Текст книги "Рамсес Великий"

Автор книги: Олег Капустин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Глава 4

1

Утром на следующий день многие фиванцы, узнав о приезде фараона, попытались спуститься из города в порт, но их не пустили туда воины номарха Яхмоса, плотной стеной окружившие берег реки в этом месте. В порту Фив кроме них не было ни души. Торговые суда оттеснили подальше, чтобы не мешать причалить кораблю фараона. Вся набережная была застелена алыми коврами. В центре её возвели квадратный помост для важных персон, на который вскоре взошли номарх фиванского нома Яхмос и второй жрец Амона Пенунхеб. Визирь верхнего Египта престарелый Инуи сказался больным и не приехал встречать своего повелителя.

– Выжидает, старая черепаха, чем дело кончится. Кто победит, к тому и присоединится, – проворчал в ухо жрецу Яхмос, когда они усаживались в кресла на помосте.

Одни слуги держали светлые широкие зонты, а другие обмахивали хозяев опахалами из страусовых перьев. Лица обоих сановников были белыми от волнения. Оба хорошо понимали, что в ближайшее время их судьба решится: или они добьются всего, о чём мечтали, или... Но об этом не хотелось даже и думать!

Наконец на реке показался большой оранжевый прямоугольник паруса корабля фараона. На берегу грянула бравурная музыка. По увитым цветами сходням на берег сошли приближённые фараона, затем появился и он сам в своих знаменитых позолоченных парадных доспехах и остроконечном шлеме с небольшим забралом, прикрывающим верхнюю часть лица. Плечи и голова ослепительно сияли на солнце нестерпимым золотым огнём.

Номарх Яхмос, облачённый в светлые, льняные, богато украшенные вышивкой одежды, стоя на помосте рядом с Пенунхебом, смертельно белым под стать своим простым жреческим одеяниям, вместо того чтобы кинуться под ноги властелину и покорно простереться перед ним на животе, поднял руку с алым платком и дважды махнул. Тут же десятки воинов с копьями наперевес кинулись на фараона и его свиту. На коврах, застилающих набережную, началась ожесточённая резня. Но численный перевес явно был на стороне заговорщиков. Они смяли охрану фараона, и вскоре сверкающий золотом гигант рухнул под радостно-победоносные крики копейщиков фиванского номарха.

Яхмос не выдержал и сам, косолапо переставляя короткие, кривые и толстые ноги, ринулся в свалку на причале, расталкивая своих воинов. Он подскочил к поверженному властелину, по нижней части лица и по шее которого обильно текла кровь, нагнулся, нетерпеливо сорвал золотой шлем и с хриплым криком удивления и одновременно ужаса отпрянул. Перед ним лежал, тяжело дыша, горбоносый раненый азиат, побритый и загримированный под фараона.

– Это не он! – закричал оглушительно-утробным голосом Яхмос, изумлённо переводя взгляд с корабля на набережную, где лежали десятки убитых и раненых и толпились, обагрённые своей и чужой кровью, его воины в коричневых набедренных повязках, тяжело переводившие дыхание и судорожно сжимающие в руках секиры и серповидные мечи, которыми минуту назад они отчаянно орудовали. – Где же Рамсес? – проговорил «крокодил», ощерив свою зубастую пасть.

– Ты не меня ищешь, презренный предатель? – вдруг раздался спокойно-уверенный голос.

Люди на набережной обернулись и уставились вверх на откос. Из городских улиц тяжёлой поступью выходили шерданы в рогатых шлемах с длинными прямыми мечами, высокие могучие копейщики и проворные лучники, уже натянувшие тетиву своих луков и ждущие только команды, чтобы обрушить на заговорщиков град смертоносных стрел, с такого близкого расстояния ветераны финикийской кампании не промахивались. Но Рамсес, стоящий на колеснице в полном боевом вооружении победоносно, сияя доспехами на утреннем солнце, приказал:

– Брать заговорщиков живыми!

