Текст книги "Рамсес Великий"

Автор книги: Олег Капустин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

Глава 7

1

Прошло полмесяца. Караван судов неспешно покинул зелено-серые мутные воды Нила и вышел в открытое море. Позади остались огромный Мемфис, вторая столица Египта, Пер-Рамсес, родной город ныне царствующего фараона, больше похожий на цветущий сад. Риб-адди был переполнен впечатлениями. Он наивно думал, что его уже ничто не сможет удивить. Но когда караван судов под яркими оранжево-кирпичными парусами, уверенно ведомый опытным адмиралом Джхутинифером к далёкой Финикии, достаточно далеко отплыл от родных берегов, юноша от удивления просто открыл рот. Море вокруг окуталось лёгкой, полупрозрачной дымкой. Воздух был тёплым и густым, как парное молоко. А внизу сверкала под лучами яркого солнца сказочно-неправдоподобная синева. Под бортом она сменялась чистой, глубокой голубизной. Лёгкая, воздушная вода насквозь была пронизана солнцем, казалось, что из глубины ослепительно светит второе светило, а корабль плывёт в голубых небесах.

– Теперь я знаю, как чувствуют себя боги там наверху! – воскликнул Риб-адди восхищённо.

– Скоро ты почувствуешь вкус настоящей солёной морской водички, – проворчал капитан Нахр, стоящий рядом. – Крепче держись за ванты[54]54
  ...держись за ванты... – Ванты – стоячий такелаж, прикрепляющий к бортам мачты. На парусных древнеегипетских судах делались из канатов.


[Закрыть], ветер усиливается.

Капитан отдал команду убрать парус. Юноша с удивлением увидел, что волны стали на глазах увеличиваться, проверяя на прочность деревянный поскрипывающий корпус судна, а ветер злее свистеть над головой. Нос корабля то глубоко зарывался в воду, то поднимался чуть ли не к облакам. Парус быстро свернули, и гребцы приналегли на длинные вёсла. Было заметно, что деревянное неповоротливое судно разворачивается.

– Идём подальше от берега, – сказал мрачно Нахр.

– Почему подальше? – удивился Риб-адди. – Надо бы, наоборот, поближе.

– Дурачок, – усмехнулся капитан, – если мы приблизимся к берегу, то нас выбросит прямо на скалы, тогда уж точно никто не спасётся. Держись, говорю, за ванты, а то смоет в море! – прикрикнул он.

Корабль накрыла мощная, фиолетового цвета, прозрачная насквозь волна. Юноша вцепился в канаты и впервые в жизни попробовал на вкус морскую воду. С непривычки это было ужасно, глаза начал есть жгучий и едкий соляной раствор. Волна схлынула, судно взлетело на другую волну, и перед взором опешившего молодого писца открылось величественное штормовое море. Мощные фиолетовые гребни волн накатывались одна за другой, справа вдалеке темнел скалистый берег. Рибби почувствовал принесённый ветром с суши явственный горьковатый аромат свежей зелёной хвои. Так пахли знаменитые кедровые леса Финикии. Но капитан явно не торопился в эту сказочную страну. Гребцы что есть силы налегли на вёсла, а кормчие в свою очередь повисли на своих огромных рулевых вёслах, из последних сил прокладывая курс в открытое море, подальше от острых, береговых скал.

– Ну, теперь волны бьют нас не под зад, а прямо по зубам, – Нахр улыбался широко и радостно. Шторм явно развеселил старого капитана. – Держись, Рибби, не дрейфь, а наслаждайся жизнью. Это тебе не у маминой юбки сидеть. Посмотри, какая красота!

Риб-адди и сам чувствовал острое наслаждение от опасности, воя ветра и мощных ударов холодных волн. Жизнь повернулась к нему новой, заманчиво красивой и одновременно страшной стороной. Однако тут он услышал жалобные вопли жреца и снова спустился с небес на землю. Этот, когда-то вселявший ужас в сердце Риб-адди злодей и убийца, как большой мокрый слизняк валялся у него под ногами, цепляясь за всё, что попадалось под руки.

