Текст книги "Рамсес Великий"

Автор книги: Олег Капустин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Глава 5

1

Ночь была бурной не только для двух любовников. Под яркими южными звёздами жизнь в Фивах замирала отнюдь не везде. Кроме распутства с чужими жёнами, многие отчаянные головушки, столичные жители предавались и другим столь характерным для огромного восточного города порокам, инвентаризацию которых старательно проведут древние иудеи в своей Библии через пятьсот лет. Делали это фиванцы беззаботно и со вкусом. Если бы заскорузлые провинциалы из Палестины, только недавно оторвавшиеся от своих баранов, пригласили бы своими советниками по делам нравственности самого простого жителя стовратных Фив, список смертных грехов был бы значительно длиннее. Что-что, а грешить древние египтяне, как, впрочем, и все народы изысканных древневосточных цивилизаций, умели, и ещё как! Так что в главной жилой части города, луна, проплывая в бездонной вышине черно-фиолетового ночного неба, могла лицезреть много забавного, что творилось на крышах домов обывателей, и ужасного в переулках и тесных двориках кабаков и трактиров. Однако и на противоположном, почти пустынном берегу Нила луна могла заметить нечто странное.

В Западном городе мёртвых, где располагались заупокойные храмы, дома жрецов, служивших в них, и лачуги ремесленников, стояла ночная тишина. Стражники, которые прохаживались по толстым кирпичным стенам, окружавшим город, лениво всматривались в темноту. Всё было как всегда: из пустыни и горных отрогов, где располагались многочисленные могилы и усыпальницы, изредка раздавался тоскливый вой шакалов. (Недаром бог Анубис, стоявший у ворот подземного царства, изображался с головой этого противного животного). Над бронзовыми наконечниками копий стражников бесшумно пролетали летучие мыши, вылезшие из пещер и усыпальниц, где они висели в холодке вниз головой целый день. Теперь мыши спешили к реке напиться воды и подкрепиться мошкарой. Никто на стенах не замечал, как скрываясь за плоскими песчаными холмами, по тайным тропинкам скользят таинственные тени. Это были люди, которые тащили на плечах и спинах какие-то тяжёлые предметы, завязанные в рогожи. Один из носильщиков споткнулся и упал на каменистую дорожку. Несколько металлических ваз, громко звякнув, вылетели из мешка.

– Тише ты, ишак кривоногий! – прошипел косматый высокий широкоплечий мужчина, нёсший, покачиваясь от тяжести, не очень большой предмет, тоже завёрнутый в рогожу.

Он остановился, опустил свою ношу на землю и замер, прислушиваясь. За холмом на стене заговорили часовые, обратившие внимание на подозрительный шум, раздавшийся со стороны, где были расположены усыпальницы фараонов и вельмож прошлых царствований.

– Ну, если они по твоей милости, Хеви, придут сюда проверять, всё ли в порядке, я тебе башку сверну, как гусёнку, мазилка проклятый.

– Да, я разве виноват, Бухафу, что у меня ноги подгибаются, а руки дрожат, как при лихорадке, ведь который час такие тяжести таскаем! Здесь и осёл уже давно бы сдох, а ты требуешь от художника, который только кисточкой всю жизнь работал, чтобы он ишачил, как будто родился с большими ушами и длинным хвостом. Я ведь не каменотёс, как ты, с шеей буйвола, медным сердцем крокодила, спиной гиппопотама и членом, как у шимпанзе, – недовольно ответил сиплым уставшим голосом молодой, хлипкий с виду человек с длинными волосами, собранными на затылке в пучок и перевязанными по лбу ремешком.

– Я тебе покажу шимпанзе, – тихо засмеялся главарь банды. Он не мог долго сердиться на Хеви, избалованного, талантливого и порочного любимца всех распутных девок и хозяев притонов обеих частей Фив.

– Да точно говорю, – продолжал дурачиться Хеви. – Я вот вчера днём видел, как пунтийцы с корабля на цепи выводили здоровую обезьяну. Ну вылитый наш Бухафу: такие же плечищи, и грудь, заросшая шерстью так густо, что там блохи со всех шлюх припортовых могут собраться, да ещё местечко для вшей останется, а уж детородный прибор, так это и не поддаётся описанию, даже богу Мину не угнаться. И рожа просто бесподобна, точь-в-точь, как у нашего предводителя, когда он идёт утром от мамаши Диге после очередной попойки.

