Текст книги "Прямо до самого утра или Секрет неприметного тупичка"
Автор книги: Олег Верещагин
Жанр:
Детская фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
– В общем, выгреб я серебро и там у них под столом положил, – мальчишка рассмеялся, и все его поддержали.
– Ну и правильно, – сказал Артур. – Чего там…
– А Игорь всё-таки зря… – начал Кирилл, но потом задумался и махнул рукой: – А, не знаю. Запутался я с этим. пусть каждый сам для себя решает.
– Вроде как бросать родину – хуже некуда, – Артур сел прямее. – А почему-то у меня язык не поворачивается – плохо про него сказать. Да и про Маркова – тоже…
– Ладно, – Олег махнул рукой. – Давайте вон думать, как дальше быть.
– Шелест сказал, что в этой Береговице можно корабль нанять. Речной, – тут же внёс предложение Кирилл. – Лошадь продадим, телегу тоже. Может, наскребём, да и махнем искать по реке?
– Ага, найдём – и этот эрл нас благополучно потопит, – хмыкнул Артур. – У него не заржавеет… Кстати, смотрите, вон саксонский корабль подваливает как раз.
Действительно, телега подъехала к причалу поселения как раз в тот момент, когда длинный узкий корабль, разом убрав вёсла, ловко подошёл впритирку к прочному деревянному причалу как раз между двумя большими пузатыми рыбачьими лодками, с которых таскали улов. На берег ловко перескочил и принял канат рослый, худощавый мальчишка, одетый в куртку чёрным мехом наружу поверх серой рубахи, синие штаны и высокие сапоги. Из оружия у мальчишки был только скрамасакс на поясе. Светлые с рыжиной длинные волосы – чуть короче, чем у Кирилла – были стянуты в «конский хвост» на затылке.
– Траппа, Макс! – крикнул густобородый, но ещё очевидно молодой воин с носа корабля. Мальчишка помахал рукой, с силой затянул узел на кнехте.
– Макс… – Олег остановился. Постоял секунду. И окликнул мальчишку, который с удовольствием потягивался, разминаясь после корабельной «сидячки»: – Максим, Караваев!
Мальчишка обернулся растерянно и удивлённо…
* * *
Туман пополз от берегов после полуночи. Белёсый и невесомый, он сомкнулся посреди реки, и Хильдер эрл Марбоддсон перестал видеть с кормы нос скейды.
Из своих двадцати восьми лет Хильдер эрл шестнадцать провёл в походах. И ни разу туман не приносил ничего доброго. В тумане крадутся недобрые духи и давят спящих. В тумане приходят те, кто при солнечном свете не осмеливается бросить вызов амлунгам.
Недоброе время – туман.
– На якорях смотреть! – окликнул он.
– Смотрим, смотрим… – отозвались казавшиеся чужими голоса караульных. Эрл передёрнул плечами. Может, там уже не еголюди? Может, он вообще зря вошёл в эту реку?
Он стиснул рукоять скрамасакса – и холод серебра прогнал недостойные страхи. До утра уже недолго. И, хотя впереди ещё самый жуткий предрассветный час, ни духам, ни здешним жителям не одолеть Хильдера эрла Марбоддсона!
– Не спится?
Эрл оглянулся. Тихо поднявшийся на кормовую площадку, старый друг, наставник, воспитатель, Ирмингер, встал рядом. В седой бороде поблёскивали в свете факела капли.
– Ты тоже думаешь, что я зря вошёл в реку? – ответил вопросом эрл.
– Никто из наших тут никогда не был. Даже славяне ничего не знают об этих местах, – ответил Ирмингер, опираясь рукой о борт. – Ты придёшь к ней и скажешь: вот, я был там, где не бывали люди. И реку, которую не видели глаза человека, назвал твоим именем. И она твоя. Они все падки на такое.
Эрл тихо засмеялся:
– Свою старуху ты взял тем же?
– А… – Ирмингер махнул рукой в кожаной перчатке. – Видел бы ты её на палубе «Глидана» в те дни, когда твой отец годился тебе в младшие братья – и ты бы понял, что моя старуха редкий случай в этом мире…
– «Глидан»… – задумчиво сказал эрл. – Где он спит вместе с моим отцом?
– Мир велик, – ответил Ирмингер. – А всё же плохой туман. Может, что-то знает твой волчонок?
И Ирмингер почти серьёзно кивнул туда, где под кожаным пологом, скорчившись, спал прикованный за ногу человек…
...На самом деле Максим не спал. Ему было холодно, но к холоду он более-менее привык. Просто спать, да сидеть, глядя на воду – это единственное, что ему оставалось.