– Ну, как, слуга Амона, пришлась тебе по вкусу морская водичка? – склонил над ним смеющуюся физиономию капитан.

Но жрец только стонал, соображать сейчас он был явно не в состоянии.

– Привяжите его к мачте, чтобы море не унесло эту жирную свинью, а то нам же придётся отвечать, – отдал приказ матросам Нахр и сплюнул себе под ноги.

К вечеру море стихло. Наступили сумерки. Сквозь подернутую туманом даль засинели справа по курсу далёкие горы. Корабль повернул к берегу. Вперёдсмотрящий с верхушки мачты прокричал, что видит вдали Тир, самый южный из крупных финикийских городов. Ветер совсем стих. Лишь изредка по застывшей воде пробегала рябь. Под лучами опускающегося к горизонту солнца по пепельно-матовой морской поверхности разлилось чешуйчатое золото, постепенно багровеющее на глазах. Потрёпанный внезапным штормом караван наконец-то уверенно приблизился к теперь уже ставшим гостеприимными и желанными финикийским берегам.

Риб-адди глубоко вздохнул. Ему казалось, что все его опасные приключения подходят к концу, однако он ошибался. В Тире ему опять пришлось с головой окунуться в политические интриги, грозящие в любой момент смертью. Но юноша всё проворнее плавал в мутных водах борьбы за власть, в которые он вынужден был окунуться по уши. Он всё увереннее чувствовал себя в минуты опасности и даже начал получать странное удовольствие от остро щекочущих нервы опасных моментов. Капитан Нахр сказал бы, что юнец попробовал солёной водички и стал мужчиной!

2

На следующий день Риб-адди оделся в тёмно-синюю, из тонкой шерсти с короткими рукавами рубашку, доходящую ему до колен и перетянутую чёрным кожаным поясом. За него он заткнул кошелёк с серебром и кинжал с ручкой из слоновой кости. На голову надел купленную здесь же в порту зелёную шапочку с местным причудливым орнаментом. В таком виде Риб-адди ничем не отличался от тысяч финикийцев, снующих по городским улицам Тира, основная часть которого находилась на острове у побережья. Юноша хотел побродить по городу, но в одном из кривых переулков он вдруг заметил жреца Тутуи, одетого тоже по-азиатски. Толстяк старательно кутался в плащ пурпурного цвета, но его бритая голова, прикрытая коротким париком египетского образца, сразу же выдавала в нём иностранца. Финикийцы и прочие азиаты носили длинные волосы и бороды.

– Куда это он направился? – спросил сам себя Риб-адди, как охотничий пёс сделав стойку, и кинулся вслед быстро удаляющемуся жрецу.

Прилично поплутав по городу, Тутуи зашёл в небольшую таверну на берегу. Он не стал садиться за низкий столик в общем зале, а сразу же направился к коридору, ведущему вглубь здания. Там обычно находились отдельные комнатки для богатых клиентов, которые не хотели есть и пить в одном зале с простонародьем. Рибби подумал, потом сунул руку в золу погасшего очага и вымазал себе лицо, схватил с ближайшего стола пустую грязную миску и пару кружек и лёгкой походкой расторопного слуги кинулся в коридор за жрецом. Юноша почти догнал, неторопливо идущего жреца, но Тутуи не обратил внимания на чумазого малого с грязной посудой, явно направляющегося на кухню. Он подошёл к дверному проёму и откинул полосатую плотную ткань.

– Рад тебя видеть, о достопочтенный жрец, – раздался мужской голос. Говорили на финикийском с явным акцентом.

– Приветствую тебя, отважный воин, Пиямараду, – ответил Тутуи на том же языке.

Риб-адди вздрогнул, словно по его спине провели раскалённым бронзовым прутом. Пиямараду был самым известным пиратом среди племён «народов моря», как называли ахейцев египтяне. О его дерзких нападениях не только на корабли, но даже на целые города слагались песни и легенды, их пели и пересказывали во всех странах Восточного Средиземноморья. Юноша буквально прилип к шерстяной занавеске, уже догадываясь, что услышит. Ему пришлось несколько раз для отвода глаз пройтись по коридору, демонстрируя прыть опытного трактирного слуги. Внезапно к нему, отдуваясь, приблизился толстопузый повар с окладистой чёрной бородой, отвесивший юноше подзатыльник:

– А ну, чумазый, чего встал? Бегом на кухню, оставь там грязную посуду. Живо бери блюдо с рыбой да тащи сюда, – показал повар на дверь, за которой сидели жрец Тутуи с ахейским пиратом.

