Текст книги "Правитель империи"

Автор книги: Олег Бенюх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 43 страниц)

– Такие же энтузиасты, как те русские, что строят Бхилаи? – прервал Раджан затянувшееся молчание.

– Я предпочла бы отвечать на менее сложные вопросы, сухо сказала Беатриса. – Русские!.. Судя по вашим статьям, которые я читала в «Индепендент геральд», более компетентного эксперта, чем вы, в области познания русской души не сыщешь во всей Индии. А я русских только и видела-то в нью-йоркском ресторане «Рашн ти рум».

– Разве вы не бывали в Бхилаи? – удивился Раджан.

– Бывала. И не раз. туристическим галопом проскачешь за час по цехам в группе любознательных паломников с разных концов Индии и мира. Этим и исчерпывается мое знакомство с Бхилаи. Про строителей я уж и не говорю. При беглом осмотре они все кажутся на одно лицо – что русские, что индийцы…

Беатриса сказала Раджану далеко не всю правду. Она не хотела, Да и не могла ее сказать. А правда заключалась в том, что Роберт Дайлинг поручил ей познакомиться с лидерами правых профсоюзов завода, выяснить их настроения. «Наиболее надежных мы завербуем. Пуск первой очереди Бхилаи должен быть сорван, – сказал ей Дайлинг. – Без профсоюзов это, пожалуй, невозможно. В случае успеха гарантирую тебе интересную работу в ЮСИА. О задании никому ни слова. Кеннеди и другие из его группировки считают, что историю надо делать чистенькими ручками. А я полагаю, что в борьбе годятся любые средства. лишь бы они вели к победе». Роберт знал о стремлении Беатрисы добиться успеха в жизни собственными руками и делал на это ставку. Он не ошибся. В течение короткого времени Беатриса пять раз ездила на завод. Представилась научным сотрудником известного американского университета. Это же подтвердила телеграмма из Дели. тема работы: «Профсоюзы Индии». Остальное показалось Беатрисе несложной и даже забавной игрой.

– Если хотите, я могу устроить для вас экскурсию на завод по особому плану. Могу предложить также свои услуги в качестве гида, – сказал Раджан.

– Нет, нет, спасибо! – поспешно возразила Беатриса. И добавила: – А вы что же, собираетесь поехать туда еще раз?

– С Бхилаи связано, в известной мере, мое будущее.

– Как так?

– Мой главный редактор, господин Маяк, обещал, что если очерки о пуске первой очереди Бхилаи будут иметь успех, я поеду зарубежным корреспондентом нашей газеты.

– Конечно, в Москву?

– Нет, почему же? Он сказал, куда я захочу.

– О! Поздравляю! Налейте по этому поводу большие рюмки…

Они выпили стоя, каждый думая о своем.

– Проводите меня до гостиницы, – сказала Беатриса. И он молча, покорно пошел с ней рядом. было безлюдно. И темно. И тихо. Луна едва просвечивала сквозь тяжелую, в полнеба тучу. они медленно шли, взявшись за руки. Далекие. Чужие…

Миновали спавшего под тусклой лампой портье, вошли в ее номер. В темноте, наощупь, она нашла стаканы, налила виски, усадила Раджана на кровать. Они долго сидели рядом. Молча отпивали короткими глотками обжигавший горло напиток. Вслушивалась в себя.

Раджан осторожно обнял Беатрису. И, отвечая ему, она вздрогнула, словно от испуга. Ее быстрые, короткие поцелуи волновали его. Он попытался погладить ее щеки и вдруг ощутил на своей руке слезы. А она все крепче обнимала его, целовала, дышала все прерывистее…

Он ушел от нее перед рассветом и еще долго бродил по улицам беззаботно спавшего городка. Часам к шести он вернулся в дом своего приятеля и, не раздеваясь, лег на кровать. И тотчас же провалился в небытие. Без четверти восемь слуга разбудил его к завтраку. Он быстро умылся, надел свежий костюм и вышел к завтраку. Он быстро умылся, надел свежий костюм и вышел в столовую. есть не хотелось. выпив чашку чая и сославшись на головную боль, он вернулся в свою комнату. там он сел за письменный стол, достал бумагу, ручку и приготовился было писать заказанную статью. Но ни единое слово не легло на бумагу. мысли путались, вылетали из головы, не успев сложиться. Он принял таблетку от головной боли, но это не помогло. Не помог и черный кофе. Он смотрел в окно, ничего не видя за ним, курил одну сигарету за другой. Прилег на диван, закрыл глаза. И вдруг ясно увидел перед собой Беатрису. И хотя она была в темных солнечных очках, он чувствовал теплоту ее смеющихся глаз. ее серо-голубых глаз…

