Текст книги "Рамсес Великий"

Автор книги: Олег Капустин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

Глава 3

1

Длинными полутёмными коридорами Риб-адди провели к Пенунхебу. Тот сидел в кресле из красного дерева с золотыми инкрустациями на ножках в виде лап и крыльев грифона. Юношу удивило выражение тоски на бледном лице второго жреца Амона. Но как только начался разговор, Пенунхеб взял себя в руки и его властное лицо стало напоминать больше каменную статую, чем лик живого человека. Когда Риб-адди поднёс свой труд, жрец развернул его, стал внимательно просматривать и задавать вопросы, которые свидетельствовали об отличном знании предмета. Юношу это удивило, однако он отвечал уверенно.

– Что ж, ты хорошо поработал и твоё усердие будет достойно оценено, – проговорил Пенунхеб. – Мы намереваемся обновить старинные заупокойные храмы и усыпальницы фараонов прошлого на западном берегу, чтобы придать им достойный вид, и твоя работа нам в этом поможет. В этом деле нельзя допускать никакой выдумки, мы обязаны следовать образцам прошлого. Когда начнутся работы, ты будешь непосредственно за ними наблюдать. А сейчас ты приступишь к исполнению обязанностей моего писца. Сразу предупреждаю, что всё, что ты услышишь здесь, должно навечно остаться только в твоей голове. Если ты сболтнёшь где-нибудь на стороне о том, что узнал на моей службе, то немедленная кара Амона постигнет тебя. Запомни это, – Пенунхеб пристально взглянул в глаза юноши, у которого мурашки побежали по спине, словно огромная кобра холодно и беспощадно уставилась на него перед своим смертельным броском.

– А почему у тебя неегипетское имя? – вдруг спросил жрец.

– Моя мать – финикийка, назвала меня так в честь царя Библа[37]37
  ...в честь царя Библа... – Библ – один из крупнейших торговых центров Древней Финикии, располагался на побережье современного Ливана к северу от Бейрута. В неолите (ново-каменном веке) имел довольно скромные размеры, но затем значительно вырос и к бронзовому веку стал основной гаванью, через которую древние египтяне вывозили из этой горной страны знаменитый ливанский кедр и другую древесину, начиная с 3000 года до н. э. Вскоре после 2000 года до н. э. в центре города был построен храм покровительницы Библа – Баалат Гебал (местное божество).


[Закрыть], откуда она родом. Её дальний родственник носил это славное имя, – приврал с невозмутимым видом юноша. – А мой отец Рахотеп согласился. Я его законный младший сын, – добавил он с достоинством.

– Что ж, сейчас стало модно даже у коренных египтян называть своих детей азиатскими именами. Господи, что будет? – мрачно проговорил Пенунхеб, поднимая свои усталые глаза к потолку и качая сокрушённо лысой, яйцеобразной головой. – Даже наш царственный повелитель, сын Амона, да здравствует он вечно, тоже назвал свою старшую дочь сирийским именем – Бент-Анат, – жрец развёл руки, явно давая понять собеседнику, что дальше идти просто некуда.

Он поднялся и расправил на себе белое льняное одеяние в виде хитона, с короткими рукавами, доходившее почти до пят. На смуглых руках блеснули золотые браслеты в виде священных змей с бирюзовыми глазами. Пенунхеб заметил любопытный взгляд юноши.

– Служи мне хорошо и главное – преданно, и у тебя скоро появятся такие же, – проговорил с лёгкой улыбкой жрец и добавил с мрачным достоинством: – Сегодня день глубокой скорби. Умер наш отец, верховный жрец Амона Несиамон. Судьба возложила на меня обязанности верховного жреца до тех пор, как вернётся из похода фараон, да будет он жив, невредим и здоров, и представит на утверждение Амону, своему отцу, достойную кандидатуру на эту должность.

– О мой повелитель, я буду служить тебе так же верно, как нашему верховному божеству Амону и его сыну, великому правителю, да будет он жив вечно! – в глубоком поклоне произнёс Риб-адди.

– Ты прежде всего служишь мне, – опять уставился змеиными глазами жрец на побледневшего юнца. – И верно служа мне, ты служишь и богу, и его сыну. Ты меня понимаешь?

Юноше очень не понравились эти слова.