Юноша вздрогнул, но делать было нечего. Толстяк цепкими руками, пахнувшими перцем и специями, схватил его за ухо и потащил на кухню.

– Набирают разную неповоротливую деревенщину, – рычал он, – но я тебя, чумазая морда, научу шевелить ослиными копытами, выбью дурь из твоей пустой башки.

На кухне юноша бросил миски и кружки на скамейку, схватил большое блюдо с золотистой, только что зажаренной на оливковом масле кефали и кинулся к отдельной комнатке, где беседовали заговорщики.

– Да морду-то утри, горный ты ишак, ведь порядочным людям подавать идёшь, – донёсся вслед голос хозяина кухни.

Риб-адди влетел в комнату, прикрываясь блюдом и, низко склонившись, поставил его на стол. Но юноша мог бы низко не кланяться и не поворачиваться боком к сидящим за столом. Тутуи и в голову не могло прийти, что под видом трактирного слуги к нему заявится его молодой друг. Краем глаза юноша посмотрел на прославленного пирата. Это был высокий, худой мужчина с кудрявой чёрной бородкой, с длинным лицом, обезображенным глубоким шрамом. Его правый глаз был явно повреждён этим давнишним ударом и смотрел куда-то в сторону. Риб-адди поёжился. Вид Пиямараду был малоприятным. Юноша быстренько выскользнул из комнаты.

– Принеси-ка кувшинчик пива! – крикнул жрец вслед проворному, но чумазому слуге.

Курсируя из кухни в комнатку, Риб-адди смог слышать почти всё, о чём беседовали заговорщики. Юноша благодарил богов за выпавшую на его долю удачу. Он узнал, что пират намеревается напасть на самого фараона во время его ближайшей прогулки по морю. То, что за этим стоял Пенунхеб, было очевидно. Все нити заговора явно стекались в руки честолюбивого второго жреца Амона. Рибби был очень доволен собой. Окрылённый успехом, он в очередной раз хотел зайти к жрецу и пирату, как в коридоре к нему подошёл старый слуга с противной морщинистой физиономией и, схватив цепко за руку, спросил:

– А ты кто такой, чумазый? Чего здесь околачиваешься?

– Меня повар нанял на сегодняшний день, ведь подавать же еду некому, – Рибби хотел вырваться, но слуга держал руку мёртвой хваткой.

– Не ври, никого он не нанимал. Я этим занимаюсь, – шипел старик с худым, перекошенным злобным недоверием лицом и колючими серыми глазками. – А ну, пойдём к хозяину. Я выведу тебя на чистую воду. Воровать сюда залез. Ничего, попробуешь палок, так забудешь к нам дорогу.

Риб-адди выхватил из-за пояса кинжал и полоснул им по пальцам слуги. Тот завизжал от боли, его хватка ослабла, и юноша, вырвавшись, кинулся прочь. Он, словно молния, пронёсся по общему залу и уже на улице услышал, как кто-то заорал зычно:

– Держи вора!

Звонкий женский голосок добавил пронзительно с испугом:

– У него нож, он старого Али зарезал.

На улице не оказалось никого, кто захотел бы попробовать ножа чумазого воришки, вылетевшего, как взъерошенный дикий камышовый кот, из трактира. Юноша быстро скрылся в ближайших переулках. Скоро он уже был на судне. Когда подвыпивший жрец ступил на слегка покачивающуюся у него под ногами палубу, его любезно встретил умытый и аккуратно причёсанный юный друг, почтительно кланяясь и предлагая перекусить перед отплытием.

– Ешь без меня, Рибби, – махнул рукой Тутуи, – я уже подзаправился. Какую здесь жареную кефаль в трактирах подают, пальчики оближешь! – Жрец пошёл в палатку на корме спать. – Правда, пиво с нашим не сравнить, да и прислуга грязновата, блюда подают чумазые поросята. Азиаты, одним словом.

