Текст книги "Рамсес Великий"

Автор книги: Олег Капустин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

2

Ночью Рамсес долго не мог уснуть. Риб-адди ушёл ещё вчера с его посланием к Ахираму и исчез, как камень в воду. Никакой весточки: как реагируют заговорщики на более чем великодушное предложение властителя Египта?

– Может, они смеются надо мной, расценив мои предложения, как проявление слабости? – мелькнула в голове Рамсеса обжигающая его гордость мысль.

Фараон вскочил с широкого ложа, застеленного тонкими льняными простынями, откинув в сторону одеяло из медвежьих шкур. Он широкими шагами стал мерить просторный шатёр из угла в угол. В тусклом свете масляной лампы, стоявшей на круглом столике у кровати, огромное, мощное обнажённое тело казалось ожившим каменным колоссом, копии которого уже наводнили всю долину Нила и подвластные египтянам страны. Поэтому, когда вдруг в шатре появился визирь Рамос, а вместе с ним вступил Ахирам, то сидонский олигарх от волнения не смог вымолвить ни одного слова и даже не упал ниц, что уж совсем было невежливо. Рыжебородый финикиец глазам своим не мог поверить: оказывается, те статуи фараона, которые он видел и считал красивой, но чересчур величественной выдумкой египетских скульпторов, склонных к преувеличениям, особенно когда это касалось их царей, были не просто похожи на прототип. Они даже не могли передать всю красоту и величественную мощь живого властелина.

– О, великий государь, властитель вселенной, – наконец-то опомнился Ахирам, положил рядом с собой ворох пурпурных тканей, которые притащил на своём широком плече и упал к ногам гиганта, – весь Сидон в прахе лежит у твоих ног. Прости, о повелитель, что я так невежливо замешкался, но я поражён. Ты ещё красивее и величественнее тех твоих статуй, которые я видел.

Хотя Рамсес был не женщина, но искреннее восхищение даже со стороны какого-то бородатого и кудрявого, как барана, азиата польстило его растущему год от года самолюбию.

– Ты, как я понимаю, тот Ахирам, кому я вчера направил своё послание! – воскликнул несколько ошарашенный внезапным вторжением фараон. – Ну и как, принимаешь ты мои предложения?

– Полностью, ваше величество.

– Ну, что ж, отлично, – кивнул Рамсес, – можешь встать. Будь моим гостем. В конце концов, дадут мне одеться или я должен принимать гостей и вести переговоры в чём мать родила! – нетерпеливо крикнул он слугам.

Рамос выскользнул из шатра, чтобы позвать замешкавшуюся прислугу. Внезапно из вороха пурпурных тканей, которые принёс финикийский олигарх, раздалось звонкое чихание.

– Кого ты там прячешь, сидонянин? – сдвинув брови, Рамсес схватился за позолоченную рукоятку кинжала, висевшего на шнурке у него на шее. Даже на ложе фараон не расставался с оружием.

– О, не беспокойтесь, повелитель! – произнёс, низко кланяясь и льстиво улыбаясь, Ахирам. – Это приятный сюрприз и ничего больше, не извольте беспокоиться!

Финикиец схватил моток тканей и, придерживая его за один конец, кинул к ногам фараона. Пурпурно-фиолетовые полотна материи с лёгким шелестом размотались, и к ногам Рамсеса упала завёрнутая в них женщина в полупрозрачной алой тунике. Тусклый свет горящих неподалёку масляных ламп, казалось, стал ярче, играя и отражаясь бликами на золотых украшениях усыпанных драгоценными камнями, обвивающих шею, руки и ноги нежданной гостьи. Но ещё больше ослепляла красота незнакомки. Рамсес невольно отступил два шага назад и замер, пожирая её глазами. В ответ красавица с удивлённым восхищением уставилась на владыку Египта и громко произнесла по-финикийски:

– Этот красавчик и мужской статью явно не обижен!

Тут глаза молодых людей встретились.

