Текст книги "Правитель империи"

Автор книги: Олег Бенюх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 43 страниц)

Раджан вспоминал свои недавние встречи и наблюдения в Гарлеме. И содрогался. Ведь это же совсем рядом. Это же здесь, на одном ничтожном клочке земли. Вспомнив о Гарлеме, он внимательнее, чем раньше, осматривался вокруг. Эти бутафорские маски и полумаски не могли скрыть от него факта, который был так естествен и, тем не менее, так поразил его: среди всех, кто присутствовал на этом балу, не было ни одного человека с небелым цветом кожи. Не считая, конечно, его самого. Но разве он получил формальное приглашение на этот бал? Его привезла дочь хозяина безо всякого на то разрешения, уверенная, что она вправе делать все, что ей хочется. Он не знал наверное, так ли это на самом деле. не знал он и истинного отношения ее отца, мистера Джерри Парсела, к их роману. И отношения всех этих людей, собравшихся сегодня здесь. Однако, прожив в Америке около полугода, он имел определенный опыт, кое-что ему подсказывали коллеги-журналисты (дружественные, нейтральные, откровенно враждебные), многое он чувствовал интуитивно, еще о большем смутно догадывался. Он был представителем древней и мудрой цивилизации, человеком умным и тонко чувствующим. Он мгновенно читал наспех скрытое презрение в глазах неуча и дилетанта, умел разглядеть и глубоко спрятанную ненависть за приветственными словами вышколенного эрудита. В его стране были сильны, сомненья нет, сословные барьеры. Но разве там кому-нибудь могло бы прийти в голову ставить человека вне закона, руководствуясь при этом исключительно одним соображением – цветом его кожи?

Перед поездкой в Штаты, помнится, Раджан лишь однажды задумался о том, что в этой стране судьба его может сложиться совсем независимо от воли его и его любимой. Это произошло в американском посольстве, когда он приехал туда за въездной визой. Нет, его встретил весьма учтивый консульский работник, который был воплощением вежливости, радушия, остроумия. Они проговорили о культурной жизни Нью-Йорка минут двадцать, и время для Раджана бежало так незаметно. Когда вдруг его взгляд упал на развернутую полосу «Лос-Анджелес таймс». На полосе синим карандашом небрежно была отчеркнута какая-то заметка. Раджан без труда прочитал заголовок: «Насильник и убийца черной девочки все еще не найден». Американский дипломат, перехватив его взгляд, оборвал фразу об очередной театральной премьере на Бродвее на полуслове. Сложив газету, он сунул ее в средний ящик своего стола; словно бы извиняясь, заметил: «Джорджия. Юг. Традиции. Туда на первых порах ездить я бы вам, говоря откровенно, не рекомендовал». «Что же вы и через двести лет после революции и через сто лет после Гражданской войны все еще не можете отказаться от таких традиций?» – подумал он тогда. И оказался во власти гнетущих, тяжелых сомнений, которые, правда, рассеялись, как только он ступил на борт самолета «Пэнэм», который должен был доставить его в Нью-Йорк к его мечте, к его возлюбленной, к его Беатрисе.

И вот он здесь, в ее доме, на балу в обществе избранных. И с ним все ласковы и предупредительны. А ему от этой ласковости, от этой предупредительности и неловко, и неуютно, и пасмурно. Беатриса внешне спокойна, уверенна, тверда. Но Раджан изучил Беатрису достаточно для того, чтобы понять, что она нервничает – и, пожалуй, не нервничала так уже очень давно. Раджан не думал о том, что в этот вечер на карту была поставлена судьба его и Беатрисы, их любовь. Но он понимал, что подавляющему большинству собравшихся в тот день в особняке Джерри Парсела людей противна была сама мысль о том, что белая женщина может быть счастлива с темнокожим. «Но может же быть такое, – думал Раджан, лаская взглядом Беатрису, – что ее отец, могущественный Джерри Парсел, мыслит иначе, чем это так привычно мыслящее большинство? Ведь чем-то должен же он от них отличаться, он, сам Джерри Парсел? Да не просто Джерри Парсел, а еще и знаменитый писатель Уайред!».

