Текст книги "Туркестанские повести"
Автор книги: Николай Борискин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)
Глава двадцатая
Бросок был великолепным – сильным и точным. Потехин, он же Блэк, почувствовал это по тонкому свисту стали, по тому, как Жук, настигнутый обоюдоострым лезвием финки, на мгновение застыл, затем, сделав по инерции несколько шагов, рухнул вниз лицом. Да, черт возьми, есть еще силенка у Эдвина, и удар его неотразим.
Подойдя к распластанному в пыли парню, Блэк взял его за воротник пиджака, стащил вниз и несколько раз окунул головой в арык.
– Так-то вернее…
Теперь надо было спешить к месту последней встречи с Джесси Улворд. Он уже был далеко от мостика и шалаша, когда пугливая мысль остановила его: «Финка… Не вытащил финку, старый болван!» И Блэк, задыхаясь, бормоча страшные ругательства, бросился назад. Вот уже неясными очертаниями темнеет бывшее жилье Митяя, в тусклом зеркале арыка полощется желтый язык луны. А вот и мостик, за которым лежит мертвец.
Запаленно дыша, Блэк спустился к воде и остолбенел: Жука не было… Прошел влево-вправо, вгляделся в арык – Митяя нигде не было.
– Что за дьявольщина?! – Блэк почувствовал, как помимо его воли стучат, приплясывают зубы, хотя ему было жарко. – Неужто и мертвые поднимаются? Догнать, догнать!..
Он побежал к шоссе, скорее угадывая, чем явственно различая темные пятна крови.
«Неужели дополз? – с ужасом думал Эдвин Блэк. – Дополз, и его подобрали…» Очумело озираясь, не разбирая дороги, спотыкаясь о камни и цепляясь за выбоины, он спешил.
Шоссе… Никого. Вот последний след крови. Вмятина от автомобильного протектора у самой обочины. «Подобрали! Митяя подобрали…» Блэк чуть не взвыл от досады.
Он постоял, вслушиваясь в тишину. Потом ударил себя по виску. Раз. Еще раз. «Идиот! Непроходимый идиот. Упустил! Кого упустил? Сосунка. Да за это…» Он не знал, какую кару наложить на себя. И стоял, тихо скуля, как бездомный пес.
Где-то далеко блеснул отсвет фары. Блэк мгновенно съежился и метнулся в какие-то жидкие придорожные кусты. Оттуда он выходил уже с палочкой, с приклеенной бородой, в длинном халате и тюбетейке. Его трудно было отличить от местного жителя.
Миновав хлопчатник и немного углубившись в песчаник, Блэк снова остановился и услышал нарастающий гул турбин. «Началось, – выдохнул он накопившуюся тревогу. – Наконец-то!» И уже шагом направился к месту встречи с Джесси.
Назначенное время истекло, а Улворд почему-то не было. Здесь, именно у этого саксаула, ей следовало ждать. Терпеливо ждать его прихода. Еще не веря себе, Блэк обошел развесистый куст. «Неужели не успела? Или задержал кто-нибудь?.. Впрочем, несколько минут можно подождать».
Он прилег под низко склоненными ветвями пустынного дерева, вытянул онемевшие ноги и стал вслушиваться в ночные шорохи. Вот-вот подойдет Джесси…
Но Улворд не приходила. Эдвин Блэк попытался представить, к чему приведет ее безнадежное опоздание, и ему стало страшно. Он приник ухом к земле и прислушался. Шагов не было слышно. Резидент посмотрел на часы и скверно выругался. Было без пятнадцати три. Затем он снова припал ухом к земле, затаив дыхание. Нет, не слышно шагов, черт бы побрал эту Джесси. Ждать больше нельзя. Что же делать?
После недолгого, но мучительного раздумья он вскочил и, буркнув проклятье, заторопился к Старому колодцу. Теперь уже ясно: Улворд не будет. Значит, есть какая-то тайна, неведомая ему. Тайна и опасность. «Быстрее, быстрее! – подгонял он самого себя. – Дьявол с ней, с Джесси. Не смогла прийти, пусть выкручивается, как умеет. А мне надо улететь, во что бы то ни стало улететь. Там поймут, я все объясню, почему так получилось…»
Истерзанные жесткой колючкой, утомленные быстрой ходьбой ноги едва несли грузное тело Блэка. Ему страшно хотелось упасть меж барханами и хоть немного отдохнуть, освежиться прохладой. Но он даже не останавливался, не замедлял шага. Надежда на спасение безжалостно гнала его в пустыню: приближалось время посадки вертолета…
Совершенно измученный, он увидел наконец знакомые очертания колодца. Обрадовался и одновременно насторожился: слышен ли гул турбин? Уловив отдаленное гудение, он успокоился, присел на камень и стал неотрывно смотреть в южный сектор неба, откуда должен появиться его крылатый спаситель.
