Текст книги "Правитель империи"

Автор книги: Олег Бенюх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 43 страниц)

– Значительны? Они попросту феноменальны! – воскликнул Раджан. – Если подобные темпы сохранятся, пуск первой очереди произойдет точно в соответствии с фантастическим планом русских! – И добавил, обращаясь к Виктору: – Для вас, русских, возможно, это явление обычное. Здесь же неслыханное чудо.

– Я учился в Англии, работал в Америке, бывал подолгу в Японии, спокойно сказал Рамасингх. – Смею вас заверить, таких темпов на Западе не знают.

– Вы в этом доме впервые, не так ли? – продолжал Рамасингх, обращаясь к Раджану. И тут же повернулся к Виктору. Еще год назад на этом месте, где мы сидим, резвились обезьяны, охотились тигры, сотнями гнездились змеи. А теперь…

– Господин Рамасингх, я давно хотел вас спросить вот о чем – когда завод заработает на полную мощность, найдем ли мы применение всей его продукции? – проговорил Раджан.

– Иными словами, господин Раджан, нужен ли такой мощный завод Индии?

«Вот это да! Как сказал бы наш боцман Гаврилыч – Карамба! – подумал Виктор. – Мне даже и в голову прийти подобное не могло».

«Старый коршун прикинется сейчас вегетарианцем, – зло усмехнулся Раджан. – Дальновидностью завидной щеголять будет. Понимает, что Картенев сообщит об этом разговоре, самое позднее через две недели, в Москву».

– Вопрос правомерен. Мы – развивающаяся демократия, едва ли не самая крупная в мире. И едва ли не самая молодая. А стране нашей сотни веков. основа основ ее – деревня и соха. для деревенской страны и сотой части продукции Бхилаи предовольно. Однако научно-техническая революция способна трансформировать даже Индию – и, полагаю, в короткие, сравнительно короткие сроки – в промышленного гиганта. Тогда и ста Бхилаи будет мало.

– Вы словно чего-то недоговариваете. Словно все это проблематично, заметил Раджан.

– Проблема тут одна, – Рамасингх подождал, когда старший слуга налил ему еще стакан шербета, взял горсть фисташек. Каким социальным путем пойдет развитие нашего общества? И что в нем возобладает: частная или, скажем так – общественная инициатива?

– И что же, позвольте полюбопытствовать, зависит от решения этого вопроса в ту или иную сторону? – спросил Виктор.

– При частной инициативе нам потребуется сто Бхилаи. Их будет даже мало. При общественной много даже одного. Мы до того нищи, что и один такой завод являет собою непомерное бремя для нашей экономики. Требуются гигантские капиталовложения, которых у государства нет. Они есть у частного сектора, есть за границей. Парадокс, увы!.. Но не из парадоксов ли соткана вся наша жизнь?

– В октябре 1917 года Россия тоже была нищей. Сегодня она помогает вам возводить Бхилаи, – сказал Виктор.

– Сегодня не семнадцатый год, – задумчиво парировал Рамасингх. – И Индия – не Россия. По моему глубокому убеждению, ни ваш путь, ни ваш опыт у нас неприемлемы.

– Путей может быть много, – сказал Виктор, волнуясь, главное, чтобы целью было счастье человека!

– Именно эту цель мы и ставим перед собою, – обезоруживающе дружелюбно улыбнулся хозяин русскому. – Именно эту цель. Она записана в наших древних ведах, которые священны для каждого истинного индийца. не так ли, господин Раджан?

Перешли в столовую. Буфет, посудные шкафы, большой овальный стол, резные стулья – все из черного дерева – придавали ей угрюмый вид. резко выделялось на темном фоне серебро с позолотой.

– Сегодня у меня были англичане и японцы, – Рамасингх расправил на груди салфетку, попробовал суп-пюре из спаржи. Основательно знакомятся с заводом. Приезжают не в первый раз. Хотят, знаете ли, сталь нашу покупать. Вот ведь как – до первых плавок еще сотни часов, а мы уже заказчиков в очередь выстраиваем. Западных! Про соседей я и не говорю.

– Эти заказчики, видимо, потому сюда спешат, что знают качество русской стали, – сказал Раджан.