– Я всегда с радостью прихожу на ваш ежегодный бал, улыбаясь под маской, говорил Джон Кеннеди. – Всегда у вас получается как-то по-семейному, без излишних церемоний. Некоторые физиономии, разумеется, до того осточертели, что лучше бы их не видеть вовсе, не говоря уж о таких семейных торжествах, как это. Зато многие другие и приятны, и веселы, и беззаботны!

– Скоро, как обычно, будут разыгрываться призы, – вполголоса произнес Джерри. – Мне хотелось бы сделать маленький подарок Джекки, но так, чтобы она и сама не подозревала. Ведь у нее послезавтра день рождения, не так ли?

Кеннеди подтвердил: «Именно послезавтра».

– Послезавтра я буду в Тель-Авиве, – продолжал Джерри. Так вот, один из главных призов сегодня будет вручен за ответ на вопрос: «Где был основан первый в истории человечества банк?».

– Признаться, и я не припомню – где, – смущенно сказал Кеннеди.

– В Эфесе, – спокойно, с трудом скрывая нотки превосходства, заметил Джерри. – У меня к тебе просьба, Джон. расскажи сейчас Джекки какую-нибудь историю, но придумай ее так, чтобы в ней обязательно фигурировал первый банк в Эфесе. Я уверен, она и станет победительницей.

– Спасибо, Джерри, – не переставая улыбаться, дружелюбно произнес Кеннеди. – Ты настоящий друг, но истина дороже. Я очень хотел бы, но не могу принять твое предложение. Даже маленькая неправда для меня неприемлема. И все же – спасибо!

«Чистюля, – хмыкнул про себя неприязненно Джерри. – Во всем чистюля. Во всем, что касается лично его или его семьи. И большую политику чистыми ручками делать хочет. А она вся на дерьме замешена. Вот поэтому-то, мой мальчик, ты мне и не годишься. Я так надеялся, что со временем ты переменишься… Ну, ничего, об Эфесе Джекки узнает из другого источника».

– Ты знаешь, Джерри, что составляет фактическую мощь нашей нации? – спрашивал Кеннеди, готовя для себя коктейль «дэкьюри». – Мощь американской нации составляет совокупность индивидуальных финансово-экономических инициатив. – Он попробовал светло-коричневую жидкость из стакана, добавил в него немного рома, льда. – Добрая половина этих «инициатив» собралась сегодня здесь и радостно чтит память Голубого Козленка.

Оторвавшись от стакана с крепким мартини, Джерри спокойным взглядом обвел тех гостей, которые в этот момент находились рядом с ним и Джоном Кеннеди.

– Теперь представь себе хоть на миг, что произошло нечто непредвиденное, непредсказуемое, непоправимое.

– Например? – Джерри изучающе смотрел на Кеннеди.

– Например, – почти с открытым раздражением, вызванным несообразительностью собеседника, нетерпеливо воскликнул Кеннеди, например, большевистские агенты подложили под этот ваш особняк мощную бомбу замедленного действия…

– Или русская атомная подводная лодка, – вторя Кеннеди, громко произнес Джерри, – ворвалась в нью-йоркскую гавань и расстреляла нас атомными снарядами чуть ли не прямой наводкой.

Какое-то мгновение Кеннеди пристально разглядывал Парсела сквозь глазные прорези своей маски: «Не иронизирует ли? Нет, пожалуй, не иронизирует», – наконец решил он.

– Великая кутерьма возникла бы в деловом мире!

– Да, великая, – согласился Джерри. Про себя добавил, усмехнувшись: «И только ли в деловом?».

– Сэр, – перед Джерри возник высокий брюнет в маске.

– Да… – рассеянно произнес Джерри, не узнавая брюнета.

– По точным подсчетам, – понизив голос, сказал брюнет, отведя на секунду маску от лица, так, чтобы Джерри узнал его, – прибыло двести сорок восемь гостей.

– Хорошо, Маркетти, – сдержанно улыбнулся Джерри. Не столько Маркетти, сколько Джону Кеннеди, на которого он в это время смотрел. Продолжайте веселиться.

– Двести сорок восемь, сэр, не считая мисс Парсел и господина Раджана.

– Ах, так! – громко воскликнул Парсел, однако ни Кенне– ди, ни Маркетти не поняли, с выражением одобрения или осуждения были произнесены эти два коротких слова.