Вслед за Умаровым в воздух поднялись еще три истребителя. Первая четверка скоро должна заходить на посадку.
«Восемь самолетов – восемь отметок от них, – деловито рассуждает Виктор Петров, внимательно всматриваясь в зелено-голубой экран своего радиолокатора. – Восемь, ровно восемь отметок плавают, как сказочные золотые рыбки. И никто их не видит, кроме меня».
Иногда изображение на экране начинало мельтешить, и тогда он осторожно вращал пластмассовый регулятор настройки, добиваясь четкости изображения. Вместо восьми отметок порой появлялось еще несколько, и снова оператор настораживался, напрягал зрение, забывал абсолютно обо всем, кроме этих дополнительных «рыбешек». Успокаивался он только тогда, когда исчезали помехи и на экране снова оставалось восемь светлячков.
«В небе темно, а моему волшебному зеркалу хоть бы что. Все видит! – восхищался Виктор. – Восемь «рыбешек». Раз, два… пять… восемь… Восемь… семь… пять… три… одна и… еще одна. Еще? Откуда она?..» Оператор присмотрелся: не «местник» ли? Нет, не похоже. Крутнул регулятор настройки. Девятая «рыбешка» не пропадала.
– Что такое?! – не на шутку встревожился Петров. – Не пропадает…
Помедлив несколько секунд и твердо убедившись в устойчивости девятой отметки, ефрейтор доложил на стартовый командный пункт:
– В квадрате… появилась неизвестная цель!
На запрос новая цель не ответила. Стало ясно: это чужак.
– Кто ближе всех к нарушителю? – спросил заместитель Плитова.
– Лейтенант Умаров, – ответил Алексей Карпенко.
Да, по счастливому совпадению, Камил был ближе всех.
– Наводите! – приказал руководитель учений. – А я сейчас доложу генералу…
Манохин немедленно сообщил Камилу:
– «Двести шестьдесят пятый», в вашей зоне нарушитель воздушной границы. Слушайте мою команду!
– Вас понял! Сообщите координаты.
– Разворот влево, курс…
Второй штурман наведения приказал четверке истребителей, заходившей на посадку, поспешить с приземлением, а трех командиров экипажей, выполнявших заранее поставленную задачу, срочно переориентировал в связи с осложнением обстановки в воздухе.
…Только на одно мгновение обожгла Камила мысль о памятном неудачном перехвате. И это воспоминание зарядило его такой ненавистью к воздушному диверсанту, которой бы хватило сейчас на многих летчиков, не испытавших того, что испытал он, Камил…
– Удаление цели – тридцать, – информирует начальник смены командного пункта.
Сверхзвуковая стрела, послушная воле Умарова, идет на сближение с врагом. Камил хорошо помнит советы генерала: наблюдая за отметкой от цели, нельзя забывать о пилотажных приборах; забудешь – нарушишь режим полета, машина может войти в разворот или накрениться, и отметка от цели исчезнет. Лейтенант помнит об этом. Об этом нельзя забывать…
Камил заметил на экране индикатора всплеск. Это отметка от вражеской машины. По контрастной засветке определил направление ее полета.
«Спокойно, – охлаждал себя Умаров, – спокойно».
Еще секунда – и враг захвачен в прицел.
– Атакую! – услышали все, кто находился на стартовом командном пункте.
Офицеры и солдаты замерли в ожидании. Теперь они уже ничем не могут помочь летчику, бросившему свою стрелу на цель…
Гул турбин доходил до Блэка как бы растворенным в пространстве. Сюда, к Старому колодцу, самолеты не приближались: нечего им было здесь делать. Это знал Блэк. Больше всего на свете ему хотелось сейчас услышать рокот не с севера, а с юга, откуда он с таким нетерпением ожидал спасительную машину. Звук ее двигателя, шелестящий, вкрадчивый, он бы сразу отличил от пронзительного, с посвистом, металлического дисканта советского истребителя.
Авиатор поднялся, снова заныли ноги. Боль прошла по всему телу, и он сморщился от непривычного ощущения недомогания. Часы показывали двадцать пять минут четвертого.