– Ты прав, Хеви, – захихикал медник Пахар, подкравшийся тихонько к своим приятелям и услышавший их разговор. – А вы знаете, что у этих здоровых обезьян в их членах косточка имеется, так что у них он всегда наготове, не то что у нас, грешных. Может, и у Бухафу тоже?

Все трое сдавленно заржали.

– Ну, ты у нас, Пахар, знаток природы! Тебя хоть сейчас в «Дом жизни» преподавать, да папирусы писать, – толкнул локтем Хеви в бок своего толстого приятеля.

– А ты почему, Пахар, налегке идёшь? – вдруг спросил грозно главарь.

– Так уже всё из гробницы унесли, третью ночь таскаем, – ответил оправдывающимся тоном медник. – Я вот коробочку с драгоценностями захватил, больше ничего ни из золота, ни из серебра, ни даже из меди найти не мог, нечем поживиться. Не кровать же мне деревянную через пески переть на своём горбу.

– Вот бери эту вазу и тащи, а мне давай драгоценности, – повелительным тоном проговорил Бухафу. – Да и ты, мазилка, быстрей собирай, что вывалилось из мешка, и вперёд к судну. Капитан уже ругался, как мы сюда последний раз топали, ему ведь надо ещё до рассвета с якоря сняться. Он здесь глаза намозолил местной страже за два дня, не дай бог, они на рассвете нагрянут на корабль с обыском. Да пошевеливайтесь вы, – прорычал главарь банды грабителей усыпальниц фараонов.

– Ого, ничего себе вазочка! – проворчал Пахар, взваливая себе на спину мешок.

– Ещё бы, она же из чистого золота, – заметил Бухафу.

На стене стражники никак не могли понять, что такое творится за песчаными холмами: мелькнули какие-то тени, потом раздались странные булькающие звуки, словно несколько человек смеялись, зажимая себе рты.

– Ну, кто попрётся в пустыню, чтобы заливать смешные историйки? – махнул рукой один из стражников. – Не грабители же могил собрались за холмом неподалёку от городской стены, чтобы травить анекдоты да хохотать! Сумасшедших грабителей просто не существует. Наверно, шакалы повздорили, кусок мяса, оставленный у свежей могилы в жертву Анубису, никак не поделят, – убеждённо проговорил он своему напарнику, и вконец обленившиеся стражники не спеша разошлись в разные стороны, позёвывая и пытаясь по крупным южным звёздам на небосклоне определить, когда же их наконец сменят на посту.

А весёлые грабители потащили мешки к реке. Они быстро погрузили золотые и серебряные вещи на готовый к отплытию небольшой купеческий корабль, получили из рук закутанного в серое покрывало с капюшоном на голове человека мешочки с причитающейся им добычей, состоящей из слитков золота и серебра. Затем поспешно отправились к своей, припрятанной в прибрежном папирусе лодке, чтобы поскорее покинуть Западный берег с его Городом мёртвых, где они так хорошо поживились. Но человек в покрывале задержал Бухафу, что-то сказал ему тихо на ухо, и они вдвоём направились к большой лодке, в которой сидели два негра с длинными вёслами.

– Встретимся у матушки Диге, – бросил главарь своим сообщникам.

Вскоре лодка с ним и таинственным человеком в покрывале, быстро исчезла в предутреннем тумане, окутавшим реку.

Неровный край гор на востоке стал уже виднеться на фоне светлеющего неба. Хеви и Пахар, ёжась от сырой утренней прохлады, проворно оттолкнули свою маленькую папирусную лодчонку от берега и налегли на вёсла, чтобы ещё затемно попасть на Восточный берег.

2

Когда Бухафу, войдя в полутёмную комнату, увидел Пенунхеба, сердце грабителя могил ёкнуло. Он всей своей дочерна загорелой и огрубевшей, почти как у носорога, шкурой почувствовал опасность. Звериная интуиция никогда не подводила. Бухафу насторожился. Второй жрец Амона принял его ласково, но именно благожелательный, даже чересчур, тон окончательно убедил разбойника, что он попал в ловушку.