– Я так давно, кажется, целую вечность, не видел Беатрисы, – оживился Кеннеди. – И, обращаясь к Маркетти: – Вы оказали бы нам любезность, сэр, если бы не сочли за труд проводить нас к ней. Не так ли, Джерри?

Джерри кивнул, и Маркетти, ежесекундно оглядываясь, стал прокладывать путь из одного зала в другой…

«Явились, – думал меж тем Джерри. – Что ж, по-своему они вполне правы. Они любят друг друга. Беатриса всю жизнь, без единого исключения, была вольна поступать так, как она считает нужным. Этот парень вырос в стране, где деление людей по цвету кожи просто непонятно. Насколько я знаю, а теперь и вижу, научился он пока здесь мало чему. Да и на Беатрису наш недавний серьезный разговор не произвел, выходит, никакого впечатления. Выходит, глупцом перед всеми этими двумястами сорока восемью Великолепными выгляжу один я. Презабавная ситуация. Правда, пока все они еще полагают, что своенравная наследница замка Голубого Козленка тешится с заморской игрушкой. Что ж, не будем их разубеждать в этом…» Они уже подошли к открытой веранде, на пороге которой стояли Беатриса, Раджан, Рейчел и Джекки. Беатриса поцеловала отца, повиснув у него на какое-то мгновение на шее. Обняла Джона Кеннеди. Дала ему поцеловать щеку.

– Простите, господин Раджан, мы с вами нигде не могли встречаться раньше? – спросил Кеннеди.

И по тому, каким тоном это было сказано, и по тому, что Кеннеди склонил голову едва заметно набок, Джерри понял, что тот пытается проникнуть в самую суть индийца. «Вижу, наслышан Джон о моем черномазом, угрюмо наблюдал за их разговором Джерри. – Представляю, сколько насмешек в мой адрес раздается по поводу безудержной страсти Беатрисы в этой семье. А ведь семья Кеннеди – с устойчивыми северными традициями. Что им за дело, да и мне тоже, что этот парень из Индии? Для всех нас он негр, черномазый. Верно Эйб Линкольн говаривал: „Все люди рождаются равными… кроме негров“». Парсел вспомнил о своей встрече с Раджаном сначала на празднике, а потом в доме Роберта Дайлинга в Дели. Да-да, тогда он показался ему несомненно любопытным собеседником. Помнится, они даже что-то обсуждали из его, Парсела, книг. Вспомнил Джерри и о встрече с Раджаном-старшим в Женеве. Как огромен и вместе с тем как тесен этот мир. Тогда, в Дели, Джерри смотрел на этого парня как на возможный источник интересной информации по некоторым аспектам индийской политики. теперь он видел в нем лишь одно – человека, который собирается (пока лишь, слава Богу, собирается) сделать из него, Джерри Парсела, всеамериканское посмешище. Не умышленно, нет. В силу стечения обстоятельств.

– А вы опасный человек, – смеялся Кеннеди. – Я читал интервью, которое моя жена давала вам во время ее поездки в Индию. И ваши комментарии к ее ответам.

– Джон несколько утрирует, – вмешалась в разговор Джекки. – Просто у нас с господином Раджаном различный подход к целому ряду проблем.

– Например, к проблеме о том, каким должно быть Общество Равных Возможностей, – опустив маску, прищурился Кеннеди.

– Господа, – взмолилась Беатриса, – можно хоть один раз в году провести без политических дебатов? – И тут же объявила, капризно надув губы: – Я хочу танцевать!

– Танцевать! Танцевать! – тотчас присоединились Беатрисе Рейчел и Джекки. Джерри обернулся, ища глазами бар. Когда он вновь поднял голову, он увидел, как Джекки и Раджан выделывали невероятные па только что родившегося модного танца. Беатриса пыталась приобщить к тому же Джона Кеннеди. Маркетти бережно танцевал с Рейчел.

После танца первыми подошли к Джерри Беатриса и Кеннеди. Оба часто дышали. Щеки Беатрисы порозовели. Кеннеди держался обеими руками за поясницу, морщился и улыбался одновременно. «Донимают беднягу боли в позвоночнике», – с удовлетворением подумал Джерри. Вслух сказал: «Жаль, что не приехал твой младший брат, Джон. Уж Бобби-то знает в танцах толк».

