Текст книги "Это было в Коканде. Роман"
Автор книги: Николай Никитин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 45 страниц)
13
За обедом опять прислуживали бачи. После того как мулла прочитал молитву, все принялись за еду.
Обед был обилен, но не богат разнообразием. Самые важные гости сидели в доме с Иргашом. Военные начальники, есаулы разместились во дворе вместе с порученцами. Для некоторых приглашенных расстелили ковры за оградой двора, – это были старосты-аксакалы окрестных кишлаков и лавочники. Обедали по-восточному, сидя на коврах, брали пищу руками прямо из котлов. Отдельные приборы были поданы только Иргашу, Джемсу и Зайченко. Несмотря на то, что здесь присутствовали духовные особы, освящавшие трапезу, никто из гостей не отказывался от вина. Пили коньяк, привезенный Джемсом.
Зайченко сидел по левую руку от Джемса. Ему пришлось промолчать весь обед, потому что Иргаш забросал Джемса вопросами. Иргаш спрашивал про Афганистан и Турцию. Только два человека в мире интересовали его: Аманулла и Кемаль, два властителя. Он хотел знать подробности их политической деятельности; он спрашивал об образе их жизни, о состоянии армии. Джемс, беседуя с ним, в конце концов догадался, что живой любопытный Иргаш интересуется ими. Тогда об этих двух властителях он отозвался брезгливо, как о смутьянах.
Джемс, принимая от бачи тарелку с вялеными фруктами, отвернулся от Иргаша. Он наклонился к Зайченко и сказал:
– Только на Востоке можно узнать жизнь. Вы, наверно, любите Восток?
Вопрос был задан из вежливости. Каково же было удивление Джемса, когда Зайченко вдруг оскалился и, проведя указательным пальцем по горлу, с брезгливостью ответил:
– Я до сих пор сыт Востоком. Иногда мне кажется, что в моей жизни уж слишком много Востока.
Вспышка Зайченко показалась Джемсу неуместной. Он улыбнулся.
– Вы правы отчасти… – сказал он. – У нас с вами есть что-то общее… Мне тоже чертовски надоела моя деятельность… Я ведь попал на эту работу случайно, в годы мировой войны… И теперь мне нет выхода. Я не верю в политику. А вы верите?
– А вам разве не все равно, во что я верю? – пробормотал Зайченко с такой откровенной грубостью, что Джемс, вопреки своей обычной выдержке, не смог удержаться от хохота.
– Да вы не смейтесь, – оборвал его поручик. – Я из-за вас влип в грязное дело… А впереди смерть. Ну вас к черту… Вы лучше расскажите о последних новостях… Что нового? – добавил он уже мирным тоном.
– Я понимаю вас, – сказал Джемс. – Но что поделаешь! Судьба заставляет нас бороться за Восток. – Он приподнял свою чашку, как бы приветствуя соседа. Затем выпил коньяк и, закурив папиросу и продолжая разговор, рассказал о статье Ленина, недавно напечатанной в газетах.
– Ленин считает, будто исход борьбы за социализм зависит в конечном счете от Востока… От России, Индии и Китая. Он думает о большинстве населения…
– Большинство? – прервал его Зайченко. – Какое большинство?
– Ну, в массе это, конечно, дикари!.. – самоуверенно проговорил Джемс. – Но нельзя пренебрегать и этим… В противовес этому мы должны объединиться. Все изменилось в мире.
Он оглянулся, чтобы посмотреть, не подслушивает ли их кто-нибудь… Все сидели в стороне от них. Все-таки, из присущей ему осторожности, Джемс, узнав, что Зайченко немного говорит по-французски, перешел на французскую речь.
Зайченко отвечал ему на «волапюке» из смеси французских и русских слов. Джемс, улыбаясь, прибег к этой же манере.
– Тридцать лет назад… ни я, офицер англо-индийской армии, ни вы, русский офицер, не могли бы пировать так дружно, как сейчас, – сказал Джемс и сейчас же поправился: – То есть пировать мы могли бы, конечно, но мы не могли бы иметь одну общую цель.
– Вы о чем изволите говорить? – холодно перебил его Зайченко. – Вы, очевидно, желаете сказать, что Англия и Россия – это две великие державы, два вековых соперника в Средней Азии?
– Именно так, – подхватил Джемс.
