Текст книги "Правитель империи"

Автор книги: Олег Бенюх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 43 страниц)

Много деловых тайн было у Джерри Парсела. Таких, о которых не подозревала и не догадывалась ни одна служба экономического шпионажа обеих Америк, Европы и Азии. Помимо профессиональных факторов, сохранению этих тайн способствовало то, что Джерри мог оплачивать по едва ли не самым высоким тарифам разветвленную сеть своей контрразведки. Она же отвечала и за сохранность личных интересов Парсела.

Среди подобного рода секретов Парсела был и такой, о котором не знал даже Роберт Дайлинг. В Женеве на имя мадемуазель Кув де Лярош был куплен пять лет назад особняк. Окнами фасада он выходил в парк Мон Репо.

Здесь, в уединении с Софи Кув де Лярош Парсел ежегодно проводил две недели. «Имею же я, в конце концов, право на двухнедельный отпуск в году?» – говорил он накануне отъезда Маргарет. И исчезал – словно в небытие. Многочисленные его помощники различных чинов и рангов имели инструкции на все случаи жизни – землетрясение, революция, война. «Миллионом больше, миллионом меньше, – разве две недели наедине со счастьем и покоем не стоят небольшого риска?» – думал обычно Парсел, глядя в иллюминатор снижавшегося над Женевой самолета.

Софи была двадцатидвухлетней парижанкой, – невысокое, худенькое создание, личико которого природа наградила всем чуть-чуть в избытке: глаза чуть побольше, чем у рафаэлевских мадонн, носик – чуть длиннее, чем у Марии Антуанетты, губы чуть крупнее, чем у Джины Лолобриджиды. При классически правильных чертах лица она выглядела бы заурядной красоткой. Однако все «неправильности» лица Софи соединялись столь гармонично и естественно, что мужчины при виде ее немели от восторга.

Когда Парсел познакомился с ней в одном из дешевых ресторанчиков в центре Парижа, ей было семнадцать лет. Она уже успела вконец разочароваться в жизни и была близка к тому, чтобы идти на панель.

Парсел увез Софи в Женеву. Чтобы она не особенно скучала в пятьдесять недель, которые он отсутствовал, он купил ей салон мод. Он никогда не требовал от нее никаких отчетов. Приезжал на свои «две недели счастья» и пропадал до следующего года. Ни писем, ни звонков. И вот Парсел приехал к ней снова, нарушив им же самим установленные неписанные правил: появился у Софи вторично за год. В ее особняке он намеревался принять необычного делового гостя.

До ленча оставалось полтора часа. Парсел не спеша шел по парку. После смерти Маргарет он неожиданно погрузился в мистические настроения. В какой бы город теперь он ни приезжал, он непременно посещал там храмы, выстаивал и высиживал службы, терпеливо выслушивал проповеди. Хотя он и был баптистом, но с равным чувством душевного успокоения бывал и в католических соборах, и в синагогах, и в православных церквах, и в мечетях. Вот и теперь он возвращался с утренней службы в новом методистском соборе. «Слова Христа о рае люди воспринимают по-разному, – думал он. – Одни считают, что он говорил о рае в этой жизни, здесь, на земле. Другие, что слова Учителя следует понимать так: достижение рая возможно как на земле, так и на небесах. Третьи утверждают, что Христос считал рай достижимым лишь на том свете, после сведения человеком всех счетов с этой грешной землей»…

Сам Парсел скорее согласен с третьими. Приступив к работе над новым романом, Парсел-Уайред отдал дань мистике. Построение романа было сложным: картины раннего христианства перемежались с пространными описаниями второго пришествия мессии в 2000 году. В центре повествования был образ юноши, прошедшего за два тысячелетия много перевоплощений. Мрак может восторжествовать, если человек не будет помогать Богу, внимать Богу, подчиняться Богу, – такова была философская концепция романа. Великий Бог созидал все сущее, а рядом – его преданный раб, помогающий воздвигать храм разума и доброты человек…