Были ещё мысли. Тоскливые – о доме. Непонимающие – о том, как вообще он мог оказаться здесь, что с ним произошло? Последнее, что он помнил, был поворот в аллею в городском саду. Дальше – дождливая тропа, ему выкручивают руки… Рынок рабов… И этот… хозяин. Про себя его Максим так называл – как будто поливал ядом. Вслух не называл никак, вообще не хотел разговаривать. И в то же время понимал, что выходов у него два: подчиниться или довести саксонца до того, что тот бросит его за борт в мешке.
Был ещё третий выход. Бежать. Но он не смог убежать раньше, ловили – а как убежать, если сидишь прикованный к толстенной доске стальной цепью?
Звякнув металлом, мальчишка сел, подтянув босые ноги под себя. Хильдер – он уже вновь стоял один, седобородый старикан убрался в туман – повернулся, сделал два шага, присел на борт. Близко, но так, чтобы Максим не мог достать. Иначе он стопроцентно попытался бы спихнуть эрла в воду.
– Туман, – сказал Хильдер на местном славянском языке. Он говорил на этом языке чисто-чисто. – Нехорошо то.
Максим удивился. С чего это вдруг Хильдер решил с ним говорить на отвлечённые темы?
– Слушай, как буду говорить, – саксонец вздохнул. – Дарить тебя херцогу – беду наживать. Не то зарежешь его? Так думай до утра. Одно – слово мне дашь, что будешь смирён. Слову твоему поверю. А там как судьба тебе покатит. Может стать, десятка лет не пройдёт – и водить тебе свою скейду. Рабом человек не век бывает, само – что за человек. Не дашь слова – не гневайся, рассвет взойдёт – заколю тебя, чтоб духи тутние к нам милостивы были. Храбрости тебе не искать, такой жертве они порадуются.
Максим обмер. Буквально обмер, сердце на миг остановилось, а всё тело покрыл ледяной пот. Мальчишка не сомневался, что саксонец не издевается над ним, не шутит и в самом деле выполнит обещанное.
Он изо всех сил зажмурился. Потом открыл глаза и сипло спросил:
– А ты? Если бы тебе предложили… такое, что бы ты выбрал?
– Я эрл, мой род – эрлы, – пожал плечами Хильдер. Странно, сейчас он говорил с Максимом, как с равным. – Мы не можем быть рабами. Свободными или мёртвыми. Не рабами.
– Почему ты думаешь, что другие хуже тебя? – Максим с трудом отдирал язык от нёба и не верил, что это говорит он.
– Потому стать – ты сидишь у меня на цепи, не я у тебя, – усмехнулся Хильдер.
– Ты просто сильнее. Разве это что-то значит? – мальчишка не понимал, почему он говорит на какие-то посторонние темы, а не упал на колени и не вымаливает пощаду за любую цену.
– Не то – нет? – удивился Хильдер. И насторожился вдруг. – Чуешь? – отрывисто спросил он, отталкиваясь от борта.
– Нет… – удивился Максим. А Хильдер вдруг заорал что-то по-саксонски, из чего Максим, нахватавшийся немало слов за последнее время, понял одно: «Стивва!» – «Вставайте!»
Ответом эрлу был шум множества разбужденных людей на корабле – и дикий многоголосый вой, непохожий на человеческий, донёсшийся с обеих берегов реки – что-то вроде: «Йяяяяааааууу!!!». В тумане вспыхнули шевелящиеся огни, послышался громкий перебивающий друг друга плеск вёсел.
Корабль вскипел, как чайник на сильном огне. Саксонцы быстро, поразительно быстро, облачались в броню – кое-кто в кольчуги, большинство – в плотные кожаные куртки, усиленные рядами металлических блях. Максим такого раньше не видел – какие там армейские «сорок пять секунд»! Через полминуты вдоль бортов выстроилась плотная стена щитоносцев, сдвинувших большие круглые щиты и наклонивших головы в глухих шлемах, увенчанных фигурами кабанов. Между них просунулись здоровенные копья, каждый наконечник – как меч. По центру корабля встали стрелки, держа наготове луки в рост человека.
Хильдер – в медном панцыре поверх кольчуги, но ещё без шлема – пробежав на нос, наклонился над водой и что-то крикнул громко. Ответом был усилившийся вой. Эрл отдёрнул голову – в дерево скейда прямо возле его лица вонзился дротик. Эрл вырвал его кольчужной перчаткой, показал воинам и крикнул: «Каттэлингс!» «Хуррр!!!» – отозвался мрачным рёвом весь корабль.
