Текст книги "Переворот.ru (СИ)"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)

Окуривать сигаретным дымом бюстик непьющего и некурящего президента было для Громова тайным извращением. Пагубной страсти он предавался публично, потому что никому в голову не могло прийти, куда именно метит задумчиво дымящий опер. Бюстик не бросался в глаза среди бумажного бардака, царящего на столе. Торчал из-за потрёпанного томика уголовного кодекса, как солдат, неосторожно поднявший голову над бруствером.

Бюстик, продукт державного кича, презентанул Боцман. Ни юмора, ни намёка, ни смысла подарка Громов не уловил. Верноподданнической любовной горячкой, поразившей чиновный люд, и дошедшей до клинической формы у силовиков, Громов абсолютно не страдал. Но и спрятать с глаз долой истуканчика как-то не поднялась рука. Со временем привык к следящему взгляду глаз-дырочек. И даже обнаружил, что именно этот не отпускающий взгляд не даёт расслабиться, а бронзово спокойный лик нейтрализует стресс от постоянного лицезрения Эдика, занимающего противоположный стол.

Громов включил перемотку записи и вытащил из уха бубочку наушника.

Большую часть звуков на плёнке составляло то, что именуется «недозволенными методами ведения следствия». Сам Громов задержанных никогда не бил. Брезговал, считал ниже своего достоинства, и главное – просто боялся сгоряча убить. Но на «прессовках» присутствовать приходилось. Куда от этого денешься. Всё равно, что пройти по грязи, не замарав ног.

Если судить по интенсивности ударов, сопению оперов и надсадным всхлипам, метелили они бабу так, что живого места не осталось. Показания задержанная давала мёртвым от боли голосом, шамкая разбитыми губами, то и дело срываясь на крик. В стенограмме этого не передать, но слышать без омерзения было трудно.

– Ты в это веришь? – обратился Владимир к своему бронзовому тёзке.

Клон президента сохранил на бесстрастном лице ироническую улыбочку. За что получил ещё одну порцию дыма.

Громов просмотрел на свои пометки, которые он назвал «стенограммой». Скорописные каракули были понятны только ему, для чужих глаз не предназначались. Он вывел ручкой четыре знака вопроса.

Мысленно задал их бронзовому собеседнику.

«Веришь, что «учебный террорист», покупая наркотики, станет проверять качество на девчонке? Веришь, что «учебный террорист», нарвавшись на случайный арест, станет угрожать взорвать «пояс шахида»? А если не в лоб кулаком, а сразу – пулей в лоб, кто за это ответит своими погонами? И главный вопрос, если ФСБ «вело» нас от самого рынка, то зачем тянули целых полтора часа? Ждали, пока мы все кости их агенту переломаем? Несерьёзно. И последний вопрос: кто из нас дурак?»

Дураком Громов себя не считал. Он помнил то, что многие успели забыть. После взрывов на Каширке «стрелочником» сделали участкового. На полном серьёзе пытались убедить себя и всех, что если бы участковый удосужился проверить подвал, арендованный под склад какой-то подозрительной фирмочкой, то и ничего бы не произошло. Ну материализовались сами собой полторы тонны гексогена в столице, прямо под носом у штаб-квартир всех силовых ведомств страны, что тут страшного, если участковые бдят, как полагается?

Помнил он, что не было массового отсечения голов и звездопада с погон за «Норд – Ост», когда возникли, словно их джинн принёс, пятьдесят «чехов» в полном снаряжении в центре столицы. Чудо? Нет. Чудо в том, что не сделали «стрелочником» какого-нибудь опера райотдела, типа Громова.

Громов присоединил шлейф диктофона к USB-порту компьютера. Скачал звуковой файл на диск. Потом скопировал на диск три фото с мобильного: нокаутированный человек, щекой проминающий подушку безопасности, его же лицо на служебном удостоверении сотрудника Центра антитеррора ФСБ и общий вид «БМВ», уткнувшейся подломленным колесом в бордюр, номер машины прочитывался легко.

Громов увеличил фото удостоверения до максимума. Экран залепило мелким «зерном», но данные владельца удостоверения читались легко.

«Трофимов Василий Петрович, будем знакомы!» – Громов закрыл файл и вынул дискету из щели дисковода.

