Текст книги "Княгиня Екатерина Дашкова"

Автор книги: Нина Молева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

Глава 16
Дела Российской Академии словесности

– Ваше величество, княгиня Катерина Романовна Дашкова настоятельно просит вашей аудиенции.

– Что там на этот раз? А впрочем, проси.

– Государыня, я понимаю, сколько несвоевременен мой визит…

– Вы не могли дождаться вечернего приема, княгиня?

– Я еще раз приношу свои глубочайшие извинения, ваше величество, но пересланная вами мне с лейб-курьером посылка повергла меня в совершенное изумление, и я сочла необходимым немедленно выяснить возникшее недоразумение.

– Какое именно? То, что на одном из вражеских шведских кораблей были обнаружены адресованные вам письмо и ящик? Как видите, я настолько доверяю вам, что не разрешила их вскрыть и распорядилась отправить адресату в нетронутом виде. Хотя, не скрою, испытала известное недоумение от подобной почты.

– Именно это и побудило меня беспокоить ваше величество. Я хочу, чтобы мое имя и репутация неизменно оставались вне подозрений. Мне достаточно и тех злопыхателей, с которыми я сталкиваюсь ежечасно.

– Короче, княгиня! Пожалуйста, короче!

– Я захватила с собой посылку, государыня. Вот письмо от Франклина из Америки и письмо герцога Зудерманландского, который, обнаружив посылку на одном из шведских кораблей, счел нужным переслать ее в Петербург адмиралу Грейгу. В свою очередь адмирал передал посылку в совет, который и представил ее вашему императорскому величеству.

– Что нужно от вас Франклину? Мне кажется, все его заслуги, если их можно назвать заслугами, в борьбе с рабовладением. Не эти ли идеи стали близкими и вам, княгиня?

– О нет, государыня!

– Тогда что же? Насколько я понимаю, именно деятельность господина Франклина способствовала отъединению заокеанских колоний от британской короны.

– Ваше величество, Бенжамин Франклин сначала делал все возможное, чтобы избежать подобного разъединения. Он предупреждал о подобной возможности британское правительство, и остается сожалеть, что никто не прислушался к его словам.

– На каких условиях?

– На условиях представительства колоний в британском парламенте. Это представительство должно было быть достаточно весомым, а для его осуществления требовалось отменить постановления, стесняющие торговлю и промышленность американских владений.

– Для меня новость, что вы так подробно интересовались деятельностью господина Франклина.

– Но, государыня, я состою членом Филадельфийского философского общества, и хотя бы по одному тому должна быть осведомлена об американских делах. Разрешите вам очень коротко напомнить о жизни и деятельности Франклина. Это не займет много времени, но опыт подобных людей заслуживает того, чтобы о них знали просвещенные монархи.

– Вы так высоко его цените?

– О да. Ваше величество, разве не достаточно сказать, что это семнадцатый ребенок в небогатой семье, которая могла дать ему возможность лишь один год проучиться в школе? Всего остального Франклин добился сам. Он начал работу в типографии своего старшего брата, продолжил ее в других типографиях Америки и Англии. Он устроил в Филадельфии литературно-научный клуб, где собирались люди, заинтересованные вопросами самообразования. Подобные клубы, или, как их стали называть, юнты, распространились по всей стране, а вместе с ними и библиотеки для чтения, выдававшие книги на дом. Франклин справедливо оценил их значение. Он считал, что именно эти библиотеки распространили между купцами и земледельцами столько просвещения, сколько в других странах распространяет среди ограниченного круга людей хорошее воспитание, и именно полученные народом знания помогли американцам успешно отстаивать свои права и привилегии. Просвещенный народ способен более действенно бороться за свое человеческое достоинство. Государыня, ведь государство нуждается в патриотах не с завязанными глазами и заткнутыми ушами, а в патриотах умных и талантливых.

– Однако, княгиня, вы стали настоящей поклонницей нашего фернейского патриарха. Идеи Вольтера – ваши идеи.