Обычно вояж в Швейцарию был для Парсела увеселительной прогулкой. А тут в первый же вечер неприятная неожиданность для обоих: Софи не влекла его больше как женщина. В объятиях очаровательной француженки Парсел вдруг вспомнил Рейчел, простушку Рейчел, почти дурнушку Рейчел. И это лишило Парсела сна на всю ночь. Софи, которая была благодарна ему за то, что он вернул ее к жизни, привыкла к нему, даже, вероятно, по-своему любила его, не на шутку встревожилась…

Парсел был ярдах в ста от особняка, когда к центральному его подъезду мягко подкатил большой, стального цвета «ягуар». Из него вышли шесть высоких, плечистых парней в белых восточных одеждах. Затем появился среднего роста мужчина лет шестидесяти. На нем был кремовый костюм европейского покроя, летняя соломенная шляпа. Большие темные очки почти наполовину закрывали лицо. Он посмотрел по сторонам и увидел Парсела.

– господин Парсел?

– Господин Раджан?

Индиец снял очки, обменялся рукопожатием с американцем.

– Я думаю, часа на полтора вы могли бы отпустить своих молодцов, Парсел улыбнулся.

– Разумеется! – воскликнул Раджан-старший и едва заметно кивнул парням. Те сели в машину и через минуту шум двигателя растаял за деревьями.

– Тихо здесь! – глядя на лежавший перед его глазами парк, заметил индиец. Американец распахнул дверь, пропуская гостя.

Когда Парсел перед отъездом из Индии побывал в Бхилаи, он, разумеется, провел там почти все время в обществе Рамасингха. Они знали друг друга чуть ли не четверть века – познакомились еще в Штатах, когда Рамасингх учился в Массачусетсе. во время осмотра строившихся цехов завода, а потом коктейля в его, Парсела, честь он и узнал от Рамасингха о планах Раджана-старшего относительно завода в Бхилаи. Однако к тому времени предприимчивый индийский толстосум отправился в длительную деловую поездку за рубеж. Парсел передал Рамасингху свое расписание на полгода и поручил ему организовать его встречу с Раджаном-старшим в наиболее удобном для обоих месте. Таким местом оказалась Женева.

Обычно индийцы сдержанны, скромны, застенчивы. Но Раджан-старший, в нарушение всех правил сложного, устоявшегося тысячелетиями этикета Индии, не сводил глаз с хозяйки дома. Это было в высшей степени странным для него самого: после смерти жены, вот уже много лет он не замечал женщин. Лишь однажды, в своем новом роскошном дворце близ Дели, он предался безумной многодневной оргии, о которой и сейчас вспоминать ему было горько и стыдно. Парсел незаметно следил за индийцем, внутренне добродушно посмеивался.

Софи встретила Парсела и Раджана-старшего в гостиной. Перед ними предстала индуска в нежно-голубом с золотом сари, в золотых открытых туфельках. На обнаженных руках едва слышно позвякивали браслеты. Над левой ноздрей сверкал искрящейся каплей алмаз. На лбу краснела ритуальная точка. Даже глаза у нее изменились: из огромных, светло-карих, словно зрелые лесные орехи, с помощью умело нанесенной краски они стали томно светящимися светло-изумрудными миндалинами. Софи и двигалась и держалась как урожденная индуска: степенно, размеренно, плавно. И, главное, – со скромным и гордым достоинством.

– Долго вы задержитесь в Женеве? – Парсел передал индийцу коньяк.

Они сидели в широких креслах старинной работы. Софи извинилась – вышла дать указания повару. Прислуживала пожилая горничная.

– Еще три дня, – Раджан-старший, закрыв глаза, смаковал золотистую жидкость.

– Частенько приходилось здесь бывать?

– Всего два раза.

_ Вам не нравится этот город?

– Просто не было нужды. У меня здесь большая международная контора.

Горничная снова наполнила рюмки, предложила закуски.

– Знаете, – сказал с улыбкой Парсел, – я ведь знаком с вашим сыном.

Раджан-старший, разумеется, этого не знал. «А мне казалось, – подумал он, – что мой наследник все больше знается с „левыми“ да „красными“.»

– Во время моей поездки в Бхилаи, – продолжал Парсел, любезный Рамасингх показал мне подборку статей вашего сына, напечатанных в одной из газет Дели. Забыл сейчас ее название.