– Может быть, может быть, – меланхолично ответствовал хозяин. И, посмотрев на Раджана, продолжал так, словно он вспомнил нечто такое, о чем все время собирался рассказать, но что неизменно ускользало из его памяти: – Да, господин Раджан, здесь гостил три дня назад ваш достопочтенный отец, господин Раджан-старший. Он, собственно, и поведал мне, что вы вот-вот приедете со своим русским другом…

Рамасингх продолжал еще что-то говорить, но Раджан уже не слушал его. «Отец знакомится с Бхилаи?! Он ведь и шагу зря не ступит. Значит, он правду говорил тогда в ресторане в Дели? Значит, задумал что-то предпринять здесь, в Бхилаи…»

– Недель шесть назад случилось страшное, – говорил Кирилл Раджану и Виктору. Разговор происходил на верхней площадке второй домны, где со своей бригадой работал Кирилл.

– Рабочий-индиец упал почти вот отсюда, – Кирилл посмотрел вниз. От лесов, на которых они сидели, до земли было метров двадцать пять. – Раз – и насмерть. Был человек – и нет его, словно и не было.

– Не знаете, пособие его семье дали? – спросил Виктор, нарушив довольно долгое молчание.

– Пособие? Семье? – переспросил Кирилл. – Даже хоронить беднягу некому было. Сиротой оказался.

– Плохо, значит, техника безопасности организована, сказал Раджан, делая пометки в блокноте.

– Ерунда! С техникой безопасности все в норме!

– Тогда в чем же дело?

– Ты про рабочую спайку, ну, солидарность, слышал, журналист?

Виктор перевел слово в слово. Раджан улыбнулся.

– Слышал.

– Ни хрена ты, парень, не слышал! – Кирилл в сердцах сплюнул. – А было так. Я поскользнулся и, падая, протянул руку к оголенному кабелю. А в нем напряжение 360 вольт. Еще бы чуток – и крышка мне. А Кришна как увидел, схватил доску, перебил кабель. Меня-то спас. А сам потерял равновесие и… Вот и вся техника безопасности.

– Я слышал, на прошлой неделе погиб русский инженер, сказал Раджан, сорвалась арматура с крана. Это, по-вашему, тоже не имело отношения к технике безопасности?

– Инженер Новиченко прошел через двадцать больших строект, – ответил Кирилл. – Эта была его двадцать первой. И каждый раз словно в бой идешь уж я-то знаю, навоевался досыта. Ну и какой же солдат знает, когда и где его смерть настигнет? Нет, не знает того ни один солдат…

Лиловое солнце растеклось по тугим, мрачным тучам. такие закаты повторялись уже месяц, но дождей все не было. Строителям это было на руку. Случись тропические ливни, они не просто сорвали бы график работ. Малые реки, полуиссохшие ручьи тотчас переполнялись, свирепели, вырывались из своего привычного русла. Через несколько часов разрозненные потоки сливались воедино, сметали все на своем пути.

Сейчас джип, мчавшийся по прямым улицам Бхилаи, вздымал тучи пыли. Кирилл, Раджан и Виктор прикрывали глаза ладонями, старались дышать через нос. Поселок, по которому они проезжали, возник на месте, отвоеванном человеком у джунглей. Крохотные уютные коттеджи для рабочих тянулись ровной цепочкой с севера на юг и с востока на запад. Голые детишки играли прямо на дороге перед своими домами. тут же возлежали буйволы, собаки. Однако жилищ не хватало. За границами поселка возникали хаотичные скопища глинобитных лачуг. там-то порою и вспыхивали эпидемии холеры и тифа.

– Вот ты меня в Дели на празднике – и еще раз, позднее уже здесь, спросил, почему я сюда приехал, – впервые за всю дорогу с завода заговорил Кирилл. – Моему ответу ты не очень-то поверил, я же видел, видел!.. Тогда я, мил человек, с другого конца зайду, задам тебе вопрос, а ты над ним очень даже крепко подумай. Ты, наверно, так полагаешь, что Советы строят с вами здесь такой современный завод потому, что у них у самих таких заводов сколько хочешь. По технологии, по автоматике, по главным показателям нету у нас ни одного такого завода на всю нашу огромную страну. Это говорю тебе я, рабочий, построивший более тридцати домен – на юге, на севере, и еще кое-где. Вот об этом подумай, покумекай на досуге!