– Ваше величество, разве не вы привлекли мое внимание к этому гениальному человеку и вашему самому искреннему почитателю?

– Чего человек не делает в молодости.

– А политические памфлеты Франклина, государыня! Они великолепны. Хотя бы последний – «Как из великой империи сделать маленькое государство – совет, представленный новому министру при вступлении в должность».

– И в чем же смысл подобных советов?

– Его текст был в посылке, и потому я осмелилась захватить его с собой. Взгляните, ваше величество: «Никогда не отменяйте меры, которая оскорбляет колонистов…»

– Но это снова американские дела.

– Нет, нет, ваше величество, все дальнейшие советы могут быть распространены решительно на все правительства: «Чтобы иметь верные сведения о колониях, слушайте одних губернаторов и тех чиновников, которые враждебно относятся к колониям. Поощряйте и награждайте корыстолюбивые показания, утаивайте ложные обвинения, чтоб нельзя было их опровергнуть, и поступайте так, как будто бы вся эта ложь была бы правдой. Не слушайте никогда друзей народа; думайте всегда, что народные жалобы – выдумки горстки демагогов и что вам стоит только словить их и перевешать, тогда всё будет спокойно. Поймайте некоторых из них и повесьте. Кровь мучеников делает чудеса, и вы добьетесь того, чего хотите».

– Кстати, это Франклин играл такую большую роль в составлении американской декларации независимости.

– Объявлявшей колонии Соединенными Штатами. Да, ваше величество.

– И он принимал участие в военных операциях?

– Нет, до этого не дошло. В тысяча семьсот семьдесят шестом году господин Франклин уехал во Францию, где пользовался огромной популярностью в литературных салонах.

– И где вы с ним познакомились.

– Но меня даже в большей степени интересовали его научные опыты, ваше величество. Открытия господина Франклина в области электричества произвели настоящий переворот в научном мире.

– Княгиня, не говорите мне, что вы хотели бы видеть этого господина в нашей Академии наук. Такого не будет. Никогда. И чтобы положить конец вашим не совсем уместным восторгам, я хотела бы вам напомнить, что именно после приезда господина Франклина во Францию там не только установилась мода на простенькие костюмы, которые он изволил одевать, но и появились добровольцы, уезжавшие воевать за независимость этих самых его Соединенных Штатов.

– Ваше величество, но разрешите же мне оправдаться. Я никогда не думала о приглашении в Россию господина Франклина. Не касаясь его возраста и положения в стране, я просто не разделяла полностью его убеждений. Между нами существовали только глубоко уважительные отношения. Но главное – я хотела бы получить ваши указания по поводу письма герцога Зудерманландского. Должна ли и как именно я на него отвечать?

– Не должны, княгиня. Я прошу вас положить конец подобной переписке.

– Ваше величество, это первое письмо, которое я получила от герцога за двенадцать лет. Мне кажется невоспитанным оставить его без внимания и ответа. К тому же я докладывала вам, что брат шведского короля в действительности скрывает вражду против своего высокого родственника и, мне кажется, мог бы оказаться в этом смысле полезным России.

– Мне неприятно вам напоминать, княгиня, о действительном круге ваших занятий. Внешние сношения России в них не входят. И не будут входить. Поэтому предоставьте вашей монархине самой решать, что полезно России, а что нет. Я не задерживаю вас, княгиня. Наш разговор и так слишком затянулся. Но вечером я хотела бы, чтобы вы непременно были на спектакле в Эрмитаже и не манкировали своими обязанностями статс-дамы. Кажется, вам хотел передать какие-то касающиеся вашего сына новости Ребиндер. Прощайте.

– Василий Михайлович! Барон Ребиндер! Как удачно, что вы здесь. Государыня сказала, у вас какие-то новости о князе Павле.

– Но, вероятно, по поводу этих новостей вы и были у государыни, княгиня.

– Полноте, барон, мои новости не имели к сыну никакого отношения.