«Скорее! Скорее! – мысленно торопил он своего невидимого спасителя. – Остается пять минут. Всего пять минут…»
Все плотнее сгущались тучи, начал накрапывать дождь. От легкого озноба Эдвин Блэк передергивал плечами. Но сердце радовалось – погода помогала ему. В такой кромешной тьме сам черт ничего не заметит.
Гул начал нарастать, будто зона действия самолетов сдвинулась ближе к южной границе. В чем дело? Он вслушался в раздвоенный звук. Его смутило, что рокотал не один двигатель, а два. Тот, властный, пронзительно-резкий, сверлил небо над пустыней с севера на юг. А шелестящий, вкрадчивый пробивался с юга на север. «Что же это такое? – холодея, прошептал Блэк. – Неужели обнаружили?! Нет, он прорвется! Низом пройдет…»
Какое-то время звуковые волны шли навстречу друг другу на разных высотах: северная – выше, южная – ниже. Но вот верхняя резко изменила направление, ринулась вниз. Блэку показалось, что эта стремительная волна пронеслась над его головой и опрокинула, заглушила шелестящий, вкрадчивый звук, на который он возлагал свою последнюю надежду.
– Нет, нет! – не доверяя самому себе, шептал Авиатор. – Это слуховые галлюцинации. Нервы, черт возьми…
И шепот застрял в пересохшем горле. Кто-то неведомый сдавил адамово яблоко. В темном небе полоснула желтая молния, затем послышался едва уловимый хруст, будто раздавили спелый грецкий орех. Вкрадчивый гул двигателя оборвался. Вниз полетели рваные языки пламени…
Остался лишь один рокот – властный, хозяйский, с озорным посвистом. Но Блэк уже не слышал его. Он опустился на шершавый, изъеденный временем камень и слился с ним в своей безысходной неподвижности: некого было ждать, некуда идти, не на что надеяться.
И мысли тоже были какими-то каменными, почти неподвижными. Да и о чем думать? Вспоминать прошлое нет сил, будущее же ему представлялось непроглядно мрачным. Нет у него завтрашнего дня, как не стало шашлычника Потехина.
Эдвин Блэк облокотился о колени, уткнулся подбородком в ладони. Вместо гладко выбритой кожи ощутил жесткие волосы. Борода? Ну конечно же. Он сам наклеил ее, прячась в придорожном кустарнике. Теперь она не нужна, и халат не нужен, и палка тоже. Один раз он уже встречался вот в таком виде с Нечаевым, и тот, разумеется, запомнил его. К черту бороду, к черту! Блэк с остервенением сорвал ее с лица и бросил в шахту сухого колодца. За ней полетели палка, халат.
Теперь уже не стало и Чернобородого, только Эдвин Блэк еще существует неизвестно для чего. Для чего, действительно? Чтобы отдаться в руки чекистов, которые напомнят ему многое, очень многое: покушение на агронома Анарбаеву и сезонного рабочего Жука, отравленные продукты, историю с Умаровым…
«Да, они все припомнят, – стиснув ладонями ноющие виски, повторил про себя резидент. – А если, упаси господи, докопаются и до того случая, о котором и сам начал позабывать, тогда…»
Когда-то Эдвин Блэк был не Блэком, а Махмудом Рахманкулиным. Однополчане называли его по-русски – Михаилом. Из училища в часть прибыл он сержантом. В этом звании и застала его война.
С базового аэродрома полк перелетел на прифронтовую площадку, откуда истребители поднимались на перехват немецких самолетов.
Во время отражения одного из налетов фашистских бомбардировщиков на Москву погиб старший сержант Умаров – однокашник Рахманкулина по авиационной школе. Он был сбит потому, что его не прикрыл ведомый – Махмуд.
Гибель Азиза Умарова, полкового любимца, веселого, общительного парня, осталась тайной для всех. Виновник случившегося – Рахманкулин – не нашел в себе мужества признаться в своем малодушии, побоялся ответственности. Но смерть друга все больше угнетала его.
– Что с тобой, Михаил? – участливо спрашивали однополчане. – Уж не заболел ли?
Пряча глаза, он отнекивался, хотя и в самом деле был болен. Червоточина на совести не давала ему покоя. Червь этот разъедал душу все сильнее. Но, солгав однажды, Рахманкулин уже не мог заставить себя рассказать командиру всю правду.
Боязнь разоблачения сделала его замкнутым и настороженным. Ему стало казаться, что однополчане давно догадываются о причине перемены в его поведении, они ждут только, чтобы он сам рассказал обо всем.
Трусость, как болото, засасывала Рахманкулина все глубже. «А вдруг и меня бросит ведущий в минуту опасности?» – с тревогой думал он перед каждым боевым вылетом. Поэтому и в воздухе он теперь заботился прежде всего о самосохранении. «Буду сам себе щитом», – решил летчик.
