Текст книги "Переворот.ru (СИ)"
Автор книги: Олег Маркеев
Жанр:
Детективная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)
– Если ты о Дикаре, то ещё рано выводы делать, – произнёс, жуя, Решетников. – Понаблюдаем, сопоставим, проанализируем. Потом можно и… К-хм, к-хм. Вопросики позадавать в приватной обстановке.
Салин промокнул губы салфеткой.
– И все же, мне кажется странным, что он так открыто заявил о своём возвращении.
– А он, как я понял, вообще рисковый парень, – вставил Решетников.
– А если его водят? Если через его демарш нам дают понять, что знают о делах «Союз-Атланта» достаточно, чтобы начать активную игру?
– Это было бы интереснее, – подумав немного, ответил Решетников.
– Но и в сто крат опаснее. Кто-то решил нарушить договор, тебе не кажется?
Решетников задумался. Потом пожал плечами.
– Дураков много, спору нет. Но – зачем?
Салин слабо улыбнулся.
– Ни один дурак не может ответить на этот вопрос. Однако делает.
Решетников глубоко задумался. Машинально палочкой гонял зёрнышки тмина по полированной подставочке.
– Нет, Виктор Николаевич, нет… Наши позиции не ослабели ни на йоту. Все мне известные игроки не усилились. Нет, паритет нарушать некому.
– Разве что кто-то со стороны решил рискнуть, – подсказал Салин.
– Кто?
Салин помял подушечки пальцев. Немота пропала. Опять взялся за палочки.
После таблетки рис показался с кислинкой, словно слегка протухшим.
– Не знаю. Но явно самоубийца, – обронил он.
Решетников в ответ самодовольно усмехнулся.
Концерн «Союз-Атлант» был одним из звеньев разветвлённой системы «интерфейсной экономики». Экономики, вынесенной за пределы страны, ставшей клоакой мирового прогресса. Термин, кстати, ввёл сам глава концерна Матоянц. Употреблялся термин исключительно в узком кругу. В том же кружке доверенных и доверяющих друг другу лиц тихо и мирно разделили наследие погибшего Матоянца. Там же разработали стратегию «раздачи по сусалам» (это уже термин Решетникова) тем, кто по-шакальи попытался урвать кусочек убоинки.
С сильными и серьёзными игроками, ввиду утечки информации получивших шанс сунуть нос в дела Системы, договорились о «водном перемирии». Высокие договаривающиеся стороны пришли к согласию, что время для экстренных мер ещё не пришло. Рулящие страной попросили не мешать им выруливать из кювета, в которую опрокинул страну её первый президент, «работавший с документами» от запоя до запоя. Система, зная интеллектуальный и человеческий потенциал рулящих, согласилась подождать. В результате Система своего не отдала, но на чужое не покусилась.
Сейчас Салин с Решетниковым напоминали двух старых львов, почувствовавших в воздухе запах врага. Только одну, тонкую, едва уловимую ниточку запаха. Но и этого было достаточно, чтобы из горячих подушечек лап проклюнулись чёрные, страшные когти, отточенные тысячей успешных охот.
Внешне они ничем не изменились. Два господина преклонных лет так и остались расслабленными, вальяжно ленивыми посетителями элитного экзотического ресторанчика.
Салин скрывал глаза за дымчатыми стёклами очков. Решетников благодушно щурился, пережёвывая суши. В узких щёлочках век то и дело вспыхивал стальной высверк зрачков.
* * *
«Д» – 1
11:15 (в.м.)
Странник
В коробочке лежали ключ, магнитик от запирающего устройства на брелоке и записка.
Максимов сверился с адресом в записке. Оказалось, идти всего пять минут пешком.
Потаповским переулком он прошёл к Покровке. Задержался у киоска на перекрестке. Купил бутылочку «швепса».
Явного «хвоста» за спиной не было. Проверялся, скорее, по привычке. По опыту знал, те, чей покой он потревожил своим появлением в городе, слишком профессиональны и слишком себя уважают, чтобы запустить по следу малоопытного топтуна. Если решат пасти, то сделают это так качественно, что только по холодку, щекочущим затылок, ощутишь чужой взгляд.
Максимов, петляя между ползущими машинами, перебежал на противоположную сторону улицы. Медленным шагом, попивая водичку из бутылки, свернул в Колпачный переулок.
Здесь было дивно, совершенно по-старомосковски тихо и несуетливо. Горбатая мостовая круто уходила вверх. У обочины темной ватой лежал неубранный с мая тополиный пух и первые жёлтые листья. Воздух пах дымком. Уютным дымком горящей палой листвы, а не бензиновым чадом.
