Текст книги "Правитель империи"

Автор книги: Олег Бенюх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 43 страниц)

– По мере того, как продолжается следствие об убийстве Джона Кеннеди, – говорил один из популярнейших обозревателей Эн-Би-Си, стройный седеющий красавец, – растет число жертв. Сегодня к трем предыдущим присоединилась четвертая. Ею оказался полицейский сержант Дуглас Мирчакофф, отец четырех детей. Он был найден мертвым у себя дома. Миссис Мирчакофф, которая в настоящий момент находится с детьми у своих родителей, узнав о смерти мужа, воскликнула: «Эти мафиози его доконали!». В интервью с нашим корреспондентом окружной прокурор Арнольд Харрисон заявил, что сержант Дуглас Мирчакофф был первым официальным лицом, прибывшим на место ареста убийцы Джона Кеннеди. Он первый произвел краткий допрос арестованного и он, также первый, обнаружил стреляные гильзы. Сержант трижды давал противоречивые показания Сенатской Комиссии по Расследованию как о гильзах, которые впоследствии исчезали самым непонятным образом из полицейского управления, так и об ответах убийцы на его вопросы. теперь сержант Дуглас Мирчакофф умолк навсегда. Возникает законный вопрос – сколько еще будет продолжаться эта Пляска Смерти? И кто следующая жертва?

Дик нажал кнопку на пульте дистанционного управления, экран погас.

– Вам больше ничего не нужно, сэр?

Горничная стояла в двух шагах от Маркетти, выжидающе смотрела на него. Беленькая кофточка расстегнулась на груди, обнажив ее едва не до сосков. Маркетти медлил с ответом, разглядывая кофточку.

– Вам что-нибудь нужно, сэр? – повторила девушка, переминулась с ноги на ногу, облизала и без того влажные губы. Подошла к нему немного поближе.

– Я понимаю, твое следующее дежурство послезавтра? спросил ее Маркетти. И едва коснулся пальцами ее груди. Слабым движением корпуса она чуть-чуть отклонилась от него. Впрочем, за этим движением не чувствовалось ни недовольства, ни протеста. Маркетти продолжал: – Вот тогда, пожалуй, ты сможешь сделать для меня кое-что.

– Да, сэр! – улыбнулась девушка, смело взглянув Маркетти в глаза, медленно, как бы нехотя, вышла из номера.

Маркетти задремал, сидя в кресле. Стакан, наполненный наполовину, выскользнул из его руки, упал на пол. жидкость расплескалась по толстому ворсистому ковру, стакан откатился в сторону. Маркетти ничего этого не видел. Он видел во сне впервые с того рокового дня – Джона Кеннеди. Они сидели на веранде старинной каменной виллы где-то в Техасе. Об этом штате не было сделано никакого упоминания в их разговоре. И надписей соответствующих не было нигде. И тем не менее Дик твердо знал, что это именно он – самый великий, самый богатый, несравненный штат Техас.

– Я слышал, Дик, – говорил дружески Кеннеди, – что вы получили довольно приличное наследство от вашей тетушки?

– Да, сэр, – пролепетал едва слышно Маркетти. – Она скончалась в Калифорнии. И там похоронена.

– Странно, – проговорил Кеннеди. – Мне только что доложили, что среди свежих захоронений никакой синьорины Катарины Маркетти – так, кажется, ее звали? – не значится.

– Как же так, сэр? – замирая от страха, продолжал Маркетти. – Вот у меня и письмо есть из адвокатской конторы. И бланк фирменный. И подпись чернилами.

– Что бланки, что все подписи мира стоят? И те и другие – сплошная фикция, – неопределенно махнул рукой Кеннеди. – Вы лучше расскажите, что вы собираетесь делать с вашими денежками? Ведь это же никакое не наследство, правда? Вы заработали их тяжелым, но честным трудом?

– Да, сэр, да! – выкрикнул Маркетти, чувствуя, как слезы застилают ему глаза. – Это моя первая удача в жизни.

– Посоветуйтесь со своим боссом и моим другом Джерри Парселом, проговорил убежденно Кеннеди, – как вам лучше поступить с этими деньгами. Уж Джерри-то знает.

– Да, сэр.

– Джерри все знает.