– Было такое ощущение, что между ними пронеслась молния, – так объяснял этот момент Ахирам в своих воспоминаниях, которым любил предаваться много лет спустя в тесном кругу с близкими родственниками и с бокалом вина в руках. Сейчас же он, глуповато улыбаясь, громко представил гостью:

– Хеттская принцесса, дочь брата царя хеттов Хаттусили[68]68
  ...брата царя хеттов Хаттусили... – При царе Муваталли северо-восточные провинции хеттского государства представляли собой отдельное владение со столицей в Хакписсе под правлением честолюбивого брата царя – Хаттусили.


[Закрыть], несравненная Арианна, она изъявила горячее желание поговорить с вами, ваше величество. Так как ваши державы уже давно в состоянии войны, то пришлось прибегнуть к такому неожиданному приёму, маленькой хитрости, так сказать, чтобы незаметно провести её к вам. Простите, мой великий повелитель, мою дерзость.

С трудом оторвав взгляд от красавицы, Рамсес посмотрел на тускло мерцающую в полумраке рыжую шевелюру Ахирама, на его лукавую физиономию, плохо разбирая, что тот бормочет, хотя и понимал по-финикийски, и наконец осознал, что стоит перед хеттской принцессой абсолютно голый. Он сделал шаг назад и прикрывая одной рукой низ живота, как испуганная купальщица, застигнутая нескромными взглядами, взревел громовым голосом:

– Да когда же мне дадут одеться?!

Вбежавшие слуги с помятыми, заспанными физиономиями нацепили на своего покрасневшего до корней волос господина набедренную повязку и завернули его огромное тело в льняную белую накидку с золотой вышивкой по краю. Накидка эффектными складками ниспадала со стройной фигуры Рамсеса. На его голову водрузили короткий чёрный парик и голубой шлем. Фараон почувствовал себя респектабельным, готовым с честью нести свою великую миссию, принимая пусть и тайных, но высоких гостей иностранной державы. Он с интересом и с некоторым сожалением наблюдал, как Арианна тоже привела себя в пристойный вид, замотав своё удивительно гармонично сложенное и, как это уже признал Рамсес, очень соблазнительное тело длинным пурпурным куском материи из принесённого олигархом вороха, живописно устилавшего пол шатра.

Переговоры начались со льстивого многословия Ахирама. Но Рамсес мало обращал внимания на говорящего и жестикулирующего сидонского олигарха. Фараон не отрываясь смотрел на хеттскую принцессу, и нельзя было сказать, что ей это не нравилось. Наконец Ахирам понял, что он лишний, и подобострастно кланяясь, удалился. Молодые люди остались одни. Какое-то время они просто смотрели в глаза друг друга, а потом сплелись в страстных объятиях. Вскоре слуги в соседних палатках и часовые гвардии услышали страстные стоны и восклицания. Египтян это нисколько не удивило. Их повелитель славился склонностью к любовным приключениям. Единственный, кто не мог скрыть своей досады, так это Ахирам. Он переваливался на своих коротких толстых ногах, проворно семеня по ковру в шатре визиря Рамоса и вознося руки к небу, причитал каждый раз, когда звуки страсти долетали до его больших ушей, украшенных массивными золотыми серьгами с крупными изумрудами.

– И это называется деловой беседой? Ну зачем я согласился притащить эту стерву к фараону! Она же его просто околдовала! Его величество тратит своё драгоценное время на разные глупости в то время, когда решается судьба вашей военной кампании и моего города!

– Дипломатия дело тонкое, – усмехался Рамос, поглаживая сухой ладошкой свой яйцеобразный череп. – Частенько в ней слова отходят на второй план. Не беспокойся, уважаемый, наш фараон, сколько бы он ни был увлечён какой-нибудь красоткой, о деле никогда не забывает.