Максимов свернул во дворик. Нужный дом стоял в глубине, торцом выглядывая на улицу. Подход к дому сужался парковкой, устроенной у заднего крыльца какого-то офиса.
«И да, и нет, – подумал Максимов. – Весь двор в поле зрения камер видеонаблюдения. Охрана, скорее всего, среагирует на хулиганское нападение. Сами не впишутся, так ментов свистнут. Опять же запись останется. Но и пасти за жильцами легко. Фифти-фифти, получается».
Он открыл дверь подъезда. Судя по номерам на табличке, нужная квартира находилась на четвёртом этаже. Предпоследнем.
Лифт был допотопный, стеклянным коробом примкнувший к стене дома. Максимов решил воспользоваться лестницей. Нажал кнопку вызова, и под шум опускающегося лифта, широким шагом, через две ступеньки, устремился вверх.
Лестничные клетки ничего необычного собой не представляли. Судя по дверям и барахлишку, что руки не донесли до помойки, в подъезде обитало обычное московское народонаселение: от пенсионеров до бизнесменов. Жили, явно, мирно. Надписи на стенах присутствовали, но в меру приличные. Сугубо наркоманского арго не было, и то – слава Богу.
Квартира с номером двадцать один щеголяла мощной дверью из красного дерева. И была лучшей в подъезде.
«Неосторожно. – Максимов укоризненно покачал головой. – Качество двери в наше время, как правило, определяет качество крышки гроба. По мне уж лучше плащ-палатка и холмик со звездой, чем полированный «шкаф» и бронзовый монумент. Но свои вкусы другим – не закон».
Он на всякий случай нажал кнопку звонка. В квартире мелодично пропела кукушка.
* * *
В квартире никто не жил. Но кто-то регулярно бывал, поддерживая чистоту.
Именно чистый, стерильный от бытовых запахов воздух квартиры насторожил Максимова.
Он закрыл дверь. Прижался к ней спиной.
Закрыл глаза, впитывая в себя ауру квартиры.
Она не была чуждой. Кто-то насытил её ожиданием, тоской и молитвами. По нему. Кто-то верил, что странник непременно вернётся, если будет куда, если будет к кому.
Максимов заглянул на кухню. Матовая белизна, зелёный и голубой. Свет, просеянный сквозь жалюзи. Стерильная чистота. Банка эфиопского кофе на столике. Турка и чашка. Густо синий кобальт. Золотая буква «М» на боку.
Он прошёл по коридору, подковой огибающей стеклянный куб ванной комнаты. По очереди открыл три двери.
Спальня. Тёплые пастельные тона. Низкая кровать, комод, плотные бамбуковые жалюзи. Шкура зверя вместо ковра.
Гостиная. Солнечно-золотистые цвета. Белый диван во всю стену. Стеклянный низкий столик. Пара кресел. Пустые стеллажи.
Кабинет. Просторный рабочий стол. Ноутбук. Пустые книжные полки. Все ждёт хозяина.
Три фотографии, увеличенные до полуметрового формата, в рамках на стене.
Максимов замер на пороге.
Чёрная вода пруда Шванентайх в Калининграде. Выбеленные солнцем горы Таджикистана. Мокрые крыши Парижа. Целая жизнь, уместившаяся в один год.
Их жизнь.
* * *
Странник
Ретроспектива
Париж, сентябрь 2002 года
Скаты крыш ещё не высохли от ночного дождя. Низкое солнце лизало влажную черепицу.
Максимов положил пакет с круассанами на прикроватный столик. Поставил рядом чашку кофе.
Карина, уловив горячий аромат кофе, потянула носом. Губы чуть дрогнули в улыбке. Но глаз не открыла.
Максимов пощекотал кончик её носа. Карина наморщила носик, но не сдалась. Только плотнее зажмурила глаза.
Он присел на край кровати. Приспустил простыню с её плеч. Между лопатками по позвонкам бежала синяя ящерка. Максимов почесал татушку.
Карины выгнула спину.
– Ну-у-у! Я сон смотрю про Москву.
У неё была совершенно детская способность видеть яркие, сюжетно целостные сны. Говорила, что может по своему желанию менять сюжет и скорость сновидений.
– И что ты видишь?
Она притихла, вглядываясь в образы, проносящиеся, как на экране, на внутренней стороне век.