– Да, – сказал Зайченко, – яицкие казаки производили набеги на Хиву еще в семнадцатом веке. Купцы ходили в Афганистан… Ну, а ваш Дженкинсон?..
– А ваш Петр Великий? Поход Бековича? А завещание Петра о походе в Индию?
– Неужели за границей до сих пор говорят об этом? Это миф.
– Нет… – Джемс не согласился. – Если бы не было этого завещания, тогда вы не явились бы сюда.
– Мы никогда не исполняли завещания наших царей, – улыбаясь, сказал Зайченко. – Никто не видел этого завещания.
– Позвольте, мистер Зайченко! Но политика России говорит об ином. А поход на Индию, задуманный Павлом?
– Авантюра! – Зайченко засмеялся. – Кстати, интересно было бы у вас узнать, вы принимали участие в убийстве Павла или нет?
– То есть как я? – удивился Джемс.
– Не вы, конечно, как физическое лицо. Я думаю о разведке.
– Не знаю, – сухо сказал Джемс. – Я не англичанин… Это раз! И не работаю в «Интеллидженс сервис». Это два.
– Кто же вы? Неужели мы не можем разговаривать друг с другом как профессионалы? Меня только теоретически занимает этот вопрос. Имеются исторические сведения, что Англия будто бы участвовала в этом заговоре, во всяком случае все это дело случилось не без ее участия в той или иной мере. Да и в художественной литературе имеются об этом сведения. Вы читали, конечно, статью Стендаля о его встрече с лордом Байроном?
– Нет, не читал.
– Жаль! Стендаль был осведомленный человек. Как настоящий писатель, он занимался политикой. Он говорил с Байроном о смерти некоторых русских императоров, случающейся так к стати для интересов Англии. Это был намек на убийство Павла, сказанный в салоне и поэтому наполовину замаскированный.
Джемс молчал.
– Да! – проговорил Зайченко, задумавшись. – Вещь поучительная! Двенадцатого января Павел решил начать этот злосчастный поход и отослал свой приказ о выступлении в Среднюю Азию донскому атаману Орлову – и ровно через два месяца, двенадцатого марта, Павел был убит.
Джемс приподнял брови.
– Не знаю, – сказал он. – Я не занимался этим вопросом. Но все-таки девятнадцатый век вы кончили овладением Средней Азией. А это угроза Индии. Разве не говорил ваш Скобелев, что Средняя Азия – это плацдарм для сосредоточения войск против Индии?
– А разве мало глупостей говорили ваши генералы?
– Но эта глупость не такая уж глупая!
– Оставим этот разговор! Я понимаю, что Британскую империю до сих пор тревожит этот вопрос, – сказал Зайченко, с раздражением бросив нож, которым резал дыню. – Я не русский офицер, и за моей спиной нет никакой державы. Я – никто. И вы никто. И вам, как не англичанину, нечего бояться… Тем более что Гиндукушский хребет еще не развалился.
– Да, да, правильно! – хихикнул Джемс. – А все-таки ваш Скобелев говорил: «Дайте мне сто пятьдесят тысяч верблюдов, и я завоюю Индию!»
– Сейчас с верблюдами не завоюешь, – усмехнулся Зайченко. – Теперь идеи, кажется, сильнее пушек, караванов и прочего… Колониальная политика проваливается… Вы читаете русские газеты? – вдруг спросил Джемса Зайченко.
– Случается, – ответил тот.
– Говорят, что большевики очень заняты национальным вопросом. Очевидно, серьезно, если были даже выступления по этому поводу на партийном съезде? Был разговор и о великорусском шовинизме и о местных буржуазных националистах… Как их там называют – национал-уклонисты! Было даже как будто специальное совещание по национальному вопросу… И там разоблачались эти буржуазные националисты! В частности, и по Узбекистану. У нас об этом говорят! (Джемс молчал.) Почему их так поддерживает оппозиция? Что связывает этих людей?
– Я этим не занимаюсь, – тупо ответил Джемс.
– Разве вы не следите за деятельностью оппозиции, уклонистов?
