Текст книги "Прямо до самого утра или Секрет неприметного тупичка"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Не думаю. По-моему, мы попали в войну. Это воины. И, скорее всего, не из той компании, которую мы видели на дороге.

Но в этот момент оба бородача обернулись и подошли (синхронно, как автоматы) к мальчишкам. Прорваться мимо них к дверям было вряд ли возможно – да и к чему? Снаружи те же люди…

Чернобородый что-то спросил. Олег покачал головой. Если сейчас открыть огонь – можно прорваться. На лошадей – и галопом… Чернобородый задал ещё какой-то вопрос.

– Не понимаю, – ответил Олег. Чернобородый свёл брови, что-то сказал белокурому. Тот кивнул и спросил что-то на языке, похожем на слух на финский. – Не понимаю, – ответил Олег снова.

Чернобородый почесал пальцами бороду. Пожал плечами. И, вынув меч, приблизил его к плечу Олега, уже громче сказав одно-единственное слово.

Олег скосил глаза. Меч был не блестящий и ровный, как в фильмах. Клинок во вмятинках и ямках, кромка очевидно зазубрена.

И отточена так, что казалось – к тёмному клинку приварены две полосы солнечного света.

В следующую секунду дубинка Артура ударила чернобородого снизу по запястью. Крик мужчины – не столько болезненный, сколько удивлённый – смешался со звоном упавшего на стол оружия. Вскакивая, Олег коленом перевернул стол (тяжжжёлый, зараза) – и меч белокурого глубоко завяз в крайней доске. Артур ударил второго противника палкой в плечо, но белокурый ловко развернул туловище, пропустил вдоль него палку Артура и, перехватив запястье мальчишки, с силой вывернул его. Чернобородый одной рукой схватил, нагнувшись через стол, Олега за шею – и, охнув, повалился на пол, потому что мальчишка сильно и точно ударил его снизу в нос сгибом ладони. Артур ударом ладони по щеке освободился от белокурого. Но внутрь уже лезли другие воины – с мечами в руках, ещё не понимающие, что происходит внутри, но уже готовые драться.

Олег схватился за револьвер. Артур поднял оброненный белокурым меч. До того, как начнётся драка (с закономерным финалом) оставались секунды, но…

Повелительный отрывистый голос что-то произнёс – и оружие разом опустилось. Даже бородачи, поднявшиеся с пола, отступили в стороны.

В зальчик вошёл человек.

Мужчина.

Он относился к людям, у которых трудно определить возраст. Что было совершенно точно – он не выглядел старым, хотя коротко остриженные волосы были почти полностью седыми, а на лице хватало морщин. Но серые глаза были внимательными и блестели молодо. Среднего роста, очень быстрый в движениях, вошедший напоминал чем-то породистого охотничьего пса. Впечатления особой физической мощи он не производил, нет – но зато от него буквально распространялись волны сигнала: опасен! очень опасен!! смертельноопасен!!!

Олег ощутил это сразу, ещё до того, как разглядел человека – уже просто по тому, как раздались вооружённые люди. Вообще-то это могло показаться странным и даже смешным. Мужчина был одет в серую с синей каймой тунику, потёртые сапоги из коричневой кожи под колено – и всё. На широком поясе с простой тёмной пряжкой, правда, висел длинный меч в чёрных ножнах, но и только.

В установившемся молчании он подошёл к столу, возле которого стояли мальчишки. Подошёл так близко, что Олег ощутил запах конского пота и увидел, что на левой щеке вошедшего – тонкий шрам, а ещё три (два слева и один справа, грубые, широкие) видны на руках.

Быстрый взгляд обшарил обоих с ног до головы.

– Командир, – выдохнул Артур, не опуская меча. – Может, договоримся…

– Как?.. – начал Олег. И испугался. Потому что увидел, как это человек – побледнел. Мгновенно, как будто ему в лицо выплеснули белую краску. Качнулся вперёд, схватился за стол и выдохнул:

– На каком языке?!.

– Что?.. – начал Олег, услышал невнятное восклицание Артура и только после этого сообразил, что… недоговорённый вопрос был задан по-русски!– Вы знаете русский?! – вырвалось у Олега. Стоящие вокруг воины недоумённо переглядывались, но молчали.

Человек коротко усмехнулся – как будто вытолкнул из себя кашель.