– А чтобы тебе легче было думать-кумекать, – переведя слова Кирилла Раджану, сказал Виктор, – я тебе задам такой наводящий вопрос: может ли быть по-настоящему нравственно здоров и счастлив человек, если рядом с ним столько страданий, лишений и невзгод? Может ли он сладко пить и сытно есть, когда по соседству с ним люди вынуждены класть зубы на полку? Хочу повторить мысль Кирилла: здесь есть над чем подумать.

Здание гостиницы, в которой находилось общежитие советских строителей, возникло внезапно. Скрытое небольшим холмом, оно взметнулось вдруг ввысь всеми своими пятнадцатью этажами, гостеприимно засверкало широкими окнами.

«Каким блаженством может быть обыкновенный душ, даже не прохладный, даже тепловатый, – думал Виктор, растирая тело намыленной губкой. – А три-четыре года назад!.. Палатки, бездорожье, звери и змеи. Ни нормального питания, ни света. А теперь вот – комфорт в нескольких минутах езды от каменного века, от этих нищих деревушек…»

Закутавшись в голубую махровую простыню, он подошел к окну. темнело. Кондиционер гудел монотонно, устойчиво. Далеко-далеко, где-то за Священной рекой, едва затеплились разрозненные огоньки.

«Что там горит: лучина, свеча, факел? Какой светильник минувших веков, канувших в Лету тысячелетий? Боже мой, как тяжко вытащить человека из топких столетий предыстории в сегодняшний день!.. Тяга к земле пересиливает разум, страх оказывается сильнее любопытства. Тяга к земле… Откуда она в человеке? Сколько еще пройдет времени, прежде чем отомрут собственнические инстинкты, границы и межи? Говорят, где-то совсем рядом, за Священной рекой на скале стоит один из древних храмов Индии. Индийцы убеждены, что там наверняка найдешь ключ к решению всех проблем, бальзам от всех недугов, заклинание от всех проклятий. Ой ли…»

Час спустя Виктор, Раджан и Кирилл встретились, как и договорились, в фойе первого этажа.

– Ну что, заглянем к Голдину? – предложил Кирилл. Он раскраснелся, глаза блестели. Бледно-лимонная рубашка – безрукавка с открытым воротом, отлично отглаженные белые брюки, легкие светло-серые ботинки – все это молодило его.

В этот момент к Кириллу подошел дежурный по гостинице, почтительно сказал:

– Вас мужчина с девушкой спрашивают.

– Кто бы это мог быть? – удивился Кирилл.

– Понятия не имею, – ответил дежурный. – Индийцы.

– Гм… ну что ж, – Кирилл помедлил, махнул рукой, – зови!

Через минуту дежурный подвел к Кириллу посетителей. Мужчине было лет сорок. Плотный крепыш с бритой наголо головой, в белых шароварах и белой же рубахе навыпуск. В руках он держал белую шапочку. Девушка, несмотря на просторно спадавшие широкие складки белого с золотом сари, казалась маленькой и хрупкой.

– Ахмад! – радостно воскликнул Кирилл. – Что случилось? Почему такой нарядный? И кто девушка?

Последовал двойной перевод – Виктор говорил Раджану по-английски, а тот переводил Ахмаду на хинди. Начал говорить Ахмад – все повторилось, но в обратном порядке.

– Вчера меня заводская комиссия признала рабочим высшей квалификации, слава богам!

– Конечно! И мы отметим это событие всей бригадой. Устроим чай царский.

– Но закон моих предков велит мне особо отблагодарить благодетеля. Ты, господин Кирилл, мой высший благодетель. Ты научил меня работать, спас от голодной смерти всю мою семью.

– Ахмад, как тебе не стыдно? Ты сам всему научился, сам стал кузнецом своего счастья. Я только чуть-чуть помог. Не стоит об этом вспоминать!

– Великий Созидатель запрещает мне забывать сделанное другими добро. Ибо как же тогда станешь отличать добро от зла?

– Ну, ладно, ладно… Что ты хочешь-то?

