Текст книги "Прямо до самого утра или Секрет неприметного тупичка"

Автор книги: Олег Верещагин

– Артур, я не нашёл Марата, – Олег порывисто сел. Кадет наконец открыл глаза:

– Ну не нашёл, так не нашёл… Эвакуируемся, там что-нибудь придумаем. Главное, что всех наших собрал.

– Собрали, – поправил Олег. Но Артур возразил спокойно:

– Собрал. Ты собрал. Без тебя ничего не было бы.

Олег собирался опять беспредметно возразить. Но послышались шаги, усталый шум беженцев затих – в башенный зал вошёл офицер-уррв в грязной форме.

Вошедший офицер что-то громко сказал – и стало тихо. Он поднял руку и заговорил – отрывисто, Олег не мог избавиться от ощущения, что это просто лает сторожевой пёс. Уррвы вокруг переглядывались, кто-то из женщин заскулил, но тут же умолк. Офицер сделал ещё несколько странных, нечеловеческих жестов (уже молча) – но уррвам они, очевидно, что-то говорили.

Люди увидели, как начали подниматься дети и подростки – кто быстро и решительно, кто почти неохотно, но без промедления. Они подходили к куче оружия и выбирали что-то из неё, брали боеприпасы и выходили. Чаще всего – не оглядываясь на своих родных, которые теперь уже не могли сдержать криков, почти человеческих. Но ни одна мать не остановила сына. Впрочем, некоторых, уж слишком маленьких, останавливал и возвращал офицер.

– Что они делают? – прошептала Саша. – Там же совсем дети, младше Борьки…

Странно, но офицер услышал. Он повернул лицо к людям и сказал, с трудом подбирая слова:

– Смерррт… за све… ту и там. Но… любче… измеррррт в детса… неггг быт… ррроб.

И отвернулся, следя за тем, как вооружаются дети и подростки.

– Аой! – вдруг сказала одна из женщин, гладя руку подошедшего к ней попрощаться сына – на вид одних лет с Олегом. И резко оттолкнула его…

– Аой! – поддержала её другая. И через несколько секунд слаженно и дружно слышалось в зале:

– Аой! Аой!! Аой!!! Аой-аа!!!

– Что он сказал – офицер? – спросил Тимка. – А?

– Что-то вроде того, что лучше умереть ребёнком, чем жить рабом, – сказал Юрка. И крикнул: – Слышите, мы тоже пойдём!

– Пойдём! – поддержал Кирилл. Офицер повёл рукой:

– Нем. Оберрреч… приказ…

Отсалютовал – и вышел тоже. Следом за своим наспех собранным отрядом.

– Совсем плохо, – сказал Борька. – Видите, у них совсем плохо… а мы тут крупу переводим!

И зло двинул ногой по пустой миске.

Она насмешливо задребезжала на каменном полу.

* * *

– Всё, – Макс сел на корточки, посмотрел вокруг, потом оглянулся на дверь – которая вела на лестницу вверх. – Дирижабли, много. Не меньше дюжины. Идут от гор сюда. Ну, не сюда – в порт идут. И их даже никто не перехватывает…

Всю первую половину этого нового дня ребята и девчонки – кроме младших, которых не выпускали, и Генки с Димкой, которые сами не двигались с места – время от времени, мучаясь бездельем и неизвестностью, выходили на крышу – посмотреть на панораму боя. И вот – пожалуйста.

Артур встал. Привалился к стене. Оттолкнулся лопатками, прошёлся туда-сюда. Олег, растирая ногу (рана чесалась), смотрел в пол. В нём нарастало какое-то дикое, бессмысленное, но всепоглощающее желание – сделать хоть что-то, лишь бы прекратилось это бессмысленное сидение на одном месте…

– Далеко идут? – спросил Артур. Макс, тянувший и дёргавший себя за свой «конский хвост», сморщился:

– Километр, не больше… параллельно башне.

– Ты что придумал? – Олег поднял голову. На Артура в этот момент уставились все.

– Смотри, – Артур присел возле оружия, сваленного в углу.

– Что тут? – Олег подошёл. Артур подвытянул винтовку – массивную, с длинным стволом, казавшимся тонким из-за общего размера. Под стволом крепились расставленные сошки. Мушка была высокой, приклад снабжён толстой резиновой накладкой.

– Тяжёлая винтовка, – Артур вытащил оружие целиком. – Вон ещё одна… Типа наших ПТР с Великой Отечественной… Знаешь, что такое ПТР? – Олег кивнул. – Их пацаны воюют, а мы что, хуже? – тихо спросил Артур. – Как он там сказал – лучше умереть ребёнком, чем быть рабом?