– До двенадцати лет я только на нём и говорил, – сказал он. Ещё раз смерил ничего не понимающих мальчишек потрясённым, не в пример спокойному тону, взглядом и продолжал: – Меня зовут Гришка… Григорий. Григорий Викторович Ёлохов. Хотя Григорием Викторовичем меня никто не называл никогда. Я не успел до этого дорасти. Там. На Земле.

* * *

В самом начале лета 1972 года семиклассник (на самом деле, он только перешёлв седьмой, но величал себя уже только так – для солидности) одной из калининских (Калинином тогда называлась Тверь) школ Гришка Ёлохов возвращался домой с практики. Последним, что он запомнил на Земле, было – сворачивает во двор собственного дома, хрущовки-пятиэтажки. И сразу – жара, ярко-ярко синее небо, какая-то тропинка, чужие люди, одетые, как с картинок в учебнике истории, шум, крики…

Очевидно, канал переброски иногда открывался и в те времена. Хотя и не так часто, как сейчас. Гришка не успел опомниться, не успел ничего понять, как оказался в партии рабов, которых гнали на продажу в Лодду.

Правда, тогда он знать не знал, что это Лодда и вообще не очень хорошо понимал, что с ним происходит (общая беда всех, попавших в эту ситуацию). Но зато хорошо знал, что он – двенадцатилетний Григорий Ёлохов – советский пионер. И что безвыходных положений – не бывает.

Первый раз ему здорово досталось, когда с него срывали галстук. Не затем, чтобы унизить, а просто потому, что рабу лишние тряпки не нужны. Понимая, что силой тут ничего не сделаешь, мальчишка сбежал через два дня – ухитрился вывернуться из сковывавшей всех цепи. Его догнали и избили снова…

В общем, скорее всего, до Лодды его не довели бы – да и кому нужен раб, совершивший за семь дней пути три попытки побега и упрямо не желающий подчиняться? Гришку спасла жадность – жадность хозяина каравана, твёрдо решившего хоть что-то выручить от такого неудачного приобретения – и жадность управляющего плантации, мимо которой проходили на восьмой день, решившего задёшево приобрести «заваль».

Пролежав неделю в вонючем, грязном и душном подвале, Гришка решил быть умнее. Всем могло показаться, что он смирился. Управляющий, гордясь тем, что ему легко удалось то, что не удавалось опытному работорговцу, решил пристроить поднявшегося на ноги и не знающего языка мальчишку подпаском к пастуху.

Гришку это вполне устраивало. Пасти скотину он не умел, но старался, пожилой мрачный напарник, хоть и поколотил мальчишку пару раз, но в целом был не злой и охотно учил Чужака (так прозвали Гришку) здешнему языку и обычаям, не отбирал Гришкину часть однообразной еды и никак не пытался демонстрировать свою власть сверх меры.

На самом деле смирения в Гришке было не больше, чем в герое его любимой книжки «Иван» – про мальчишку-разведчика, который ходил по фашистским тылам, прикидываясь нищим. Взрослый на месте Гришки мог бы чокнуться или опуститься, подавленный невероятностью происходящего. Но Гришка и раньше твёрдо верил, что чудеса бывают. А что не только добрые – так что ж… Это только значит, что и добрые – бывают тоже.

Через три месяца он сбежал. По-хитрому, выбрал время, когда напарник увёз на плантацию сделанный сыр. К этому моменту он многое знал об окружающем его мире и решил добраться до горных лесов на севере – жившие там племена не держали рабов и знались с колдовством. В колдовство Гришка не верил, как и положено пионеру, но подумал, что тут так могут называть какие-нибудь невероятные научные умения.

Никто не хватился Гришку три дня.

Добираться было далеко – почти два месяца непрерывной ходьбы по землям Синмейи, где каждый шаг грозил смертью беглому рабу. Но мальчишка прошёл больше половины пути – и только тогда попался. Случайно – искали не его, шла «плановая облава» на беглых рабов.

На этот раз он и не подумал притворяться. Сброшенным с тропинки валуном искалечил двух преследователей. В драке на той же тропинке самодельным копьём – обожженным на огне колом – запорол насмерть помощника охотников за рабами. Ещё двоих – ранил и не был убит лишь потому, что освирепевшие ловцы людей решили взять его живьём и устроить показательную казнь.

