Текст книги "Туркестанские повести"
Автор книги: Николай Борискин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
Глава шестая
Нечаева разбудил в песчановской гостинице для офицеров телефонный звонок. Привыкший к подобным неожиданностям, майор, торопливо протянув руку к тумбочке, на которой стоял аппарат, поднял трубку:
– Слушаю.
Передавали, вероятно, что-то очень важное, потому что он спешно ответил:
– Сейчас приеду.
Машина умчалась в ночь. Сидя за рулем, Николай Иванович с удовлетворением думал: «Хорошо действуют. Вчера дал задание – сегодня уже первый сигнал. Интересно, что это за сигнал? Его ждут все…»
Ночная прохлада освежила голову, лицо, грудь. Сна как не бывало. Нечаев потер лоб, вернее, то его место, где немного беспокоил шрам. Это след финки. Недели три валялся майор в госпитале после удара Черной Бороды… Ловкий и сильный, дьявол, был. «Был, – криво усмехнулся Нечаев. – Он и есть. Ускользнул, сволочь. Впрочем, я сам виноват», – отмахнулся майор от неприятной мысли.
Вскоре ГАЗ-69 подъехал к трехэтажному дому. Через минуту, как условились, вышел командир полка. Он застегнул на ходу плащ и открыл дверцу газика.
Машина круто развернулась и ринулась вдоль шоссе.
– Расскажи, как и когда это случилось, – попросил командир полка.
– Мгновенный радиосеанс, похожий на выстрел или эфирный всплеск, был засечен в двадцать два тридцать…
– Не может быть! – удивленно поднял густые брови Орлов. – Это же…
– Да, – уточнил майор, – во время начала ваших ночных полетов. Координаты передатчика – 03-45. Шифр чрезвычайно сложный.
– Так, так! И что же?
– Пока ничего… Боюсь, придется обращаться к полковнику Скворцову. А время не ждет, – с тревогой в голосе произнес Нечаев.
– Может, здесь, на месте, справитесь?
– Сделаем все, что в наших силах. Минут через сорок машина остановилась. Кто-то властно потребовал:
– Пароль? Майор ответил.
…При сильном свете электролампы Нечаев читал приготовленный для него текст полураскодированной радиограммы:
«2. Расчетной. Порядок. 15».
– Не очень-то прозрачно, – вздохнул Орлов.
– Нет, это уже многое, – возразил майор.
– Установить бы пеленгацию, Николай Иванович.
– Уже установлена.
– Вот как! Молодцы.
Нечаев усмехнулся:
– Не все, однако, такого мнения о нас. Вот и этот «2. Расчетной…»
Они поговорили еще несколько минут.
– Ну что ж, Николай Иванович, – подполковник посмотрел на часы. – Ты здесь остаешься? Хорошо. А я поеду восвояси. К вечеру созвонимся.
Возвращаясь в полк в одиночестве, Орлов – он научился водить машину еще в академии – некоторое время думал о разговоре с Нечаевым, о хлопотах, вызванных чрезвычайным происшествием на краю Золотой пустыни. Потом его мысли переключились на генерала Плитова.
– Досадует старик, – проговорил Орлов вслух.
Газик глотал около полутора километров в минуту, однако командиру полка казалось, что он почти не движется. Сказывалась привычка к огромным скоростям. Ровное, монотонное журчание мотора навевало дремоту. Подполковник тряхнул головой и открыл лобовое стекло.
«Да, о чем я? А-а… Досадует Плитов. И еще: опасается, не оскандалились бы с учением. Нет, не должно быть этого, не подведем». Перед мысленным взором Орлова всплыла картина вчерашних полетов. Вернее, нынешних – ночных.
Третья эскадрилья – подразделение молодых. Ничего, хваткие ребята эти комсомольцы. Давно ли, кажется, еще с инструкторами летали, а гляди, уже ночными полетами начали овладевать. Правда, не все отшлифовано. Взять хотя бы лейтенанта Федина. На первых порах что ни посадка, то перелет. В чем дело? Стали разбираться. Оказывается, поздно начинал уменьшать обороты двигателя, делал все, как на прежнем, менее совершенном типе самолета.