Вскоре могучий храп разнёсся почти по всему судну. А Рибби пошёл отыскивать свой кувшин из-под пива. Пора было доставать письма, завтра, как обещал капитан Нахр, они рано утром уже будут у Сидона, где расположилось войско фараона. Судно медленно отчалило от набережной Тира и, распустив кирпично-оранжевый прямой парус, заскользило по голубым волнам прекраснейшего из морей.

ЧАСТЬ 2

Глава 1

1

В эту весеннюю ночь на морском берегу у подножия заросших густыми лесами гор Финикии полновластный властитель долины Нила и всех прилегающих к ней стран фараон Рамсес Второй спал глубоким здоровым сном, как и положено молодому двадцатичетырёхлетнему мужчине, проведшему предыдущий день в непрестанном движении на открытом воздухе. Под утро густые тучи заволокли светлеющее, серо-фиолетовое небо с медленно гаснувшими звёздами и пошёл дождь. Он весело, но недолго побарабанил по крышам палаток полевого египетского военного лагеря, раскинувшегося под стенами финикийского города Сидона, и затих. В походном шатре фараона стало прохладно и сыро. Рамсес открыл глаза, вдохнул полной грудью свежий ароматный финикийский воздух, пахнувший солоноватой морской водой, густым острым йодистым духом выброшенных на берег водорослей и душистой, чуть горьковатой кедровой смолой зелёных гигантов, росших неподалёку на горных склонах, перевернулся на другой бок и снова заснул, потеплее завернувшись в медвежьи шкуры, сшитые в просторное одеяло, оно с трудом прикрывало более чем двухметровую фигуру молодого властелина. Уже погружаясь в тёплые глубины сна, Рамсес с удовлетворением услышал, как успокаивающе привычно шумит неподалёку прибой и изредка перекликаются с проходящими мимо патрулями стоящие на постах египетские часовые. Их хриплые, простуженные голоса походили на клёкот каких-то таинственных морских птиц.

Как только первые лучи восходящего из-за гор солнца окрасили розовато-алым светом заснеженные вершины, высившиеся неподалёку от морского берега, Рамсес проснулся, вскочил со своего походного ложа и стремительно выбежал из шатра. Сегодня был намечен штурм Сидона, крупнейшего и богатейшего из городов Финикии. Точнее, брать приступом решили ту часть города, которая размещалась на суше, на каменистом полуострове, глубоко вдающемся в море. Перед ним находился остров, где располагалась самая неприступная часть Сидона, тоже обнесённая высокими стенами, подножие их день и ночь лизали волны моря.

«До островка тоже дойдёт очередь», – думал молодой повелитель древнейшей страны Востока, зевая и потягиваясь во весь свой огромный рост.

Обыкновенные люди своими макушками не доставали даже до плеча. Рамсес смотрел на них сверху вниз пугающе пронзительным взором, лишь немногие могли выдержать этот тяжёлый взгляд. В лице фараона было что-то от хищной птицы. Огромные глаза, чуть навыкате, могли смотреть, почти не мигая, даже на солнце. Орлиный нос словно выточил искусный скульптор, губы обычно были плотно сжаты, волевой подбородок выступал вперёд особенно выразительно, так как молодой фараон почти всегда надменно и величественно откидывал голову чуть назад. Когда же он сводил прямые густые брови до глубокой складки на переносице и начинал сверкать своими соколиными очами, уголки губ опуская вниз к крепкому подбородку с ямочкой, то придворные падали ниц уже не по привычке и заведённому издревле обычаю, а с искренним ужасом. В облике молодого властелина и вправду было в эти минуты так много беспощадно-божественного, что обыкновенному смертному хотелось раствориться в пыли у его ног или провалиться поглубже под землю, только бы не чувствовать на себе испепеляющий взгляд равного богам исполина.