Буквально через несколько минут все были повязаны и, понуро опустив головы, со спутанными руками за спиной, шли в сопровождении караула в крепость, расположенную в центре города, где находился дворец фараона и одна из самых больших тюрем страны.

2

Несколько дней испуганные фиванцы сидели по домам. В городе не работали даже базары. А по пустынным пыльным улицам печатали свой тяжёлый шаг военные патрули из корпуса Амона, который был скрытно передислоцирован из Финикии и, окружив плотным кольцом городские стены, чтобы и мышь не могла проскользнуть, теперь наводил порядок в мятежной столице Верхнего Египта. Кроме военных по Фивам бродили, как своры легавых, отряды чернокожих маджаев под предводительством начальника стражи Меху. Пришёл его звёздный час. Свирепые нубийцы врывались в дома заговорщиков и их родственников, переворачивали всё вверх дном от крыши до погребов. Под аккомпанемент женских воплей и детского плача, они вытаскивали прятавшихся государственных преступников и тащили их на допросы и расправу во дворец. Вскоре в мрачных подвалах оказались все участники злополучного пира у Яхмоса, состоявшегося накануне приезда фараона. Не трогали почему-то только Иринефер, жену мятежного номарха и любовницу главного заговорщика, Пенунхеба. Но наступил и её черёд.

Незаконную дочь фараона Хоремхеба доставили на носилках под усиленной охраной ко дворцу в центре Фив ровно в полдень на третий день после неудавшегося покушения на живого бога, властелина Египта, Рамсеса Второго. Когда она ступила с деревянного настила носилок на утрамбованную и высушенную солнцем до крепости камня глинистую поверхность площади, то сразу же увидела длинный ряд кольев. На них были посажены все главные заговорщики. Многие ещё стонали и хрипели, дёргая ногами и руками, крепко связанными за их спинами. Лужи спекающейся крови застывали под жарким солнцем у основания кольев. Мириады мух облепили свои жертвы.

Сопровождавший разодетую в пух и прах красавицу, словно она шла на пир, а не на допрос к палачам фараона, глава стражи Меху явно по указанию своего повелителя, не спеша провёл Иринефер перед жутким строем. Несмотря на густой слой пудры лицо женщины постепенно приобрело землистый оттенок, она начала спотыкаться на ровном месте. Свирепо улыбающийся Меху стал галантно поддерживать её под локоть, потом ему пришлось просто тащить женщину за собой. И тут Иринефер увидела своего мужа Яхмоса, он, как огромный жук, извивался на коле. Из его рта раздавался сиплый стон. Иринефер вздрогнула и рванулась вперёд. Двое дюжих чёрных стражников, блестя белками глаз, скрестили перед ней копья, не подпуская вплотную к главному заговорщику.

– О, боже, что они с тобой сделали! – женщина всхлипнула.

– Попроси фараона, чтобы нас убили! – услышала она вдруг знакомый голос откуда-то сбоку.

Иринефер повернула голову, всмотрелась в уродливое тело, скорчившееся на коле рядом с Яхмосом, и узнала Пенунхеба. Опухшее, фиолетово-жёлтое, облепленное мухами лицо второго жреца Амона было трудно узнать. Он едва шевелил искусанными, чёрными от запёкшейся крови губами.

Иринефер пыталась что-то сказать, но Меху быстро потащил её вверх по лестнице к величественному порталу у входа во дворец фараона. Они поспешно прошли через длинную анфиладу роскошных залов. Шаги гулко отдавались эхом под высокими сводами. Вскоре под ногами оказались мраморные ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж, и Иринефер с ужасом увидела, как двое царских рабов тащат за ноги полуголое тело. Она всмотрелась и узнала престарелого Инуи, визиря Верхнего Египта. Бритая голова старика глухо стукалась о каждую ступеньку. Его глаза были выпучены, лицо искажено судорогой, рот полуоткрыт. Инуи явно отравили.