– Это было раньше, до того как он встретил эту хеттскую колдунью. Я же видел, какими глазами он на неё уставился. Да и она облизывалась, глядя на него, как кошка, подобравшаяся к миске со сливками. О боги, уже светает! Мне пора возвращаться, да и Арианне тоже, нас ждёт тяжёлый, но судьбоносный день! – замахал руками Ахирам, повернувшись к Рамосу. – Ну сделай же что-нибудь, визирь. Ведь скоро в центральном храме Сидона начнётся жертвоприношения. Хотят зарезать моего единственного сына. А я здесь вынужден слушать эти стоны!

– Они уже прекратились, любезный, разве ты не слышишь, – спокойно проговорил Рамос. – Сейчас они поговорят и ты сможешь с принцессой отправиться назад. До рассвета ещё целый час, успеешь, Ахирам. Не бегай ты передо мной, как заведённый, от этого у меня кружится голова, лучше присядь и попробуй вот этот напиток, он бодрит и придаёт силы, – визирь пригласил финикийского олигарха присесть за маленький столик, уставленный вазами с фруктами и посудой.

Тем временем Рамсес и вправду смог оторваться от красавицы, небрежно раскинувшейся на широком ложе. Он, переводя дух, с восторгом рассматривал обнажённое тело хеттской принцессы. То, что оно было прекрасно, его не удивляло. В гареме фараона было много красивейших женщин из всех стран известного египтянам мира. Рамсеса поражало то, с какой страстью и одновременно нежностью его влекло к этой чужеземке.

– Может, ты меня околдовала? – сказал он и притронулся к амулету с бирюзовым глазом Амона.

– Не бойся, Сеси, я не чародейка, – проговорила Арианна звучным, низким, чуть с хрипотцой голосом, который так волновал фараона, и грациозно потянулась всем своим гибким и сильным телом пантеры, не задумываясь о производимом впечатлении. – Можешь отпустить свой амулет. Я так же, как и ты, просто потеряла голову. Со мной это впервые. Я и не думала, что мужчина может быть так прекрасен и так желанен. Но сейчас у нас осталось мало времени, – она взглянула в небольшое оконце над входом в шатёр. Оно уже было не тёмно-фиолетовое, а грязно-серое, постепенно светлеющее.

– Я хочу помочь тебе взять этот город. Я уведу отсюда своих воинов без боя. Но я сделаю больше. Я задержу этого дурака Урхи-Тешуба, сына царя хеттов, которого папаша отправил на усиление своего финикийского корпуса, за горами в Сирии, где он собирает ополчение, пока ты расправишься с нашим войском у стен Библа. По отдельности ты их без труда разобьёшь, воевать ты умеешь. Я видела со стены, как ты прирезал как барана моего женишка.

– Зачем тебе это надо? – спросил Рамсес. Как только разговор коснулся политики, он стал холодным и подозрительным.

– Скажу тебе прямо, – Арианна села на ложе и взглянула в глаза фараону. – Я всё сделаю, чтобы этот грубый вояка, больше смахивающий на животное, чем на человека, царь Муваталли сдох самой гнусной, мучительной смертью. Он изнасиловал меня, когда я была ещё совсем молоденькой, несмышлёной девочкой, он издевался надо мной. Эта жирная свинья умрёт!

– А твой отец, Хаттусили, станет царём? Я правильно понимаю твои замыслы? – жёстко спросил Рамсес и, сдвинув брови, посмотрел на принцессу пронзительным, властным взглядом. Но реакция оказалась совсем другая, чем он ожидал.

– О, милый, – погладила ладонью по его широкой груди Арианна, – как ты царственно прекрасен. Ты силён, можешь быть беспощадным, я это вижу, но в то же время ты изысканно утончён. В тебе нет и намёка на грубое начало, которого хоть отбавляй у моих царственных родственничков, да и у других царей из Ассирии или Вавилона, больше похожих на бородатых кабанов, чем на людей. Даже умереть от твоей руки было бы для меня наслаждением, – принцесса принялась страстно целовать грудь и плечи своего нового кумира.

– Но ты мне не ответила, – фараон, взяв рукой за подбородок Арианны, поднял её лицо, вновь распаляемое страстью, и приблизил к своему.