– Тебя вижу. В какой-то незнакомой квартире. Ты стоишь на пороге комнаты. Она, как ты любишь, матово-белая, и много зелени… Это твой кабинет, но ты не хочешь входить. Ты сейчас уйдёшь…
Она распахнула глаза, перевернулась на спину. Сна в черных глазах как не бывало, в них плескалась немая боль.
– Сегодня? – прошептала она.
– Сейчас.
Губы её дрогнули. На секунду сложились в плаксивую гримаску. Но она сдержалась.
– Я буду ждать, ты учти.
– Тогда я непременно вернусь.
Оба понимали, что шансов встретиться слишком мало. Они вышли на перекрёсток судьбы, откуда каждый должен был пойти своим путём.
Максимов уходил тайной тропой на Ближний Восток. Тропа начиналась в частном тире, в пропахшем порохом подвальчике в предместье Парижа. Он не знал, где пройдёт змеиная тропа, ведущая в убежище Последнего посланника[22]22
– термин шиитской ветви ислама; согласно догмату «гайба» («невидимого присутствия»), принятому в большинстве шиитских общин, истинный имам – двоюродный брат пророка Мухаммада Али ибн Абу-Талиб, исчезнувший в 873-74 г., продолжает скрыто присутствовать в мире и управлять им через доверенных «людей веры», считается, что появление «тайного имама» Махди (буквально – Последнего посланника Аллаха) ознаменует собой Конец Времён и послужит началом финальной битвы с неверными.
[Закрыть]. Не было и не могло быть никаких гарантий, что он дойдёт до конца пути. Он просто делал первый шаг, чтобы уже никогда не вернуться назад.
Но на эту войну Максимов решил Карину не брать. Знал, новичкам в такой схватке не место. Карина только вошла в сумеречный мир тайных обществ и слабо представляла, на что они способны в войне друг с другом. Ей её предстояло многое узнать и многому научиться. Чему никогда не научат даже в Сорбонне, где Карина второй год числилась вольноопределяющимся студентом.
– Ща-ас как разревусь! – Карина действительно хлюпнула носом.
– Не надо, галчонок. У нас есть ещё целый час.
Она вскинулась, уткнулась лицом ему в грудь.
На целый час они исчезли для мира. И для миров простых людей, что утром спешат за свежими круассанами. И для мира тайных орденов, где ежесекундно кипит незримая схватка за знания и могущество.
Два странника, обнявшиеся на перекрестке судьбы. Время для них умерло. Ровно на один час.
* * *
«Д» – 1
11:25
Странник
«Макс, если ты нашёл и читаешь это письмо, значит, все было не зря. Ты жив, ты вернулся… Потому что тебе было, куда возвращаться. Я так загадала.
Посмотри вокруг. Все так, как ты сделал бы сам. Или можешь все переломать и обустроить по-своему. Я нисколечко не обижусь. Значит, не так хорошо тебя узнала. Но это и хорошо. Если бы узнала тебя до донышка, было бы неинтересно жить рядом дальше.
Бедный Василий Васильевич, он крутился, как уж на сковородке, молчал, как партизан на допросе, но, ты же знаешь, со мной спорить бесполезно. Короче, он рассказал, что ты взялся узнать больше, если не все о смерти отчима. Убедить В.В. вложить твою «зарплату» в недвижимость труда не составило.
Как ты, наверное, догадался, я иногда бываю в квартире, когда удаётся вырваться в Москву. (Когда меня нет, квартиру убирает женщина, нанятая В.В., если столкнёшься с ней, не пугай.) Просто прихожу, забьюсь в угол и сижу. Думаю о тебе.
Боюсь загадывать, каким ты вернулся. Вряд ли тем, кем уходил. Наверное, уже не тем, кем был со мной. Если честно, очень страшно увидеть тебя и не узнать.
Или ты не узнаешь меня.
Но ты же хитрый, ты скажешь, что мы просто поторопили время, а наша встреча загадана на другой срок. Пусть так. Лишь бы ты был жив. Лишь бы имел возможность идти своей Дорогой.
Пока сидела в углу, пришла в голову мысль. «Любовь – это не то, что было, а что осталось после неё». Правда, я стала жутко умной? Или по-прежнему жуткая дура, потому что не могу тебя забыть.
К.
P.S. Если ты цел и невредим, там, в прихожей висит амулетик. Просто переверни его, как положено. Это будет для меня знаком».
Максимов чиркнул зажигалкой. Тонкий листок папиросной бумаги вспыхнул и за секунду превратился в пепел.