– У меня нет денег купить тебе дорогой подарок. Но у меня есть красавица-дочь. Ты здесь сейчас одинок. твоя семья далеко. тебе неуютно, тоскливо. Я решил так – пока не приедет твоя жена, пусть моя дочь будет с тобой. она будет служить тебе, подчиняться тебе во всем. Она будет твоей покорной рабой. И она будет счастлива – верно ли я говорю, Буйя?

Девушка испуганно улыбнулась, поклонилась Кириллу.

– Ахмад! Как ты только мог такое придумать!

– Моя Буйя тебе не нравится? О, добрые боги, зачем я дожил до этого дня?

– Твоя дочь завидная невеста. У нее счастье впереди, любовь впереди. А ты вон что! Лучшая мне награда видеть, как трудовой человек спину распрямляет.

– Тебе не нравится моя дочь!.. Горе мне, что же я могу поделать? Больше у меня ничего нет. Не позорь меня.

– Встань сей же момент! Мне нравится твоя дочь, Ахмад. Очень нравится. Пусть она будет и мне дочерью. Пусть приезжает ко мне на Украину, будет сестрой моим детям.

– Не хочешь – не надо. Я тебе год половину своей зарплаты отдавать буду.

– Ахмад, дружище! Успокойся, совсем ничего мне от тебя не надо. Я знаю, тебе стало лучше жить на этом свете – и мне хорошо.

– Горе мне! Дочь не хочешь, деньги не хочешь.

Ахмад ушел, сгорбившись и бормоча себе что-то под нос. За ним последовала Буйя, закрыв лицо концом сари.

– Если у всех рабочих вашей бригады есть дочери-красавицы, можно открывать гарем, – нарушил, наконец, молчание Раджан. Он улыбался, но улыбка была грустной.

– Грешно смеяться над горем! – со вздохом сказал Кирилл.

– Я не смеюсь над горем, – возразил Раджан. – Моя улыбка рождена горем. Горем бессилия…

– Сейчас самое время набирать вам силу, – горячо вмешался в разговор Виктор. – Именно сейчас.

– Если бы вы только знали, как тяжко, как невероятно тяжко набирать эту силу, – негромко сказал Раджан. – Сколько препятствий, сколько противодействий, сколько враждебных сил!..

Голдин жил на втором этаже. Они быстро поднялись по центральной лестнице и пошли по длинному коридору. по путавшимся под ногами детишкам, по обрывкам фраз, долетавшим из-за неплотно прикрытых кое-где дверей, по доносившимся оттуда устойчивым запахам кушаний чувствовалось, что люди обосновались здесь надолго. И, хотя условия для жизни у них были, пожалуй, далеки от идеальных, повсюду слышались смех, громкие веселые голоса.

– Эх, хлопцы, – говорил Кирилл, бросая веселые взгляды на поспевавших за ним Раджана и Виктора, – а чем нас сейчас главный инженер угощать будет? То-то, не знаете. А я знаю. Его старшая дочь письмо прислала. И он обещал его прочитать. А в письме рассказ про конкурсна наикращую песню в Киеве. О, пришли!

И с этими словами он постучал в дверь комнаты. Тотчас послышался низкий, с хрипотцой голос:

– Милости прошу!

Хозяин сидел на диване, держа в руках небольшой раскрытый томик. Очки он сдвинул на лог и приветливо смотрел на входивших.

– Наши газеты пишут, что русские в Бхилаи работают дни и ночи, чтобы пустить первую очередь завода в срок, – Раджан засмеялся.

– А то, что вы видите здесь, увы, не соответствует подобным репортажам. Ну, скажите, не соответствует? – спросил Голдин. Он встал, положил книгу на диван и пожал руки гостям.

– Не знаю, – неуверенно ответил Раджан.

– Голдин достал из буфета бутылку, четыре рюмки.

– Садитесь за стол, друзья. Только что получил от жены в посылке «Цинандали». Славное вино!

Кирилл откупорил бутылку, разлил по рюмкам. Сказал:

– За то, чтобы хорошим людям наконец стало хорошо, а плохим наконец-то плохо!

– Это первый свободный вечер за полгода, – сказал Голдин, смакуя вино. – Да, точно, за полгода. Не ахти какая доблесть, конечно, при обычных условиях… Только проходит ли хоть одна крупна стройка в обычных условиях? Нет таких строек нигде в целом мире!

– Верно – нет, – подтвердил Кирилл.