«С чего бы старому хитрецу так ластиться ко мне? Не иначе готовит какую-то большую гадость», – пронеслось в голове у грабителя.

Он услышал, как Хашпур, который привёл его во дворец, мягко, почти неслышно ступая своими большими ступнями, встал у него за спиной.

«Ждёт сигнала, чтобы накинуться на меня», – Бухафу виду не подал, что понял замыслы своих сообщников по грабежу царских усыпальниц.

Каменотёс уверенно стоял большими, грязными, чёрными от загара ногами на прохладном мраморном полу и, набычившись, исподлобья, спокойно, даже с некоторым вызовом смотрел на бледного жреца, одетого в белую тунику и восседавшего на роскошном, инкрустированном золотом и слоновой костью кресле из чёрного дерева. Пенунхеб вдруг поёжился и нервно заёрзал на мягкой подушке, напоровшись на колючий взгляд, сверкающий холодной отвагой из-под спутанной чёрной чёлки. Он на секунду представил, что этот громила, огромной серо-чёрной глыбой нависающий над ним, вдруг накинется на него.

«Зверюга просто разорвёт меня на куски или расплющит в лепёшку, – пронеслось в голове жреца. – Как это Хашпур один с ним справится? А воняет от животного ужасно».

Пенунхеб с брезгливой гримасой на вытянутом, бледном лице взял со столика веер из разноцветных попугаевых перьев и начал обмахиваться изящными, женственными движениями.

– Ты закончил дело? – спросил он небрежно, чуть раздвигая свои тонкие бесцветные губы.

– Да, мой господин, – поклонился Бухафу. – Все драгоценности погружены на корабль. Там было тридцать пять золотых сосудов, сорок серебряных...

– Избавь меня от этих утомительных подробностей, – махнул веером жрец. – С тобой Хашпур рассчитался?

– Да, господин, как и договаривались. Благодарим тебя за щедрость, – снова низко поклонился грабитель.

«О, господи, у него шерсть растёт даже на спине! – про себя ужаснулся виду собеседника Пенунхеб. – Нет с Бухафу нужно кончать. Вон как смотрит на меня зверюга. Этих прикончим и наберём новых, попослушнее», – окончательно решил судьбу стоящего перед ним человека жрец.

– Что теперь собираешься делать? – спросил он.

– Жду нового приказа моего повелителя.

– Ладно, отдохни пока. А когда ты мне понадобишься, я вызову тебя. Иди с богом. Да вознаградит тебя Амон в будущей жизни, – проговорил условную фразу жрец и, откинувшись назад, стал наблюдать за происходящим.

А посмотреть было на что. Как ни ловок и стремителен был Хашпур, но настороженный Бухафу успел своей могучей рукой перехватить удавку, сплетённую из жил носорога, которую тот сзади набрасывал на его шею, и повернулся лицом к нападавшему. Два гиганта вцепились друг в друга и застыли в страшном напряжении. В полутёмной комнате, освещаемой колеблющимся огнём одинокого светильника, стоящего на столе, слышалось только леденящее душу хрипение, напоминающее глухое рычание львов, раздающееся из саванны, когда они повздорят из-за добычи. Но тут вдруг Бухафу коленом ударил в пах слуге жреца и тут же нанёс свой коронный удар головой, по крепости не уступающей гранитной глыбе, прямо в лицо соперника. У Хашпура перед глазами словно полыхнуло алое пламя, и он окунулся в чёрный мрак, почувствовав, как глотку заполняет горячая солоноватая кровь, хлынувшая из разбитого носа. Массивное тело слуги жреца рухнуло и безжизненно распласталось на каменном полу. Пенунхеб, как зачарованный наблюдавший схватку титанов, вздрогнул и отпрянул, вжавшись в высокую резную спинку. Бухафу повернулся к нему, сделал два шага вперёд и поднял свой могучий кулак. Жрец с ужасом смотрел перед собой, его челюсть отвисла.

– У мразь! – вырвалось у Бухафу, и он с брезгливой миной на чёрном, загорелом, небритом лице, какая обычно бывает у человека, который намеревается раздавить ползущую гадину, уже стал опускать свой кулак на яйцеобразный череп, как в дверь заглянул пожилой полный жрец с трясущимися жирными щеками, привлечённый необычным шумом, доносившемся из покоев главы храма Амона.