Над туркой поднялась плотная кожица пены. Он успел подхватить турку, когда шапка пены провалилась и по её краям выступили первые пузырьки. Перелил кофе в чашку.
Записку Карина спрятала под крышку банки с эфиопским кофе. Знала, что он догадается, а чужой в подарок настоящий «кэффа»[23]23
– район в Эфиопии, давший название напитку, как смесь винных спиртов, традиционно изготовляемая в районе г. Коньяк, дала название коньяку.
[Закрыть] не оставит.
Он понюхал кофе. Запах был густой, с едва ощутимой горчинкой. Пить не стал. Отставил чашку. Машинально растёр пальцем комок волокнистого пепла в пепельнице.
«Пятьдесят на пятьдесят. И плохо, и хорошо, ровно поровну. Хорошо, что Карина где-то поблизости. Но плохо, что это именно она. Во-первых, слишком близкая связь, легко вычислить. Во-вторых… Страшно будет её потерять. И кто-то может на этом сыграть. Ладно, учтём. Честно говоря, мне бы в пару мужика поздоровее и матерого. Но на крайний случай сгодится и девчонка. Должна же она была за это время чему-то научиться! А мне без связного, которому доверяешь, как себе, никак нельзя. Появление Карины легендируется элементарно, стоит заглянуть в моё досье. Подозрений не вызовет. А взять её в плотную разработку они не успеют. Сейчас такая свистопляска пойдёт, только держись. Времени ни на что не хватит. Все силы и внимание потратят на то, чтобы в сценарии операции удержаться. Это точно. Или я уже совсем нюх потерял».
Он, словно почувствовав слабый толчок в плечо, оглянулся. Бесшумно встал, скользнул к окну. Не прикасаясь к шторам, в щёлку осмотрел двор.
Мамаши по-прежнему выгуливали своих чад. Дети ворошили песок и, как угорелые, носились по площадке. Те, кому возраст и рост уже позволял, колобродили по башенкам, лесенкам и горкам «городка». Явных чужаков во дворе не наблюдалось.
А вот машин прибавилось. На свободное место припарковался тёмного цвета микроавтобус «фольксваген». Любимая машина тусующейся по дорогам Европы молодёжи. И «наружки». В грузопассажирском отсеке легко могла уместить группа захвата или стеллажи с аппаратурой. Хочешь сразу хватай и увози, хочешь – наблюдай и подслушивай, копи информашку для предстоящей приватной беседы в неприятном месте.
«Даже не важно, чьи. Главное, что появились. Кого-то я, все-таки, ущипнул за место принятия решений», – Максимов улыбнулся.
Вернулся к столу. Поднёс чашку ко рту. Пришедшая в голову мысль заставила опустить руку.
– Извини, Карина, ничего личного, – прошептал он. – Но твой подарок вполне могли подпортить.
И выплеснул кофе в раковину. Помыл чашку и турку.
«Вот так. Лучше долго жить параноиком, чем быстро умереть от собственной глупости», – подумал он, ставя чашки и турку на полку.
Максимов вышел в коридор. Над глазком входной двери висела стальная пластинка с руной.
Он перевернул её, превратив «Тупик» в «Дорогу»[24]24
– руна «Raid» – «Дорога» (начертание соответствует латинской «R»), в рунической магии данный знак символизирует Путь или Дорогу, как её понимают в романах фэнтэзи. Перевёрнутая руна, выпавшая в гадании, трактуется как «задержка», «препятствие» или даже «тупик». При этом гадающему рекомендуется проявить терпение, юмор и способность самому принимать решение, не списывая собственное бессилие и безволие на обстоятельства.
[Закрыть].
* * *
Оперативная обстановка
Владиславу
Дикарь пробыл в адресе 35 минут. Покинув адрес, ушёл из-под наблюдения в районе ул. Солянка.
Поиск в районе и по направлениям вероятного движения результатов не дал.
За адресом установлено постоянное наблюдение.
Жду указаний.
Пётр
* * *
Белке
Срочно задействовать все оперативные возможности в ближайшем окружении Дымовой Карины Ивановны (присвоен псевдоним «Герда») и установить её местонахождение. При получении информации о возможном появлении «Герды» в Москве доложить мне немедленно.
Владислав
* * *
«Д» – 1
11:55 (в.м.)
Старые львы
В суши-ресторан влетела стайка девушек, все яркие, цветастые и гомонливые, как волнистые попугайчики. Решетников стрельнул глазками в сторону стайки, рассаживающейся на угловом диванчике. Короткие кофточки, позволяющие любоваться плоскими животиками, обтягивающие брючки, длинные сильные ноги.