Дротики полетели градом, вонзаясь в щиты и борта. Максим, не в силах сдержать любопытства, приподнялся – и почти сразу был брошен на палубу сильным толчком. Над ним стоял Ирмингер.
Наклонившись к мальчишке, старик щёлкнул ключом – цепь упала. Максим таращил глаза, ничего не понимая, а Ирмингер подал ему свой щит:
– Закройся. Каттэлинги, люди-кошки. Может стать, сошла на нет наша удача. Если возьмёт их сила – слезай за борт и плыви, дальше уходи всё на закат и на закат, – он говорил по-славянски не хуже эрла. – Если мы одолеем – тебе лучше остаться с людьми.
Он перехватил обеими руками топор на длинной рукояти и исчез среди воинов.
Из машущей факелами туманной тьмы один за другим выходили большие плоты, огороженные плетёными щитами. На плотах метались огни и стоял неистовый мяв. По временам то тут, то там опускался плетень – летели дротики. В ответ били стрелы – навесом, явно находя цель.
Первые плоты, подошедшие вплотную, саксонцы опрокинули – разом поддевая под них по три-четыре весла. Невысокие фигуры – вроде бы шерстистые, но в то же время одетые – с визгом сыпались в воду, покрывшуюся десятками казавшихся чёрными голов. Вёсла опускались на головы, как чудовищные молоты. Странные существа цеплялись за вёсла, прыгали на них с плотов, повисали кучами, делая неподъёмными. В борта скейда начали вцепляться разлапистые крючья. Максим помотал головой – вопль, превратившийся в сплошное: «Рррьяяяаааа…» был почти непереносим.
В край щита ударился дротик, и мальчишку крутнуло на досках – с такой силой было брошено оружие. Когтистая лапа возникла над кормой, поднялась голова, сверкнули зелёным глаза – но эрл, подскочив, ударил по лапе тяжёлым скрамасаксом. Плеснуло чёрным. Второй удар пришёлся в голову, третьим эрл поддел ещё одного полезшего из-за борта и расхохотался:
– Амлунгс, сиэгга!
– Сиэгга!!! – заревел корабль. Воины точными короткими ударами копий одного за другим скидывали в воду ползущих по ставшими беспомощными вёслам и по канатам кошек нападающих. Но боевой визг не умолкал.
На дне скейда лежали пока только двое воинов, ещё один зажимал плечо, уронив копьё. Эрл взмахивал рукой; по пять-шесть воинов перебежали на нос и корму. Один на бегу споткнулся, махнул рукой за спину и упал – в спине качался дротик.
– Х-хух! – услышал Максим выдох. Удар верхушкой топора в левой руке пришёлся под скошенный подбородок появившемуся над бортом существу – оно молча полетело в воду. У следующего в руке… лапе… сверкнул изогнутый клинок – эрл перехватил его обухом топора и проткнул врага скрамасаксом. Ещё двух сбросили в воду дружинники. Но через борт лезли новые и новые. Одного дружинника достали дротиком в глаз, другому существо запрыгнуло на спину и, прежде чем само лишилось головы, перерезало горло. Максим смотрел на происходящее без страха, оглушённо-отупело, настолько всё это казалось нереальным, даже более нереальным, чем кино или компьютерная игра.
Бросок топора эрла буквально перерубил в поясе человекокота, собиравшегося метнуть дротики сразу с двух лап. Хильдер перебросил щит из-за спины. Дружинник, защищавший его сзади, поскользнулся, упал на бок, лёжа схватился сразу с двумя повисшими на нём существами… А вскочивший на борт лесной житель размахнулся дротиком.
Потом Максим часто думал, что медный панцырь, одетый на кольчугу, вряд ли удалось бы пробить даже сильным броском. А тогда он не думал вообще – вскочил на ноги и обеими руками выставил щит навстречу броску.
Его шатнуло, припечатало к спине эрла. Хильдер обернулся – на секунду, на миг. Но Максим успел поймать в его глазах – блеснувших в глубоких ямах наличника – вспышку изумления. Не успевший обнажить клинок человекокот упал с борта в воду, навылет прошитый стрелой…
...Ночной налёт стоил жизни одиннадцати дружинникам. Трое были тяжело ранены. Сколько погибло человекокотов – считать никто не собирался. Их трупы лежали на плотах, на скейде, и даже на выступившем из тумана рассветном берегу тут и там виднелись выброшенные рекой тела.
Стоя около борта, Максим опирался на щит. И смотрел, как к нему, снимая на ходу шлем, идёт эрл Хильдер.
Саксонец остановился в двух шагах от мальчишки. Сплюнул далеко за борт густой шмат слюны, скопившийся во рту.