Потянулся и щёлкнул дискетой по голове своего тёзку.

– Ученье – свет, а неученье – тьма. Понял, да?

Глава седьмая
Дополнительный источник доходов

«Д» – 1

15:20 (в.м.)

Волкодав

В столовой были заняты всего два столика. За одним сосредоточенно набивал утробу старшина из патрульно-постовой службы, за другим болтали две девчонки. Худенькая маломерка Аня по прозвищу Скрепка и пухленькая Леночка по прозвищу Сдоба. Обе дознавательницы, сразу после института.

Сдоба сразу же закрутила роман со своим начальником, чем обеспечила себе прочное служебное положение. Скрепку за трогательную худобу и совершенно девчоночьи ужимки опекали всем отделением. Наиболее умные подследственные сразу же соображали, что за хамство и понты перед желторотой цыпочкой придётся отвечать перед суровыми мужиками с пудовыми кулаками. Поэтому вели себя соответственно и сроки следствия молчанкой не портили.

Громов раскромсал антрекот, сунул первый кусок мяса в рот. На удивление, оказался нежным и вкусным.

«Наверно, нашему завхозу прямо с рынка подгоняют по смешным ценам», – решил он.

Вспомнив о рынке, покачал головой, растягивая шейные мышцы. Нерастраченная энергия тугими комками боли каталась по всему телу.

«В спортзал надо сегодня забежать. Совсем разваливаюсь», – решил Громов.

Рукопашкой Громов занимался в элитном фитнесс-центре, где месячный взнос стоил, как полугодовой каторжный труд опера. Узнай начальство, где накачивает мышцы старший опер районного угро, вмиг записало бы в «оборотни в погонах». И не отмажешься же, доказав, что он посещает клуб ровно в полночь, когда от элитных шлюх и их мясистых спонсоров остаётся только запах дорогого парфюма.

В охране клуба служил бывший вечный соперник Громова на чемпионатах «органов». Познакомились и задружились на почве любви к бескомпромиссному мордобою. Парень из «органов» ушёл в частную охрану, иногда подрабатывал спарринг-партнёром для клубных Ван Даммов. Но дневная игра в поддавки могла пагубно сказаться на боевых рефлексах. Он инициативно вышел на Громова и предложил по ночам спарринговаться «по-взрослому». В качестве оплаты он с вальяжностью дворецкого, когда хозяин в отъезде, охранник разрешал пользоваться всеми благами клуба.

После часа попыток покалечить друг друга они дружно плескались в бассейне и парились в сауне. Зачастую к ним присоединялись ночные уборщицы, спортивного вида девчонки без особых комплексов.

Выходил Громов из клуба в шесть утра, полностью удовлетворённым и заново родившимся.

Он потянулся за мобильным, чтобы предупредить о ночной тренировке.

Но тут в столовую вошёл высокий молодой человек, одетый подчёркнуто представительно. В меру дорого, в меру элегантно. Кожаный кейс у него был тоже неброско дорог и элегантен, как у шикарных бизнес-мальчиков из журнала мод.

Девочки навели глазки на объект. Но молодой человек, одарив их лучистой улыбкой, прошёл прямо к столику Громова.

– Привет, Володя. Не помешаю?

Громов, не переставая жевать, указал глазами на стул напротив.

– Какими судьбами, Костя?

Костя поставил под ноги дипломат, уселся, аккуратно распахнул полупальто, представив взору темно-синий двубортный костюм, сорочку в мелкую голубую строчку и золотых тонов галстук.

– Проблемку разруливаю, – со всей степенностью удачливого адвоката ответил он. – Ты же знаешь, работа у меня теперь такая – чужие проблемы разруливать.

– За хорошие деньги, как я погляжу. В таком прикиде только в американском суде выступать, а не по нашему гадюшнику ошиваться.

Костя скромно улыбнулся.

– Это же адвокатская спецодежда, типа ментовского кителя. Чтобы уважали и боялись. – Он осторожно положил локти на стол. – А к вам я заглянул по мелкой и, подчеркну, абсолютно безгонорарной проблемке. Бомжа прописываю по суду. Без решения суда ваш Полкан отказывается его регистрировать. А мужик недавно откинулся, ему с мамой в прежнем адресе жить хочется. Законное право, между прочим.