«Нужно встретиться, увидеть ее, – и все пройдет!» – попытался обмануть себя Раджан. Однако тут же возникла мысль о том, что это не поможет.

Ну хорошо, предположим, я найду ее в колледже. «Здравствуйте», – скажу я ей. «Здравствуйте», – ответит она. А дальше что? А дальше вот что: «Я заболел вами…». «Бедный юноша, мне вас жаль. Очень. Кажется, еще Аристотель установил, что глупость неизлечима…». «Разве любовь – это так уж глупо?» «Между вами и мной – да. Что вы мне можете предложить? Руку и сердце? Свои четыреста-пятьсот рупий в месяц? Под вашу руку и ваше сердце не дадут даже грошового векселя. А вашего жалования не хватит на то, чтобы купить в Дели флакон парижских духов… К тому же, вы знаете, что ожидает в США белую женщину, вышедшую замуж за цветного?»

Час спустя Раджан сидел в жестком купе экспресса, увозившего его в Дели. Решение уехать пришло внезапно. Он отправился на вокзал, даже не попрощавшись с приятелем, у которого жил. В поезде ему пришла в голову шальная мысль: «А что если попросить отца выделить мне сейчас какую-то долю наследства? Ведь как-никак, а на дочери американского миллиардера сын хочет жениться!»…

Нет, с отцом говорить об этом бесполезно. Жениться на иностранке? Он скорее умрет, чем даст согласие, а вместе с ним и деньги. Его партия считает, что в Индии все самое лучшее. самое качественное, самое-самое!

Занятый этими мыслями, Раджан пропустил ленч. Да он и не хотел есть. Чтобы хоть как-то отвлечься, он купил в киоске на одной из станций томик Сименона. Но даже король детектива не смог сейчас изменить ход его мыслей. Отбросив книгу, он попытался вздремнуть. Но то тормоза скрипели пронзительнее обычного, то слишком громко смеялись соседи по купе. То вагон начинало резко раскачивать из стороны в сторону.

И Раджан понял, что он силится убежать от самого себя и что в общем-то он струсили отступил без видимых на то причин, что теперь он будет жить лишь надеждой на встречу, вести счет часам и дням, кидаться к телефону при каждом звонке, просительно заглядывать в глаза почтальонам. И ждать чуда.

С какой-то горестной одержимостью, с желанием отомстить себе за слабость, он в тот же вечер направился к Диле. Увы, то, что раньше радовало его, доставляло наслаждение – ее песни, танцы, сама она – вызывало теперь глухое раздражение. Часа через полтора он уехал от нее домой, хмурый и молчаливый.

«О боги, – думал он, засыпая, – если я чем-то разгневал вас, простите меня, верните мне прежний покой. Клянусь, я не самый худший из индийцев. Я не крал. И не убивал. Я не говорил „да“, когда думал „нет“, и не отказывал в подаянии просящим. О боги, сжальтесь надо мной!..»

Беатриса проснулась с тот день очень поздно. Она долго лежала в постели и смотрела в окно, на хмурое небо, на мелкие капли дождя на стеклах.

Начинались дожди. Они были благом для туристов – жара спадала, наступало время относительной прохлады, недолгая передышка между двумя натисками зноя. Для индийцев – и горожан, и селян – ливни были жестоким бичом. Они несли с собой опустошающие наводнения. Защитных сооружений от них почти не было даже в низинных районах страны, – возведением таких сооружений никто не занимался: в казне не хватало средств на содержание и ремонт дорог, шоссейных и железных, построенных десятки и сотни лет назад, а иностранные фирмы не видели никакого резона швырять на это деньги. Свирепые волны многочисленных рек, мгновенно вздувавшихся, набрасывались на города и деревни, сея смерть и ужас. Тысячи людей гибли, многие от укусов змей – обезумевшие гады, выползая из залитых водой нор, ошалело бросались на первого встречного. Миллионы людей снимались с насиженных мест, уходили на безопасные возвышенности. Гибли дома и мосты, заводы и дороги. Гибли посевы и скот. На месяц-другой словно бы умирали целые районы страны. Ущерб от наводнений исчислялся десятизначными цифрами – ущерб материальный. Ущерб моральный не измерялся, да его и невозможно было измерить.

