Рамсес II продолжает начатую ещё фараоном Эхнатоном и продолженную Хоремхебом политику противопоставления севера страны Фивам с их влиятельными жречеством и южной знатью: политическим и экономическим центром Египта при нём является дельта Нила, но немалую роль играет и Мемфис, столица его предшественников. При Рамсесе II ведётся интенсивное строительство в храмах Амона в Фивах и Осириса в Абидосе; возводится грандиозный заупокойный комплекс Рамессеум на западном берегу Нила напротив Фив. В Нубии, которая при Рамсесе II прочно подчинена Египту, сооружаются храмы в его честь. Наиболее известен среди них скальный храм в Абу-Симбеле. Рамсес II правил более 66 лет и умер в возрасте 87 лет. Известны 7 его главных жён, 3 из которых были его дочерьми (скорее всего, это были только ритуальные браки), не менее 45 сыновей и 40 дочерей (по другим подсчётам, 111 и 67). Правление Рамсеса II отразилось в произведениях многих античных историков (например, Геродота, именующего его Рампсинит) и в Библии.


[Закрыть]. Ему тоже пришлось ожесточённо бороться за власть. В непрекращающейся ни на минуту схватке выковывался характер фараона. И уже через несколько лет страна признала нового властелина. Закончился период смут и разброда, и началась невиданная доныне эра процветания и величия древнейшей монархии на земле.

* * *

Багрово-красный диск солнца вставал над древними стовратными Фивами из-за серо-лиловых пустынных с плоскими вершинами гор, уныло тянувшихся по краю цветущей долины вдоль полноводного Нила. Дневное светило громогласно, торжественно приветствовали ещё охрипшими спросонья голосами одетые в белоснежные льняные одеяния жрецы, позёвывая и почёсываясь, в просторном фиванском храме бога Амона[26]26
  ...в просторном фиванском храме бога Амона... – Карнакский храм Амона (древнеегипетское название – Ипет-Исут), названный так в наше время по одноимённому арабскому селению на территории древних Фив, являлся главным государственным святилищем в период Нового царства, когда и правил Рамсес Второй. Предназначенный прославлять могущество фараонов, являвшихся по представлению древних египтян сыновьями во плоти бога Амона, храмовый ансамбль отличался сложной планировкой гигантских архитектурных масс и пышным убранством построек. Храм бога Амона – характерный для Нового царства тип святилища, с чередующимися по продольной оси большими и малыми залами и дворами, в которых находятся построенные в разное время молельни и небольшие храмы. Главной достопримечательностью Карнакского храма – грандиозный многоколонный зал-гипостиль, стены и стволы колонн которого были покрыты цветными рельефами. Каждый большой строительный период заканчивался сооружением стены вокруг храма с двумя башнями-пилонами на фасаде, к которым приставляли обелиски и статуи. К храму Амона вела от Нила аллея сфинксов.


[Закрыть] на восточном берегу в северной части города. Бритоголовые слуги верховного божества Египта, одним из воплощений которого был солнечный диск, нестройно гнусавили по привычке в густом благоуханном дыму тысячи раз повторенные молитвы. Их голоса гулким эхом разносились под высокими сводами, расписанными тёмно-синей краской, с горящими даже в полумраке золотыми звёздами. Это рукотворное звёздное небо поддерживали мощные колонны, сплошь покрытые иероглифами. С первыми лучами солнца в храм влетели ласточки. Они стремительно и бесшумно, как тёмные молнии, проносились в полумраке, разрезая своими острыми чёрными крыльями столбы утреннего солнечного света и сизые клубы благовонного дыма, медленно и лениво поднимающегося вверх к капителям колонн, искусно вырезанным из камня в виде распускающихся, трепетно тянувшихся к божественному светилу цветков лотоса.