– Что предлагаешь? – Олег вытащил вторую такую же. – О, тяжёлая…

– Влезем наверх и попробуем бить по дирижаблям… Они же думают, что тут одни беззащитные, ходят мимо… Мелких и девчонок не берём. И Юрку, он побитый весь вон какой.

Олег кивнул. Повернулся и позвал негромко:

– Макс, Кирка, идите сюда.

Караваев с Сигаевым подошли сразу.

– Пойдёте с нами? – напрямую спросил Олег. Мальчишки переглянулись. Макс кивнул. Кирилл потащил из кучи тяжёлый, похожий на экзотическую змею, патронташ, в котором (как у охотников) торчали патроны размером с две ладони.

– Мы тоже! – крикнул Борька. Но Артур рявкнул в ответ:

– Привяжу! Честное слово, привяжу!

– Мы можем патроны подносить! – поддержала мальчишку Олька Томилина. Артур отмахнулся, взваливая на плечо винтовку.

Олега, как ни странно, немного покоробило, что Юрка промолчал – полулежал и смотрел, как они вчетвером идут к двери. Но он тут же прогнал эту мысль и добавил около самой лестницы:

– Сидеть здесь всем. Это приказ…

...Вид, открывавшийся с дозорной башни, был страшным и завораживающим одновременно.

Наземный бой шёл возле императорских статуй. Гранитные гиганты равнодушно смотрели на дальние горы, а возле их ног кипела схватка, временами перераставшая в рукопашную. Севернее линия обороны уррвов отползла почти к самому океану. Над портом клубились дымы и полыхало пламя. Канонерки обстреливали наступающих баргайцев и пока что не допускали их к причалам, от которых то и дело отваливали самые разные суда – от парусных ботов до круизных лайнеров, сюда прислали всё, что было у Ленниады. Но прикрыть порт с воздуха было труднее – дирижабли уррвов вели тяжёлый бой. Олег видел, что множество кораблей горит и тонет. Различил и сотни точек на полыхающей воде… Южнее уже в прибрежных кварталах тоже сражались – наверное, туда отошли Станац, Драгило и Манче. Как там Светка, жива ли вообще…

– Сволочи, что же они делают, фашисты… – выдохнул Кирилл, не отрываясь, глядевший в порт. – Там же женщины и дети! Там совсем нет военных!

– Ещё идут! – Максим выкинул руку в сторону от башни. Мальчишки разом обернулись туда.

Девять баргайских дирижаблей шли над городом со стороны гор широким клином на высоте примерно километра. Они не снижались, опасаясь огня с земли, но из брюха у каждого уже опустились рельсы бомбосбросов.

– Твари, – выплюнул Артур, подходя к мощному парапету. Положил винтовку между зубцами, сел за нею. – Патрон.

– Патрон, – повторил Олег, кладя своё оружие рядом. Сейчас всё было ясно, не было мыслей о том, кто хорош, кто плох и чувства надвигающейся бессмысленности, как в Оранжевых песках.

Да, всё было ясно. Мир разом раскроился на хороших и плохих. И хорошие были похожи на волков, а плохие были людьми… нет. Они были похожина людей внешне, а это другое.

Затвор с удобным стеблем мягко клацнул. Пальцы Макса втолкнули в чёрный канал длинный патрон.

– Бьём по первому, – сказал Артур. – Ты по левому движку, я по правому.

Олег кивнул молча, втиснув приклад в плечо. Прицельной планки у этой штуки не было, только мушка. И на этой мушке чуть покачивался за размытым диском бешено вращающегося винта чёрный круг двигателя.

Бдам!

Сильнейший удар в плечо, от которого вздрогнуло всё внутри. В ушах повис тонкий протяжный отзвук «ммммммм».

– Патрон! – заорал Олег, как в каком-то старом кино, рванув затвор. Гильза выскочила… вот, новый патрон… закрыть… прицелиться…

Бдам!

И Олег увидел, что размытый диск постепенно превращается в отдельные лопасти, всё ещё пытающиеся вращаться, но слабее и слабее… а из двигателя потянул чёрный дым!!!

– Патрон!