– Я слежу только за тем, что меня непосредственно касается, – сказал Джемс, скользнув глазами, и взглянул на Зайченко, на его космы (они казались странными, в особенности здесь, среди людей, обритых наголо), на жирное, запущенное, обветренное лицо, на мечущиеся глаза, на стеганый ситцевый поношенный халат, на рукав, пришпиленный булавкой, на горные мягкие мукки, сшитые из кожи…
От внимания Зайченко не ускользнул полупрезрительный взгляд Джемса. Зайченко смутился и, чуть-чуть покраснев, отвернулся от Джемса. В эту секунду он возненавидел его. «Я подчиняюсь тупице».
Зайченко давно уже слышал о Джемсе. В разговорах, в сплетнях, в слухах этот человек казался ему таинственным. Джемс появлялся, точно Летучий Голландец, в самых разнообразных местах, всегда вовремя. Это представлялось Зайченко гениальным. Сейчас же, увидев его, он решил, что Джемс – ловкий исполнитель и что многие из его удач только случайность.
Иргаш издали следил за спором, возникшим между Зайченко и Джемсом, хотя и не понимал, о чем они спорят.
Хитрый Иргаш догадался, что только независимостью и свободой можно купить уважение «деревянного афганца», поэтому дерзкое поведение Зайченко ему понравилось. Он видел, что по окончании спора Джемс остался чем-то недоволен. «Это хорошо, – подумал Иргаш, – это собьет с афганца спесь».
Когда Джемс замолчал, Иргаш, чтобы оказать внимание Зайченко, подозвал к себе Мусу, человека невероятного роста и необыкновенной силы, и громко, на весь стол сказал ему:
– Подай вина моему другу! Пусть веселится!
Иргаш, улыбнувшись, передал чашку с коньяком Мусе. Палач Муса понял, что Иргаш говорит о русском офицере, сидевшем с краю, рядом с «деревянным афганцем». Поставив чашку на ладонь вместо подноса и вытянув руку, он прошел между пирующими, как фокусник, не пролив ни одной капли из чашки, налитой дополна. Подойдя к Зайченко, он остановился.
Посмотрев на зверские глаза Мусы, на огромные руки, которыми Муса душил коней, Зайченко улыбнулся, встал и принял подношение.
– Спасибо, дорогой Иргаш! – сказал он. – Желаю тебе счастья. Пронеси свою жизнь так же твердо до конца своих дней, как твой телохранитель пронес это вино!
Выпив, Зайченко разбил чашку об стену.
14
После обеда на дворе зажгли костры. По кишлаку забегали басмачи. «Томаша! Томаша!» – весело кричали они, оповещая людей о предстоящем зрелище.
Гости расселись рядами. Среди рядов расхаживали юноши с большими круглыми блюдами, наполненными сладостями. Всем был предложен зеленый чай. Особенно важным людям бачи раскуривали чилим и подавали с поклоном.
На спектакль сбежался почти весь лагерь. Только караульные не покидали своих постов.
Томаша началась к вечеру, при больших кострах. Старик Ачильбай, вместе с тремя певцами, торжественно вышел на середину двора. Заревел медный карнай, забил барабан, загудели бубны, отороченные погремушками. После певцов появились танцоры. Пляски пользовались у зрителей наибольшим успехом.
По окончании каждого номера старик Ачильбай выпускал младшего ученика. Румяный юноша, проходя по рядам, собирал деньги в шелковую тюбетейку. Когда гости говорили ему нежные слова, он кокетливо улыбался.
Иргаш блаженствовал. Он чувствовал себя богачом и властителем. Деловую часть программы он решил отложить на следующий день. Но Джемс спешил. Не дожидаясь конца спектакля, он шепнул Иргашу:
– Скоро это кончится? Я намерен уехать отсюда рано утром.
– Так нельзя, – сказал Иргаш, нахмурившись. Гость был невежлив, и это ему не понравилось. – Я отпущу тебя, когда можно будет. Я отвечаю за твою жизнь.
– За мою жизнь отвечает советская власть, а не ты, – сказал Джемс.
Иргаш посмотрел на своего гостя с удивлением, он не знал, что Джемс перешел советскую границу совершенно легально, через пограничный пункт, получив разрешение по афганскому паспорту как специалист-охотник. В документах значилось, что цель его поездки – охота на тигров в тугаях на Аму-Дарье. Из конспиративных соображений Джемс скрыл это.
«Он дурачит меня. Он обходится со мной как с дикарем», – подумал Иргаш, вставая.