– Полкан прав. Пусть докажет, что ему по-людски жить хочется. Пропишется со скандалом, лишний раз подумает, прежде чем опять на нары отправляться.

– Я полностью с Полканом солидарен, – легко согласился Костя. – А бомжа мне сосватал Исаак Альбертович в качестве акта благотворительности. Два дела бесплатно в месяц, как налоги заплатить.

– Ты на Альбертовича работаешь? – с подозрением спросил Громов.

– Я, Вовка, работаю на себя. При фирме Исаака Альбертовича. И учусь у него, считай, бесплатно. Он же опером был при Брежневе, прокурором при Андропове и адвокатом при Горбатом. Такой опыт нам с тобой даже не снился!

– Опыт… Слышал, как Арнольдыч Курицына в суде опустил? Бедный Курицын чуть яйцо сам себе не снёс!

– Ха! Спешу заметить, Вовка, я тоже по этому делу потерпевший. Я этому старому лису бутылку шотландского вискаря проспорил. Никто не верил, что он оправдательного решения для пацана добьётся. Пришлось нам в складчину ребе Исааку «поляну накрывать».

– Мне бы ваши забавы! – проворчал Громов. – К Курицыну теперь на сивой кобыле не подъедешь. Так распереживался, что грозил устроить проверку на законность задержания. Оно нам надо, особенно сейчас?

Костя оглянулся через плечо. Девушки уже ушли, старшина впал в послеобеденную медитацию.

– Слушай, а что у вас тут за аврал? Не предбанник, а филиал Тбилиси.

Громов скривился.

– А, дурдом… Главк с перепугу дал команду облаву на рынке устроить. ОМОН нахватал столько, что пришлось по трём отделениям развозить. Нам аж два автобуса «черноты» сгрузили. Фильтровать и паковать этот табор до утра, минимум. Половина с «липовой пропиской», сам понимаешь. Половину на причастность к криминалу можно не проверять, по роже все видно.

– И с какого дуба такая радость упала?

– Говорю же, дурдом.

Громов не стал пояснять, что начальство в полном составе экстренно вызвали в Главк, «делиться передовым опытом в борьбе с терроризмом», как глумливо пошутил Боцман, и спустя час «сверху» пришла команда зачистить рынок. Громов так и не решил для себя, то ли облава стала логическим продолжением «учений», то ли истерической реакцией в условиях полной неопределённости. Радовало только одно, всем, кто считал рынок своей независимой территорией, сейчас было не до смеха. А кое-кому по итогам фильтрации небо станет в клеточку.

– А ты в этом празднике законности и правопорядка не участвуешь? – как-то вскользь поинтересовался Костя.

Громов пристально посмотрел ему в глаза.

– Я сегодня по личному плану работаю, – ответил он.

Костя пробарабанил ухоженными пальцами по столешнице.

– А не купить ли мне компотику? – неожиданно оживился Костя – Компот у вас тут вкусный, а?

Он пошёл к кассе, оставив после себя аромат дорого парфюма.

Громов нахмурился и отодвинул от себя тарелку.

С Костей он прослужил в розыске три года. Громов был на курс старше, к приходу Кости в отдел успел пообтереться и пройти первые жестокие уроки службы. Костя не без труда вписался в коллектив оперов, сказывалась врождённая интеллигентность, потом, не без поддержки Громова, все пришло в норму. А на третий год Костя сломался.

Пьют в милиции не больше, чем в других местах. Только, в отличие от пьянства простых смертных, пьют из психотерапевтических соображений, как втихую хлещут горькую в больницах, в моргах, в похоронных бюро и в окопах. Пьют, потому что ежедневно находятся в опасной близости со смертью, потому что дышат мутным смогом страдания, страха и предсмертного ужаса, потому что насилием тщатся победить насилие. И когда сквозняк будней развеет флёр романтики, когда боевое братство оборачивается склоками пауков в банке, а все силы и соки в тебе высосет рутина, тогда лекарство оборачивается ядом.