– Не имели? Но та поспешность, с которой вы искали встречи с ее императорским величеством…

– Она была вызвана посылкой государыни, которая требовала немедленного моего ответа. Но не о ней речь. Так что же с князем Павлом? Вы получили какие-нибудь известия из Киева?

– Да, княгиня. Ваш сын по выходе его полка из Киева женился.

– Женился? Но этого не может быть! Полноте, барон, это какая-то досадная ошибка, не более.

– Сожалею, княгиня, но об ошибке не может быть и речи. Князь Павел обвенчался, и товарищи по полку были на венчании.

– И вам известно имя невесты?

– О да, некая Алферова.

– Алферова? Но кто это? Ради Бога, барон, кто эта особа? Что вы знаете о ней? Она очень хороша собой?

– Сожалею, княгиня, но мне нечем удовлетворить ваше натуральное материнское тщеславие. Невеста, а ныне княгиня Дашкова, нехороша собой, небогата, необразованна. Что же касается ее семьи, то мне сообщили только, что ее отец – смотритель тюрьмы, замешанный в не слишком чистых аферах.

– Ради Бога, стакан воды!

– Но на вас лица нет, княгиня! Быть не может, чтобы я оказался первым вестником произошедших в вашем семействе перемен. Если бы я мог такое подозревать, я избежал бы разговора с вами, княгиня. Простите меня за невольное огорчение, которое я вам причинил.

– Нет, нет, все в порядке, барон. Вашей вины в том нет, а то, что дети способны пренебрегать мнением и дружбой родителей, ни для кого не составляет секрета. Но довольно об этом. Развлеките же меня разговором, прощу вас. Мне надо собраться с силами и исполнить приказание государыни присутствовать на спектакле в Эрмитаже.

– Княгиня, ее величество поймет, если вы…

– Нет, нет, приказ императрицы должен быть выполнен. Давайте переменим тему разговора, Василий Михайлович, очень прошу вас.

– И потом, во всем есть свои положительные стороны, княгиня. Вы так боялись, что ваш сын окажется в числе случайных людей – теперь это ему не грозит, не правда ли? Князь Потемкин выполнил вашу волю: невеста – его родственница, хотя и не из числа особенно удачных.

– Ваше сиятельство! Вы приехали в конференцию! Но у вас усталый вид, и вам, по всей вероятности, не следовало трудить себя. Никаких особенно важных вопросов у нас нет.

– Не думаю, чтобы мой вид должен служить поводом для разговоров. Вы отлично знаете, что никакое нездоровье не способно меня отвлечь от дел. Что же касается того, что вы не видите никаких важных, я вынуждена буду вас поправить. Меня не удовлетворяет положение дел с художническими учениками. В искусстве мастерство должно зиждиться на воспитании и образовании. Непросвещенный художник не способен приносить истинной пользы, а наши палаты готовят неучей. Я намерена сама очертить тот круг знаний, которые они должны получать.

– Но ведь на это есть Академия трех знатнейших художеств, ваше сиятельство.

– Значит, слово «наука» в прибавлении к нашей Академии избавляет нас от необходимости образовывать людей?

– Ваше сиятельство, наше дело исполнять вашу волю. Вы считаете нужным назначить к художническим ученикам дополнительных учителей?

– Да, их сведения должны касаться священной истории, истории отечественной и всеобщей, математики, словесности и государственного устройства. Впрочем, начинать надо с книг, по которым они будут заниматься и которые должны всегда иметь под рукой. Начнём со священной истории. Пусть это будет только что изданная «Священная история, для малолетних детей на российском языке сочинённая» отца Вениамина Румовского. Написана ясно по мысли и по чувству. Затем Феддерсена «Нравоучительные повествования из библейских деяний, для детей изданные». Изложены кратко, и язык отличный.

– Это та, что в семьсот восемьдесят пятом году выпущена, ваше сиятельство?