– М-да, явно не комсомольские активистки, – пробурчал он, орудуя зубочисткой. – Те помясистей и посисястей были.
– Павел Степанович, уймись.
– Я просто так… Катаракту лечу. Приятно посмотреть. Все наружу, однако, приятно поглазеть. Товарец, так сказать, на витрине. М-да, что-то странное происходит в государстве российском.
– Ты это по их поводу? – Салин кивнул на стайку девушек.
– Не, про наши стариковские дела.
Салин тщательно вытер губы салфеткой. Приготовился слушать. Уже давно изучил способность Решетникова переходить непосредственно к делу после самых неожиданных подводок. На многих этот приём производил шоковый эффект.
– Дикаря мы этого, конечно, на крючок поймаем. От такой наживки, как Кариночка он не отвертится. Заглотит по самую задницу. Тем более, что сам на встречу напрашивается. Значит, и сопротивляться особо не будет. А мы его тихонечко подтянем – и в сачок. – Решетников подмигнул Салину. – И обрати внимание, друг мой, что лучше мы этого осетра вытащим, чем кто-нибудь другой. Мы-то хоть его на суши его строгать не станем. По крайней мере, сразу. Но вот, что я подумал. А не копнуть ли нам его эфиопскую эпопею?
– Зачем?
Решетников дёрнул плечами.
– А просто так. Интересно мне, отколь ноги растут. Что-то же там было, раз молодцу красную звёздочку пожаловали.
Салин снял очки. Принялся полировать стекла уголком галстука.
– Если мне не изменяет память, материалы закрыты лично шефом ГРУ, – тихо обронил он. – Стоит ли лезть в чужой огород с ревизией урожая?
Решетников коротко хохотнул.
– Мы же не навсегда берём. Попользуемся и вернём. Дело по Максимову, как я помню, рассматривалось в отделе административных органов ЦК, и проще, конечно, копнуть наши архивы… Но мне не проще надо, а чтобы интереснее.
– Хочешь обострить обстановку?
– А почему бы и нет? Пусть вояки сыграют в «подъем, тревога!», а мы из окошка полюбуемся.
– Думаешь, их нам для полного комплекта не хватает? – не скрывая недовольства, проворчал Салин.
Решетников указал глазами на плошку с тёртым зелёным хреном.
– Как васаби к рисовым окатышам. Для остроты.
Салин, подумав, кивнул. Достал из бумажника кредитную карточку, положил рядом с подставочкой для палочек. Решетников сверкнул на «Визу» взглядом, что не укрылось от Салина.
– Что?
– Деньги. – Решетников покачал головой. – На войну нужны деньги. А у всех, кто подписывал перемирие, лишних денег последнее время не появлялось.
– Я в курсе.
– Стареем, друг мой… Как же мне сразу-то не вспомнилось! – Решетников сокрушённо вздохнул. – Нюх есть, а памяти уже – тю-тю. М-да… Вот незадача-то.
Салин терпеливо выждал, пока Решетников не закончит репризу.
Лицо Решетникова стало жёстким, а взгляд, как и должно, цепким, как стальной крюк.
– Лихорадка на НАСДАКе, помнишь? Кто-то на аварии мог сделать неплохие деньги. Капитальца на серьёзную операцию, конечно, не хватит. Но на покрытие расходов на подготовительном этапе, вполне.
Салин снял очки. Сосредоточенно полируя стекла, тщательно проанализировал догадку напарника. Почувствовал, как немеют кончики пальцев. От задавленного внутри страха под языком сделалось кисло.
– И где, по-твоему, сыграют основную партию? – тихо спросил он.
– Если в Антарктиде, то я – Ким Ир Сен. Ну вот, накаркал!
Решетников с хрустом переломил зубочистку. Салин нервно вскинул взгляд.
По проходу к их столику уверенным шагом приближался Владислав. Бессменный порученец по особо опасным делам был, как всегда, в форме: поджарый, собранный, сдержанно хищный. Девчонки, притихнув, провожали его широкоплечую фигуру и седой бобрик волос оценивающими взглядами.
– Началось, – проворчал Решетников.
Владислав, дождавшись разрешающего кивка Салина, опустился на краешек стула. Как давно отметил Салин, Владислав никогда не сидел, скрестив ноги, и всегда садился так, чтобы в доли секунды оказаться на ногах.
– Есть новости, Виктор Николаевич. Злобин получил из архива материалы по «Союз-Атланту».