И снова ему повезло. Хотя потом он много раз проклинал это «везение» и думал, насколько всё было бы лучше и проще, погибни он – как угодно тяжело! – в тот день.

Среди собравшихся смотреть на «представление» жителей лежащего рядом городка оказался проезжавший бывший офицер имперской пограничной охраны. Старый вояка оценил мужество, с которым держался едва стоящий на ногах мальчишка, когда ловцы (а их отставник глубоко презирал) стали привязывать его за руки и ноги к лошадям, чтобы разорвать. Он тряхнул кошельком – и вид золотых монет опять оказался самым сильным аргументом.

Офицеру не нужны были рабы. Он просто решил помочь храброму парнишке – но… на свой лад. Большинство здешних жителей сказали бы, что это и в самом деле была помощь, милосердие…

Гришку продали в школу гладиаторов…

...Сперва мальчишка пришёл в ужас. Его ужаснула мысль, что придётся убивать людей, которые ничего ему не сделали, и он твёрдо-натвердо решил, что никогда, никогда, никогда… Но те, кто содержал школу, имели огромный опыт «работы».

За неподчинение и нежелание учиться Гришку и не подумали наказывать. Наказали… всех остальных пацанов из группы, в которую он попал. Нет, мальчишка не боялся, что наказанные ему как-то отомстят (да пусть бы забили!) Но видеть, что из-за него мучаются другие, было выше сил Ёлохова.

В ту ночь в камере Гришка потихоньку распустил на полосы грубое одеяло и прокрался к решётке.

Вешаться.

Раз нельзя было жить человеком, раз невозможно было бороться – оставалось не допустить, чтобы тебя сломали.

Гришку остановил один из мальчишек, проснувшийся в этот момент.

Тогда они проговорили до рассвета, сидя на полу под решёткой. Шептались, поглядывали, как светлеет небо. Гришка расплакался (стало легче) и мальчишка, удержавший его от самоубийства, не стал смеяться. Лориа – так звали мальчишку – и стал первым настоящим Гришкиным другом.

Потом он подружился и с остальными. И привык. Жизнь в школе была тяжёлой, но… интересной, временами Гришка забывался, ему казалось, что он просто в каком-то странноватом спортивном лагере… Нет, он не забыл родину, семью – временами тоска скручивала до слёз – но всё это как-то отодвинулось на второй план…

Да, он привык – но не смирился. Просто у него появилась другая мечта. К этой мечте Чужак (так его звали теперь все), шёл следующие одиннадцать лет – три года учёбы и восемь лет боёв.

Через одиннадцать лет двадцатичетырёхлетний Чужак – любимец публики по всей Империи, победитель десятков схваток – получил на Арене Богов свободу из рук самого лугаля. Давно уже не было в живых ни Лориа, ни других приятелей по школе. Гришка был счастлив уже тем, что ни одного из них не довелось убить своей рукой.

Удачливый гладиатор в Синмейе – фигура значительная, даже если он раб. А уж получивший свободу… Гришка завёл свой дом (не мог лишь одного – держать рабов, ему служили только свободные). Часто (и за хорошую плату) давал уроки. Обучал на дому дюжину избранных учеников. Учил офицеров гвардии лугаля. Воевал – два раза уходил добровольцем на южные границы, в джунгли, откуда приходили орды дикарей-людоедов.

И ни на секунду не забывало, что он – Гришка Ёлохов, внук человека, сражавшегося за свободу всего мира и отдавшего за эту свободу жизнь под городом Варшавой.

Так прошло ещё девятнадцать лет. Девятнадцать!!!Ни разу за всё это время Гришка не встречал намёков на то, что есть какие-то пути обратно. Хотя искал… правда, не очень активно. Он привык держать своё слово, пионер Ёлохов, и намеревался сдержать и то, данное ночью возле решётки, с которой свисала верёвка из одеяльных обрывков.

Четыре года назад случайно был раскрыт заговор. Чудовищный по размаху – он охватил почти треть Империи и вовлёк в себя тысячи рабов в городах, на плантациях, в гладиаторских школах – и даже некоторых свободных! А во главе заговора стоял уважаемый человек (хоть и бывший гладиатор), личный знакомый лугаля и многих армейских и гражданских чинов – Григо Ёллу по прозвищу «Чужак»!