– Вот именно. Ветхий и Новый Завет толкований требуют, а здесь все разъяснено, чтобы сомнений никаких не оставалось. Последнее издание самое лучшее. А теперь давайте обратимся к истории. Отметьте – «Обстоятельное описание происхождения и состояния маньджурского народа и войска».

– Но там семнадцать томов, ваше сиятельство.

– Вот именно, все семнадцать. За последним томом особо проследите, в нем примечания на все маньджурские и китайские слова. Книга эта позволит воспитанникам обстоятельно узнать историю восточную, а она для Российского государства всегда важна будет. У меня эти тома всегда под рукой. А вот из древних отдадим предпочтение Клавдию Клавдиану.

– Он тоже у нас издан.

– Конечно. По моему мнению, хоть и принадлежал он к языческой литературе, поэтом был превосходным. В делах государственных участвовал, и потому в поэмах его множество указаний на современные события. «Гигантомахию» и «Похищение Прозерпины» каждому знать надлежит. Тем более перевод наш совсем не плох. Знатоки его всячески выхваляют. А из наших не забудьте Федора Яковлевича Козельского во втором издании оба тома. Знаю, поэты наши не все к нему благосклонны, однако нахожу возможным положиться в этом на собственный вкус, да и государыне его хвалебные оды отличными показались.

– Но эти издания можно позаимствовать из академической библиотеки, ваше сиятельство. Стоит ли тратиться отдельно на художнических учеников?

– До библиотеки не каждый дойдет, да и отбор станет по собственному усмотрению делать. По плану же моему, с каждого можно знать, что спросить. Так вот прибавьте еще «Русские пословицы» Ипполита Федоровича Богдановича.

– И поэму его прикажете?

– Нет, для воспитанников наших «Душеньки» не надо. С годами сами прочтут. А пословицы народные, в двустишия переложенные, легко запоминаться станут.

– Сим талантом, ваше превосходительство, Россия вам обязана – сколько вы труда на него положили.

– Полагаю, что талант всегда о себе и сам заявить может, но если есть в этом капля моего труда, тем лучше. Сам Матвей Матвеевич Херасков мне его рекомендовал из всех студентов Московского университета, потому я ему и дала журнал «Невинное упражнение» редактировать, а там Петру Ивановичу Панину как переводчика представила. Отлично Ипполит Федорович со всеми делами справлялся. Позже к дядюшке Никите Ивановичу Панину перешел. Ему российская наша литература переводами Вольтера обязана, рассуждений аббата Сен-Пьера «О вечном мире», трудов Гельвеция «Об уме». Но мы отклонились от главной темы. Запишите «Велисария» Мармонтеля, «Собеседника любителей российского слова», все шестнадцать частей, и всенепременно ее императорского величества «Наказ… данный Комиссии о сочинении проекта нового уложения» семьсот семидесятого года издания, что на четырех параллельных языках. Отличную практику для переводов молодые люди будут иметь – никаких словарей не потребуется. Да еще Де Каллиера «Каким образом договариваться с государями, или О пользе договоров», обе части.

– Ваше превосходительство, но это уже целая библиотека!

– Что же вас пугает? Знаний никогда не бывает много. Чуть не забыла: «Немецкую грамматику» Гельтергофа и из математики – Румовского Степана Яковлича «Сокращения математики». Перед господином Румовским Академия наша в неоплатном долгу, столь разносторонен его талант. Астроном российский первый. Скольких мест российских географическое положение определил, когда в Селенгинск и на Колу ездил за астрономическими наблюдениями. В «Собеседнике российского слова» сколько статей ученых напечатал, Тацита летописи перевел, теперь над словарем работает. А уж начал математических никто лучше изложить не сумеет. Вот пусть ваши воспитанники с него и начинают. Мой сын с его трудов начинал свое образование, а впрочем, какое это имеет значение. Теперь уже никакого…

– Никак, недужится тебе, Иван Ларионыч, друг мой?