«Прав генерал, – подумал Орлов о Плитове. – Психологический эффект сказывается даже вот в таком, казалось бы, незначительном элементе летной подготовки, как у Федина. Преодолел этот барьер – и сияет, будто именинник! Ах, Костя, Костя, мальчишка мой дорогой…»
Подполковник сам руководил полетами и теперь, вспоминая наиболее интересные, поучительные случаи, будто смотрел на них со стороны.
Есть в той же эскадрилье Саша Волков, ровесник Федина. Друзья – водой не разольешь. Тоже неплохо слетал. А накануне такое отмочил, что Костя до сих пор подначивает: «Пожарник не нужен, Саш?..»
Выполняя задание, лейтенант Волков тревожно доложил Орлову на стартовый командный пункт:
– Горят лампочки… Лампочки горят!
– Какие?
– Пожар на самолете!
– Спокойнее. Проверьте температуру газов двигателя, – подал команду Орлов.
Лейтенант сообщил, что температура нормальная. Тогда командир полка передал на борт самолета:
– Переведите главный выключатель противопожарной системы в положение «Включено».
– Есть, перевести! – доложил Волков.
Секунд через двадцать снова команда:
– А теперь выключите.
Саша выключил и увидел, что лампочки не горят. Значит, «пожар» потушен.
– Ну что там? – спросил по радио Орлов.
Лейтенант отозвался:
– Все в порядке! – В голосе его слышалась радостная успокоенность.
Теперь третьей эскадрилье можно смело усложнять задачи: ночные полеты показали, что летчики избавились от «детских» ошибок. А вторая эскадрилья покрепче. Вчера ходила на стрельбу.
– Любопытнейшие факты! – Командир полка снова проговорил вслух и улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы.
В прошлом году, когда вторая только начала отрабатывать перехват в облаках и ночью, старший лейтенант Голиков «мандражил», как говорят летчики, острые на язык. Начинал стрельбу то с большой дистанции, как нынче Умаров, то со слишком малой. Конечно, дело непривычное. При сверхзвуковом полете в облаках, когда кругом ничего не видно, можно, если зазеваешься, и в цель врезаться. И бравада тут ни к чему. Но и бояться нечего: есть приборы, штурман наведения тоже есть. Однако есть-то есть, а с Леонидом Голиковым пришлось немало поработать, прежде чем он научился наносить по цели неотразимый ракетный удар. Заслуга в этом и командира звена, и комэска.
О себе Орлов почему-то не думал, хотя нити всей методической подготовки и воспитания летчиков сходились к нему – командиру части, единоначальнику…
А сегодня ночью вот что произошло (почему и улыбнулся Орлов, проговорив: «Любопытнейшие факты!»). Леонид Голиков вылетел на перехват маневрирующей мишени. Догоняя ее, старшему лейтенанту пришлось в развороте сделать такой крен, что самолет лег вниз кабиной. Но даже и в перевернутом положении летчик сумел нанести меткий ракетный удар. «Вот это выучка, вот это класс!» – ахали молодые. «Да, выучка, класс! – повторял сейчас Орлов. – Надо сказать Карпенко, чтобы организовал беседу Голикова со всеми, кто еще не имеет достаточного опыта боевой работы…»
За раздумьями о минувших полетах командир не заметил, как доехал до штаба полка. Новый день – новые заботы…
Рассвет снова застал полковника за рабочим столом. Скворцов отвлекся от папки с документами, задумался. «Ну как там, Николай Иванович?» – спросит он сейчас по телефону майора Нечаева. «Без перемен, Петр Ильич», – отзовется тот. Раздосадованный полковник стиснет в руке ни в чем не повинную эбонитовую трубку, но тут же, сдержав себя, мягко опустит ее на рычажок. «Ну как там, Петр Ильич?» – вместо утреннего приветствия скажет генерал Плитов. «Никаких признаков», – доложит Скворцов. Генерал молча положит трубку, а Петр Ильич долго еще будет находиться под впечатлением укоряющего вздоха, услышанного на другом конце провода.