Лучи восходящего солнца освещали на восточном берегу Нила и гигантскую статую из серого песчаника, воздвигнутую недавно перед центральными воротами храма Амона. Её голова и плечи, возвышавшиеся над оштукатуренными желтовато-серыми стенами и пилонами храма Амона, были видны за многие километры вокруг. Образ живого бога, владыки страны, фараона Рамсеса Второго, выточенный совсем недавно из огромной каменной глыбы, взирал на свою страну. Молодой и честолюбивый властитель самой обширной и могучей державы Древнего Востока всего за несколько лет сумел в своём железном кулаке самодержавной власти так зажать свой жизнелюбивый народ и независимую, склонную к кровавым мятежам и коварным заговорам знать, что все египтяне, от мала до велика, твёрдо уяснили себе главную истину: новая царская династия, третьим представителем которой являлся молодой фараон, так же могуча и священна, как и все главные боги Египта, и приход очередного живого божества на смену ушедшему в западную страну мёртвых так же неизбежен, как и восход солнца на востоке каждое утро. Знати, особенно местной аристократии большинства южных номов, исторически сложившихся областей Верхнего Египта, со своими особыми божествами и правителями, передающими свои права по наследству от отца к сыну, эта железная деспотия власти фараона, объединяющая страну в единое целое, конечно же, не нравилась. Простой люд видел в фараоне пусть и далёкого, но всё же защитника от притеснений и беспорядков, воцаряющихся в печальные времена безвластия, а вернее всевластия местных туповатых и алчных номархов – глав отдельных областей-номов, которые как чёрно-зелёные камешки на ожерелье были насажены на сизо-бирюзовую нить Нила.

Потому и молились прямо на пыльной земле перед своими ветхими хибарками пусть менее торжественно, чем бритоголовые, сытые жрецы, но, может быть, более искренне небесному божеству и живому фараону, взирающему сверху на них, земледельцы, рыбаки, перевозчики, пекари, каменотёсы и другой бедный люд, вынужденный вставать ни свет ни заря, чтобы пораньше начать свой долгий изнуряющий трудовой день. После короткой молитвы все приступали к своим делам, уверенные, что верховное божество страны Амон и живой бог Рамсес Второй ниспошлют беднякам удачу, защитят от жестоких притеснений со стороны власть имущих, ведь кто как не оба эти божества, символизирующие порядок небесный и земной, смогут оградить от несправедливости и несчастий нищих и сирых земли египетской. Огромная голова и плечи молодого фараона были видны за многие километры вокруг. Багровые лучи оживили неподвижные каменные черты великана. Казалось, что он сейчас встанет во весь огромный рост, расправит богатырские плечи и зашагает по благословенной чёрной земле своей родины, которую оберегает. Маленькие фигурки погонщиков ослов, везущих свежие овощи в город, рыбаки на берегах многоводного Нила, крестьяне, шагающие на свои поля, и даже гордые писцы, опора государства египетского, степенно направляющиеся с утра пораньше обозревать поля, каналы и плотины, – все бросились ниц перед ликом своего владыки, взирающим пронзительным, соколиным взором на каждого, кто в это славное утро направлялся по своим делам. Тёплая, так и не остывшая со вчерашнего жаркого дня чёрная пыль дорог мягко щекотала животы и лица распростёршихся на земле подданных живого бога. Они привычно бормотали молитвы и искоса карими, с лукавым блеском, как у всех истинных южан, глазами посматривали вокруг. Никто не хотел первым вскочить с земли и тем самым показать своё неуважение к фараону. Почти в каждом городе и даже в маленьком селении уже высились каменные изображения Рамсеса Второго, хотя он и правил единолично после смерти своего отца всего несколько лет, оттого в этот утренний час все египтяне распростёрлись на своих тощих и толстых животах и молили о здравии живого бога.

Божественный диск солнца всё выше поднимался по светло-голубому без единого облачка небосклону. Уже начинало припекать. Это почувствовал дочерна загорелый, стройный юноша, спящий голышом на расстеленном тонком матрасике на крыше одного из домиков пристройки, входящей в комплекс богатой усадьбы, раскинувшейся на северо-западе стовратных Фив, неподалёку от пустующего в настоящий момент дворца Рамсеса Второго. Фараон ушёл почти год назад в свой первый азиатский поход. Риб-адди открыл глаза и увидел лохматую верхушку финиковой пальмы, росшей рядом во внутреннем дворике и летавших высоко в бирюзово-жемчужном небе ласточек и сизоворонок. Длинные, узкие и жёсткие зелено-серые перистые листья скрежетали на лёгком ветерке. Риб-адди потянулся всем своим смуглым, гибким и сильным телом. Он походил на молодую мангусту, привезённую недавно купцами из Вавилона и подаренную его отцу Рахотепу, начальнику писцов фараона в Фивах, наблюдающих за поставками зерна и прочих налогов в государственную казну. Молодой человек вскочил с жёсткого полосатого тюфячка, опоясал узкие бёдра коротенькой красной повязкой и побежал вприпрыжку по кирпичным ступенькам вниз в хозяйственный двор, откуда вкусно пахло только что испечённым хлебом.