– Генпрокуратура вновь открыла дело Матоянца? – как можно равнодушнее спросил Салин.
– Нет. Как утверждает наш источник, идёт проверка на пересечения с сегодняшними происшествиями в Питере, Орске и Новокузнецке.
Он достал из нагрудного кармашка сложенную вдвое четвертушку бумаги. Протянул Салину.
– Я приготовил короткую справку.
Салин водрузил на нос очки. Прочитал. Передал Решетникову.
Никакой катаракты у Решетникова в помине не было. Зрение до сих пор оставалось отличным, читал и писал без очков, чему Салин тайно завидовал.
Прочитав сводку о погибших от неизвестной инфекции, Решетников поморщился и проворчал:
– Однако… Хорошо, что хоть позавтракать успели. Аппетит уже не испортим. И что Злобин, взял след?
– Пока нет.
– Ну этот пострел везде первым будет.
Решетников вопросительно посмотрел на Салина. Виктор Николаевич, хитро улыбнувшись, кивнул.
* * *
«Д» – 1
12:02
Серый Ангел
Злобин до жжения растёр поясницу, сделал десять наклонов, десять приседаний, до хруста потянулся и вернулся к столу.
В плечах и спине, несмотря на разминку, от долгого сидения в кресле осталась тянущая немота. Он решил не садиться. Положил папку так, чтобы можно было читать стоя.
* * *
Оперативная обстановка
Собственность корпорации «Союз-Алант»
Ознакомление согласно списку
код «Водолей»
Аналитическая записка
…Среди научного обеспечения мер по регламенту «Особый период» наибольший интерес представляют разработки Тавистокского института человеческих отношений, Англия (The Tavistock Institute) структурно входившего в систему т. н. «Гарвардского проекта»[25]25
– научно-методологические разработки, применённые в ходе психологической войны против СССР; кроме специальной литературы, подробнее о Гарвардском проекте можно прочитать в довольно спорных книгах Г. Климова «Протоколы красных мудрецов», «Красная каббала» и т. п.
[Закрыть].
Основополагающим принципом стратегии управления поведением отдельного человека или социальных групп являются т. н. «глубоко проникающее длительное напряжение» и «шок будущего» (future shock). (Показательно, что именно «Шок будущего» называется знаменитая футурологическая работа Нобелевского лауреата Тоффлера, изданная под эгидой Римского клуба).
Для наглядного примера, иллюстрирующего методики, разработанной Куртом Левиным приведём цитату из его работы «Перспективы времени и моральный дух», изданной под эгидой Римского клуба:
«Один из главных методов подавления морального духа посредством стратегии устрашения состоит в точном соблюдении следующей тактики: нужно держать человека в состоянии неопределённости относительно его текущего положения и того, что его может ожидать в будущем. Кроме того, если частые колебания между суровыми дисциплинарными мерами и обещанием хорошего обращения вкупе с распространением противоречивых новостей делают когнитивную структуру ситуации неясной, то человек теряет представление и уверенность в том, приведёт ли его какой-либо конкретный план к желаемой цели, или же наоборот, отдалит от неё.
В таких условиях даже те личности, которые имеют чёткие цели и готовы пойти на риск, оказываются парализованными сильным внутренним конфликтом в отношении того, что следует делать».
«Шоки будущего» – цепочка событий, как правило, заранее в тайне подготовленных, которые происходят с такой скоростью, что человеческое сознание оказывается не в состоянии осмыслить происходящее. Как показали исследования, человеческое сознание (и коллективное сознание отдельных социальных групп) имеет чёткие пределы осмысления как количества изменений, так и их природы.
Превышение предела приводит к эффекту «сшибки высшей нервной деятельности», что позволяет низвести манипулирование личностью на уровень животных рефлексов. При отсутствии внешнего управляющего импульса испытуемые демонстрируют истероидные формы реакции: вспышки немотивированной жестокости, алкогольные и наркотические эксцессы и полную апатию с последующей глубокой депрессией.
На социальном уровне истероидные аффекты выливаются в рост уличной преступности, внутрисемейного насилия, войны преступных группировок, драки спортивных фанатов, рост травматизма, вызванного алкогольной и наркотической интоксикацией, снижение электоральной активности вплоть до полного отказа от участия в политической жизни страны…».
* * *
Злобин тяжко вздохнул и потянулся за сигаретой.
В дверь бегло постучали. Вместе со злобинским «войдите» в кабинет ворвался Сергей.