– И в танцах, и во многом другом, – с теплом в голосе отозвался Кеннеди.

– А что, с Бобби что-нибудь стряслось? – вежливо поинтересовалась Беатриса.

– Он был вынужден срочно вылететь в Южную Америку по делам одной из своих фирм, – ответил Кеннеди. И отошел в сторону, чтобы налить себе и Джекки какого-то сока.

– А что, Бобби не последний парень в нашем королевстве! – заметил Джерри, глядя на Беатрису. – И умен, и красив, и холост. Почему бы тебе, для разнообразия, не пофлиртовать и с ним?

– Папа, любимый, ты решил мне дать совет по сердечной части впервые в жизни – тоже для разнообразия? – Беатриса поцеловала Джерри, попробовала «мартини» из его стакана, поморщилась.

– Тебе налить чего-нибудь? – спросил Парсел.

– Не беспокойся, папа. Сейчас это сделает Раджан…

Жюри заканчивало работу по определению «Короля» и «Королевы» бала. Основная масса гостей столпилась теперь в большом зале, где находилась пирамида с Голубым Козленком. В жюри входило шесть женщин и шесть мужчин. Разместившись в довольно обширной ложе, выдвинутой в зал в одном из его углов, они долго обсуждали итоги всех предварительных конкурсов, ответы на викторины. Споры были довольно острые, поскольку претендентов было много, а результаты плотные. В объявленное время – ровно один час ночи – председатель жюри, молодившаяся упитанная шатенка, включила микрофоны: «Леди и джентльмены! Мне доставляет особое удовольствие…».

Королем был объявлен семидесятилетний крепыш с бицепсами гимнаста и стрижкой армейского капрала. Королевой избрали тоненькую семнадцатилетнюю девушку с короткими косичками, в которые был вплетен огромный бант. На короля возлагала корону Беатриса, на королеву – Джерри. К этому времени все гости сгрудились в зале. Задние теснили передних. Раздавались свист, визг, крики.

Король произносил тронную речь: «О вы, мои верные вассалы! В этот ранний час зарождающегося дня мы, милостию Голубого Козленка самодержец, повелеваем осушить бокалы шампанского в честь ее величества Королевы!». В наступившей тишине едва слышно играли спрятанные где-то оркестры. все сосредоточенно пили специально привезенный для этого из Франции золотистый напиток. Но вот громче и громче зазвучали трубы, пока, наконец, весь зал не утонул в этих бравурных звуках. Король поднял скипетр и возгласил: «В соответствии с декретом, который был издан два столетия назад, сейчас состоится традиционное крещение Королевы. Джентльменов прошу преклонить колени. Музыка!». Ударили барабаны, запищали виолончели, все мужчины в зале опустились на одно колено. Голубой Козленок оказался в руках Беатрисы. Над срезанной вершиной пирамиды стали медленно выдвигаться прозрачные стенки стеклянной ванны. Ванна была заполнена шампанским. В ней плавала счастливая Королева бала. Раздались аплодисменты, приветственные возгласы. невидимые оркестры исполняли торжественный марш. Осторожно выбравшись из ванны, королева набросила на свое бикини пурпурную мантию и медленно стала спускаться в зал по узенькой лестнице. наступило время последней лотереи. разыгрывалась стеклянная ванна Королевы.

По крутой лестнице, скрытой в одной из стен особняка, Джерри поднялся на третий этаж, в свой кабинет, Какое-то время он сидел в любимом кресле, устало откинувшись на спинку. Было темно. шумы нижнего этажа совсем не проникали сюда. Джерри долго сидел так в темноте и тишине. «Распугал даже собственные мысли, – невесело резюмировал он. – А подумать, вроде бы, есть о чем. Ну да ладно». Парсел включил слабый свет, придвинул к себе телефон. Набрав номер, выждал пять гудков. Нажал на рычаг и, услышав сплошной гудок, вновь набрал тот же номер. Тотчас же в трубке раздался мужской голос: «Алло!». Джерри молчал. «Вас не слышно». Джерри бросил трубку. «Номер перепутал?» – подумал с досадой он. Минуту спустя достал из внутреннего кармана пиджака маленькую записную книжку, открыл на нужной странице: «Нет, номер я не перепутал. Чей же это мог быть голос?».