«Но с шакалами жить, по-шакальи и выть, – подумал про себя Риб-адди и произнёс с новым поклоном вслух:

– Слушаюсь и повинуюсь, – мысленно добавив:

«Ну, это мы ещё посмотрим. Верность подчинённого тоже надо заслужить!»

Пенунхебу же понравился умный образованный юноша, но в то же время его насторожил слишком живой блеск его глаз и чувство личной независимости, которое, несмотря на свою смышлёность, не смог до конца скрыть молодой человек.

«Это в нём говорит азиатская кровь, – думал недовольно жрец. – Коренному египтянину даже в голову не может прийти мысль – ослушаться своего начальника, как и родного отца, а уж иметь свою точку зрения, отличающуюся от мнения господина, и – подавно! – продолжал размышлять он. Но второму жрецу Амона нужен был не просто тупо-исполнительный помощник, а смышлёный образованный подчинённый, разбирающийся в строительном деле и конкретно в архитектурных планах усыпальниц и заупокойных храмов на западном берегу. – Ничего, я его приручу, – решил жрец, умеющий управляться с людьми. – Буду действовать, когда нужно, то палкой, то фиником».

– У тебя есть письменные принадлежности?

– Дай, мой господин, – ответил уже по-деловому без поклона Риб-адди.

– Возьми со столика чистый свиток папируса и иди за мной, будешь записывать ход допроса, – и не дожидаясь, когда юноша выполнит приказание, жрец быстрым шагом направился из комнаты.

Риб-адди догнал его уже в полутёмном длинном коридоре. Служба началась.

2

Они долго шагали по лабиринту коридоров и лестниц, наконец спустились куда-то глубоко под землю. Впереди и сзади шли слуги с факелами, освещавшими неровным светом сначала стены оштукатуренные, а потом каменные, сложенные из огромных, грубо обтёсанных блоков песчаника. Воздух стал прохладным, затхлым и сырым, чувствовалась близость реки.

«В какое это подземелье мы идём? – думал Риб-адди, подозрительно озираясь. – Как бы этот лысый коварный змей не завёл меня в какую-нибудь темницу и не оставил бы там навечно. С него станет!»

Юноша неприязненно смотрел на шагающего впереди жреца. В руках слуг потрескивали горящие смоляные факелы. Желтовато-алые огненные отблески лизали голову Пенунхеба, похожую на огромное яйцо страуса. Наконец все вошли в просторный каземат с низким сводчатым потолком, чёрным от копоти горящих факелов, прикреплённых к стенам. В центре комнаты лежал худой голый человек. На его руках и ногах сидели дюжие нубийцы племени «маджаи», из них набирались стражники по всей стране. Рослый, широкоплечий малый светло-коричневого цвета, с большой медной серьгой в носу и двумя перьями в курчавой голове что есть силы лупил палкой по спине извивающейся жертвы.

– Ты был со своей шайкой. Бог Амон руками проворных стражников схватил тебя. Он низверг тебя сюда в темницу. Всемогущий отдал тебя во власть фараона, да будет он жить вечно, невредим и здоров, – рычал грузный мужчина с такими широкими плечами, на которых могла бы улечься пантера. Он стоял, подбоченясь, как хозяин и малейшему его знаку «маджаи» подчинялись беспрекословно. Это был глава стражи города Фивы свирепый Меху.

– Назови мне всех людей, которые побывали с тобой в великих жилищах мёртвых на западном берегу[38]38
  ...в великих жилищах мёртвых на западном берегу. – Скалистая равнина в западной пустыне напротив Фив на Ниле. В период Нового царства здесь располагался царский некрополь (начиная с 1580 года до н. э.). Гробницы фараонов вырубались прямо в известняке, и каждой из них на берегу реки соответствовал храм, где совершались обряды, необходимые для загробного благополучия царя. Открытие в 1922 году неразграбленной гробницы Тутанхамона впервые продемонстрировало роскошь обстановки и погребального инвентаря. Поэтому все эти гробницы были разграблены ещё в древности, во время ослабления центральной власти в стране.


[Закрыть]?

Мощный бас жутким эхом отдавался под низкими сводами и вылетал в узкие коридоры.

– О, горе мне! Горе моей плоти! – визжал допрашиваемый. – Я был один.

– Преступник ещё не признался в содеянном? – спросил Пенунхеб, подходя к свирепому начальнику стражи. – Он сказал наконец, кто его сообщники?