– Да нет, матушка Марья Артемьевна, не недуг это, но огорчение немалое. Не хочет Господь Бог помиловать нашу Катеньку, не хочет.

– О чем ты, друг мой?

– Иван Силыч только что у меня был – из Петербурга приехал, так новостями поделился.

– Ну, Иван Силыч известный вестовщик. От него хорошего не жди, только и веры особой ему давать не надобно.

– Тут уж, матушка, верь не верь, а все плохо выходит. Говорил я, коли племянник внучатый князь Павел глупость такую совершил – женился Бог весть на ком да Бог весть почему, в ноги матери кидаться следовало, времени, ни Боже мой, не тянуть. Ведь обида, она со временем только крепнет – ни слезами не размочишь, ни словами не разведешь.

– Твоя правда, а что князь Павел?

– А то, что два месяца матушке письма слал как ни в чем не бывало.

– Это после свадьбы-то потаенной?

– То-то и оно. Катенька про все дозналась, о каждой мелочи распрознала – и про молодую княгиню, и про батюшку ее, воришку непутевого, и про то, что супруга против родительницы настраивает, и про то, что князь Павел у всех да каждого против родимой матушки защиты искал, чтоб перед ней заступились, умилостивили.

– Стыд какой, Господи! Как же сор из избы выносить, семейные дела на людях обсуждать! Вот тебе, друг мой, и воспитание английское, вот и университеты европейские.

– Да уж, ничего не скажешь, все у Катеньки прахом пошло. А всего более ей, голубушке, обидно, что сын уважения не оказал, доверия.

– Да уж если по совести говорить, никогда бы Катенька согласия на такой брак не дала.

– А ты бы, матушка, как поступила? Неужто смирилась? За такое своевольство и проклясть можно.

– Что ты, что ты, Иван Ларионыч! И вслух такого не говори! Скажи лучше, что же вышло у князя?

– То и вышло, что спустя два месяца после свадьбы, у Катеньки благословения посвататься попросил.

– Это супруг-то венчанный?

– Так и есть, супруг. Тут уж Катенька не стерпела, все князю Павлу написала – и что про свадьбу его давным-давно известно, и что надивиться не может таким непочтением сыновним, и что никакого благословения ему давать не должна. Коли сам себе невесту выбрал, сам пусть в ответе и будет.

– Каково-то ей, бедной, пришлось, подумать страшно. Да ведь, поди, и во дворце все шушукаются, в спину смеются! Гордая ведь она, Катенька-то, за гордость ее сколько найдётся охотников отомстить да унизить. Государыня-то, никак, благоволить к ней в последнее время начала?

– Э, матушка, при дворе с утра вёдро, к полуночи дождь. Там загадывать не приходится. Цельный день начеку быть надобно. Недоглядишь, недосмотришь, как раз благоволению конец придет. А Катенька не больно-то повадлива, угождать не хочет. Иван Силыч так и сказал, мол, сама себе княгиня виновата, что не всегда любезности монаршьей удостаивается, а пуще всего с фаворитами не ладит. Такое им подчас скажет, что диву даются, как государыня терпит.

– А князь Павел к родительнице-то приехал?

– О том и речь, что не приехал. К своему письму письмо фельдмаршала Румянцева приложил. Начальник за него ходатайствует, что дело, мол, не в высоком рождении, что главное – люди бы хорошие были.

– Учить, стало быть, Катерину Романовну решил.

– Выходит, что так. Денщиков сын – графиню Воронцову.

– Коли людям верить, может, и не денщиков.

– Про Петра Алексеевича подумала, матушка? Так то на воде вилами писано. У постели со свечой никто не стоял. Хошь – верь, не хошь – не верь. А у Воронцовых сумнений никаких. Родовые. Исконные. И вот теперь поруха такая. На мой разум, князь Павел и далее от родительницы скрываться будет, благо служба у него в Киеве – всегда сослаться можно. Понадеется на время – мол, все само обойдется, забудется.

– Ой ли!