И тут же Дик увидел череп, разваливающийся пополам, отскакивающие от него осколки розовых костей и кровь…

Маркетти открыл глаза. Его окружала кромешная тьма, и он не сразу сообразил, где находится. Кресло, в котором он полулежал, было низеньким, и он невзначай коснулся рукой ковра. Почувствовав, что ковер мокрый, он оцепенел. «И тут кровь? Чья?» – пронеслась в его сознании мысль. он мгновенно вскочил с кресла, включил свет. Увидев на полу стакан, сдавленно рассмеялся: «Так и психом недолго стать! Это же я сам разлил виски».

Он снял трубку, набрал номер. «Ресторан „Барселона“ вас слушает», услышал он разбитной мужской голос. «Мне нужна синьорита Кларетта». «Синьорита Кларетта сегодня выходная», ответил небрежно голос. «Но, может быть, она появлялась у вас в течение дня?» – настаивал Дик. тут он услышал в трубке странный писк и телефон умолк – ни голоса, ни фона, ни гудка. Маркетти с минуту барабанил по рычагу, крутил диск. Все было напрасно, телефон молчал. «Вот тебе и наша знаменитая Ти Ти Кэй, – без особого раздражения подумал он, – возьмет и отключится напрочь. Совсем как алкоголик после двух бутылок „бурбона“^[8]. Куда все же могла подеваться Кларетта?»

Послышался легкий стук в дверь, и сквозь металлические переборки Дик услышал ее голос:

– Дикки-ду! Надеюсь, ты еще не лег спать? Я летела к тебе, как на крылышках. Но офицер службы движения не разделил моих чувств и оштрафовал меня за обгон в неположенном месте.

Маркетти отвернул болты, снял цепочку:

– По правде сказать, дорогая, я тебя заждался. А тут еще телефон отключился.

– Вы только посмотрите на него, мистеры, сеньоры, кабальеро! Он приветствует возлюбленную не пылким проявлением любви, а постным сообщением о том, что отключился какой-то гадкий телефон. Фи, синьор Маркетти!

Маркетти подумал было, что надо хотя бы из какого-нибудь соседнего номера позвонить администратору и попросить, чтобы прислали телефониста-ремонтника. Но Кларетта, захлопнув дверь и набросив на нее цепочку, лихо расстегнула молнию на юбке.

– Ну-ка скажи, мерзавец, с кем ты флиртовал, пока мы не виделись? Прошло целых тридцать два часа!

Дик схватил девушку на руки, стал покрывать ее лицо поцелуями…

– Я решил, что мы пообедаем сегодня в номере, – объявил он ей полчаса спустя.

– Ничего не хочу, – прижимаясь к его плечу, тихо и сонно проговорила она. – Ничего – кроме тебя. Я так счастлива.

Маркетти поцеловал ее в губы, мягко высвободил плечо:

– Для полноты счастья мне, например, нужен еще и хороший обед.

Он вновь попробовал набрать номер. Телефон молчал. дик подошел к холодильнику, раскрыл дверцу и стал изучать его содержимое. «Чего куда-то идти, звонить? Здесь все есть с избытком для обеда на десятерых». Зайдя в ванную и став под душ, он подумал, без энтузиазма, что обед будет целиком состоять из холодных блюд.

Вскоре Кларетта вынырнула из сладкого забытья, открыла глаза. Дверь в столовую была открыта, и она сразу увидела Маркетти. Он только что расставил тарелки и рюмки и теперь придирчивым взглядом рассматривал стол. Кларетта видела, как он повернулся к небольшому стенному шкафчику, вынул из него два высоких канделябра, поставил их на стол.

– К обеду при свечах полагается шампанское! – громко и весело сказала девушка. Соскользнув с постели на пушистый нежащий ковер, голенькая Кларетта медленно прошествовала в ванную. При этом она напевала себе под нос одну из своих песенок, выделывала несложные па ритмического танца. дик провожал ее влюбленным взглядом. «И ума особого нет, – думал он, зажигая свечи и выключая свет. – И секс-бомбой ее не назовешь. Но дороже и ближе человека на всем белом свете, Дик Маркетти, у тебя нет. были, были женщины и элегантнее, и красивее, и умнее. Не было только никого искреннее и добрее. редкость в наше время».

Вошла в ванную комнату одна Кларетта, вышла из нее совсем другая. Пышная, высокая прическа, таинственные тени под глазами, строгое вечернее платье. Взгляд меланхолический, движения плавны и сдержанны, речь скупа и ненавязчива.