– Смотри! – голос Макса тоже звенел металлом. Наплывавшие сзади дирижабли стали расходиться в стороны от потерявшего ход товарища… но левый не успел! Дирижабли столкнулись, машины мотнуло, они навалились друг на друга…

– Уррраааа!!! – орал кто-то. Олег увидел, что Артур стреляет – стреляет в лоб уходящей в сторону машине, стреляет снова и снова – и закричал:

– Да патрон же!!!

С металлическим шелестом патрон вошёл в ствол.

Но из-за передней сбившейся, смешавшейся тройки (два дирижабля сталкивались снова и снова, третий неудержимо валил в сторону) выходили ещё шесть. Они разворачивались в линию и закрывали небо, идя к башне.

Но почему-то совсем не было страшно. Может быть, потому что в порт они не шли? А это сейчас стало самым-самым важным…

– За парапет! – Артур сдёрнул винтовку и повалился на пол. Через долю секунды упали и другие мальчишки. А ещё через долю – по старинной кладке с рёвом и громом ударили очереди пулемётов.

Олегу показалось, что закачалась вся башня – до основания. И уж во всяком случае – камни, к которым он прижимался, тряслись и вибрировали точно. Воздух наполнился сладковатым вкусом горелого, визгом и воем. Приоткрыв зажмуренные в первую секунду глаза, Олег увидел кулак Макса – дёргающийся, с торчащим из него патроном.

Сейчас дирижабли подойдут и высадят десант. Эта мысль только и осталась в голове… но стрельба вдруг прекратилась. А потом – голос Юрки:

– Наши! Вставайте, наши!

Три белых дирижабля – и откуда взялись! – уже вели бой с шестью вражескими. Юрка, не переставая кричать «наши», волок к краю пулемёт на треноге. Следом «на трёх ногах» передвигался Борька – мелкий подлец с натугой тащил цинк.

– Пошёл отсюда! – заорал Артур, возвращая винтовку обратно.

– Не! – тявкнул Борька, неожиданно умело заправляя ленту в открытый Юркой казённик.

– Убью!

– Не!

– В наших не попади! – крикнул Артур Юрке, отчаявшись припугнуть Борьку.

– Не! – ответил тот. – Во, а как его… а, понял! – он с лязгом передёрнул затвор, едва не отхватив Борьке палец.

Очевидно тут же забыв о башне, дирижабли баргайцев старались прорваться к порту. Мальчишкам на башне это было на руку – враги выходили прямо под их прицел. Но они какое-то время не стреляли – мешало воспоминание о том, как били по камню пули. Страхмешал, что там говорить…

И вдруг Макс закричал – иначе не скажешь, закричал отчаянно и сорванно:

 
– Не о том разговор, как ты жил до сих пор,
Как ты был на решения скор,
Как ты лазал на спор через дачный забор
И препятствий не видел в упор…
 

– Патр-р-рон! – рыкнул Олег, вжимая приклад в плечо. Ему откликнулся пулемёт – одной бесконечной очередью стрелял Юрка, стоя на коленях, а рядом Борька, как в кино, подавал ему ленту из цинка, держа её на руках.

 
– Да, ты весело жил, да, ты счастливо рос,
Сладко елось тебе и спалось,
Только жизнь чередует жару и мороз,
Только жизнь состоит из полос…
 

...Рвётся дирижабль – вернее, рвутся под его надутым брюхом бомбы, и дирижабль подкидывает снова и снова, как будто он в ужасе старается залезть повыше от этих взрывов – и из разодранной гондолы падают и падают фигурки…

 
– И однажды затихнут друзей голоса,
Сгинут компасы и полюса,
И свинцово проляжет у ног полоса,
Испытаний твоих полоса…
 

...Приклад со страшной силой лупит в плечо. Почти ничего не слышно, только какой-то тонкий вой… а, это белый дирижабль тянет мимо башни – вниз, совсем рядом, бешено вертится винт, а потом вдруг срывается и чудовищным сюрикеном летит куда-то вверх и в сторону. А за ним – выплывает туша баргайца… На! Ещё на! На ещё! Лопается близкий иллюминатор рубки, видны вскинутые руки… На! Юркина очередь опережает, врывается в кабину бешеной свинцовой змеёй…

 
– Для того-то она и нужна, старина,
Для того-то она и дана,
Чтоб ты знал, какова тебе в жизни цена
С этих пор и на все времена!..
 

… – Всё! Олег, все, всё!

Он ещё какое-то время тупо смотрел в пустой канал ствола и собирался материться, чтобы Макс не тормозил. Потом поднял голову.