* * *

... – В общем, сначала было у меня всего двести человек, с ними и ушёл в леса, – Григорий Викторович вздохнул и широко улыбнулся. – С тех пор уже почти четыре года воюю. По всей империи гуляем! Доходило моё войско и до семидесяти тысяч. Сейчас всего тридцать две. Но бывало, что по десять-двенадцать тысяч оставалось, так что выправимся и на этот раз! – и он подмигнул мальчишке. Снаружи было почти тихо, лишь ветер время от времени дёргал затянутый полог шатра – и тогда металось пламя в широких плоских чашах, стоящих на высоких витых держателях-треногах. Да иногда слышались приглушённые команды ночной стражи и конский храп дальних патрулей.

Заворожённый рассказом, Олег только теперь перевёл дух и осмелился пошевелиться. И сказал первое, что пришло в голову:

– Но это же история Спартака!!!

– А я о чём? – кивнул Григорий Викторович. – Я знаешь – я о нём тогда и подумал, ночью. У меня дома осталась книжка лежать, как раз я её дочитал и собирался в тот день сдать в библиотеку. «Спартак» Джованьолли. Вот так всё совпало… Не читал?

– Читал… – кивнул Олег. И, помедлив, сказал то, что только сейчас пришло ему на ум – и что, может быть, говорить не стоило: – Но вы же должны понимать… такие восстания не побеждали никогда. Никогда за всю человеческую историю, никогда!

Последнее слово Олег почти выкрикнул. Григорий Викторович слушал его с улыбкой, потом кивнул:

– Да всё я понимаю… – и улыбка пропала с его лица. – Я просто… – он снова раздвинул губы, но это была уже не улыбка, а усмешка, – …просто хочу показать кое-кому, что в мире бывают не только рабы и господа. Есть ещё просто свободные люди. И пусть они попробуют не разгромитьнас – это они рано или поздно сделают! – а заставить сдаться! – он стукнул кулаком по столу.

– Заставить сдаться… да… – Олег пробормотал это в ответ на свои мысли. И снова поднял глаза: – Значит вы не пойдёте… не вернётесь?

Глаза Ёлохова вдруг вспыхнули безумной, дикой надеждой. Он привстал. Спросил хрипло:

– Ты… знаешь?.. можешь?..

– Да, – кивнул Олег. – Знаю. Могу.

Григорий Викторович смотрел несколько секунд остановившимися глазами. А потом… потом неожиданно улыбнулся. Улыбнулся своей прежней – мальчишеской улыбкой, как улыбался, наверное, Гришка, которым он был – больше тридцати лет назад:

– А говоришь, «Спартака» читал!

– Читал… – слегка удивлённо ответил Олег. Григорий Викторович качнул головой:

– Тогда вспомни… В самом конце. Красс ему предлагает. Свободу, деньги, даже любимую женщину, даже возможность уехать. И оставить своих людей. Может, Джованьолли всё это и выдумал. Но мне кажется – было такое. И Спартак так и ответил. А я потому и уцелел, что хотел быть похож на него. Всегда.

– Я понял. Ясно, – ответил Олег. И почти простонал: – Простите меня…

– Да ладно… – он хлопнул мальчишку по спине. – А я гляжу – ничего у нас там дела, если такие, как ты… – он не договорил. – Твоих ребят мы вытащим. А пока… – он замялся. – Пока… Ты давай… расскажи мне, как там – у нас?

И Олег – Олег стал врать.

Он врал с ужасом, внутренне содрогаясь от отвращения к самому себе, от омерзения, чуть не плача от понимания, что иначе – просто нельзя. Иначе можно обесценить всё то, чем жил Чужак и ради чего выжил и победил.

Да! Победил, чёрт возьми, победил!!!

Олег врал о Союзе Советских Коммунистических Республик. О городах на Луне и Марсе, об экспедициях в пояс астероидов. О вертолётах в каждом дворе и ещё о чём-то… врал, врал, врал…

Врал без опаски, что тот захочет вернуться. Он и так хотел. Хотел так, что дальше уже и некуда. Просто он – он не свернул бы со своего пути, даже расскажи Олег ему, что люди стали бессмертны и умеют летать в небе и меж звёзд, взмахнув руками.