– Одних лихорадит с поставками оборудования и стройматериалов, других – из-за нехватки или избытка рабочей силы. Не хватает электроэнергии, слишком удалены сырьевые базы. Да чего только не бывает, продолжал Голдин. – Иной раз от отчаяния некоторые готовы хоть в петлю лезть…

– А вы? – Раджан с интересом разглядывал главного инженера. Голдин был в синем шерстяном тренировочном костюме, в мягких открытых туфлях весь домашний, уютный. Светло-синие глаза на бронзовом от загара лице, широкие скулы, льняные, выгоревшие волосы.

– А мы? – переспросил он, посмотрел на Кирилла, рассмеялся беззаботно, от души. – А мы другой породы!.. – Помолчав, продолжал: Бывало, не спали по трое-четверо суток, не ели по пятеро. На металле в мороз лоскуты кожи оставляли. И в рукопашную ходили. И к пушкам становились…

– Ваша главная проблема сегодня в Бхилаи? – спросил Раджан.

– В первой серии своих очерков о Бхилаи вы уже писали о некоторых наших проблемах… Писали и о том, что мы предложили всего лишь 2,5 % годовых при погашении задолженности по кредитам и тем самым сбили кабальные условия западных фирм. Писали об искусственно сдерживаемой нами самими механизации работ. Действительно, посмотрит непосвященный на всю эту армию землекопов и кули, и подумает: «Ну и проект русские подготовили! Как во времена Рамзеса П – все вручную».

– Я видел своими глазами первоначальный проект, – сказал Раджан. Почти все работы были механизированы. Более того, почти все оборудование для этого было получено. Вон оно, ржавеет под дождями, – он махнул рукой в сторону открытых складских площадок. – На ходу, по нашей же просьбе, проект максимально «упростили», переделали – чтобы увеличить занятость, не дать умереть десяткам тысяч семей…

– Что делать, разумом понимаешь: в век НТР вручную переворачивать десятки тысяч кубометров грунта – технический вандализм. А сердце приказывает – Бог с ними, с техническими нормами, надо спасать голодающих, если их можно спасти. Наше участие в стройке четко определено межправительственным соглашением, – Голдин встал, прошелся вдоль стола, разлил вино по опустевшим рюмкам. – Разработка проекта, поставка оборудования, присылка специалистов для монтажных работ. И здесь проблем, как мне представляется, нет. Собственно строительные работы – дело индийской стороны. И хотя завод является собственностью «Индиа стил лимитед», все проблемы мы рассматриваем как свои собственные.

Но проблема проблем – кадры. Построить хижину – и то уменье нужно. Построить завод заводов невозможно без строителей высшей квалификации. Их нет…

– Где же выход?

– Я не буду распространяться о подготовке инженерных кадров в СССР вы знаете, что в наших технических вузах учатся сотни индийцев. И заметьте – от друзей у нас никаких секретов нет. Все, что знаем сами, передаем вам. Но это инженеры, можете возразить вы. А рабочие, что делать с рабочими? Готовить их на месте. Это мы и делаем. Курсы, школы. Но лучшая, на мой взгляд, учеба – это практика. Каждый советский мастер должен подготовить десять индийских мастеров. Вот Кирилл Степанович – он уже подготовил двадцать пять человек…

Виктор слушал диалог Голдина с Раджаном. И думал о том, как неустроенно живет главный инженер. Одна комната – она же спальня, и столовая, и гостиная. Мебель – стол, стулья, диванчик, кровать. Был, правда, еще маленький холодильник.

– А как трогательно-благодарны умеют быть вши соотечественники, господин Раджан! Совсем недавно один парень из бригады Кирилла предложил ему свой месячный заработок.

– Другой прислал дочь, чтоб спала со мной, – вставил Кирилл.

– Верно, – подхватил главный инженер. – Какая красавица! И совсем девочка – лет тринадцать-четырнадцать.

– Только что эти истории повторились! – воскликнул Виктор. И поведал о визите Ахмада и Буйи.

– Веками на моей родине англичане отучали людей быть людьми, – глядя Голдину в глаза, говорил Раджан. – И мои соплеменники знали лишь два самых надежных вида благодарности: деньги и живой товар. Вы не просто строите завод и учите строить. Вы принесли мораль, неслыханную и непонятную. Бьюсь об заклад: и тот, кто предложил вам деньги, господин Кирилл, и тот, кто прислал дочь, и Ахмад и Буйя до сих пор недоумевают – почему вы отказались. Ведь у нас это так же естественно, как оплата труда врача или юриста.