Мимо башни – рукой дотянуться – шёл дирижабль уррвов. На галерее стояли сразу несколько… человек, да, человек. Они – непривычными людскими жестами – тянули вперёд руки с поднятыми большими пальцами. Один размахивал шлемом и что-то выкрикивал. Борька, перепачканный крошкой, пылью и гарью, стоял, подлец, на парапете и со свистом махал уррвам рукой, что-то крича (Олег плохо слышал). Но, когда стало видно, что на галерее стоит ещё один уррв – неподвижно, вытянувшись, держа церемониальным жестом палаш – Артур снял Борьку с парапета за ухо и тоже вытянулся по стойке «смирно». А остальные мальчишки встали на ноги.

И только когда дирижабль ушёл – Олег почувствовал, что из него как будто вынули все кости. И плюхнулся на пол.

Артур со стоном спустил с плеча куртку. Чёрный с алыми прожилками синяк расползался по телу. Артур долго глядел на него, потом – засмеялся и спросил Борьку:

– Тебя чем выпороть – ремнём или хворостиной?

Тот молча засопел и заполз за сидящего возле пулемёта Юрку.

Олег потрогал своё плечо и решил его не смотреть – чего расстраиваться? Тем более, что нога болела зверски – похоже, открылась рана.

– Как там дальше-то? – спросил он вместо этого у Макса. И тот, широко улыбнувшись, сипло прочёл:

 
– И однажды сквозь тучи блеснут небеса
И в лицо тебе брызнет роса —
Это значит, что пройдена та полоса,
Ненавистная та полоса…
 
 
А теперь отдыхай и валяйся в траве,
В безмятежное небо смотри…
Только этих полос у судьбы в рукаве
Не одна, и не две, и не три… [40]40
  Стихи Леонида Филатова – прим. ред.


[Закрыть]
 

– Хорошо, – искренне сказал Олег.

– Мальчишки, – умоляюще сказала Саша, появляясь в дверях на лестницу, – мальчишки, мы вам воды принесли, попейте, пожалуйста…

А снизу уже поднимался за девчонками офицер-уррв – и ещё один, и ещё… У всех троих были изумлённо-благодарные лица.

* * *

Пришедший офицер был другим – не тем, что появлялся раньше. Глядя на него, Олег вспомнил когда-то где-то читанные (или слышанные?) строки: «И коня нет – убили коня. И папахи нет – пропала папаха. И сабли нет – сломалась сабля. Да и сам-то стоит – шатается…» [41]41
  А.П. Гайдар. «Военная тайна» (эти строки больше были известны из варианта книги, адаптированного для детей и называвшегося «Мальчиш-Кибальчиш».


[Закрыть]

– В губе стоймо барррказа, – уррв показал рукой для верности. – То про вас естем. Идти до губы, уплывать, плыть. Вы герррои естем, – он говорил искренне. – Вам място. Чест. Ане бррррзо.

Последнее слово он почти прорычал, не глядя на молчащих женщин и детей вокруг.

И Олег тоже не мог на них глядеть…

Они были и на берегу, тут и там – много. И тоже в основном… нет, Олег не мог про них думать «самки» и «детёныши». В основном это были женщины и дети.Слышалось поскуливанье, но большинство молчали и провожали глазами идущих от машины людей. Олег ощутил, как Данилка вцепился в его руку и прошептал:

– Я не могу на них смотреть… мне страшно… мы уплывём, а они останутся…

– Молчи, – сказал Олег. И сам отвёл глаза – один малыш, стоя возле своей матери, тянул её за руку к трапу баркаса, но она только качала верхней частью тела и поглаживала ребёнка по спине. А, увидев Олега, кивнула ему, и в глазах было понимание.

– Я не поплыву, – вдруг сказал Артур, останавливаясь.

– Да, точно, – Саша, казалось, ждала этого. – Пусть заберут Данилу, Машку, Тимку, Борьку и Ольку…

– Что?! – возмутилась Томилина.

– Не тебя, – отмахнулась Саша. – И… этих, – она не стала называть имён, только безотносительно махнула головой. – А на наши места пусть сажают своих детей и женщин. Хотя бы… столько.

– Правильно, – кивнул Максим. – А мы сделаем плот и попробуем подрейфовать отсюда.

– Не поплыву я никуда, – отрезал Борька. – Что я вам – груз, что ли, особо ценный?

– И я не поплыву без Саши и без Бориски! – закричала Олька. Борька побагровел.