Он вновь повторил процедуру с пятью гудками, отключением и последующим набором того же номера. «Говорите!» – сказал кто-то негромко, но резко. «А я уж подумал, что набрал совсем не тот номер», – медленно произнес Джерри. «Номер набран правильно, сэр, – поспешно сообщил Бубновый Король и метнул при этом злой взгляд на Агриппу. – Рядом случайно оказался посторонний. Ему сделано соответствующее внушение». «Хорошо, спокойно заметил Джерри. – Я хотел бы, чтобы и впредь этот номер оставался лишь вашим и ничьим более». «Да, сэр», – Бубновый Король еще раз устрашающе посмотрел на Агриппу. Прошептал мимо трубки: «Еще раз прикоснешься к этому аппарату хребет сломаю. Сам». «Думаю, настало время осуществить операцию „Нежный грим“. Повторяю, что осуществление ее должно быть поручено ювелиру. Или у вас нет ювелиров?». «У нас есть ювелиры, сэр». «Учтите, что отец нашего клиента – мой партнер. Я не хотел бы причинить ему излишних неприятностей», – Джерри насторожился, ему показалось, что по скрытой лестнице кто-то осторожно поднимается. Тихонько положив трубку на стол, он подкрался к двери, стремительно ее открыл, прислушался. Успокоившись, вернулся к телефону. бубновый Король что-то говорил в трубку. «Остановитесь, – властно оборвал его Джерри. – Повторите все сначала, я на секунду отлучался». «Я говорил, сэр, – послушно начал Бубновый Король, что все будет осуществлено чисто. Исполнитель – действительно ювелир. Со стажем и опытом. Время операции, сэр?». «Через двадцать пять – тридцать минут клиент выедет из моего дома». «Я все понял, сэр. Приступаю к операции. Когда можно вам сообщить о результатах?». «Через час-полтора меня можно будет застать по тому телефону, который у вас имеется». «Благодарю, сэр», – закончил разговор Бубновый Король. Номер телефона, стоявшего в спальне Джерри Парсела, он знал наизусть.

Джерри вновь ощутил усталость. Теперь к ней примешивалась тревога. Откуда она шла, чем была вызвана? Парселу казалось, что последнее время кто-то постоянно противостоит ему на бирже, кто-то могущественный, безжалостный, агрессивный. «Да полно, так ли это? – испытывал сам себя Джерри. – Кто же это осмеливается бросать мне вызов чуть ли не в открытую? Мнителен я стал чрезмерно, вот что. Старею, должно быть»…

– Вызови сейчас же Сержанта, – коротко бросил Бубновый Король Ченю. Тот широко улыбнулся: «Она сегодня спит здесь, внизу. Через пять минут будет у тебя».

Действительно, через пять минут Сержант стояла перед Бубновым Королем.

– Садись, – просипел ей в самое ухо Чень. – Садись, дело есть.

Сержант резко села, смотрела куда-то в сторону, мимо Бубнового Короля. Тот внимательно вглядывался в лицо женщины. Потом сказал:

– Может быть, пора прекратить обижаться? Провернешь четко одно дельце, сразу наверстаешь все, что потеряла за этот месяц по своей глупости.

Сержант молчала. Бубновый Король с неприязнью посмотрел на Ченя. «Еще не хватает, чтобы она вдруг отказалась», вспыхнула мысль в его сознании… Вспыхнула и исчезла. Сержант глухо произнесла:

– Обижайся, не обижайся – надо жить. Какое дельце?

– Ты того парня помнишь, которого вы со Шрамом чуть не шлепнули на «лежбище»?

– Еще бы мне его не помнить, – лицо Сержанта передернулось от злобы. – Из тысячи узнаю.

– не разучилась еще кэбом кэб «целовать»? – спросил Чень, глядя на Бубнового Короля. Тот нервно засмеялся, потирая руки.

– Сам знаешь, что нет, – сказала Сержант.

– Еще бы! – успокоившись, строго произнес Бубновый Король. – Сколько тебя этому учили! Да кто учил? Разбей-Любую-Машину-Вдрызг-А-Сам-Останься-ВЖивых!