Здесь всем заправляла мать, Зимрида, бывшая финикийская рабыня, когда-то гибкая и изящная, как статуэтка, наложница египетского вельможи Рахотепа, а сейчас превратившаяся в располневшую, с усиками над верхней губой матрону, властно командующую всем хозяйством большой городской усадьбы на правах домоправительницы. Она иногда позволяла себе даже поругивать прямо в лицо своего хозяина, толстого человечка с крупными и тёмными, как винные ягоды, глазами и пухлыми алыми губами старого сладострастника. Вот и теперь Зимрида в пёстрой льняной рубахе с узкими бретельками, глубоко впивающимися в её жирные плечи, зычно покрикивала в восточном дворе, где располагалась кухня, пекарня и невысокие кирпичные оштукатуренные домики для слуг. Риб-адди быстро пересёк просторный двор, где слуги и повара на невысоких переносных глиняных печах цилиндрической формы, с дверцами в нижней части округлой стенки для подачи воздуха и выгребания золы, варили в котлах многочисленные блюда и жарили над очагами насаженных на вертела гусей и уток. В доме гостил старший брат Нуфрет, законной жены хозяина дома, бывший известный военачальник Хаемхет, недавно ушедший на покой, который не оставил с годами привычки с утра есть мясо, да и сам Рахотеп был не прочь поутру обглодать водоплавающую птичку с хрустящей поджаренной кожицей. Вот и ощипывали проворно повара уток и гусей, спеша насадить их на вертела. Риб-адди перепрыгнул через хвост длинной и толстой нильской щуки, которую с трудом волокли по двору двое слуг, продев палку в жабры, ущипнул на ходу за пышный зад черно-фиолетовую нубийку Хору, одетую в одну узкую малиновую повязку на бёдрах, быстро, легко и ритмично двигающую тяжёлым верхним камнем зернотёрки, и подбежал к матери.

Рядом с ней ливийка, светлокожая рабыня-служанка с голубыми глазами, в короткой белой гофрированной юбочке с кокетливым красным пояском, расставив над освободившемся очагом керамические конические формы для выпечки хлеба таким образом, чтобы пламя лизало их изнутри, веером раздувала огонь, а свободной рукой прикрывала глазки, которые сводили с ума многих и не только в этой усадьбе. Ярко-красные соски её остроконечных грудей упруго подпрыгивали, как живые. Ливийка увидела Риб-адди и весело ему подмигнула.

– Долго и сладко спишь, господин, – улыбаясь, проговорила она, обращаясь фамильярно к юноше, которого все слуги считали за своего, хотя он и был официально признан хозяином дома как младший сын. – Нескучно одному на крыше всю ночь напролёт?

– Ну, ты бы, Мая, и пришла меня навестить тёмной ночкой или тебя муж привязывает к своей ноге верёвкой, когда спать ложится? – Юноша, как видно было по его весёлой, даже дерзкой физиономии и карим, иронично прищуренными глазами, за словом в карман не лез.

Слуги и служанки, работающие рядом, расхохотались: всем был известен ревнивый нрав мужа ливийки.

– Эй, ты, бесстыдница, оставь ребёнка в покое, рано ему, желторотому, о девках думать, мал ещё, – проворчала Зимрида и звонко шлёпнула по светлой и стройной спине ливийки.

– Да он маленьким никогда и не был! – громко выкрикнула нубийка Хора, на минуту оторвавшаяся от своей зернотёрки, блестя большой медной серьгой, вдетой прямо в правую ноздрю, и показывая белоснежные зубы из-под толстых раздвинутых в широкой улыбке губ. – Рибби с младенчества ни одной служанки моложе семидесяти лет проходу не даёт, весь в своего папашу.

Здесь уж захохотали все, кто находился в восточном дворе. О сладострастии хозяина, писца Рахотепа, по Фивам ходили легенды.

– А ну хватит ржать, жеребцы невзнузданные, дармоеды проклятые! – рявкнула Зимрида. – Хозяева уже изволили проснуться и купаются, а вы, бездельники, никак завтрак не приготовите. Да если наш великий военачальник Хаемхет не получит с утра пораньше жареного гуся и парочку уток, то он живо всадит кому-нибудь из вас в зад вертел и тут же за милую душу поджарит и слопает.

Слуги опять захохотали: как Рахотеп сладострастием, так Хаемхет славился обжорством.

– Мама, – крикнул Риб-адди, садясь прямо на циновку у низкого столика, – мне тоже пора завтракать, а то я в школу опоздаю!