– Я тоже не поплыву, – тихо сказал Данилка. – Мне их очень жалко, я не хочу так…

– Надо вместе, мальчишки, – сказала Томилина. – Только вместе. Как-никак, но вместе…

– Да поймите вы! – крикнул Олег. – Заклинило меня! Не могу я вас обратно переправить! Ничего не могу! Вон, даже Марата найти не смог!

– Ну и тем более, – рассудительно сказал Кирилл. – Чего тогда правда делиться? Что тут, что на катере, что на плоту – везде можем погибнуть…

А Артур уже махнул рукой уррву около трапа:

– Офицер! Офицер, это… грузите своих, сколько сможете – и отваливайте, – он сопровождал свои слова жестами, уррв что-то рычал и тявкал в ответ, явно отказываясь, но потом вздохнул и скомандовал тем, кто ждал на берегу.

Люди отошли в сторону и встали тесной кучкой. Олег не сказал бы за остальных, но сам он не ощущал страха или тоски. Скорее было ощущение правильностипроисходящего.

Мимо шли женщины и дети. Их взгляды скользили по лицам людей. Нет, всех не возьмут на баркас. Но кто-то всё-таки спасётся…

– Ладно, – буркнул Юрка, – пошли строить плот, что ли?

* * *

Сашка долго скребла котелком по дну кувшина. Ёжилась, словно на холодном ветру, что-то бормотала…

Остальные смотрели. Одиннадцать пар глаз. Лишь Макс, сидя на «условном носу» со скрещенными ногами, глядел в другую сторону – в море.

– Ничего нет, – сказала Сашка.

Олег знал, что она сейчас ответит, но внезапно на миг возненавидел её за этот ответ.

Плыли двадцать второй день.

В первые два дня, не особо ограничивая себя, путешественники поневоле выдули кувшин воды – были почти уверены, что кто-никто их подберёт. И потом поздновато опомнились… Короче, к исходу десятого дня оставался один из подобранных в развалинах порта большущих кувшинов. И именно в то утро его кокнул Макс. Случайно, конечно – рукоятью скрамасакса.

Случись такое сейчас – его бы, наверное, убили. Но тогда жажда ещё не добралась до всех по-настоящему. Макс, конечно, скис почти до слёз, да и остальные ругались, но – так… Сутки продержались на фляжках и надежде, что вот-вот подберут или прибьёт к какой-то земле. Не подобрали, не прибило – вообще не было ни кораблей, ни дирижаблей все эти дни, с того момента, когда течение вынесло их от порта. Но прошёл дождь, и набрали кувшин и фляжки. Рыбалка была плохая…

Одиннадцать дней – по стакану воды в день. Воду отмеряла Сашка, и Олег отдал ей всё оружие, сказав, что она может стрелять, если что.

Надо сказать, Олег плохо подумал о своих. Они подсовывали воду девчонкам и младшим. Сперва он сам сделал то же несколько раз, но потом сказал, что, если кто-то ещё раз попытается «сбагрить» свою воду – будет бить. Всё равно ведь у младших и у девчонок порция больше…

А продуктов не было уже две недели…

Сегодня вода кончилась. Оставалось где-то по поллитра во фляжках. Да и то – Олег подозревал – не у всех…

...Ещё несколько секунд он рассматривал Сашку, чувствуя, что борется с диким, мерзким желанием – закричать ей, что это она пила тайком воду, поэтому та и кончилась так быстро…

Мальчишка тряхнул головой. Обвёл всех взглядом:

– Вода кончилась, – сказал он, сам испугавшись сказанного. И повторил: – Вода кончилась. Всё, что у нас осталось – фляжки. И я сейчас спрашиваю всех – кто хочет пить?

Послышались смешки. На него глядели с исхудавших лиц покрасневшие глаза.

– Ясно, – Олег откашлянул мерзкую сухость в горле. – Я знаю, что вода во фляжках не у всех, – он помедлил, вспомнив, как три дня назад, ночью, сам открыл фляжку и в страшных, непередаваемых муках несколько секунд боролся сам с собой, пока… пока не завинтил пробку. Сейчас Олег открутил её снова и, подойдя к кувшину, сунул в него руку и опрокинул фляжку внутрь. В тишине все слушали, как вода стучит о дно. Потом – капает. Звонко и медленно. Потом – всё… Олег потряс фляжку. – Все по очереди подходят сюда и выливают воду. Никто не узнает, пустая была фляжка или полная. Но этой водой… – он снова сглотнул, – ей мы будем поить только девчонок. И мелких. Даньку, Тимку… – он посмотрел на Борьку, глядящего прямо в глаза «командиру», – …и всё. По полстакана в день.