– Да, Сеси, я буду дочерью царя и тогда стану как равная твоей женой, главной женой. Наши царства будут жить в мире и даже вместе воевать с наглыми соседями, например в той же Ассирии или Вавилонии, где местные царьки уже поднимают головы и зарятся на соседние земли. Да и народы моря на западе что-то очень обнаглели за последнее время.

– Ты меня просто поразила своей широкой политической программой, – заулыбался Рамсес.

– Я тебя ещё больше поражу своей страстью, – лаская фараона, принцесса взобралась на его огромное, горячее тело. – Ты позабудешь всех своих жён и весь свой гарем, а будешь считать каждый день, дожидаясь того момента, когда моя широкая политическая программа будет выполнена и я вновь взойду к тебе на ложе уже законной, главной женой.

– Ты самый успешный дипломат из всех, кого я знал или о котором слышал, твои доводы просто неотразимы, – рассмеялся фараон. – Скрепим же наши предварительные договорённости печатью любви... – продолжил он. Вскоре его дыхание участилось и он забыл о политике.

В шатре у визиря вновь услышали страстные вскрикивания.

– О, лучше бы я сам, собственными руками зарезал собственного сыночка, а заодно и эту хеттскую распутницу! – уже кричал Ахирам, заламывая руки. – Отпусти меня, визирь, отпусти немедленно, я ещё успею до рассвета и спасу своего ребёнка, – олигарх зарыдал.

– Ну, что ты как баба ревёшь, право неприлично даже, уважаемый, – ворчал Рамос, вставая. – Это уже последний этап переговоров. Сейчас всё закончится и ты сможешь вновь тащить свою шуструю принцессу обратно в город, – визирь не спеша вышел из шатра.

– Да что это такое, – злобно взвыл олигарх, оставшись один, – тоже мне, нашли осла, таскать на горбу эту распутницу. Развели тут походный публичный дом! – Ахирам вдруг остановился как вкопанный и пробормотал: – А ведь я и есть глупый осёл, ведь они же не только любовью занимались, но и о чём-то договаривались. О чём? Ну зачем я согласился припереть на собственной шее эту хитрую бестию?! – затряс он своей круглой кудрявой головой.

Однако вскоре олигарх, не привыкший оставаться в дураках, потащил, покряхтывая на своём плече роскошный ковёр, подаренный ему фараоном, а завёрнутая в него принцесса томно хихикала и устало зевала. Ахирам чуть не швырнул ковёр на камни, когда наконец-то приплёлся к стене города, где его уже ждала верёвочная лестница.

– Ну как, всё в порядке? – спросил поджидающий Риб-адди.

– В порядке, в порядке, – проворчал олигарх, разматывая ковёр.

Оттуда к удивлению юноши выпорхнула красивая женщина в алой тунике.

– А это ещё что за младенец? – спросила она Ахирама, указывая на юношу.

– Это человек фараона, – проговорил тихо сидонянин. – Поосторожней с ним, малый хоть молод, но очень шустр.

Подсаживаемая на лестницу принцесса опёрлась ручкой на плечо Риб-адди и прошептала:

– Передай своему повелителю, что Арианна любит его, и держи вот это. Ты сможешь в любое время пройти ко мне, только покажи этот перстень моим людям. Пока, красавчик, у моего фараончика и слуги-то под стать ему, просто лапочки! – принцесса хихикнула, чмокнула в щёку изумлённого молодого человека и проворно полезла вверх по лестнице, быстро перебирая своими цепкими ручками.

Юноша, мгновенно скрыв своё удивление, спрятал незаметно от олигарха перстень и стал придерживать плетёную лестницу, чтобы она не раскачивалась. Ещё долго после того, как Риб-адди вновь вернулся в дом Ахирама, его прикрытое грубой тканью выбеленной туники плечо источало тонкий запах духов, а щека горела от воспоминания о мимолётном поцелуе красавицы.