– Андрей Ильич, здесь дают Героя России первой степени с бесплатной квартирой из президентского фонда? – выпалил он.
Злобин хмуро усмехнулся.
– У нас – только посмертно.
Сергей плюхнулся на стул и обиженно протянул:
– Ну-у… Я так не играю. – Он расстегнул куртку. – Стараешься, стараешься, а все награды другим.
– Что нарыл?
Злобин переступил через вытянутые ноги Сергея, обошёл стол и сел в своё кресло.
– Вы, Андрей Ильич, учтите, своими поручениями вы толкаете меня прямиком в лапы бывшей благоверной. А я, можно сказать, после развода только жить начал. Хотя, какая это жизнь? Сплошное оперативное мероприятие.
– Надо было вместо неё на биофаке учиться, а не УПК зубрить. Тогда бы фиг сюда попал. Рассматривал бы себе мушек под микроскопом и ваял Нобелевскую на тему «Жизнь блохи на теле слона».
– Андрей Ильич, вы в корне не правы! Узкая специализация губит мозг как орган. А я, нахватавшись от жены и тестя азов микробиологии, сохранил энергично хамское сознание дилетанта и способность генерировать гениальные по своей простоте версии. Чем вношу серьёзный вклад в дело борьбы с преступностью.
– Докладывай.
Сергей дунул под воротник свитера.
– Мне бы отгул, а? За растрату половой энергии в служебных целях.
– Обойдёшься. Совместил приятное с полезным, и то хлеб.
– Ладно, я не обиделся. – Сергей вместе со стулом придвинулся к столу. – У вас допуск к государственной тайне есть?
Злобин поджал губы. На скулах заходили тугие бугры.
– Сергей, хватит цирк устраивать!
– А я не шучу.
Злобин посмотрел ему в глаза. Смешинок как не бывало.
– Так все серьёзно?
Сергей налёг грудью на стол, зашептал:
– Как я и предполагал, применили бактериологическое оружие, а не банальный токсин. Гадость называется вирус Эпштейна-Барра[26]26
– Инфекционный мононуклеоз. Инкубационный период длится 4–8 недель. Продромальные признаки (слабость, анорексия, озноб) часто на несколько дней опережают начало заболевания в виде фарингита, лихорадки и лимфаденопатии. Выраженный фарингит заставляет больного обращаться за медицинской помощью. Лихорадка отмечена у 90 % больных, температура тела может достигать 39–40 °C. Фарингит длится не более 5–7 дней с постепенным исчезновением в последующие 7-10 дней; лихорадка тянется 7-14 дней, но иногда дольше; лимфаденопатия исчезает за 3 недели, а слабость сохраняется на протяжении месяцев. Осложнения нечасты, но могут быть тяжёлыми, включая развитие аутоиммунной гемолитической анемии, тромбоцитопении, гранулоцитопении, разрыв селезёнки, патологию черепных нервов, энцефалит, гепатит, перикардит, миокардит, спазм коронарных артерий, обструкцию дыхательных путей.
[Закрыть].Уточните у вашей супруги, она как врач не может не знать, что это такое.
Злобин машинально взглянул на телефон.
– А если без супруги?
– Тогда верьте мне на слово, Андрей Ильич. Это слюнная лихорадка. Передаётся капельным путём и при поцелуях. Чихнул, плюнул, поцеловался – все, приплыли. Инфицированы, держитесь за кресло, сто процентов населения Земли. Сто процентов!
– Почему мы ещё живы?
– Просто потому, что это не вирус, а так, фигня на постном масле. Что-то типа герпеса пополам с гриппом. Поражение по симптомам напоминает простуду. Три дня температуры, чуть голова поболит – и все. Участковый врач может больничный дать с диагнозом ОРЗ, не особо вдаваясь в подробности.
Злобин подцепил ручку, успокаиваясь, почеркал по листочку бумаги. Каракули сами собой вышли матерного содержания.
– Серёжа, – ровным голосом начал Злобин. – Умирать ты будешь долгой мучительной смертью. Потому что я сейчас тебя пошлю с докладом прямо к Игнатию, и пусть он тебя хоть четвертует за твои хохмочки, слезинки не уроню.
– Могу закончить последнее слово?
– Давай, правосудие у нас гуманное. И не такой бред терпит, – ответил Злобин, не отрывая взгляда от бумаги.
– Поясняю, Андрей Ильич – инфицировано сто процентов населения.
– А иммунитет? – вставил Злобин.