– Ну, ты, Рибби, просто гиппопотам какой-то, такой худой, а лопаешь больше «царского раба», – ворчала, притворно хмурясь, Зимрида, выбирая порумянее с широких противней только что испечённые пирожки с мясом и сладостями.

Она поставила полную глиняную тарелку перед любимым сыночком, откупорила стоявший для прохлады в воде кувшин сладкого пива из фиников и налила ароматный напиток в объёмистую кружку. Зимрида, привычно сдувая густую, уже с сединой чёлку с вспотевшего лба, уперев толстые руки в объёмистые бёдра, с довольной улыбкой наблюдала, как её мальчик стремительно уминает пирожки. Но тут она заметила какой-то непорядок и закричала низким, оглушительным голосом, повернувшись к хлебопёкам:

– Чего вы там зеваете, ведь хлеб же подгорает, у вас разве носов нет?

И дородная, но подвижная финикийка ринулась к ближайшему очагу, на котором в конических формах выпекались буханки.

Тут к Риб-адди подошёл пожилой слуга и сказал, небрежно поклонившись:

– Вас, о мой юный господин, зовёт под свои светлые очи отец ваш, Рахотеп, пусть всегда он будет здоров и весел.

Риб-адди проглотил последний пирожок, допил пиво и, на ходу утирая ярко-красные полные губы тыльной стороной правой руки, побежал на зов своего отца и господина. Он быстро шёл по хорошо знакомым, полутёмным и прохладным закоулкам большого дома, а вслед доносилась песня, которую пели работающие на кухне:

 
– Да ниспошлют все боги этой земли
Моему хозяину силу и здоровье!
 

За словами почтительной песни юноша уловил скрытую иронию и улыбнулся. Он сам, принадлежа по рождению и к господам, и к слугам одновременно, частенько за преувеличенно почтительным отношением к своему отцу и его спесивым родственничкам скрывал насмешливое презрение к ним.

2

После купания дородный, розовощёкий Рахотеп в короткой белой льняной повязке на бёдрах сидел в низком кресле в просторной комнате, стены которой были расписаны изображениями охоты на лебедей, гусей и уток среди зарослей папируса, а потолок виноградными лозами. Голова вельможи была в пене. Худой длинный цирюльник с мрачным лицом брил господину голову и щёки большой бронзовой бритвой, которая ярко сверкала в лучах утреннего солнца. Его помощники стригли ногти на руках и на ногах Рахотепу. Вельможа, изредка причмокивая полными губами, с интересом слушал последние сплетни, которые рассказывал ему невозмутимый скептик, очень низко оценивающий моральный уровень своих сограждан, всегда мрачный цирюльник Нахт.

– ...Ну так она, не долго думая, приказала залезть своему любовнику в большой пустой кувшин для вина, стоящий у них во дворике у кухни, а сама набросилась на не вовремя нагрянувшего домой муженька с упрёками, что он только шляется по городу, а не работает у себя в гончарной мастерской. В это время любовник чихает. «Ты что это делаешь сосед Панхар в моём кувшине?» – удивлённо спрашивает простофиля-муж. «Он хочет его у тебя купить, – заявляет находчивая бабёнка, – вот и проверяет, нет ли внутри трещин».

– Ну и как, купил Панхар кувшин? – захохотал Рахотеп так заразительно, что все, кто находились в комнате, тоже начали вторить ему.

– Купил, конечно, куда ему деваться, грешнику проклятому, – с презрительно-мрачной гримасой на своём вытянутом бледном лице ответил моралист-цирюльник. – Только вы головой-то не дёргайте, хозяин, а то так и без ушей можно остаться, – недовольно ворча, Нахт за плечо придерживал экспансивного Рахотепа, которому уже надоело неподвижно сидеть в кресле.

В этот момент перед ними появился Риб-адди и преувеличенно почтительно поклонился отцу в ноги. Цирюльник и его помощники уже закончили свою работу и быстро убирали бритвы, щипчики, ножницы и скребки в футляры и ларцы из чёрного дерева.

– Привет, Рибби, – сказал Рахотеп и протянул сыну маленькую изящную руку аристократа.