Никто не знает, когда дежурно выпитые сто грамм превысят токсодозу, и человек превратиться в плохо выдрессированное животное. Но это неминуемо происходит с каждым. Рано или поздно. И не понять, что лучше: сломаться в самом начале или спустя годы безупречной службы вдруг осознать, что ты уже – ничтожество в кителе.

Костя Зенькович сломался разом, страшно. Все уже стали привыкать, что Костя приобрёл дурацкую манеру вдруг замолкать посреди пьянки, откидываться на стуле, блукать разъезжающимися глазами по сторонам, с идиотской улыбочкой на дряблых губах, а потом без слов окунуться лицом в стол. Засыпал мгновенно и мертво. Выносить приходилось под ручки. Костя болтал головой и плевался неразборчивыми словами. Утром, смущаясь, терпел подколки товарищей, укорявших, что вчера он опять «ушёл по-английски», не прощаясь и не выпив «на посошок».

Тем памятным вечером Костя «ушёл в астрал» раньше обычного. Ломать застолье из-за павшего товарища никто не захотел, а вид уткнувшегося лицом в скатерть посетителя стол не украшал и вызывал недовольство халдеев и посетителей. Громов, уже известный всему «дну» правоохранительного сообщества Москвы своей принципиальной трезвостью, на пьянке присутствовал чисто за компанию – обмывали первенца Боцмана, не пойти просто не мог. Без голосования решили, что тащить на воздух Костю сподручнее самому здоровому и непьющему.

Холодный ночной ветер окончательно снёс Косте голову. Что за химическая реакция прошла в его организме от избытка кислорода, пусть гадают врачи, но внешне все выглядели жутко отвратительно. Классическая «белая горячка».

Костя неожиданно вырвался, с диким ором припустил по улочке, сиганул во дворы. Громов обнаружил его через десять минут. Костя сосредоточенно избивал полудохлый «запорожец». Пинал и молотил кулаками в полную силу и при этом орал на весь двор:

– Что буркалы выпучил, а? Ещё в молчанку играть будешь?! Колись, сука, пока печень не отбил!

Громов развернул Костю к себе лицом. Заглянул в белые безумные глаза. И молча вырубил коротким хуком в живот. Отшвырнул на капот. Успел выкурить полсигареты, пока Костя, захлёбываясь, исторгал из себя на невинный «запорожец» все, что успел съесть и выпить за день.

Утром Костя очнулся в квартире Громова. Жалким, помятым и напрочь ничего не помнящим.

Громов сунул ему под нос кружку с горячим кофе. Дождался, пока Костя не сделает первый жадный глоток, и произнёс, словно бросая тяжёлые булыжники в воду:

– Я дерусь с детского сада. Потому что люблю это дело. Ты дрался, чтобы не прослыть маменькиным сынком. Я могу выпить ведро, но мне страшно стать слабым. Поэтому я не пью. Ты считаешь себя героем, потому что бухаешь наравне с матерыми операми. И тебе нифига за себя не страшно. Но отними стакан и ксиву – ты так и останешься маменькиным сынком. Умным, чистым и честным. Таким тебя родили, но у тебя не хватает ни ума, ни смелости быть сами собой.

– Ты к чему это, Гром? – пролепетал Костя.

– К тому, что ты больше в ментуре не работаешь. Посмотрел, как крутые мужики в дерьме по уши бултыхаются, и хватит. Не для тебя это. Грех такую голову под пули подставлять и водку в неё заливать. Все, Костя, абзац – и с новой строки.

Через неделю Костя устроил отвальную всему отделу. Проставился по традиции семью бутылками водки (номер его служебного удостоверения оканчивался на цифру «семь», отсюда и выводилось число бутылок), сам не пил, объявив, что закодировался. Адвокату, как пояснил, по статусу положено не глушить водяру, а смаковать элитные коньяки. А так как он в операх испортил манеры и вкус, то временно решил завязать.

* * *

Костя сел напротив. Громов опытным взглядом скользнул по его гладкому, свежему лицу. Судя по всему, с тех пор Костя так и не раскодировался. Или научился смаковать адвокатские коньяки.

– А на вид ничего. – Костя покрутил в пальцах стакан. В желтоватой воде плавали ошметки мандаринов и красные шарики брусники.

– На вкус – тоже. Свежевыжатого сока манго, извиняй, к твоему приходу не напутанили.