– «Индепендент геральд», – подсказал Раджан-старший.

– Кажется, так. очень, знаете ли, любопытный материал. И написан с обезоруживающим энтузиазмом. Увы, не всегда за ним можно скрыть отсутствие профессионального знания предмета и, что еще важнее, инфантилизм мысли. Отличный парень ваш сын, но…

– Совершенно верно, инфантилизм мысли! – оживился гость. Смехотворна главная, так сказать, концепция этих статей: будущее Индии за государственным сектором. Да если хотите знать, частная инициатива в крови каждого индийца! Посмотрите на наших бедняков. Только одна миллионная их часть – самые отъявленные бездельники и горлопаны – мечтает об «экспроприации экспроприаторов». Остальные сами жаждут разбогатеть. Инфантилизм – вернее не скажешь. Остается надеяться лишь на то, что с возрастом это пройдет…

Появилась Софи, пригласила мужчин перейти в столовую. Однако сама сесть за стол отказалась и вышла, сославшись на необходимость «направлять усилия повара». «Совсем индийскую обстановку создает для господина Раджана-старшего», – усмехнулся про себя Парсел, хорошо изучивший француженку.

– Одному Богу известно, что будет с течением времени, задумчиво говорил Парсел уже за столом.

– Но ведь надо же действовать! – почти шепотом проговорил индиец. Он покраснел, салфетка упала с колен на пол. Спасение в действии!.. Я читал и Ленина, и «Капитал», и многое другое. Мне они не доказали, что за ними будущее, нет! Но они доказали вот что: для нас гибельно сидеть сложа руки и уповая на богов. Боги помогают энергичным и предприимчивым.

– А мы действуем, – так же тихо, почти бесстрастно ответил Парсел. Понюхал вино, взял на язык, еще раз понюхал. – И вы это знаете не хуже меня. Действуем долларами, бомбами. Если бы мы не действовали…

– Значит, надо больше долларов и больше бомб! – прервал его Раджан-старший.

– Ведь нашли же мы время, – Парсела забавляла ярость его гостя, чтобы встретиться за тысячи миль от вашего и моего дома, встретиться именно для того, чтобы действовать!..

Они перешли за небольшой столик. Горничная подала сыр. Индиец медленно крошил рокфор крохотным ножичком, слушал.

– Я не люблю грубую силу, – Парсел поморщился, – все эти «подвиги» в духе рыцарей «плаща и шпаги». Все должно быть в рамках закона. нашего закона. Что мне понравилось в вашем плане, как его кратко изложил Рамасингх? Гениально простая идея. Ни саботажа, ни насилия. Хотелось бы в двух словах услышать ее из ваших собственных уст.

– Извольте. Русские вкладывают в строительство металлургического завода в Бхилаи – я говорю условно – девяносто пять миллиардов рупий.

– Немалая сумма! – заметил Парсел, хотя и знал эту цифру.

– Но и ставка, в случае успеха, немалая: серьезное укрепление позиций госсектора и, следовательно – русского влияния в стране.

«Боится, как бы не проснуться однажды нищим, – думал Парсел, наблюдая за гостем. – Все боятся! Святой Яков свидетель, и я боюсь. Даже я. Все»…

– Сорок девять процентов акций, – продолжал Раджан-старший, – будут проданы инженерам и рабочим завода, включая строительных, после того, как он вступает в строй. Стоимость их составит приблизительно 16–18 миллиардов рупий. Через сеть моих агентов акции можно будет перекупить в течение одного-полутора месяцев. Дополнительные расходы составят примерно 9 миллиардов. Сюда я включаю максимальную стоимость комиссионных – до двадцати пяти процентов от номинальной цены акции – владельцам и столько же – перекупщикам.

– Имея сорок девять процентов акций, можно активно влиять на политику, – Парсел задумался. – Можно и при меньшем проценте… А с точки зрения юридической – законна ли такая массовая скупка?

