Текст книги "Рамсес Великий"

Автор книги: Олег Капустин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

2

Колонны египетских войск пришли в движение. Восемь месяцев ожидали они этого момента, упорно осаждая Сидон. Египтяне соорудили вокруг крепости деревянную стену, названную звучно: «Рамсес, ловящий азиатов», благо на окружающих холмах деревьев было сколько угодно. Сотни патрулей, кружа по окрестностям, постоянные караулы на сторожевой стене пристально следили за тем, чтобы сидоняне не могли провезти и мешка зерна. Военные корабли египтян надёжно блокировали город с моря. В Сидоне начался голод. Египетские же войска ещё осенью, когда приступали к осаде, убрали хлеб с полей противника, но его надолго не хватило. Тогда регулярно стали прибывать морские караваны из Египта, привозя зерно и финики. Египетские воины закалывали захваченный у финикийцев скот и ели вдоволь мяса, как в праздничные дни у себя на родине, умащали тела оливковым маслом и трофейными благовониями, пили лучшие на Востоке финикийские вина. Профессионалам, из которых состояло войско Рамсеса Второго, нравилась такая война. Единственно, что портило настроение египетским военачальникам и самому фараону, так это то, что азиаты никак не хотели сдаваться. Они безрассудно и нагло отказывались приползти на животах, поклониться славе фараона и вымолить дыхание своим носам. Египтян возмущало такое упорство. Поэтому-то они и решили покончить разом с двусмысленным положением – взять город и хорошенько проучить этих невоспитанных азиатов, не желающих признавать славу египетского оружия и превосходство богов долины Нила над своими местными божками.

Египтяне начали штурм с большим подъёмом. Они подступили к тройному ряду высоких, зубчатых, серо-чёрных, каменных стен и принялись штурмовать первый. Копейщики, прикрываясь в передних рядах огромными, с человеческий рост, щитами, обшитыми толстой гиппопотамовой кожей, и двигаясь ровными колоннами, достигли наконец первой, самой невысокой стены и, закинув на неё длинные деревянные лестницы с крючьями на верхних концах, сплошным потоком полезли по ним вверх. Небольшие прямоугольные щиты были прикреплены к спинам. За пояса воины заткнули секиры, боевые топоры и мечи, в зубах крепко зажали кинжалы или широкие ножи. На стене была дорога каждая секунда, и, стремительно поднявшись, бойцы пускали сразу в ход кинжал или нож. В той давке и свалке, которая образуется наверху в первые минуты рукопашной схватки, нет даже мгновения, чтобы выхватить из-за пояса меч или боевой топор, да в сутолоке и не размахнёшься как следует. На гребне стены в эти решающие для всего приступа минуты начиналась ожесточённейшая резня, когда бойцы пускали в ход даже зубы, если кинжал вдруг застревал в рёбрах врага и не было ни возможности, ни времени во всеобщей давке вытащить его и снова пустить в дело. Но защитники крепости отлично знали, что ни в коем случае нельзя допустить египтян на стену. Поэтому-то и били с остервенением с размаху всем, что было у них в руках, по головам египетских ратников, одетых в круглые коричневые кожаные шапочки, обшитые зеленоватыми бронзовыми пластинками. В ход шли и мечи, и топоры, и кистени, и копья, и простые дубины с металлическими гвоздями, которыми, кстати, отлично орудовали местные пастухи, с озверением вымещая на египтянах свою злобу за потерянные стада овец, коз и буйволов, которых пожирала у них на глазах все эти восемь месяцев чужеземная саранча. Среди пастухов особо выделялся горообразный, весь заросший густыми чёрными волосами Дагон, авторитетный предводитель всего сельского плебса[58]58
  ...предводитель всего сельского плебса... – Плебс – широкие слои городской и сельской бедноты. Однако в отличие от рабов, они были свободные люди, пользующиеся в своих мелких финикийских государствах определёнными политическими правами и имеющие пусть и небольшую, но свою собственность. Также имели право иметь рабов.


[Закрыть], загнанного в город египтянами.

– Бей их! – рычал косматый предводитель финикийского мужичья, опуская утыканную гвоздями палицу на голову очередного настырного египетского копейщика, пытающегося взобраться на стену. – Отомстим ненасытному краснозадому ворью за наших коз, овец и коров, – хрипел пастух, с жутким «е-ы-ых», вылетаемым из его глотки, разбивая вдребезги подвернувшуюся ему иноземную голову. – Пусть мясо наших буйволят встанет колом в их поганых глотках.