– Ты что не ешь? – Костя указал взглядом на растерзанный антрекот на тарелке Громова.

– Жду, что ты скажешь. Тогда и решу, набивать живот или нет.

Костя придвинулся ближе. С лица сошло иронично-вежливое выражение благополучного адвокатика.

– У меня ещё одна проблемка, Гром. Есть клиент, которому до зарезу нужна помощь милиции.

Громов коротко хохотнул.

– А подробнее?

Костя до предела понизил громкость:

– Захват заложника с требованием выкупа. В залоге мальчик десяти лет.

– Пусть идёт на Петровку, там такие дела умеют решать.

– В этом и проблема, клиент никуда идти не может. Тебе нужны подробности?

Громов помедлил и ответил:

– В разумных пределах.

Костик отхлебнул компот, отставил стакан.

– Папа – «лицо кавказской национальности». Говорю, чтобы ты это учёл. Имеет серьёзный бизнес. Личных возможностей достаточно, чтобы разрулить все самому. Но в данный момент связан по рукам и ногам и посажен под «колпак». Какие-то тёрки внутри общины, как он дал понять. Восток, сам понимаешь, дело – тонкое. Кто кого сдаёт, кто против кого дружит – без пол-литра не разберёшь. Вот этот некто, кому папа поперёк горла встал, и организовал похищение. А теперь ждёт, когда папа сделает неверный шаг. Я достаточно сказал?

Громов, подумав, кивнул.

– Теперь спускаемся с небес на землю. – Костя покрутил стакан. – Исполнителей я вычислил и обложил. Трое. Живут в гостинице «Восток». Вооружены, особо опасны.

– Кто такие?

– Воевали в Чечне. Не из «моджахедов», просто отморозки. В горах тускло стало, решили «гастролировать» по России.

Костя достал из нагрудного кармана сложенный пополам листок. Быстро сунул в ладонь Громову.

Громов прочитал установочные данные и крякнул.

– Да, один – в федеральном розыске четвёртый год. У двоих – не отсиженный срок за разбой, – подтвердил Костя. – Тебя это удивляет?

– Нет. – Громов опустил веки. – Нет, Костя, меня уже трудно удивить.

– Есть веские основания предполагать, что они насилуют мальчика. Это ещё один аргумент, почему отец не хочет огласки.

Громов распахнул глаза. Костя кивнул.

– Да, Гром.

– Мальчишку они замочат по-любому. Зачем с выкупом мутят, не понятно?

Костя, морщась, допил компот.

– Конечно, не логично. Но дело не в выкупе. Это стопудово – провокация. Если папа дёрнется, то моментально подставится. Ему устроят вилы и отнимут все, что нажил. Такой расклад.

– Он, что, «на войну» башлять отказался?

– Типа того.

– Поэтому и наняли безбашенных отморозков?

– Да.

– Кто конкретно?

– Этим займутся позже. И совершенно другие люди.

Костя откинулся на спинку стула. Поправил аккуратный узел галстука. Скрестил руки на груди.

– Пять тысяч баксов, – одними губами прошептал он.

Громов медлил с ответом.

Он доверял Косте. Насколько можно доверять человеку, ушедшему в другую жизнь, но не разорвавшему с тобой связь. Костя, уйдя в адвокаты, автоматически лишился права на личный сыск и, главное, права применять насилие. Иногда у его клиентуры складывались ситуации, когда для защиты законных прав было достаточно дать в рожу и сунуть под разбитый нос краснокожее удостоверение. Чаще требовалось «пробить» информацию, проверить её личным сыском и сбросить Косте для дальнейшего использования.

Согласившись на подработку, Громов сразу же чётко провёл грань, через которую не переступит: заказное возбуждение уголовного дела и убийство. Телесные повреждения различной степени тяжести, которые иногда наносились при выполнении поручений Кости, они по обоюдному согласию решили считать «последний китайским предупреждением» тем, кто уже давно сам искал дорогу на тот свет или упорно напрашивался на этап.

Платил Костя исправно, наличными и из рук в руки. Сколько перепадало самому Косте, Громова никогда не интересовало. Каждый барашек топчет свой лужок и жуёт свою травку.