– Мои юристы занимались этим вопросом, – ответил Раджан-старший. И улыбнулся – впервые за всю встречу. – С точки зрения закона нет никаких ограничений и препятствий. Контингент владельцев – инженеры и рабочие завода – определяется лишь при первоначальной продаже акций. После этого акции превращаются в столь же обезличенные финансовые знаки, что и банковские билеты. И будут котироваться на биржах страны, как все другие акции.

– М-да… Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Сейчас завод в госсекторе. И для осуществления вашего плана не хватает сущего пустяка приватизировать Бхилаи. Мои люди зондировали через Морарджи Десаи возможность провести соответствующий закон через Лок Сабха. Его позиция и прогноз обнадеживают.

Помолчав довольно продолжительное время, Парсел резко спросил:

– А что могут придумать русские?

– Ровным счетом ничего. Это – чисто индийское дело.

– Итак, остается один человек, – Парсел встал, прошелся по столовой.

– Кого вы имеете в виду? – раздраженно спросил Раджан-старший.

– Кого я имею в виду? – переспросил Парсел. «Этот индиец не хочет принимать во внимание все факторы. Чересчур самонадеян, видит Бог, – думал он. – Самонадеян – потому что крупно не проигрывал». – Премьера Неру, сказал он.

– Допустим, – согласился Раджан-старший. И по тому, как он это сказал, Парсел понял – его гость всерьез не обдумывал такого поворота событий. – Допустим, – продолжал индиец, – он захочет провести ограничивающий законопроект через парламент. Но упреждающего действия он не сумеет предпринять – слишком мало мы ему дадим времени. Если же он вознамерится поступить так постфактум, это может привести к правительственному кризису. У нас, знаете ли, есть немало друзей в парламенте – и очень верных!..

– Знаю, – сказал Парсел. – Только вряд ли их голосов будет достаточно, чтобы поставить на голосование вопрос о вотуме доверия правительству. Увы, маловато у вас этих очень верных, господин Раджан-старший!

Подумал: «И у нас их маловато. М-да…».

– Второе, что теоретически мог бы предпринять Неру, продолжал индиец, – это если ваш план осуществится – денационализировать завод. Сделать его таким же, как, скажем, заводы Таты. Но этого он уже не сможет сделать по весьма простой причине – в казне нет денег. Даже для того, чтобы взять в госсектор контрольный пакет акций завода, Неру вынужден был сделать кабальный заем у швейцарских банков. Других вариантов у него нет!..

– Есть, – резко возразил Парсел. И Раджан-старший поразился перемене, происшедшей в нем: из хмельного, благодушного хозяина он мгновенно превратился в трезвого финансиста с мертвой хваткой.

– Есть, – повторил Парсел. – Например, предложить русским создать смешанное предприятие, то есть углубить их внедрение в экономику Индии.

– Но ведь такого у нас еще никогда не бывало, – сказал встревоженный индиец.

– Все когда-то начинается, – Парсел снова добродушно улыбался. – Мне очень нравится ваша идея, дорогой коллега. И я, пожалуй, войду с вами в пай, рискну своими долларами. Но я привык, прежде чем рисковать, досконально изучить и степень прибыльности предприятия, и степень риска. Я понимаю так – у нас есть какое-то время, чтобы обдумать вопрос всесторонне.

– Есть, но очень небольшое, – предостерегающе произнес Раджан-старший. – К такой внушительной сделке и подготовиться следует всесторонне.

– Прелестно, клянусь Всевышним! – воскликнул Парсел, передавая гостю чашечку кофе. Тот умоляюще сложил руки на груди: «Чай». В столовую вошла Софи, поставила перед индийцем чашку крепкого чая. Гость млел, глядя на сидевшую напротив него француженку.

Глава 33

Фунт лиха

Виктор и Аня возвращались из Лос-Анджелеса, где они присутствовали на официальном открытии выставки «Советский спорт в фотографиях». Машина торопко бежала по шоссе. Встречных и попутных было немного. По радио в записи передавался концерт Эллы Фитцджеральд.