– Ваше королевское величество! – Дик склонил голову, отодвинул стул, помогая Кларетте сесть. – Обед подан.

Кларетта не приняла игру:

– Садись, Дик. Я хотела бы с тобой серьезно поговорить.

– Да, ваше величество, сию минуту, ваше величество, еще не отказавшись от избранного им тона, продолжал Маркетти. «Это что-то новенькое, – думал он, наливая в бокалы „клико“. – Впервые за время нашего знакомства Кларетта хочет говорить серьезно. Что ж, послушаем».

– На днях, точнее, вчера я получила письмо от мамы из Бильбао, Кларетта с удовольствием осушила бокал, зажмурилась. Широко раскрыла глаза, поймала взгляд дика. Помолчала. – Умер дядя Пабло. Он был бездетен и сделал меня наследницей всего своего состояния.

Она вновь замолчала. Сосредоточенно смотрела на какую-то аляповатую репродукцию, висевшую на противоположной стене. Молчал и Маркетти. «Неисповедимы пути Господни, – думал он, с аппетитом расправляясь с одним блюдом за другим. – Меня судьба и обстоятельства вынудили придумать наследство от тетки, якобы умершей в Калифорнии. Этой же славной простушке всамделишно умерший в Испании дядя оставил наследство. Любопытно, большое ли?»

– Я богата, – тихо проговорила девушка. – Очень богата. По любым меркам – американским, испанским, итальянским.

– За богатую наследницу я предлагаю выпить что-нибудь покрепче, чем эта искристая французская водица!

– Постой, Дикки-ду, – она несильно взяла его пальцами за руку, заставила поставить на стол бутылку «смирновской» водки. – Если ты любишь меня…

Маркетти хотел ее обнять, но она одним взглядом остановила его и продолжала:

– Если ты действительно любишь меня, я хотела бы стать твоей женой.

Кларетта внимательно разглядывала свои пальцы, играла вилкой и ножом. Маркетти раскупорил бутылку водки, налил себе в стакан, предназначавшийся для сока, выпил его единым духом. Встал, прошелся по комнате, подошел к девушке, опустился перед ней на колени.

– Я люблю тебя, Кларетта. очень люблю. И ни с кем мне не было так хорошо, как с тобой, – сказа он, целуя ее руку на сгибе, и запястье, и пальцы. – Я тоже получил приличное наследство. И, признаться, еще не зная о твоем, хотел сегодня сделать тебе предложение. Ты опередила меня.

– Как это здорово! – просияла девушка. – Если бы ты только знал, как безмерно, безгранично, как я тотально счастлива! Ведь после того, что ты сказал, мы вполне можем считать себя мужем и женою перед Богом и людьми.

– Перед людьми – да, – сказал, улыбаясь, Маркетти. – Но перед Богом…

– Конечно! – воскликнула девушка, вся так и светясь радостью. Конечно, мы обвенчаемся, и у нас все будет, как надо. И кругосветное путешествие, и поместья, и машины, и яхты.

– И Маркетти-младший! – добавил Дик.

– А вот за наших будущих детей и я, пожалуй, выпью водки. – Кларетта лукаво посмотрела на Дика, протянула свой бокал, который он наполнил до краев. – Ты хочешь, чтобы я все это выпила? Я же буду пьяна, как лорд.

– Я хочу, чтобы у нас было так же много детей, как и глотков в твоем бокале, – прошептал Маркетти, целуя ее в щеку. – А выпить ты можешь хоть каплю, хоть все.

Отпив немного, Кларетта поперхнулась, закашлялась: «Ох и крепкое же зелье!» Она вышла в спальню, вернулась, держа в руках свою сумочку из крокодильей кожи.

– Теперь вот что, Дикки-ду, – сказала она и достала из сумочки небольшую, темно-синюю пластиковую книжицу-фолдер. Здесь два билета на ночной рейс Нью-Йорк-Мадрид. Я подумала, что если ты согласишься, как будет славно обрубить все концы корабля прошлого разом и с завтрашнего дня начать новую жизнь.

Маркетти смотрел на нее, и взгляд его выражал попеременно изумление, надежду, восторг. «В самом деле, это же гениальная мысль, – думал он. – Я выполнил то, что мне поручили, и теперь никому ничего не должен. А Парселу позвоню из Испании».