3

День, так много решивший в судьбе города и его жителей, начался с весеннего бурного ливня. Даже не капли, а струи, волны дождя накатывали на плоские крыши домов, заливали маленькие дворики, в которых росли цветущие алыча, шелковица и персики, зеленеющие платаны и высокие кипарисы. Сидоняне и радовались дождю и досадовали, что не могут выйти на соседние с городом поля, чтобы начать сев.

– Ещё пройдёт неделя, и мы упустим самое погожее время. Что-то нас ждёт тогда осенью? – печалились многочисленные крестьяне, согнанные осадой в город.

Эти настроения чёрного люда значительно повлияли на последующие события. Как только дождь прекратился, народ по размокшим грязным улицам побрёл к главному храму города, который располагался около порта. Горожане постепенно заполнили широкий просторный двор храма, ограниченный с четырёх сторон высокими колоннами. В центре возвышался каменный высокий алтарь, на который вели массивные ступеньки. По ним поднимались жрецы для принесения жертв богам и провозглашения молитв. Вот и сейчас жрецы толпились у алтаря, ожидая своего главу – царя Керета. Рядом с ними стояли мужчины и женщины с младенцами на руках. Царило мрачное молчание, иногда раздавались сдавленные рыдания. Матери приговорённых к смерти детей не могли сдержать своих чувств, хотя по древним обычаям и предписаниям финикийской религии полагалось с радостью наблюдать за жертвоприношениями, чтобы не обидеть кровожадных богов. Жрецы, услышав жалобные стенания, поворачивали свои бородатые головы к тем, кто не мог себя сдержать, и грозили от имени богов страшными карами всей семье.

В первом ряду безутешных родителей стояла и молодая жена Ахирама в пурпурном одеянии и дорогом вышитом золотом платке, закрывающим голову, из-под которого беспорядочно выглядывали пряди чёрных волос, не собранные в обычную для замужних женщин причёску. Женщина прижимала к груди упитанного младенца с толстыми розовыми щеками и живыми карими глазками. Рядом с ней стоял Ахирам, разодетый, как и положено, в лучшие свои наряды. Складки его покрывала, обёрнутого многажды вокруг полного короткого туловища переливались всеми цветами радуги на весеннем солнце, такое количество было вплетено в толстую ткань золотых и серебряных нитей и нашито драгоценных камней. Весил этот наряд побольше, чем иные доспехи. Но лицо Ахирама представляло полную противоположность сияющим одеждам. Оно было смертельно бледно, под глазами – синяки с набухшими мешками. Даже покойники, которых погребали в городе в саркофагах, выглядели значительно здоровее. Это с удовлетворением отметил проходивший мимо царь Керет, главный противник Ахирама по внутриполитическим столкновениям, которые будоражили Сидон вот уже не одно десятилетие, а сейчас достигли своего апогея. На голове царя ярко сиял венец из золота, усыпанный драгоценными камнями, символ верховной власти Сидона.

– Ну, что ж, приступим, – деловито потирая длинные сухие ладони, проговорил главный жрец, стремительно по-молодому взбежав по лестнице к алтарю.

Он поднял длинные руки к небу и скороговоркой прочитал молитву. Широкое одеяние, сшитое из тёмно-фиолетового пурпура, величественно колыхалось на ветру. Длинные кривые ногти на костистых пальцах, покрытые алым лаком, сверкали на весеннем солнце, как крупные капли свежей крови.

– Так, кто у нас первый? – спросил, криво ухмыляясь, Керет, поворачиваясь назад, где у подножия лестницы стояли бледные, как смерть, родители с весёлыми, розовыми младенцами на руках.

Жрецы подошли к жене Ахирама, но та с диким криком вцепилась в ребёнка, не отдавая.