Еще перед выездом из Вашингтона Картеневы договорились о четком распределении обязанностей: Виктор пилот-командор пробега; Аня – штурман, второй пилот, стюардесса и пр. и пр. и пр. Удобно устроившись в своем кресле-видении, она или читала, или дремала, или рассматривала пейзаж, когда он был не удручающе монотонным. Как «штурман», она была обязана следить за тем, чтобы они невзначай не выскочили на непредусмотренную маршрутом дорогу. раза два это с ними все же случилось, и тогда Картенев деланно сердился, ворчал: «Салага! Охота была из-за твоего головотяпского разгильдяйства получать представления от Госдепа. Малюсенькие заботы, и те не может осилить! А еще кричит: „Да я, да мы эту самую Америку запросто из конца в конец без единого срыва проедем!“. А на деле и время теряем, и бензин впустую жжем, и на неприятности напрашиваемся».

– Умоляю, мистер командор, сделайте милость – прервитесь на мгновение, – спокойно проговорила Аня, сняв темные очки и внимательно рассматривая дорожную карту. И вдруг по-военному лихо отрапортовала: Разрешите доложить обстановку. Движение на трассе слабое. температура воздуха 104 градуса по Фаренгейту в тени. Ветер умеренный – 4,7 метра в секунду. привал через 79 миль. Ночной бивак, в соответствии с планом – в столице штата Аризона, стольном граде Фениксе. Докладывает штурман автопробега Анюта Бравая.

– Благодарю за службу, вахтенный, – рявкнул Виктор. Аня подскочила от неожиданности на своем сидении так, что ремень безопасности напрягся до предела.

– Служу Советскому Союзу, товарищ командор! – выпалила она совсем по-армейски.

Выставка, на открытии которой они только что были, оформлена была с большим вкусом. Представитель мэра сказал в своем выступлении несколько общих фраз об американском гостеприимстве и затем заметил:

– Мы, американцы, понимаем, что эта выставка является своеобразным приглашением посетить предстоящие Московские Олимпийские Игры. Вот тут-то и возникает целый ряд вопросов, поскольку это первый игры за «железным занавесом». Смогут ли Советы принять всех туристов, которые пожелают приехать в Москву, Ленинград, Киев, Минск и Таллин, а главное – смогут ли они сделать так, чтобы эти туристы чувствовали себя как дома? Я имею в виду проблему гостиниц, проблему питания, проблему обслуживания – словом, все то, о чем так много и так критически писалось в нашей прессе. Успеют ли русские завершить подготовку всех стадионов, площадок, дорожек, треков? Сумеют ли они обеспечить соответствующую безопасность как спортсменов, так и туристов? А то, знаете ли, некоторых гложет сомнение: «Приедешь в Москву, повеселишься на Играх, а потом невзначай окажешься во Льдах и Мраке Сибири». Оратор демонстративно подмигнул кому-то в зале, словно говоря: «От этих, мол, русских всего можно ожидать».

– На вопрос о том, будут ли готовы в срок все Олимпийские спортивные объекты, – сказал в своем ответном слове Виктор, – уже было соответствующее разъяснение президента МОК лорда Киланина. Он только что лично их осматривал и сказал, что Игры можно проводить хоть сейчас. Могу заверить через присутствующих здесь представителей прессы – всех американцев, что мы постараемся предоставить максимум комфорта гостям Олимпиады.

Теперь вопрос действительно по существу, – Картенев отыскал взглядом представителя мэра, так же демонстративно подмигнул ему, как тот несколько минут назад кому-то в зале, – «сумеют ли несчастные туристы вырваться из медвежьих объятий большевиков и добраться до благословенного судьбой и любимого собственного очага?». Что Сибирь! Наши научно-проектные организации занимаются обсчетом и просчетом проекта, по которому всех предполагаемых триста тысяч иностранных туристов, включая женщин и детей, планируется прямехонько со стадионов отправить на урановые рудники.

В зале раздался смех, люди переговаривались друг с другом, корреспонденты делали пометки в блокнотах.

– Я хотел бы закончить словами из русской классической комедии, написанной полтораста лет тому назад. Я обращаю эти слова, разумеется, не к высокочтимому представителю многоуважаемого мэра, а к тем, кто, исполняя чью-то злую волю, сочиняет небылицы о «советской военной угрозе», глобальных притязаниях России и иные подобные им басни и побасенки. Вот эти слова: «Послушай, ври, да знай же меру!».