А ещё Олег очень хотел сказать ему, что смерти нет. Что нет её, чёрной суки, нет её, подлой гадины! Но он бы не поверил. Пионеры не верят в сверхъестественное. Разве что в чудеса, которые делают своими руками…

Но, когда он… когда он закончит свой путь здесь – он поймёт, что смерти нет. И что он всё делал правильно. И, может быть, дойдёт домой. Стряхнёт годы, стряхнёт жуткий опыт, стряхнёт всё, что налипло на него тут. И вбежит в свою квартиру в хрущовке с воплем: «Ма-а, я вернулся!» – двенадцатилетний, каким был когда-то. И мать удивится: «А куда ты пропадал-то?» А он засмеётся – взахлёб, звонко, как смеялся недавно, как не разучился смеяться, несмотря ни на что…

И на следующий день расскажет друзьям интересный сон. А потом вырастет – и, может быть, у него в миребудут Союз Советских Коммунистических Республик, города на Луне и Марсе, экспедиции в пояс астероидов… Вертолёты в каждом дворе!

Может быть, всего этого не стало у Олега – потому что летом 1972 года пропал из его мира Гришка Ёлохов.

Смешно, но эти странные старики, коммунисты, были правы. Личное – не так важно, как общее. Вот только дойти до этой мысли каждый должен своим умом…

... – Всё ещё говорите? – вошедший Артур приглаживал влажные волосы. Положил на пол шлем – круглый, с невысоким двойным гребнем и синей щёткой короткого султана. – Прошу прощенья, командир.

– Ничего… ничего… – Григорий Викторович оглянулся на Артура мельком, но потом, словно проснувшись, повернулся к нему всем телом: – Ну что?

– А вот как вы говорите – ничего, – присев, Артур начал расшнуровывать ремённые сапоги. – Пусто вплоть до этого самого Тале-Тиалу.

Олег с невольной улыбкой наблюдал за кадетом. Нет, всё-таки есть люди, которые рождаются воинами. Вместо того, чтобы послушать рассказ Григория Викторовича хотя бы из вежливости, Артур, оправившись от первого вполне естественного удивления, тут же напросился у него в разведку с конным отрядом к ближнему городу – Тале-Тиалу. И теперь с явным удовольствием, со вкусомкак-то, освободился от пояса с мечом, положил оружие на колени и, вытянув ноги, пошевелил ступнями. Да, подумал Олег, Артур Волков не философ и не рыцарь. Не освободи его он, Олег – кадет лет через двадцать тоже возглавил бы какое-нибудь восстание…

Кажется Григорий Викторович тоже подумал о чём-то таком же, потому что несколько секунд смотрел на Артура с улыбкой. Потом сказал негромко:

– Если бы вы знали, как я рад вас видеть, пацаны… У нас всё ещё говорят «пацаны»?

– Говорят, – кивнул Олег. – А что у Тале-Тиалу пусто – это плохо или хорошо?

– Плохо, – бывший пионер и гладиатор нахмурился. – Против меня послали Сиано Демо. Смешно, он командовал на юге подразделением, в котором я служил инструктором по бою на мечах… Хороший человек. И очень хороший воин, преданный лугалю. Если его нет впереди – а те всадники, о которых вы говорили, конечно, посланы из города за помощью – то где он? Я был уверен, что оторвался от него – и сзади его нет тоже…

– Разве может пропасть целая армия? – удивился Олег. Григорий Викторович усмехнулся:

– Ещё как может… И пропасть, и появиться из ниоткуда…

Он задумался, облокотившись на стол и левой рукой перекладывая на нём какие-то бумаги – не свитки, как можно было ожидать, а именно вполне обычные листы, как будто надёрганные из альбома. Олег тихо поднялся и подошёл к Артуру. Наклонился, сказал негромко:

– По-моему, у него и своих проблем хватает, – Артур кивнул. – Может, нам стоит самим продолжить поиски? Начнём с этого Тале-Тиалу… Далеко до него?

– Пешком – часа три… – Артур положил ногу на ногу. – Поспим, или прямо сейчас пойдём?

– Подожди, – в голову Олегу пришла неожиданно мысль, навеянная то ли приключенческими фильмами, то ли чувством вины и преклонения перед сидящим у стола худощавым усталым человеком, так упорно сражавшимся не за победу, нет – за признание человеческого достоинства. Мальчишка подошёл к столу и кашлянул.

Григорий Викторович поднял голову. Улыбнулся, кивнул.