Юноша почтительно поцеловал её и уселся на мягкую подушечку рядом. За отца теперь принялись массажисты и специалисты по умащениям и благовониям. Они уложили его на кушетку и, проворно черпая пригоршни разноцветной, благоухающей мази из сосудов из хрусталя, обсидиана и алебастра, втирали её с хрустом в жирное тело Рахотепа. Довольный вельможа только покряхтывал под их сильными руками. Затем одна из служанок начала кисточкой искусно накладывать грим зелёного и чёрного цвета из малахита и свинцового блеска на веки и нежную кожу у глаз своего повелителя, чтобы предохранить их от воспалений, вызываемых слишком ярким солнцем, ветром, пылью и насекомыми.

– Рибби, – обратился к сыну Рахотеп. – Мне приснился странный сон, и я хочу посоветоваться с тобой, что же он значит?

Юноша обладал феноменальной памятью. Стоило ему пару раз прочитать текст – и он уже знал его наизусть. Так получилось и со старинным сонником, написанном на длинном громко хрустящем, когда его разворачивали, свитке из пожелтевшего от времени папируса, который попал в руки Риб-адди год назад. Он заинтересовался им и вот теперь стал авторитетным экспертом по части толкования любых снов.

– Какой сон, папа? – нетерпеливо спросил юноша. – Говори быстрей, а то мне уже в школу пора. Как бы не получить палок за опоздание.

– Ты знаешь, мне приснилось, что я совокуплялся с коршуном. К чему бы это?

Молоденькая служанка, светлокожая ливийка Мая, которая принесла только что испечённый, благоухающий на всю комнату хлеб и накрывала на круглый столик приборы для завтрака, громко хмыкнула и уронила со звоном на серебряное блюдо нож и ложку.

– О, это очень просто, – ответил скороговоркой Риб-адди. – Такой сон означает, что тебя обворуют. До свиданья, папа, я побежал.

Юноша приподнялся с подушки.

– Как это обворуют? – уставился на него своими большими подведёнными блестящими глазами Рахотеп, сложив полные губы в гусиную полочку. – И ты это так просто заявляешь своему родному отцу?

– А что мне делать, папочка? – Риб-адди сощурил хитрые глаза. – Рвать волосы и рыдать? Слезами в этом случае не поможешь.

Юный проныра сделал движение, как будто собирался уйти.

– Рибби, а ну-ка постой, – схватил его отец за повязку. – А чем же можно отвести это предсказание?

– Нужно перемешать кусочки хлеба с рубленой травой, смочить всё пивом, добавить в смесь благовоний и мышиный помёт, а затем вымазать лицо. Тогда неумолимый Сетх не обрушит на несчастного своих всевозможных, предсказанных во сне бед, – скороговоркой, как по писаному, выпалил сын.

– А нельзя обойтись без хлеба и этого... – поморщился Рахотеп, – мышиного помёта?

– Можно, – успокоил его Риб-адди, – но для этого нужно воззвать к богине Исиде[27]27
  ...воззвать к богине Исиде. – Исида – в древнеегипетской мифологии богиня плодородия, воды и ветра, символ женственности, семейной верности, богиня мореплавания. Культ Исиды пользовался широкой популярностью в Египте и далеко за его пределами. Её образ служил символом супружеской верности и материнской преданности и любви. Первоначально Исида почиталась в северной части дельты Нила и центром её культа был город Буто. Изображалась в виде коровы или женщины с коровьими рогами на голове. Исида выступает в образе супруги и помощницы Осириса и матери Гора.


[Закрыть]. Она придёт и защитит того, кто видел страшный сон. Я буду как раз проходить мимо её алтаря в центральном храме Амона, но, ты ведь понимаешь, с пустыми руками обращаться бесполезно, да и неудобно, мы ведь не какая-то там нищая шантрапа.

– Отлично, – облегчённо вздохнул Рахотеп и повернул голову к управляющему. – Джухи, выдай моему смышлёному сыночку парочку дебенов серебра, он помолится за меня у алтаря Исиды, принесёт ей хорошие дары и опасности минуют меня, мой дом и мою семью. И побыстрей, Джухи, ведь Рибби в школу опаздывает!

Пожилой управляющий укоризненно покачал головой в коротком поношенном чёрном парике, вытащил из сафьянового красного мешочка, привязанного к широкому поясу из буйволиной кожи, два небольших слитка серебра в виде колец и передал их довольному Риб-адди.

– Что-то дороговато она берёт, чтобы откупиться от такого пустяка, – проворчал, покряхтывая, старый писец.

– Не богохульствуй, дядя Джухи! – воскликнул возмущённо Риб-адди, схватил серебро, чмокнул руку отца и проворно выскочил из комнаты.