– У вас ещё раны не зажили!.. – начала Оля-старшая, но Олег прервал её:

– Я закончил на этом. Я не предложил, я приказал. Всё. Пошли…

...Сашка подошла второй, потом подсела к Артуру. Кадет подмигнул ей:

– Сперва пьют лошади, потом дети и женщины. Джентльмены пьют последними.

– Но ведь тогда уже ничего не останется, – усмехнулась девчонка

– Вот именно… – не стесняясь, Артур обнял её левой, – Если случится так, что я буду умирать – ты не вздумай меня отпаивать. Понятно?

Олег слышал это краем уха. Он думал. Воды было около пяти литров. Должно было – больше восьми, но Олег отмёл эту мысль: всё, и никто никогда не узнает, у кого не хватило выдержки… Восемь литров – это девчонкам и младшим на пять дня, если по двести пятьдесят… Они ещё будут пить, когда нас уже не станет… Потом у них будет ещё дня три.

Неделя у них есть. Целая неделя.

У нас – три дня, подумал Олег. И сказал через плечо:

– Саш, хватит болтать. Выдавай воду.

* * *

Он сидел рядом и смотрел спокойными глазами, холодными, как лунный свет, как лёд на вершине, где нечем уже дышать, как цинковое железо на морозе.

– Здравствуй, – сказал он, и Олег приподнялся на локтях, с трудом сел. – Я же предупреждал, что встреча у нас ещё будет. В тот момент, когда ты окажешься в самой глубокой бездне отчаянья. Чтобы ты просто понял, насколько бесполезно даже пытаться бороться со мной… – он наклонился ближе к Олегу и улыбнулся: – Я знаю все недостатки каждого человека. Все самые грязные фантазии и желания. И твои, Олег. Ведь они у тебя есть. Ты просто прячешь их даже от самого себя. Хочешь, я тебе про них расскажу? Обо всех твоих страхах. Обо всех твоих снах. О тебе самом – таком, какой ты есть?

– Увольте, – Олег перевёл дух.

– Хорошо, – покладисто согласился пришелец. – Я везде. Хочешь, я назову тебе список людей – в любой стране твоего мира! – облечённых властью, заправляющих искусством, культурой, ворочающих миллиардами – которые имеют со мной договорённости? Ты удивишься, честное слово.

– И это меня не интересует, – Олег вздохнул. – Пришли просто затем, чтобы посмотреть, как мы умираем?

– А разве этого мало? – вроде бы искренне удивился пришелец. – Ну вот ты спас шестнадцать человек. На самом деле меньше, но пусть шестнадцать. А знаешь, сколько за первый летний месяц пропало в твоей стране детей – совершенно без моего участия?

– Без вашего? – Олег криво усмехнулся и почувствовал, как лопнула губа. Лизнул её, но язык был сухим и шершавым, как тёрка. – Ну уж. Не прибедняйтесь.

Тот вроде бы задумался. Опустил голову. Медленно покивал в ответ на какие-то свои мысли. И поднял голову:

– Да, ты прав. Открою тебе секрет, – лицо пришельца вдруг стало ребячески-шаловливым, словно из форточки на втором этаже фешенебельного дома высунулась весёлая мальчишеская рожица – посмотреть, в кого попал выброшенный кирпич? – Я очень не люблю двух видов человеческой смерти. Смерти от старости и смерти в бою. В первом случае человек чаще всего уже так устал от жизни, что смерть его не пугает и он уходит спокойно. А во втором – наоборот, человек так взбудоражен, что как правило не успевает даже понять, что умирает, осознать весь ужас этого факта. Да ещё… – он поморщился с чисто человеческой неприязнью. – Ещё ведь в таких случаях многие считают, что гибнут за разную там Ро-одину, а мне это… – он не договорил. – А вот такая смерть, когда умирающий осознаёт, что теряет, когда хочет жить, когда мучается от страха и боли – для меня это отличная подпитка. Каждый покончивший с собой от отчаянья взрослый. Каждый замученный маньяком ребёнок. Каждый наркоман, сделавший себе «золотой укол». Всё это – моя пища. Каждый, кто кричал и не был услышан. Каждый, кто звал на помощь и не дождался её. И это очень обильная пища, поверь мне.

– Я-то думал, что ты Властелин Тьмы, – Олег перешёл на «ты» совершенно непроизвольно, сам не заметив этого. Может быть, потому что его неожиданно удивили эти рассуждения. – А ты просто мелкий паразит. Блоха или вошь.