– Я сам его принесу в руки царя, – проговорил мрачно олигарх и обнял свою обезумевшую жену. – Отдай мне ребёнка, иначе он погибнет! – не прошептал, а прокричал ей в ухо Ахирам, но вокруг стоял такой шум и вой, что никто, даже его жена, ничего не услышали. Тогда олигарх ударил с силой в грудь жену, её руки ослабли и Ахирам выхватил ребёнка. Он прижал его к груди и медленно поднялся к алтарю. Там уже ждал, глумливо посмеиваясь, главный жрец. Ахирам обвёл глазами храмовую площадь, сплошь запруженную народом. Он заметил, что алтарь плотным кольцом окружили козопасы Дагона, который тоже стоял внизу, внимательно наблюдая за всей церемонией. Ахирам мрачно взглянул на Керета и положил перед ним своего сына, руки его дрожали. Царь взял ребёнка под мышки, высоко поднял и произнёс сакральную формулу:

– Да примут боги, Баал и Анат, эту жертву, самое дорогое, что есть у нашего первого горожанина Ахирама, – затем положил его обратно на алтарь.

Главный жрец не заметил, что в тот момент, когда он показывал ребёнка толпе, олигарх подменил нож, лежащий на каменной поверхности жертвенника. Керет положил левую руку на голый живот ребёнка, весело улыбающегося солнечным зайчикам, прыгающим по украшениям, висящим на шее жреца, а правой взял ритуальный небольшой, широкий нож с усыпанной драгоценными камнями рукояткой и, крепко сжав её, взмахнул рукой. Толпа замерла. Яркий луч блеснул на лезвии... и все увидели, как высокая фигура, одетая в тёмно-фиолетовый пурпур, задрожав, рухнула на камень алтаря. Ахирам склонился над лежащим у его ног царём и хищно заглянул ему в глаза. Последняя искра жизни вспыхнула в них и погасла. Олигарх быстро поднял жертвенный нож, держа его не за рукоятку, в которую были вделан острый шип с мгновенно действующим ядом, а за лезвие, выпрямился, посмотрел на замершую толпу и прокричал громовым голосом:

– Свершилось чудо! Боги отвергли жертву. Они не хотят человеческой крови, её уже пролито слишком много за последнее время. Баал и Анат покарали Керета за плохое служение. Он мёртв! Принесём же в жертву то, что им будет угодно: я приготовил для этого ягнят, овец, коз, буйволов. Боги напьются сегодня их кровью, а вы все наедитесь вдосталь жертвенным мясом. Так хотят Баал и Анат!

В этот момент Дагон и его козопасы закричали, что есть силы:

– Да здравствует наш новый царь и верховный жрец Ахирам! Боги выбрали его! Будем покорны промыслу божьему!

Некоторые сторонники убитого Керета попытались возразить и пробиться к алтарю, но, попробовав кулаков и дубин пастухов Дагона, быстро притихли. А Ахирам уже примерял царскую корону из сплетённых позолоченных оливковых ветвей, усыпанных драгоценными камнями. На его кудрявую, рыжую, ярко вспыхивающую от весенних лучей солнца голову её возложил Дагон, он бесцеремонно содрал символ царской власти с головы покойного Керета и первым поздравил Ахирама. Народ ликовал. Множество голодных лиц жадно смотрели, как закалывают быков, овец и коз прямо у алтаря. Здесь же разводили костры, над которыми уже крутились огромные вертела с насаженными на них целыми тушами жертвенных животных. Это был беспроигрышный ход: сидоняне уже забыли о Керете и с нетерпением ждали жареного мяса.