Вдоль незатопленных дорог, у обочин которых на узлах с рухлядью обреченно сидели изможденные индийцы, лихо мчались просторные автобусы с любознательными, сытыми, нарядными иностранными туристами. Им было в общем-то наплевать на индийцев с их наводнениями, на все и всех на свете. Кроме, конечно, своих собственных острых ощущений и занятных фото на память; например, трехлетний полуголый бездомный индиец благодарит белого дядю за двадцатицентовую шоколадку. Индийцам было наплевать на туристов, на их автомобили, на их шоколадки, на все и всех на свете. Кроме, конечно, желания выжить…

Брызги секли стекло справа налево. Когда скоплялось несколько капель, они скользили вниз, оставляя на мгновение едва заметную дорожку, которая тотчас пропадала. И новые капли стекали вниз.

Беатриса встала, выключила кондиционер, распахнула окно. В комнату медленно вливался влажно-прохладный воздух. Облокотившись на подоконник, девушка задумчиво смотрела вдаль, словно хотела проникнуть взглядом сквозь пелену дождя. Она не обращала внимания на теплые брызги, падавшие на ее голубенькую пижамную блузку, на коротенькие, чуть ниже колен, штанишки, на шею и волосы.

Настроение у Беатрисы было скверное. Во-первых, давно нет писем от мамы. Во-вторых, отец обещал дать телеграмму из Сан-Франциско сразу как только приземлится, но до сих пор и от него ничего нет.

В мыслях своих Беатриса упорно обходила действительную причину своего скверного настроения – то, что произошло между нею и Раджаном. Обычно ее вовсе не волновали знакомства с красавцами-атлетами.

«Ну хорошо, что же, собственно, произошло вчера? – думала она, сидя на диванчике и медленно отхлебывая только что принесенный чай со сливками. – понравился ли мне Раджан? Н-н-не знаю… Экземпляр с несколько увеличенной черепной коробкой. Комплекс неполноценности, присущий в той или иной мере многим мужчинам. только у него он, видимо, объясняется темным от рождения – цветом кожи. Впрочем, это только с точки зрения стопроцентного американца…

Умен ли он? Не знаю. Добр ли, великодушен, мужествен? И этого тоже не знаю!..

Тогда почему же, зачем все это было? Без взаимной симпатии. Без особого влечения даже. Можно было бы успокоить себя тем, что я опьянела и грязный негодяй воспользовался моей слабостью. Но я-то знаю, что это не так. Да и он ничуть не похож на негодяя. Вот тот парень из Нового Орлеана, тот бы не упустил такую возможность…

Или две души, заблудившись на жизненных перекрестках, спотыкаясь и падая, бредут наощупь в поисках одна другой?..»

Чай давно остыл, а Беатриса все сидела на диване, подобрав под себя ноги, рассеянно смотрела в окно. была суббота, священный американский «уикэнд». делать ничего не хотелось, даже думать. Сейчас бы на легкой парусной яхте нестись по волнам, над волнами, в открытый океан. Или парить на планере – высоко-высоко. Тишина. Покой. Увы, все это – и яхты, и планеры – все это далеко, на другой планете, в ее Соединенных Штатах Америки…

Беатриса приняла душистую ванну, оделась, проглотила показавшийся ей безвкусным «бранч»^[9]. Сев в свой «бьюик», нажала кнопку пневматического подъема крыши. Автомобиль был ее страстью с детства.

Ей предстояло проехать миль шестьдесят на юго-запад. Там, в забытой всеми индийскими богами деревушке двое ребят из «Корпуса Мира» заканчивали постройку глубинного оросительного колодца. Она должна была привезти им письма, продукты, сигареты.