– Куда вы его тащите? – спросил Меху слуг.

– Фараон велел бросить его на съедение собакам, – вытер пот с лица высокий малый. – Вот уже третьего тащим, – тяжело переводя дыхание, добавил он на ходу.

У Иринефер вновь закружилась голова, и Меху буквально внёс её в небольшую залу, поставив перед Рамсесом, сидящим на резном из чёрного дерева кресле с высокой спинкой. Ноги перепуганную женщину не держали, и она буквально рухнула на колени.

Лицо фараона за те страшные три дня, когда он наблюдал за допросами в своих подземных казематах, осунулось и почернело. Взгляд остекленел.

– Так, значит, и тебе захотелось поцарствовать? Что, лавры покойной Хатшепсут[76]76
  ...лавры покойной Хатшепсут не дают покоя? – Хатшепсут (по-древнеегипетски «первая из почтенных») – женщина-фараон в Древнем Египте в 1479—1457 гг. до н. э. Дочь Тутмоса Первого, жена и сводная сестра Тутмоса Второго, будучи сначала регентшей при юном Тутмосе Третьем, Хатшепсут фактически отстранила его от власти и вскоре официально объявила себя фараоном (художники даже изображали её мужчиной). Хатшепсут опиралась главным образом на жречество бога Амона. В правлении Хатшепсут походы в Азию не совершались. При ней были утрачены владения Египта в Сирии и Палестине. При Хатшепсут была снаряжена большая торговая экспедиция в Пунт. Велось большое строительство, восстанавливались храмы, разрушенные во времена господства в Египте гиксосов, азиатских кочевников. В западной части Фив по её приказу был возведён храм в честь богов Амона и Хатор.


[Закрыть] не дают покоя?

Иринефер подняла свои полные ужаса глаза и стала смотреть на фараона, как маленький цыплёнок на большую змею, которая собирается им пообедать.

– Что, язык проглотила? – произнёс хриплым голосом Рамсес. – Дайте ей вина, а то я вижу, у бедняжки совсем горло пересохло, – со зловещей улыбкой произнёс сын Амона.

Когда слуга-виночерпий с глумливой усмешкой, заученно глубоко поклонившись, поднёс Иринефер стеклянный бокал с красным вином, женщина вдруг неожиданно даже для себя возмутилась:

– Какое-то отребье будет издеваться надо мной в мой смертный час?!

Она взяла бокал с вином, встала с колен и, гордо глядя на удивлённого внезапной переменой фараона, спросила:

– Там яд? Хочешь и меня, как старика Инуи, отравить и бросить собакам?

– Попробуй, узнаешь, – усмехнулся фараон.

– Не забывай, Рамсес, я из царского рода. Я племянница фараона, так что в моих жилах течёт божественная кровь. Я смогу умереть достойно! – с вызовом ответила Иринефер.

Она не спеша выпила чашу и твёрдо посмотрела в глаза фараону.

Рамсес снова улыбнулся и с некоторой симпатией как на достойного противника взглянул на родственницу покойного властителя Египта.

– Я с женщинами не воюю, тем более с такими красивыми. Не бойся, яда в вине не было. А тебе впредь наука: не связывайся с заговорщиками. Возвращайся к себе и живи с миром, но учти, за каждым твоим шагом, за каждой встречей и за каждым словом я пристально наблюдаю. И если ты опять спутаешься с государственными преступниками, то тогда уж пеняй только на себя. Пощады не будет!

– Я хочу попросить о милости к тем несчастным, что умирают под окнами. Прикажи их убить, они уже и так достаточно помучились в лапах палачей на допросах и на кольях.

– Если ты хочешь оказать им обоим эту милость, то я тебе разрешаю убить их своими собственными ручками. Оружие выбери у стражи внизу. Можешь идти.