Скворцов набрал номер:
– Лейтенант Майков? Здравствуйте. Да, я. Возьмите машину и съездите в Комитет госбезопасности, там получите пакет и привезете его мне. – Полковник не сказал Владимиру о содержании документа, хотя знал, что относится он к песчановскому делу.
Бегут секунды, закручиваясь в минуты. Минуты – уже заметный след времени – оставляют после себя нечто существенное: какое-то дело или намерение, сомнение или уверенность, досаду или удовлетворение. Одно такое «нечто существенное» уже свершилось: документ, который привезет Майков, можно назвать трещинкой в глыбе неизвестности, скрывающей иностранного агента. Теперь надо проследить все мельчайшие изгибы этой трещинки, подобрать к ней ключи…
– Разрешите? – прервал мысли Скворцова секретарь.
– Да.
– Информация из Песчаного.
– Ну-ка, ну-ка, интересно. – Полковник отодвинул стопку бумаг, над которой только что работал, и взял секретный бланк. – Вы идите, если будете нужны, позову.
Скворцов прочитал:
«Нам не полностью удалось расшифровать радиограмму неизвестного корреспондента. – Далее приводился ее текст. – Прошу указаний. Нечаев».
– Н-да-с, – Петр Ильич побарабанил по столу пальцами, – не полностью… Однако кое-что есть, и даже существенное, Николай свет Иваныч. Су-щест-вен-ное, – медленно, по слогам проговорил полковник, напряженно думая над истинным смыслом словесного ребуса:
«Два. Почему молчите? Связь первый, третий и последний обычные часы. Пятнадцать».
Не так уж вы плохо поработали там, в Песчаном. Но и нам есть над чем потрудиться.
Еще и еще раз вчитываясь в текст и повторяя его вполголоса, полковник искал разгадку этого ребуса, мучительно думал об агенте, о том, что ему уже удалось сделать, пока он, Скворцов, и его подчиненные ищут следы.
– Н-да-с, – повторил в раздумье Петр Ильич. – Один оставит след в жизни, другой наследит. Чем больше первый потрудится, тем меньше второй наделает беды… Итак, трудись, мечта, мой верный вол, я сам тружусь, и ты работай.
Лейтенант, посланный в КГБ, возвратился и передал пакет. Что было в нем, Майков не знал. Скворцов быстро вскрыл пакет. Из Центра сообщали:
«…По предположениям, в ваш район заброшен иностранный агент под кличкой Авиатор…»
Петр Ильич пока не счел нужным говорить об этом молодому офицеру. «Придет время, – рассуждал он, – скажу. А сейчас… сейчас надо решать, задачу с четырьмя (и четырьмя ли только?) неизвестными».
– Давайте-ка, друг мой, – сказал Скворцов, – подумаем вот над чем. – Он подал листок бумаги с информацией Нечаева. – Кто адресат? Почему молчит? Где он сейчас, если не отвечает на запрос? Что означают цифры «2» и «15», что такое «первый, третий и последний»? Слово за вами. – Полковник с любопытством посмотрел на Майкова своими голубоватыми с прищуром глазами и предложил ему сесть.
– «Два», «два», – повторял Володя, что-то колдуя на пальцах.
– Допустим, – помог ему полковник, – «два» – это буква «б». Что она может означать? Начало какого слова, близкого к тем предметам, той обстановке, которые окружают человека в Песчаном?
– Бухара…
– Далековато. И потом, почему сразу «бу»? Надо все делать последовательно. В данном случае, стало быть, следует начинать анализ с «ба».
Лейтенант пробежался по алфавиту:
– Б, в, г… и, к, л… п, ррр…
– Заело? – Полковник рассмеялся. Потом заметил всерьез: – Тут ведь и логика, лейтенант, нужна, не только механическая подстановка.
Повторяя букву «эр», Майков сказал:
– По логике может быть слово «бархан».