Разве могла какая-то кожаная шапочка, даже и в бронзовых пластинках, спасти от такого удара! Но египетские воины не прекращали напор. Они лезли и лезли вперёд. Ни оружие, ни камни, сыпавшиеся на головы и спины, не могли их остановить. Но вот сверху полилось кипящее растительное масло вместе со смолами. Оно горело на облитом человеке, и ничем невозможно было стереть эту дьявольскую смесь, которая, казалось, изрыгается самими духами зла из преисподней. А когда к этому ещё добавился расплавленный свинец и олово, пехотинцы с жуткими проклятиями отступили от стен. Защитники города, длинноволосые и бородатые, в пёстрых шерстяных одеждах и в живописных разномастных головных уборах и шлемах, казалось, собранных со всего Востока, торжествующе замахали руками, проклиная врагов и вознося благодарственные молитвы многочисленным финикийским богам. Самой заметной была высокая импозантная фигура в пурпурных одеяниях. Это был верховный жрец Сидона Керет, совмещавший со своей высокой религиозной должностью и царский скипетр. Правда, его власть в военной и гражданской сферах была значительно ограничена Народным собранием полноправных граждан городской общины и Советом десяти, составленных из богатейших и влиятельнейших олигархов города, заправляющих почти всеми делами от имени избравшего их народа. Он возжигал смолистые курения на жаровне и воздевал руки к небесам, призывая благословение богов и их помощь сидонянам. Худое лицо с крючковатым носом горело огнём фанатичной веры. К жрецу подвели только что пленённого египетского копейщика. Он пошатывался, зажимая кровоточащую рану на голове.

– Да будут к нам благословенны боги и впредь! – возбуждённо затряс своей длинной узкой бородкой Керет и вновь взмахнул жаровней, из которой вырвались клубы ароматного густого бело-серого дыма.

Один из воинов, сопровождающих царя Сидона, передал, почтительно кланяясь, верховному жрецу большую, сверкающую золотом секиру и забрал жаровню.

– Примите, о наши владыки, Баал[59]59
  ...о наши владыки, Баал... – Баал (Балу) – в западносемитской мифологии одно из наиболее употребительных прозвищ богов отдельных местностей и общих богов. Наибольшим распространением пользовался культ Баала – бога бури, грома и молний, дождя и связанного с дождём плодородия. Баала именуют богатырём, сильнейшим из героев, скачущим на облаке.


[Закрыть] и Анат[60]60
  ...и Анат... – Анат – в западно-семитской мифологии богиня охоты и битвы. Анат – дева-воительница, сестра и возлюбленная умирающего и воскресающего бога Баала.


[Закрыть], эту скромную жертву, – возопил Керет, взмахнул секирой и опустил её на пленного, который, покорно склонив голову, стоял на коленях. Блеснувшая на солнце секира разрубила несчастного копейщика почти до пояса. Густая багрового цвета струя крови ударила в царя Сидона из перерубленной артерии. Керет протёр залитые горячей кровью глаза и продолжил с привычной аккуратностью рубить на куски агонизирующую жертву. Скоро части ещё трепещущей человеческой плоти разбросали со стен города, как и положено было по старинному финикийскому обычаю.

– Это только начало наших жертвоприношений, о небесные повелители, – заверил царственный изувер своих кровожадных богов. – Даруйте нам победу и вы упьётесь человеческой кровью досыта ещё сегодня до захода солнца!

Керет вытер окровавленные руки о свою пурпурную мантию и, подрагивая козлиной бородкой, с которой проворно скатывались багровые капельки, продолжил размахивать бронзовой кадильницей. Запах человеческой крови смешивался на стене с тонкими благоуханиями возжигаемых драгоценных смол, доставленных в Финикию из далёкой Аравии. Сидонский царь вместе со своими свирепыми богами с удовольствием вдыхал эти изысканные ароматы, причмокивая худыми старческими губами.