– За вами должок, Екатерина Романовна!

– Долг? За мной? Ваше величество, я в отчаянии, неужели я могла пренебречь одним из своих обязательств? Это невозможно.

– И тем не менее, княгиня, должок существует, и немалый. Вы обещали написать для нашего театра комедию.

– Ваше величество, но вы не можете говорить этого всерьез. Я не чувствую в себе никаких способностей пиесописателя, и мне просто неловко делать попытки в этом отношении.

– А как же я, княгиня? Вы что, считаете, что ваша императрица рождена драматургом? Тем не менее в эрмитажном театре играют мои пьесы, и зрителям они даже нравятся.

– Вы всегда неоправданно скромны в оценке собственных талантов, государыня. Никто не сомневается в ваших литературных дарованиях. Пьесы – лишнее тому доказательство, а я…

– А вы должны сделать усилие, Екатерина Романовна. Если мне не удается вас уговорить, мне придется просто приказать. Ваши доводы меня не убеждают. Разве вы предполагали в себе дар администратора или тем более лингвиста? Кстати, как подвигаются дела со словарем? Давно хотела у вас спросить.

– Надеюсь, ваше величество, вам не придется испытывать стыд за своих подданных ученых и за свою империю. Словарь будет одинаково отражать их ученые усилия и возможности, которыми располагает ваша держава.

– Вы так высоко оцениваете значение словаря?

– Как же иначе, государыня! Ведь словарь – зеркало, в котором отражается и количество подчиненных вашей державе народов, и их состояние.

– Вы правы теоретически, княгиня.

– Простите мне мою горячность, государыня, но все это далеко не теория. Только на словаре каждый человек может убедиться, сколь велика и разнообразна его Россия, каково состояние в ней нравственности, политики, государственности. До выхода словаря вашим подданным попросту негде справиться об этом, тем более наглядно себе представить всю эту повергающую в изумление и восторг картину.

– Вы зря перестали заниматься стихотворством, Екатерина Романовна. Оно вам так же близко, как и в дни вашей юности. Но скажите, на каких материалах вы можете создавать нарисованную вами картину? Для этого нужно множество специальных экспедиций, а насколько мне известно, Академия наук их не предпринимает.

– Государыня, в опыте, который вы производили со словарем, вам помогал Паллас, но ведь он никакой не лингвист.

– Так что же, вы пользуетесь материалами географических экспедиций?

– Конечно, ваше величество. Это Крашенинников с его описанием земли Камчатки, Гмелин с его путешествиями по России, Паллас с описанием растений Российского государства, даже Левшин с его «Совершенным егерем». У каждого серьезного специалиста можно почерпнуть бездну материала. Он же способен объяснить, растолковать в подробностях смысл каждого слова.

– Например.

– Хотя бы слово «заклепывать». В словаре оно объясняется – сплющивать просунутый, пробитый сквозь что-нибудь конец металлического прута или гвоздя, делая как бы другую с противной стороны шляпку. Кажется, все очень просто, ваше величество, но в действительности любая формулировка должна получаться и точной и краткой одновременно, чтобы смысл становился очевидным для каждого и человек знал, к какому выражению ему следует или не следует в данном случае прибегать. Или другой пример – слово «каймить». В словаре говорится, что оно означает, подшив верх подкладки, прошивать кайму, несколько отступя от края, дабы подкладка лежала плотнее у платья.

– Вы станете специалистом во всех родах наук и ремёсел, княгиня. Это интересно, но, признаюсь, утомительно.

– Я не испытываю ни усталости, ни скуки, ваше величество. А чего стоят множественные значения каждого слова. Если я не слишком утомила вас, разрешите привести один лишь пример.

– Что с вами поделаешь, Екатерина Романовна! Вы своим жаром способны зажечь любого. Рассказывайте, рассказывайте!

