Текст книги "Переворот.ru (СИ)"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

Глава семнадцатая
Раз, два – взяли!

День «Д», время «Ч» [60]60
  – начало операции.


[Закрыть]

Странник

Ордынку заливала прозрачно-золотистая дымка. Сквозь жёлтую листву сквозило по-осеннему синее небо. Лампадным тихим пламенем горели кресты на куполах.

На чёрный и блестящий, как бок вороного коня, капот джипа ветер прилепил крохотный жёлтый листок.

«И погода, как назло… Богу в такой день молиться надо, а не людей убивать. Ладно, выбрось из головы. Все идёт к тому, что скоро живые позавидуют мёртвым».

– Ты как? – Хартман терпеливо ждал, но, наверно, уже время вышло.

– Готов.

Максимов раздавил сигарету в пепельнице. Раскрыл кейс, последний раз проверил содержимое. Паспорт, перелистав страницы, сунул в нагрудный карман.

– Теперь слушай отдельное задание. От имени Махди.

Максимов покосился на Хартмана, сосредоточенно пыхтящего духовитой голландской сигаркой.

– Заложники – это арабам. Платили за политический скандал, они его получат. Нашей организации нужно самое ценное, что есть в посольстве.

– Шифры?

– Да. У тебя будет достаточно времени, чтобы вскрыть сейфы.

– Проблема в том, что я на иврите не читаю.

– В группе есть человек. Шрамик вот здесь. – Хартман приложил палец к скуле. – Мы вчера вкачали ему в память основные знания по ивриту. Тору, конечно, талмудить не сможет, но документы прочтёт, гарантирую.

– Хорошо, когда все так просто… Только одно не учли. Сам объект. Подступы не простреливаются, с крыш просматривается, как на ладони, в заборе дырок «мухой» наковырять – секундное дело. Двор – переплюнуть можно. Никакой оборонительной глубины. При правильно организованном штурме меня вышибут через печную трубу на второй минуте.

Хартман с нескрываемым интересом покосился на Максимова.

– Что-то не так? – спросил Максимов.

– Нравишься, когда так говоришь. Настоящий военный.

– Послать сразу или потерпеть?

– И характер есть. – Хартман усмехнулся. – Оборонительную глубину я тебе обеспечу, не волнуйся. Отсюда – и до Кремля. Не спрашивай, как, скоро сам все увидишь.

– Допустим. Допустим, за те часы, что будут чухаться со штурмом, я сумею добыть шифры. А как их передать? И кому?

– Лично мне. Когда шифры будут на руках, дай знать. Я вытащу тебя по-любому.

Хартман повернулся к нему лицом. Пристально заглянув в глаза. До самого донышка.

– Я отдаю себе отчёт, что посылаю тебя в западню. Шансов вернуться – практически нет. Но, странно, не могу отделаться от ощущения, что мы ещё встретимся.

– Самое странное, что у меня такое же ощущение.

– Тебя хоть раз предчувствие обманывало?

– Только один раз.

– И что тогда произошло?

– Встретимся, расскажу.

Максимов распахнул дверцу и, не прощаясь, вышел из машины.

Он перешёл через улицу. Между лопатками холодком покалывал чужой, пристальный взгляд.

«Смотри, смотри, глазастик. «Закрываться» я умею не хуже тебя».

На встречу попались трое молодых ребят. Сразу же бросилось в глаза лихорадочное возбуждение, сквозившее в каждом движении долговязых фигур. Из распахнутых курток миру на алых майках демонстрировались чёрный серп и молот в белом круге. Максимов уступил им дорогу. Ребята спешили к метро.

Он проводил их взглядом. Почему-то вспомнилась строчка из аляповатой книжки. Про любимых женщин и автоматы.

Волкодав

От «Третьяковской» через улицу потянулась цепочка пешеходов. Организованные туристы из провинции спешили прикоснуться к прекрасному. Старшая группы помахивала ярким зонтиком, как жезлом, подгоняя отстающих. Туристы шли, как стадо коров, пугливо, но напролом через притормозивший поток машин.

Ирина плавно сбавила скорость, остановила «шкоду» у бордюра, почти впритык к заднему бамперу грузного, как першерон, джипа.

Наклонилась, коснулась щеки Громова тёплыми губами.

– Прощай. Встретимся в другой жизни.