Когда женщина уже подходила к двери, Рамсес добавил:

– Кстати, ни тот, ни другой не признались, как их ни пытали, что ты была связана с ними. Муж просто обозвал тебя дурой, с которой опасно связываться. Пенунхеб же утверждал категорически, что не посвящал тебя в свои планы. Так ли это на самом деле?

– Ну, если он так говорит, значит, так и было, – горестно улыбнулась Иринифер и вышла.

Она сначала заколола своего мужа кинжалом, который взяла у начальника стражи Мехи, с уважением взглянувшим на неё. Потом поцеловала Пенунхеба и после слов: «Я всегда тебя любила и буду любить вечно», пронзила его острым длинным лезвием. Затем Иринефер повернулась к дворцу. На широком балконе второго этажа стоял фараон и мрачно наблюдал за тем, что происходило на площади. Она помахала ему рукой и воткнула кинжал себе в сердце. Мгновение женщина ещё стояла и улыбалась, затем покачнулась и рухнула на спину. В алом платье с золотым орнаментом в виде перьев пунтийских попугаев, с кинжалом в груди, она лежала, раскинув руки. Большие, широко открытые голубые глаза, как живые, смотрели в небо, где гордо парил в горячих воздушных потоках, льющихся из пустынь, крупный сокол, беспощадно взирая на подвластную ему землю. Так умерла красивейшая женщина Египта, племянница фараона Хоремхеба.

Ничто не дрогнуло в окаменевшем лице Рамсеса. Он повернулся и, как всегда высоко держа голову, на голубых волосах парика зловеще блестела диадема в виде золотой кобры с диском солнца на лбу, направился через бесконечную анфиладу залов в женскую половину дворца, где ждала своего повелителя, мужа и отца многочисленная семья. Только шаги властителя Египта были тяжелее обычного, словно на его широкие плечи время и судьба взвалили в эти роковые дни непосильный груз.

ЧАСТЬ 4

Глава 1

1

Вскоре после кровавых расправ над заговорщиками жизнь в Фивах потекла своим чередом. Но Риб-адди не успел насладиться мирной жизнью в кругу любящих родных. Он только побывал на свадьбе своей двоюродной сестры Рахмиры, которая вышла за превратившегося в отважного воина Пасера, старшего сына свирепого Меху. После жесточайших казней заговорщиков авторитет начальника стражи южной столицы страны стал непререкаемым. А когда фараон перед отъездом к себе домой в Пер-Рамсес назначил железного стражника номархом фиванской области, то вся знать столичного города возлюбила его до обожания и завалила молодожёнов подарками, использовав свадьбу как отличную возможность подлизаться к новому хозяину Фив, а в будущем, возможно, и визирю всего Верхнего Египта. Все отлично знали, что родственные семьи, Рахотепа и Меху, в большом фаворе у владыки страны, после того как Рамсес удостоил великой чести провести под видом финикийского купца ночь под крышей усадьбы одного и удостоверился в несгибаемой преданности другого в тревожносудьбоносные для новой династии дни борьбы с опаснейшим заговором.

Правда, на свадьбе не обошлось и без курьёзов. Невеста Рахмира, заманила Риб-адди в соседнюю с залом комнату и попыталась располосовать своими острыми коготками виноватую физиономию бывшего жениха. Но его молодая жена Бинт-Анат вовремя влетела в полутёмную комнатёнку, где её дражайший супруг чуть не лишился зрения, и, как дикая кошка, вцепилась в украшенную цветами причёску невесты. Рахмира, не долго думая, переключила всю свою злобу на счастливую соперницу, да так неистово, что двоюродным братьям, Риб-адди и Пасеру, пришлось применить недюжинную силу одного и врождённую ловкость другого, чтобы растащить своих шипящих жёнушек. В общем, мирная жизнь большого семейства шла своим чередом, конечно же, не без вспышек страстей, столь свойственных знойным южанам. Тем более ценимы были семейные радости, чем меньше времени оставалось до начала следующей весны, на которую был назначен грандиозный военный поход в Сирию.