Но Рамсес не злоупотреблял своим умением повергать в ужас подданных. Он был ещё жизнерадостным молодым человеком, хотя черты ранней зрелости уже отчётливо проглядывали во всём его величественном облике. Ведь с восьми лет он был соправителем своего отца. И хотя поначалу мало понимал в делах огромной империи, но постоянное погружение в этот беспрерывный, не терпящий никаких остановок поток правления, приходилось день и ночь быть в курсе дел своего отца, фараона Сети Первого, выковало из смышлёного, рослого не по возрасту мальчика, а потом юноши умного человека, знакомого со всеми бюрократическими тонкостями работы громоздкого государственного механизма Египта. Кто-кто, а древние египтяне были, пожалуй, самыми ревностными бюрократами в тогдашней вселенной. Но несмотря на свою раннюю зрелость и постоянное общение с канцелярскими крысами, Рамсес не превратился в сухого крючкотвора-чиновника, управляющего страной из пыльного кабинета, заваленного горами свитков папируса. Его спасли от этой участи частые, почти ежегодные военные походы, в которых он обязательно участвовал. Отец, Сети Первый, принялся сразу же, как только пришёл к власти, наводить порядок в отдалённых мятежных провинциях своей империи: Сирии с Финикией – на севере и Нубии – на юге.

Если про кого можно было сказать, что он взращён на барабане, так это про Рамсеса. Воздух военного лагеря, длинные переходы под палящим солнцем, бешеные скачки на колесницах, постоянные упражнения с луком, копьём, мечом и боевым топором закалили его могучее тело и такой же могучий дух. Он не мог представить себя вне родной обстановки военного лагеря: грохота барабанов, призывных команд, подаваемых флейтами, трубами и лужёными глотками командиров всех рангов, грубых перебранок копейщиков с лучниками, ржания коней колесничего войска и, конечно же, рычания боевого льва, которого всегда водили в походы на позолоченной цепи и которого сам фараон лично по утрам кормил отборными кусками сочащегося кровью мяса. Но сегодня с утра никакой еды зверю не полагалось. Ведь предстоял бой! А что может быть страшней голодного, свирепого льва?!

Рамсес услышал возбуждённый рёв и встрепенулся. Нужно было начинать то, что он подготавливал почти восемь месяцев: штурмовать Сидон. Фараон отлично понимал, что без взятия этого самого влиятельного финикийского города останется только на папирусе весь блестяще продуманный и разработанный план подготовки баз снабжения войск в Финикии для обеспечения в будущем глубоких походов на север в Сирию и Месопотамию против главных врагов египетского царства – хеттов[55]55
  ...против главных врагов египетского царства – хеттов... – Хетты – древний народ индоевропейского происхождения, проникший в Малую Азию, Северную Сирию и Ливан с севера. История хеттов распадается на два главных периода. Во время Древнего царства (1750—1450 гг. до н. э.) они образовали государство в современной Центральной Турции со столицей в Куссаре, затем в Богазкее – Хаттусе. Мурсили Первый в 1600 году до н. э. опустошил Северную Сирию и продвинулся до Вавилона, но его завоевания были эфемерны.
  В 1450—1200 годах до н. э. на большей части территории Анатолии было создано более стабильное государство, которое вытеснило царство Митанни и успешно соперничало с Ассирией и Египтом. Падение хеттского царства произошло внезапно, в 1200 году до н. э., когда в регионе началось крупное передвижение народов, часть которых достигла Египта в лице «народов моря». Во время правления Рамсеса Второго хетты воевали с египтянами за главенство в таких богатых и плодородных странах Восточного Средиземноморья, как Сирия и Финикия. Именно хетты открыли способ плавки железа, секрет, который они ревниво оберегали вплоть до своего падения.


[Закрыть]. Необходимо было во что бы то ни стало именно сейчас, пока не подошли основные силы войска противника, полностью овладеть Финикией. Пора было начинать штурм. Рамсес посмотрел на небо своим соколиным взором. Из-за гор уже вставало солнце.