– Добрая была ночь, – сказал он. Повторил то же по-своему, за плечо – на скейде захохотали.
– Что ты скажешь теперь? – Максим поднял над щитом правую руку. В ней был скрамасакс. – Цепи на мне нет, и больше ты меня не закуёшь. Но, конечно, можешь убить. В бою.
Эрл Хильдер рассматривал стоящего напротив мальчишку долго. И Максим, если честно, отчётливо понимал, что саксонец может сейчас бросить оружие, снять доспех, а потом выйти против него, Максима Караваева, с голыми руками – и скрутить, как малыша.
– Тебе грести со всеми, – сказал Хильдер. – Должно, ты не умеешь, но научишься споро, хотя будет трудно. А духи этих мест и так получили немало.
* * *
– Последний бой у старой цитадели…
На башне, что нависла над обрывом
Собрались те, кто в битве уцелели
И попрощались молча, торопливо.
И на краю, спиной упершись в небо
Плечом к плечу мы в строй последний встали
И друг за другом уходили в небыль,
Неся кровавый росчерк острой стали.
Саксонская арфа была непривычной, но Олег быстро подладился к струнам. Хильдер слушал, сидя напротив и поглаживая пальцами большую кружку.
– И кровь струилась, красная на черном…
Да станет же вам силы менестрели,
Чтобы воспеть геройство обреченных,
Погибших без надежды и без цели…
С трудом еще в свою победу веря,
Враги идут, безмолвные как тени,
А я с усмешкой загнанного зверя
Отбросил щит на стертые ступени…
Пусть подождет меня еще минуту
Чертог забвенья, мрака и печали!
Остатком жизни смерть неся кому-то,
Я шел в последний бой с двумя мечами…
Вам этот бой запомнится надолго —
Полет клинков, рассекших мир на части,
Последний хрип затравленного волка,
И два клинка, как проклятое счастье!
Какая ж мне нужна еще награда,
Когда уходит жизнь в последнем стоне?
Я упаду красиво, как в балладах —
Сжав рукояти в стынущих ладонях. [32]32
Слова А. Татаринова
[Закрыть]
– Ладно поёшь, – сказал саксонец. – Живёшь так же?
– Стараюсь, – коротко ответил Олег. – Ну так как же будем, эрл?
Хильдер коротко кивнул на сидящего рядом Максима.
– Он вольный человек.
– Максим? – Олег повернулся к мальчишке. И в какую-то долю секунды понял тоскливо: и этот останется. Это больше не Максим Караваев. Макс Лойфа. «Счастливчик»…
– Прости, – сказал Макс. И Олег покачал головой… а в следующий миг понял, что это сказано не ему, а Хильдеру. – Прости, но там – моя родина.
Хильдер отодвинул пивную кружку. И сказал, вставая и бросая на стол серебро:
– Сакс оставь себе. И поминай нас не одним злом, Счастливчик.
И вновь там, где стоят часы.
Олег снова не спал.
Здесь это было поразительно легко. Сидя на склоне холма, обхватив колени руками, он смотрел, как бесконечными волнами плещется ковыль, как сияет холодная луна – и с улыбкой водил рукой по воздуху, извлекая из него обрывки знакомых, полузнакомых и вовсе незнакомых песен, похожих на этот ковыль, на свет этой луны, на запах этой степи…
... – Что ж ты стоишь на тропе, что ж ты не хочешь идти?..
... – Вот это – для мужчин – рюкзак и ледоруб…
... – За синим перекрёстком двенадцати морей, за самой ненаглядною зарёю…
... – Перемен требуют наши сердца!..
... – Спокойно, дружище, спокойно – у нас ещё всё впереди…
... – Но если покажется путь невезуч, и что на покой пора…
... – Подари мне рассвет у зелёной палатки…
... – Здесь вам не равнина, здесь климат иной…
... – Среди нехоженых путей один путь – мой…
... – Помиритесь, кто ссорился…
... – Мой конь притомился, стоптались мои башмаки…
... – Средь оплывших свечей и вечерних молитв…
... – Ветер ли старое имя развеет…
... – Песен, ещё ненаписанных – сколько? Скажи, кукушка, пропой…
... – Помню, в нашей зелёной роте…
... – Недавно гостил я в чудесной стране…
... – Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены…
... – А я помру на стеньге – за то, что слишком жил…
... – В круге сразу видно, кто друг – кто во мраке, ясно, что враг…
... – Помнишь, как дрались мы с целой улицей?..
... – Ждут – уж это точно! – нашей крови полчища мошки и комарья…
... – Долой, долой туристов…
... – Знаешь ли ты, как память в эти часы остра?..