Он ожидал, что пришелец разозлится. Но тот рассмеялся и повёл рукой над плотом:

– Смотри. Ты погубил их всех. Они бы жили. Почти все. Некоторые даже неплохо. А теперь вы все умрёте. Все.

– Я не верю, что ты всесилен, – тихо сказал Олег.

– В этом мире – как, впрочем, и в твоём – почти всесилен, мальчик, – даже с какой-то грустью подтвердил пришелец. – Увы. Ведь бога нет. Нет моего вечного оппозиционера. Да и меня-то изначально создали люди. Например, как СПИД. Сами создали, сами вырастили, сами сделали сильнее себя. И теперь я диктую им, как жить. Почти во всех мирах. А в некоторых – толькоя и диктую. Ты же видел их – моимиры. Ты их видел, ты жил в них. Ты даже почувствовал их на себе. Каково это, мальчик – видеть, как убивают друг друга честные, смелые, умные – и знать, что это всё – моё, и не иметь сил что-то сделать? А теперь, – он наклонился ближе, и Олег не почувствовал никакого запаха, не услышал дыхания, – я открою тебе самую страшную тайну. Перед смертью ты должен узнать её, чтобы тебе было страшнее умирать. Ты удивлялся, что я не мешаю тебе? А я игралс тобой. Всего лишь играл, потому что знал – закономерным будет этот итог. Ты сам придёшь к нему, потому что иначе в моём мире – нельзя. Нет другого мира. Нет другого итога. Вот и всё.

И он обвёл рукой плот и океан вокруг.

Олег снова облизнул губы. Кровь была солёная, как морская вода, которой не напьёшься. Только у морской воды привкус соли, а у крови – железа. Кто-то думает, что в человеке есть только дерьмо. По-своему он прав, наверное. Но на губах Олега был вкус железа.

– Тогда запрети мне быть человеком, – негромко предложил он. Лицо пришельца стало встревоженным. – Ты живёшь, наверное, столько, сколько живёт Земля. А я – всего пятнадцать лет. Ты всесильный. А я и себя-то сейчас передвигаю с трудом. Запрети мне быть человеком.

– Не понимаю, – признался тот озабоченно.

Олег рассмеялся – искренне и легко:

– Я думаю… Но я объясню, не беспокойся. Можно приказать бросить оружие целой армии. Но нельзя заставить бросить оружие человека, который решил его не бросать. Такого надо сначала примитивно убить. Ну так убей и забери. Не жди, что я брошу его сам. Каких бы имён ты мне называл – моего среди них нет. И нет у тебя власти надо мной. А что до смерти – так я после некоторых встреч здесь не очень-то в неё верю.

– Утром на вас может наткнуться корабль. Остальных, конечно, продадут. Но я легко устрою так, что ты…

– Пошёл вон, – устало сказал Олег. – Надоел.

Он на миг прикрыл глаза. А когда открыл их – на краю плота никого не было.

* * *

Корабля утром не было.

Зато Артур вытащил из воды Генку.

Проснулся вовремя, чтобы увидеть, как тот молча, «солдатиком», уходит на глубину в прозрачную воду. Через полминуты Артур уже выволок его на плот и ударом между лопаток выбил из него солёную смерть, которой тот успел наглотаться. И только после этого понял – Генка собирался не пить, а утопиться.

Жуков плакал, скорчившись рядом. Артур, помедлив, положил руку ему на плечо:

– Тише, – сказал кадет. – Тише, разбудишь всех, а все устали.

Генка поднял на Артура измученное мокрое лицо. Облизнул полопавшиеся губы.

– Я… – дрожащим голосом начал Генка и, захлебнувшись слезами, уткнулся в грудь кадета. – Я не хотел… я просто не смог… я не хотел… я… понимаешь… я не смог… прости меня… прости, прости, прости…

– Давно простил, – сказал Артур. И сам поразился своим словам, прислушался к себе изумлённо: что это он плетёт?! Но понял вдруг, что это – правда. Не знал, давно или нет, но ни злости, ни ненависти, ни даже равнодушия к Генке не осталось. Была только жалость.

Генка поднял лицо. Мокрые глаза были огромными:

– П… равда?! – изумлённо выдохнул он.

Артур кивнул…

...Он ничего никому не рассказал. Даже Олегу, когда тот проснулся и они вместе лежали ( умирали…) на носу плавно качающегося плота. Разговор шёл о совершенно отвлечённых вещах.