И он тут же представил себе этот разговор:

«Парсел: Это что за шуточки, синьор Маркетти? Какого черта вы оказались в стране нищих и авантюристов?

Маркетти: Я влюблен в эту страну Сервантеса и Гойи, мистер Парсел. И остаюсь здесь навсегда.

Парсел: Хотел бы я знать, каково любоваться красотами природы и архитектурой на голодный желудок?

Маркетти: Ошибаетесь, мистер Парсел. Я богатый – и потому – свободный человек. Надеюсь, у вас не будет трудностей в подборе нового секретаря.

Парсел: Богатый? Господи, да у вас гроши!

Маркетти: Гроши?! Нет, не гроши. Меньше, чем у вас, но гораздо больше, чем вы предполагаете.

Парсел: Что ж, Дик Маркетти, хотя вы ушли и не совсем по правилам…»

Глухой стук в дверь прервал размышления Маркетти.

– Кто? – кратко спросил Дик.

– Мистер Дик Маркетти? – в свою очередь поинтересовался мужской голос за дверью.

– Да, это он.

Вам пакет от мистера Парсела.

«Какой еще пакет? – удивился Маркетти и наморщил лоб, что бывало с ним крайне редко. – несколько часов назад я виделся с ним, и он ничего не сказал о том, что предполагается какой-то пакет. Впрочем, мистер Парсел абсолютно непредсказуем». Один за другим он отомкнул все замки, снял цепочку и запор с внутренней двери, потом – с наружной. Он увидел перед собой невысокого, худого чернокожего, за спиной которого стояли два длинных, крепких парня.

– Где пакет? – хмуро спросил Маркетти.

– Не так быстро, господин Маркетти, – радушно отвечал невысокий. – Не так быстро. Мне поручено не только передать вам пакет, но и сообщить кое-что устно, – с этими словами невысокий и его спутники вошли в номер, бесцеремонно отодвинув Маркетти в сторону. Кое-как закрыв двери, дик поспешил за ними. В гостиной невысокий сел в кресло и представился: «Вообще-то у меня очень длинное имя. Поэтому проще называть меня Бубновый Король». Маркетти побледнел, оглянулся на входную дверь, у которой уже расположился один из пришельцев. «Ничего доброго от этого „короля“ ждать не стоит, – тоскливо подумал Дик. Он бросил машинальный взгляд на телефон, вспомнил, что тот не работает, – и беспокойство его усилилось. – Хуже заправилы грязного бизнеса не сыщешь во всех Штатах».

– А номерок-то у вас неплохой, – Бубновый Король сделал жест рукой, словно гид, поясняющий что-то любопытствующим экскурсантам. Один из пришельцев подошел к телефону, снял трубку, прислушался. Удовлетворенно хмыкнул, положил трубку на место: «Все в большом порядке, Король». Невысокий не обратил внимания на его слова.

– Вы бы нас, господин Маркетти, хоть чем-нибудь угостили. А то пока до вас добрались, на вашу верхотуру, не только губы – весь рот пересох.

Дик направился в столовую. Один из парней шел за ним по пятам.

– Что за люди, Дикки-ду? – тревожно спросила Кларетта, увидев, как он изменился за последние пять минут.

– Не беспокойся, любимая. Они сейчас уйдут, – Маркетти взял бутылку виски и два стакана, бросил парню «смирновскую». Тот поймал ее на лету, ухмыльнулся.

– Король, там баба, – бесстрастно сообщил он, когда они с Диком вернулись в гостиную.

– Да? – с явной неприязнью в голосе протянул Бубновый Король, едва приподнявшись в кресле и тут же в него опустившись. – Мистер Маркетти изволит принимать гостей?

Дик налил полный стакан виски, передал его Бубновому Королю, чуть-чуть плеснул себе.

– Э-э, так дело не пойдет, – усмехнулся невысокий. Пить – так на равных. тем более, у вас такой повод, – пакет от самого мистера Парсела.

Решив не торопить события, Маркетти молча долил себе виски в стакан.

– Выпьем за теорию относительности Эйнштейна, – неожиданно предложил Бубновый Король. – действительно, в нашем мире все относительно. Абсолютно лишь одно небытие.