– Да куда он денется, – махнув небрежно своей могучей рукой, Меху почтительно поклонился жрецу. – И не таких раскалывали за пару часов, а этот долго не продержится. – А ну-ка посильнее бей! – прикрикнул он на стражника с палкой.

Тот с новым энтузиазмом, блестя крупными ровными белыми зубами и белками глаз, начал лупить дубинкой по уже исполосованной спине своей жертвы.

– О горе мне! Горе моей плоти! – всё громче подвывал преступник.

– Пусть и мой слуга присоединится, – проговорил небрежно Пенунхеб. – Две палки всегда лучше, чем одна.

Верный Хашпур шагнул к допрашиваемому и обрушил на него свою дубинку, да с такой силой, что грабитель гробниц захрипел, глаза его начали закатываться и на губах появилась кровь.

– Полегче, ты, полегче, – обратился к слуге жреца начальник стражи. – Нам ведь не убить надо, а развязать язык. А ты тут чего делаешь? – обернулся он к Риб-адди. Женой Меху была младшая сестра Рахотепа, поэтому-то он и удивился, увидев в подземелье своего молодого родственника.

– Это мой новый писец, – проговорил Пенунхеб с таким видом, что у начальника стражи пропала всякая охота задавать вопросы. – Продолжайте, – жрец присел на поданный его слугами складной стульчик с ножками в виде лап хищной птицы, позолоченные когти которой тускло светились в колеблющемся свете горящих факелов.

Меху уставился на преступника своими большими, круглыми, вылезающими из орбит глазами, вобрал шумно воздух широкими ноздрями, набычился, и его мощный сиплый бас вновь загремел под сводами, оглушая всех присутствующих:

– Скажи, каким путём ты добрался до великих жилищ мёртвых, столь священных? Кто ещё был с тобой?

– О, горе мне! – хрипел незадачливый грабитель. – Был какой-то папирус с планом гробницы. Поэтому мы и пробили лаз прямо в усыпальницу, минуя все пустые камеры со смертельными ловушками и тупиковые проходы.

– У кого был папирус? Кто показал вам путь? – рявкнул Меху так громко, что присутствующим показалось, что они на несколько секунд перестали вообще чего-либо слышать.

Пенунхеб поморщился и подал незаметно знак своему слуге Хашпуру, бьющему преступника. Риб-адди, сидящий скрестив ноги рядом со своим новым господином и записывающий на папирусе ход допроса, краем глаза заметил этот почти неуловимый жест, но не подал вида. Тем временем начальник городской стражи, почувствовав решающий момент допроса, как охотничья собака, наконец-то выбежавшая на раненую дичь, кровожадно и победоносно зарычал, низко нагнувшись над щуплой жертвой.

– Ты скажешь, кто был этот человек с папирусом?

– Это был наш предводитель, – взвизгнул преступник. – О, горе мне и моей семье! Если он узнает, что я его предал, его люди вырежут всех моих домашних, никого не пощадят. О, горе моим деткам! – продолжал канючить допрашиваемый.

– Ты назовёшь мне имена всех в твоей шайке, я схвачу их, предам позорной смерти и никто не сможет вредить твоей семье, – проговорил успокаивающе Меху и поднял руку, останавливая экзекуцию. – Ну, говори, кто главарь?

Внезапно в камере наступила тишина. Стало слышно, как трещат смолистые факелы и тяжело дышат палачи и их жертва.

– Я очень бедный человек, – пронзительным голоском начал грабитель, повернув голову и из-за спутанных, грязных, длинных, чёрных волос, в которых застряли какие-то репья, всматриваясь пристально в широкое потное лицо начальника стражи, склонившегося над ним. – Сколько вы мне заплатите, если я скажу имя нашего главаря?

– Ах, ты ещё торговаться, жалкий сморчок, – рявкнул рассвирепевший Меху и ударил своим длинным и тяжёлым посохом по пальцам руки грабителя, которую прижимал чернокожий стражник к каменному полу. Раздались хруст костей и дикий вопль.

– Говори, кто главарь, или я переломаю все твои кости, – начальник полиции поднял свой посох, уже над ногой преступника.

– Я всё скажу, всё, – завопил, дёргаясь от боли, незадачливый грабитель, – о горе моей плоти! Только не ломайте мне кости. Да будет проклят навечно тот, кто втянул меня в это святотатственное преступление! Его зовут Бу... – но преступник не успел закончить фразу.