По всей стране клубы дыма вздымались над мастерскими кузнецов и бронзолитейщиков, круглыми сутками готовящих новое и ремонтирующих старое оружие. Воинские командиры всех степеней охрипли от громких команд. Среди них был и старый вояка Хаемхет, которому фараон поручил сформировать новый корпус под именем египетского бога Птаха и повести в дальний поход в составе армии его величества. Старый пьяница воспрял к новой жизни. Он теперь пил только пиво и то исключительно по вечерам, а целыми днями напролёт, трезвый как стёклышко, инспектировал армейские арсеналы, старые и вновь создаваемые воинские подразделения, заставлял командиров всех рангов без устали гонять новобранцев, учить их строю и владению оружием, добиваясь слаженности в боевых действиях многочисленных отрядов лучников и копейщиков с заносчивыми воинами вновь создаваемых эскадронов боевых колесниц. То, что происходило в Фивах, было характерно для всей долины Нила от первых порогов на юге до Средиземного моря на севере: страна лихорадочно готовилась к войне.

Как ни странно, именно Риб-адди, сугубо гражданский человек, писец канцелярии Рамоса, ставшего уже верховным визирем Египта, был одним из первых солдат великой армии фараона, которые направились на предполагаемый театр военных действий с важной миссией – осуществлением разведывательного обеспечения будущих боевых действий египетских войск. Молодой человек гордился собой. И по праву! Сам фараон поручил ему не просто мелкую разведывательную работёнку, а важное задание, в осуществлении которого его величество был лично заинтересован.

– Ты знаешь в лицо принцессу Арианну, и у тебя есть её перстень, который служит пропуском к ней. Так кому как не тебе, мой дорогой Рибби, под видом финикийского купца проникнуть в страну Хатти и установить прочную связь между мной и принцессой, – проговорил, улыбаясь, Рамсес. – И, конечно же, кроме передачи писем, ты будешь собирать все сведения о хеттах, какие сможешь добыть. Особенно обрати внимание на царственную семью. Любые сведения о родственниках царя хеттов Муваталли для нас очень ценны! Через принцессу Арианну постарайся лично познакомиться с её отцом, братом царя Хаттусили и его женой Пудухепой. Понаблюдай, что это за люди, каковы они. Потом нам всё расскажешь. Обязательно подкупи кого-нибудь из их окружения, кто мог бы нам рассказывать о всём, что творится в их доме, с кем встречаются и что говорят.

– В окружении самой принцессы Арианны тоже завести осведомителя? – осторожно уточнил Риб-адди.

Фараон поёрзал в своём кресле, потряс левой коленкой под белым плиссированным передником и, хмурясь, кивнул головой:

– Да, и среди её приближённых тоже. – Он встал, подошёл к окну, с странно-виноватой усмешкой на смущённом лице посмотрел задумчиво на растущее рядом дерево с розовыми цветами, над которыми парили пчёлы, глубоко вдохнул ароматный воздух и добавил печально: – Не дай бог, когда в твои чувства, Рибби, вмешивается политика. Но на войне, как на войне, не правда ли, Рамос? – обратился Рамсес к худенькому старичку, сидящему неподалёку на резном стульчике.

– Вы совершенно правы, ваше величество, – ответил хрипловатым, старческим голоском верховный визирь и, кашлянув в кулачок, добавил, уже обращаясь к молодому человеку, стоящему посредине небольшой комнаты: – Агентов вербуй не по одному, а по два, даже по три среди всех приближённых царя, к кому ты сможешь пробиться. И, естественно, что они не должны знать друг о друге, а ты сам всегда сравнивай их рассказы. Хорошо, если они будут следить не только за своим господином, а и друг за дружкой, тогда ты сам на месте сможешь решать, кто тебя обманывает, а кто нет.

– А что мне делать с теми, кто станет меня обманывать? – спросил Риб-адди.