Все это время Маркетти отчаянно пытался вспомнить, с кем был связан Бубновый Король. С ЦРУ? Очень сомнительно. Уж больно грязная и одиозная фигура даже для такой конторы, как ЦРУ, этот властитель и палач Гарлема. С масонами? Еще менее вероятно, хотя славные «каменщики» поистине не гнушаются никем. Однако превыше всего ценят интеллект. Может быть, с «Коза ностра»? Но тогда бы он хоть краем уха слышал об этом. Нет, он не слышал. Странно все же, странно и подозрительно. Сегодня, в век гигантских корпораций такому сравнительно мелкому гангстеру, как Бубновый Король, в одиночку не выжить. неужели Джерри? Но от одной этой мысли Маркетти стало смешно. Парсел – гигант, а Бубновый Король – песчинка. Хотя про всеядность Джерри Парсела в деловых кругах судачили постоянно, да и сам Джерри не так давно говорил о том, что и самое великое здание, сотворенное человеком, сложено из кирпичиков и этими кирпичиками держится.

– Достойный виски, – Бубновый Король взял в руки бутылку, посмотрел на этикетку. Повторил: – Весьма достойный.

Кларетта, спрятавшись за дверью столовой, одним глазом рассматривала поздних гостей Дика. И чем больше она на них смотрела, тем больше они ей не нравились. Особую антипатию вызывал в ней невысокий, который вел себя с хамской самоуверенностью вершителя судеб. И хотя ей было чуждо чувство расовой неприязни, ее почему-то особенно раздражало то, что он был негр. Наконец она покинула свой наблюдательный пост и, налив себе шампанского, вновь сел за стол, включила телевизор.

– Вот вам ваш пакет, – Бубновый Король поставил пустой стакан на стол, достал из внутреннего кармана пиджака кожаный бумажник, извлек из него белый конверт.

На конверте машинописный текст гласил: «Мистеру Ричарду Маркетти. лично». Конверт был заклеен. Посмотрев его на свет, Маркетти надорвал его с одного бока, перевернул. На ладонь ему выпал чистый листок. Маркетти перевернул его несколько раз, пытаясь понять смысл невидимого послания. Он даже в недоумении посмотрел на Бубнового Короля, словно ожидал от него каких-то разъяснений. тот с любопытством смотрел на Маркетти. В этот момент они услышали крик Кларетты:

– Дик, быстро иди сюда!

Когда Маркетти вбежал в столовую, он увидел, что на девушке нет лица. Она смотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами, показывала рукой на экран телевизора:

– Дик, что они только что сказали? Что они только что сказали!

– Что? – едва слышно выдохнул Маркетти. – И увидел рядом с собой лицо Бубнового Короля. – Что они сказали?

– Что убийца Джона Кеннеди – Ричард Маркетти! – срывающимся голосом выкрикнула она. – Это же ты, Дик! Ведь ты же Ричард Маркетти! Скажи, ты убил Кеннеди?

Дик молчал, опустив голову. Кларетта, шатаясь, вышла из-за стола, прислонилась спиной к стене, раскинула руки в стороны.

– Как ты мог? – кричала она сквозь слезы. – Как ты мог стрелять в нашего Джона? И за что ты его убил? Неужели за деньги? Ты знаешь, кто ты? Ты – чудовище, Ричард Маркетти! Чудовище! Чудовище! Чудовище!

Бубновый Король вышел в гостиную, уселся поудобнее в кресле, не спеша закурил. После второй затяжки, словно придя после долгих колебаний к единственно верному решению, он негромко скомандовал будничным голосом:

– Пора!

Парни быстро вошли в столовую, взяли Маркетти под руки, вывели его в гостиную, встали у самой двери напротив окна. У Дика был пистолет, но ему даже не пришла в голову мысль им воспользоваться. Воля его была парализована. Он ничего не видел, не слышал, не ощущал. «Пусть судят, пусть сажают в газовую камеру. Пусть. Провидение спасет меня. Спасет. Спасет. Великий Боже, – билась в нем единственная мысль, – спаси мою душу. – Я преданный раб твой!»

Бубновый Король кивнул. Парни схватили Дика Маркетти за руки и за ноги и, разбежавшись вдоль комнаты, с силой швырнули его головой в оконное стекло. Послышался шум падающих в комнату осколков, и тело итальянца исчезло в темноте. Один из парней выглянул наружу. Через несколько секунд он спокойно сообщил:

– Готов! Вроде шлепнулся о купол собора, что рядом, и свалился на проезжую часть.