– Допустим. Ну и что же? – Петр Ильич внимательно посмотрел на Володю, поощряя первые шаги его несложной аналитики.
– Допустим, «Бархан», – это позывной сигнал радиостанции, – уже смелее произнес молодой офицер, – сигнал адресата, находящегося в энском направлении.
– Вполне возможно, – согласился Скворцов. – Дальше, дальше.
– Заинтересованное лицо обеспокоено отсутствием связи и пытается наладить ее, – развивал свою мысль Владимир.
– Будем считать, что все именно так и происходит, хотя это может быть лишь в идеальном случае, – улыбнулся полковник. – Так, значит…
– Значит, – подхватил лейтенант, – тому, кто находится в районе Песчаного, выход на связь пока затруднен.
– Продолжайте версию.
Майков говорил о предполагаемой периодичности радиопередач, ориентировочно называл их числа, связывая все это с подготовкой к предстоящим учениям. Слушая своего собеседника, Скворцов молчаливо кивал, то ли соглашаясь, то ли ожидая дальнейших доказательств. Иногда он прерывал Владимира, дополнял его аргументы или возражал ему. Не согласился и с предположением о порядке приема информации:
– «Бархан» не настолько глуп, чтобы идти на связь три раза в неделю. Такая периодичность недопустимо наивна. Следовательно?
– Следовательно, «Бархану» и его адресату известен какой-то интервал времени, в пределах которого и должны производиться передачи.
Скворцов согласился с этим доводом. Во всяком случае, он принимал его как один из многочисленных вариантов туманной пока комбинации.
– Что же касается «обычных часов», то они остаются неизвестными в квадрате. – Полковник тоже приготовился загибать пальцы. – Чтобы установить их, надо, во-первых, определить этот самый временной интервал и, во-вторых, организовать в районе Песчаного круглосуточную засечку.
Полковник пристально посмотрел на Майкова. Тот был весь внимание.
– Главное здесь – открыть тайну временного интервала, – продолжал Скворцов. – Допустим, что это – срок предстоящих учений… Значит, связь адресата с «Барханом» планируется на семнадцатое, девятнадцатое числа и на день подведения итогов… Что ж, лейтенант, – заключил он, – возьмем эту гипотезу за основу.
Отпустив Владимира, полковник погрузился в глубокое раздумье. «Версия. Так ли уж она верна, как обосновал ее лейтенант? И при чем тут лейтенант? Майков слишком молод, чтобы делать безошибочные выводы. За разработку плана предстоящих действий отвечаешь ты, Петр Ильич. А план этот, как тебе известно, должен быть обоснован, точно рассчитан, иначе не надейся на успех дела. Не надейся, – повторил он. – Тут, пожалуй, не обойтись без первичных материалов… Надо запросить их у Нечаева».
Приняв такое решение, полковник отдал необходимые распоряжения секретарю и вновь прочитал документ, присланный из Центра:
«…По предположениям, в ваш район заброшен иностранный агент под кличкой Авиатор. Примите необходимые меры…»
– Авиатор, – произнес вслух Скворцов, перебирая небольшую стопку бумаг, относящихся к событиям в Песчаном. – Допустим, что адресатом «Бархана» является Авиатор. Кто скрывается под этой личиной? Судя по условному наименованию, – специалист по авиации. Натренировался… Ну по-го-ди, по-го-ди! – Карандаш полковника забарабанил по настольному стеклу. – Сдернем с тебя таинственную маску, поглядим, что ты за птица…
Звонкой трелью залился телефон.
– Да… Добрый день! Почему добрый? Кое-что проясняется. Хорошо, обязательно проинформирую. Пеленгацию? И не думаю прекращать… Поисковую группу? Снял… И у вас новости? Непременно приеду.
Полковник положил трубку. «Так, еще одно «нечто существенное». Факты работают на нас, господин Авиатор, – мысленно пригрозил он агенту, пряча папку с документами в сейф. – На нас!»