Однажды Рахманкулин в паре с командиром звена вылетел на разведку. Они встретились с четырьмя вражескими истребителями.
– Миша, атакую, прикрой! – подал команду ведущий и устремился на «мессершмиттов».
Рахманкулин инстинктивно бросил свою машину вслед за командирской, но уже через несколько секунд его опалила мысль: «А вдруг собьют? Их же четверо…» И животный страх, подобно быстродействующему яду, сразу же парализовал его волю. Ведомый шарахнулся в сторону. Когда же пришел в себя, увидел: «чайка» командира пылающим факелом несется к земле.
А «мессы» тем временем развернулись и ринулись в погоню за Рахманкулиным. Километрах в тридцати от аэродрома они все-таки настигли его и открыли огонь. Несдобровать бы сержанту, если бы поблизости не оказалось звено однополчан, которое шло на боевое задание…
Рахманкулина вызвали в штаб полка.
– При каких обстоятельствах погиб командир звена? – строго спросили его.
Сержант срывающимся голосом стал оправдываться: мол, силы были неравными, а ведущий якобы поторопился с атакой и оторвался от него.
– Меня тоже могли сбить, – доказывал он. – Посмотрите, сколько в машине пробоин.
– Хорошо, разберемся, – спокойно сказал командир полка и, обернувшись к начальнику штаба, распорядился: – Свяжитесь с нашим пунктом наведения и с НП стрелковой дивизии. С переднего края должны были видеть этот бой.
В тот же момент раздался пронзительный телефонный звонок. Трубку взял начальник штаба.
– Слушаю… Всех имеющихся летчиков?.. Есть, товарищ генерал!
Это был приказ о вылете по тревоге.
– Идите, сержант, – сказал командир полка. – Закончим беседу позже.
Пробоины в машине Рахманкулина были уже заделаны, и сержант снова поднялся в воздух в составе шестерки. Мрачные мысли мешали ему сосредоточиться, сковывали движения. Что он скажет в свое оправдание, если пункт наведения и наземные наблюдательные посты дадут точную справку о его поведении в предыдущем воздушном бою? Тут уж ему не удастся вывернуться.
Сильный огонь зенитной артиллерии противника оборвал ход мыслей сержанта. Серые шапки разрывов появились совсем рядом.
– Внимательней следите друг за другом! – услышал Рахманкулин голос командира шестерки.
Но сержант не намерен был следить за другими. Он думал и заботился только о себе.
Когда загорелся самолет, шедший слева, Рахманкулин резко заложил правый вираж, чтобы как можно быстрее выскочить из зоны обстрела… Но, как нередко бывает с трусами, они, спасая свою шкуру, попадают из огня в полымя. Оторвавшись от группы, сержант сразу напоролся на снаряд вражеской зенитки. Его машина вспыхнула. Оставался один выход – прыгать с парашютом. Открыв судорожными движениями фонарь кабины, он выбросился за борт…
Трус не думал, на чьей территории он приземлится. Его занимало лишь одно: во что бы то ни стало остаться живым.
Едва коснувшись ногами земли, Рахманкулин услышал злобный гортанный окрик:
– Хенде хох!
Раздавленный страхом, он поднял дрожащие руки, еще не совсем сознавая трагедию случившегося. «Только бы сейчас обошлось… Только бы не пристрелили…» – вертелась в голове мелкая мыслишка.
Допрос проходил без побоев. Бьют обычно упорных, «железных», а этот слизняк сам, без всякого нажима, выложил все, что знал. Его сговорчивость враги оценили – сразу же отправили в свой глубокий тыл, на запад.
…Нет, не стоит Махмуду Рахманкулину копаться в своей памяти: слишком мерзким путем получил он право на жизнь, слишком подлым было все его существование. Тот памятный прыжок с парашютом стал и тяжелым моральным падением.
Ему казалось, что он почти забыл обо всем, что было перед тем, как он стал Эдвином Блэком. Но оказывается, вычеркнуть это из памяти невозможно.
«О черт! – скрипнул зубами Блэк. – Что же делать? Не отдаваться же в руки чекистам?! Ни за что! В крайнем случае приму яд или пущу пулю в лоб… Но и они дорого заплатят за мою смерть. Очень дорого!»
Оцепенелость проходила, апатия мысли сменилась лихорадочным поиском возможностей для спасения. Рахманкулин вскочил на ноги и начал затравленно озираться. Барханы – укрытие ненадежное. Что же еще есть в этой проклятой пустыне? Камни! Их было много у Старого колодца.