– Мы собираемся в Тале-Тиалу, – напрямик сказал Олег. – Мы вполне можем сойти за местных, за глухонемых, как собирались вначале. Вряд ли мы себя выдадим, а специально нас проверять тоже не станут – не того полёта птицы. Но я вот что подумал… Мы можем сделать не только своё дело, мы можем ещё и посмотреть там для вас… ну, если вы объясните, что вам нужно высмотреть. Только вы поподробней расскажите нам, как и что, чтобы не наломать дров всё-таки…

* * *

Под утро совершенно неожиданно прошёл дождь – короткий, но бурный, от которого совершенно негде было спрятаться. Олег мрачно подумал, что можно было выйти на полчаса позже, но тут же задавил эту мысль, чтобы не расстраиваться. Тем более, что вскоре взошло солнце, стало жарко, над мокрыми камнями закурилась дымка и на дороге стало довольно людно, не то что вчера. К городу шли пешие, гнали скот, проезжали верховые, ехали на телегах и повозках целые семейства с разным барахлом… Артур вдруг тихо сказал:

– Мда-а… Освободительное движение освободительным движением, а ведь для этих вот крестьян воины Григория Викторовича – просто взбунтовавшиеся рабы, от которых надо держаться подальше…

Мальчишки переоделись в местное. Точнее – разделись под местных, кисло подумал Олег. Идти без трусов было стыдно – хотя подол этой чёртовой хламиды доставал до колен, но так и казалось, что всем всё видно. И револьвер пришлось оставить. Из вещей у мальчишек были только «оборотень» и кошелёк у Олега и дубинка у Артура. Кстати, Григорий Викторович сомневался и насчёт кошелька, но Олег по-прежнему возлагал большие надежды на силу денег, тем более – золотых, и им даже отсыпали ещё и из войсковой казны три десятка местных монет.

– Ничего, – раздражённо ответил Олег – тоже еле слышно, – наши предки без рабов обходились, и эти могли бы. А теперь нечего плакаться.

– Были у наших предков рабы, – возразил Артур. – Холопы были.

– Во-первых, холоп – это не совсем раб, – заметил Олег. – А во-вторых, рабовладельческого строя всё равно не было [14]14
  Распространённое гордое утверждение, что «славяне не знали рабства» – к сожалению неверно. Рабы у славян (как, впрочем, у всех народов) были (холопы, которыми становились в результате пленения, насильственной продажи за долги, брака с холопом или холопкой; закупы – добровольно продавшиеся в рабство за долги; рядовичи – продавшиеся в рабство по каким-то иным причинам с составлением особого договора). Но, во-первых, число рабов никогда не превышало 10-15% от свободного населения (сравните это с Грецией или Римом, где рабов было в 3-20 раз больше свободных). Во-вторых, процедура освобождения из рабства была довольно лёгкой и вполне доступной любому сообразительному, трудолюбивому или просто смелому человеку. В третьих, обращение с рабами было не просто намного, а кардинально более мягким, чем у «цивилизованных народов». И наконец, славяне никогда не перегружали на рабов большую часть физического труда и не считали такой труд «чёрным» и «недостойным свободного человека». Так что рабство в привычном нам «книжном» варианте (с колодками, издевательствами, продажей семей в разные руки, диким самодурством хозяев), к сожалению, пришло в Россию с сильнейшим опозданием, в XVII-XVIII веках – когда окончательно утвердился крепостной строй…


[Закрыть].

– Ну, они же не знают, что можно жить по-другому, – заспорил Артур.

– Кто из нас в ошейнике побывал? – довольно бестактно поинтересовался Олег. Артур не обиделся:

– Не, ты погоди. Я-то знал, что такое свобода. И понимал, чего меня лишили. А большинство рабов даже и не думают о настоящей свободе. В лучшем случае – просто хотят поменяться ролями с хозяевами. Как ты думаешь, почему у Григория Викторовича армия всё ещё не разбежалась? Да они надеются, что победят и он их наградит. А чем? Землями и рабами из местных. Это он о свободе для всех думает… ну, может, ещё сколько-то особо продвинутых, кто пограмотней или поразвитей. А большинство или лично ему преданы или просто хотят сами стать господами.

– А что ж ты тогда так за коня и за шлем уцепился? – иронично поинтересовался Олег. – Лично ему предан или надеешься, что тебя пожалуют виллой и комплектом полевых рабов?