Утренние треволнения немного улеглись, Петр Ильич даже попробовал петь.
– Тру-дись, мечта, мой вер-ный во-ол, – импровизировал он. Песня явно не получалась, но Скворцов, подбадривая сам себя и прислушиваясь к своему голосу, брал штурмом музыкальнее искусство. – Я сам тру-жусь, и ты ра-бо-о-тай…
Снова зазвонил телефон.
– Да. Анютка? Ты чего?.. Соскучилась? Сходила бы в парк Космонавтов. Одной не хочется? А ты знакомого прихвати… Неужели так ни с кем и не знакома? Вот беда… Ну ладно, все! Скоро приду. Что делаю? Пою… Не веришь? Вот слушай: …и ты рабо-о-тай… Ничего, не со слезой во взоре! Мужественная песня… Ладно, дочка, готовь ужин, потом сходим в кинотеатр.
Полковник положил трубку, но все еще как будто слышал голос дочери. Пришла из консерватории. Одна. Скучает. Надо бы больше уделять ей внимания, да и мать в отъезде. Но все недосуг. Впрочем, уже взрослая, скоро девятнадцать исполнится. Он, полковник Скворцов, в девятнадцать-то уже на Халхин-Голе воевал, обходился без родительской опеки. А все же. Что «все же», он так и не додумал, махнул рукой и снова переключился на служебные дела.
«Ну-с, что заставляет Авиатора, если песчановский агент и есть тот самый Авиатор, о котором получено предупреждение из Центра, – что его заставляет торопиться, вызывать «Бархан», напоминать о своем существовании? Какие-нибудь определенные сроки радиосообщений, заранее обусловленное задание? Все это пока неясно. Ясно одно: где-то притаился враг, и его надо срочно найти, чтобы предупредить нежелательные последствия».
Скворцов проверил, послан ли запрос Нечаеву на те материалы, которых ему так недостает, чтобы сделать окончательные выводы и доложить генералу Плитову, затем вышел из кабинета и направился домой. Но и шагая по тенистым аллеям авиационного городка, он продолжал думать все о том же.
Глава седьмая
Родион шел по дальней границе аэродрома, «прозванивал» линию связи – нет ли обрыва или другой какой неполадки. Важная, очень важная должность у Родиона – следить за исправностью проводки. Ничуть не хуже, чем у Виктора Петрова, хотя тот гордо бьет себя кулаком в грудь: «Локатор – глаза командира!» В следующий раз Кузькин удивит земляка сравнением: «Связь – это уши командира. То, что увидишь ты, Витек, на своем экране, надо еще передать в штаб или на КП. Попробуй-ка сделать это без меня, линейного надсмотрщика!..»
Нельзя сказать, чтобы в роте старшего лейтенанта Семкина Родион был лучшим солдатом из молодых. Нет. Однако он довольно в короткий срок освоил специальность линейного надсмотрщика, полюбил свое дело и неплохо справлялся с ним. Больше того, ему было не чуждо чувство хорошей служебной ревности, если можно так сказать. Убедившись, что ефрейтор Петров и в самом деле разработал принципиальную схему дистанционного управления радиолокационной станцией и что эту схему майор Манохин уже демонстрировал в действии, Родион призадумался.
На прошлом комсомольском собрании: Кузькин дал слово, что он тоже внесет свои рационализаторские предложения. Что это за предложения, он не сказал: то ли из-за скромности, то ли из-за того, что еще не продумал всех деталей своего усовершенствования.
– Очень хорошая инициатива, – похвалил Семкин.
Да, поддавшись, как говорят, общему порыву, Родион дал слово. А слово, известно, не воробей: вылетит – не поймаешь. Тут еще комсорг: «Ну смотри, Кузькин, не подкузьми!»
«Вот ч-черт, – качает Родион головой, – надо же было обещать на собрании. Лучше бы потихоньку: сделал – нате!»