Однако как ни торопился Рамсес к войскам, он невольно залюбовался видом моря. У берегов оно было окрашено в мягко-зелёные, салатные тона. Но если присмотреться, то в волнах, с вкрадчивым шумом рассыпающихся по песчаному пляжу, можно было заметить и синие, и белые, и даже светло-коричневые оттенки. А когда поднимались глаза к горизонту, то отчётливо было видно, как зелёный цвет резко переходил в густой тёмно-фиолетовый, окрашенный багровыми отблесками утренней зари. Фараон ещё раз с наслаждением вдохнул полной грудью свежий морской воздух, повернулся и быстро, широкими шагами двинулся к одному из самых высоких холмов предгорий. С него весь город был как на ладони, оттуда фараон намеревался руководить штурмом жемчужины Востока.

Вскоре Рамсес в сопровождении большой свиты шёл через оливковую рощу. На его бёдрах пенилась мелкими складками гофрированная белоснежная юбка-повязка с такого же цвета передником, доходившим почти до колен. На груди сверкали ожерелье из разноцветных драгоценных камней и золотая подвеска с изображением крылатого солнца. На голове был обычный для египетского воина чёрный короткий парик. Оружие властелина – почти двухметровый сложносоставной лук, тетиву которого мог натянуть, пожалуй, только его хозяин, секиру, страшный меч-секач[56]56
  ...страшный меч-секач... – Со времён Нового царства египетские воины стали широко употреблять мечи с бронзовыми серповидными клинками. Воины-шерданы (сардинцы), служащие в египетском войске при Рамсесе Втором, были вооружены длинными прямыми мечами. Другим распространённым в те времена оружием для рукопашного боя оставались боевые топоры.


[Закрыть], напоминающий по форме огромный серп, а также позолоченные шлем и панцирь[57]57
  ...а также позолоченные шлем и панцирь. – Металлические шлемы были в Древнем Египте большой редкостью. Обычно на воинах были круглые шапочки из кожи или льна, окрашенные в один цвет или полосами, иногда с круглыми металлическими бляхами.
  В Древнем Египте были распространены пластинчатые панцири, которые представляли собой длинные прямые рубахи из кожи или льна с короткими рукавами и стоячим воротником. Они были покрыты горизонтальными рядами крупных продолговатых металлических пластин с округлым верхом и заострённым нижним краем с отверстиями, посредством которых прикреплялись крепкой ниткой к основе. На каждой рубахе насчитывалось до 450 пластин. На рельефе в Рамессеуме, изображающим битву под Кадешом, и сам фараон Рамсес Второй и его враги – хетты – показаны одетыми в панцири из мелких квадратных пластин. На фараоне очень длинный панцирь – ниже колен, с короткими рукавами, покрытый мелкими пластинками. Полагают, что длинные доспехи из крупных пластин были слишком тяжелы и замена крупных пластин мелкими – это попытка облегчить их.


[Закрыть] несли сзади оруженосцы. Весь царский арсенал был изготовлен из редчайшего для того времени материала: закалённого почти до твёрдости стали железа, пластины которого с трудом через тайных посредников вывозили из гор Анатолии, где в то время кузнецы-хетты, единственные в древнем мире, обладали тайной изготовления бесценного металла.

Босыми ногами фараон чувствовал влажную прохладу рыжей каменистой земли, политой ночным дождём. Неестественно вывернутые ветви и стволы деревьев серо-грифельного цвета, опушённые негустой бледно-зелёной листвой, были обильно покрыты росой и блестели в первых солнечных лучах, как лакированные. По роще бродило стадо бело-серых коз, которые неторопливо хрустели свежей весенней травкой. Перед царём Египта простёрлись ниц, только его увидев, трое пастухов. Это были новобранцы, которых их командир приставил к стаду, брошенному местными жителями, укрывающимися за стенами города.

– Что это? – возмущённо воскликнул Рамсес, узнав по набедренным повязкам и чёрным парикам своих воинов. – Вот-вот начнётся штурм. У нас каждый воин на счету, мы вынуждены за золото нанимать даже чужеземцев с далёких островов, а тут три здоровых парня коз пасут!

– Прикажешь, о повелитель, посадить их на кол? – деловито спросил начальник конвоя его величества, огромный детина, свирепо пыхтевший плоским широким носом. Нос выдавал его родство с негритянской расой, хотя цвет кожи был вполне египетский – красновато-жёлтый.