... – Дороги – как боги…
... – Не вдоль по речке, не по лесам…
... – Прощай, позабудь – и не обессудь…
... – На коня – и с ветром в поле!..
... – Хлопнем, тётка, по стакану!..
Олег со стороны походил, наверное, на сумасшедшего – он улыбался, качал головой, а временами глаза начинали поблёскивать. Смешно, конечно, было даже думать, что он – он!– может плакать. Мужчины не плачут. Мальчишки – тоже. Это просто отражалась так луна.
Конечно, луна.
Костёр за его спиной, в распадке, почти догорел. Но Олег не удивился, увидев впереди – в степи, где-то неподалёку (или, может, за сотни километров?) огонь другого костра.
Он встал. Ветер отбрасывал назад волосы и приносил запах сухого дыма. Нет, близко. Олегу внезапно очень захотелось – подойти к костру и сказать: «Здравствуйте!» Просто сказать так.
Лёгким шагом он спустился с холма, и костёр как бы отдалился, но несильно. Его огонь, казалось, сигналит. Передаёт что-то непонятное морзянкой – ковыль раскачивался, плыл, то закрывая, то вновь открывая пламя.
А потом Олег услышал песню. Её пели на русском языке, он ощущал, что это именно русский язык, а не шутка Дороги, сплетающей языки в один…
И он пошёл на эту песню – раздвигая руками ковыль, ощущая, какая под ногами тёплая земля…
– Где был родник – чернеет яма, —
пел мальчишеский голос:
– Трава зелёная измята…
Но в их глазах – тоски ни грамма.
Здесь не росли мои волчата…
Костёр горел невысокий, но широкий, из какого-то сушняка, невесть где добытого. Олег видел, что около него сидят и стоят с десяток людей.
– Родник звенел, трава манила,
И сосны на откосе – строем!
И пела – пела, а не выла! —
Моя подруга под луною.
Здесь били огненные стрелы.
Могилы вырыла лопата.
Трава зелёная сгорела.
Здесь наши не живут волчата…
Пламя выхватило из темноты детали – лица – мальчишеские, задумчивые – военную, полувоенную и гражданскую одежду, оружие… Пел, скрестив ноги, без аккомпанемента, круглолицый чубатый паренёк, державший на коленях матово поблёскивающий карабин.
– И месяц в пламя опрокинут.
И сосны превратились в уголь.
И, прежде чем наш лес покинуть,
Я схоронил свою подругу.
В чужих краях волкам не рады.
И жизнь была к нам очень строга.
И выросли мои волчата.
И привела домой дорога!..
Около огня стояли два пулемёта. Но на них Олег обратил внимание мельком, потому что понял: на всех мальчишках – красные галстуки. Яркие, они казались в огне костра живыми языками пламени.
А потом тот, кто сидел рядом с поющим, поднял голову – и у Олега вырвалось – громко, все возле костра повернулись сюда, песня смолкла:
– Марат!..
...Это было странновато и почти смешно, но Марат обрадовался Олегу, как будто они были старыми друзьями, а не встречались всего раз в жизни (?) на какой-то час. С широкой улыбкой стиснул локти Олега крепкими пальцами, стукнулся лбом в лоб – довольно ощутимо – и повернулся к остальным мальчишкам, доброжелательно взиравшим от огня:
– Братцы, это Олег, я про него тогда говорил, помните? – согласный шум. – Наш человек!
– Ну, если наш, то налейте ему! – со смехом крикнул какой-то мальчишка – стройненький, даже хрупкий, лохматый, но с глазами смелыми и гордыми, как со старого плаката.
– Ребята, не могу! – засмеялся Олег (ему почему-то было очень-очень хорошо), увидев, что к нему уже тянутся две или три крышки от фляжек, над которыми вился парок. – Я вас рад видеть всех, но не могу, я на минутку отошёл… я не один тут…
– Выручил?! – Марат хлопнул Олега между лопаток. – Молоток!
– Не всех ещё, код 5 остался, – подчиняясь сильному, но дружеском давлению на плечи, Олег сел, скрестив ноги. Принял одну из крышек – там оказался травяной чай. Вокруг костра стихло; Марат, начавший было садиться, выпрямился:
– Код 5? – переспросил он. Олег кивнул. – А мы как раз туда…
– Туда?! – Олег заморгал. Марат ничего не ответил, о чём-то задумался, а плечистый крепыш, обнимавший приклад пулемёта неизвестно Олегу марки, пояснил с недобрым смешком:
– Ленниадскую империю зажали, уррвы своих с побережья Сантокада эвакуируют, а баргайцы их транспорты топят. С пацанвой и бабами.