«Смешно, – думала она. – Этот Раджан даже не пожелал встретиться со мной сегодня. Все правильно, все как в старых добрых романах: она пала и переживает угрызения совести, он обольстил и в мужской компании расписывает свою победу во всех деталях… „Господа, – говорит он, – я вложил в свою любовь всю многовековую ненависть цветных к белым поработителям!“.

Ну и черт с ним! Если для него это мелкий эпизод, то для меня это даже не пол-эпизода. Его не было. ничего не было…»

Придя к такому решению, Беатриса вскоре успокоилась, незаметно для себя облегченно вздохнула. По радио Кони Фрэнсис доверительно напевала всему подлунному миру песенку о какой-то «маме, чья дочка взяла да и влюбилась». Ее сменил Акер Билк. Он поведал безропотным радиослушателям, что «в основе своей любовь в общем-то одинакова и в Англии, и во Франции, и в Италии». За ним забасил Луи Армстронг, который стал упорно приглашать всех «заглянуть в гости к Дьюку Эллингтону». Фрэнк Синатра звал «приходить и танцевать с ним». «Кингстон Трио» и «Шэдоуз» пытались опьянить аккордами меланхолии и ритмами грусти…

Вдруг дождь кончился. За окном мелькали редкие пальмы. Иногда над шоссе сплетались могучими ветвями платаны. на их вершинах десятками, сотнями сидели, нахохлившись, угрюмые грифы. Отрезок равнины, по которому сейчас проезжала Беатриса, был бесплодным. Когда-то, лет пятьсот назад, здесь ветвилась широкая сеть каналов. Богатые деревни лежали одна от другой на расстоянии полета стрелы. Но люди своей продажностью, ограниченностью, постоянной мелочной враждой с соседями разгневали богов. И однажды, когда они проснулись, чтобы вновь приняться за прерванные на ночь греховные склоки, они увидели, что ушла вода. Менее чем через год в округе на многие и многие мили не оказалось ни одного жителя. Дома, покинутые своими владельцами, ветшали, разваливались. Вскоре пески Великой пустыни похоронили под собой некогда процветавшие деревни и плодородные поля. лишь видневшиеся кое-где развалины крепостей и храмов безмолвно свидетельствовали о том, что здесь когда-то жили, трудились, сражались и молились.

Наконец среди нескольких чахлых деревьев показались десятка три лачуг. Жизнь едва теплилась здесь, и то лишь благодаря полувысохшему гнилому колодцу, невесть как уцелевшему и неизвестно кем поддерживаемому. Его воды едва хватало на то, чтобы напоить жителей деревеньки, да скудно полить несколько маленьких участков, дававших жалкий урожай. Здесь-то и решено было построить глубоководный колодец, который дал бы хорошую воду, много хорошей воды, и людям, и скоту, и будущим полям.

Беатриса нашла ребят из «Корпуса Мира» в одной сравнительно опрятной с виду хижине. У самой юной жены глубокого старца, главы деревни, только что благополучно закончились роды. Старик получил наследника, которого принимали Майк и Ричард. Вся деревня сбежалась смотреть, как два чужеземных бесстыдника исполняют обязанности знахарки. Роженица наотрез отказалась было от их помощи. Но старик приказал, и она смирилась. Теперь молодая мать, усталая и счастливая, ревниво следила за каждым движением своего первенца. Старик сидел тут же и, как подобает мужчине, хранил на лице выражение полнейшего бесстрастия. И лишь иногда выцветшие глаза его загорались отцовской гордостью. Ребенок, мальчик фунтов девяти, время от времени жалобно попискивал.

Беатриса, Майк и Ричард вышли на улицу. Высокий, широкоплечий негр Майк шумно вдохнул и выдохнул воздух через широкий, приплюснутый нос, расстегнул рубашку и стал обмахивать ею волосатую грудь. Низенький, коренастый крепыш Ричард спокойно закурил и, поблескивая стеклами очков, смотрел куда-то вдаль за синие холмы, видневшиеся далеко на северо-западе.

– Как он смешно закричал: «Ма-а-аа!» – Майк сморщил нос в улыбке.

– Майк, а вы по-настоящему умеете принимать детей? удивилась Беатриса.