Голдин хотел что-то возразить, но Кирилл его опередил:

– Зачем считать всех дурнями? Они меня поняли как надо. Рабочий рабочего всегда поймет, я знаю, что говорю!

Виктор смотрел на синий тренировочный костюм Голдина и вспоминал, как они с Раджаном впервые увидели главного инженера дня два-три тому назад днем на заводе. В защитной каске, в сером ладном костюме, он шагал размашисто и твердо по заводскому двору, направляясь к первой домне. За ним шли десятка три инженеров-строителей, подрядчиков, администраторов. На ходу он коротко и властно отдавал приказания. Скупым жестом указывал на недоделки – и туда тотчас устремлялся один из его помощников, чтобы довести, исправить, переделать. «Маршал-строитель», – подумал тогда Виктор.

– А мы ведь к тебе на письмо пришли, – сказал Кирилл, – когда главный инженер кончил отвечать на очередной вопрос Раджана. – И на песню!

– Письмо? – Голдин вдруг будто осунулся, посуровел. Будь у него в гостях один Кирилл, он рассказал бы, что жена второй месяц лежит в онкологической клинике – подозрение на рак. При малознакомых же говорить об этом не хотел.

– Письмо как письмо… Отнюдь не шедевр эпистолярного жанра. Впрочем, если хотите, могу прочесть вот отсюда несколько строк. Он взял с дивана книгу, которую листал перед их приходом. – Есенин… Только на чужбине я понял, какой это пронзительно-русский поэт… 3Спит ковыль. Равнина дорогая 3И свинцовой свежести полынь. 3Никакая родина другая 3Не вольет мне в грудь мою теплынь… 3Знать у всех у нас такая участь, 3И, пожалуй, всякого спроси, 3Радуясь, свирепствуя и мучась 3Хорошо живется на Руси. 3Свет луны, таинственный и длинный, 3Плачут вербы, щепчут тополя. 3Но никто под окрик журавлиный 3Не разлюбит отчие поля…

Виктор попытался было переводить. Но, посмотрев на восторженные глаза Раджана, завороженно следившего за губами Голдина, так и не дерзнул произнести ни слова…

Через два дня Виктор Картенев и Раджан поездом возвращались в Дели. В купе вагона первого класса, вместительном и прохладном, было тихо, чисто.

– Ты видел, что творится в других вагонах? – раздраженно произнес Виктор, когда они расположились на широких, мягких диванах. – Теснота, жарища, вонь!

– У вас в России тоже разные классы на железной дороге, – невозмутимо заметил Раджан.

– Я не в укор Индии! – смутился Виктор. – Просто стыдно ехать вот так, – он повел рукой вокруг, – когда тут же рядом не то чтобы удобств, мест самых паршивых не хватает. Это везде одинаково скверно!

– Поскольку унижает достоинство человека, – добавил Раджан. – Любое, пусть малейшее, ущемление прав унижает человеческое достоинство. Ты знаешь, Виктор, иной раз хочется каплю за каплей всю кровь свою отдать, только бы наступила она, эра всеобщего равноправия. А схлынут эмоции и вдруг начинаешь понимать, что это все из области утопической фантазии. Красивой кто же спорит…

– Я! – раздался громкий веселый голос и в купе вошел плечистый мужчина лет пятидесяти, румяный, кареглазый. Все в нем, казалось, излучало энергию, задор, здоровье – от темных, без проседи, волос и губ цвета спелой клюквы до нарядного коричневого костюма, под которым угадывались могучие мускулы.

– И спорить буду не с тем, что красивая, а с тем, что утопическая фантазия! – продолжал он.

– Постойте, – проговорил Виктор, – мы же с вами на совещании у главного инженера Голдина встречались. Инженер-энергетик Иван Левченко из Днепродзержинска?

– Он, – улыбался тот, крепко пожимая руки Виктору и Раджану. Обосновался в соседнем купе. Догоняю семью, которую отправил домой. Месячишко поплескаюсь в море в Ялте. Благодать!