Здесь говорилось об американском гостеприимстве. Я испытываю его на себе и сердечно признателен всем моим американским друзьям. Надеюсь, столь же широко известно и о русском гостеприимстве. Наша хлеб-соль вошла в поговорку. Приведу еще слова из той же комедии: «Открыта дверь для званных и незванных, особенно из иностранных». так было, так есть, так будет во веки веков. Как и тысячу лет назад, на Руси великой всегда радушно привечают далеких гостей, приезжающих к нам с ласкою. Добро пожаловать на Московские Игры, дорогие иностранцы!

Виктор усмехнулся, вспомнив, что одна херстовская газета все-таки не удержалась от соблазна подогреть антисоветскую истерию, использовав его выступление. По самому верху первой полосы она дала крупный заголовок: «Русские хотят загнать всех иностранных туристов на Олимпийских Играх в сибирские урановые рудники». Что ж, мели, Емеля…

Час пролетел незаметно. Виктор свернул на боковую дорогу и вскоре они приехали в небольшой зеленый городок. Без особого труда разыскали на его северо-западной окраине ресторанчик «Огни Бангкока». Сначала они увидели необычной формы крышу, покрытую красной черепицей. Она едва возвышалась над кронами высоких деревьев.

– Пагода не пагода, – произнесла Аня, рассматривая ее. Купол не купол.

Столь же странным оказалось и само здание. Вернее, это были два небольших здания, соединенных между собой коротким крутым переходом. Одно было круглое, с окнами-иллюминаторами. Второе – ломаный многоугольник, высокие стены которого были одним сплошным окном, застекленным дымчатым стеклом. Прямо у входа их встретил изысканно-галантный метрдотель, пожилой таиландец.

– Если господа желают отведать блюда восточной кухни, покорнейше прошу сюда, – он показал на вход слева. – Если западной – сюда, – тем же почтительным жестом он показал на правую дверь.

Ленч им обоим запомнился куриным кари. Курица была на редкость нежная, промаринованная в неведомом им соусе. Рис был рассыпчатый, соус ароматный и острый. Такой острый, что они каждый глоток запивали водой. Аня пригласила к столу метрдотеля и стала расспрашивать о секретах приготовления кари. Таиландец обрадовался, как ребенок, тому, что гости остались довольны.

– Все дело в соусе, мадам. И пар должен быть от живого огня. Не от электричества, – он кланялся, сложив руки на животе. исчез и тут же объявился вновь:

– Это от нашего ресторана вам небольшой сувенир.

Аня разглядывала невысокую яркую коробку, на которой со всех четырех сторон красовалось одно слово: «Кари». Виктор принес из машины бутылку водки, вручил ее таиландцу. К столику подошел владелец ресторана, американец лет сорока трех. Лысый, толстый, он шумно дышал, улыбался маленькими острыми серыми глазками:

– Этот порошок «кари» – наш фирменный секрет. После приготовления вашего первого блюда напишите, пожалуйста. Нам будет очень приятно.

– А вы нам напишите, – заметил Виктор, – после того, как выпьете первую рюмку нашей водки.

– О! Водка – это хорошо, – американец поцокал языком. Вы первый русский дипломат, посетивший наш ресторан. Мы очень рады. Мы простые люди, живем в провинции, но мы тоже кое-что значим. Мой отец воевал с немцами. Тогда мы были вместе Россия и Америка. Я не верю, что русские хотят на нас напасть. так думаю я. Так думает средний американец, на котором эта страна держится. А болтуны из Вашингтона… – Он махнул рукой, хохотнул. – Они приходят сегодня, чтобы завтра уйти. от них много шуму, а пользы – ни на единый цент.

Картеневы уже сидели в машине, когда к владельцу ресторана подошла его жена. Худющая, длинноногая, в синих шортиках и маечке-тельняшке, она, казалось, вся была усыпана золотистыми веснушками. Даже ее маленькие ушки светились желто-оранжевыми фонариками. На лоб была надвинута забавная – как поварский колпак – кепочка с длиннейшим козырьком.