– А глаз у тебя зоркий, – похвалил парня Бубновый Король. Тот довольно ухмыльнулся. Другой спросил:

– Может, с девкой позабавимся, а?

– Дурак! – укоризненно бросил Бубновый Король. – Через десять минут здесь вся полиция города будет.

Парни спрятали в карманы брюк бутылки из-под водки и виски, два стакана, подошли к двери. Обернувшись к Бубновому Королю, один из них сказал:

– Чего же ты тогда медлишь?

– Лайф из шит, дэм ит! И все же я не хочу попадать в чистилище раньше назначенного мне срока, – проговорил, выпуская сигаретный дым, Бубновый Король. Парни непонимающе глядели на него.

– Идиоты! – наконец взорвался он. – живого свидетеля хотите оставить? Девку туда же. живо!

В столовой Кларетта стояла на коленях, прижимала руками к груди Библию, истово молилась, беззвучно шевеля губами. Когда парни схватили ее под руки и поволокли по полу к разбитому окну гостиной, она закричала:

– Не надо! Я все деньги вам отдам! Много денег! Я так хочу жить!

Это были последние в этой жизни слова Кларетты…

Глава 39

Колодец

Беатриса сидела за учительским столом, рядом с другим волонтером «Корпуса Мира», тщедушным мальчишкой из Нового Орлеана. Все время, пока они присутствовали на экзамене по государственному устройству США в колледже этого города, расположенного в ста милях от Бхилаи, он хихикал невпопад, подмигивал ей, пытался коснуться под столом ее колен своими длинными, липкими от пота пальцами.

«Заигрывает, надеется соблазнить одинокую скучающую соплеменницу», лениво, без злости думала она. Брезгливо скривив губы в ответ на очередную ухмылку соотечественника, она встала из-за стола и подошла к окну.

– Что такое чистая демократия? – слышит Беатриса за своей спиной голос парня из Нового Орлеана.

– Чистая демократия, – бойко тараторит девичий голосок по-английски, почти без акцента, – это такая форма правления, при которой руководство всеми общественными делами находится в руках народа и народ сам устанавливает законы и налоги, решает вопросы войны и мира…

«Наше американское правительство!.. – скептически усмехается Беатриса. – Достопочтенный член конгресса Райт Патман совсем неплохо скомпилировал свою книженцию в виде тысячи и одного ответа на вопросы. С сорок восьмого года держится. и сколько изданий вышло. Вот бы у кого поучиться Тэдди Ласту…

Демос! И мы, да и другие мало-мальски цивилизованные варвары, на все лады твердим – народ, народа, народу, о народе. А я, когда мне говорят это слово, вспоминаю чикагскую бойню и покорно бредущее на смерть раскормленное стадо.

Народ! Есть люди, которые делают политику, и есть те, из кого и кем ее делают. Первых – единицы. Они – идолы. Их лица красуются на газетных и журнальных полосах, смотрят с экранов телевизоров, со стен рабочих кабинетов и заводских цехов. Они призывают с предвыборных транспарантов и значков, требуют, ведут войны. Они живут, в миллиардах умов, в миллиардах миллиардов изображений на камне, бумаге, стекле, полотне, металле.

А народ? Его изображают либо бастующим, либо воюющим. А у русских еще и ликующим…».

Беатриса вспомнила, как неделю назад Роберт Дайлинг выступил в Дели с лекцией о свободе, о демократии, об извечных и священных правах человека. Аудитория была избранная, строго ограниченная – дипломаты третьего мира, аккредитованные в Индии. Говорил он вдохновенно. Еще бы, лучший оратор всего Госдепартамента.

Беатриса улыбнулась: красавчик Роберт, умница Роберт, везунчик Роберт! Как она гордилась своей родиной, слушая его лекцию – ее институтами свободы, ее незыблемыми устоями…

Вот на вопросы отвечает последний экзаменующийся – юноша, одетый в богатые яркие одежды, с округлым женственным лицом и узеньким лбом:

– Билль о правах… Джефферсон… Адамс… Сдача генерала Ли Гранту… Линкольн… Тридцать второй президент… Коммунизм… Железный…

– Что же вы все-таки делаете сегодня вечером, Беатриса? – девушка увидела прямо перед собой угреватую улыбающуюся физиономию своего соотечественника, на его потном лице поблескивают стекла слишком больших очков, неестественно белые зубы.