Смурый, расстроенный, пришел он к Петрову и все выложил начистоту:
– Втянул ты меня в эти самые… рационализаторы… А что я могу? Ну, тесемки сделаю, чтобы связывать кабели в жгуты… Еще можно мешочки сшить на кабельные разъемы, чтобы не пылились, не ржавели. Но это же мелочь…
– Ладно, – сказал Виктор. – Ты мне помог, и я тебе идейку подброшу. Услуга за услугу. Есть у нас многожильные кабели в системе связи?
– Ну есть, – буркнул Родион.
– Обрывы бывают?
– Случаются.
– А как узнать, сколько жил оборвано?
– Известное дело, вскрывать надо.
– А если без вскрытия? Прибор такой сделать, а?
Кузькин загорелся:
– Тут есть над чем подумать. Может, для этого телефон приспособить? Спасибо, земляк, помаракую.
Вот они какие, дела солдатские!..
Мягко стелется под ногами зеленое покрывало, сотканное из множества тысяч хрупких, нежных стебельков. Островерхие, узорчатые, сплетаются они между собой в причудливое кружево разных оттенков. Здесь и купоросный настой, и морская вода, и столовый салат, и… Жаль, что не может больше Родион подобрать слов для определения замысловатых переливов этой веселой земной радуги.
Травяной мир удивительно богат всякой живностью. По своеобразным проспектам и улицам, площадям и бульварам, переулкам и тропинкам снует бойкое население. Вот поспешает куда-то хлопотливый муравей, ведя за собой целую колонну трудолюбивых собратьев; осоловело хлопает глазами шмель; приготовился к прыжку в микрокосмос длинноногий кузнечик; нарядным платьем манит кого-то бабочка-вертихвостка; отрабатывают высший пилотаж серебристые мотыльки…
Солдат остановился и чутко прислушался. Обитатели зеленой радуги поют! Тихие и звонкие, грустные и радостные, с припевом и без него, сливаются песни, словно ручейки в океан, в стройный хор, в единую симфонию, название которой никто не знает.
Где-то в конце Родионова маршрута зеленый покров земли сливается с прозрачной дымкой, опоясывающей горизонт. Чуть повыше дрожащего марева вытканы густовишневые, кумачовые, сиреневые соцветия зари. А над всем этим торжеством красок опрокинулось южное небо.
Почему же только сегодня распахнулась душа солдата и вобрала в себя всю красоту услышанного и увиденного? Разве у него были закрыты глаза и уши? Или мир был настолько скуп, что не являл перед Родионом своего бесконечного разнообразия? А может быть, рядовой Кузькин только один и видит эту щедрость природы? Ничего особенного в этом нет: вон там, у дороги, состоится сегодня первое в его жизни свидание…
Это было такой неожиданностью, когда дневальный, хитро подмигнув и кивнув стриженой головой в сторону телефона, коротко бросил:
– Тебя. Пичуга какая-то, «товарищ Кузькин»…
Повернувшись к дневальному спиной и спрятав трубку в ладонях, Родион, покрасневший от смущения, слушал звенящий колокольчик: «Витя? У третьего километра, возле дороги, в девять вечера. Жду…»
Звонок Вероники позвал Родиона как раз в то время, когда он хотел пойти к старшему лейтенанту Семкину, чтобы посоветоваться по важному вопросу. Кузькин уже был близок к решению принципиальной схемы того прибора, о котором говорил с ефрейтором Петровым, и ему нужна была поддержка командира, чтобы окончательно избавиться от сомнений и робости.
Магическое слово «жду» заставило Родионово сердце сладко екнуть. Прибор не уйдет, а на свидание не пойти – упустишь девушку. Да и предлог есть: проверка линии связи перед ночными полетами.
И Родион решился. Конечно, лучше было взять увольнительную записку. Да ведь не дал бы командир: не воскресенье сегодня и даже не суббота…
Идет Кузькин, размышляет, сомневается, волнуется, радуется, глядит по сторонам. Что-то нет Вероники. Уж не пошутила ли? И вдруг, словно невидимка выросла она перед Родионом. Осторожно взял он ее ладони в свои железные пальцы. От волнения пересохло во рту. Стоит он, потрясенный «мимолетным виденьем», смотрит на внезапно появившуюся перед ним женщину и молчит.