– А потом? – спросил Раджан.

– А потом снова воплощать в жизнь «утопическую фантазию»!

– Где же, если не секрет?

– Конечно, секрет. Но вам скажу – в Египте.

– А до Бхилаи вы где-нибудь были? Я имею в виду, как строитель.

– Был, конечно.

– Где же, если не секрет?

– Конечно, секрет. Но вам скажу – в Китае, на Кубе, в Ираке, в Бирме, в Румынии, во Вьетнаме.

– И… не надоело вам мотаться по свету? – удивился Раджан. – Жить без семьи, где придется, есть что попало, спать по три часа в сутки?

– Нет, нисколько.

– Не понимаю! Или какая-то мистика, или бравада, или… извините, неправда.

– Ни то, ни другое, ни третье. «Утопическую фантазию» нужно строить рабочими мозолистыми руками.

– Пожалуй, я знаю, как я назову новую серию статей из Бхилаи, – сказал Раджан. – «Иваны, строящие „Утопическую фантазию“».

– Не слишком ли выспренно, браток? – спросил Виктор.

– Может быть, – задумчиво ответил Раджан. – Может быть… Зато точно!

Поезд, набирая скорость, бежал теперь по невысокому плато. Вот он плавно пошел по дуге и вскоре огромная россыпь огней заполнила все окно купе. Раджан поднялся с дивана, стал смотреть на эти огни. Завод жил, дышал, строился, рос. «Утопическая фантазия»! – думал Раджан.

Глава 35

Прием

Из дневника Виктора Картенева:

«… Мы вернулись в зал. Он все еще был похож на пчелиный улей. Но уже на улей, готовящийся к зимней спячке. Через минуту Карлов подвел меня к молодому парню:

– Господин Наградж, журналист. Виктор Картенев, пресс-атташе нашего посольства. Третий секретарь.

Меня очень заинтересовала ваша статья в одном из воскресных приложений к „Индепендент геральд“ об американском „Корпусе мира“ вообще и в Индии – в частности, – говорю я. Здесь я ничуть не покривил душой, ибо, независимо от задания посла, давно уже интересуюсь этим вопросом. – В том же номере была еще одна статья на ту же тему, написанная господином Раджаном, – добавил я.

– Да-да, – с доброй улыбкой подтвердил Наградж. И продолжал: – Видите ли. „Корпус Мира“, на мой взгляд, – это очень сложный, даже, я бы сказал, запутанный конгломерат. Я, правда, писал об этом полунамеками, но убежден на каждую пару чистых там имеется пара нечистых. Для баланса, что ли. Или чтобы люди все время помнили: „Есть американцы красивые, а есть и некрасивые“. Выбирай, кому что нравится…

Внезапно за моей спиной раздался голос Раджана:

– Разрешите, господин пресс-атташе, засвидетельствовать самое искреннее к вам почтение!

Мы обнялись. Раджан включился в наш разговор. К нам подошел и Карлов со своей собеседницей, сказал, обращаясь ко мне:

– Вот, Виктор, ты хотел поговорить с живым представителем „Корпуса Мира“ в Индии. Прошу любить и жаловать – Беатриса Парсел. Только что из самой глуши джунглей!

Беатриса – совсем молоденькая девушка. Молоденькая и прехорошенькая. Она уже немного навеселе. Не обратив ни малейшего внимания на Раджана и Награджа, она хватает меня под руку и тащит по направлению к круглой комнате. Я оборачиваюсь, машу рукой Раджану: „Пойдем с нами“. Но он напряженно улыбается, кивает головой. Индийцы в знак согласия поводят головой из стороны в сторону, в знак отрицания – кивают. Видно, обиделся парень на бесцеремонность американки. А она ничего вроде бы не замечает. Усевшись на диванчик, говорит:

– А вы мне нравитесь, господин Картенев. – Она снова громко, еще громче прежнего, смеется. – Загадочная славянская душа. Вы знаете, я очень люблю Достоевского. Он пытался раскрыть миру сокровенные секреты русской психологии. Выдать более важную тайну, чем любая военная. Наверно, поэтому он был у вас так долго под запретом. Ну, признайтесь!