Но защитники города рано торжествовали. Раздались громкие команды на египетском языке, протрубили трубы, и на финикийцев, ещё не успевших передохнуть, хлынул поток стрел. В бой вступили знаменитые лучники долины Нила. И недаром их слава лучших стрелков гремела по всему Востоку. Свистя оперением, стрелы с тяжёлыми бронзовыми наконечниками, выпущенные из сложных составных луков, изготовленных из разных пород дерева, рога, кости и даже бронзы, с силой впивались в людей на стенах, шутя пробивая и кожаные с бронзовыми пластинками панцири и даже щиты, покрытые медью. Финикийцы проворно попрятались за зубцы башен и стен, боясь на мгновение высунуться в бойницы.

Египтяне подтащили к стенам высокие деревянные шатры, из которых торчали длинные брёвна-тараны с острыми металлическими наконечниками. Укрытые от стрел противника воины в этих деревянных каркасных осадных сооружениях начали своими таранами буквально сметать верхнюю часть стен – зубцы, бойницы, выступы-балконы, где засели сидоняне. Тех, кто увернулся от тарана, настигали безжалостные стрелы метких стрелков.

– Вот мы сейчас им ещё один гостинчик пустим, – приговаривал громко Хеви, посылая очередную стрелу в защитников крепости.

Он стоял вместе со своими приятелями, а теперь и сослуживцами, бывшими грабителями гробниц за линией огромных щитов, которые невозмутимо держали чёрные до синевы негры со страусовыми перьями в волосах. Лучники по очереди отступали на несколько шагов назад из-под укрытия, выбирали цель на стене, стреляли и быстро шагали вперёд под защиту щитов. Хеви хоть и успел уже прославиться среди лучников своим удивительно острым зрением и меткостью, не мог стрелять из тяжёлого, сложносоставного лука. Сил не хватало как следует натянуть тетиву. Но из простого лука, вырезанного из акации, он пускал каждую стрелу так метко, что повидавший немало командир маленького отряда лучников, состоявшего из шести человек, светло-коричневый нубиец Нахт, только качал своей круглой головой в зелёной шапочке и повторял вздыхая:

– Да ты просто дьявол, а не человек. Сетх твой отец. У тебя что, стрелы заговорённые?

– Успокойся, Нахт, я не злой дух, а человек с острым взором художника и душой поэта, – самодовольно рассуждал Хеви, – и не тряси ты своей башкой передо мной, мешаешь же целиться, – фамильярно прикрикнул он, натягивая тетиву, на командира. Как истинный артист своего дела, он мог это себе позволить, тем более в горячке боя. – В какой глаз попасть вон тому бородатому в жёлтом колпаке на угловой башне?

– В правый! – сказал стоящий рядом Пахар, приложив к бровям мозолистую ладонь козырьком и вглядываясь в защитников угловой башни.

Стрела со свистом ушла в полёт. Все стоящие вокруг Хеви притихли, затаив дыхание, следя за полётом шершня со смертоносным бронзовым жалом. Финикиец в жёлтом колпаке взмахнул руками, замотал длинной чёрной бородой, обхватил ладонями пронзённое лицо и рухнул ничком между двумя зубцами. Через мгновение он уже валялся на спине у подножия стены.

– О, Амон всемогущий, – воскликнул нубиец Нахт, – стрела торчит в правом глазу! – Повернувшись к Хеви, восхищённо и чуть испуганно, он добавил: – Нет, ты и вправду к нам из преисподней явился.

– И не только он, – ехидно улыбаясь, проговорил Пахар, – мы все трое оттуда, из мёртвого города, что на западном берегу Фив. Ну, конечно, не в преисподней, но недалеко мы спускались не раз.

– Прикуси язык, ишак болтливый! – рявкнул стоящий рядом Бухафу. – Принеси-ка мне лучше новый колчан со стрелами, не видишь, этот уже пустой, – он бросил колчан под ноги. – И воды не забудь.

Бухафу с его огромной силой не стоило особого труда освоить стрельбу из тяжёлого составного лука. Он пускал стрелу с такой мощью, что она, когда попадала в цель, насквозь пробивала не только шит, но и финикийца, прячущегося за ним.

Пахар быстро схватил брошенный приятелем пустой колчан и кинулся назад, туда, где на повозке со сплошными деревянными колёсами лежали запасы новых стрел, бурдюки и фляги с водой. Трудолюбивый ремесленник с золотыми руками, которыми он мог быстро и качественно изготовить любой инструмент или оружие, совершенно не умел стрелять из лука. Сколько командир Нахт ни пытался его научить, ничего не получалось.