Тем временем Ахирам провозгласил, что он хочет заключить мир с египтянами, которые не собираются грабить город, если сидоняне поддержат их против хеттов. Жители города были согласны. Это было как вдруг свершившееся чудо. Оказывается, уже завтра можно было выходить работать на свои поля у стен города, а сегодня каждого ждал кусок жирного жареного мяса, большая лепёшка и кружка доброго вина. Чего ещё надо для счастливой жизни! Горожане толпились вокруг жарящихся быков и баранов, повозок с лепёшками и амфорами с вином, приготовленными Ахирамом. А сам он уже в сопровождении вооружённых слуг, а также козопасов во главе с косматым Дагоном, бодро шагал к царской резиденции в цитадели, чтобы, заняв её, уже до конца своей долгой жизни править славным городом Сидоном. Правда, ещё оставалось выпроводить из города хеттский гарнизон, но с помощью принцессы Арианны это можно было сделать без лишних хлопот и кровопролития. В момент полного торжества первого городского олигарха его жена сидела на ступеньках алтаря в окружении служанок и любопытных горожанок и кормила грудью своего сына, после такой продолжительной прогулки на свежем воздухе у него был отменный аппетит. На лицах матери и всех окружающих женщин, любующихся мирным зрелищем, сияли радостные улыбки.

Уже во второй половине дня, когда огненный шар стал спускаться к густым, тёмно-фиолетовым водам моря, из главных ворот Сидона начали выходить хеттские воины. Построенные в длинную колонну, они не спеша уверенно шагали крепкими волосатыми ногами, одетыми по обычаям горцев в короткие сапожки с загнутыми носками, по пыльной, рыжей, каменистой дороге. С двух сторон росли бесконечные оливковые рощи, спасённые от истребления египетской армии договором между Сидоном и фараоном. За шествием своих противников наблюдал и Рамсес Второй, стоящий в позолоченных доспехах на колеснице, в которую были запряжены великолепные гнедые кони. Конюхи с трудом сдерживали их, колесничий тянул изо всех сил вожжи. Внезапно фараон увидел нарядную повозку. В ней сидела на разноцветных подушках хеттская принцесса Арианна в окружении своих служанок и гордо посматривала по сторонам. Многочисленные серебряные пластины на её высоком, остроконечном головном уборе мелодично позвякивали.

Как только Рамсес увидел принцессу, он приказал своему колесничему пустить коней. Колесница мгновенно вылетела на дорогу и оказалась рядом с повозкой. Фараон улыбнулся Арианне и бросил ей большой букет, составленный из цветущих веток персиков, вишен, яблонь. Он был перевит нитью с крупным жемчугом, внутри букета принцесса нашла золотой медальон, на котором было выгравировано: «Люблю и жду!» Хеттские воины сначала метнулись навстречу колеснице, но когда из неё полетела в принцессу не стрела, а букет, громко рассмеялись и стали стучать копьями и мечами по щитам, явно одобряя поступок галантного египтянина, зарекомендовавшего себя и отважным воином. Арианна надела на шею цепочку с медальоном и, когда Рамсес развернулся и снова проехал мимо любимой, поцеловав медальон, так взглянула на красавца в золотых доспехах, что тот чуть не свалился с колесницы.

– Воистину женские глазки порой бывают острее стрел, – улыбаясь и снисходительно покачивая головой, проворчал визирь Рамос, наблюдавший эту сцену.

Вскоре колонна хеттских войск скрылась за холмами. Рамсес, тяжело вздохнув, повернул к городу и подъехал к главным воротам, где его уже ждал новый царь Сидона Ахирам. Он быстро и покорно опустился перед колесницей фараона на колени, подполз поближе и громко произнёс обязательную при сдаче города фразу:

– О, владыка вселенной, я молю о даровании мне и моим подданным сладостного дыхания жизни!

Сладостное дыхание было милостиво даровано, и жемчужина Востока, Сидон, стал подвластным Рамсесу Второму. Теперь он мог идти на север навстречу приближающимся войскам хеттов, не заботясь о том, что творится у него за спиной. Воины его армии ворчали, что им не пришлось пограбить столь богатый город. Но они надеялись, что уж на севере Финикии и в Сирии им выпадет желанная и богатая добыча. Вскоре и египетское войско, построившись походными колоннами, направилось по пыльным, каменистым, финикийским дорогам на север навстречу изменчивому военному счастью. Египетские ратники верили в своего полководца и живого бога, великого и прекрасного Рамсеса, который неизменно мчался на своей колеснице в авангарде войск.