– А она у меня будет? – криво усмехнулся Громов, отстраняясь.

– Все зависит от тебя.

– Ну, тогда, конечно…

До него только сейчас, за мгновенье до расставания, дошло, кого же она ему напоминает. Барбару Брыльску из вечного новогоднего фильма «С лёгким паром!». Не внешностью, а внутренней сутью, какой-то затаённой надеждой на счастье, которое непременно тебя найдёт, если ты сам себя не потеряешь.

Ирина тяжело вздохнула. Указала на джип.

– Там тебя ждёт человек Махди.

– Махди?! Погоди… – Гром машинально потёр висок. – Он же потерялся чёрт знает сколько сотен лет назад. Где-то в Аравии.

– Универ, Володя, не даст тебе погибнуть с голоду.

– Есть масса более быстрых способов, – ответил Громов.

Он взялся за ручку двери. На мгновенье замер.

– Скажи, это для тебя была работа?

– Нет. Просто ещё одна жизнь. Она кончится, и я все забуду.

Он с трудом отвёл взгляд от её глаз, сделавшимися бездонными, как два ночных озера.

– Тогда, прощай.

Громов плечом толкнул дверцу и рывком выбрался наружу.

По привычке, вскользь осмотрел улицу. «Наружка» могла прятаться где угодно, такое уж место, а группы захвата по близости он не вычислил.

«Пока живём», – решил он.

Расслабленной походкой подошёл к джипу. Пассажирскую дверь открыли изнутри.

Громов заглянул в затемнённый салон. Внутри пахло горечью мандаринов. К стойкому запаху дезодоранта примешивался аромат только что выкуренной сигареты с душистым голландским табаком.

За рулём сидел Хартман. В первую секунду Громов его не узнал. На лысину Хартман напялил коротковолосый кудлатенький паричок а-ля Иосиф Кобзон. Свободную одежду флибустьера рыночных отношений сменил на строгий партикулярный прикид: серость костюма контрастировала с чёрной водолазкой, темно-синий плащ с тёплой подкладкой. Как заметил Громов, даже крохотный значок на лацкане пиджака имелся. Короче, хоть сейчас на совещание на Лубянку.

– Что выстроился? Или садись, или я поехал.

Громов на прощанье бросил взгляд вдоль улицы. Машина Ирины включила левый поворот и плавно тронулась с места.

Он нырнул в салон. Сразу же показалось, что попал в совершенно иную жизнь, непроницаемо темными стёклами отделённую от той жизни и того мира, к которым он привык.

Там, в мире за окном, люди ходили в Третьяковку и тряслись в метро, плелись на работу и спешили на свидания. Там отдельные граждане творили свои убогие криминальные делишки, а опера в меру сил, таланта и ума отлавливали их и конвейерным способом отправляли на нары.

Конечно, там случался и форменный беспредел: абсолютное скотство, патологическая жестокость и стяжательство за гранью разумного. Но в привычном мире не было того запредельного, надчеловеческого, что ворвалось в жизнь Громова, как ледяной чёрный вихрь. Даже глухое, как безысходное горе, средневековье растоптанной войной Чечни теперь казалось ему человечнее, теплее и живее того, мрака преисподние, в которое он погружался, как в трясину. Среди руин ещё теплилась жизнь. Здесь её не было. Там ты был либо своим, либо врагом. А здесь – никем и ничем.

Хартман, жизнерадостный и бодренький, включил двигатель. Положил ладонь на рычаг коробки скоростей.

– Ирина сегодня улетает. Она приглашала тебя с собой? – спросил он.

– Я пока невыездной, – хмуро ответил Громов. – У меня даже паспорта нет. Только «липовая» ксива. Я с этим фальшаком только до первого мента и дойду.

Хартман усмехнулся.

– Фальшак, говоришь? А что нынче не фальшак? Сама «контора» – большой иллюзион под названием «Госбезопасность». За что зарплату получают, не понимаю.

– Это в том смысле, что вы ещё на свободе?

– Свобода – понятие относительное, при длительном обмусоливании имеющее тенденцию дойти до полной абстракции. А вот безопасность – это, друг, только конкретно! Либо есть, либо нет. Ну не бывает процента от безопасности! Иначе человеку ноги миной оторвёт, а ему скажут, что сохранили ему жизнь и безопасность почти на семьдесят процентов. Живи, Вася, радуйся! Катайся на инвалидном кресле по судам, добивайся компенсации в три штуку «уев».