– Казалось бы, очевидное по смыслу слово «косяк», ваше величество. Я перечислю лишь некоторые из его специальных значений, в которых учитывается заключенный в нем признак косины. У строителей так называется брус, столб деревянный у окна или дверей, у коих верх и низ наискось стесаны, а также кирпич, наискось срубленный. В судоходном деле – это доска или сходня, сверху вниз положенная. Но в «косяке» заключен еще и смысл части какого-то целого. В колесном деле так называют часть составного колесного обода, в торговом – кусок какой-либо шелковой ткани, в коневодстве – известное число лошадей, у мясников – часть мяса.

– А вы знаете, Екатерина Романовна, я беру свои слова об утомительности обратно. Это и в самом деле интересно.

– Вы звали меня, ваше сиятельство?

– Да, мисс Бетс, у меня к вам разговор.

– Боже мой, вы так взволнованны! Не принести ли вам ваших капель? Простите мне мою назойливость, но после последнего визита Елизаветы Романовны, мне кажется, вы почувствовали себя дурно. Я боялась вас спросить.

– В этом нет нужды. Я сама расскажу вам о том, что произошло. Мне нужна ваша добрая помощь, мисс Бетс.

– Но вы же знаете, ваше сиятельство, что можете во всем полагаться на мою преданность и любовь.

– Только это меня и поддерживает в моем намерении. Благодарю вас, мой старый друг. На этот раз дело в моей дочери.

– Мисс Анастасии? Она нездорова?

– Она нездорова. Доктор Роджерсон находит ее состояние критическим и настаивает на немедленной ее отправке на воды в Ахен.

– Доктору Роджерсону нельзя не верить, но, может быть, он несколько преувеличивает?

– Он не преувеличивает, мисс Бетс. Вчера вечером я без предупреждения заехал к ней. Ее вид ужасен. У нее землистое лицо, и она едва держится на ногах.

– Боже мой! Но что же с ней?

– Доктор видит и ухудшение ее желудочных спазм, и дурное состояние нервов. Я бы не узнала обо всем этом, если бы не сестра.

– Но это так естественно, что Елизавета Романовна заботится о племяннице.

– Сестра рассказала мне не об этом. Она приехала меня предупредить, что Анастасии запрещен выезд из Петербурга.

– Мисс Анастасии? Но это же невероятно!

– К сожалению, это так, мисс Бетс. На госпожу Щербинину наложено подобное запрещение по неоплаченному долговому обязательству.

– Опять! Но вы же расплатились со всеми ее долгами!

– В который раз, но не в последний. Теперь кредитор Анастасии какая-то портниха, у которой она шила свои платья по немыслимым ценам. Как я могу от вас скрывать, мисс Бетс, что дочь моя настоящая мотовка и что именно она совершенно расстроила состояние своего слабоумного супруга.

– И что же теперь будет, ваше сиятельство? Неужели вам придется снова тратиться?

– Кто же это сделает, кроме меня? Я предложила Анастасии немедленно поселиться на даче вместе со мной – её же надо отделить от возможности новых трат! К тому же я смогу последить за ее здоровьем, а между тем постараюсь выпросить у государыни разрешение на поездку Анастасии в Ахен, поручившись за ее долги.

– Но, ваше сиятельство, вы до сих пор не расплатились с долгами по своей заграничной поездке!

– Это правда, но у меня нет другого выхода. Придется повременить с их выплатой и согласиться на новые проценты. Но главное – я не могу отпустить Анастасию в Ахен без доверенного лица. Она снова начнет проматывать деньги и делать глупости. Мисс Бетс, я прошу вас, я очень прошу вас поехать с дочерью. Хотя бы ради нашей дружбы!

– Вы так рассеянны последнее время, Екатерина Романовна, что, мне кажется, вчера почти не видели спектакля, хотя он был презабавный и все смеялись. У вас какие-то огорчения?

– Нет, нет, ваше величество, ничего такого, о чем стойло бы говорить, тем более обременять ваше внимание.

– Вы давно не виделись с сыном.

– Служба удерживает его в Киеве.