Тяжела дубинка Хашпура опустилась ему на затылок, череп хрустнул, грабитель дёрнулся несколько раз в конвульсиях и навеки затих.

– Ты, что, не видел моего знака прекратить его бить? – заревел Меху.

– Да не хотел я его убивать, – воскликнул Хашпур, опуская в низком поклоне своё широкое тёмное неподвижно-каменное лицо. – У меня просто рука сорвалась, – пробормотал он негромко.

– А ну, пошёл, раб, с глаз долой! – крикнул подошедший второй жрец Амона. – Я велю с тебя живого шкуру содрать.

Он с размаха хлестнул своим длинным, резным, украшенным золотом и серебром посохом по широкой, загорелой, бугрящейся мощными мышцами спине Хашпура, упавшего на колени. Верный слуга вскочил и мгновенно исчез за дверью.

– Продолжайте, Меху, расследовать это дело, – проговорил наставительно Пенунхеб. – На западном берегу завелась опаснейшая банда грабителей гробниц. Вы просто обязаны приложить все свои усилия для их поимки. Вам, конечно, для захвата негодяев понадобятся приличные средства. Жрецы Амона ничего не пожалеют на богоугодную деятельность. Вот вам золото от нашего храма, – протянул внушительно тяжёлый мешочек со звякнувшими слитками жрец, вынув его откуда-то из своих белых одеяний. – Половину можете оставит себе лично, вы своим усердием заслужили это.

Начальник городской стражи почтительно поклонился. Нубийцы завистливо переглянулись, глядя, как тот засовывает за широкий пояс из буйволиной кожи столь соблазнительно позвякивающий мешочек. Всем было ясно, что золото, оказавшееся в широких и цепких лапах Меху, конечно же, пойдёт не на поимку преступников, а на повышение благосостояния многочисленной семьи начальника стражи. Пенунхеб же стремительно вышел из камеры. Его белые льняные одеяния таинственно колыхались на ходу, освещаемые неровным красновато-жёлтым светом факелов.

– Здесь что-то нечисто, дядя Меху, – шепнул начальнику стражи, проходя мимо него, Риб-адди.

Меху шумно вдохнул воздух широкими ноздрями, заросшими, как и его могучая грудь, чёрной шерстью, и на удивление умным и хитрым взглядом посмотрел вслед удаляющейся свите жреца, а затем подмигнул племяннику.

– Приходи к нам сегодня обедать, Рибби! – крикнул он вслед своему юному родственнику. – Будет твоя любимая телятина с финиковым соусом.

– Обязательно приду, дядя Меху, – глухо донёсся удаляющийся юношеский голос из длинного узкого коридора.

3

Войдя в свои покои, Пенунхеб махнул рукой, отпуская всех слуг.

– Завтра утром я тебя жду, – обратился он к Риб-адди. – Займёшься чертежами гробниц и заупокойных храмов западного берега, подготовляя наши будущие работы по их обновлению. Срочно подготовь мне план усыпальницы фараона Аменхотепа Третьего[39]39
  ...план усыпальницы фараона Аменхотепа Третьего. – Аменхотеп Третий (древнеегипетское – «Амон доволен») – фараон эпохи Нового царства, восемнадцатой династии, правил в 1405—1367 годах до н. э. Сын Тутмоса Четвёртого. При нём Египет достиг вершины своего могущества. Поддерживались дружественные отношения с царством Митанни (Верхний Ефрат) и Вавилоном. В Фивах осуществлялось большое строительство. Был сооружён храм Амона в Луксоре, расширен храм в Карнаке. На западном берегу напротив Фив были возведены заупокойный храм Аменхотепа Третьего и дворец, от которых до нашего времени сохранились лишь гигантские статуи царя, так называемые статуи Мемнона. Гробница, высеченная в пустынных горах на западном берегу, была разграблена ещё в древности.


[Закрыть]. Утром доставишь план сюда. Да, как я понял, начальник городской стражи – твой родственник?

– Да, господин, уважаемый Меху женат на тете Хафрет, младшей сестре моего отца, – ответил юноша.

– Что ж, хорошо, – проговорил жрец, потирая белые, нежные руки с длинными нервными пальцами, на которых блестели многочисленные золотые кольца и драгоценные камни, – будешь мне докладывать, как идут дела у твоего дяди по поимке этих негодяев, грабителей усыпальниц на западном берегу.