– Не ожидал, Витя?
– Чуд-но, – крутнул панамой Витя-Родион. – И как это вы…
– Это мой сюрприз, – перебила его Вероника. – Видишь столб «три км», верблюжью колючку? Вот за ними я и ждала тебя. Хотела проверить твою наблюдательность. Зорче смотри, Витенька! – шутливо погрозила она пальцем.
На Веронике было платье цвета сиреневых вечерних сумерек, плывущих, легких, почти прозрачных. Может, поэтому и не заметил Родион спрятавшейся Вероники. Но теперь это было не столь важно. Главное, что она пришла на свидание, не обманула.
– Сядем?
– Давайте.
– Ты всегда на «вы» будешь со мной?
Родион, чувствуя себя крайне смущенным из-за этого «Вити», не то улыбнулся, не то промычал что-то в ответ, но тут же набрался храбрости и приглушенно ответил:
– «Ты» – вроде ближе.
Родиону было так хорошо, словно сбылись его самые заветные желания. Весна, теплый вечер, сумерки, звон, похожий на песни цикад, душистый настой трав и Вероника…
Девушка сорвала какую-то травинку и провела ею по щеке Родиона.
– Ты рад?
Кузькин потупил взор и молча кивнул головой. Зачем говорить вслух? Ему и так приятно, очень приятно с ней. Неужели у всех бывают вот такие же первые свидания?
– Расскажи что-нибудь, – ласково попросила Вероника.
– О чем же? – удивился Родион.
– О себе, о своих друзьях, если это не секрет, конечно… Вы, говорят, что-то искали там. – Девушка махнула рукой в сторону степи. – Нашли?
Кузькин не очень торопился с ответом на этот каскад вопросов. Начал он с того, что двумя-тремя фразами рассказал о себе: зовут, как уже назвался, Виктором… родом из Тулы, там и учился. Товарищей у него много, однако самый близкий друг – земляк Петров. Что же касается выезда в степь, то они действительно там были.
– Игру проводили, – скуповато проговорил Родион. Сознавая, что заведомо говорит неправду, он вздохнул.
– Игру? – рассмеялась Вероника. – И вам разрешают тратить время на такие забавы? Вот уж не подумала бы…
– Игра-то военная, – пояснил Кузькин, – с толком все делается, с пользой для службы. А искали мы… своих же солдат… Замаскировались они, как ты вот сейчас в верблюжьей колючке, ну мы и разыскивали их, как положено было по условиям игры…
Чем глубже уходил Кузькин в дебри импровизации, тем больше опасался быть уличенным во лжи. Поэтому он предпочел перевести разговор на другую тему. О чем в таких случаях говорят? Скорее всего, о погоде…
– Тепло сегодня, хорошо, – громче, чем надо, произнес Родион.
– А мне что-то зябко. – Вероника даже передернула плечами.
– Зябко? – переспросил он и, придвинувшись к девушке, обнял ее левой рукой, а правой осторожно погладил волосы, закрученные стожком.
– Теперь теплее! – приглушенным и чуть расслабленным голосом ответила Вероника.
– Ну вот, ну вот, – жарко и как-то сдавленно говорил Родион, ощущая непривычный, неуемный трепет рук, теперь уже сплетенных с руками Вероники, ароматными, ласковыми…
Из омутно-глубокого, желанного забвения Кузькина вывели басовитые голоса самолетных турбин, а вернее, удивленно-испуганный возглас Вероники:
– Ой, Витенька, страх-то какой!..
– Не бойсь, – успокоил ее Родион, – наши метеоры взлетают в противоположную сторону. Смотри-ка, как красиво!
На аэродроме и в самом деле засверкало, заискрилось живое разноцветье аэронавигационных, сигнальных, ограничительных и других огней, слившихся в веселую земную радугу. Девушка завороженно смотрела на этот огненный калейдоскоп, прижимаясь к горячему плечу солдата.