Джемс понял, что и курбаши чем-то недоволен, как и Зайченко, но ему лень было исправлять свою ошибку. «В конце концов, какая ошибка? – подумал он. – Эти лилипуты-феодалы, эти косматые предатели из среды белых царских офицеров должны прислушиваться ко мне, а не я к ним».
Спектакль еще продолжался, когда Иргаш, Зайченко и Джемс покинули двор.
15
Зайченко жил в войлочном шатре, который назывался кибиткой. Там и назначили заседание. Иргаш, Зайченко и Джемс пошли по дороге, проложенной к ставке.
По случаю съезда гостей кишлак был переполнен.
Лошади приезжих гостей стояли как попало, где придется: одни у коновязей, другие возле кольев, третьи были просто стреножены, четвертые притянуты попарно головами к седлам. Тут же сновали басмачи. Некоторые из них, получив за обедом водку, перепились и теперь ругались друг с другом. Где-то перестреливались из револьверов. У чайханы дрались мальчишки. Наскакивали друг на друга большие лохматые собаки. Женщины, жившие в кишлаке, бранились между собой. Согласно обычаю, женщинам и собакам швырялись остатки пищи, поэтому как те, так и другие всегда были полуголодные.
Иргаш шел молча, точно он не слышал ни шума, ни визга, ни криков. Искоса наблюдая за Джемсом, он спросил Зайченко:
– Кто сегодня отвечает за порядок в стане?
– Насыров, – сообщил Зайченко.
– Позови его!
Зайченко приказал шедшему за ним ординарцу позвать Насырова. Сквозь толпу, точно пароль, пронесся крик: «Насыров, Насыров!»
Когда они подошли к черной войлочной, перетянутой белыми лентами куполообразной кибитке, Иргаш вытянулся и, не подымая глаз, сохраняя величественный вид, сказал Джемсу:
– Прошу извинить, если в нашем лагере мы встречаем знаменитого гостя не так, как подобает! – Затем Иргаш распахнул полог.
Джемс кивнул в ответ и первый вошел в кибитку.
Кроме стола, в ней помещались два табурета и походная раздвижная койка. Свеча стояла в бутылке. На койке лежали бинокль, пачка топографических карт и коробки револьверных патронов.
Взяв табурет, Джемс сел первым, не дожидаясь приглашения. Зайченко поймал усмешку Иргаша и очистил для него койку. Но Иргаш остался стоять, приложив правую руку к груди.
– Вы получили оружие? – спросил Джемс по-узбекски, обращаясь к Иргашу.
Иргаш молча склонил голову.
– Сколько?
– Через Памир вы перебросили нам сорок вьюков. Это все.
– Это стоит денег. Как вы думаете? – сказал Джемс.
Иргаш пожал плечами.
– Что же вами сделано?
Самолюбивый Иргаш взглянул на Зайченко и оставил кибитку. С него спрашивали отчет? Он не мог вынести этого.
Зайченко, кликнув своего ординарца Усмана, послал его в канцелярию за отчетом.
16
Походная канцелярия была заведена Зайченко еще в 1919 году, когда Иргаш объявил себя главнокомандующим всех кокандских басмаческих отрядов. Каждый вечер после занятий она вьючилась. Все ее имущество, пишущая машинка, бумаги аккуратно складывались в курджуны. На всякий случай канцелярия всегда была готова к перекочевке.
Сейчас она помещалась в маленькой сакле, стоявшей рядом с кибиткой Зайченко. Там работали двое: писец-узбек и заведующий, Иван Иванович Белуха, бывший счетовод термезской таможни, попавшийся на контрабанде и сбежавший от наказания.
Иван Иванович спешно готовил отчет. Он устал, замучился, и на его бабьем лице, с такими мелкими и неприметными чертами, как будто оно было выглажено утюгом, появилась испарина. Ему было жарко. Он скинул с плеч свой полосатый туркменский халат.
– Сожжено урожаю пшеницы… кукурузы и прочего на сумму… Также посевов хлопка… Также хлопка… тысяч пудов на сумму… – бормотал Иван Иванович, стараясь не спутаться, так как он одновременно работал и на счетах и на пишущей машинке. – Испорчено телефонного, телеграфного и прочего имущества связи на… Разрушено ирригационных сооружений протяжением… Вырезано скота… Угнано скота… голов… мелкого, крупного…
Версты, головы и рубли мелькали у него перед глазами. Он торопился, был голоден. У него сосало под ложечкой и накапливалась во рту слюна.