Костя оказался настолько порядочным, что настоял, чтобы Громов оформил на его имя нотариальную доверенность на представление интересов в органах суда, дознания и следствия. Так у Громова появился личный адвокат. Бог миловал, услуги Костика пока ни разу не потребовались.

– Как ты отрекомендовал меня? – спросил Громов.

– Как всегда, никак. Все взял на себя. Сказал, я изучу возможность разрулить проблему. – Костя бросил взгляд на часы. – На ответ у меня осталось около часа.

– Назад сдать можешь, или за базар придётся отвечать?

– Если ты скажешь – «нет», я дам отбой. Нет проблем.

– И потеряешь клиента, – вставил Громов.

– Зато не сделаю его проблемы своими, – парировал Костя. – Как у нас, адвокатов, шутят: «Свалил клиент, и слава богу!» Что скажешь, Гром?

Громов посмотрел на свои кулаки. Потом на тонкие запястья Кости.

– Согласен, но есть условие.

– Какое, Гром?

– На этот раз ты пойдёшь со мной. Одна стопудовая наводка мне сегодня уже чуть боком не вышла.

Костя не стал задавать лишних вопросов.

Встал, тщательно оправил костюм, запахнул пальто.

– Моя машина на старом месте. Не задерживайся, Гром.

* * *

«Д» – 1

16:08 (в.м.)

С неба посыпала мелкая морось. Дворники размазывали по стеклу прозрачную водяную плёнку. Над разогретым капотом клубился едва заметный мутно-белый дымок.

Громов разглядывал неровный край низкой облачности, срезавший наполовину Останкинскую башню. Похрустывал суставами, разминая пальцы до ивовой упругости.

– Как называется памятник? – спросил Костик, указав на титановый клин с ракетой, упирающийся в тучи.

– «Мечта импотента», – глухо отозвался Громов. – Шутка старая. Надо в памятник «Виагре» переименовать. Тогда будет актуально.

– Ну как, собрался?

Громов растёр уши, помял упругие мышцы на затылке.

– Готов. Пройдусь пешочком до гостиницы, разомнусь окончательно.

Костя приспустил окно, выбросил наружу окурок.

– Повторяю для бестолковых, – с напряжённой улыбкой произнёс он. – Я иду в офис турагентства. В конец коридора на том же этаже. Там меня ждёт девочка Настя, о встрече предварительно договорился по телефону.

– А я пилил на встречу с агентом, имени которого называть не обязан. В холле случайно встретил человека, жутко похожего на гражданина Барабакина Николая Ивановича, находящегося в федеральном розыске. Пошёл следом. Довёл до дверей номера. Вошёл с целью установить личность. В номере оказались неизвестные лица кавказской национальности. Повели себя недостойно, пришлось уложить на пол. По мобиле вызвал поддержку. Сдал с рук на руки. Мальчика в номере не видел. Все.

– Отлично. Не дай бог, в натуре лепить эту ересь придётся. – Костя поплевал через плечо. – Открой бардачок. Там в тряпочке кое-что для тебя.

Громов достал и развернул свёрток. На колени легли два ножа «Оборотень».

– Сможешь снять их без пальбы, Гром?

Громов провернул ножи в пальцах, цепко сжал рукояти.

– Если Бог сегодня на стороне ментов…

– Это очень важно, Гром. Ни трупов, ни пальбы. И уйти чисто.

Громов молча сунул ножи лезвиями в рукава куртки, застегнул кнопки на манжетах.

– Крайний вариант: пошла пальба, – продолжил Костя. – Я сразу рву к тебе. И гашу всех, кто там есть. Оба, если уцелеем, тьфу-тьфу-тьфу, если нет – тот, кто сможет, хватает мальчишку и рвёт в офис турагентства. Девку – пинком. Дверь – на замок. Звонок по телефону, запоминай, семь-сорок пять – и четыре семёрки. Достаточно сказать: «Билет купил» и назвать адрес. Приедут и из любой задницы вытащат.

– Кто?

– Не важно.

– Судя по номеру мобилы, круто сидят. Надеюсь, не папа?

– Нет.

Громов повернулся к Косте.

– А если при захвате мальчик погибнет?

Лицо Кости сделалось матово-белым.