– Я перед поездкой обучался по курсу полицейских, – ответил тот.

– И часто вам приходилось на практике применять свои знания в этой области?

– Это мой первенец! – Майк снова, на этот раз широко, улыбнулся.

– Отличный повод для победоносной реляции в Госдепартамент, серьезно заметил Ричард.

– Вот он смеется, – кивнув на Ричарда, продолжал Майк. А ведь я только что не дал угаснуть едва затеплившемуся огоньку жизни.

– А вам никогда не приходило в голову, мой милый акушер-практикант, заговорил Ричард, внимательно глядя на Майка, – что индийцев вообще чересчур много и что каждый такой лишний «огонек жизни» увеличивает и без того многочисленные бедствия этой нации?

– Если следовать вашей логике, я должен был потушить огонек, вместо того, чтобы его поддержать?

Ричард вместо ответа пожал плечами, нахмурился, отвернулся.

«Пожалуй, не следовало посылать белого с негром вдвоем в такую точку, как эта, – подумала, наблюдая за парнями, Беатриса. – Пропагандистского эффекта практически никакого, какой уж там эффект в этой дыре! Тут самый образованный житель, и тот расписывается кружочком. И Ричард с Майком грызутся. И с каждым днем все сильнее. Скорей бы уж заканчивали свой колодец»…

Она передала им письма. Ричард, не распечатывая своих, посмотрел на часы и, прыгнув в джип, умчался куда-то. Майк пригласил девушку в их палатку. Там, усевшись за походный письменный стол, он долго разглядывал марки, печати на конвертах угадывал почерки, бормоча что-то себе под нос и улыбаясь. Каждое письмо он читал долго, шевеля губами, как это делают малограмотные. Лицо его то хмурилось, то становилось задумчивым, даже мечтательным; то вдруг он принимался беззвучно хохотать, то порицая кого-то, покачивал головой из стороны в сторону и неодобрительно цокал языком.

– Что нового дома, Майк? – спросила Беатриса, когда он прочитал все письма.

– Дома все по-старому, мисс Парсел, – печально улыбнулся он.

«Только бы не начал сейчас ныть о загадочных убийствах в Атланте! неприязненно подумала девушка. – Билль о правах, сто лет со дня окончания гражданской войны, Ку-Клукс-Клан, Мартин Лютер Кинг! Все это я сама знаю. Знаю и то, что и еще сто лет пройдет, а негритянская проблема в Штатах не будет решена».

Но Майк молчал. И только спрятав прочитанные письма в задний карман джинсов, бросив взгляд на будильник, стоявший на столе, он нерешительно сказал Беатрисе:

– Как бы его в конце-концов не застукали индийцы…

– А что такое? – насторожилась Беатриса.

– Да как вам сказать, мисс Парсел, – замялся было Майк, – по ночам к Ричарду какие-то типы таскаются… А тут до секретного армейского полигона – рукой подать, каких-нибудь три-четыре мили. У Ричарда передатчик в джипе стоит. Я сам видел. Очень плохо замаскированный передатчик. Каждое воскресенье в это время он уезжает часа на три-четыре. Попадется скандал будет. На всех нас тень ляжет…

– Ты с ним говорил? – спросила Беатриса.

– Говорил, – Майк махнул рукой.

– Ну и что?

– Обругал по всем правилам Джорджии. «Ты, – говорит, негр, молчи. И не суй свой расплюснутый нос куда не надо. Не то останешься без языка, без ушей и без носа. Это я тебе гарантирую точно так, как верно то, что Нью-Йорк стоит на Гудзоне…»

Беатриса молчала.

«Сопляк ничтожный, – думала она о Ричарде. – Делает дело на паршивый цент, а вреда может принести на миллион. Что, если этот негр не будет молчать? Допекут его чем-нибудь белые братья, он и брякнет где-нибудь заявленьице для прессы. Нет, надо их немедленно разъединить. А Ричарду устроить взбучку. Через несколько дней я вернусь в Дели и поговорю с Дайлингом».