– На помощь! – заорал он пронзительным тонким голоском, увидев чёрную, огромную фигуру грабителя могил. – На помощь, нашего повелителя убивают!

Бухафу отпрянул от Пенунхеба, резко повернулся и кинулся в открытую дверь. Несмотря на то что он первый раз был в этом дворце, сноровка старого грабителя, который привык пробираться по сложнейшим каменным лабиринтам, помогла ему и сейчас. Повинуясь инстинкту и отличной зрительной памяти, разбойник молнией пронёсся по длинным узким коридорам, просторным залам и дворам и оказался у неприметной калитки в саду, через которую и провёл его Хашпур во дворец. Но калитка была заперта на большой бронзовый, позеленевший от времени замок. Бухафу осмотрелся. Вокруг простирался ночной сад, который окружала массивная глинобитная стена. Высоченные пальмы тёмными стройными силуэтами вырисовывались на фиолетовом звёздном небе. Их огромные перистые листья, словно крылья гигантских летучих мышей, плавно покачивались, тускло поблескивая в лунном свете. Сзади, из темноты послышался глухой шум от ног множества бегущих людей. Острый слух грабителя различил знакомые звуки позвякивания бронзовых наконечников копий о ветки деревьев и друг о друга. Бухафу вновь осмотрелся.

– А будь всё проклято! – прорычал он и с разбегу кинулся на закрытую калитку.

Хотя та была сколочена из массивных досок, для крепости обитых ещё многочисленными бронзовыми пластинками, но такого удара выдержать не смогла. Глинобитная стена содрогнулась. Бухафу с отчаянным рёвом вместе с поломанными досками и вышибленным бронзовым замком с мощным запором оказался в пыли узкой улочки, залитой лунным светом. Удар был такой силы, что даже гранитная голова громилы не выдержала и несколько секунд он лежал на дороге неподвижно, разбросав в стороны длинные могучие руки. Но вот Бухафу очнулся, вскочил на ноги, оглянулся, вытирая рукой кровь, льющуюся из разбитого лба, и кинулся прочь. Он был в родной стихии кривых, узких улочек старого города, на которых провёл большую часть своей жизни в разбоях, пьяных драках или стычках со стражниками. Через полчаса он уже подходил к неприметному двухэтажному зданию с плоской крышей, стоявшему неподалёку от торгового порта. Это был притон, в котором хозяйничала матушка Диге.

3

В то время как Бухафу отчаянно боролся за свою жизнь, его приятели и сообщники лихо проматывали золото и серебро, которое они получили за грабёж усыпальницы одного из фараонов прошлых времён. Хеви и Пахара отнюдь не мучила совесть.

– Пусть ему там на небесах будет также хорошо, как нам сейчас, – провозгласил богохульственный тост художник Хеви, откидывая длинную прядь своих чёрных прямых волос с высокого бледного лба и задорно подмигивая полуголым девкам, окружившим обоих приятелей в просторном полутёмном зале припортового кабачка.

– А нам уж так хорошо, что и думать ни о чём другом нет никакой охоты, кроме вот этих титек! – взвизгнул как поросёнок медник Пахар, осушая объёмистую кружку финикийского вина и хлопая здоровенную бабищу, устроившуюся рядом с ним на циновках. Она поглощала целыми пригоршнями нежнейшие финики, фиги и другие восточные сладости, которыми был уставлен низкий квадратный столик, стоящий перед ними. Видно было, что грабители не скупились в эту праздничную для них ночь.

– Послушай, Хеви, – промурлыкала Мэсобе, красивая эфиопка, жемчужина притона матушки Диге. – Нарисуй нам чего-нибудь весёленькое. Ты это здорово умеешь.

Словно выточенная из светло-коричневого дерева искусным скульптором, Мэсобе полулежала на красном, замызганном тюфячке рядом с художником. Её тонкие пальчики ласково поглаживали юношу и с особой нежностью кожаный мешочек с золотыми слитками, который висел у него на шнурке, крепко перевязанном по тонкой талии.

Когда девицы и посетители услышали, что Хеви собирается рисовать, то почти все присутствующие в просторном зале с низким закопчённым потолком сгрудились вокруг него.