Кадет смутился, помолчал, потом ответил:

– Я – это я. Я бы и вообще тут остался, может быть. Уж больно дело классное – динамит!

– Его же всё равно разобьют. Он и сам, кстати, это знает.

– Да ну и что? – Артур тряхнул головой. – Зато его точно запомнят.

Мальчишки спустили с плеч верхнюю часть своих накидок и наслаждались теплом, по временами бегло осматривая людей рядом. Впереди – уже недалеко – поднимались серые стены Тале-Тиалу.

– Стены так себе, – шептал Артур. – Я так понял, что тут уже лет двести не было никаких бунтов или войн, а этот город – торговый центр чего-то типа провинции. Ночью я видел, что стены спешно укрепляют. Но в город пока пускают всех.

– Думаешь, наши там? – Олег с интересом рассматривал начавшиеся по обочинам дороги статуи. Они стояли слева и справа – высеченные из чёрного камня изваяния распростёрших крылья длинноклювых птиц в человеческий рост образовывали как бы своеобразную стену.

– Если подумать, то скорее всего да. Давай договоримся, как поступим.

– Предлагаю разойтись, – сказал Олег. – Сразу за воротами. Поделим деньги. Ты будешь смотреть насчёт войск и всего такого, а я начну искать наших. Встретимся у тех же ворот в полдень и решим, что делать дальше.

– Договорились, – Артур кивнул.

– Натяни свою хламиду, – сказал Олег. Артур недоумённо посмотрел на него. – Натяни, говорю… там видно ещё, как тебя… били. Ещё решат, что ты беглый раб.

– Блин, – кадет неспешно (молодец) поправил одежду. – Всё. Немеем начисто.

Около ворот возились с десяток человек – с лопатами. Олегу стало смешно. Они откапывали створки! Из могучих досок, окованные металлом, те прочно вросли в землю. Слева и справа стояли по пять-шесть воинов – в жёстких кожаных доспехах, металлических круглых шлемах, с овальными щитами и длинными копьями, наконечники которых походили на сильно вытянутые ромбы. Если исходить из мысли, что это коренные жители Синмейи, то они были похожи на что-то типа древних ассирийцев, и мальчишки на их фоне казались довольно-таки чужими. Впрочем, среди входящих в город хватало людей с кожей, волосами и глазами разного цвета.

Около ворот стояла ещё одна «птичья» статуя. К её лапам, вцепившимся в край вогнутого постамента-чаши, входящие бросали монеты – квадратные медяшки. Олег бросил две, буквально окаменев внутренне от того, что сейчас… Но никакого «сейчас» не произошло – по ним даже не скользнули взглядами, и мальчишки вошли в ворота, которые по-прежнему упорно откапывали, как бы подтверждая интернациональность русской пословицы о громе и мужике.

* * *

Тале-Тиалу не понравился Олегу ещё больше, чем города Оранжевых Песков. Может быть, потому что там он был защищён – непосредственно своим внешним видом и оружием, косвенно – патрулями хаттов. А здесь никакой защиты не было.

Были затиснутые многоэтажными – по три, а то и пять этажей – домами с плоскими крышами грязные улицы, переполненные шумным и напуганным народом. Неприятные запахи (а точнее – вонь) мешались с запахами готовящейся тут и там еды. На мощёной булыжником мостовой тут и там валялась всякая дрянь, среди которой конский и бычий навоз был почти самым безобидным. Олег пару раз вляпался и понял, что про брезгливость надо забыть. Да и ещё хуже было то, что он и правда ощущал себя глухонемым – совсем, начисто. Внезапно ему стало страшно и тоскливо – где сейчас Артур, где Григорий Викторович – два человека, которые в этом мире могут понять, что он говорит?

Нет, есть ещё трое.

Ещё трое, может быть – здесь. Может быть – рядом. И Олег стал внимательно осматриваться и прислушиваться, в то же время делая тупое и равнодушное лицо.

В нижних этажах домов (в точности как на Земле) располагались лавки, закусочные, какие-то конторы – все с яркими вывесками, иногда не более внятными, чем вывеска той придорожной харчевни, иногда – вполне художественными. Воинов на улицах было немного, пешие. Конных Олег увидел только на большой овальной площади, на которую выбрался после часа, не меньше, шатаний по улицам. Двое всадников, очень похожих на вчерашних гонцов, неподвижно сидели верхами возле пяти кольев, окружённых жиденьким кольцом любопытствующих.