Хартман вывернул руль влево и нажал на газ.

– Кстати, о взрывах. Я там неделю назад киоск арендовал. – Он кивнул на станцию метро. – Ментам занёс, пожарным, врачам, администрации района… Только не смейся, но сразу два опера моего продавца сходу сделали стукачом. На предмет борьбы с незаконным оборотом наркотиков и сбыта краденного. Да, да! Короче, выполнив все формальности, я на глазах у всех загрузил в киоск коробки, внутрь поставил ларь-морозильник для мороженного, снаружи выставил холодильник с газировкой. Все, как полагается.

– Мелким бизнесом решили заняться?

– Не, мелким терроризмом. Если рванёт холодильник, то стеклянная дверь превратиться в осколочный заряд. Стекло можно смазать чем-то быстродействующим, что даст стопроцентное поражение. Всю тусовку у метро и «Макдональдса» уложит штабелями. – Хартман как ни в чем не бывало продолжал крутить баранку. – Другой вариант. Тише, но тоже стопроцентный. В ларе с мороженым находится сухой лёд. Выливаем на него пару литров раствора одного препарата, продающегося в любой аптеке. Оставляем ларь открытым, и уходим. Ментам можно сказать, что накрылось электричество, вот все и тает. Начнётся выделение летучих паров. Люди, спеша в метро, ничего не почувствуют, разве что, лёгкое першение в горле. Через пару станций у пострадавших начнутся повальные обмороки. Гипотонический криз. «Скорая», охи, ахи, суета, паника… Две сотни разом госпитализированных пассажиров – повод объявить тревогу в метро, согласен?

Громов заставил себя расслабиться и слушать дальше.

– Ну а в коробках с сигаретами лежат толовые шашки. «Пояс шахида», типа того, что ты на рынке отобрал, можно смастырить прямо в киоске. В двух шагах от станции метро, прикинь! И шашек хватит поясов на десять. Это для тупых, кто под террором понимает абрека с автоматом и бабу с динамитом.

– Баба на рынке – ваша работа?

Хартман кивнул.

– Проверка бдительности. Как и киоск.

Громов покосился на него. Но промолчал.

– Не веришь? – осклабился Хартман.

– Исмаил, вроде, не понарошку кони двинул.

– Ты об этом авторитете, что у гаража, как пёс подох? Помню, помню, было такое… Но должен же я был устроить оргвыводы по итогам учений?! Своих засонь мы просто так поувольняем, а Исмаила по совокупности правонарушений пришлось уволить навсегда. А что, я не прав?! Одно дело «на войну» отстёгивать, а другое – в неё подписаться. Нафига он абреков с автоматами под свою крышу взял и бабе наводку на наркоту давал? Вот и получил девять граммов выходного пособия.

Хартман прижался к обочине и плавно затормозил.

– Значит так, друг мой. Последняя на сегодня гастроль. Сейчас мы устроим проверку бдительности на спецобъекте ФСБ. Посмотри в бардачке, там для тебя кое-что есть.

Громов открыл крышку. На колени ему выпала открытка с видами гималайских гор. Он на мгновенье задержал взгляд на картинке, сунул открытку на место.

Странно, но готовность врезать Хартману по кадыку и выскочить из машины сама собой улетучилась. Вместо неё внутри образовалась тупая покорность перед тяжкой и неопрятной работой, которую нужно выдюжить и поскорее забыть. А забыть получится, потому что впереди, он не мог сам объяснить себе, почему, ждало исполнение давней мечты, загнанной в самый дальний уголок сознания, откуда он доставал её только, когда был один, и когда было особенно тошно жить.

Достал перчатки и тряпичный свёрток.

– Ножами пользоваться в самом крайнем случае, – произнёс Хартман. – Твоя задача – обездвижить двух человек. Так себе, не бойцы. Можешь нокаутировать, но не до смерти.

– А дальше?

– Тихо уходим. И расходимся в разные стороны.

– Не верю.

– Чему? Что уйдём тихо? – Хартман расхохотался.

Громов на секунду закрыл глаза. Крепко стиснул зубы. На долю секунды вернулась готовность убить. Убить и броситься в бега. Бежать, путая следы, до тех пор, пока не затравят. И не даться живым. Чтобы не уволокли в ту жизнь, где сырые стены, камерная вонь и мерзкий скрежет замков.