– Слушаюсь, – проговорил Риб-адди, кланяясь.

Он положил на столик в углу комнаты папирус с записью неудачного допроса злоумышленника и удалился. Выходя, юноша неплотно прикрыл за собой высокую дверь из кипариса, украшенную медными и серебряными пластинами. Громко шлёпая босыми ногами по каменному полу, он прошёл половину коридора, а потом бесшумно на цыпочках вновь приблизился к двери. В оставленную щёлку Риб-адди увидел, что в покои жреца из маленькой дверцы, прикрытой роскошной портьерой с золотыми кистями, вышел Хашпур и поклонился.

– Ты молодец, Хашпур, вовремя заткнул глотку трусу, вздумавшему предать своих сообщников, – проговорил Пенунхеб, садясь в резное кресло из чёрного дерева. – Что-то много ошибок стал совершать этот Бухафу. Сегодня ночью приведёшь его ко мне и запомни: если я скажу: «Да вознаградит тебя Амон в будущей жизни», то выйдешь из-за портьеры и убьёшь его. Но если я не скажу этих слов, проводишь его восвояси целым и невредимым. Ты понял меня?

– О да, мой господин, – широкоплечий Хашпур покорно склонил голову в коротком чёрном парике.

– А как ты его убьёшь? – поинтересовался жрец.

– Заколю кинжалом, если ты позволишь, мой господин.

– Никакой крови у меня в доме, – брезгливо поморщился Пенунхеб.

– Тогда я удавлю его жилами носорога, и всё будет чисто, – проговорил слуга, с видом добросовестного исполнителя, который любит свою работу и знает, что на хорошем счету у хозяина.

– Хорошо, это то, что нужно. А тело бросишь крокодилам в реку, – опять потёр нервно белые руки жрец, склонив набок свою бритую голову, похожую на огромное страусиное яйцо. – Да, кстати, внимательно наблюдай за моим новым писцом, Риб-адди. Этот сыночек финикийской рабыни очень умён и, я думаю, хитёр, как и всё его азиатское племя. Недаром предупреждали нас мудрые предки, оставив такие слова в своих старинных текстах, что на вес золота для чистокровных египтян: «Воистину мерзок азиат, мерзко жилище его, мерзки и те страны, где он обитает...» – сел на своего любимого конька Пенунхеб, вспоминая наизусть любимые высказывания древних мудрецов. – Да и родственнички у него со стороны отца тоже не очень. Но сейчас юнец сможет сослужить нам хорошую службу, приглядывая за своим усердным, но тупоголовым стражником-дядей и чертя планы царских захоронений. А потом мы всё свалим на него, ведь по планам, начертанным именно его рукой, наши люди смогут обчистить самые богатые усыпальницы, где золота почти столько же, как песка в пустыне. Когда он сделает своё дело, то познакомится с твоей удавкой из жил носорога, а потом и зубами крокодилов. Впрочем, и всю шайку во главе с Бухафу нужно будет после того, как они успешно выполнят намеченное, отправить к Осирису, но так чтобы и клочка их поганых, грязных волос, которые дикари и азиаты не стригут и не моют, не осталось на этой земле. Мне, будущему властителю Египта, не подобает иметь ничего общего с этим сбродом.

– Не беспокойся, господин, – поддакнул Хашпур с мрачной улыбкой. – В брюхе крокодила им будет очень покойно.

У Риб-адди холодные мурашки побежали по спине. Пора было уносить ноги, а то он может познакомиться с удавкой из носорога раньше срока, что так милостиво установил ему новый начальник.

«Ну, я попал!» – думал юноша, на цыпочках выскальзывая из здания, где находилась резиденция второго жреца Амона.

Глава 4

1

Когда Риб-адди, как сумасшедший, прибежал к своему дяде и с места в карьер попытался выпалить ему сногсшибательную новость, которую он узнал, вернее подслушал с риском для жизни, то ошарашенно натолкнулся на суровый, предостерегающий взгляд. Глава фиванских стражников, несмотря на свой грубовато-простоватый вид, был очень умным и, главное, хитрым человеком, что для его должности было, пожалуй, поважней, чем огромная сила и свирепость, наводившая ужас как на преступников, так и на добропорядочных обывателей. Сметливый дядя и слова не дал сказать своему племяннику, бьющему от нетерпения копытами, как необъезженный и совсем уж неопытный жеребёнок. И только, когда они поднялись на крышу высокого трёхэтажного дома и уединились там среди росших в кадках замысловатых цветов и вывезенных из глубин Африки экзотических растений, с которыми обожала возиться жена Меху, оглядевшись, обратился к племяннику:

– Ну, давай, Рибби, выкладывай. Вижу, что ещё чуть-чуть и ты просто лопнешь от распирающей тебя жажды поведать мне что-то уж очень интересное и важное, – он присел на низенькие резные скамейки, стоящие под карликовыми пальмами, длинные листья которых слегка шелестели на ветерке, дующем с реки. – Садись, садись, нетерпивец, в ногах правды нет. И запомни первое правило того, кто хочет в наше непростое время дожить до седых волос: никогда не говори чего-либо важного, а тем более касающегося государственных преступлений, если не уверен, что тебя никто из твоих недоброжелателей не может подслушать.

Глава стражи наставительно поднял палец, а потом с хрустом почесал им свою густо заросшую грудь.

– Как, дядя Меху, даже дома вы опасаетесь чужих ушей? – выдохнул чуть слышно юноша, вопросительно раскрыв свои блестящие живые карие глаза.

– А ты что думал? – заворчал глава стражи, по-буйволиному опуская вперёд круглую, выбритую голову. – Ты думаешь, те, кто замышляет недоброе против власти нашего властелина, да будет он всегда жив, весел и здоров, не подкупили кого-нибудь из моих слуг, чтобы знать, о чём я говорю дома со своей женой и домочадцами? Они были бы круглыми дураками, если бы этого не сделали. А они отнюдь не дураки, можешь мне поверить, я ведь с них глаз не спускаю уже долгое время. Ведь кто сейчас печётся неусыпно о безопасности государства и нашего фараона в первой столице Египта? А? Только я. Во дворце и мышей уже некому ловить, одно бабье осталось, которое только тряпками и цветочками занимается, – махнул небрежно стражник своё ручищей в сторону дворца, возвышающегося розовато-белой громадой над частью города, где проживали мать и две законных жены фараона. – Ох, неосторожно поступил наш властелин, оставив столицу на попечение этого старика, выжившего из ума.

Рибби улыбнулся. Он хорошо знал, что дядя Меху терпеть не мог визиря южного Египта, старого Инуи, который был ближайшим советником ещё отца правящего сейчас фараона. Затем юноша быстро и подробно изложил то, что узнал во дворце второго жреца Амона. А так как он обладал феноменальной памятью, то передал слова Пенунхеба дословно.

– Он так и сказал: «Когда я стану властителем Египта»? – проговорил, насторожившись, глава стражников.

– Да, я это слышал собственными ушами, – кивнул головой, заросшей чёрным ёжиком волос, Рибби, который последний день своей мальчишеской жизни был ещё без положенного взрослому писцу короткого парика и поэтому чисто не брил голову.

– Та-ак, та-ак, – протянул Меху, вдохнул, громко сопя круглыми, волосатыми ноздрями курносого носа, воздух и удовлетворённо причмокнул полными красными губами. – Я печёнкой своей чувствовал, что здесь дело идёт не только об убогом грабеже могил, – повысил он голос. – Хоть этот жрец Пенунхеб и дьявольски скрытен, но у меня уже были сигналы, что он связан с заговорщиками и вот наконец-то проговорился. Я так и знал, что этот Крокодил, глава нашей области Яхмос, связан с хитрецами из храма Амона. Так что смерть престарелого Несиамона уж точно на совести Пенунхеба. Не мог старикашка так удачно для заговорщиков покинуть бренный мир без посторонней помощи, а мне доносили, что он это сделал сразу после того, как выпил вина со своим заместителем. Ну теперь они у меня в руках, – Меху нетерпеливо вскочил и зашагал тяжёлой походкой, по скрипящим под его тушей циновкам, которыми была устлана вся крыша. – Только бы старый дурак, Инуи не связал мне руки. Мне иногда даже начинает казаться, что старикашка сам замешан в этот заговор, так он нетороплив и всё время не даёт мне развернуться. Ну теперь-то уж меня никто не сможет удержать! – рычал глава фиванской стражи.

Сейчас он был очень похож на чёрного буйвола, наклонившего голову и с пеной у рта роющего массивным копытом землю, вдыхая со свистом раскалённый воздух саванны огромными ноздрями за мгновение перед тем, бросить свою могучую тушу, увенчанную страшными рогами, на врага. И тогда уже ничто на свете не сможет его остановить.