– Более тупого лучника я ещё не встречал, – ругался старый воин, давая тяжёлый подзатыльник меднику каждый раз, когда тот делал очередную неудачную попытку поразить мишень, поставленную у него прямо под носом.

Оттого и занимался Пахар во время боя подсобными работами, выполняя обязанности оруженосца при своих товарищах. Он едва принёс два колчана, полные стрел, и большую флягу воды, как раздались повелительные звуки трубы. Копейщики, закрепив шиты за спину, вновь ринулись колоннами, как бесстрашные и трудолюбивые муравьи, с деревянными лестницами на стены. Теперь отпор защитников был значительно слабее. Как ни призывал своих богов помочь сидонянам верховный жрец Сидона, облачённый в пурпурные одеяния, обильно политые кровью врагов, на этот раз удача была на стороне египтян. Они сумели захватить почти всю первую линию стен. Ожесточённый бой шёл уже за отдельные не захваченные башни, а в некоторых местах он перекинулся даже на вторую линию обороны города. Рамсес потирал руки, нетерпеливо прохаживаясь по вершине холма, откуда наблюдал за ходом штурма. Но тут случилось неожиданное для египтян. Ворота на небольшом отрезке первой линии, ещё не захваченном штурмовавшими, вдруг распахнулись и оттуда одна за другой начали стремительно вылетать боевые колесницы противника. Быстро построившись в несколько линий, они ринулись в тыл египетской пехоты, буквально разметав её, как бурный ураган ветра разносит плохо уложенные стога сена.

– Хамвесе, ко мне! – крикнул Рамсес, повернувшись к военачальникам, окружавшим его на холме.

Командующий колесничими войсками, или как его называли сами египтяне – начальник коней, подбежал.

– Где наши колесницы?

– Они за холмами, – показал рукой на север военачальник.

– Кто их так далеко разместил от стен города?! – опять закричал фараон. Его лицо налилось тёмно-бордовой краской гнева.

– Мы думали, что колесницы при штурме не понадобятся, – ответил, запинаясь, Хамвесе.

– Вызвать немедленно все колесницы сюда, – приказал Рамсес одному из своих офицеров, – а ты слушай мой приказ, – обратился фараон уже спокойно к командующему колесничного войска. Усилием воли Рамсесу удалось подавить в себе вспышку гнева. Он решительно, но негромко проговорил: – Построишь свои колесницы не широким фронтом, как обычно, а колонной по восемь в ряд. Ударишь вон туда. Видишь, их колесницы, выйдя из двух ворот, распались на два отряда и между ними образовалась брешь. Ударишь в неё. Когда вклинишься, дойдя почти до стены, то прикажешь колесницам развернуться. По четыре колесницы из каждого ряда должны повернуть вправо и влево. Получится две шеренги, которые ударят в тыл этим финикийцам. А дальше за вами пойдут копейщики, и тогда уж ни один финикиец не вернётся обратно под защиту своих стен. Действуй!

Когда фараон вновь обратил свой взор на поле боя, то увидел, что положение египтян ещё более осложнилось. Один из отрядов вражеских колесниц при поддержке пехоты окончательно смял египетские войска и ворвался в военный лагерь, расположенный у моря. Рамсес видел, как наглые хетты и финикийцы грузят на телеги мешки египетской пшеницы, запрягают в них буйволов и везут к городу. Другая часть проворных сидонян разметала по брёвнышку деревянную стену и подожгла её остатки.

– Пропади всё пропадом! – опять вспылил молодой владыка. – Они хотят воспользоваться нашей пшеницей. Если они её увезут, то тогда будут сидеть за своими проклятыми стенами ещё сколько угодно времени, издеваясь над нами. Оружие мне, живо. Приказываю всем моим отборным, – так фараон называл свою гвардию, состоящую в основном из шердан и сицилийцев, – ударить в тыл. Семди, передай Алесанду, чтобы ни один воз с пшеницей не достиг города! Иначе его люди не только не получат жалованья за год, а каждый третий окажется на коле ещё до захода солнца! – приказал Рамсес командующему шерданов.

Фараон быстро надел свой длинный, до колен панцирь, покрытый мелкими позолоченными металлическими пластинками, шлем, вскочил на колесницу, стоящую у подножия холма, и ринулся во главе десятка колесниц военачальников, а также скачущего сзади конвоя к военному лагерю у моря.