И вновь решимость сама собой растаяла.

Перед глазами из мутной дымки возникло видение. Женщина с короткой чёрной стрижкой стояла спиной к нему. Она смотрела на розовые отроги гор, вспоровшие низкое небо. Краски вокруг были неземные, как на полотнах Рериха.

Женщина медленно развернулась, с улыбкой на темных от поцелуев губах протянула ему очищенный мандарин…

Громов с трудом сглотнул комок в горле.

– Идём!

* * *

12:02 (в.м.)

Огнепоклонник

Хартман ладонью прихлопывал по перилам, отбивая такт шагам. Громов шёл следом. В подъезде висела гулкая тишина. Дом был старинный, с пространными лестничными маршами, солидные решётки перил ограждали обширный проем, в который сверху лился дымчатый свет. В столбе света то и дело искорками вспыхивали пылинки. Двери на лестничных клетках были под стать дому – высокие и солидные, с резьбой, выступавшей из-под наслоений краски.

Общее впечатление портило только какое-то совершенно питерское запустение парадного. Да ещё стальные бронебойные двери, установленные жильцами, отгородивший личные евроапартаменты от среднестатистического уровня жизни. Смотрелись они неестественно, как металлокерамика во рту старика.

На вкус Громова, должно было быть либо одно, либо другое. Либо евроремонт сверху донизу, с реставрацией лестницы и арочных окон в подъезде. Либо пусть уж будет совковый коммунальный рай. А здесь прогресс в уровне потребления почему-то застопорился, разбился на отдельные потоки и водоворотики. Как и по всей стране, впрочем. На всех и все сразу денег не хватило, да и не планировалось тратить на всех, а отдельные состоявшиеся и состоятельные свои усилия тратили на то, чтобы ещё дальше уйти в отрыв от общей нищеты, а не вытянуть других за собой.

Они вышли на последний лестничный пролёт.

– В перила вмонтирован «видео-глазок», – прошептал Хартман. – Нас уже ждут.

Он остановился. Переложил кожаный кейс из правой руки в левую.

– Мандражируешь?

Громов зябко передёрнул плечами.

– И правильно делаешь. Не к девкам в гости идём.

Последний пролёт, ведущий к двум квартирам, перегораживала стальная решётка с кодовым замком.

Хартман отдышался и поставил ногу на первую ступеньку.

– Кстати, чему и как тебя учили, интересно знать. Вот скажи, с чего начинается преступление?

– С самооправдания.

– Ответ на твёрдую «тройку». – Хартман пошёл вверх по лестнице. – Самооправдание, типа «у лоха взять не грешно», или «не мы такие, жизнь такая», кроме психологического изврата, имеет ещё и рациональную подоплёку. Самооправдание происходит от ощущения безнаказанности. Заметь, не даёт его, снимая психологическое табу на преступление, а порождено им! Безнаказанность, в свою очередь, происходит от уверенности, что преступление возможно, раз, и возможности уклониться от наказания, два. А что даёт уверенность в безнаказанности?

Он, встав на последнюю ступеньку, повернулся к Громову.

– Уверенность даёт только информация. Ее правильная оценка. Как на этапе планирования, так и в момент осуществления преступления. Отсюда вывод – преступление начинается с утечки информации.

Хартман набрал код на замке.

– Если бы кое-кто умел держать язык за зубами, нас бы здесь не было. Резонно?

Решетчатая дверь протяжно скрипнула.

– То ли лень смазать, то ли примитивная сигнализация, – с видом проверяющего из Главка прокомментировал Хартман. – Навевает подозрения, что мужики дрыхнут в служебное время.

Он повернул налево, к пошарпанной и запылённой двери без номера.

Громов встал у него за спиной.

– Начинай без команды, – прошептал Хартман.

Достал из кармана удостоверение, его уголком трижды надавил на кнопку звонка.

За дверью уже кто-то стоял, это Громов почувствовал совершенно точно.

Хартман распахнул удостоверение, поднёс к глазку.

В двери щёлкнул замок.

* * *

12:05 (в.м.)

Волкодав

Громов стоял в центре комнаты и шёпотом считал до десяти. Уже десятый раз подряд. Сердце никак не хотело успокоиться, колотилось, как на марш-броске в полной выкладке. Где-то под самым горлом. Яростно и гулко.