Она уехала из деревни, так и не дождавшись Ричарда. Вскоре она забыла о нем, и о негре, и о затерянной в глуши деревушке. Ее мысли вернулись к тому, что было вчера. Может быть, Раджан ждет ее в отеле. Она попыталась представить себе, каким он будет – нежным влюбленным или развязным нахалом. Она была готова и к тому, и к другому. И именно потому, что была готова, она тотчас же отбросила оба варианта и стала строить планы мести, которые осуществит в Дели.

«Что это со мной? – думала она, взлетая на полной скорости по крутым серпантинам дороги. – Неужели он действительно задел мою душу? Нет, нет и еще раз нет. И все же, когда я его встречу, я поиздеваюсь всласть над ним!..» – и она ясно представила себе его растерянное лицо. «Но за что, собственно, я буду ему мстить? За то, что сама же не оттолкнула его? Нет! За то, что он воспользовался моей минутной слабостью. Он должен, он обязан был уйти… А если бы я была мужчиной, ушла бы я на его месте? Скорее всего – нет. А почему я должен была ему понравиться? Ведь осталась же я к нему равнодушной… И почему меня вообще трогает его отношение ко мне?»

И Беатриса злилась все больше – на Раджана, на себя, на весь свет. И гнала машину все быстрей и быстрей. Она опять въехала в полосу дождя и только тогда стала постепенно сбрасывать скорость.

Поездка изрядно утомила ее. Когда она, наконец, запарковалась у своей гостиницы, она почувствовала себя разбитой, опустошенной. Проходя мимо портье, она скользнула по нему небрежным взглядом. Однако в глубине души, она не призналась бы в этом даже самой себе, – таилась надежда, что портье скажет: «К вам приходили несколько раз, мисс!» или «Вам несколько раз звонили, мисс!» или «Вам просили передать это письмо, мисс!». Но портье только молча вытянулся в струнку, а затем низко склонился при ее появлении, изобразил на лице такую глупую, подобострастную улыбку, что надежда ее мгновенно растаяла. не было посещений. И звонков не было. И писем. Беатриса, проходя к своей комнате, обозвала вполголоса портье болваном, словно бедный малый один и был виноват во всем этом…

Глава 40

Познаю ли себя?

Раджан настоял на том, чтобы его выписали из госпиталя на несколько дней ранее предложенного консилиумом срока. Была суббота, и он решил преподнести Беатрисе сюрприз – заявиться домой рано утром, что-нибудь около восьми часов. «Уезжать она вроде бы никуда не собиралась, – думал он, ставя машину в подземном гараже их дома. – Бедняжка! Опять, наверно, завал работы в редакции. В последний раз она накоротке забегала в госпиталь, кажется, в среду. После этого даже не звонила. Да, убийство Джона Кеннеди всем прибавило дел: бизнесменам, журналистам, политикам, дипломатам… Сейчас поднимусь на лифте, тихонечко открою дверь, обниму мою Беату, скажу ей, полусонной, теплой, чистой и ласковой, как ребенок: „Любимая – это я!“.»

В дверь был врезан цифровой кнопочный замок. Шифра к нему Раджан не знал, он и видел-то его впервые. «Угрожающе много жулья развелось, подумал он, разглядывая массивный замок. – Сама Беатриса едва ли догадалась бы обзавестись новым замком. Подсказали – полиция или соседи». Он нажал кнопку звонка. нажал еще, еще, с каждым разом все продолжительнее и нетерпеливее. Тишина стояла абсолютная. «Надо было в такую рань вставать, чтобы поцеловать дверную ручку», – Раджан беззлобно усмехнулся, собираясь возвратиться к лифту. И тут щелкнул дверной замок, послышался звук сбрасываемой цепочки, и он увидел Беатрису. Недовольно щурясь слегка припухшими со сна глазами, кутаясь в куцый японский халатик, она молча переминалась с ноги на ногу.

– Это ты? – слова эти были произнесены Беатрисой недовольно-удивленным тоном. Раджан почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри, что-то связывавшее его с этим миром, что-то такое надежное и вместе с тем так легко ранимое.

– Но ведь врачи говорили, что ты сможешь выйти только через неделю, продолжала Беатриса несколько более приветливо.

– Врачи! Что они знают о моей любви к тебе? – Раджан прижал к себе Беатрису, ощутил, что под халатиком у нее ничего не было. Наклонившись, он хотел поцеловать ее в грудь, но она быстро отступила на шаг.