Он посмотрел на часы, спросил: «Дом Парсела знаешь?». «В Манхэттене?». «Да. Через пятнадцать минут чтобы была там, Бубновый Король повернулся к Агриппе: – Ты ее прикроешь. Заодно проверишь чистоту работы». «Я?!» – изумился Агриппа. «Ты», – деловито подтвердил Бубновый Король. Агриппа насупился, но молчал.

– «Поцелуешь» аккуратно, так, чтобы он лишь царапинами отделался да легкими ушибами, – проговорил, отчетливо фиксируя каждое слово, Бубновый Король. – Если это будет не так, подохнешь самой страшной смертью.

– Ты не сказал, кого «целовать»? – усмехнулась Сержант.

– Что же, я тебе о мистере Раджане-младшем просто так напомнил? угрожающе спросил Бубновый Король.

– Дурой будешь перед новым любовником прикидываться! просипел Чень. Пора.

«Отец! – глядя в спину выходившей из комнаты Сержанта, подумал Бубновый Король, вспомнив слова Парсела. – Высокочтимый мистер Джерри Парсел! Его отец, Раджан-старший, он ведь не только ваш, он и мой партнер. И еще в каком бизнесе!».

Сержант остановила свой мощный темно-синий «крайслер» в полусотне шагов от выезда из особняка Парсела. Вплотную за ней примостился «додж» Агриппы. «Ну, молись, индиец, своим постылым богам», – подумала Сержант, включая двигатель и свет и вглядываясь в освещенный квадрат выезда.

В малой столовой в это время было шесть человек: Джерри, Рейчел, Джон и Джекки Кеннеди и Беатриса и Раджан. В шести подсвечниках ярко горели три дюжины свечей. Стол был просторный, сидели на расстоянии двух ярдов друг от друга.

– Ты знаешь, папочка, я вдруг разлюбила наш семейный старинный саксонский фарфор, – негромко сказала Беатриса. Мне кажется, он перестал быть живым.

– Фарфор тоже умирает, – вздохнул Джерри. – Не знаю, так ли уж правы ученые, утверждающие, что материя вечна и что меняются лишь формы ее существования.

– Вечность – само это слово какое-то холодное, неуютное, – произнес Кеннеди. – Впрочем, наверно, для одного это – миг, а для другого бесконечный ряд мгновений.

Раскрылась кухонная дверь и румяный пожилой шеф вкатил тележку, покрытую белой салфеткой.

– Судьба Голубого Козленка – вот в чем причина вашего печального философствования! – воскликнула Джекки. Шеф сдернул с тележки салфетку и поставил в самый центр стола большое блюдо. На нем стоял целиком запеченный Голубой Козленок. Шеф легко снял с него бутафорскую шерсть, быстро разделал тушку на шесть частей, поставил перед каждым из сидевших за столом тарелку с дымящимся мясом.

– Прелесть! – захлопала в ладоши Джекки.

– наш козленок знаменит тем, – с гордостью произнес Джерри, – что весь век, отведенный ему на земную жизнь, все два месяца, его рацион стабилен и монотонен – свежее молоко с фермы.

– А мне жалко этого козленка, – дрожащими губами произнесла Рейчел и с огромным трудом удержала слезы.

– По-моему, его судьба завидна, – возразил Кеннеди. – Он прожил мало, но в его коротенькой жизни был большой смысл. Чего, к сожалению, нельзя сказать о великом множестве других – и зачастую таких пространных – жизней.

«Посмотрим, сколько проживешь ты, наш несравненный чистюля», недобро усмехнулся Джерри. И обратился к Раджану:

– А вам ваша религия не воспрещает есть козлятину?

– Нет, – невозмутимо ответил Раджан. – К тому же, я знавал мусульман, которые находили подходящую лазейку в Коране и с удовольствием ели свинину.

– Какие это все условности! – заметила Рейчел. – Коран, Библия, индуизм, свинина, говядина. – Если нет Бога в душе, то к чему все эти запреты и заповеди? Если же он в душе есть, то человек сам безошибочно отделяет Добро от Зла, человек способствует победе Добра – даже неосознанно.