Квартира оказалась постом технического наблюдения. На стеллажах стояли приборы, мерно помаргивая контрольными лампочками. Крутились бобины у двух магнитофонов. В окна были наведены фотоаппараты с мощными объективами. На экранах трёх мониторов, разбитых на квадраты, замерли виды особняка в разных ракурсах и ближайшие подступы к нему. В одном кадре Громов разглядел их джип, припаркованный на улице напротив арки дома. Хартман был прав, об их появлении на посту узнали заранее.

Ошибся Хартман только в одном. В «литерной» квартире было трое. Два опера, первого Громов свалил на пороге, второго вышиб ударом из кресла перед пультом. И девушка. Она спала, свернувшись на диванчике в маленькой комнате. Туда стащили мебель с ближайших помоек и превратили в некое подобие комнаты отдыха. Девушка не успела даже вскрикнуть, Громов отключил её ударом вполсилы по челюсти.

– Что творится в родной организации! – проворчал Хартман, войдя в комнату. – Пятница-развратница, видите ли, у них. Девку на объект притащили! Слава богу, что девка хоть «кадрированная», как выяснилось, опериха из соседнего отдела, а не блядь из соседнего подъезда.

В одной руке у него был кейс, в другой несуразный пистолетик, похожий на детскую игрушку.

Он опустился на колено, приставил толстый ствол пистолета к шее лежащего на полу опера. Нажал на спуск. Голова у человека безжизненно дёрнулась. Ноги просучили по полу и обмякли, словно парализованные.

– Нафига? – выдавил Громов.

– Не бойся, не убил. Укольчик сделал, – прокомментировал Хартман. – Сон – лучшее лекарство при астеническом синдроме[61]61
  – патологическое последствие длительного стрессового воздействия, т. н. «пограничное состояние», когда стресс способен вызвать психосоматическое расстройство органов и систем организма (например, диабет, инфаркт, инсульт или язвенную болезнь) или вылиться в психическую болезнь.


[Закрыть]. А что ты хотел? Работа сидячая, но нервная, начальство тупит, жены пилят, дети грызут, а слова никому не скажи. И главное, никакой альтернативы. Где его удостоверение?

– На стол положил.

Хартман выпрямился, прошёл к столу. Покрутил в пальцах красные корочки удостоверения.

– А курить на объектах ФСБ категорически запрещено.

С этим словами он высыпал на стол содержимое пепельницы. Бросил в неё удостоверение, прибавил ещё два, достав их из кармана. Щёлкнул зажигалкой.

– Больше эти люди у нас не служат, – громко, чтобы услышал Громов прошептал он.

Оглянулся.

– Как самочувствие, ратоборец?

– Вашими молитвами.

Громов придвинул к себе кресло, устало опустился на него, поелозил колёсиками по полу. Ножи так и остались в рукавах, прижатые манжетами куртки.

– Ирина сказала, что я в розыске.

– «Ирина сказала»! Как учат арабы, надо выслушать женщину, но поступить с точностью до наоборот. Конечно, ты в розыске. Но вести себя нужно так, будто тебя это не касается.

Хартман прошёлся вдоль стеллажей, нажимая кнопки на приборах и выдёргивая проводки.

– Уточняю мысль: то, что тебя дали в розыск, ещё не повод завалить меня здесь, а самому бежать с повинной. Ирина уехала, теперь я – твоё алиби. Ясно?

Он встал напротив мониторов. Пощёлкал клавишами на клавиатуре, увеличив картинку на одном до максимума. На плоском экране появился фрагмент улицы у главных ворот особняка. Перед будкой постового стояла небольшая очередь. Из подъехавшей иномарки вышел мужчина в светлом плаще, минуя очередь, прошёл сразу в приоткрытую калитку. На несколько секунд задержался, показывая документы охраннику.

Хартман посмотрел на часы. Удовлетворённо гугукнул. Защёлкал клавишами. Изображение, зарябив, отмоталось назад. Хартман нажал клавишу.

– Так, это мы стираем. – Он достал из кейса видеокассету, положил на стол. – А это мы оставляем. А это тебе.

Он бросил Громову плоский брикетик в пластиковой обёртке. Громов поймал, не глядя. Машинально отметил, что голова дурная, а рефлексы, слава Богу, в норме.