«И зубы вставные. И глаза. И мозги. Сам плюгавенький, а вещи на нем и у него – большие. Укрыть за ними свою собственную незначительность хочет, что ли? И очки, и часы, и ручка… И портфель… в этот портфель его самого можно уложить!» Беатриса спокойно, молча разглядывала своего коллегу. А он не робел, не ежился под ее взглядом. Нет, он выжидал чего-то, как уже научился выжидать, ухаживая за девушками, зная, что внешностью он не вышел, – подходящего ли настроения, оплошности ли?

Парень переминался с ноги на ногу, заглядывал Беатрисе в глаза. «Кто ее знает, – думал он, – вдруг возьмет и треснет по физиономии!.. Глаз вроде бы потеплели чуть-чуть, а лицо все такое же холодное, надменное».

– Я занята. И сегодня, и завтра, и послезавтра, и, тем более, после-послезавтра, – проговорила Беатриса, выходя из комнаты.

Жара на улице еще не спала. Сев в свой двухместный спортивный «бьюик», она опустила верх и через минуту уже мчалась по главному шоссе, пересекавшему Индию с северо-запада на юго-восток, по направлению к видневшемуся вдали горному массиву. широкое, ровное, без крутых виражей. Встречных машин почти не было. Какое наслаждение лететь в удобной стальной коробке, которая беспрекословно повинуется твоему малейшему движению!

Вечер подкрался внезапно, окрасив все вокруг сначала в голубые, потом синие, и, наконец, фиолетовые тона. Потянуло прохладным сквозняком. Яркие россыпи звезд не приглашала даже огромная оранжевая луна. Она вынырнула из-за далеких, невидимых гор и, деловито оглядевшись и выбрав наикратчайший путь, пустилась вдогонку за ускользнувшим днем.

Раджан сидел на террасе трехэтажного особняка, принадлежавшего дяде его друга – владельцу всех текстильных фабрик в Мадхья Прадеше.

Он приехал в городок на несколько дней по поручению редакции подготовить материал о «Корпусе Мира» в Индии для воскресного приложения к «Индепендент геральд». решение приехать именно сюда пришло тотчас же, как только он из случайного разговора с Тэдди Ластом узнал, что здесь находится Беатриса Парсел. Раджан уже поездил по окрестным деревням, побывал в мастерских по ремонту тракторов, в больницах, в школах – везде, где работали молодые американцы. Впечатлений было много, противоречивых, иногда взаимоисключающих. И не хватало главного – он не понимал, чем обосновано морально создание Корпуса. только для целей разведки? Чепуха. Он видел и убежденных подвижников. И убежденных циников. Всяких. Но первых больше. тогда что же – бескорыстное стремление служить слабому и отсталому? Тоже не то. Общаясь с волонтерами, он пришел к выводу, что многие из них с трудом переносят ежедневные контакты – с цветными, с туземцами, грязными, неграмотными, больными. но все же живут и работают бок о бок с ними почему?

Утром, когда он поделился своими размышлениями с приятелем, тот пообещал пригласить на вечер «прелюбопытную соединенно-штатскую особу». И вот они встретились вновь – Раджан и Беатриса Парсел.

«А ведь она едва узнала меня, – горько подумал Раджан. Или притворяется? Но притворяться-то ей зачем?» И он внутренне насторожился.

Они уже натанцевались, поужинали, поболтали друг с другом («И все больше о каких-то пустяках», – отметил про себя Раджан) и сидели сейчас молча. Пили кофе, пили старый «Ларен» из крошечных рюмочек, курили.

Беатриса чувствовала странную истому, которая обволокла все ее тело, словно теплая вода в ванне. Улыбаясь, она подумала о том, как в сущности все это нелепо, что из центра современной цивилизации она сама добровольно – добровольно! забралась на край света; что вот сейчас она сидит на террасе этой виллы на окраине городка, который во всех географических учебниках значится как первоисточник чумных эпидемий на Земле, и пьет коньяк и кофе с каким-то почти незнакомым индийцем Раджаном; и совсем не думает о судьбах человечества, и даже о своей судьбе. Вдруг она рассмеялась:

– Знаете, – обратилась она к Раджану, – моя мама страшная чудачка. Она долго уговаривала меня не ехать сюда. «Там на каждом шагу кобры, слоны, тигры, крокодилы», – убеждала она меня. А я взяла и удрала сюда!