– Господа, – произнес Джерри, задумчиво глядя на свечи. Сегодня было много тостов. И я хотел бы, чтобы за обилием красивых и добрых слов не потерялось наше радушное американское гостеприимство. Я хочу предложить тост за здоровье и процветание гостя нашей страны господина Раджана-младшего. Я имел удовольствие встречаться с ним у него дома, в Индии. Я знаю его отца. Я люблю их умный, великий, трудолюбивый народ. За Раджана-младшего, господа! И за благословенную богами землю его предков!

Раджану было одновременно и приятно и неловко выслушивать то, что только что говорил о нем и об Индии Джерри Парсел. Причиной тому было то, что он интуитивно сомневался в искренности американца. Но ведь это говорил отец Беатрисы. Не только магнат и финансовый полубог, но и писатель Уайред, произведения которого были неизменно отмечены широтой и терпимостью взглядов. Не понравился тост и Беатрисе. Конечно, отец вполне мог произнести его, движимый чувствами хозяина дома. Но она бывала с ним на множестве обедов и не помнила случая, чтобы Джерри публично расписывался в любви – «из радушного американского гостеприимства» – даже монархам и премьерам. Он мог сделать исключение ради нее. Пожалуй. Он любил ее, и Беатриса хорошо это знала. Но она знала также и то, что отец весьма неодобрительно смотрит на ее связь с Раджаном. Как-то полгода назад он даже сам сказал ей, что им следовало бы серьезно обсудить ее будущее. Она понимала, что он имеет в виду под этим. Но время шло, разговора все не получалось. Беатриса угадывала чутьем, что это скверный признак. Наконец, наступил тот злосчастный ленч, когда отец почти потребовал от нее «порвать с этим не в меру загорелым заморским гением репортерского пера». Впервые в жизни Беатриса ответила отцу со злобой, граничившей с ненавистью: «Я никогда не пыталась диктовать тебе вкусов и пристрастий. Не говоря уж о любвях. Не желаю, чтобы и ты…». «Согласен, – поспешно выдохнул Джерри. Извини, я не хотел тебя задеть или обидеть ни в малейшей степени. Это, разумеется, абсолютно твое и только твое дело».

И подумал: «Сумасшедшая. Не надо было вообще затевать с ней этого разговора».

– Я мечтаю побывать в вашей стране, – отпив глоток сока, сказал Раджану Кеннеди. – Мне кажется, все у вас интересно: культура, религия, философия…

– Я уверен, – волнуясь произнес Раджан, – что ваш визит приветствовали бы самые широкие круги нашей общественности.

– Господин Раджан говорит правду, – заметила Беатриса. Я могу подтвердить это как американка, встречавшаяся с тысячами и тысячами индийцев в столице и в провинции.

Джон Кеннеди улыбнулся, благодарно кивнул головой. Рейчел извинилась, сославшись на усталость и недомогание, покинула столовую. Через несколько минут и Раджан стал в самых деликатных и завуалированных выражениях искать возможность ретироваться. Беатриса пошла проводить его до двери.

– Я, пожалуй, не поеду с тобой в Гринвич-Вилледж, – украдкой зевнув, сказала она. – Очень устала. И с отцом хочу поговорить. ты не обидишься?

– Что ты, Беата! – Раджан обнял приникшую к нему Беатрису, несколько раз поцеловал ее, каждый последующий раз – дольше и страстнее.

– Не надо, любовь моя, – легонько оттолкнула его Беатриса, тихо засмеялась. – Еще один такой поцелуй – и я уеду с тобой сию же минуту хоть на край света.

Наконец Раджан отстранился от нее, сказал:

– Нет, нет, ты и впрямь устала. И ты так редко видишь своего отца. Утром я буду звонить.