– И что мне с этим делать? – спросил он. Брикетик на ощупь напоминал упаковку шоколадного печенья «Твикс».

Хартман взялся за телефонную трубку.

– Разверни, там палочки белого и серого цвета, мягкие, как пластилин. Смешай. По кусочку, граммов по двадцать каждый, будь добр, налепи на приборы. Сверху, желательно, по центру. Только быстро, а то руки обожжёшь.

Хартман стал набирать номер.

Громов размял палочки. Они, действительно, были, как пластилин. Только сразу же стали ощутимо тёплыми. Он пошёл вдоль стеллажа, налепливая по катышку на приборы. Когда подошёл к соседнему, пальцы уже жгло от тающего в кисель «пластилина».

Над первым прибором поднялась струйка сизого дыма. Катышек, чпокнув, провалился вовнутрь. Из прожжённой дырки наружу выплюнуло тёмный дымок. В воздухе запахло перегоревшей проводкой.

Громов машинально вытер ладони об острый край стеллажа.

– Чудо отечественной оборонки. Эпоксидная смесь, прожигает любой металл. А за руки не бойся. Просто пощиплет немного. В ТЗ[62]62
  – техническое задание, описание требуемых технических и технологических параметров изделия, основа для проведения научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ (НИОКР).


[Закрыть] специально указали, чтобы биологические ткани не страдали. Но есть и альтернативный вариант. Танк остаётся целым, а люди в нем – в кровавый кисель.

Хартман дождался соединения.

– Алло? Передайте Виктору Николаевичу, что я вернулся.

Он нажал на рычаг и положил трубку рядом с аппаратом.

В мёртвой тишине квартиры нервно забились короткие гудки.

– Уходим!

Хартман первым устремился к дверям.

* * *

12:06 (в.м.)

Старые львы

Салин нажал кнопку на селекторе, тихо произнёс: «Завтрак на три персоны, пожалуйста!»

Повернулся к Игорю Дмитриевичу, продолжил начатую фразу:

– В политике нет презумпции невиновности. Приходится учитывать, что кто может сделать ход, тот непременно его сделает. Как в шахматах. Пешка обречена умереть или стать ферзём. В этом её сущность. Если вам не нужен лишний чужой ферзь, пешку приходиться убивать.

– А конь ходит буквой «гэ», что нельзя не учитывать, – вставил Решетников.

– Вы это к чему, что-то я не понимаю? – Игорь Дмитриевич перевёл недоуменный взгляд с Салина на Решетникова.

– К тому, что мне понятен ход ваших мыслей, – ответил Салин. – Раз мы могли, значит, сделали, решили вы и явились сюда с эскортом. Прощаю вашу несдержанность. Она легко объяснима. Ситуация сложилась чрезвычайная.

Он снял очки, гипнотизирующе медленно стал полировать стекла.

– А что касается нашей невиновности… – как бы невзначай обронил он. – Вам же известны контрольные точки агремана. Почему бы для начала не поинтересоваться, например, по прежнему ли РАО ЕЭС блокирует внедрение провайдерских услуг на своей базе?[63]63
  – имеется ввиду технологии интернета на базе обычных проводных линий электропередач, скорость прохождения и полоса сигнала значительно превосходит модемную связь, в отличие от оптико-волоконной связи не требует прокладки специальной линии. Расчётная стоимость блока связи отечественного производства – 30$, при массовом выпуске себестоимость блока может быть отнесена за счёт услуг связи.


[Закрыть] Мы до сих пор не давили на них. Даже, когда они подставились с аварией в Москве. Денег по суду можно слупить столько, что Рыжик удавиться. Но мы все ждём-с ваших действий. По легальной административной линии, так сказать.

Вошли два секретаря, молодая девушка и статная дама с непроницаемым лицом вечного поверенного в служебные тайны. Девушка несла поднос с чайным сервизом.

– Маргарита Петровна, туда, пожалуйста, – обратился Салин к даме, указав на чайный столик у декоративного камина.

Дама дала знак девушке, сама подошла к Салину, подала ему записку.

Салин пробежал по строчкам взглядом, кивнул и сунул записку в карман. Решетников по многолетнему опыту совместной работы знал, так небрежно убирается с чужих глаз долой только нечто чрезвычайно важное.