– Я сейчас же пойду к Инуи, а ты, Рибби, иди домой и сиди там тихонько, как мышонок. Ну, и конечно же, молчи обо всём, что узнал. Это дело государственной важности. Завтра у Пенунхеба продолжай втираться к нему в доверие. Но не перегни палку. Он умён, как змий, и сразу же тебя раскусит, если ты ему хоть как-нибудь намекнёшь, что мог бы сочувствовать заговорщикам. Тем более он знает, что ты мой родственник. Помни, что за тобой будут постоянно следить. Не расслабляйся, даже оставаясь один. И вот ещё что, желательно, если бы ты отправился с караваном зерна и новобранцами в Финикию[40]40
  ...с караваном зерна и новобранцами в Финикию. – Финикия – страна на узкой прибрежной равнине на территории современных Ливана и Сирии. Главными городами были Тир, Сидон и Библ. Проживали в этой стране финикийцы, потомки ханаанеев, западных семитов. В культурном отношении роль финикийцев как торговцев и посредников была очень велика в Средиземноморье, пока они не растворились в эллинистическом и римском мире. Финикийцы торговали сырьём, продуктами своего высокоразвитого ремесла, рабами и другими товарами от Месопотамии до Атлантического океана. Вдоль их морских маршрутов возникали торговые пункты и колонии. Название финикийцев, возможно, происходит от пурпурной краски, извлекавшейся из раковин морских моллюсков мурекс, торговля которой была одной из главных статей дохода. Финикийцы были великими мореходами. На предмет торговых перспектив они обследовали атлантическое побережье Европы, проникли на Британские острова и в Балтийское море, через Красное море выходили в Индийский океан, обогнули весь Африканский континент и даже доходили до Индии. Крупнейшим вкладом финикийцев в мировую культуру был алфавит, который они создали для обеспечения своих торговых сделок. Но были и мрачные страницы в их истории. Кроме того, что финикийцы были отчаянными пиратами и свирепыми работорговцами, их религия предусматривала детские жертвоприношения. В XIII веке до н. э. территория Финикии была яблоком раздора между египтянами и хеттами, которые никак не могли поделить её между собой.


[Закрыть]. Корабли должны отплыть вот-вот, я это хорошо знаю. Мне почему-то кажется, что Инуи свяжет мне руки и опять не даст одним махом накрыть всех заговорщиков. Поэтому с тобой я передам послание визирю Севера, Рамосу. Он в большой силе у нашего властелина и известен своей мудрой хитростью и беспощадностью. Рамос меня поддержит и напрямик обратится к фараону, а тот, как я знаю, особенно ждать не любит. Значит, доберусь я до этих заговорщиков, – дядя Меху сделал такое свирепое лицо, что по спине его племянника пробежали холодные мурашки.

– Но как я смогу оказаться на судне каравана, когда Пенунхеб мне сказал, чтобы я чертил планы гробниц?

– А мы сделаем так. На ногу писцу, назначенному ехать с караваном зерна и знающему, как и ты, финикийский и вавилонский языки, наступит осёл, или колесница обе его конечности нижние переедет, – дядя Меху усмехнулся, – ведь случаются же такие недоразумения, – сиплый хохот прозвучал над крышей, вспугнув нескольких маленьких птичек, сидевших на ветках цветущих алыми цветами экзотических кустов. – Так что готовься, малый, к далёкому путешествию. Ничего не поделаешь, Рибби, ты вступаешь во взрослую жизнь и делаешь это очень энергично, так что готовься к большим испытаниям, в такое уж время ты уродился! Иди-ка, милый, обедать, а я пойду к визирю Инуи, хотя отлично знаю, что он мне скажет, – тяжело вздохнув, дядя похлопал по спине своего племянника, спустился с крыши и направился к дворцу визиря по узким улочкам Фив в сопровождении нескольких стражников с длинными копьями и небольшими круглыми щитами, обтянутыми серо-чёрной гиппопотамовой шкурой. Багрово-красный шар солнца уже опускался на плоские крыши высоких городских домов. Пыль под ногами возвращающегося после длинного рабочего дня простонародья уже была просто тёплой, а не раскалённой, как днём. Начинались самые сладкие, спокойные часы для суетливых, по-южному экспансивных, но добродушных фиванцев.