Он послал ей воздушный поцелуй и быстро пошел к выходу, минуя фонтаны, клумбы, беседки. Хотя было очень поздно, чувствовал себя Раджан легко и радостно. Впервые, благодаря Беатрисе, он сумел взглянуть изнутри на кусочек жизни вершителей судеб Америки. Именно изнутри. Он познакомился с Джоном Кеннеди. Он удостоился высшей чести – быть приглашенным на редчайшее и символическое блюдо. «Что ж, может быть, мне удастся найти общий язык с самим Джерри Парселом, – весело думал он, садясь в свою машину. – Я не могу жить без Беаты. Значит, нужно найти этот общий язык во что бы то ни стало. Сегодня вроде мистер Парсел был менее суров, чем тогда, за ленчем в Дели. Даже тост за меня произнес. И за Индию». Отъехав от тротуара, он включил радио. Шла очередная ночная передача последних известий. Раджан стал крутить рукоятку настройки. Раздались звуки блюза. «Пожалуй, это лучше, чем зловещие сообщения о бомбах и крови», – решил Раджан. Блюз сменила песенка. Ее исполнял смешанный дуэт. Мотивчик был мягкий, приятный. Раджан сначала не разобрал слов, стал прислушиваться внимательнее, прибавил звук. Дуэт пел:

Пусть жизненный путь я избрал неторный.

Что толку, что был я смелый?

За черных был бог всегда черный,

За белых – всегда белый.

Ах, черный, черный, черный!

Жить хочешь? Будь покорный.

Песня Раджану не понравилась. Он вновь протянул руку к рукоятке настройки и тут увидел в заднем зеркале, что за ним следуют две машины. «Тоже где-то загуляли», – подумал Раджан. Решив пропустить машины вперед, он сбросил скорость. Как по команде, обе машины замедлили ход. Раджан резко нажал на гашетку газа. Машины не отставали. Все трое ехали теперь на довольно большой скорости. Вдруг шедший следом за Раджаном «крайслер» стал постепенно выравниваться с ним. В зеркале он видел теперь женское лицо. Чем-то оно показалось ему знакомым. Выражением глаз? Крупной родинкой на лбу, над правым глазом? Женщина раскрыла окно и что-то крикнула. Раджан решил, что она просит дать ей пространство обогнать его и взял левее. теперь «крайслер» вплотную придвинулся к машине Раджана. Женщина вновь что-то закричала. Лицо ее исказила злоба. Если бы Раджан мог расслышать ее слова! Сержант проклинала Раджана, грязно ругаясь, чему обучил ее еще в юности ее недолгий сожитель – португальский матрос. Раздался удар, скрежет металла о металл. Раджан увидел, что «крайслер» выдавливает его под встречный автомобиль. Он попытался удержаться на осевой линии, но вскоре понял, что «крайслер» намного мощнее. «Только бы дать проскочить встречному, – обреченно думал он. – Только бы дать ему проскочить!». Вот встречный фургон пролетел мимо, и Раджан, дождавшись перекрестка, резко крутанул руль влево. Запели шины и через мгновение он врезался в маленькую «мазду» ярдах в десяти от угла. Прежде чем потерять сознание, он еще увидел, как справа от него, где-то на той улице, по которой он только что мчался, взметнулся кверху столб огня. Это Сержант, которую он узнал в самое последнее мгновение, не смогла удержать свои триста двадцать лошадиных сил. «Крайслер» пересек улицу и врезался в металлический столб, который, войдя в кабину, превратил тело Сержанта в одно сплошное кровавое месиво. Свернув на перекрестке, «додж» миновал «фольксваген» и остановился невдалеке от него. Через несколько минут завыли сирены. Появились полицеские и пожарные машины, карета муниципальной «скорой помощи».

– И откуда только эти зеваки берутся? – недовольно пробурчал один полицейский другому. – Темень, ночь, знай себе сопи в плечо жены.

– Или любовницы! – хохотнул другой, явно помоложе.

– Свидетелей никогда нет, – продолжал первый. – Зевак всегда хоть пруд пруди.

Агриппа дождался, пока санитары вытащили из машины Раджана, перенесли его на носилках в карету «скорой помощи».

– Здорово этот парень покалечился? – небрежно спросил он у врача, который только что осматривал Раджана.

– Похоже, с ним все в порядке, – врач достал сигарету, закурил. Словно спохватившись, быстро добавил, выдыхая дым: – Если, конечно, не отбиты внутренности при ударе. А вы родственник? Или свидетель?

– Ни то, ни другое, – зло отрезал Агриппа. Карета уехала. Агриппа хотел было пройти поближе к «крайслеру», но его окружало довольно плотное кольцо полицейских и пожарных. Агриппа постоял несколько минут в раздумье. Наконец принял какое-то решение, и вскоре его «додж» исчез в боковых улицах…