– Странно, – задумчиво сказал Олег, – где же клейма?

Артур приподнялся на локте и поинтересовался севшим голосом:

– Ты, что бредишь?

Олег хмыкнул, улёгся удобнее:

– Ты знаешь, что такое Х'cан'кор? – Артур помотал головой. – Ужасная флейта. В переводе с оркского, – Артур уже сидел, глядя на Олега с откровенным беспокойством. – Ты не читал Пехова?

– Нет, – отрезал Артур. – А тебе голову напекло…

– Ничего мне не напекло, – Олег сел по-турецки. – Я сдуру много читал. Живетьева, «Стальное княжество», Каплан, «Круги в пустоте»… Фабула везде одна: наш человек, мальчишка, иное пространство, рабство… Везде описываются клейма. Но никому из вас клейма и не думали ставить. Ну ладно – девчонки, не хотели уродовать. Ну ладно – Макс, там это, может, не принято. Но ты-то и Кирилл с Тимкой были в классическомрабстве…

– Большое тебе спасибо, – ядовито сказал Артур. – Тебе что, хотелось, чтобы в меня ещё и раскалённой железкой потыкали?

– Да ничего мне не хотелось, – Олег шлёпнул ладонью по воде. – Просто странно, вот и всё…

– Да тут этих странностей море, – сказал Артур. – Вон, океан целый вокруг… Хватит трёпа, послушай, как поёт.

Пел Макс. Пел плохо – он и так-то не умел, а тут ещё и еле сипел сухой глоткой. Но песня была – вызов. Мальчишка сидел на краю плота, смотрел в небо и пел:

– Он носил волчью шкуру и перед битвой пил волчью кровь, чтобы стать воплощением этого бесстрашного зверя и броситься на врага – и, если он погибал в бою, вслед валькириям, уносившим викинга, слышался прощальный волчий вой…

 
Перед битвой волчью кровь пил из древней чаши,
Поднимает чёрный стяг и вступает в бой.
Богом севера храним,
Гордый и бесстрашный,
Против тысячи один
На земле чужой.
Город битвами сожгли хитрые лисицы
Стынет золото в огне
Клад монастырей
Меч поёт в твоих руках, звёздами искрится
Жажду крови утолить просит побыстрей.
Пусть последним будет яростный прыжок —
Хватит силы для рывка.
Смерть и слава!
Погибает старый волк,
Разрывая криком,
Разрывая криком
облака
облака.
 
 
Честно биться ты привык —
Нож вонзили в спину…
Рассмеялся, увидав страх в глазах врага.
И душа рванулась ввысь,
Злость и гнев отринув —
К вечным солнечным морям
Лунным берегам… [42]42
  Песенный текст рок-группы «Ария».


[Закрыть]
 

* * *

Рассвет над океаном был потрясающе красив. Непередаваемо. Сумасшедше. Синие, алые, чёрные и даже зелёные краски мешались в нём и не мешали друг другу.

Олег сидел на краю плота и смотрел, как восходит солнце. Наверное – одно для всех миров.

– Смешно, – сказал он негромко солнцу. – И тебя тоже создал он? И все фильмы, и все книги, и все песни, и моего деда создал он? И всё этослужит ему?

Олег не удивился, когда человек в выгоревшей гимнастёрке подошёл к нему и сел рядом. Не скрипнули доски, не шевельнулся воздух… Ни этот, ни тот, другой, Олег не помнили деда, отца матери – он умер в начале восьмидесятых. И военных фоток не сохранилось, а на остальных был сутуловатый старик в хорошо сидящем пиджаке.

Этот дед был старше Олега на пять-шесть лет. И Олег улыбнулся – от него пахло горячим сукном, табаком, кожей, потом, нагретым металлом. Он улыбался – мальчишеской улыбкой, похожей на улыбку Ёлохова, зарытого в земле чужого пространства… и сейчас, наверное, уже вернувшегося домой.

Дед молчал. Тоже смотрел, как всё выше и выше взбирается солнце.

Дед, молча сказал Олег. И заплакал – тоже молча. Я не хочу, чтобы они умирали, дед. Мне не жалко себя и не страшно за себя, я сам заварил эту кашу. Но я не хочу, чтобы умерли они. И ничего не могу сделать. Ничего. Я знаю, это неправильно, но – ничего не могу. Неужели Онсказал правду, и всё напрасно, и ничего хорошего, справедливого, доброго больше не осталось в мире, а есть только тоска и красивый последний рассвет?