Безрассудно было столь малыми силами пытаться разбить большой отряд финикийцев, вторгшийся так далеко в расположение египетских войск, но Рамсес такой задачи перед собой и не ставил. Он хорошо понимал, что на короткое время своим стремительным и дерзким до сумасшествия броском отвлечёт внимание финикийцев, задержит их, а тут должны будут вступить в бой шерданы, отличные, свирепые вояки, которые отнюдь не хотят корчиться на колах, вместо того, чтобы вечерком, как обычно, поесть жареного мяса и запить его хорошим вином. Всё случилось, как рассчитывал молодой полководец. Финикийцы сначала опешили, когда им в тыл ударили колесницы во главе с самим фараоном. Они побросали мешки с зерном, повозки, волов и метнулись к стенам города. Но вскоре, увидев, что их атакует всего лишь горстка колесниц и пехоты, развернулись и обрушились на дерзких нападавших. Тут схватка для египтян стала жаркой.

Рамсесу не впервой было идти врукопашную. В прошлых походах он частенько врубался во главе своих колесниц в плотные ряды пехоты в Сирии и в Нубии, получая после боя нагоняй от своего отца, Сети Первого, который на самом деле гордился своим бесстрашным сыном, но очень боялся его потерять. Теперь Рамсес сам был главнокомандующим и сдержать его уже было некому. Он как морской вал пронёсся по финикийским рядам. Выпустив быстро на скаку все стрелы и раскидав короткие дротики, фараон всё же вынужден был остановиться, так как буквально увяз в облепивших его, как мошкара, воинах в остроконечных колпаках из кожи и войлока, покрытых зеленоватыми бронзовыми пластинками.

– Он наш, мы захватили самого фараона! – вопя от радости, финикийцы, как стая шавок, ринулись на огромного египетского слона.

Но сидоняне и хетты рано торжествовали. Прикрываемый сзади могучим Семди, который ни на шаг не отставал от своего повелителя, Рамсес, схватив огромный меч-секач в правую руку, а в левой зажав секиру, начал с таким неистовством и мастерством отбиваться от нападающих, что, потеряв с десяток людей, посечённых как колосья серпом – мечом царственного жнеца, финикийцы отступили, поражённые.

– Это на самом деле живой бог! – закричал в ужасе один из сидонян весь в пятнах крови своего товарища, которому египетский царь только что снёс голову одним взмахом своего меча.

– А ну-ка расступитесь, трусливые торгаши. Сейчас я проверю, какого цвета кровь течёт в жилах у этого бога с берегов Нила! – прорычал огромный, как гора, хетт с длинным стальным мечом в правой руке и кинжалом в левой.

Он сбросил с плеч, чтобы не мешал, длинный пурпурный плащ, говоривший о его знатности, и остался в одной кожаной рубашке, почти достающей ему до колен, обшитой железными пластинами. На голове сверкал железный остроконечный шлем, украшенный серебряными львами.

– Никому к нам не приближаться, – приказал знатный хетт. По мановению его руки хеттские воины расчистили вокруг него и Рамсеса просторную площадку. – Настал самый великий момент моей жизни, – произнёс человек-гора с толстенными, покрытыми густыми чёрными курчавыми волосами руками и ногами. – Для Тудхали, племянника покойного царя Мурсили[61]61
  ...племянника покойного царя Мурсили... – Мурсили Второй (1345—1315 гг. до н. э.) – царь хеттов. Вступил на престол совсем молодым после скоропостижной смерти своего отца царя Суппилулиумы Первого (1380—1345 гг. до н. э.), основателя новохеттской империи, и своего старшего брата от чумы. Все царствование провёл в боевых походах. Мурсили оставил своему сыну и преемнику Муваталли прочную империю, окружённую сетью вассальных царств.


[Закрыть] и двоюродного брата нынешнего царя хеттов Муваталли[62]62
  ...и двоюродного брата нынешнего царя хеттов Муваталли... – Муваталли (1315—1284 гг. до н. э.) – царь хеттов. Воевал ещё с фараоном Сети Первым. После прихода к власти в Египте Рамсеса Второго война между двумя крупнейшими державами Ближнего Востока того времени продолжилась с ещё большим ожесточением.