– Наташа, лапушка, а бутеров с ветчинкой, а? Не настрогала, голуба моя? Что-то у меня аппетит сегодня… Как всегда, впрочем.

Девушка, продолжая сервировать стол, оглянулась. Ответила с улыбкой:

– Павел Степанович, конечно же, сделала. Сейчас принесу.

– Ай, умница!

Игорь Дмитриевич не мог не задержать взгляд на наклонившейся над столиком девушки.

Секундного отвлечения внимания хватило, чтобы Решетников послал Салину вопрошающий взгляд и получил такой же безмолвный ответ: «Максимальная опасность».

* * *

12:07 (в.м.)

Странник

Максимов переступил через бетонный блок у обочины и, минуя редкую очередь желающих попасть в консульство до начала шабата, направился прямо к калитке. Негоже человеку в деловом костюме толкаться среди турагентов и иммигрантов.

Молодой чернявый, по-военному поджарый охранник выжидающе уставил на него настороженный взгляд.

– Воронин. Комитет по охране культурных ценностей, – представился Максимов, протягивая паспорт. – Господин Моше Барон, атташе по культуре, назначил мне встречу на четверть первого.

Охранник взял паспорт, профессиональным движением перелистал страницы, не таясь и не стесняясь, что тоже есть признак профессионализма, сличил фото с внешностью предъявителя.

– I can repeat it in English, – предложил Максимов.

– Не надо. Я говорю по-русски, – ответил охранник.

Отступил в сторону, открывая путь.

Предстояло сделать двадцать пять шагов через посольский дворик. Пройти по направлению к сине-белым сборным вагончикам консульской службы, свернуть по дорожке направо и через десять шагов оказать у служебного входа в посольский особняк.

Максимов шёл, считая шаги. Наблюдал за суетой в гараже. У распахнутых настежь ворот люди в синих спецовках под управлением дядьки завхозской наружности грузили ящики в пикапчик. Работали нехотя, несмотря на визгливые понукания завхоза.

Одиннадцать… Группа захвата остановилась у последнего препятствия.

На прутья решётки налепили «пластилин». Комочки пластика начинают пениться, выделяя белёсый дым. Сквозь противогазы не чувствуется кислотный запах, перебивающий миазмы канализации.

Двенадцать… Старший группы толкает решётку. Она, как срезанная автогенном, падает.

Ладонь в чёрной перчатке вскинута вверх – «внимание». Взмах – и плотная масса тел устремляется по трубе вперёд.

Четырнадцать… «Нашлёпка» на датчик сигнализации. Невидимый инфракрасный луч продолжает гореть, перерезая путь по трубе, но сигнал тревоги заблокирован.

«Вперёд!»

Восемнадцать… Остановка у вертикального штрека.

Старший группы оглядывается на своих людей. Замыкающий на месте – все в порядке.

Рука в чёрной перчатке ложится на скобу лестницы.

«За мной – вперёд!»

Двадцать два…

Поршень из одетых в прорезиненные костюмы тел выдавливает себя вверх по трубе.

Гудят стальные скобы под ритмично работающими ногами. Из клапанов противогазов выстреливает сиплое дыхание. Сбитая труха и ошмётки слизи липнут к стеклу масок, запотевшему изнутри и забрызганного потом.

Двадцать три… По Ордынке, урча мотором, крадётся трейлер. Сбросив скорость до минимума, накатом проходит мимо скверика, примыкающего к посольству.

Двадцать четыре… Вторая группа захвата вышла на исходную позицию.

В распахнутые прорези на тенте хлещет ветер. В кузове трейлера шесть человек замирают у лестниц. По двое на лестницу. Старший группы вскидывает руку.

«Всем приготовится».

Двадцать пять… Первая группа захвата замирает, уперевшись в последнее препятствие. Решётка. «Пластилин».

Двадцать шесть… «Вперёд!»

Максимов повернул налево. Бросил взгляд на ворота.

Двадцать семь… Охранник застыл, парализованный ударом инфразвука.

Тридцать… Поршень из человеческих тел упёрся в люк.

Пиропатроны в пазы.

Тридцать два. «Замерли!» Десятисекундная готовность.

Максимов взялся за латунную ручку. Дверь поддалась легко.

Ещё один охранник за стойкой из пуленепробиваемого стекла.

– Воронин. К господину Моше Барону.