– А я вас по телевизору видела, – сказала она, обращаясь к Виктору. Про вашу шутку об урановых рудниках на следующий день весь наш город говорил. Вот мы с Чарли обязательно поедем к вам на Игры. И двоих наших мальчишек возьмем. Верно я говорю, Чарли?

Вернее не бывает, Фрида, – ответил толстяк, обнимая жену.

– Для наших мальчиков эти «высокие медные каски» из Пентагона готовят «завидную» судьбу – гореть в ядерном огне. А ради чего? Ради карьеры и благополучия этих самых чертовых касок? Тьфу им, вот что я скажу. От имени всех матерей Америки – от Новой Англии до Калифорнии – тысячу раз тьфу! осточертела их постылая риторика о войне и кровожадных русских. Время говорить о мире. Ведь верно, Чарли?

Он не успел ей ответить. Подбежал мальчуган лет семи, весь в слезах, и начал жаловаться на брата: «Фил опять дерется, ма. Он предлагает играть в индейцев, а я не хочу-у-у! Он опять будет скальп с меня сдирать. А-а-а!».

– Опять насмотрелись этой телевизионной дряни, – всплеснула руками женщина и повела мальчика внутрь дома.

– Дети есть дети, – вздохнул Чарли. – Пусть в этом мире будут только их ребячьи войны. Я согласен…

В Феникс Картеневы приехали затемно. Приняв душ, они разделились, как сказала Аня, «на группы по интересам». Сама она отправилась смотреть вечернее телешоу о ежегодном «Параде мод» в Майами. Виктор зашел в бар и с наслаждением долго цедил из коньячной рюмки старый «ларсен». «Рюмка обязательно должна быть большая и особой формы, – объяснил ему когда-то француз-эксперт по коньякам. – Ведь в ней создается особый, необъяснимо прелестный микроклимат из концентрации винограда и солнца!».

Лицо человека, присевшего на табуретку у стойки рядом с Картеневым, показалось ему знакомым. Раза два он незаметно бросил взгляд на своего соседа. «Ложный аврал, – тут же спокойно подумал он. – Слава Богу, я не заболел еще манией преследования». Решив прогуляться, он вышел на улицу и пошел по направлению к центру. беспечно рассматривая витрины магазинов, лица прохожих, причудливые гирлянды световых реклам, он думал т том, что, в сущности, судьба была к нему весьма благосклонна. Он еще молод, счастливо женат, объехал полсвета, а еще полсвета наверняка объедет до выхода на пенсию.

Бары, рестораны, кинотеатры, закусочные – все эти и подобные им заведения тянулись сплошной чередой по обеим сторонам улицы. У загадочных дверей стояли загадочные девицы, загадочно улыбались. Раза два зазывалы осторожно брали Виктора за рукав, вполголоса интимно предлагали: «Есть девочки – закачаешься. От десяти до ста баксов. Черненькие, беленькие, желтенькие, а? Сэр, развлечемся по всем правилам Дикого Запада». Виктор ухмылялся, молча делал неопределенный знак рукой – мол, настроения нет. И шел дальше, дальше. Огней становилось меньше, и светили они как-то тусклее, чем в центре, который он уже миновал. редкие прохожие жались к стенам домов, даже поспешно переходили при виде Картенева на другую сторону улицы. «Э, черт, – добродушно воскликнул про себя Виктор, вечно я забываю, что я не в Москве. Поворачивай оглобли назад к гостинице, мистер пресс-атташе – и живее».

Но повернуть назад он не успел. Бесшумно подкатила к тротуару машина, открылась задняя дверца, из нее выскочили двое мужчин. Ловко, профессионально они схватили Виктора под руки, протолкнули в дверцу. Все это заняло три, от силы четыре секунды. Ни крика, ни шума, лишь сдавленный стон Картенева, когда ему заломили руки за спину. Машина мягко тронулась и исчезла в ночи…

Хотя было темно, Виктор пытался разглядеть лица сидевших по бокам от него. Правый был явно незнаком. «Левого я где-то видел, – подумал Виктор. На мгновение салон осветился фарами встречного автомобиля. – Так и есть. Это же мой недавний сосед по бару. Значит, я не ошибался. Значит, слежка за мной идет давно».