– Ну мы и решили малость помочь империалистам, – весело сказал другой пацан, прокрутив на пальце воронёный револьвер Нагана. – Ихнее дело правое, как ни крути. А баргайцы – нелюди, чтоб их…
– Ленниадская империя… – что-то смутно забрезжило в мозгу Олега. – А! Это такие… на волков похожие?
– Похожие, – кивнул пулемётчик. – Внешне. А баргайцы – люди, зря Стёпка трендит. Только люди они тоже… внешне.
– Ничего, – послышался ещё чей-то голос, – соединимся со Станацем, старшие подвалят, нажмём – только лимфа брызнет.
Вокруг засмеялись. Олег удивлённо-радостно осмотрелся и непосредственно спросил:
– А вы что, вы все… мёртвые? В смысле – это, убитые…
Ответом был искренний, дружный хохот – даже Марат смеялся. И спросил первым:
– А с чего ты так решил?
– Ну… вы же пионеры… – Олег смутился. – А их у нас давно нет…
– А ты что, не понял, что на коде 1 свет клином не сошёлся? Ну тупой ты, парень, – дерзко заявил лохматый. А Степка, убирая револьвер, пояснил:
– Да нет, не все… мёртвые… – кто-то прыснул, словно его насмешила сама мысль о смерти. – Пионеры – да, все. Только мы из разных миров. Из пяти, кажется. И я, например, пионер с десяти лет. Принимали около Золотых Ворот стольного града Владимира. Сам Великий Князь галстук повязывал! – гордо добавил он.
– А меня – в Москве, на Красной Площади, около сталинского Мавзолея! – крикнул кто-то.
– А меня не успели, – сказал крепыш. – В смысле – там, дома не успели. Я оторва был… Я погиб, когда турецкие десантники пытались взять Одессу. В новогоднюю ночь 1993-го… Спрыгнул с мола в один их катер с гранатами в руках… – он помолчал и добавил: – Это потом уже ребята тут приняли…
– Ладно! – Марат хлопнул себя по коленям. – Славик, мясо-то готово?
Ещё один мальчишка, потыкав невесть откуда вынутым длинным ножом в тушку какой-то косули-не косули, непонятно как оказавшуюся над огнём, кивнул:
– Поджарилась.
– Ну и разрезай, – Марат улыбнулся Олегу. – Хороший ты парень… Степан тебе потом про пятый код расскажет, я сам там не был пока. А сейчас – давайте-ка закусим.
Появился большущий круглый каравай. Хлеб положили на разостланное полотенце, кто-то финским ножом нарезал его на большущие ломти и стал раздавать их по кругу, шлёпая на каждый почти такой же ломоть жареного мяса. Все разом принялись молотить челюстями, перебрасываясь шутками и подколками.
– Значит, идёте воевать? – спросил Олег тихонько. Марат пожал плечами – на нём, как только сейчас заметил Олег, был лёгкий маскхалат поверх рубахи и штанов:
– Си вис пацэм, пара бэллум [34]34
Хочешь мира – готовься к войне (лат.).
[Закрыть]… – и добавил насмешливо в ответ на недоумённый взгляд Олега: – Хочешь спросить, откуда такой сельский валенок знает латынь? – Олег машинально кивнул. Марат засмеялся: – Да я её и не знаю. Просто пистолет такой есть – парабеллум, фрицевский.
– Знаю, – кивнул Олег.
– Ну вот. Я ещё тамспросил у нашего комиссара, почему такое название. Он и сказал, что это из пословицы. Хорошее вообще-то название для пистолета, – и он продемонстрировал именно парабеллум. – А так он люгер [35]35
ПАРАБЕЛЛУМ – полуавтоматический восьмизарядный 9-миллиметровый пистолет немецкого конструктора Георга Люгера. Отсюда и два названия, каждое из которых является правильным.
[Закрыть].
– Во, прошлый раз у тебя не было, – вспомнил Олег. Марат неожиданно смутился:
– Да-а… Я и тогдаего хотел. Но не получилось. У меня был «зауэр», старый… – Марат о чём-то задумался. Олег не торопил его. Странное и приятное чувство посетило его: он ощущал себя с Маратом на равных. Ну – почтина равных. Не как в прошлый раз. Теперь и он знал, как это – когда стреляют в тебя и стреляешь ты, когда рискуешь, когда отвечаешь за других…
Когда живёшь. И даже когда готовишься умереть.