Паспорт. Сканирующий взгляд. Сверяется с записью в журнале.

– Откройте кейс, пожалуйста.

Щелкают замки.

В кейсе документы и пара пачек бумажных салфеток.

– Проходите. Второй этаж, кабинет – «девять».

– Благодарю.

Максимов проходит через рамку металлодетектора. Мигает зелёный огонёк.

«Оглянуться и вежливо улыбнуться охраннику!»

Три шага к лестнице.

Максимов на ходу достаёт мобильный. Из-под руки целится короткой антенной в охранника. Нажимает кнопку.

Короткий, со всхлипом, вдох охранника. Неслышимый и невидимый импульс инфразвука прошивает его мозг. Полный паралич.

«Не оглядываться!»

Раз, два, три… Техник из группы поддержки выводит излучатель электромагнитного поля на полную мощность. С чердака дома напротив обрушивается невидимый конус силового поля, накрывает посольство, блокируя работу всего электротехнического оборудования.

Четыре, пять… Пиропатроны подбрасывают стальную крышку канализационного люка. В гараже по стенам бьёт глухой удар. Люди в спецовках замирают.

Шесть… Из зева колодца вылетает первый. Грязный, скользкий и гибкий, как тритон. Уходит в кувырок, освобождая место следующему. Короткоствольный автомат не отпускает с прицела парализованных страхом людей.

Семь… Трейлер тормозит, скользя колёсами по влажному асфальту. На крышу кузова выскакивают три человека в черных комбинезонах. Мощным прыжком бросают себя через забор. Уходят в кувырок, гася скорость. За ними приземляются ещё трое. Рассыпаются веером, держа под прицелом окна. Крайний справа разворачивается, наводит ствол автомата на стекло будки охранников. Выстрелов не слышно, стекло не трещит под пулями, но охранники бьются в судорогах, словно их действительно прошивает кусками раскалённого свинца. Один безжизненно разбрасывается в кресле, второй падает лицом в стол.

Боевик подбегает к охраннику, привалившемуся спиной к воротам, тычком приклада валит его на землю.

В коридорах и кабинетах посольства ещё не слышно паники. Свернув за угол, Максимов на ходу достаёт из кейса пакетик, который охранник принял за упаковку бумажных носовых платков. Разрывает целлофан. Встряхивает спрессованный брикет ткани. Расправленный, он превращается в вязанную маску с прорезями для глаз.

Максимов одним движением натягивает маску на голову.

Ткань телесного цвета плотно облегает голову. Прорези для глаз затянуты полупрозрачной плёнкой, защищающей от пыли, дыма, слезоточивого газа. Плёнка, изготовленная по технологии «полароид», гасит яркие блики света и не даёт возможности увидеть цвет глаз и направление взгляда. Вшитые подушечки искажают очертания лица. Теперь ни какая компьютерная программа спецслужб не восстановит по фотографии черт лица того, кто скрылся под маской.

…Девять. Пять человек подбегают к забору с тыльной стороны особняка. Бросают впереди себя резиновые «грелки». С разбегу наступают на них обеими ногами. С хлопком «грелки» раздуваются, мощно подбрасывая людей вверх. Пять черных теней синхронно перелетают через забор. Так же синхронно гасят скорость, нырнув в кувырок. Вскакивают, ставят оружие на боевой взвод и бегут к служебному входу.

Телесного цвета перчатки. Ткань с антистатиком. Не оставляет пото-жировых отпечатков и не позволяет снять «пальчики» электромагнитным способом.

Максимов делает пять шагов по ковровой дорожке.

«Постучать в дверь. Распахнуть. Шаг через порог. Включить газовый фильтр на маске. Пусть сразу слышит искажённые звуки речи».

– Господин Барон?

Сидевший за столом полный, коренастый мужчина привстал. Замер, выпучив от удивления глаза. Вошедший в кабинет показался ему инопланетянином из глупого фантастического фильма: лицо саламандры с черными глазами без зрачков. Речь булькающая, с дребезжащей металлической реверберацией.

– Посольство захвачено, господин Барон. В ваших интересах не допустить паники.

А внизу уже грохочет топот бегущих ног, обутых в тяжёлые бутсы.

Стук распахнутых дверей.

Нервные вскрики.

Резкие, как удары бичом, команды.

Все.

* * *

12:10 (в.м.)