Олег не сразу понял, что там вообще происходит. И только подойдя поближе – увидел, что на колья посажены люди.

К счастью, все пятеро были, похоже, уже мертвы. Во всяком случае – ни один из них не шевелился. Понять, сколько им лет и разглядеть лица было почти невозможно – во всяком случае, все пятеро были бородатые и худые, со следами побоев на теле. По кольям на камни натекла чёрная кровь, в ней толклись мухи. Разглядев всё это, Олег поспешно отвернулся, скользнул взглядом по лицам людей вокруг. Лица были равнодушными, изредка – любопытными. Люди переговаривались; мальчишка лет 10, сидя на корточках, с интересом рассматривал казнённых снизу вверх.

Олег повернулся и пошёл к фонтану в другом конце площади.

Женщины набирали стекающую из пяти торчащих в ряд трубок воду в подвешенные на верёвочные ручки цилиндрические кувшины, переговаривались, смеялись. С другой стороны фонтана плескалась в воде ребятня, но все – мельче Олега, намного, и он ограничился тем, что напился и присел на край фонтана, стараясь не глядеть туда, где торчали колья. Больше всего на свете он хотел бы сейчас понимать язык – хотя бы с пятого на десятое.

Рядом остановились двое воинов. Олег подвинулся так, чтобы его прикрыл фонтан – на всякий случай – и увидел, как из улицы вышли ещё трое. Двое обнимали ярко накрашенных девиц (Олег хмыкнул), третий – на ходу играл на короткой дудке что-то весёлое, от чего один из его приятелей то и дело пускался в пляс (почти вприсядку, хлопая себя по бокам), бросая свою нарочито громко хохочущую спутницу. Перед этой командой расступались.

Они тоже подошли к фонтану. Двое стоявших возле него воинов оживились, послышались громкие восклицания, потом появился небольшой бурдючок – кажется, встретились приятели. Девицы надули губы. Одна присела на край фонтана и вздохнула; вторая поболтала ногой в воде. Нога была ничего – с гладкой кожей, стройненькая и открывшаяся до самого практически верха. Олег уставился на неё почти против своей воли. Девица поймала этот взгляд и улыбнулась мальчишке профессиональной улыбкой (и зубы хорошие), что-то сказала, качнув головой в сторону улицы. Олег развёл руками, помычал, показал на рот и на уши.

Лицо девушки сделалось искренне сожалеющим. Она присела рядом, снова что-то сказала, погладила с улыбкой щёку Олега (тот напрягся, но не двигался – прикосновение было приятным и пришла даже соблазнительная мысль – а если…) Но тут её напарница издала предупредительный возглас, послышался какой-то шум, рык – и мальчишка невольно взвился на ноги.

Один из воинов, пьяно раздражённый наглым покушением на его собственность, мгновенно забыл, что минуту назад ему уже не было до девчонки дела и ринулся примерно наказывать наглого селянина. Обдавая Олега запахом вина, он замахнулся кулаком… и, коротко хрюкнув, осел на камни. Олег нанёс ему единственный удар – ребром ладони пониже уха – и отскочил.

Немая сцена.

Дальше всё смешалось. На Олега бросились сразу двое. Девчонки (едва ли из особой симпатии к мальчишке, скорей из присущей всем представительницам их профессии любви к скандалам) с визгом повисли на одном и всей компанией рухнули в фонтан. Второй, не долго думая, рубанул мальчишку мечом, промахнулся и, не успев ничего понять, отправился туда же, получив пинок в зад. Олег развернулся на пятке, готовясь встретить атаку двух других – но один из них, стоя на месте, смеялся, а второй, присев, пощупал шею лежащего воина (тот замычал и завозился) и что-то коротко сказал. Смеявшийся кивнул, потом обратился к Олегу и с явной досадой махнул рукой, когда тот повторил жест с ушами и ртом. Удержал выбравшегося из фонтана. Девчонки и тот, кого они завалили, вылезать уже не стремились – они с визгом и хохотом плескали в воина водой, он весело рычал и отбрызгивался, женщины с кувшинами ругались, мелкота орала подбадривающее.