– Милый мой, – проговорил, мягко улыбаясь, Рамос, – с теми, кто попытается обмануть тебя, а это значит и твоего господина, – он посмотрел на фараона, стоящего у окна, – нужно поступать решительно, – старичок провёл ребром ладони по горлу, – они недостойны жить после этого. Но делать нужно тайно, чтобы никто ни о чём не догадался: мало ли несчастных случаев может случиться с простым смертным. Я пошлю с тобой парочку своих людей, которые будут всю грязную работу выполнять по твоему приказу. Помни, мой мальчик, что и ты сам должен быть готовым пойти на самые крайние меры, если это понадобится для выполнения воли нашего властителя. Ты ведь не ребёнок, а взрослый мужчина.

– Ничего, Рибби справится, если понадобится, и с этим, – Рамсес, протянув свою длинную руку, похлопал по худенькому плечу молодого человека. – Как он решительно ткнул того пирата копьём и спас меня от неминуемой смерти.

– И за это получил изрядную долю палок, – проворчал себе под нос Риб-адди.

Фараон расхохотался. Он обладал отличным слухом.

– Так, значит, учитель тебя тоже наградил за тот подвиг?

– Ничего, это пошло ему на пользу, – ответил Рамос, улыбаясь. – Ты всё понял, юноша? И запомни ещё: тебе выдаются большие средства. Ты можешь арендовать или покупать суда, партии товаров, нанимать сколько хочешь работников, но будь разумно бережлив, на ветер деньги не бросай.

– На что ты имеешь право не жалеть серебро и золото, так это на подкуп нужных нам людей, – добавил Рамсес. – Я должен знать всё, что делает царь Муваталли и его родственники, особенно брат Хаттусили, его жена Пудухепа и, – фараон кашлянул, – принцесса Арианна.

Риб-адди низко поклонился и, пятясь, чтобы не показывать царю Египта спину, вышел из комнаты. И вот теперь он стоял на палубе и смотрел на прозрачные, тёмно-синие волны, которые разрезал нос финикийского торгового судна, к высокому и мощному носовому штевню[77]77
  ...к высокому и мощному носовому штевню... – Штевни – особо прочные части корабельного набора в виде вертикальных или наклонных балок, являющиеся продолжением киля. Образуют носовую (форштевень) или ахтерштевень оконечности корабля.


[Закрыть] которого была прикреплена большая красно-коричневая амфора для хранения питьевой воды. Молодой человек, под видом финикийского купца, направлялся в Сидон, откуда под прикрытием торговой компании своего тестя, Чакербаала, собирался начать своё разведывательное проникновение в самое сердце государства хеттов – многочисленную, но отнюдь не сплочённую царскую семью.

2

Эта зима в стране Хатти не была суровой, но для Риб-адди, южанина, выросшего в знойной Африке, путешествие в холодную пору года в самое сердце северного горного края стало воистину тяжелейшим испытанием. Когда его довольно внушительный торговый караван с большим грузом меди, так нужным для готовящегося к походу хеттского войска, на многочисленных волах, ослах и мулах подошёл к горному хребту Тавра, то даже местные жители, завёрнутые в овечьи шкуры, тряся своими косматыми головами в остроконечных бараньих шапках и длинными чёрными нечёсаными бородами, отказывались провести через заснеженные горные перевалы сумасшедшего финикийского купца, не желающего ждать весны. Только после того, как Риб-адди пригрозил старейшинам местного горского племени жесточайшими карами хеттского царя Муваталли, который якобы с нетерпением ждёт меди, что составляла главный груз каравана, и после приличной суммы серебром в виде колец, нанизанных на кожаный шнур, переданных из молодых купеческих рук в алчные старческие сухие и морщинистые пальцы родовых властителей, самые отважные и одновременно самые жадные горцы взялись провести настырного финикийца через сумрачные заснеженные хребты Тавра.