– Что вам надо, господа? – стараясь сдержать дрожь в голосе и вместе с тем требовательно задал вопрос Картенев. Видимо, здесь какая-то ошибка. Я – советский дипломат.

И тот, что сидел за рулем, и те, что находились рядом с Картеневым, молчали.

– Я протестую, черт возьми! – раздраженно и громко проговорил Виктор. – Что вы играете в дурацкую молчанку? Я требую объяснений.

Вновь ответом ему был молчание. Он попытался освободить руки, но не смог даже пошевельнуть ими.

– Хорошо, – Виктор улыбнулся, что далось ему с трудом. Я буду кричать. Помогите! По-мо-ги-те!

Сидевший справа вынул правой рукой из кармана свинчатку, беззлобно коротко ударил Виктора по голове. Картенев потерял сознание.

Очнулся он от мерзкого запаха. Кто-то водил перед его носом куском смоченной в чем-то ваты. Открыв глаза, Виктор увидел близко наклоненное к нему лицо. «Пришел в себя», констатировало лицо. Виктор застонал негромко, сел.

– Болит голова? – участливо спросил хозяин лица, невысокий худощавый человек, в годах. с длинными густыми седыми волосами. Картенев молчал, и человек продолжал: – Варвары, которые привезли вас сюда – просто мерзкие скоты. Как вы думаете? Их надо отправить к ядреной старушке-бабушке.

Только теперь Виктор понял, что длинноволосый говорит по-русски.

– Я заявляю решительный протест, заявляю его вторично, негромко, резко произнес Картенев. – Я советский дипломат и требую, чтобы мне немедленно предоставили свободу и дали возможность связаться с представителями моего посольства.

– Конечно, вне сомнения, – тотчас же согласился длинноволосый. Пустячная формальность. Раз, два – дело в картузе. Ха-ха-ха! Почему оно должно быть обязательно в шляпе?

– Надеюсь, вы не для того меня сюда приволокли, чтобы предложить мне совместное упражнение в этимологии русских слов? – холодно заметил Виктор. – Какую формальность вы имеете в виду? И кто вы такой, чтобы выяснять со мной какие-то вопросы столь «своеобычным образом»?

– Я представитель местных властей, – длинноволосый доверительно улыбнулся. – Ваш друг, понимаете? Еще раз прошу извинить за грубость этих мужиканов. Они получат свое возмездие.

– Как ваша фамилия?

– А вот это излишне, – осклабился длинноволосый. – Совсем, знаете ли, излишне. Я не актер, паблисити не люблю. А вот вашу фамилию я знаю. Картенев, ведь так? Ведь так, а?

Виктор молчал. «Скверная ситуация, братишка, – подумал он. – На гангстеров не похоже. Да и не будут гангстеры связываться с иностранным дипломатом. Значит, самое худшее. Значит, спецслужбы. Как там Анка? Что с нею?».

– Вы хотите знать, какая формальность? – не дожидаясь вторичного вопроса Виктора, с готовностью проговорил длинноволосый. – Все проще пареной тыквы. Я, знаете ли, вырастил на своей ферме лет двадцать назад тыкву, которая стала чемпионом нашего штата. Да, так вот, дело в том, что вы дважды – во время этой поездки – изменили маршрут. И прокатились с ветерочком по нашим запретным зонам.

«Конечно, это спецслужбы. Вот мы и влипли с тобой в историю, мой дорогой штурман, – растерянно подумал Виктор. Кто знает, есть там секретные объекты, или нет. Нарушение есть нарушение».

– Мы понимаем, что «путь очень далек лежал», так, кажется, поется у вас в песне? – слышал Виктор слова длинноволосого. «Но ведь мы сбились с пути где-то в самом начале, миль за двести от Вашингтона? Ведь зачем-то им надо было ждать, чтобы мы благополучно добрались до Лос-Анджелеса и после открытия выставки и встреч с прессой отправились в обратный путь? Зачем? Да, вероятно, – думал Картенев, – они ждали, чтобы мы оказались в самой глуши, вне мгновенной досягаемости нашего посольства».