– Что-нибудь случилось? – Раджан недоуменно посмотрел на нее.

– Просто я еще не проснулась, – ответила Беатриса отчужденно.

«Что-то все же происходит, – думал Раджан, снимая пиджак, развязывая галстук. – Такой холодной встречи еще не было. Может быть, у ее отца какие-нибудь неприятности? Или она нездорова? Или она все еще находится в состоянии депрессии после убийства ее кумира?». Эти и многие другие мысли проносились в голове Раджана. Беатриса ушла в свою спальню и находилась там довольно долго. Раджан достал из холодильника банку мангового сока, раскрыл ее, отпил немного. Подошел к бару, достал бутылку виски, налил полстакана. Сделав глоток, он с отвращением сморщился, поставил стакан на стойку. Собственно, не понравился ему запах. Вкуса он не ощутил ни когда пил сок, ни когда глотнул виски. «Добрые боги! – молил Раджан. – Защитите мою любовь, жизнь мою защитите!».

Появилась Беатриса. Она словно и не спала вовсе – смотрела глубокими, широко раскрытыми глазами, щеки в персиковой пудре, губы в необычной бледно-лиловой помаде. Стального цвета костюм с наглухо застегнутым воротом делал ее старше, придавал лицу строгое, почти суровое выражение.

– Сядем, Раджан, – глухо, спокойно произнесла она. – Нам надо поговорить.

«Это не Беатриса, – ужаснулся про себя Раджан. – Это совсем чужая женщина. А с чужой о чем говорить?». Однако он покорно опустился в кресло напротив Беатрисы, покорно ждал ее слов.

– Поверь, Радж, милый, мне нелегко сделать то, что я собираюсь. Но я должна. Недавно я открыла для себя тяжкую, но непреложную истину – любовь умирает. И вряд ли имеет значение, умирает она сама или ее насильно отправляют в небытие. Главное в том, что ты просыпаешься однажды и понимаешь, что ее уже нет.

«Как на похоронах, – подумал Раджан тоскливо, поежившись. – Как на собственных похоронах. Он сидел на кончике кресла, понурив голову, глядя в пол. – Самое ужасное будет, если она начнет меня сейчас утешать».

– Я понимаю, – Беатриса тоже избегала его взгляда, смотрела на экран отключенного телевизора, – тебе, может быть, сейчас тяжело. Но я, увы, ничем не могу помочь.

– Что ты говоришь? – вскричал Раджан. – Или я сошел с ума? Или это недобрый розыгрыш? Скажи, ну скажи, что это розыгрыш! – требовал он, чуть не плача.

Беатриса пожала плечами.

В спальне Беатрисы послышался кашель. Раджан поднялся на ноги, в изумлении посмотрел на девушку, сделал шаг по направлению к двери спальной. Беатриса тоже поднялась, словно защищая собой кого-то, видимого лишь ей.

– Вот даже до чего дошло, – сокрушенно произнес Раджан, и добавил тихо: – Кто он?

– Какое это имеет значение? – ее щеки зарделись, голос осекся. Впрочем, какой это секрет. Там Бобби Кеннеди.

– И давно это у вас? – страдальческая улыбка едва тронула губы Раджана, он поднял глаза на Беатрису и тут же их опустил. Если бы она знала, чего стоила ему эта улыбка. Если бы она только знала!

– Давно – недавно – разве это существенно?

– Все-таки я хотел бы знать.

Беатриса уронила голову на руки и так сидела долго, очень долго. Наконец наклонилась к Раджану, проговорила в каком-то исступлении:

– Это случилось после того, как ты попал в госпиталь.

Обхватив голову руками, она застонала, раскачиваясь из стороны в сторону:

– Ах, не о том мы говорим, совсем не о том!

– А о чем же надо говорить? – печально улыбнулся Раджан, чувствуя, что слезы вот-вот хлынут из его глаз и ужасно боясь этого.

– Откуда я знаю – о чем? – Беатриса обреченно вздохнула. – Знаю одно – мне так безумно было жаль Джона Кеннеди. И мы все так боялись, чтобы Бобби не сделал чего-нибудь с собой. Ты не подумай, что я пытаюсь оправдаться. Нет, иногда я мучительно тяжко продираюсь сквозь дебри собственной души. Хочу понять себя.