– Я считаю Достоевского одним из величайших психологов всех времен. Его гений раскрыл миру секреты общечеловеческой психологии. Хотя его творчество, естественно, уходит всеми корнями в русскую почву. И никто его не запрещал. Конечно, как любой писатель, кому-то он более близок, понятен, кому-то менее. Я, например, могу читать наизусть большие отрывки из его романов…

– Ха-ха-ха! Ну, Бог с ним, с Достоевским. А то вы сейчас начнете цитировать любимых в России Джека Лондона, Теодора Драйзера, Эрнеста Хемингуэя. Ведь правда, вы их считаете самыми американскими писателями? Ах, что я болтаю! Все это пустяки…

Голос ее задрожал, и я подумал, что она вот-вот расплачется. С чего бы это? Подозвав официанта, я хотел дать ей стакан мангового сока.

– Ну нет, господин Картенев, – возразила она живо, быстро овладев собой. – Коль скоро я в русском посольстве, я пью только водку. А не пустяки вот что: вы скверно рисуете нас, американцев, в своей прессе. А местные „комми“ вам, естественно, подражают. Например, как это вы пишете о „Корпусе Мира“?

Она наморщила лоб, словно пытаясь вспомнить что-то.

– А, да – вот: „Это троянский конь американского империализма“. Ну, посмотрите на меня хорошенько, господин Картенев. Разве я похожа на лошадь?

Нет, черт возьми, она была даже красива, эта подвыпившая американка. И уж никак не похожа на лошадь!.. Хотя, может быть, если моя жена еще полгода посидит в Москве, мне любая женщина покажется красавицей.

– За объективность в оценках, – продолжает она. – Дно кверху! Между прочим, как вы смотрите, господин Картенев, на проблему Анастасии? Действительно ли та женщина, которая много-много лет судилась с гамбургским судом, – единственная чудом уцелевшая дочь последнего русского царя? Или она – отважная авантюристка типа княжны Таракановой?

– А вы неплохо знаете русскую историю!

– А вы плохо уходите от ответа!

Тут подошел к нам какой-то хлюст, длинный, прилизанный, представился:

– Тэдди Ласт, корреспондент „Нью-Йорк Таймс“ в Дели!

И, обратившись к моей собеседнице, дружески-развязным тоном сказал: Беатриса, я думаю, нам пора ехать. О'кей?

– Тэд, а господин Картенев тоже любит Достоевского. Только он боится в этом признаться. Русская нация – нация сфинксов. Вот индийцы, – она бросила неприязненный взгляд по направлению к залу, – у них все, как на ладони. Простодушные дети природы!

Ласт мягко взял ее под руку, повел к выходу.

Странная девица, не правда ли? В моих познаниях о „Корпусе Мира“ от этой встречи мало что прибавилось. Разве что они знакомы с нашей историей? С Достоевским? Или с русской водкой? Но кто с ней не знаком?!

Когда остались одни наши, посол по традиции предложил выпить „посошок“ за отбыващего советника. И мне вдруг снова так захотелось домой, так захотелось зачерпнуть пригоршню снега на Арбате, пробежаться на лыжах в брянском или тамбовском лесу, наконец, просто молча постоять у обочины любой российской дороги – с ее ухабами и рытвинами, с деревенькой в стороне, с церковкой на горке и леском речкой под, с нашим солнцем, с нашими звездами над ней. Вдохнуть своего воздуха, напоенного нашей песнью, нашей удалью, нашей радостью и нашей печалью»…

В описанный Виктором вечер, после приема, произошло еще одно событие, о котором не знал Картенев. У подъезда Раджан столкнулся с Беатрисой. Он попытался было пройти мимо, но она окликнула его:

– Господин Раджан, сделайте милость, подвезите меня домой!

И не дожидаясь ответа Раджана, взяла его под руку и вышла с ним на улицу.

Где-то позади них недоуменно бубнил Тэдди. Раджан и Беатриса почти бегом достигли стоянки такси. Мгновение – и маленький «фиат» уже мчал их по засыпающему Дели.

Раджан обнял девушку. Сказал:

– Мне столько надо…

– Не надо, – она положила ему на губы пальцы. – Помолчим.

– Почему? – тревожным шепотом спросил он.

Беатриса снова положила пальцы на его губы. И он поцеловал пальцы. И глаза. И щеки. И губы. Все лицо.