– Убито совработников… человек. Красноармейцев… Командиров… человек…
Ом отщелкивал многозначные цифры. Количества не поражали его. Он ведь т о л ь к о считал.
17
Когда Усман принес отчет, Зайченко, быстро у себя на колене перебрав листки, протянул их Джемсу:
– Это, так сказать, в черновом виде. Завтра все будет готово окончательно. Здесь еще неполная сводка.
Джемс просмотрел ее и, поджав губы, сказал:
– Мало!
– Видите ли, – проговорил Зайченко, обидевшись, – если вы приехали сюда как инспектирующий генерал, вы должны остаться довольны. Вас приняли именно так, как принимают генералов. Обед, концерт. Чего же вам еще? Если же вас интересуют суть дела и цифры, то должен вам заявить, что азиаты работают на вас почти даром. Будем откровенны, как европеец с европейцем!
Джемс повысил голос:
– То есть как это почти даром? Война здесь приносит доход, и мы даем эту возможность, снабжая вас оружием.
– Страна разорена. То есть разорили ее мы. Дохода нет.
– Но советская власть есть! – возразил Джемс.
Зайченко покачал головой:
– Сколько столетий ваша разведка борется за этот край? Надеюсь, вы это знаете лучше меня?
Джемс смолчал, только губы его искривились.
– Сколько голов, своих и чужих, англичане оставили здесь? Неужели вы еще не научились ждать и надеяться?
Джемс опять смолчал.
– Здесь нельзя работать с уверенностью в результате. Здесь надо надеяться на случай, – продолжал Зайченко. – Здесь все случайно, как папа и мама.
Джемс не улыбнулся.
– Мы не выбираем родителей, – сухо ответил он. – Мы выбираем наших служащих.
– Ваши служащие тоже не родились с мыслью об Азии! Разве вас не втянуло сюда, как воздушный поток втягивает в себя песчинку? Разве вам все известно? Разве вы все предусмотрели?
– Не понимаю, о чем вы говорите? Яснее отвечайте на мой вопрос! сурово, но в то же время безразлично сказал Джемс.
Зайченко обозлился. Он достал из-под подушки портфель, порылся в нем и вытащил документ, напечатанный на плотной синей бумаге. Это была копия договора, заключенного представителями бухарского эмира с военным атташе английского генерального консульства в Мешеде. Договор состоял из восемнадцати параграфов.
Содержание его сводилось к следующему: англичане обязываются оказывать помощь в деле низвержения советской власти в Бухаре – взамен этого эмир предоставляет им на будущее право влияния и руководства.
– Даже бухарскую армию вы хотите забрать в свои руки. Не так ли, согласно этого пункта? – сказал Зайченко, ткнув пальцем в бумагу. – Даже Самарканд вы присоединили к Бухаре? Этот договор предусматривает даже способ управления новой провинцией. Договор, очевидно, дело ваших рук? В Афганистане вы тоже рветесь к власти, к влиянию. И думаете: «Мы своего добьемся, мы победим». Это ошибка. Это блеф. Это глупость. И этой вашей глупостью прекрасно воспользовались большевики. – Зайченко спрятал документ в портфель. – Вы не предусмотрели, что об этом документе могут узнать они? Они узнали. Теперь я выражаюсь ясно? Ну, так и я, работая на вас, не могу всего предусмотреть. Учтите, в каких условиях я работаю и в каких вы! Я, очевидно, так и погибну в этой дыре, а вы здесь не задержитесь. Теперь все вам ясно, не так ли?