«Жалость – ближайший сподвижник любви, – думал Раджан. Мать жалеет дитя, жена – мужа, здоровый человек – увечного или неизлечимо больного. Почему же ты, моя Беатриса, меня не пожалела? От твоей жалости я не отказался бы. Она удержала бы любовь. Жалость – надежный якорь. Но ты пожалела другого. О, добрые боги, огромную обиду, видно, нанес вам я и весь мой род, что вы так бессердечно наказываете меня. Но я не ропщу. Я приемлю ваше проклятие со светлой и тихой душой».

Неожиданно он вспомнил диско, куда они как-то забрели с компанией подвыпивших друзей. Как завораживали рев и гром оркестра, сверкание линз прожекторов, брызги разноцветных вспышек, тени дергавшихся фигурок, потерявших способность ориентироваться во времени, в пространстве, в жизни. И теперь она напоминала ему одну из них, запомнившуюся лучше других бледную, худую, с горящими глазами и космами ведьмы и откровенно сексуальными дерганиями уличной потаскухи. Напомнила взглядом. Все другие аналогии шли от обиды. «Но ведь я люблю эту ведьму, эту потаскуху! Я умру без нее!».

Раджан встал с кресла, прошелся по комнате, поправил несколько безделушек, поставил бутылку виски в бар.

– Я ухожу, – глухо сказал он, приблизившись к Беатрисе и глядя теперь прямо в ее глаза. – Вещи мои отошлешь по адресу, который я тебе сообщу.

Он помолчал, улыбнулся своей печальной улыбкой:

– Я ни о чем не жалею. Я был счастлив.

Он подошел к двери, взялся за ручку, посмотрел на Беатрису. Вымолвил, словно смертельно раненый:

– Прощай, любимая.

– Прости, если сможешь, – воскликнула она, подбегая к нему. – Мы ведь друзья, правда?

Последний его взгляд Беатриса запомнила навсегда – на нее смотрел человек, которому нечего было терять в этой жизни.

– Я убил бы тебя, если бы мог! – воскликнул он громко и страстно. Но нет, не могу.

Лифт умчался вниз, а Беатриса стояла в коридоре, прислонившись к стенке щекой, и беззвучно рыдала…

Когда она вернулась, Бобби ставил на стол поднос с легким завтраком: овсяная каша, яйца в мешочке, масло, джем, поджаренные хлебцы. Стройный, широкоплечий, загорелый, счастливо наделенный на редкость правильными чертами лица, он знал, что нравится женщинам, иногда бравировал этим. Еще несколько лет назад он профессионально играл в теннис, чему щедро способствовали его природные гибкость и ловкость. Молочного цвета просторный костюм в какой-то мере скрывал красоту его фигуры, но Беатриса знала теперь каждую родинку на его теле, овалы мускулов, бледно-голубые ниточки вен. Хмурая, заплаканная, она подошла к зеркалу.

– Что-нибудь экстраординарное произошло? – поинтересовался он небрежно, бросив на нее, казалось бы, мимолетный, но на самом-то деле цепкий, внимательный взгляд. Поцеловал ее ласковым и долгим поцелуем в обнаженное плечо.

– Почему? Разве что-нибудь не так? – проговорила Беатриса, утирая слезы и приводя в порядок платье.

– Все так, моя любовь, – умиротворяюще ответил Бобби. Проснувшись вместе с ней, он невольно слышал разговор Беатрисы с Раджаном и был, разумеется, доволен. Еще бы! Он любит и любим. Это главное. Все остальное второстепенно. А побежденный? Как сказал однажды Джерри Парсел, побежденный достоин либо оплакивания, либо осмеяния. Если побежденный умен оплакивания, если дурак – осмеяния. В случае с Раджаном оно было в равной степени и смеяться и плакать – над его дерзостным невежеством и над его наивно-восторженным верованием.

– У меня сегодня три деловых встречи, – говорил Бобби, с удовольствием хрустя аппетитными хлебцами. – Ленч в клубе. Свидание с ветеранами второй мировой войны. Выступление перед ассоциацией пенсионеров. После чего я вновь – весь твой.