«Паникер! Склеротик! Безмозглый осел! – поносил себя Авиатор, принимаясь с упорством одержимого ворочать каменные глыбы. – Да в такой крепости… Пусть попробуют подойти!»
Вертолет подлетал к Старому колодцу. На его борту находились майор Нечаев, капитан Долгов и лейтенант Майков.
– Как будем брать? – в который раз проверяя оружие, спросил Володя. Глаза его возбужденно горели.
– Обстановка подскажет, – спокойно ответил майор. – Во всяком случае, резидент более полезен будет живой.
– А может, оружие и вообще не понадобится, – загадочно произнес Михаил Долгов и посмотрел в иллюминатор. – Кажется, мы у цели.
В тот же момент пилот включил сигнальную лампочку и начал отвесный спуск. Нечаев, пристально вглядывавшийся в развалины колодца, сказал своим спутникам:
– Смотрите-ка, забаррикадировался. Видимо, будет сопротивляться.
Офицеры увидели круговое сооружение из камней со своеобразными щелями-бойницами с разных сторон. Припав к одной из глыб, Рахманкулин следил за вертолетом.
Не отрываясь от иллюминатора, майор продолжал говорить:
– Да, будет сопротивляться отчаянно, до последнего патрона. Или до последней бомбы. Вы видели новейшие образцы? Похожи на металлические шары детского биллиарда. Негромоздки, но взрываются на сотни мельчайших осколков…
Метрах в пятидесяти от земли вертолет завис. Сигнальная лампочка замигала: «Что делать?»
– Что делать? – как бы переспросил Нечаев. – Вы помните, Михаил Петрович, тот случай, когда пограничники задержали нарушителя на реке, скованной льдом?
– Да, случай оригинальный, – отозвался капитан. – Пилот направил мощный воздушный поток на диверсанта, сбил его с ног и не давал подняться до тех пор, пока тот не оказался в надежных руках.
– Здорово! – воскликнул Владимир Майков. – Жаль, что внизу не лед, а то бы и мы попробовали такой же способ.
– А ведь это идея, Николай Иванович, – проговорил Долгов. – Песком его, песком!
– К тому и речь вел, – подчеркнул майор. – Значит, договоримся так: вы, Михаил Петрович, остаетесь на борту, а мы с Володей спустимся туда.
– Не лучше ли втроем? – спросил капитан.
– Справимся, – заверил Нечаев. – Вы только погуще пылите.
По внутреннему переговорному устройству майор отдал пилоту необходимые указания, и вертолет, описав со снижением полукруг над Старым колодцем, завис возле каменного укрытия Блэка. Двигатель взревел во всю мощь, и вскоре внизу уже ничего нельзя было различить в яростном буйстве песчаной круговерти. Потом пилот сбавил обороты двигателя.
– Майков, за мной! – услышал лейтенант голос Нечаева и вслед за майором начал спускаться на землю по висячей лестнице.
Едва офицеры почувствовали под ногами твердую опору, как желто-серый смерч начал неистовствовать с новой силой.
Долгов, наблюдавший с борта за товарищами, лишь мельком увидел майора и лейтенанта. Нырнув в косматые клубы пыли с разных сторон, они тотчас же исчезли, словно привидения.
Минуты, в течение которых капитан ожидал сигнала от чекистов, показались ему бесконечно долгими. Он уже хотел спуститься на помощь друзьям, когда наконец над пышным песчаным облаком всплеснулся росчерк зеленой ракеты.
Вертолет приземлился.
Открыв бортовой люк, капитан легко спрыгнул на землю. Неподалеку тяжело двигались два силуэта с какой-то ношей. Долгов поспешил навстречу.
– Все в порядке! – услыхал он мальчишески звонкий голос Майкова. – Только обезумел от песка, сволочь, кусаться начал.
Лица майора и лейтенанта настолько пропылились, что их нельзя было различить. Ношей оказался связанный по рукам и ногам Авиатор.
Когда поднялись на борт, Нечаев глухо рассмеялся:
– Он не тебя хотел укусить, Володя, а перегрызть свои вены, – и майор показал на обезображенные руки Авиатора повыше кистей. – Надо перевязать, а то кровью может изойти.
– Оружие и яд отобрали? – спросил капитан.
– Здесь. – Майор хлопнул по своему карману и посмотрел на тяжело дышавшего резидента. – Не до них ему было в этом песчаном аду.
Винтокрылый «Ми» поднялся над Старым колодцем и взял курс на север.