– Это про-о-облема! – на кавказский манер протянул Громов. – Как ты её разрулишь?

Костя сглотнул.

– Если мальчик погибнет, нам лучше не жить, Гром.

– О, инициатива наказуема до такой степени? – холодно усмехнулся Громов. – Смотри, ещё не поздно дать отбой. Отзвони клиенту, скажи, что ситуация безмазовая, и ты умываешь руки. Какие к тебе претензии?

Костя насупился.

Громов потрепал его по плечу. Даже на ощупь ткань пальто была жутко дорогой.

– Знаешь, в чем разница между опером и адвокатом? Адвокат может отказаться вытащить мальчишку из «залога», а опер – нет. Я – опер. И пофигу мне, Костя, что потом со мной будет. Одно могу сказать, постараюсь сделать все чисто.

Он взялся за ручку двери.

– Десять, – прошептал Костя. – Десять «штук», если не будет трупов и пальбы.

Громов уставился на него тяжёлым взглядом. Произнёс, словно булыжники бросал в чёрную воду:

– Пусть будет так. Потому что работаю с тобой последний раз.

Он толкнул плечом дверь и вышел под дождь.

* * *

«Д» – 1

16:22 (в.м.)

Костя, надо отдать ему должное, время выбрал самое что ни на есть удачное. Пять вечера. Ни утренней суеты, ни предобеденного мелькания уборщиц, ни вечернего столпотворения, ни ночного бардака. Мёртвый час. Постоянные жильцы или в городе, или не вылазят из своих нор. В пустых, пыльных и темных коридорах одичало бродят случайные посетители в поисках офисов малоизвестных фирмочек, снявших под служебные нужды номер в гостинице.

Громов, подходя к нужной двери, сбавил шаг. Расстегнул кнопки на манжетах. И приказал себе забыть все, что было в прошлом, и не думать о том, что будет в будущем.

Покачал головой, разминая шею. На секунду прикрыл веки. Протяжно выдохнул, от чего в затылке образовался шарик звенящей пустоты. Он быстро распух, как пузырь, заняв собой всю черепную коробку.

Громов распахнул глаза, вынырнув из короткого забытья в совершенно новой реальности, где время текло жутко медленно, а мысли в голове проносились молниеносно, как электроны в полном вакууме.

Нож рукоятью вперёд вынырнул из рукава. Пальцы чутко обхватили рукоять. Лезвие, описав полукруг, бесшумно вошло в щель двери точно у скобки замка. Острие клюнуло истёртую сталь запора.

Удар левой ладони, плашмя по рукояти, клином вгоняет нож в щель. И через мгновение резкий удар ноги распахивает дверь.

В лицо бьёт кислый, спёртый воздух звериного логова.

Второй нож выпорхнул из рукава.

Кошачий прыжок вперёд. Разворот полубоком. Раньше, чем в коротком тамбуре окончательно нарисовался силуэт человека, ударная правая нога взлетает по дуге вверх. Носок ботинка тупым обухом врезается точно в голову человеку. Полусогнутая нога вновь набирает пружинную силу. Удар в бедро. Человек рушится, как подрубленный ствол, медленно заваливаясь набок.

Полушаг влево. Закрывшись телом противника, за секунду успеть осмотреть комнату. Две кровати у стены и раскладушка у окна. Один лежит мордой в подушку. Второй подтянул ноги к подбородку, готов рывком вскочить.

Падающий пытается ухватиться и утянуть за собой. Парный взмах ножами. Руки противника от удара подбрасывает вверх. Из запястий хлещет кровь. Руки опадают, как крылья подстреленной влёт птицы. Рывок вперёд, ударом локтя в челюсть сбить с пути. Перепрыгнуть через грохнувшееся на пол тело.

Второй, уже выстрелив пружиной, приземляется обеими ступнями на пол. Пируэт, лезвия рисуют в воздухе порхающих бабочек. С разницей в миг лезвия рассекают связки на запястьях противника.

Припасть на колено. Ножи проносятся навстречу друг другу, рукоятками вперёд, кулаки с торчащими из них лезвиями расходятся в миллиметре друг от друга, едва не зацепившись. На джинсах противника чуть ниже пузырей на коленях распахиваются две прорехи. Из них, как из разбитого рта, выплёвываются густые струи крови.