Один из распростёртых на животах у ног фараона новобранцев испуганно охнул. Это был медник Пахар. Его приятели Бухафу и Хеви лежали молча и даже не вздрогнули, когда услышали столь суровый приговор.

– Была бы твоя воля, Семди, ты половину бы войска пересажал на кол, – усмехнулся фараон. – А кто тогда воевать будет?

– Нам очень не терпится повоевать, о повелитель, да живи ты вечно, – подал голос Хеви и поднял от земли свою лукаво-смышлёную физиономию. – Мы лучники, только совсем недавно прибыли сюда из Фив. Но если в наших руках появятся луки, то многие из этих коварных финикийцев свалятся со стен, пронзённые острыми стрелами. А после боя я могу нарисовать большую картину о воинских подвигах нашего фараона, царствуй он бесконечно долго, хоть вот на той скале. А мой товарищ, искусный каменотёс Бухафу, высечет картину в камне, и тысячу лет после нас все будут любоваться подвигами вашего величества при штурме Сидона.

– Так ты, оказывается, художник? Где работал раньше? – заинтересовался Рамсес.

– В Фивах на украшении храмов и гробниц в мёртвом городе, – ответил Хеви. – Там же трудились и мои товарищи – каменотёс Бухафу и медник Пахар. Пахар, кстати, изготавливает превосходные резцы, они режут гранит и мрамор, как свежий овечий сыр.

– Хорошо, отправляйся с товарищами в свой отряд лучников и принимайся за дело. Непокорным сидонянам нужно преподать хороший урок. А о козах не беспокойся, они от этой сочной травки никуда не уйдут. И ты сам и твои командиры смогут вечерком после битвы полакомиться козьи молоком и мясом, – рассмеялся Рамсес.

– О, мой повелитель, – ответил Хеви, – мои начальники боятся ни того, что эти козы куда-нибудь убегут, а то, что в соседнем с нами отряде копейщиков полным-полно любителей жареного мяса, да и колесничие любят свежий сыр, приготовленный из козьего молока.

– Ну, на войне кто проворный, тот и живой, да к тому же и сыт, и пьян, – заметил фараон, явно забавляющийся этим разговором. – Так что побыстрее берите штурмом крепость и бегом назад к вашим мясу и сыру. Тогда ни копейщики, ни колесничие не успеют опередить вас и наложить на них свои лапы.

Когда трое новобранцев вскочили и кинулись что есть духу в расположение своего отряда, Рамсес сказал одному из молодых офицеров, окружавших его:

– Иди, Кер, быстро за ними, проследи, в какой отряд прибегут. Расспроси о них у командира, и если правда, что говорил этот смышлёный парень, то передай начальнику, чтобы поберёг всех троих. Во время штурма в первые ряды их не совал, тем более не гнал на стены. Мне художники ещё понадобятся. У этого умная мысль возникла, – фараон посмотрел на гладкий отвесный склон скалы, возвышающейся над городом.

Рамсес представил, как эффектно здесь смотрелся бы барельеф с его изображением в полный рост, несущегося на колеснице и натягивающего огромный лук. Но тут же вспомнил, что город не только не взят, но даже штурм ещё не начат. Все воины с горячей дрожью в ногах от нетерпения, как огромная свора охотничьих псов, ждут сигнала, чтобы ринуться на стены, скрывающие несметные богатства финикийских торговцев, известных всему Востоку своей оборотистостью и жадностью. Фараон быстро зашагал к своему командному пункту. За молодым гигантом почти бегом понеслась вся его свита. Ближе всех к Рамсесу семенил хранитель его сандалий. По круглой, упитанной физиономии текли струйки пота. Он с ужасом следил за босыми ногами фараона, опасаясь, что какой-нибудь острый камешек или колючка вопьётся в божественную пятку. Тогда свирепый Семди уж точно посадит бедолагу хранителя на кол. Но судьба была благосклонна и к божественным пяткам, и к тому, кто нёс позолоченные царские сандалии. Невредимый Рамсес взбежал на холм, окинул взглядом стены города, свои войска, выстроившиеся под ними большой дугой, и махнул рукой. Тут же бесчисленные барабаны и флейты известили всех, что штурм начался.