И тут только Риб-адди понял, в какую историю он ввязался. Извилистыми заснеженными и обледенелыми тропами караван кое-как добрался до перевала через главный горный кряж. Здесь же пришлось продираться сквозь толстый слой снега, достающий до груди самых высоких мулов, а невысокого роста «финикийский купец» утопал в нём иногда по плечи. В довершение ко всему люди попали под лавину, унёсшую в бездонную пропасть треть каравана с ревущими животными, испуганно кричащими погонщиками и массивными тюками товара. Так что, когда миновали мрачные величественные вершины, затянутые плотными декабрьскими туманами, то Риб-адди поблагодарил всех богов, которых знал. Ведь он впервые столкнулся в такой ещё коротенькой своей жизни со всеми ужасами сразу: со снегом и льдом, с высоченными горами и жестокими морозами, с дикими горцами, от гортанных криков которых у молодого человека мурашки по спине бегали. Но Рибби был непреклонен: он должен ещё зимой оказаться в столице этого загадочного царства Хатти. Ведь весной царь Муваталли уйдёт в поход на юг и тогда ищи-свищи и его самого, и его родственничков!

Поэтому дав людям и животным только одни сутки отдыха в маленькой горной деревушке, состоявшей из кубиков низеньких, коряво сложенных из необработанного камня домишек, сиротливо прилепившихся у подножия хребта и напоминающих больше орлиные гнёзда на голых скалах, чем жильё людей, Риб-адди вновь двинулся в путь под охраной отряда предварительно нанятых горцев. И не зря он не пожалел серебра на безопасность груза. Ведь путь лежал через такие глухие сосновые, можжевеловые и дубовые леса, которыми сплошь заросли холмы обширного плоскогорья, простиравшегося на пути, что не будь рядом суровосвирепых и одновременно смышлёных проводников, и люди, и животные с тюками товаров на спинах просто бы сгинули без следа в этих дебрях. Немало серебряных колец перекочевало из рук молоденького купца в выпачканные смолой ручищи лесовиков, на минуту только выпускающие для этого огромные, унизанные бронзовыми гвоздями дубины.

Леса чередовались со степными пространствами, где воздух был пропитан запахом полусгнившего прошлогоднего ковыля, полыни и шалфея. Под копытами мулов и ослов хрустела верблюжья колючка и серо-чёрные, ломкие прутики астрагала. Здесь караван уже встречали боевые колесницы, которые стремительно везли по влажной, коричнево-бурой дороге впряжённые попарно полудикие кони, заросшие, как и их хозяева, густой тёмной шерстью. Риб-адди впервые видел таких злых, резвых и косматых коней с огромными, бело-красными, горящими глазами. Он платил пошлину за проезд их смуглым, плохо выбритым, с большими крючковатыми носами хозяевам, и про себя подсчитывал среднее количество голов коней в каждом табуне, который ему попадался в степи. Но вскоре прекратил это бесполезное занятие. Коней было столько, что Риб-адди в первый же день сбился в своих подсчётах. Да и главная его цель была другая, хотя для оценки общего военного потенциала противника эти наблюдения были небесполезны.