Проворная кисточка в руках художника забегала по красноватой поверхности большого осколка разбитого кувшина. Зрители увидели, как на их глазах возникает презабавная сценка. Осёл в одеянии вельможи с высоким посохом и жезлом в руках, которые указывают на крупного сановника, верховного судью города Фив, восседает с глупо-торжественным видом в высоком кресле, а перед ним мнётся на задних лапах жалкая ободранная кошка, которую приволок к ослу на расправу бык, удивительно смахивающий на главу городских стражников свирепого Меху.

– Вот так и властвуют над нами ослы, – комментировал свои рисунки Хеви едкими замечаниями. – Только нет никого, кто бы это им прямо сказал в их ослиные морды.

– Этот осёл смахивает на второго жреца Амона Пенунхеба! – выкрикнула, заливаясь смехом, эфиопка. – У него такая же вытянутая морда, лысая голова и огромные жёлтые зубы.

– А ты откуда это знаешь, подруга? – спросила, улыбаясь, толстуха, выплёвывая кучу финиковых косточек прямо на пол. – Уже до жрецов добралась? Ублажаешь слуг Амона? И как они платят?

– Ой, Мара, плохо, – махнула ручкой темноликая красавица. – Разве этих господ сравнишь с нашими воришками? Они спустят за одну ночь столько золота, сколько и за полгода холодный осёл из храма Амона не заплатит, как его ни ублажай. Вот за эту широкую натуру и люблю я нашего непутёвого Хеви, ну и за кожаный мешочек с золотишком, который висит у него между ног рядом с кое-чем другим.

Тем временем художник уже нарисовал новую сценку. Мышиное войско с ожесточением осаждало крепость, которую упорно обороняли кошки. Сам мышиный царь на колеснице с впряжёнными борзыми нёсся на врага, выпуская по осаждённой крепости град стрел из огромного лука. Все узнали в длинной фигуре мышиного царя и в его гордом профиле самого Рамсеса Второго. Окружающие крякнули и притихли. Никто не смел хохотать над живым богом, осаждающим очередную крепость где-то в далёкой Финикии.

– Ой, Хеви, – проговорила, хихикая в кулачок, эфиопская красавица, – ну и глупец же ты! Своей смертью ты не умрёшь. Попомни мои слова, посадят тебя на кол перед дворцом нашего владыки.

– Не причитай ты надо мной, Мэсобе, – усмехнулся беззаботно мастер кисточки и, взяв в руки очередной чистый осколок, моментально нарисовал на нём неприличную сценку. Все узнали эфиопку и Хеви. Они сплелись в такой причудливой позе, что у посетителей притона глаза на лоб полезли.

– Ну, ты даёшь, Мэсобе, я о таком даже и не слышала, хотя, казалось, в этом деле ловка! – воскликнула толстуха Мара, разинув рот от удивления и забыв положить в него очередную порцию инжира.

Светло-коричневая красавица только снисходительно хмыкнула:

– Вот поэтому-то и беру я в десять раз больше, чем ты, с клиентов. У меня в голове не ветер.

– Это уж точно, в твоей очаровательной головке воображения больше, чем у всех наших художников вместе взятых, – рассмеялся Хеви и отхлебнул из большой кружки с финикийским вином. – Правда, работает она у тебя обычно только в одном направлении, большей части непристойном, – громко шлёпнув по голому заду темнокожую девицу, он громко крикнул: – Всем присутствующим по кружке лучшего вина! Хозяйка, пошевеливайся, сегодня Хеви угощает!

Матушка Диге вскоре появилась в зале кабачка с большим подносом, сплошь уставленным кружками с вином, которое она выдавала за финикийское.

– Ого, мой лапочка, Хеви, опять нарисовал столько прелестных картинок. А ну-ка давайте их сюда, а то разобьёте, пьяные невежи, или вином зальёте такое чудо.

Хозяйка портового притона тщательно собирала всё, что выходило из-под быстрой кисти Хеви. Он даже частенько расплачивался с ней своими рисунками, когда был на мели. И на этот раз матушка Диге, всплеснув восхищённо толстыми, как ляжки самой откормленной свиньи, ручищами, стала с видом знатока смаковать каждую прелестную картинку, как она выражалась. Она восхитилась рисунком с ослом, пожурила за вольнодумство набросок битвы мышей и кошек и буквально замерла, увидев любовную сценку.