Джемс не удостоил Зайченко ответом, но Зайченко не унимался:
– Вы работаете как «герой»? Это ваша «историческая задача»? Не так ли? – сказал он, издеваясь над Джемсом. – Если вы «честный человек», – а я не сомневаюсь в этом, – вы работаете для вашей «истории»? Не так ли? Я же работаю из-за денег. Я наемник! И даже без вдохновения! У меня нет никакой исторической задачи. Поэтому у меня более спокойное отношение к вопросу. Я больше вас понимаю, что здесь надо делать. Мой мозг не затуманен никакими посторонними идеями в этой игре, кроме личного расчета. Шесть лет крови убедили меня в том, что такая борьба бесполезна. Энвер-паша, которого вы перебросили сюда к нам на помощь, погиб. Кстати, был ли он действительно Энвер-пашой? Ведь тот Энвер-паша был питомцем германского генерального штаба. Я не ошибаюсь? Я так слыхал еще на службе в русской армии. Как же вы с ним поладили? Впрочем, дело не в этом. Вернемся к нашим баранам, как говорят французы. Много видных курбаши сдаются. Отряды тают. Население против нас. Красная Армия – это больше чем армия, это идея. Отправьте сюда еще сорок тюков оружия – оно будет захвачено Красной Армией…
– Не агитируйте меня! Я тоже читаю советские газеты, – насмешливо перебил его Джемс.
– Очень рад за вас, – с раздражением сказал Зайченко. – Но вы их, очевидно, плохо понимаете. А мне помогает их понимать опыт. Я дошел до многого своим личным опытом. Значит, это правда. Я не отвергаю сегодняшнего способа борьбы, пусть существует диверсия! Но это мелочь, игрушки. Надо бросить силы в политику. А вы лишь калечите ноги!
Джемс улыбнулся. «Дурак! Кого учишь?» – подумал он.
Теперь его смешил этот поручик. Но Зайченко в запальчивости уже ничего не замечал.
– Вы подписываете прежде времени эти бумажки, которые нас только компрометируют, – продолжал он. – Если ваш штаб о чем-нибудь думает, так пусть он думает и об этом! Так вот, предложите ему мои услуги в этом направлении. Я могу быть полезным, вы это знаете по моей работе за эти годы.
– Хорошо. Я подумаю… Между прочим, я хочу предупредить вас… Вы не переставая, на разные лады твердите мне: «Англия то… Англия это…» Ошибка! Так нельзя, мой дорогой. Прежде всего это неверно, это все ваши фантазии. И откуда вы можете знать, на кого я работаю? Я работаю совсем не на Англию. Клянусь вам, как офицер. А на кого, это уже мое личное дело. Что вам известно обо мне? Ничего. Поэтому позвольте дать вам дружеский и в то же время официальный, служебный совет: побольше дисциплины, поменьше болтовни! Англия уже не та держава… – как бы случайно проговорился Джемс, немедленно подавил свою улыбку и продолжал строго и серьезно: Если вы желаете, чтобы наша связь продолжалась, вы знаете только меня… Больше вы ничего не знаете… И не имеете права знать. Понятно вам это? Или нет? Если же будете рассуждать и заниматься болтовней всякого рода, я поступлю с вами по-иному… И это, надеюсь, вам понятно?
Зайченко смутился. Он опустил глаза и сказал нехотя, с зевком:
– Вы же сами наболтали мне, что были офицером англо-индийской армии…
– Ну и что? Мало ли кем я был? Вы тоже были офицером русской армии, а кто вы теперь? «Кто вам целует пальцы?» – Джемс тут рассмеялся и добавил: – Вам надоело работать на Иргаша?
– Нет, – резко ответил Зайченко. – Мне надоел бандитизм.
– У вас есть какой-нибудь план?
– Да.
– Какой?
– План сдачи шаек. Это успокоит нервы большевиков. А мы займемся другим.
– Хорошо, – коротко сказал Джемс. – Отложим решение до утра! «Если у Иргаша заговорили о сдаче, значит положение угрожающее», – подумал он.
Они вышли из кибитки. Джемс молчал. Этот маленький однорукий офицер сейчас удивлял его, и он решил ему задать вопрос:
– Может быть, вы богаты, составили здесь состояние? Может быть, вы действительно хотите отдохнуть?
– Мне не от чего отдыхать! Я мог бы работать двадцать часов в сутки. Но то, чем я здесь занимаюсь, – это не работа.
На вопрос о состоянии Зайченко ничего не ответил. Джемс догадался, что слова его о работе из-за денег были только фразой. Действительно, деньги не интересовали Зайченко. Он не знал, что с ними делать. Их некуда было тратить. Бежать за рубеж и жить там на проценты – его не увлекало.
Он наполнял жизнь кровью, убийствами и несчастьями, он только регистрировал это и скучал от однообразия. Он презирал всех и не мог никому сказать об этом. Он любил выстрелы и боялся смерти и ненавидел все на свете, даже себя.