– Но это же пустяки! Я распоряжусь, чтобы его прислали сюда в отпуск.

– Ваше величество, умоляю вас, не делайте этого. Князь Павел не должен иметь никаких преимуществ перед товарищами, иначе это порождает неудовольствия. К тому же в его приезде нет нужды.

– Я не понимаю вас, княгиня.

– Нет нужды, пока он сам не проявит такого желания.

– Понимаю – ваша гордость. Екатерина Романовна, мне ли не знать сыновнюю неблагодарность и пренебрежение. Поверьте моему опыту, на них незачем тратить душевные силы. Постарайтесь отвлечься. Ведь у вас столько интересных дел. Кстати, вы должны закончить свой рассказ о словаре. Помнится, мы остановились на тех экспедициях, которые доставили вам необходимые материалы, не правда ли?

– Вы очень добры, государыня. Я благодарю вас за разрешение изменить тему. Я упоминала академика Палласа. Его физическая экспедиция в районы Нижнего Поволжья, Прикаспия, Среднего и Южного Урала, Алтая, Байкала, Забайкалья длилась в общей сложности шесть лет. Академик превосходно использовал время. Но, ваше величество, Паллас пользовался немецким языком. Многие страницы его труда были написаны российскими академиками. Василий Федорович Зуев воспитывался в нашей академической гимназии и нашем академическом университете, совершенствовался в Лейдене и Страсбурге по естественной истории, а также физике и химии. Еще студентом участвовал он в экспедициях господина Палласа, который посылал его для научных работ и наблюдений в Обдорск, Березов для исследования Оби до Ледовитого океана, на Индерские горы. Позже Академия поручила ему исследование края, ранее не затрагивавшегося экспедициями, – между Бугом и Днепром, устья Днепра и его лимана с окрестностями. Я имела честь представить вам его «Путешественные записки от Петербурга до Херсона в 1781 и 1782 годах».

– Помню, помню. Там было несколько любопытных страниц о духоборцах.

– И о цыганах и цыганском языке, ваше величество. Его составленное для народных училищ «Начертание естественной истории», по отзыву самого господина Палласа, превзошло все иностранные руководства по этому предмету. Что же касается его переводов, то академическое собрание не знает лучшего стилиста. Не могу не напомнить вашему величеству, что господин Зуев перевел и «Естественную историю» Бюффона.

– Позвольте, княгиня, а это не тот ли Зуев, которого вы рекомендовали для образования учителей народных училищ?

– Ваше величество, это тот самый Зуев, и к тому же вы сочли возможным похвалить ежемесячное издание, которое он редактировал, – «Растущий виноград».

– Из сочинений будущих учителей, не так ли?

– Я всегда удивляюсь вашей замечательной памяти, ваше величество!

– Но здесь мне понравились и некоторые литературные достоинства сочинений. Они были подобраны со вкусом.

– Вот видите, ваше величество! Рядом с Зуевым трудился Никита Петрович Соколов, тоже выученик академической гимназии, наш ординарный академик по химии. Он начинал с участия в экспедициях академика Палласа, но и сам изучал Калужское наместничество. В «Академических актах» были напечатаны его работы о смертности в Калуге и о приисках земляного угля в наместничестве. Кстати, он помогал Зуеву в переводе Бюффона.

– Помнится, вы называли в свое время Федора Туманского, княгиня.

– О да, ваше величество. Федор Васильевич издал понравившийся вашему величеству «Детский месяцеслов с краткою историею, географиею и хронологиею, всеобщею и российскою, и примечаниями из астрономии» и «Чтение для прекрасного пола».

– Сожалею, что господин Туманский отказался от полного описания жизни и деяний Петра Великого. Первая его часть показалась мне любопытной.

– Он уступил место Голикову, ваше величество, но не проиграла ли на этом историческая наука, трудно сказать. Господина Туманского удалось хотя бы убедить начать издавать материалы к жизнеописанию великого государя, а это уже немало.