– Ну, милый ты мой, тут ты превзошёл сам себя. Умри сегодня, лучше ты ничего не создашь! – авторитетно заявила ценительница непристойного искусства. – Эту картинку мы вставим в бронзовую рамку, я на это не поскуплюсь, и повесим прямо тут в зале, на самое почётное место, – взмахнула рукой хозяйка, указывая на стену напротив окна. – Твоё искусство, Хеви, соединилось здесь с красотой и удивительной изобретательностью моей жемчужинки, Мэсобе. Теперь, девочка, тебя озолотят, хотя ты и так уже купаешься в золоте и серебре, до меди ведь ты и не опускаешься. Правда, больше половины ты утаиваешь от меня, хитрая девчонка, – повысила голос содержательница притона.

Все присутствующие хорошо знали о жадности мамаши Диге.

– Ладно, об этом мы поговорим потом, наедине, – потёрла свои массивные ладони хозяйка, – а сейчас веселитесь, мои ненаглядные, – обратилась она к посетителям со сладкой улыбкой. – Я от заведения поставлю всем вам ещё по кружке финикийского. Надеюсь, эта картинка вдохновит вас на подвиги, – высоко подняв фривольный рисунок, она игриво подмигнула. – Ну, что вы стоите, девочки, работать надо, а не финики жрать в три горла, – прикрикнула матрона на девиц, проходя по залу с подносом, на котором лежали черепки, от прикосновения кисти талантливого художника превратившиеся из глиняных в золотые. Знатоки, а их в Фивах было немало, щедро платили за рисунки, особенно за те, где высмеивались власти предержащие или изысканно изображались откровенные непристойности. Расчётливая матушка Диге об этом отлично знала. (Через три тысячи лет, извлечённые из земли археологами или грабителями могил и памятников старины, эти черепки уже ценились выше золота. Как это ни странно, люди за прошедшие тысячелетия нисколько не изменились, как и их вкусы тоже).

– И не вздумай наливать неразбавленного вина в кружки, – прошипела хозяйка, проходя мимо старого хромого слуги, разливающего из бочонка дешёвое местное вино. – Эти пьяницы так перепились, что им всё равно, какое пойло лакать, лишь бы в голову ударяло.

В этот момент дверь распахнулась от сильного толчка и в кабак ворвался Бухафу с окровавленной физиономией.

– А ну, быстро, ноги в руки и бегом за мной! – рявкнул он. – Стражники уже близко. Они не ослы и знают, где нас искать. Живее, я сказал, – Бухафу буквально за волосы выволок своих пьяных товарищей из притона. Затем, как котят, поднял в могучих руках Хеви и Пахара и окунул их с головой в канаву, полную водой.

– Ты нас утопишь, сумасшедший! – взвыл Пахар, стоя по пояс в воде и с отвращением отплёвываясь. После финикийского вина вода из канавы показалась ему особенно невкусной.

Тут послышались топот множества ног, звяканье наконечников копий и щитов. Стража стремительно приближалась. Теперь никого уговаривать не пришлось. Все трое подскочили, как волки, услышавшие приближающуюся к ним стаю охотничьих собак, и ринулись в ночную тьму, в сеть переулков и кривых улочек, которые знали, как свои пять пальцев. Грабители молчали, только Хеви выругался на ходу, проведя рукой у себя по поясу:

– Всё-таки, сука, срезала у меня кошелёк с золотишком. Ну, если живым останусь, я покажу этой Мэсобе, как воровать у своих!

– Говорил я, не связывайся ты с черножопой, – понимающе выпалил бегущий рядом Пахар. – Эта эфиопка почище крокодила в речке, чуть зазеваешься, не то что без золота, без шкуры своей останешься.

– Зато какая мастерица! – мечтательно воскликнул художник.

И оба молодых грабителя беззаботно рассмеялись.

– А ну, заткнитесь живо, – повернул к ним свою разбитую физиономию Бухафу. – Спрячемся здесь, – показал он рукой в щель между двумя стенами в узком закоулке. – И чтоб молчок! А потом я такое расскажу, что вам смеяться уж точно надолго расхочется.

Грабители проворно, словно змеи, полезли в тайный лаз, который привёл их в известное только им место, где можно было отсидеться, пока стража обыскивала город.