Рывком вверх. Руки – от себя, по дуге. Лезвия глубоко ныряют в подмышечные впадины противника. Вылетают, вытягивая за собой ниточки крови.

Прокрутка ножей в пальцах, перезахват. Рукояти ножей превращаются в кастеты. Синхронным ударом тюкают в подключичные впадины. Корпусом тела влево – локтём в челюсть.

Остаётся последний. Он уже успел оторвать голову от подушки и оглянуться через плечо. Противник, растянувшись на кровати, замер, как в стоп-кадре.

Правая рука по локоть нырнула под подушку. Левая вытянута вперёд. Тело уже начало сворачиваться в штопор, готовясь свалиться на пол.

«Ясно – ствол под подушкой. Переворот на спину. Первый выстрел вслепую. Лишь бы отпугнуть. И уже с пола – второй. С двух рук. Насмерть», – сквозь пустоту в голове ртутными раскалёнными шариками проносятся мысли.

«Хрен тебе!» – так и не вырывается из горла.

Нож выстреливает в полет. Лезвие по рукоять входит в локтевой сгиб. Тело противника вздрагивает, как от удара током.

Широкий шаг с падением на опорную ногу. Локтём в копчик. Пока левая рука из широкого замаха летит по дуге к цели, правая, скользнув по изогнутой болью спине противника, полусогнутыми пальцам тюкает в ложбинку у основания черепа, и почти мгновенно пальцы вцепляются в жёсткие черные волосы, до хруста в позвонках, закидывают голову назад. Удар в левый бок. Точно под седьмое ребро. В сердце.

За долю секунды до удара, в мозгу взрывается ртутный шарик, по нервам со скоростью света проносится команда «Не убей!», и лезвие успевает встать под прямым углом, так и не войдя холодной молнией в сердце. Вместо него в ребра молотом ухает кулак, размазывая мышцу, разрывая нервы и сокрушая кость.

«Готов!»

Оттолкнуться руками. Рывком встать с полушпагата. Оглянуться.

Дверь захлопнута. Двое за спиной – в полном отрубе. Порядок!

Вытащить нож, пригвоздивший руку противника к матрасу.

Последний взмах крыла стальной бабочки. Двойной удар по конечностям. С треском лопаются рассечённые ахилловы сухожилия и два разреза на локтях раскрывают алые губы. Пинком свалить противника на пол.

Встать без посторонней помощи ни один из поверженных противников не сможет. Перерезанные сухожилия превратили конечности в протезы. Чтобы не смогли позвать на помощь, сорвать наволочки и затолкать в рот.

Все. Как заказывали. Ни трупов, ни пальбы.

Громов медленным взором, словно чудом вынырнувший из глубины пловец, обвёл комнату.

Загажена до ужаса, как и полагается временному приюту нецивилизованных гостей столицы. Банки с недоеденными консервами, ворох квёлой зелени, растерзанные тушки копчёных куриц. Объедки копчёной снеди. Фантики, обёртки и смятые пластиковые пакетики. Пустые бутылки. Пили явно много и без разбору. Груда окурков в пепельнице, остальные бычки рассыпаны по столу и полу вокруг столика. На прикроватной тумбочке полоски от кокаиновых «дорожек». Ворох одежды у каждой кровати. Раскрытые спортивные сумки.

Громов переворошил содержимое сумок. Под одеждой нашёл три «ТТ» с глушителями, один «макар» со спиленными номерами, пачки патронов. Две «лимонки» и толовую шашку. Под кроватью, завёрнутый в измазанные джинсы, прятался АКМСУ.

Джинсы были мальчикового размера.

К спинке кровати, той, что не было видно из тамбура, были узлом привязаны свитые в верёвки простыни. По паре на каждой.

Громов сбросил на пол мятое одеяло. На матрасе ещё не просохли свежие белёсые пятна, пополам с кровавыми мазками.

На секунду захотелось всадить «Оборотня» под левую лопатку первому, до кого дотянется рука. Но Громов сдержался.

Оставалось проверить шкаф.

Он ожидал увидеть скрюченное тельце дрожащего от страха мальчишки. Гнал мысль, что в нафталиновой темноте лежит упакованный в простыню труп.