– Ну и как, не жалеете? – спросил Раджан.

– Нет, ни капельки!

«Ну, у нее, положим, это блажь, – подумал Раджан. – Экзотики захотелось глотнуть – вот и махнула сюда. Но ведь таких как она единицы. Дочь миллионера – и в „Корпусе Мира“. Это, пожалуй, явление более редкое чем белый слон в Бирме».

– А как же насчет крокодилов и кобр? – стараясь поддержать разговор, снова спросил Раджан.

– Признаться, пока я их видела лишь в зоопарке в Дели, раздраженно ответила Беатриса, думая в то же время про себя: «Этот газетчик, видимо, считает меня круглой дурой, да еще избалованной, взбалмошной маменькиной дочкой».

– Знаете что? – девушка придвинулась к Раджану, положила ладонь на его руку. – Вы же неглупый парень. И должны понимать, что ваша страна, в силу целого ряда причин, должна работать бешеными темпами лет сто, нет двести, чтобы хоть немного приблизиться по уровню жизни к моей стране. Это, если она будет работать одна. Мы же стремимся резко сократить эти астрономические сроки, оказывая вам помощь деньгами и людьми. Люди эти сотни, тысячи американцев. И я – в их числе. А рассказ про маму лирическое отступление. Надеюсь, вы верите в мою искренность! – она старалась в полумраке разглядеть выражение его глаз.

– Да, конечно, – пробормотал Раджан. Прикосновение ее прохладных пальцев жгло его руку, ее улыбающиеся губы были так близко, так опасно близко.

«Это что, тоже входит в программу помощи?» – грустно сострил он про себя. И тут же подумал, что Беатриса чего-то недоговаривает.

– Помощь – это я понимаю. Это – материально, – негромко проговорил он, боясь разрушить тот невидимый мостик, который, как ему казалось, духовно соединил их вдруг в какие-то доли секунды. – У меня много, очень много всего. Я даю кому-то, у кого ничего нет, или почти ничего. даю какую-то часть. Малую часть. У меня почти не убавилось. Скажем даже так практически вовсе не убавилось. И вместе с тем, я кого-то… – он хотел сказать «облагодетельствовал», но потом решил, что это будет ей неприятно, – кого-то сделал счастливым, – продолжал он после короткой паузы. – Схема примитивная. Но примерно так оно и есть. И это понятно. Но люди, едут люди, тысячи едут. Можно сказать, бескорыстно. Почему?

– Энтузиасты, – Беатриса произнесла это слово просто, без малейшего оттенка пафоса. Она отодвинулась от Раджана, выпила рюмку коньяку, закурила.

«На моей родине, – думала она, – сильна религия или то, что мы, американцы, под ней сейчас понимаем – с джазами в церквах и боксирующими, играющими в футбол пастырями. Дань веку!.. Но ведь почти в каждом доме есть Библия. И десять заповедей вызубривает каждый американец сызмальства. Мудрые люди – мой папка, Кеннеди, Дайлинг – придумали для молодежи библейский идеал на современный лад: езжай за моря и океаны, помогай ближнему. Почему за тридевять земель? Потому что к отвлеченному идеалу прибавляется весьма реальная романтика путешествий. Романтика трудностей. романтика приключений. Романтика подвига даже. Подвига самопожертвования во имя блага ближнего. Мрачные шабаши хиппи и битников, немощные кривляния юнцов в одиночку или бандами – все это ведет в никуда. А здесь – идеал: неси помощь и свет правды во все концы земли. И, главное, каждый мой зеленый соплеменник, вроде этого плюгавого сопляка из Нового Орлеана, пропутешествовав десять тысяч миль и попав хотя бы в эту Индию, воочию убеждается – в сравнении с местной нищетой, как недосягаемо велик ставший таким привычным, приевшийся до скуки, до одурения, надоевший нам самим наш американский „образ жизни“, с его телевизорами, стиральными машинами, холодильниками, электрическими зубными щетками, легкодоступными автомобилями, яхтами, курортами и кругосветными путешествиями… „Одна из моральных отдушин для оздоровления нации“, как сказал бы отец. И что же – я должна этому Раджану втолковывать, что „Корпус Мира“ нужен нам самим, может быть, даже много больше, чем всем этим слаборазвитым, недоразвитым и развивающимся странам, вместе взятым? Ну, уж нет, только не я!..»