– Я познакомился тут – ну, тут, на Дороге – с одним фрицем. С гитлерюгендом [36]36
ГИТЛЕРЮГЕНД – нацистская молодежная организация в Германии в 1926-45. В неё входили дети и подростки 10-16 лет. Прошу моих читателей не спешить обвинять меня в симпатиях к гитлеровцам! Изучение данной темы привело меня к твёрдому убеждению, что эта организация оказалась буквально спасительной для многих немецких мальчишек, уведя их из подворотен, с улицы, из сомнительных компаний (всё это было так же характерно для Германии 20-х годов ХХ века, как и для нынешней Российской Федерации!), дав им смысл жизни. Гитлерюгенд так же давал своим членам бесплатную и разностороннюю подготовку – военную, спортивную, культурную. Подавляющее большинство его членов – и мальчишек и взрослых инструкторов – были честными, мужественными, справедливыми людьми, искренне уверенными в том, что служат своей Родине. В конце войны члены гитлерюгенда (младшим из которых было 12 лет!) массово вступали в ополчение-фольксштурм и тысячами гибли, пытаясь остановить натиск наших войск и варварских орд англо-американцев. Многие из них совершили подвиги, достойные встать в один ряд с подвигами наших пионеров-героев. К сожалению, эти подвиги остались почти никому неизвестными. У меня же мужество этих немецких мальчишек вызывает искреннее и глубокое уважение…
[Закрыть]…
– С кем? – Олег осекся, потому что вспомнил. – А… а он-то что тут делает?!
– Что-что… – Марат грустно улыбнулся. – Погиб. Где-то на западе, не против нас… Оборонял какой-то город, а потом взял и… в общем, с гранатами – под «шерман». Это танк такой американский… Он хотел… – Марат поморщился. – Хотел раненых давить. Там они лежали, под стеной… Ну и этот Лотар… это его зовут так – прямо под гусеницы… Я, когда его первый раз встретил – давно уже – цоп за автомат! – Марат удивлённо засмеялся. – И он тоже… Стоим. Вечер. Ковыль. Пахнет… как на сеновале у нас. В животы друг другу целимся. Так привычно… А у него глаза – зелёные с карими крапинками. Я раньше никогда ни у кого из них глаз не видел. Даже когда они… – Марат с усилием продолжил: – Даже когда они подошли вплотную. Тогда. Чёрные дыры…
– И? – тихо спросил Олег. Он держал в руке недоеденный «бутерброд».
– И я не стал стрелять, – сказал Марат. – Опустил оружие. Думал – он полоснёт. А он заморгал так – хлоп-хлоп-хлоп, смешно – и тоже опустил… Ну и мы с тех пор вроде как подружились. Редко видимся, он по другим местам ходит. А тут, в прошлый раз, я как раз его ждал. Когда с тобой увиделся. Он принёс парабеллум и подарил. Вот… – Марат пожал плечами и тихо добавил: – Мою маму повесили фашисты. В сорок первом… Может быть, вешал его брат. Или его отец. Я понимаю это. Но… – и он покачал головой.
Олег положил руку ему на плечо:
– Знаешь, что я думаю? – спросил он. Марат поднял подбородок. – Что ты прав. Что ты всегда будешь прав. У тебя слишком большая правота, чтобы она оказалась чушью.
Марат не ответил.
А чубатый парнишка – кажется, Димка – запел возле огня, высоко и бесшабашно:
– Когда мы были на войне,
Когда мы были на войне,
Там каждый думал о своей
Любимой или о жене…
И стало совсем тихо. Даже ковыль умолк. Только рвался голос – всё отчаянней и отчаянней:
– И он, конечно, думать мог,
Да, он, конечно, думать мог,
Когда на трубочку глядел —
На голубой её дымок…
Как ты тогда ему лгала,
Как ты когда-то всё лгала,
А сердце девичье своё
Давно другому отдала…
И голос – взвился совсем высоко, непередаваемо:
Ожил костёр. Зашумел ковыль. Кто-то сказал:
– Да-а… – с выдохом.
– А ну-ка… – Марат вдруг подмигнул тому мальчишке, который нарезал мясо: – Что-то мы загрустили… Давай, братишка!
– Даю! – охотно откликнулся он, вскакивая. Тряхнул головой. Упёр руки в бока…
– Между нами,
дикарями,
говоря —
Спать в кровати —
Значит, тратить время зря!
Нам под крышей
Плохо спится, душно нам!
Надо, братцы, разбегаться по лесам!
И у края пропасти,
И у тигра в пасти,
Не теряйте бодрости
И верьте в счастье!