Но вот наконец-то караван по извилистой дороге, больше напоминающей горную тропу, вышел на северные склоны одного из скалистых, густо заросших дубово-можжевеловым лесом кряжей. Здесь плато начинало свой спуск к далёкому ещё морю. Два потока, с рёвом текущие на север с гор по крутым, извилистым руслам, встречались у подножия обширного каменистого холма с круто-обрывистыми склонами. На его вершине расположилась сурового вида крепость с могучими серо-чёрными стенами, сложенными из огромных камней. Внутри и снаружи толпились многочисленные кубики плоскокрыших домов. В центре этого хаотичного каменистого скопления высилась мрачно-величавая чёрностенная цитадель, выстроенная хеттскими царями несколько столетий назад, правящими из этого горного орлиного гнезда обширной империей, простиравшейся от Балкан до Месопотамии с запада на восток и от гор Кавказа до Финикии на юге. Это была столица страны Хаттуса[78]78
  ...столица страны Хаттуса... – Хаттуса – столица хеттского государства, находилась в излучине реки Галис (Центральная Турция) у современного селения Богазкей. На существовавшем с эпохи энеолита поселении в 1500 году была построена крепость Хаттуса. По мере роста могущества хеттов росла и их столица, постепенно достигнув площади 300 акров (121,4 га). Город был окружён массивной оборонительной стеной из камня и сырцового кирпича. Трое ворот были украшены монументальными барельефами с изображением воина, львов и сфинксов. В пределах стен археологами раскопаны четыре храма, внутри каждого имелся открытый двор в виде портика. За городскими стенами на небольшом расстоянии располагалось скальное святилище Язылы-кая с большими барельефами с изображением богов, царя и воинов. В городе найдено несколько светских зданий. Наибольшее значение имело открытие хранилища-архива, содержавшего свыше 1000 глиняных табличек с надписями, которым мы обязаны большей частью наших знаний о хеттах. Недалеко от города находился могильник с большим количеством трупосожжений. Город пал в то же время, что и государство, в 1200 году до н. э.


[Закрыть].

Уставший караван медленно вошёл в город через узкие ворота, над которыми были высечены львы, и вскоре остановился у расположенного неподалёку постоялого двора. Удивлённые горожане, одетые в пёстрые шерстяные туники, завёрнутые в чёрные или коричневые покрывала или плащи, все в бараньих или войлочных шапках, – день стоял морозный, – обступили приезжих. Хозяин двора, пузатый, суетливый, крючконосый коротышка в коричневой тунике, красных сафьяновых чувяках с лихо загнутыми носами и ярко вышитой валянной из овечьей шерсти кругловерхой шапочке на широкой, как тыква, коротко стриженной голове, выскочил прямо на улицу. Широко улыбаясь и гортанно покрикивая на мешавшихся под ногами городских ротозеев, он стал помогать погонщикам завести измождённых животных на широкий двор, обнесённый высокой стеной, сложенной из необработанных камней.

– Заходи, заходи, гостем будешь! – кричал он громко на всех языках, которые знал, и белая струя пара вылетала из его широкого, красногубого рта, искрясь в вечерних лучах бордового солнца, опускавшегося медленно за покрытые снегом верхушки гор на западе.

Мулы, ослы и люди, хрустя ледком по замёрзшим лужам и грудкам окаменевшей грязи, побрели на просторный двор. Двухнедельный переход по дикой, горной, северной стране вымотал всех окончательно. Риб-адди, с трудом сдерживая себя, чтобы не кинуться сломя голову в тёплое помещение, внимательно проследил, как развьючили животных, снесли товар в надёжный подвал и выставили охрану, затем проверил, как в стойла поставили мулов и ослов, засыпав им вдоволь зерна, а люди получили кров над головой и обильную трапезу. Только после всего этого он просто упал в большое, старое, кожано-деревянное, скрипучее, очень удобное кресло у ярко пылающего камина. Хозяин в большой глиняной кружке принёс подогретого вина, смешанного с мёдом. Ещё полмесяца назад Риб-адди и не мог представить себе, какое это огромное наслаждение – сидеть, вытянув ноги к огню, сбросив истёртые до дыр кожаные чувяки, и пить горячее, сладкое, благоухающее пряностями вино, наслаждаясь благодатными теплом и покоем. В камине перед ним хрустели и потрескивали в огне берёзовые полешки и можжевеловые ветви, испускающие горьковато-освежающий аромат. Хозяин вскоре принёс и поставил на длинный стол, тянувшийся от камина через весь зал, ароматное жареное мясо на длинных шампурах, свежие лепёшки, белоснежный овечий сыр, хранящийся в висящих тут же больших кожаных бурдюках, и, конечно же, массивные, красностенные, пузатые кувшины с пивом и виноградным вином. О чём ещё можно было мечтать после долгого пути под снегом и обжигающим ледяным ветром?