– Чувствуется, что у вас жена – врач, Андрей Ильич. Нахватались вершков. Иммунитет позволяет иметь вирус в организме, но не болеть.
– Понял, продолжай.
– Вирус есть у всех. А если придумать, как активизировать вирус и придать ему новые свойства? Особо опасные? Получим «боевой вирус». Заметьте, никакого геморроя с хранением, доставкой и распылением, вирус давно в нас. И вот с этого момента начинается государственная тайна.
Злобин вскинул взгляд. Сергей был абсолютно спокоен. Как всегда, когда брал след. Была у него такая особенность: полное спокойствие перед лицом любой опасности.
– Продолжай.
– Вся фишка в том, как активизировать вирус. Обычная чума тоже, кстати, как оружие не ахти. Надо повысить жизнестойкость, вирулентность и злое… кхм. В общем, из вируса ещё надо сделать оружие, как из свинца пулю. Добиваются этого управляемыми мутациями методами генной инженерии, облучением и тому подобной заумью. Мой бывший тесть, по совместительству генерал медицинской службы, аккурат этим и занимался. А Нинка, моя бывшая, ещё в студенчестве подрабатывала у него лаборанткой.
Он пальцем поманил Злобина, заставив тоже прилечь грудью на стол. Зашептал:
– В году эдак девяностом по линии ГРУ были получены материалы исследований по активизации вируса слюнной лихорадки. Некий профессор, обустроивший лабораторию в труднодоступном районе Эфиопии, научился активизировать вирус Эпштейна-Барра обычными звуковыми колебаниями. Типа тибетских мантр. При этом симптомы поражения «боевым вирусом» напоминали… Держитесь, Андрей Ильич! Напоминали скоропостижную смерть наших скорбящих на поминках: резкая головная боль, общая слабость, тошнота, реверсивный отёк дыхательных путей, поражение печени и селезёнки. И летальный исход в течении первых суток.
Он откинулся на спинку стула.
– А теперь представьте, чего мне стоило с такой информацией в голове исполнять свой супружеский долг!
Злобин досадливо поморщился.
– За родину страдал.
– Ага. В которой криминальный элемент мрёт от вируса так, что мы скоро без работы останемся.
Злобин поскрёб неожиданно занывший висок.
– Ты у тестя про вирус выпытал?
– У Нинки, естественно, с ним я не общаюсь. Папаша её давал экспертное заключение по материалам ГРУ, а она у него тогда в лаборатории подрабатывала. Из соображений секретности попросил дочку напечатать заключение. Никому не доверил. А у Нинки, если постараться, от меня секретов нету.
– И что написал в заключении папа?
– Папа сказал, что профессор – гений. Методика проста, надёжна и высоко эффективна.
Злобин медленно откинулся на спинку кресла.
– Надо будет официально запросить информацию в НИИ твоего тестя и вбросить нашим экспертам.
Сергей цокнул языком.
– Не-а, Андрей Ильич, без мазы. Профессор же был гением! Количество вирусов, обработанных по его методе, не увеличивается. Они просто становятся патологически активными. Но уровень антител в организме на вирус Эпштейна-Барра остаётся на прежнем уровне. После развития симптомов поражения до критического уровня вирус переходит в спокойное состояние. И ни одна экспертиза на найдёт ничего, кроме обычного плёвого слюнного вирусика. Да и то, если именно его будет искать. Идеальное оружие. Никаких следов. Одни трупы.
– Значит, надо бросить в экспертизу аудиозаписи, что они слушали. Хоть какая-то зацепка. Пусть вычислят эти мантры, или как их там…
– О! Я об этом и мозговал, лёжа на бывшей благоверной. И посетило меня, как всегда бывает в таких случаях, состояние полного просветления. Сатори пополам с дзен.
– Ну и? – нахмурился Злобин.
– Никого в округе не зацепило, только тех, кто был в банкетном зале. Все находились в одном и том же психологическом состоянии. Типа, скорбели по усопшему и мучались непонятками. Слушали блатной шансон. Как и всегда, между прочим. Звуковые колебания одной частоты и схожее психологическое состояние. Что даёт нам чётко очерченный контингент для поражения.
Злобин покачал головой.
– Хотя, могли и со стороны дать звуковую частоту, как я понимаю. Тогда вообще никаких зацепок. Да, принёс ты версию. Хоть вешайся, хоть стреляйся.
Злобин острием ручки оттолкнул от себя листок. Писать непечатные выражения больше не хотелось. Хотелось проорать их в полный голос. Усилием воли Злобин сдержался.