Олег ощутил, что песня будит в нём что-то такое… что-то, чем он не мог подобрать название. А ребята и не подбирали. Раз – и около костра уже выплясывали какой-то первобытный танец – прыжок-наклон-удар ногой-взмах головой-рывок руками и всем туловищем – и снова то же самое – человек шесть. Два – и мальчишка взлетел на плечи двух других ребят, встал на ноги, не держась руками и не переставая распевать:
– Между нами,
дикарями,
говоря —
Захотелось
Антрекотов в сухарях!
Жизнь лесная
Возбуждает аппетит,
Хоть черникой и брусникой рот набит!
– И у края пропасти,
И у тигра в пасти,
Не теряйте бодрости
И верьте в счастье!– грянул уже целый дурашливый хор. И следующий куплет орала тоже дюжина мальчишеских глоток, а вокруг огня мчался круг хоровода, и земля гулко отвечала ногам, а галстуки казались пляшущими вместе с ребятами языками огня:
– Не пугают
Нас ни стужа и ни зной!
Только летом
Всё же лучше, чем зимой!
И в июле
Нет ни тени декабря,
Между нами, дикарями, говоря!
Коло, вспомнил Олег. Это называется не хоровод – хоровод у девушек, а это коло. Мужской танец. Перед битвой. Руки на плечи – и вместе вокруг огня… Интересно, они-то знают об этом? Наверное – нет, наверное, им просто весело этой ночью у огня…
– И у края пропасти,
И у тигра в пасти,
Не теряйте бодрости
И верьте в счастье!..
... – Скоро рассветёт, – Марат сорвал былинку ковыля, закусил. – Тебе пора…
– Ещё встретимся? – полувопросительно сказал Олег. Марат пожал плечами:
– Наверное. Почему нет?
– Погоди, я послушаю… – Олег повернулся в сторону полупогасшего костра, возле которого почти все уже спали, только Димка напевал негромко, а человека два-три слушали:
– Я по совести указу
Записался в камикадзе.
С полной бомбовой загрузкой лечу.
В баках топлива – до цели,
Ну, а цель, она в прицеле,
И я взять ее сегодня хочу.
Рвутся нервы на пределе —
Погибать – так за идею.
И вхожу я в свой последний вираж.
А те, которые на цели,
Глядя ввысь, оцепенели:
Знают, чем грозит им мой пилотаж!
Парашют оставлен дома,
На траве аэродрома.
Даже если захочу – не свернуть.
Облака перевернулись,
И на лбу все жилы вздулись,
И сдавило перегрузками грудь.
От снарядов в небе тесно,
Я пикирую отвесно,
Исключительно красиво иду.
Три секунды мне осталось,
И не жаль, что жил так мало,
Зацветут мои деревья в саду!
Не добраться им до порта,
Вот и все. Касаюсь борта,
И в расширенных зрачках отражен
Весь мой долгий путь до цели,
Той, которая в прицеле.
Мне взрываться за других есть резон!
Есть резон своим полетом
Вынуть душу из кого-то,
И в кого-то свою душу вложить.
Есть резон дойти до цели,
Той, которая в прицеле,
Потому что остальным надо жить! [38]38
Слова Александра Розенбаума
[Закрыть]
* * *
– Возьмёшь меня с собой?
Максим подкидывал скрамасакс и ловил за рукоятку. Подкидывал и ловил снова, и опять – подкидывал и ловил… Стоял небрежно, уверенно, но в глазах была просящая робость и страх отказа.
Олег оторвался от рассматривания начерченной Степаном карты. И сам понял, что взгляд, которым он смерил Максима, получился не слишком-то приятным – высокомерным таким… Максим вспыхнул и вздёрнул подбородок. Начал:
– Я…
– Конечно, пошли, – кивнул Олег. – Возьмёшь мою двустволку… Саш! – он повысил голос, обращаясь к девчонкам, которые собирали вещи в дорогу парням. – Макс идёт с нами! Отдай свою пушку Кирке пока!
– Поняла! – Саша махнула рукой и что-то сказала сидящему рядом на корточках Артуру.
– Спасибо… – горячо начал Максим, но Олег отмахнулся без наигрыша:
– Не надо слов… Иди собирайся.
Подошёл Борька – донельзя довольный. Следом за ним важно поспевал Тимка, неся кожаный кошель.
– Я лошадей продал, – деловито сообщил мальчишка, садясь по-турецки и ставя ружьё между колен. Олег отвлёкся и поднял бровь; Тимка подтвердил сказанное яростными кивками – мол, продали-продали, точно! Олег осмотрелся – неподалёку какие-то двое товарищей будённовского вида осматривали четырёх коней, бросая в сторону Борьки опасливые взгляды.