[Закрыть], наступал самый главный момент его жизни. Великий бог Грозы Тешуб[63]63
  ...Великий бог Грозы Тешуб... – Тешуб – в хуррито-хеттской мифологии бог грозы. Изображался часто в образе быка. Этот бог был очень популярен в Хеттском царстве. Тешуб и сопутствующие ему божества изображены на барельефе близ столицы царства – Хаттусы.


[Закрыть] подарил мне встречу в бою с самим фараоном. О таком подарке судьбы я и мечтать не мог: отрубить голову царю египетскому или пасть от его меча, есть ли большее счастье для настоящего воина?! – громко рычал горбоносый хетт с большими весёлыми карими глазами и бритым широким подбородком, по которому змеился длинный неровный шрам. – Но ты не думай, что уйдёшь отсюда живым, – добавил он, – про твой меч я так, к слову сказал. Ещё никто не оставался с головой после того, как скрещивал свой меч с моим.

Тудхали засмеялся, обнажив огромные, как у кабана, зубы, и вдруг легко и быстро, несмотря на свой немалый вес, приблизился к фараону. Семди попытался закрыть своего господина, но Рамсес отстранил его:

– Прикрывай мне спину, а об остальном уж я сам позабочусь. Мне давно не приходилось встречаться с равным по силе противником. Помню, последний раз я дрался на дубинах с огромным негром в Нубии. Его чучело по сей день хранится у меня во дворце. Пришла пора прибавить к моей коллекции ещё один экземпляр.

Фараон стремительно бросился вперёд и нанёс сильнейший удар своим огромным мечом, зажатым в правой руке. Тудхали с трудом отбил этот выпад. Насмешливая улыбка исчезла с его широкой дочерна загорелой физиономии с полными красными губами. Хетт крякнул и мощно заработал мечом и кинжалом. Теперь настал черёд защищаться фараону. Но тут-то и проявилось качество, поражавшее всех его противников: несмотря на огромный рост и солидный вес, Рамсес летал как бабочка на поле боя на своих сильных, стройных и длинных ногах. Его стремительность, быстрота реакции и лёгкость были поразительны. Вскоре с хетта слетел разрубленный шлем, панцирь в нескольких местах был уже разодран и сквозь прорехи обильно сочилась кровь. Человек-гора задыхался, пот, смешанный с кровью, обильно струился по его лицу. А фараон выглядел свежим и бодрым, как и в начале боя.

Окружающие хетты и финикийцы были поражены. Тудхали слыл непобедимым бойцом в Анатолии, Сирии, Финикии и Месопотамии. О нём слагались легенды везде, куда хоть раз приходили воины хеттов. А теперь на глазах у сидонян могучий воин, подобно чёрному буйволу сметавший всё, что вставало у него на пути, превращался в мышонка, с которым небрежно играл огромный безжалостный кот.

– Да он подобен богам! – раздались крики суеверных финикийцев. – Разве можно простому человеку тягаться с богом?!

А бог тем временем зорко посматривал поверх голов столпившихся вокруг сидонян, не появились ли наконец его отборные молодцы, шерданы в своих рогатых бронзовых шлемах. И как только увидел, что предводитель его гвардии Алесанду приближается на своей колеснице, а за ним бегут бравые сицилийцы, потрясая круглыми щитами и длинными прямыми мечами, то перестал тянуть бой и стремительно провёл победную серию ударов мечом и секирой. Тудхали громко захрипел, упал навзничь и в конвульсиях испустил дух.

– Подберите труп, сделайте из него чучело и поставьте в угол моего шатра. Пожалуй, этот хетт был посильней нубийца, – небрежно приказал Рамсес придворным, пробившимся к своему повелителю вместе с шерданами.

Но фараон плохо знал хеттов. Они все как один кинулись защищать поверженное тело своего командира и вождя. Как ни пытались шерданы выполнить безжалостное приказание своего фараона, но хеттские воины унесли труп Тудхали с собой. И в дальнейшем всё пошло не так, как хотел живой бог, повелитель долины Нила. Несмотря на удачные действия египетских колесниц, защитники крепости, участвующие в вылазке, правда с большими потерями, но смогли пробиться назад в город. Первая линия стен, изрядно потрёпанная таранами осаждающих, была отбита и тоже осталась в руках сидонян. Египетские войска отступили на исходные позиции, перед которыми дымились головешки, всё, что осталось от стены, недавно называемой звучно – «Рамсес, ловящий азиатов». Сейчас это звучало как насмешка.